Царица ночи (джен)

Тревога не отпускала Питера все время, пока шлюпка шла к «Синко Льягас». Матросы на веслах не обращали внимания на его озабоченный вид, тем более ничего не замечал Эстебан, поглощенный собственными переживаниями. Он не сводил глаз с приближающегося корабля. На его лице было написано радостное волнение, и каждый раз, бросая на него взгляд, Питер мрачнел еще больше.

Едва шлюпка подошла вплотную, через борт свесился взволнованный Хагторп.

— Капитан!

Питер стиснул зубы. Не хватало только, чтобы сбылись худшие из опасений.

Сверху сбросили трап. Эстебан вскочил было, но взял себя в руки и посмотрел на Блада. При других обстоятельствах Питер позволил бы мальчику взобраться первым, но не сейчас. Если он правильно истолковал смятение Хагторпа, как раз этого допускать и не следовало.

— Капитан, — повторил Хагторп, едва Питер ступил на палубу. — Тут...

— Жив? — перебил тот, стараясь говорить как можно тише: Эстебан поднимался за ним следом.

Хагторп посмотрел на него почти с суеверным страхом.

— Вы что, знали, капитан?

— Дон Диего жив? — повторил Питер, наклоняясь к нему и вглядываясь в его лицо, будто надеялся прочитать там ответ, если будут слишком медлить слова.

— Да вроде бы, только что-то с ним не так... — пробормотал окончательно сбитый с толку Хагторп.

— Тысяча чертей! Надеюсь, вы отвязали его?

Хагторп отвел взгляд, и стало понятно, что до этого никто не додумался.

— Что случилось? — Эстебан подбежал к ним, уловив неладное. — Что с отцом?

Питер повернулся к мальчику и постарался ничем не выдать тревоги.

— Я сейчас пойду к нему. Ступайте на корму, подождите меня там.

Но не тут-то было. Эстебан отступил на шаг, явно готовясь сопротивляться, если его попробуют увести силой.

— Никуда я не пойду. Где мой отец? — он переводил взгляд с Питера на Хагторпа и обратно. Кулаки его сжимались, а по лицу разливалась бледность. — Что случилось? Вы дали слово! Я сделал все, как вы велели!

Питер набрал в грудь побольше воздуха, отстранил Хагторпа и быстро зашагал к лестнице, ведущей на пушечную палубу. Эстебан кинулся за ним.

— Отвязать, быстро! — крикнул Питер, шагнув в полумрак трюма.

Глаза постепенно привыкали к скудному свету, и он увидел, что в приказе уже не было нужды: двое матросов как раз укладывали на пол безвольное тело дона Диего. В следующий миг Эстебан, протиснувшись мимо него, с отчаянным криком бросился к отцу. Питер едва успел поймать его за плечо.

— Стойте! Я врач, не забывайте об этом!

— Врач?! Да вы убийца! — Эстебан в ужасе смотрел на мертвенно-бледное лицо дона Диего с посиневшими губами. — Что с ним? Что вы сделали, собаки?

— Успокойтесь, или я прикажу вывести вас отсюда, чтобы вы своими криками не навредили ему еще больше!

Угроза подействовала. Эстебан замолчал и опустился возле отца на колени. Рядом растерянно переглядывались матросы. У трапа, тяжело отдуваясь и сопя, топтался Хагторп. Питер поспешно ослабил дону Диего ворот рубахи. В памяти всплыли сцены бойни, учиненной испанцами на Барбадосе. Кто мог подумать, что у предводителя этих головорезов окажется слабое сердце!

* * *

В себя дон Диего пришел уже в каюте, но говорить ему было трудно. Когда он все-таки попытался что-то шепнуть, Питер прижал палец к губам.

— Не тратьте силы. Я и так могу сказать вам, что беспокоиться не о чем. Встреча с вашим любезным братом прошла благополучно, и сейчас он спокойно следует своей дорогой, а мы своей.

Дон Диего упрямо качнул головой. Несмотря на предостережение, губы его снова шевельнулись.

— Эстебан... — едва слышно пробормотал он.

— Ваш сын в безопасности. Он рядом, на палубе, ждет известий о вашем самочувствии. Надеюсь, мне не придется сообщать ему, что его отец сам уморил себя из чистого упрямства.

Во взгляде, брошенном на Блада, читалось гораздо более сильное чувство, нежели простое желание наперекор всему поступить по-своему. Эта вспышка исчерпала скудный запас сил дона Диего, и он с усталым вздохом прикрыл глаза.

— Мгновение вашего внимания.

Веки дона Диего дрогнули. Питер приподнял его голову и поднес к губам рюмку. Тот машинально сделал глоток.

— Отлично. Теперь спите, — пробормотал Питер.

Он отставил пустую рюмку, думая о том, что лекарства для дона Диего в его запасах хватит от силы до завтрашнего дня.

* * *

Эстебан обнаружился вовсе не на палубе, а под дверью каюты, почти такой же бледный, как и дон Диего.

— Он пришел в себя, — произнес Питер, опережая его вопрос. — Сейчас он спит, не надо его беспокоить. Сон необходим для восстановления сил.

— И это все, чем вы можете ему помочь?

В голосе Эстебана явственно слышались презрительные нотки. Питер не сомневался, что это случится: едва страх за отца начнет ослабевать, мальчик вспомнит, из-за чего все случилось. И тогда возникнут новые проблемы.

— Он принял лекарство, — ответил Питер, оставляя без внимания резкий тон Эстебана. — Скажите, у вашего отца давно нелады со здоровьем?

— Он был здоров, пока не стал жертвой вашей жестокости!

Перед глазами поползла клубящаяся едкая дымка, опаленная отсветами пожаров, пронизанная криками людей. У англичан ли, французов или голландцев — они всегда были одинаковы, эти крики, где бы ни звучали. Они метались в каменных подземельях тюрьмы, над которыми надменно высились чопорно-белые стены, неслись над обломками истерзанного ядрами корабля, медленно уходящего под воду, и над развалинами подожженных фламандских амбаров. И каждый раз им вторило одно и то же эхо: глумливый хохот победителя, свято уверенного в превосходстве своей кастильской крови. Человек постарше рисковал бы получить от Питера жесткий и грубый ответ, но приходилось помнить, что Эстебан всего лишь подросток. И этот подросток не далее как несколько часов тому назад увидел своего отца привязанным к жерлу пушки.

Питер вздохнул и устало потер лоб.

— Вы не настолько юны, чтобы не понимать: врачи спрашивают о прежних жалобах больных не из простого любопытства.

Отповедь подействовала. Эстебан, только что кипевший от гнева, отвел взгляд.

— Несколько раз отец жаловался на недомогание. Он не хотел, чтобы дома знали об этом, но я слышал, как он говорил об этом сеньору Рейесу... Это наш судовой врач.

При этих словах Питер оживился.

— Где он?

О том, каков будет ответ, он догадался уже по тому, как сузились глаза Эстебана. Худшие предположения оправдались.

— Он был в той шлюпке, которую разбили ядрами ваши... — Эстебан взял себя в руки и так и не вымолвил слова, вертевшиеся на кончике языка. — Ваши матросы.

Питер вздохнул. Даже если сеньору Рейесу удалось добраться до берега, о нем можно было забыть.

— Ну а где его каюта? Вы можете мне показать? — спросил он.

— Пойдемте.

По дороге Питер гнал прочь мысль, что Рейес повел себя так же, как поступал он сам, отлучаясь с плантации Бишопа: захватил все лекарства с собой. Конечно, у судового врача запасы не могли быть такими же скудными, как у каторжника. Он не мог унести все!

— Вот, это здесь, — Эстебан толкнул дверь одной из офицерских кают на корме.

