Рёв дракона (джен)

И люди, и драконы способны пожирать себе подобных.

Он родился летом 1930 года. Родился бы зимой — не выжил бы. Чьи-то руки подняли закутанного в грязные тряпки младенца. Кто-то вызвал полицию. Мальчику нашлось место в приюте.

Повседневность удручала. Годы и годы спустя он, чудом уцелевший, о раннем детстве помнил лишь цепенящий холод и тягучий, изматывающий голод.

Персонал учреждения сам был полуголодным и лишенным иллюзий. Но усталые женщины стирали, мыли, одевали и, как могли, поддерживали порядок. Кормили здесь скудно, лечить особо не лечили. С приходом зимы в продуваемых насквозь спальнях ночи напролет слышался полузадушенный кашель. Новеньких привозили довольно много, по нескольку человек в год, — дети часто умирали, освобождая койки.

Он смог выжить, он почти поверил — однажды, повзрослев, покинет проклятый приют и наестся досыта. Их учили: нужно найти работу, трудиться прилежно и терпеливо, и тогда всё будет... Мечта вырасти, стать сильным и свалить отсюда была огромной, как небо. Расправить крылья, взлететь и больше никогда не голодать — неважно, что для этого нужно будет сделать.

Своё имя — Джон Смит — он получил тоже здесь. А потом подрос достаточно, чтобы пойти учиться.

Их мыли, одевали в чистое. Чем тратиться на учителей, приютских отводили в общественную школу. Промозглым утром Смит покорно шагал вместе с двумя десятками таких же, как он, неудачников, сжимая в озябших пальцах матерчатую сумку с книгами. Мокрые жёсткие плащи волочились по булыжникам мостовой, блестя, точно чешуя, в сером лондонском тумане, и длинная колонна сгорбленных фигур ползла, извиваясь, между домами, как огромная фантастическая тварь.

Смит очень быстро сообразил, насколько он неуклюж в общении и неуспешен в науках. Джона высмеивали. Зато здесь не было постоянного надзора. Джон знал, как нужно бить, чтобы не оставлять следов, и действовал очень быстро. Через неделю в классе над ним не смеялся никто.

Невысокий, худой и жилистый, проворный, вечно настороженный, Смит ненавидел гладких семейных детей и радовался малейшей их неудаче.

Ничего.

Он вырастет и покажет всем, что такое настоящая сила. Всем им покажет.

* * *

Мечты разлетелись вдребезги, когда на него обратил внимание Том Реддл. Томми.

Старше Джона тремя годами, высокий, надменный, Том шагал по коридорам приюта, точно хозяин. Джон прежде никогда не интересовал такого взрослого и самоуверенного парня, но тот, видно, решил, что пора пришла, и однажды просто загородил дорогу, вынуждая остановиться.

— Смит, — лениво уронил он. — Ты теперь выходишь в город. Принесёшь мне бутерброд.

— Что?

— Отнимешь у кого-нибудь в школе.

Смит смотрел вслед удаляющейся спине Реддла, ещё не зная, что спокойная жизнь закончилась.

Реддл был безжалостен и дьявольски хитёр. Ему носила дань половина приюта. С теми, кто пытался противиться, происходили нехорошие вещи. Смит с содроганием вспоминал, как он громко и грубо послал Реддла с его приказами и как той же ночью Том проник в их спальню. Смита вдруг скрутила невыносимая боль, он вывалился из постели, но добежать до двери так и не смог. Горло горело, но ни звука выдавить не получалось. Острые коленки бились о холодный пол, пальцы царапали порог, обдирая в кровь ногти. Реддл стоял поодаль и, ухмыляясь, смотрел. Остальные мальчики с ужасом таращились на этот беспредел, вцепившись в тонкие одеяла.

— Не слышу, Смитти, — холодно уронил Реддл.

— Хва...тит...

— Будешь послушным?

— Да...

— Ползи ко мне. Тогда боль пройдёт.

Джон корчился, но все-таки сумел подползти, и тогда Реддл приказал:

— Поцелуй мой башмак, Смитти.

Джон с удовольствием и отчаяньем плюнул под ноги Реддлу. Тот хмыкнул, поднял руку, и боль усилилась.

Джон так и не поцеловал ботинка, но науку усвоил. Исправно носил Реддлу отобранные у одноклассников лакомства, терпел ухмылки, молчал, а сам люто его ненавидел. Мечты обретали цель: вырасти и уничтожить Реддла. Неважно, как. Неважно, какой ценой.

