Трещина в стене (гет)

Все давно разошлись по домам после завершения очередного клубного собрания, и Харухи наслаждалась тишиной. Она не часто задерживалась в школе так долго, но сегодня казалось хорошей идеей остаться и закончить домашнее задание в клубной комнате, чтобы не тащить домой лишнюю гору книг, которую она взяла в библиотеке для реферата по истории. С рефератом было успешно покончено, и Харухи даже успела вернуть книги, прежде чем приступить к своей главной проблеме.

Английский.

Вообще-то этот предмет, хоть и не входил в список любимых, никогда не был для неё особенным испытанием; в средней школе она всегда получала высшие оценки и отлично сдала экзамены, но Оран не зря считался престижной и передовой академией с чрезвычайно высокими стандартами. Поступив сюда, Харухи столкнулась не только с блеском ослепительной роскоши и экстравагантными выходками богачей, но и с оглушающим осознанием того, что английский язык в обычной школе и английский язык здесь — это две большие разницы, и поддерживать необходимый уровень рейтинга успеваемости в конкуренции с одноклассниками, которые с детства ездят заграницу как к себе домой и имеют в своём распоряжении лучших репетиторов и кучу знакомых иностранцев для практики языка, не так-то просто. По результатам последнего контрольного теста Харухи с прискорбием обнаружила свою фамилию далеко не на первом месте списка, и по спине её пробежал зловещий холодок. Стоило ли упоминать, что комментарии близнецов по этому поводу совершенно не способствовали поднятию духа.

Проще говоря, если дела и дальше будут идти в том же темпе, то Харухи может оказаться в полной заднице.

В десятый раз перелистав свою рабочую тетрадь с заданиями, над которыми она старательно корпела последние несколько дней, Харухи смиренно вздохнула. Наверняка она допустила какие-нибудь ошибки. Но она не могла их исправить, потому что не знала, как их найти.

— Ненавижу английский, — мучительно простонала она в пустоту знаменитого музыкального класса номер три. А в следующее мгновение подпрыгнула на месте от ужаса, потому что пустота неожиданно ответила ей знакомым голосом.

— Проблемы?

— Кёя-семпай! — воскликнула Харухи, пытаясь угомонить панически колотящееся сердце. — Я не слышала, как ты вошёл.

— Очевидно, так и есть, — откликнулся он с лёгкой ноткой веселья. Кёя обошёл диван, на котором сидела Харухи, и расположился напротив в непринуждённой позе, положив себе на колени ноутбук. — Прошу прощения, я не хотел тебя напугать.

— Всё нормально, — сказала Харухи. Не то чтобы ей были нужны его неискренние извинения, но она знала, что он имел в виду то, что сказал. Подкрадываться к кому-то с целью вызвать сердечный приступ никогда не было в его стиле. Если Кёя Отори задавался такой целью, то предпочитал доводить людей совершенно иными методами. — Я думала, ты уехал домой.

— Были кое-какие дела. И кроме того, нужно дождаться доставки питона.

— Питона, — повторила Харухи.

Несколько месяцев назад одна мысль о питоне в школе привела бы её в замешательство, но после знакомства с членами клуба свиданий такие вещи давно перестали шокировать и стали обычной рутиной. Питон, дрессированный амурский тигр или даже какие-нибудь чёртовы крокодилы — подумаешь, обычный вторник. На завтрашний день в клубе был запланирован приём в магическом антураже, и Тамаки решил, что присутствие в зале огромной змеи («Змея — это сакральное животное, символ знаний и вечности, жизни и смерти! Так величественно и таинственно… Потрясающий образ! Нам непременно нужна змея!») отлично поспособствует созданию загадочной и мистической атмосферы. Кто Харухи такая, чтобы оспаривать гениальные идеи президента? Змея так змея, звучит неплохо. В этой ситуации её удивляло другое.

— Разве ты не отклонил идею с питоном, потому что это слишком дорого? — спросила она, вспоминая, как Тамаки, поражённый этим категорическим отказом в самое сердце, театрально и продолжительно страдал в своём любимом углу для скорби.

— Да, но так как клуб чёрной магии любезно согласился принять участие в организации и совершенно бесплатно предоставить нам необходимый реквизит, бюджета хватает.

— Понятно, — сказала Харухи. — Здорово. Тамаки будет в восторге.

— Полагаю, да, — ровным тоном произнёс Кёя, не отрывая взгляда от монитора; его лицо оставалось абсолютно непроницаемым, когда он добавил: — Знаешь, он будет не в восторге, если ты потеряешь стипендию. Кроме того, не хочу показаться драматичным, но если тебя отчислят из школы, то ты не сможешь больше работать в клубе и тебе будет немного неудобно вернуть нам долг, не так ли? Не говоря уже о том, как подобный скандал повлияет на наш статус. Вряд ли простолюдину с неполным образованием удастся найти достойную работу… Если у тебя проблемы в учёбе, то тебе есть, к кому обратиться.