Питер сразу почувствовал знакомый аромат сушеных трав и настоек. Помещение было маленьким, его хорошо освещали бьющие в окно солнечные лучи. Каторжники, бежавшие с Барбадоса, наверняка заглядывали сюда, но здесь мало что могло привлечь их внимание. Он увидел распятие над изголовьем койки, раскрытую книгу, оставленную хозяином на подушке. Так оставляют только те книги, к которым хотят поскорее вернуться, и при мысли о том, что Рейесу никогда не доведется перевернуть страницу, у него слегка сжалось сердце. Погибший человек переставал быть врагом, переставал быть испанцем и превращался в хозяина маленького мира — мира спокойного, уютного и внезапно осиротевшего.

Эстебан остался у двери. Несмотря на духоту, он зябко обхватывал себя за плечи. Видимо, ему тоже сделалось не по себе среди вещей, потерявших хозяина. Тем более что хозяина этого он хорошо знал.

— Не видели, где он хранил лекарства?

Питер не сомневался, что снадобья окажутся в небольшом сундуке с несколькими ящичками, стоявшем на узком столе в углу, но ему хотелось развеять гнетущую тишину.

— Вон там, — Эстебан, как и следовало ожидать, кивнул на сундук. — Только у меня нет ключа.

Замок на сундучке был, но, судя по состоянию скважины, его давно уже не запирали. Питер первым делом поднял крышку. Перед ним предстала батарея склянок, аккуратно заткнутых пробками. Одни оказались почти полными, в других содержимое было на исходе. Рейесу, видимо, не приходило в голову, что лекарствами может воспользоваться кто-то, кроме него самого, и далеко не все пузырьки были снабжены ярлычками.

— Что он давал дону Диего?

— Не знаю... — Эстебан в растерянности пожал плечами. — Я не видел. Но вы ведь сможете разобраться?

В голосе юноши звучало отчаяние. Он понимал, что жизнь его отца целиком и полностью зависит сейчас от Питера Блада. Но если совсем недавно этот человек угрожал дону Диего участью, о которой страшно было даже думать, теперь именно он мог его спасти, и Эстебан сам не знал, с ненавистью ему смотреть на нынешнего капитана «Синко Льягас» или с надеждой.

Питер доставал один пузырек за другим, читал надписи, если они имелись, разглядывал содержимое на свет. Время от времени он открывал то один, то другой флакон и осторожно принюхивался.

— Постараюсь, — пробормотал он.

К пробке очередного пузырька была прицеплена бумажка с полустертой надписью. Питер поднял ее повыше, чтобы на нее падал свет.

— «Дон Диего», — прочитал он. — Кажется, нам повезло.

— Это оно? — оживился Эстебан.

— Погодите, я еще должен разобраться, что это такое и в каких количествах лекарство нужно давать, — Питер аккуратно вытащил пробку, поднес пузырек к носу и уловил знакомый запах.

— Ну что? — спросил Эстебан, подойдя ближе и с надеждой разглядывая флакончик.

— Ландышевая настойка. И что-то еще... Кажется, это именно то, что мы искали.

Лицо Эстебана сияло. Питер поставил пузырек на стол и перебрал остальное содержимое сундука. Еще несколько склянок с мазями, запасы корпии и кое-какие инструменты отыскались в ящике стола.

— У сеньора Рейеса больше ничего не было? — как бы невзначай спросил он, перекладывая начищенные до блеска щипцы и пинцеты.

— Сумка! Кожаная сумка, большая, потертая, — вспомнил Эстебан. — Он часто носил ее с собой и...

Он машинально обвел взглядом каюту и, вспомнив, что сумки здесь быть не может, опустил голову. Питер с трудом сдержал вздох.

Как сам он ездил по Барбадосу со своим саквояжем, так и Рейес наверняка брал сумку с собой. Особенно в этот раз, если рассчитывал пополнить на захваченном острове запасы, в чем явно испытывал необходимость. Пузырек, предназначенный для дона Диего, был наполовину пуст.

* * *

— Боярышник, — произнес дон Диего. — Он как-то сказал мне, что добавляет туда боярышник.

— В самом деле? — Питер не мог скрыть ни удивления, ни интереса. — Я не слышал о таком применении.

Настойку боярышника и сам он, и все знакомые ему врачи использовали для лечения расстройства желудка, но сеньор Рейес, видимо, был экспериментатором. И судя по результату, неплохим. Тем больше было причин сожалеть о постигшей его участи.

Дон Диего метнул на Питера мрачный взгляд.

— Он был весьма образованным человеком. — И после краткой паузы прибавил: — Истинный сын Испании.

Питер сдержал колкий ответ. Дон Диего сейчас был для него не врагом, а пациентом, и важной частью лечения при его болезни являлся покой. И забота об этом средстве не далее как час тому назад обернулась для Питера небольшой бурей, разыгравшейся в его каюте.

— Почему не на Тортугу? — бушевал Волверстон, едва удерживаясь от того, чтобы хватить кулаком по столу. — Этот мерзавец увел нас слишком далеко от Кюрасао!

— И все же предлагаю не позволять сеньорам испанцам отвлекать нас от заранее намеченной цели, — невозмутимо отозвался Питер, прекрасно сознавая, что Волверстон прав.

— Чем плоха Тортуга? — подхватил Хагторп.

— Мы не можем туда явиться, имея на борту полтора десятка испанцев. Их разорвут на клочки.

— Велика потеря! — буркнул Волверстон.

Тяжело отдуваясь, он плюхнулся на табурет и угрюмо уставился на Блада. Его здоровый глаз налился кровью.

— Мы можем посадить их в шлюпку и отправить на Эспаньолу, — предложил Хагторп. — До берега какой-нибудь десяток миль, доберутся.

— Это может убить дона Диего. Он слишком слаб.

— Ну знаешь! — Волверстон рубанул ладонью воздух. — Полагаешь, его бы заботило твое здоровье? Или Джереми? Хагторпа? Кого-нибудь из нас? Он бы всем нам пожелал прожить ровно столько, сколько понадобится, чтобы дойти до реи.

— Он — несомненно. Но я врач, Волверстон. Не знаю, слышал ли ты о Парацельсе, но поверь мне: он был великим человеком. И он говорил: «Врач не может быть палачом».

— Это неразумно, кэп, — произнес Хагторп. — Я так понимаю, вы себя вините. Но говорю вам как есть: это неразумно.

— Когда Питер нашел меня там, на плантации, когда с меня хотел содрать шкуру Бишоп... Знаешь, Хагторп, помогать мне тогда тоже было крайне неразумно. Вот только Питера это не остановило.

Блад оглянулся. Джереми сидел в углу каюты, все еще бледный и не до конца окрепший после пережитых мучений. Представляя, каково должно быть его мнение об испанцах, Питер не ждал от него поддержки. Однако Джереми смотрел на него и слабо улыбался.

Волверстон сердито засопел, но на сей раз промолчал.

Четырнадцать испанцев отбыли на шлюпке в сторону Эспаньолы. До берега и в самом деле было недалеко, и они добрались бы без особого труда. Тем более что Питер распорядился выдать им с собой провиант.

Эстебан наотрез отказался покидать «Синко Льягас». Питеру пришлось найти для него свободную каюту. Узнай дон Диего, что мальчика по-прежнему держат в трюме, это не пошло бы на пользу его здоровью. Сейчас, глядя на угрюмое лицо своего пациента, на его упрямо сжатые губы, Питер спрашивал себя, не слишком ли много усилий прилагает для того, чтобы обеспечить испанскому капитану комфорт. Вопрос был риторическим даже для него самого. Он не сожалел о своем решении привязать дона Диего к жерлу пушки, находя его единственно верным в той ситуации. Но тем сильнее была его решимость не допустить, чтобы в нем самом пират взял верх над врачом.