Через год Смита было не узнать. Он пробирался по коридорам едва не ползком, чтобы не попасться на глаза Реддлу. Тот все равно находил его и сперва хорошенько унижал, затем заставлял вывернуть карманы и наказывал, если делалось это недостаточно быстро. А после удалялся, оставляя Смита сжимать кулаки и сдавленно шипеть от боли.

Вершиной ненависти к Реддлу стал день, когда в их приют вошел высокий рыжебородый мужчина и забрал Тома с собой. Воспитатели пояснили, что теперь тот будет учиться в закрытой школе-интернате и вернётся только на каникулы. Любой здешний ребёнок что угодно отдал бы, лишь бы его выбрали, о ком заботились бы, кому он был бы нужен. А приз снова достался проклятому Томми. Смит от души пожелал Реддлу сдохнуть, вздохнул и позабыл о нём. Как оказалось, напрасно.

* * *

Том вернулся к Рождеству — подросший, отъевшийся, в чистой новой одежде, в крепких ботинках. Таскать ему еду на каникулах ученики не могли, неоткуда было, но тот, похоже, и так не бедствовал. Ему снова отдали отдельный чулан, где помещалась одна лишь кровать, и сюда он вызывал по очереди ребят на разговор — восстанавливал авторитет. На четвертый день вызвали и Джона.

— Мне рассказали, Смитти, что ты совсем позабыл меня, — нехорошо усмехнулся Реддл. Джек сжал кулаки, уставился в пол и молчал. — Ругал и желал смерти. Обзывал. Ну-ка, повтори, что ты там болтал?

Джек пытался молчать, стискивал зубы изо всех сил, но рот раскрылся сам и оттуда раздались невнятые угрозы. Неужели он успел наговорить так много? Ему конец.

Однако Реддл внимательно выслушал, помолчал и отпустил. Смит поспешно убрался, ожидая наказания, но, видно, Тому было не до него.

А через сутки начались проблемы с почками. Больше Смита не интересовало ничего, настолько поглощала его дикая боль, когда шёл камень, он скулил, обливаясь потом в холодном нужнике и утирая мокрые щёки. Каникулы закончились, Реддл уехал, проблема осталась, и в конце января Джон Смит очутился в госпитале.

Тут кормили лучше и было тепло, хотя лечить почти не лечили — антибиотики уже стали известны, но никто и не подумал тратить их на нищего сироту. Джон, как и все приютские, ненавидел домашних детей, у которых были родители, дома, красивая одежда и много еды. Реддла он ненавидел вдвойне, потому что тот был таким, как все в приюте, но сумел выбраться и десять месяцев в году жить в нормальных условиях.

Джон изумился, узнав, что Том попал в приют, едва увидев свет, и малышом сам отведал "прелестей" этого места. Как мог он быть таким безжалостным, если тоже прошёл через это всё? Их выращивали, как в драконьем питомнике, где каждый или превращался в зверя, или становился кормом.

Ешь, или съедят тебя самого.

* * *

Прошло несколько лет.

Каждые каникулы Реддл возвращался и напоминал всем, кто в приюте хозяин. А потом началась война.

Тем летом Том бывал то странно-тихим, малоподвижным и неразговорчивым, то срывался, и тогда утром какой-нибудь мальчишка не мог подняться с постели. Однажды Реддл позвал на прогулку двоих ребят помладше, вернулся только с одним, да и тот к утру умер. Воспитатели словно ничего не замечали. Джона трясло от страха и злости. Что угодно. Он должен сделать что угодно. Главное, не растеряться, не испугаться, если подвернётся случай. Ведь следующей жертвой может стать он сам.

Смиту повезло оказаться поблизости, когда осенью за Реддлом приехал его учитель.

Не иначе как разум Джона помутился. Он знал, как сильно рисковал, но решительно подошёл к одиноко дожидавшемуся в приёмной мужчине и хрипло осведомился:

— Вы за Томом?

— Молодой человек? — голубые глаза строго взглянули прямо в душу, но Джим не испугался и ответил дерзким взглядом. — Да. За Томом.

— Он не должен ехать с вами.

— Почему? — узкая ладонь огладила рыжую бороду.

— Том злой. Самый мерзкий из всех, кого я встречал. Он обижает ребят, отнимает еду. Настоящее чудовище, понимаете?

Мужчина задумчиво оглядел Джона сверху вниз:

— Нет. Не понимаю.

И тут парня прорвало. С минуту на минуту мог появиться Реддл, ненависть застилала глаза. Он был готов сказать что угодно, лишь бы сделать Реддлу гадость.

— Почему вы не верите мне! Он причиняет боль, и он убил двоих наших! А взрослые ничего не замечают! У вас в школе ещё не было смертей?

Дамблдор вздрогнул. Мальчишка перед ним замер, прислушиваясь, и метнулся прочь, а секундой позже в приёмной появилась сухопарая дама — воспитатель.

— Через несколько минут Том будет здесь. Мы напоминаем, мистер Дамблдор, какую ответственность вы берёте на себя, ведь становится реально опасно...

— Да, — отрешённо произнес Дамблдор. — Разумеется.

Том не заметил странного настроения профессора. Альбус Дамблдор был всего лишь задумчивее и молчаливее обыкновенного.

Седьмого сентября начался «Лондонский блиц» — тяжёлые бомбы впервые упали на улицы города. Хогвартс был защищён, дети в нём — тоже, но страх за семьи, за родителей не давал им покоя. Совы летали с перебоями, а вскоре оказалось, что маги, живущие неподлёку от жилых кварталов, погибают от бомбёжек так же легко, как и простые люди. В Хогвартсе появились первые сироты. Реддл равнодушно отворачивался, чужие слёзы его не трогали. Но сразу после экзаменов Дамблдор предупредил, что на рождественские каникулы Том едет в приют. Под бомбёжки.

Напрасно Том пытался убеждать, упрашивать оставить его в школе. Дамблбор не желал ничего слушать. Мысль, что шальной снаряд может покалечить, лишить жизни, что он будет беззащитен — как несовершеннолетнему, колдовать в Лондоне ему запрещалось, — напрочь лишала Реддла рассудка. Даже прикинуться больным не вышло. Даже шантаж не удался. Профессор Дамблдор пристально взглянул на него, поморщился, решительно взял за плечо и подтолкнул к камину.

Воронки на улицах, завывание сирен... Том очнулся уже в холле приюта, один, без профессора, и тут раздался низкий глухой рёв. Реддл заметался — брошенный, испуганный, беззащитный. Представилось вдруг, как огромный дракон ищет свою жертву, как огненное пламя во-вот ворвётся в окна, а крыша рухнет от могучего удара.

Воздух дрогнул. Самолёты. Мир сошёл с ума, породив их. Проклятые магглы! До этой минуты Том всё же рассчитывал на себя и был уверен, что сумеет защититься в любом случае, но сейчас над вокруг творилось что-то страшное, а он был бессилен.

Нет никого страшнее слабого человека, решил Том. Слабый способен создать монстра. Как же Том в эту минуту ненавидел магглов!

Шли дни. Том боялся налётов до судорог, до заикания, даже не вспомнив о дне, когда ему исполнилось тринадцать. Остальные мальчишки наслаждались его ужасом, радуясь возможности унизить своего недруга, всегда такого уверенного и грозного. Умеющего повелевать, пугать и причинять боль. Они смеялись, когда выли сирены и Том вжимался в подушку, а затем поспешно скрывался в нужнике. Насмехаясь, дети легко переносили страх и радовались чужому ужасу. Они были уверены, что таким образом отомщены за все его издевательства над ними.

Том не думал — ему было некогда. Рёв стальных драконов парализовал сознание. Единственная мысль, что ещё у него оставалась: директор Дамблдор его предал. Бросил здесь, среди войны, тогда как обещал забрать, если будет опасно.

Если хорошенько подумать, можно сохранить жизнь, даже если его физическое тело уничтожат. Если бы проклятые самолёты не летали так низко! Снизу они похожи на танцующих драконов, такие же недоступные и смертоносные.

Снова его отшвырнули. Сперва маггл-отец, затем дядя и дед прогнали его беременную мать, а после и она сама умерла, оставив сына одного. И вот теперь — учитель.

Том почти всё время проводил в подвале. Если он выживет, он уничтожит своих обидчиков. Отца, дядю, деда. Мать ему уже не достать, но зато профессор трансфигурации Альбус Дамблдор ответит за всё.

Где-то совсем рядом рвануло, желудок противно кувыркнулся, Реддл упал на колени, и его стошнило прямо на себя. Нет, смерть для Дамблдора будет слишком простым наказанием. Он лишит его влияния, унизит. Если только Том переживет этот налёт. Он умный, он придумает, как обезопасить себя и жить вечно. Пусть сейчас он ползает в отвратительной жиже, но даже ползти можно с высоко поднятой головой.

Так у сироты Томаса Марволо Реддла появилась цель и личный враг.