— Бесконечно жаль, что сеньора Рейеса постигла такая участь, — снова заговорил дон Диего. — Впрочем, не первый испанский врач, павший жертвой протестантов.

Питер старался сдержать саркастичную улыбку, но не был уверен в успехе своих усилий.

— Вы не о Мигеле Сервете? — спросил он.

Дон Диего кивнул.

— В том числе и о нем. Его сожгли те самые последователи Кальвина, которые столь часто любят упрекать нас в жестоком фанатизме.

— Если не ошибаюсь, чуть раньше ваши соотечественники обвинили его в ереси и, без сомнения, сожгли бы его сами, если бы добрались до него первыми.

Дон Диего нахмурился и ничего не ответил. Питер подумал, что надо сменить тему разговора: подобные пикировки не пойдут на пользу человеку, которому необходим покой. Но тут дон Диего заговорил снова:

— Куда мы направляемся?

— Как и собирались, на Кюрасао.

Губы дона Диего тронула недоверчивая усмешка.

— И вы рассчитываете добраться туда сами?

Питер вздохнул. В глазах дона Диего поблескивали упрямые сердитые огоньки, но голос становился слабее.

— Мы доберемся туда, если тщательно будем рассчитывать свои силы, — произнес Питер и взял его за запястье, чтобы проверить пульс. — И вам следует сделать то же самое. Если хотите, о Сервете мы поговорим позже, когда вы окрепнете.

Дон Диего молча прикрыл глаза — то ли соглашаясь, то ли давая понять, что ему наскучило общество Питера.

Блад наклонился, вглядываясь в его бескровное лицо и прислушиваясь к дыханию. Вскоре он выпрямился и удовлетворенно кивнул: дон Диего погружался в сон.

* * *

Солоноватая влажность ночного воздуха была почти осязаемой. Казалось, еще немного — и сквозь нее придется плыть. Но уже через несколько мгновений это ощущение исчезло, и Питер, шагнув на палубу, вдохнул полной грудью.

У борта стоял человек, в котором несложно было узнать Эстебана. На звук шагов он обернулся.

— Как отец?

Питер подошел к нему. В свете звезд лицо мальчика казалось почти таким же бледным, как и у дона Диего. Хотя звезды, возможно, тут были ни при чем.

— Он заснул.

— Вы так и не пустили меня к нему.

В голосе Эстебана звучал если не вызов, то по крайней мере упрек.

— Если все будет благополучно, завтра вы сможете поговорить с ним.

— Если... — голос Эстебана сорвался.

Питер не любил прибегать к обнадеживающей лжи, не стал он делать этого и сейчас. Эстебан, достаточно взрослый для того, чтобы участвовать в грабительском набеге, вряд ли нуждался в фальшивых утешениях. С другой стороны, он заслуживал того, чтобы с ним говорили честно.

— Еще рано что-либо обещать, — сказал Питер. — Кроме того, что я сделаю для вашего отца все, что в моих силах. Но кое-что можете сделать и вы сами.

Эстебан выжидающе посмотрел на него.

— Сейчас дону Диего необходим полный покой. При его болезни это лучшее из лекарств. Если вы не отдохнете, ваш вид вряд ли взбодрит его завтра.

— Думаете, я сейчас смогу заснуть? — с горечью спросил Эстебан.

— Думаю, вы должны это сделать, — мягко произнес Питер.

Эстебан взглянул на него исподлобья, но без дальнейших возражений удалился в каюту.

На следующий день ветер ослаб. Паруса бессильно обвисли и только изредка колыхались, как обессилевшая птица, пытающаяся расправить крылья. Небо оставалось чистым до самого горизонта, и если что и предвещало ненастье, то только хмурые лица бывших каторжан. А когда на палубе появился Эстебан, в устремленных на него взглядах засверкали молнии. Мигом уловив неладное, Питер подошел к юноше. Тот, занятый своими мыслями, еще ничего не заподозрил.

— Я сказал, что сегодня вы можете проведать отца, — напомнил Питер, как бы невзначай становясь между ним и матросами.

— Я только что от него, — отозвался Эстебан, так ничего и не заметив. — Он заснул, и я вышел, чтобы случайно его не потревожить.

— Ступайте к себе, — вполголоса произнес Питер.

Эстебан в недоумении посмотрел на него, потом перевел взгляд на Хагторпа и Волверстона, стоявших поблизости. Судя по тому, как отхлынула от его щек кровь, он верно истолковал мрачное, угрожающее выражение их лиц, хоть и не понял причину внезапной злости. Питер легонько сжал его локоть.

— Идите к себе, — тихо повторил он. — Заприте дверь каюты и не открывайте никому, кроме меня.

Эстебан побледнел еще сильнее, но больше ничем не выдал охватившей его тревоги. Он сдержанно кивнул и покинул палубу.

— На сколько у нас хватит запасов, кэп? — Волверстон, бросив вслед Эстебану красноречивый взгляд, шагнул к Питеру. — На небе ни облачка, и мы ползем, как телега, в которую вместо лошади запрягли десяток черепах.

— Это не полный штиль, ты же сам видишь, — отозвался Питер с нарочитой бодростью.

— Я вижу, что если погода не изменится, то нам придется сожрать этого испанского щенка, а заодно и его папашу, чтобы дотянуть до Кюрасао.

По спине пробежал неприятный холодок. Это чувство не имело ничего общего со страхом, скорее оно было сродни отвращению. Не к Волверстону, отнюдь нет. Но сейчас могло произойти что-то, с чем Питеру было так же трудно смириться, как с необходимостью на глазах у сына привязать к жерлу пушки отца.

— Волверстон, ты, конечно, шутишь...

— Ясно, он шутит, кэп, — вмешался Хагторп. — Да эти чванливые псы у кого хочешь в глотке застрянут! Но если вышвырнуть их за борт, нам ничто не помешает спокойно идти на Тортугу.

— Или на Асунсьон, — раздался голос Джереми Питта.

Блад оглянулся. Джереми стоял в нескольких шагах от него, ухватившись за леер. Обычно он не выходил на открытое солнце, следуя совету Питера. Но сейчас все-таки поднялся наверх, несмотря на зной, и на палубе даже не сразу заметили его появление.

Жара явно не пошла Джереми на пользу: на лбу у него выступил пот, лицо казалось изможденным. Питер, встревоженно нахмурившись, шагнул к нему, но Джереми остановил его жестом и повернулся к Волверстону.

— Ты зря волнуешься насчет припасов. Загляни в трюм и сам убедишься: если каждый из нас не начнет обжираться, как Бишоп, еды хватит не только чтобы доплыть до Кюрасао, но и чтобы обогнуть его по кругу.

— А вода? — уперся Волверстон. — Ее как раз не так много!

— Потому я и предлагаю свернуть к Асунсьону. Если верить описаниям, остров невелик, но там есть пресная вода.

— Что за Асунсьон? — спросил Питер. — Где это?

Насколько он понимал, речь шла об одном из тех мелких островков, которые, при всей прелести царившей на них природы, оставались необитаемыми из-за своих более чем скромных размеров.

— Клочок земли к западу отсюда, — Джереми лизнул палец и поднял его кверху, ловя едва ощутимое движение воздуха. — Если мы немного отклонимся, то ветер, каким бы слабым он ни был, окажется попутным. Мы можем быть там не позднее завтрашнего вечера.

Волверстон и Хагторп переглянулись. Выход, предложенный Питтом, давал им возможность избежать ситуации, крайне неприятной не только для Блада, но и для них самих. Питер ждал, когда они обратятся к нему за окончательным решением... Если обратятся.

— Так как, кэп? — Волверстон выжидающе смотрел на него, как дрессированный медведь, только что отработавший номер.

Питер улыбнулся.

— Мы идем на Асунсьон, — сказал он.

* * *

По пути в каюту Эстебана Питер заглянул к дону Диего. Тот все еще спал. Насколько можно было судить при скудном освещении, он уже не был столь пугающе бледен, как накануне. Питер некоторое время прислушивался к его дыханию. Наконец он удовлетворенно кивнул и, прикрыв дверь, отправился к Эстебану.

Мальчик поступил, как ему было велено: отпер дверь, лишь услышав голос Питера. Оружие у него отобрали, но он стоял на пороге, сжав кулаки, готовый в случае необходимости биться врукопашную.

— Все хорошо, — сказал Питер, входя в каюту. — Но будет благоразумно, если до нашего прибытия на Асунсьон вы не станете появляться на палубе.

— На Асунсьон? — переспросил Эстебан. — Разве мы идем не на Кюрасао?

— Небольшая остановка по пути, чтобы собрать кое-какие запасы.

— Сеньор... — несколько мгновений Эстебан колебался, но наконец вскинул голову и с упрямой решительностью посмотрел Питеру в глаза. — Вы хотите нас там оставить?

Питер вздохнул и в свою очередь посмотрел в упор на Эстебана. В глазах мальчика читались тревога, напряжение, вызов, злость — но не робость и не желание разжалобить того, от кого сейчас зависела его судьба. Поистине, если бы не дьявольская гордость и высокомерие, из испанцев получались бы великолепные противники.

— Полагаете, я стал бы лечить вашего отца и разрешил бы вам остаться на корабле только для того, чтобы обречь вас обоих на верную и мучительную смерть?

— Но ваши люди...

— ...не принимают решений относительно тех, за кого в ответе лично я.

Произнося эти слова, Питер искренне надеялся, что они всегда будут соответствовать действительности. По крайней мере, ему удалось успокоить Эстебана. Мальчик расслабился и смотрел на него без прежней враждебности.

— Вам сейчас нужно отдохнуть. Я буду заглядывать к вашему отцу, и как только он проснется, позову вас.

Однако прежде чем снова зайти к дону Диего, он опять наведался в каюту покойного Рейеса. Он обыскал все, перерыл все запасы и переворошил вещи, но ни ландыша, ни боярышника, из смеси которых можно было бы приготовить нужное лекарство, так и не нашел.

* * *

Ветер окреп уже к вечеру. Паруса раздулись, и корабль мчался по волнам, словно взбодрившись после краткой передышки. До Асунсьона они добрались задолго до заката следующего дня.

Остров и в самом деле оказался невелик, но его более чем скромные размеры окупались живописностью. Скалы, грядой поднимавшиеся с запада, защищали Асунсьон от океанского ветра, и центр островка утопал в густой зелени. Ближе к восточной оконечности земля сменялась песчаной полосой, и здесь растительности было поменьше. Однако именно туда направился Питер после того, как были найдены и ручей с прозрачной прохладной водой, и спелые фрукты на ветвях деревьев. Эстебан следовал за ним. Питер сам позвал его на берег, считая, что это поможет мальчику отвлечься. Последние два дня Эстебан будто таял. Постоянная тревога за отца, напряжение из-за того, что он окружен врагами, — все это угнетало бы и взрослого человека, чего же требовать от подростка? Питер не сразу заметил, что Эстебан почти ничего не ест. Это делалось отнюдь не из протеста: он попросту забывал о еде.

— Не хватало мне двух пациентов, — заметил Питер, поставив перед ним блюдо с копченым мясом. — Ешьте. Это лекарство для вашего отца.

— Что? — Эстебан изумленно уставился на тарелку.

— Я позволю вам навещать дона Диего лишь в том случае, если он не перепугается при виде вас, — невозмутимо объяснил Питер. — Скелет, в который вы намерены себя превратить, не пойдет на пользу его здоровью. Помните, что я говорил? Покой — это главное, что поможет вашему отцу, так не заставляйте его волноваться за вас.

Довод подействовал, и Эстебан съел все, что ему принесли.

Этот разговор состоялся утром, когда Асунсьон уже хорошо был виден с палубы. Теперь, поглядывая на Эстебана, Питер думал, что поступил правильно, захватив его с собой: мальчик оживал на глазах, перескакивая с камня на камень и с любопытством разглядывая заросли маленького острова.

Там, где лес переходил в редкую поросль кустарников, Питер остановился. Он заметил высокие стволы кактусов, поднимавшиеся среди камней.

— Вот и они, — с удовлетворением произнес он.

— О чем это вы? — Эстебан подошел ближе.

— Хотите, я познакомлю вас с особой королевских кровей? — с улыбкой спросил Питер. Он снял с плеча сумку и вынул из нее холщовый мешок. Эстебан смотрел на него с недоумением.

— С какой особой?

— Вот с этой, — Питер указал на кактус, растущий ближе других. — Думаю, она любезно соизволит помочь вашему отцу.

Эстебан мигом напрягся.

— Вы шутите?

— Ничуть, — Питер расстелил мешок на земле и вытащил из-за пояса нож. — Этот кактус называют Царицей ночи. Из него можно приготовить лекарство, которое восстанавливает силы.

— Правда? — Эстебан подошел ближе и стал разглядывать высокий тонкий ствол, покрытый небольшими иглами. — А почему его называют так странно?

— Видите? — Питер указал на поникший желтоватый цветок, свисающий с одного из отростков кактуса. Лепестки пожухли и съежились, бессильно клонясь к земле. — Каждый цветок живет лишь одну ночь, а потом умирает. Жаль, мы не застанем этих маленьких цариц. Но нам никто не мешает воспользоваться молодыми побегами.

Он наклонился, ловко срезал один из молодых отростков, поднимающихся от основного ствола, и кинул его в мешок. Эстебан с любопытством следил за его действиями.

— А что вы будете делать дальше?

— Высушу побеги на солнце — много времени на это не понадобится. А потом прогоню с камбуза кока и поколдую над котелком.

Питер перешел к следующему кактусу, росшему чуть дальше. Он срезал несколько тонких стеблей, стараясь не уколоть при этом пальцы, повернулся и замер при виде Эстебана, который голыми руками откручивал от ствола молодой побег.

— Проклятье, прекратите немедленно! — Питер мысленно прибавил еще несколько крепких словечек в свой адрес: следовало предвидеть, что мальчишка вздумает помогать, не имея даже ножичка для фруктов.

— Почему? — отозвался Эстебан, и не думая прерывать своего занятия. — Он не такой уж колючий.

— Сок! — Питер бросил срезанные побеги и подбежал к Эстебану. — Сок попадет вам на руки и вызовет жжение.

— Да? — Эстебан выпустил оторванный стебель и уставился на свои ладони.

— К воде, быстро, — велел Питер, схватив его за плечи и развернув к берегу.

Эстебан, больше не споря, побежал к воде. Питер, покачивая головой, принялся собирать разбросанные стебли. Он сложил их в мешок и встряхнул его, проверяя, достаточно ли собранной добычи. Пожалуй, нужно добавить еще немного. Но прежде чем вернуться к Царице ночи, он поискал глазами Эстебана.

Мальчик, отряхивая руки, стоял у кромки прибоя и смотрел, как темно-зеленые волны с ленивым плеском накатывают на берег. А потом принялся расстегивать камзол. Сбросив одежду и сапоги, он вбежал в воду, кинулся навстречу волнам, подняв фонтан брызг, и поплыл вперед. Питер усмехнулся и снова взялся за кактусы.

Он набрал достаточно молодых стеблей и, довольный своей маленькой охотой, как раз завязывал горловину мешка, когда на песок перед ним упала тень. Подняв голову, он увидел Джереми Питта.

— Джереми? — Блад выпрямился. — Ты не слишком поторопился? Не стоило тебе выбираться на берег.

— Нет, не поторопился, Питер, — Джереми медленно опустился на песок и сел, осторожно вытянув ноги. — Хотя Волверстон и обозвал меня неким упрямым животным.

— Правильно сделал, — проворчал Блад и сел рядом с ним. — Тебе еще рановато карабкаться по трапу.

— Не удержался я, Питер, — Джереми провел ладонью по песку, будто хотел разглядеть его получше. — Подумал, что поднимались-то мы на корабль еще рабами, а сошли с него уже вольными людьми. Я так давно не ходил по земле свободным. Вот и упросил ребят взять меня в шлюпку.

Питер промолчал: комок, поднявшийся в горле, не дал бы ему говорить. Да и прибавить к сказанному было нечего.

Некоторое время они молчали. Оба невольно следили за Эстебаном: тот уже поплыл обратно к берегу, но вылезать не торопился и теперь нырял на мелководье.

— Надеюсь, здесь не водится никаких опасных тварей, — произнес Блад.

— Разве нас с тобой в его годы какие-то твари остановили бы? — отозвался Джереми.

— Разве только в его годы?

Джереми фыркнул. Эстебан наконец выбрался из воды, подошел к ним и, широко улыбаясь, растянулся на горячем от солнца песке.

* * *

— Мой сын помогал это готовить? — с изумлением переспросил дон Диего, глядя на склянку с золотистой жидкостью в руках Питера Блада.

Эстебан долгие часы проводил возле кактусовых побегов, разложенных на корме «Синко Льягас»: следил, чтобы их не сдуло ветром, переворачивал то одной стороной, то другой, проверял, хорошо ли они подсыхают. После остановки на Асунсьоне корабль быстро шел к намеченной цели, среди команды царило приподнятое настроение, и на мальчика, занятого сушкой растений, поглядывали не только без прежней враждебности, но и с добродушными усмешками. То ли юный возраст в сочетании с живым умом оберегали Эстебана от болезненного высокомерия, то ли благодаря покойному Рейесу он с уважением относился к медицине — так или иначе, он не находил в этом занятии ничего зазорного для себя. Удивление дона Диего напомнило Питеру, что у высокородного сеньора может быть совсем другое мнение на этот счет.

— Я не заставлял его, как вы понимаете, — сказал он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало раздражение. — Надеюсь, вы не поставите мальчику в вину его привязанность к вам.

— В вину? О чем вы говорите? — слова Блада явно удивили дона Диего еще больше, чем известие о маленьком медицинском опыте Эстебана. — Я просто никогда не замечал у него интереса к таким занятиям.

Питер улыбнулся.

— Вот оно что! Думаю, раньше вас просто не подводило здоровье. Мальчик очень тревожится из-за вас.

— У вас есть дети? — неожиданно спросил дон Диего.

Трудно сказать, что изумило Блада сильнее: сам вопрос или то, что задан он был тоном умеренного дружелюбного любопытства. Он не ждал подобного от дона Диего после того, как все карты между ними оказались раскрыты. Но вопрос требовал ответа, и он отрицательно покачал головой.

— И вы не женаты?

— Нет, — сказал Питер. И поскольку он не чувствовал себя готовым обсуждать с братом испанского адмирала перипетии своей личной жизни, то счел уместным быстрее перевести разговор на своего собеседника: — А ваша супруга? Надеюсь, она в добром здравии?

— Я тоже надеюсь, — дон Диего повернулся, удобнее устраиваясь на взбитых подушках. Он полулежал на кровати, покорно следуя запрету вставать на ноги. Болезненная слабость понемногу отступала, и сейчас важно было закрепить достигнутый успех. — Моя жена в Испании, ей не очень-то по сердцу дальние путешествия.

— Эстебан явно пошел в вас, — заметил Питер.

— О да, — дон Диего тепло улыбнулся. — Будь на то воля моей жены, она бы не отпускала его от себя, но Эстебан с детства рвался в море. Он сопровождает меня третий год.

Питер поневоле задумался о том, свидетелем, а то и участником каких событий мог стать за это время юный Эстебан. Похоже, эта тема тоже стала не лучшей для задушевного разговора.

— Вряд ли он свернет с избранного пути ради медицины, — заверил Питер дона Диего. — Когда он помогал мне, им двигала искренняя забота о вас.

Он поднял склянку, разглядывая на свет золотистую жидкость.

— Из чего оно сделано? — полюбопытствовал дон Диего.

— Это так называемая Царица ночи, — пояснил Питер. — Кактус, который нередко можно повстречать здесь, в Вест-Индии.

— Кактус? — переспросил дон Диего.

Он приподнялся на локте и следил за тем, как Блад, держа стакан на свету, аккуратно переливает в него часть содержимого склянки. Протянутое лекарство он взял, но пить его не спешил и разглядывал золотистую жидкость со смесью недоверия и любопытства.

— Боитесь уколоться? — улыбнулся Питер.

Дон Диего хмыкнул, взял стакан и осторожно пригубил напиток. Остальное он выпил одним глотком.

— Я слышал, что местные готовят из кактусов какое-то горячительное пойло, — произнес он, возвращая стакан. — Начинаю этому верить.

— Вы меня пугаете, дон Диего. Я-то ждал, что это средство будет успокаивать, а не горячить.

Дон Диего снова устроился на подушках.

— Посмотрим, — заявил он. — Кстати, как вы узнали, что из кактуса можно сделать лекарство?

Питер посмотрел на пустой стакан в руке. Положительно, дон Диего проникся к нему доверием, несмотря на все, что произошло при встрече с «Энкарнасьон». Иначе он сначала бы задал этот вопрос и лишь потом подумал, стоит ли пить.

— Я знаю о нем от невольников, работавших на плантации, — невозмутимо сообщил он. — А они, в свою очередь, получили этот рецепт от местных.

Дон Диего уставился на него.

— Вы шутите?

— Почему вы так решили? — осведомился Питер.

— Но вы же врач. Вы же где-то изучали медицину, получили степень?

— Да, в Тринити-колледже. Это на моей родине, в Ирландии.

— И при этом доверяете байкам рабов с плантаций?

— Я и сам до недавних пор был таким рабом, — напомнил Питер. — Что до так называемых баек, полагаю, сеньор Рейес понял бы меня. Судя по его опыту с боярышником, он умел замечать то, что подсказывает сама природа.

— Ради всего святого, избавьте меня от лекций, — проворчал дон Диего. Он взбил подушку, чтобы было удобнее, и прикрыл глаза. — Ваше снадобье действует. Вы же говорили, что оно успокаивает? Ну вот, я узнал, что вы напоили меня каким-то негритянским зельем, и мне до сих пор не хочется вас убить.

* * *

В тропиках звезды светят так ярко, что кажется, будто они специально толпятся на небе, любуясь бескрайними просторами морей.

— Я вспоминаю твои слова там, на Асунсьоне, — произнес Блад. Он стоял у штурвала рядом с Джереми Питтом, неотрывно глядя в небо, мерцающее мириадами огней. — Наверное, я тоже могу сказать, что впервые за долгое время любуюсь звездами, как свободный человек.

— Не могу разделить твоего настроения, — отозвался Джереми. — Я наконец-то могу смотреть на них как на рабочий инструмент.

Блад засмеялся.

— Я позволил себе на миг расслабиться только потому, что нахожусь рядом с настоящим моряком.

Джереми улыбнулся и чуть-чуть повернул штурвал.

— Расслабимся на берегу, Питер. И если звезды не лгут, ждать этого не так уж долго. Ветер крепчает, и, наверное, небо в ближайшие дни будет не таким красивым, как сейчас, зато мы доберемся до Кюрасао быстрее, чем рассчитывали.

О том, что расслабиться нельзя будет и на берегу, Питер подумал по пути в каюту. Из-за двери дона Диего доносились тихие переборы гитары. Питер подождал, пока музыка не смолкнет, а затем постучался.

— Войдите! — крикнул дон Диего.

Отворяя дверь, Питер отметил про себя, что голос его значительно окреп. Это было верным признаком того, что болезнь отступает.

Дон Диего, полностью одетый, сидел на кровати. Сегодня он в первый раз выходил на палубу, и свежий воздух пошел ему на пользу: на щеках появился легкий румянец, синева исчезла с губ.

Рядом сидел Эстебан с гитарой в руках. При виде Питера он улыбнулся. На мгновение Бладу показалось, что мальчик предложит ему присоединиться, но дон Диего опередил сына.

— До Кюрасао уже недалеко, верно, сеньор Блад?

Он упорно не называл Питера капитаном.

— Да, мы как раз сейчас толковали об этом со штурманом, — отозвался Питер.

— Что вы намерены с нами делать?

Эстебан, только что приветливо улыбавшийся, замер и растерянно посмотрел на отца. Тот не сводил глаз с Блада.

Питер пожал плечами.

— Думаю, вы без труда разыщете там судно, которое доставит вас куда вам будет угодно.

По его мнению, он ясно дал понять, что с момента высадки на Кюрасао никаких дальнейших препятствий для отца и сына д'Эспиноса-и-Вальдес не будет. Для Эстебана этого было вполне достаточно, он заметно успокоился. Но взгляд дона Диего оставался напряженным. Для него высадка на берег означала потерю «Синко Льягас». До сегодняшнего дня, казалось, он не думал об этом. Но выход на палубу, скрип снастей на ветру, туго натянутые паруса — все это напомнило ему о судьбе корабля, которая больше не зависела от его воли.

Питер невесело улыбнулся. Доктор Блад мог поздравить себя с удачно вылеченным сердцем. Пират Блад напоминал, что это сердце брата испанского адмирала.

* * *

Корабль под испанским флагом появился с северо-востока и повернул к югу, чтобы подойти ближе к «Синко Льягас».

— «Росарио», — сказал Питер, опуская подзорную трубу. — Вам это о чем-нибудь говорит, дон Эстебан?

Дон Диего с утра не выходил из каюты: Питер, пользуясь тем, что у врача порой больше власти, чем у капитана, убедил его поберечь силы. Но Эстебан, которого больше не мучил постоянный страх за здоровье отца, стоял на палубе, глядя на нескончаемый бег волн.

— «Росарио»? — он прищурился, рассматривая приближающееся судно. — Ею командует дон Фернандо Агирре, но я его почти не знаю.

Питер удовлетворенно кивнул. Значит, дон Агирре, кем бы он ни был, в ближайшее окружение адмирала не входил. Это немного успокаивало его, но не команду. У подошедшего Волверстона лицо было кислое.

— Прет прямиком на нас, — буркнул он. — Чего ему нужно?

— Надо полагать, там хотят засвидетельствовать свое почтение дону Диего. Послушай-ка, Волверстон, проверь, хорошо ли прикрыта шлюпка. Мы к ним плыть не можем: нашим парням себя за испанцев не выдать. Ну а когда они заявятся к нам, объясним, что после приключений на Барбадосе шлюпка у нас осталась всего одна, да и та нуждается в ремонте.

Волверстон кивнул с понимающим видом и удалился, а Питер повернулся к Эстебану. Насколько оживился от его слов Волверстон, настолько же встревожился мальчик.

— Дон Эстебан, я могу положиться на вашу ответственность и говорить с вами предельно откровенно?

От лица Эстебана вмиг отхлынула кровь. Он помнил, чем обернулась для отца предыдущая встреча с испанским судном, и его сердце сжалось от тревожного предчувствия. Заметив состояние мальчика, Питер накрыл его руку ладонью.

— Обещаю сделать все, чтобы обеспечить полную безопасность вам и дону Диего. Но и вы должны проявить благоразумие и осторожность.

Эстебан колебался всего несколько мгновений.

— Я постараюсь, — произнес он.

— Тогда я полагаюсь на ваше слово. Если нам придется вести переговоры, вам, вероятно, нужно будет присутствовать. И я прошу вас помнить, что рядом, в каюте, находится ваш отец, который едва оправился от серьезного недуга. Малейшее волнение может вернуть его в прежнее состояние.

Эстебан молчал, глядя на Питера.

— Вы понимаете меня? — негромко спросил тот.

— Да, — мальчик наконец кивнул. — Я обещаю вам помнить об этом.

Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но у Питера осталось чувство, что Эстебан сказал далеко не все.

* * *

Шлюпка отчалила от «Росарио» и двинулась к «Синко Льягас», подгоняемая размеренными дружными взмахами весел.

— Помнишь, Волверстон? — произнес Питер, не сводя глаз с приближающейся лодки. — Ни слова по-английски. Проследишь за этим?

— Прослежу, кэп, — буркнул Волверстон, оглянувшись на матросов. — Даже дышать по-испански будут.

— Хагторп, — Питер понизил голос. — А тебя я прошу присмотреть за мальчишкой, пока я буду вести переговоры.

Хагторп покосился на стоявшего у трапа Эстебана.

— Если что, за борт вышвырну, — процедил он.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — Блад оглянулся на мальчика. — Дон Эстебан, думаю, нет необходимости напоминать о нашем уговоре?

Эстебан помотал головой и перевел взгляд на шлюпку: он всматривался в лица пассажиров, будто надеялся найти там кого-то знакомого.

Однако случилось так, что знакомое лицо увидел не он, а Питер. Хагторп с изумлением увидел, как капитан внезапно побледнел и отступил на пару шагов назад.

— Что случилось, кэп? — с тревогой спросил он, придвинувшись к Бладу. — Одно слово — и этот испанский щенок...

Но Питер уже взял себя в руки.

— Хагторп, слушай внимательно. Сейчас может произойти что угодно, но виноват в этом будет не дон Эстебан.

— А кто?

Питер не ответил. Он повернулся к Эстебану.

— Думаю, сейчас лучше будет, если именно вы начнете переговоры.

Эстебан немного удивился, но не стал возражать и подошел к борту. Хагторп шагнул следом за ним и принялся разглядывать людей в шлюпке, находившейся уже совсем близко.

Помимо гребцов на одной из скамеек сидел молодой человек в нарядной, хоть и небогатой одежде. Лицо у него было болезненно-бледное, как будто он никогда не баловал себя пребыванием на свежем воздухе. Судя по всему, именно он и стал причиной волнения Блада. Хагторп с недоумением оглянулся на капитана, пытаясь взять в толк, чем его так встревожил этот мозгляк.

Шлюпка уже была у борта «Синко Льягас». Молодой человек поднялся на ноги, стараясь удержать равновесие.

— Мое имя Алонсо Роблес, — крикнул он. — Я секретарь судьи его величества, дона Хосе де Вилья-Реаль, находящегося на борту «Росарио» и следующего в Пуэрто-Доминго. Разрешите подняться на борт?

Эстебан оглянулся на Блада, явно недоумевая, почему тот молчит. Питер кивнул, по-прежнему не подходя близко к борту.

— Поднимайтесь! — крикнул Эстебан.

Если Роблес и был удивлен тем, что ему ответил подросток, то не подал вида. Он ухватился за трап, сброшенный матросами, и начал взбираться вверх. Судя по тому, сколько времени у него ушло на подъем, в море он бывал нечасто.

— Приветствую вас на борту, сеньор Роблес, — произнес Эстебан, когда судейский секретарь, потирая руки, ноющие после лазанья по веревочной лестнице, очутился наконец на палубе «Синко Льягас». — К сожалению, мой отец, дон Диего д'Эспиноса-и-Вальдес, командующий этим кораблем, слег с лихорадкой и...

Он покосился на Блада, чтобы проверить, все ли получается верно, и замер при виде странной кривой усмешки на его побледневшем лице.

— И вот его врач, дон Педро Сангре, — неуклюже закончил Эстебан и, смешавшись, умолк.

Роблес повернулся к Бладу и уже хотел было учтиво поклониться, но вдруг застыл, впившись взглядом в его лицо. Тот все так же усмехался, в свою очередь глядя на него в упор. Над палубой повисла тишина.

Роблес так был поглощен разглядыванием Блада, что не обратил внимания на матросов, обступивших их полукругом. Он отвлекся лишь для того, чтобы повернуться к Эстебану, и теперь уже на его губах змеилась злорадная улыбка.

— Как-как вы сказали, дон Эстебан? — спросил он. — Дон Педро Сангре?

Эстебан облизнул пересохшие губы и бросил на Питера взгляд, полный отчаяния. Он словно призывал Блада в свидетели, что если план рушится, то не по его вине, и не его отец должен расплачиваться за это.

— Не знаю, где вы подобрали этого господина и каким образом он втерся к вам в доверие, — вкрадчиво продолжал Роблес. — Но он явно ввел вас в заблуждение.

Эстебан по-прежнему молчал.

— Наверное, ему удалось обмануть вас благодаря превосходному испанскому языку, — продолжал Роблес, так и не замечая затравленного выражения лица своего собеседника. — Пожалуй, я могу внести некоторую ясность в его биографию и объяснить, где он так хорошо этому языку обучился.

— Не сочтите за труд уточнить, что сами вы были одной из мелких судейских крыс, шнырявших по тюрьме, где я против воли гостил некоторое время, — вмешался Блад, шагнув к Роблесу. — Если не ошибаюсь, наибольшее удовольствие вам доставляло присутствие на допросах с применением пыток.

— Видите, он и не думает отпираться! — вскричал Роблес, бросаясь к Эстебану и торжествующе указывая пальцем на Блада. — Это англичанин!

— Ирландец, с вашего позволения. Какая возмутительная неточность для судейского прихвостня.

— Арестуйте же его! — воскликнул Роблес.

— Можно полюбопытствовать, кому вы отдаете этот приказ? — усмехнулся Питер.

— Чего вы ждете, дон Эстебан? Прикажите матросам схватить его!

Эстебан молчал, глядя себе под ноги и кусая губы.

— Волверстон, — сказал Питер. — Обет молчания отменяется. Полагаю, в нем уже нет смысла. Хагторп, будь любезен, подними трап, чтобы многоуважаемым матросам с «Росарио» не вздумалось броситься на помощь этой канцелярской крысе.

До Роблеса, наконец, стало доходить, что происходит. Он обвел взглядом ухмыляющиеся лица обступивших его матросов и, заметно побледнев, обернулся к Эстебану.

— Что это значит? Что здесь творится, дон Эстебан? Это же испанский корабль, что здесь делают эти английские собаки?

— Они, с вашего позволения, захватили это прекрасное судно, — сообщил Питер, подойдя почти вплотную. — Кстати, есть хорошая английская пословица: не будите спящую собаку. Как собаки поступают с крысами, вам, полагаю, известно?

Роблес посерел, губы у него дрожали. И все же он попытался собраться с силами и защищаться. Его пальцы неуверенно зашарили по эфесу шпаги, но вытащить ее он не успел. Питер молниеносно шагнул вперед и, опрокинув Роблеса на борт спиной, прижал к его горлу нож.

Матросы в шлюпке, до сих пор не заподозрившие неладного, вскочили на ноги, но замерли, заметив, какая опасность угрожает их пассажиру.

— Ну-ка, напомните мне, сеньор Роблес, что вас забавляло сильнее всего? Когда человеку капля за каплей выпускают кровь из мелких надрезов? Или когда его раз за разом окунают головой в воду?

У Роблеса так стучали зубы, что он не смог бы ответить, даже если бы хотел. Он лишь смотрел на Блада расширенными глазами — казалось, они вот-вот выскочат из орбит.

— Значит, вы дослужились до судейского секретаря, сеньор Роблес? Отличная карьера, сделанная на «английских собаках» вроде меня. А как насчет того, чтобы подняться с моей помощью еще выше?

Питер, по-прежнему удерживая нож у горла Роблеса, другой рукой ухватил его за ворот и развернул лицом к мачте. С губ судейского секретаря сорвался то ли всхлип, то ли стон.

— Что вы делаете, сеньор Блад?!

Немного было людей, способных остановить Питера в эту минуту, но по иронии судьбы брат испанского адмирала оказался из их числа. Блад медленно ослабил хватку, чуть отодвинул клинок от шеи перепуганного до полусмерти Роблеса и обернулся.

Дон Диего стоял возле трапа. При ярком солнечном свете было видно, что отеки под глазами, свидетельствовавшие о болезни сердца, еще не сошли окончательно. Он в изумлении переводил взгляд с Роблеса на Блада и обратно.

Матросы в шлюпке зашевелились было, готовясь полезть на выручку Роблесу, но их остановили снова: на этот раз — дулами направленных на них мушкетов.

— Кто этот человек? — спросил дон Диего. — Что здесь происходит?

— Давний знакомый, — с кривой усмешкой ответил Питер. — Впрочем, не настолько давний, чтобы забыть, до чего он гнусен.

Роблес понемногу приходил в себя.

— Прекратите оскорблять меня, — выдавил он. — Я секретарь дона Хосе де Вилья-Реаль...

— Судья? — спросил дон Диего. — Он что, на этом судне?

И он кивком указал на «Росарио», дрейфовавшую в стороне.

— Да... Мы плыли на Санто-Доминго.

Внезапно Питеру пришла в голову одна идея. Он оттолкнул Роблеса так, что тот очутился в могучих объятиях Волверстона.

— Будь любезен, Волверстон, покарауль эту крысу, пока я перекинусь парой слов с Джереми, — попросил он.

Волверстон, ухмыльнувшись, опустил широченную пятерню на плечо Роблеса. Ноги у того подогнулись, как если бы на него навьючили бревно.

Питер перешел к Джереми. В последние дни тот чувствовал себя намного лучше, и это давало надежду, что на Кюрасао он прибудет полностью исцеленным.

— Джереми, дружище, — тихо произнес Питер. — Как, по-твоему, велики ли шансы у «Росарио» догнать «Синко Льягас»?

— Если мы продолжим идти прежним курсом, шансов у них нет вообще никаких. Сам посмотри, какая у них осадка. Не берусь, конечно, судить, сколько весит его честь судья Вилья-Реаль или как там его, но они, скорее всего, везут солидный груз. Да и потом, днище у них наверняка обросло ракушками сильнее, чем у «Синко Льягас».

— К тому же они потеряют время на разворот, я правильно понимаю?

— Именно так, — подтвердил Питт.

Блад слегка сжал его руку.

— Спасибо, Джереми. Это как раз то, что я надеялся услышать.

Он вернулся к испанцам, стоявшим в окружении матросов. Отец и сын д'Эспиноса-и-Вальдес не спешили заводить разговор с судейским секретарем. Более того, Эстебан поглядывал на него с откровенным отвращением.

— Дон Диего, — окликнул Блад, — помнится, у вас были планы добраться до Санто-Доминго? Кажется, эта возможность представится вам гораздо раньше, чем мы дойдем до Кюрасао.

— Каким образом? — вырвалось у дона Диего. — Вы серьезно?

Питер и в самом деле был предельно серьезен. Здоровье дона Диего вполне позволяло ему совершить маленькую морскую прогулку на шлюпке, а дальнейшее пребывание среди соотечественников куда полезнее для душевного равновесия, чем окружение мятежных английских каторжан. Кроме того, быстрое расставание с «Синко Льягас» наверняка подействовало бы на него не столь угнетающе, чем прощание в порту Кюрасао, где намного острее ощущалось бы, что корабль потерян для испанского флота.

— Я говорю совершенно серьезно, — подтвердил Питер. — Не имею честь быть лично знакомым с доном Хосе де Вилья-Реаль, но полагаю, что окажу ему добрую услугу, обменяв вас с доном Эстебаном на его секретаря.

— О чем вы говорите? — закричал Роблес.

— Волверстон, — не оборачиваясь, попросил Блад, — если эта крыса еще раз пискнет, будь добр, подержи ее за шею, а не за плечо.

— Вы хотите оставить этого человека заложником? — спросил дон Диего.

— Он, видите ли, попросил его не оскорблять, и я, дабы сгладить свою неучтивость, исключительно из вежливости допускаю, что он может быть кому-то нужен.

Дон Диего молчал, но взгляд, брошенный им на сына, яснее слов свидетельствовал, что он согласен с этим планом. При этом инстинктивная солидарность с соотечественником, пусть даже и таким ничтожным, как Роблес, вынуждала его молчать. Питер решил воспринимать это как одобрение.

— Заберите у матросов все весла, кроме одной пары, — велел он. И, обратившись к дону Диего, добавил: — Не волнуйтесь, вашей безопасности ничто не угрожает.

— Это я вижу, — отозвался дон Диего, посмотрев на почти ровную поверхность моря.

Матросы выполняли приказ Блада. Испанцы бросали на англичан угрюмые взгляды, но не роптали.

— Джереми! — позвал Питер. — Двигаемся вперед, как только шлюпка отойдет от корабля. Впрочем, одну минуту...

Он удалился в свою каюту и вскоре вернулся оттуда со склянкой в руках.

— Лекарство вашего отца, — Питер протянул склянку Эстебану. — Как его давать, вы, конечно, помните.

— Помню. Благодарю вас, — Эстебан прижал склянку к груди. — Скажите, этот человек... — он посмотрел на Роблеса, стоявшего с выражением безумного отчаяния на лице. — Вы действительно решили оставить его заложником?

— Да.

— И вы не убьете его?

— Нет, если он не вздумает нападать на кого-нибудь из нас, — Питер усмехнулся. — Но он-то не вздумает.

— Вы сохраните ему жизнь после всего, что он сделал? — вырвалось у Эстебана.

Питер внимательно посмотрел на него.

— Ну, допустим, черную работу выполняли палачи, а не он. И распоряжения отдавали люди, занимавшие должность повыше. Он всего лишь получал удовольствие от происходящего.

«Всего лишь» было произнесено с оттенком презрительной иронии. Эстебан ничего не ответил и направился к борту, брезгливо обогнув Роблеса, как самую омерзительную из тварей. Склянку с лекарством он все так же бережно прижимал к себе.

Дон Диего уже ждал сына в шлюпке.

— Прощайте, — произнес Питер, глядя на него с палубы.

Дон Диего поднял голову. Их глаза встретились.

— Прощайте.

Это было произнесено после небольшой заминки, как будто дон Диего сам не знал, какой смысл стоит вкладывать в это слово.

Эстебан медленно спустился в шлюпку. Заметив склянку в его руках, дон Диего снова перевел взгляд на Блада. На этот раз на губах его появилась легкая улыбка.

— И благодарю вас за помощь, — добавил он.

Питер молча отсалютовал ему, поднеся руку к шляпе.

Под жалобный вопль Роблеса шлюпка, подгоняемая единственной парой весел, направилась к «Росарио».

* * *

«Синко Льягас» устремился вперед. Паруса раздулись на ветру, словно корабль, которому наскучил дрейф, наконец всласть глотнул свежего воздуха. Питер смотрел вслед удаляющейся шлюпке. Крик Роблеса отвлек его от раздумий.

— Что вы хотите со мной сделать? — вырвавшись из хватки Волверстона, судейский секретарь кинулся к Бладу и в ужасе вцепился в его рукав. — Что вы задумали?!

Питер брезгливо отстранился.

— Успокойтесь. Уж не думаете ли вы, что я действительно стану марать о вас руки? Вот с подошвой вы рискуете познакомиться, если еще раз ко мне подойдете.

Роблес отступил. Он в растерянности озирался по сторонам, только сейчас в полной мере начиная осознавать весь кошмар своего положения. Видимо, сам он не питал иллюзий насчет того, какую ценность может представлять в качестве заложника. Матросы поглядывали на него с кривыми усмешками и, без сомнения, им достаточно было малейшего знака от капитана, чтобы вздернуть его на рее — в лучшем случае, потому что это, по крайней мере, произошло бы быстро.

Питер снова посмотрел на шлюпку, покусывая губы. Наконец он обернулся.

— Впрочем, вы напомнили мне о нашем прерванном разговоре, сеньор Роблес.

Секретарь молчал. В его глазах заблестели слезы, и Питер вздохнул. Первый порыв ярости схлынул бесследно, и идея мести столь жалкому противнику уже казалась ему не менее отвратительной, чем сам Роблес.

— Мы перебирали ваши любимые забавы, — продолжал он. — И среди них, кажется, было купание в холодной воде.

В первое мгновение Роблес оцепенел, но грянувший за спиной хохот заставил его вздрогнуть. Он смотрел на Блада, не в силах произнести ни слова.

Питер подошел и сорвал с него плащ, а затем и перевязь со шпагой. Роблес не сопротивлялся, он будто полностью утратил волю.

— Сапоги снимите сами, — велел Питер. И прикрикнул, видя, что Роблес не двигается: — Да поживее, если хотите продержаться на воде достаточно долго, чтобы шлюпка успела вернуться за вами.

Роблес вышел из столбняка и нервно принялся стаскивать одежду. Когда на нем осталось одно исподнее, двое матросов по кивку Питера проворно ухватили его за ноги и за руки. Он успел только ахнуть, пока летел в воду. Но его голос был заглушен насмешливыми криками команды.

— Черт побери, этот крысеныш хоть плавать умеет? — спросил Волверстон, свесившись через борт.

— Надо же, я позабыл спросить его об этом, — пожал плечами Питер, вызвав у команды новый приступ бурного веселья. — Надеюсь, что да. Не терять же нам самим время, выуживая его из воды.

Роблес плавать умел: он вынырнул, судорожно отплевываясь и, отыскав глазами шлюпку, отчаянно замахал одной рукой. Там заметили случившееся: два человека поднялись на ноги, остальные оживленно жестикулировали. Шлюпка стала поворачивать обратно.

— Мы выиграли еще немного времени, — объявил Питер. — Видите, от сеньора Роблеса все-таки нашлась какая-то польза. Кто бы мог подумать!

В подзорную трубу он видел, как шлюпка подошла к Роблесу, который уже едва держался на воде. Кто-то из матросов втащил его в лодку.

— Теперь они нас точно не догонят, — удовлетворенно сказал Волверстон, когда Питер поделился своими наблюдениями.

— Думаешь, они попытаются? — спросил Джереми.

— А ты полагаешь иначе? — ответил Питер вопросом на вопрос.

Джереми пожал плечами.

— После всего, что ты сделал для дона Диего...

— После всего, что я сделал, он не перестал быть братом испанского адмирала и бывшим капитаном «Синко Льягас».

— Они же нас все равно не догонят, — сказал Волверстон.

— Это другое дело. Но они попытаются.

Что-то в голосе капитана подсказало Джереми и Волверстону, что ему не хочется говорить на эту тему, и они умолкли.

Некоторое время спустя Джереми стоял рядом с Питером — уже после того, как шлюпка вернулась к испанскому кораблю. Блад видел в подзорную трубу, как «Росарио», казавшаяся с такого расстояния не крупнее кокосового ореха, начала разворачиваться. Он что-то произнес вполголоса, возможно, даже не замечая, что говорит вслух. Нечто вроде: «Вот и отцвела Царица ночи». Но Джереми не был уверен, что расслышал правильно.