Очень мило. Харухи подавила желание закатить глаза. О да, если Кёя Отори хотел вывести человека из равновесия, то выбирал совершенно иные методы, нежели банальное нападение из-за угла. С него сталось бы изменить в сумме её долга пару символов за какие-нибудь репутационные издержки. Впрочем, несмотря на придурочные намёки, совет был актуальным. Обычно Харухи старалась справляться своими силами, но за время знакомства с ненормальным клубом свиданий она кое-чему научилась, и в первую очередь тому, что в трудной ситуации не зазорно попросить о помощи.

— Я понимаю, — кивнула она. — Семпай, сможешь проверить моё задание?

Кёя прекратил печатать, поднял на неё глаза, неприятно ухмыльнулся и сказал:

— Нет.

Вообще-то Харухи практически каждый день хотелось приложить своих друзей чем-нибудь тяжёлым по голове, но редко когда это желание было настолько острым, как в эту конкретную секунду.

— Когда я предложил тебе обратиться за помощью, я не имел в виду себя, — продолжил Кёя, вернувшись к своему ноутбуку и невыразительному прохладному тону. — На эту роль есть кандидат получше.

— Разве не у тебя высшие баллы успеваемости в рейтинге вашего года? — спросила Харухи, стараясь не скрежетать зубами.

— Это так, — самодовольно кивнул он. — Но это не отменяет… особых талантов остальных. На случай, если ты не в курсе, Тамаки свободно говорит на четырёх языках.

Ладно, это звучало действительно впечатляюще. Настолько, что любопытство затмило остатки раздражения.

— Правда?! Какой четвёртый?

Кёя снова ухмыльнулся со всем своим очарованием, что вызывало у окружающих потребность запереться в бункере, и раздражение вернулось к Харухи с удвоенной силой. Было просто поразительно, насколько этот тип упивается своей исключительной невыносимостью.

— Кто знает... Он будет очень рад помочь тебе с английским, Харухи, — добавил он серьёзно. — Просто попроси.

— Не очень-то это и просто, — неслышно проворчала она себе под нос.

Харухи не сомневалась, что Тамаки будет рад. Он всегда самоотверженно бросался на помощь даже посторонним людям, вопроса о помощи друзьям перед ним просто не существовало. И она не сомневалась, что его помощь будет полезна: он был умён и терпелив, серьёзно относился ко всему, что делал, и, в конце концов, даже несносного мальчишку Такаодзи отлично научил играть на фортепиано. Конечно, он бы в любом случае нашёл возможность побыть драматичным идиотом — ожидать другого было бы наивно — но представшая в её воображении картина совместной учёбы с Тамаки была вполне мирной и даже, к ужасу Харухи, приятной.

Вот в этом-то и заключалась проблема. По причинам, анализировать которые Харухи не желала, перспектива оставаться наедине с Тамаки казалась очень, очень, очень плохой идеей. Харухи любила своих друзей и ей нравилось проводить с ними время, но было какое-то принципиальное отличие между общением с Хани и Мори, близнецами или Кёей и… ним. Каждый раз, когда Харухи слушала болтовню Тамаки, наблюдала за его глупыми выходками, встречалась взглядом с его глазами, такими возмутительно синими, что это казалось просто незаконным, у неё возникало странное ощущение. Словно в знакомую тихую, тёмную комнату сквозь крошечные щели в стенах извне начинают пробиваться непрошенные звуки, тепло и яркий свет летнего дня. Это не было неприятным, но мысль о том, чтобы коснуться этих тонких солнечных лучей интриговала настолько же, насколько пугала.

Очевидно, Кёя заметил что-то в её лице, но по-своему истолковал то, что увидел.

— Если ты сомневаешься в его способностях, то зря, — сказал он. — Тамаки действительно неплохо объясняет. В средней школе он помогал мне.

Харухи подумала, что, вероятно, ослышалась. Кёя Отори, добровольно признающийся в том, что у него были проблемы с учёбой? Может быть, она просто уснула, пока писала реферат.

Довольный произведённым эффектом, Кёя отложил ноутбук, облокотился на подушки и изящно закинул ногу на ногу.

— Причина, по которой я не буду проверять твоё домашнее задание, Харухи — хотя, естественно, я мог бы легко это сделать — заключается в том, что я тоже не люблю английский, — он скрестил руки на груди и внимательно разглядывал собеседницу, едва заметно приподняв уголки тонких губ. — Это не значит, что я плохо учился. К твоему сведению, мои оценки всегда были лучшими в классе. Но в некоторых случаях это требовало бо́льших усилий. Тамаки заметил это и вообразил, что спустя неделю знакомства наша дружба с ним достаточно крепкая, чтобы он мог радушно предложить мне свои услуги, — Кёя многозначительно поправил очки. — Очевидно, что он остался жив только потому, что мой отец приказал мне наладить хорошие отношения с этим придурком.

Харухи не удержалась и фыркнула. Заявиться из ниоткуда и иметь наглость прямо указать зловещему типу вроде Кёи Отори на его несовершенство? На такое был способен только один человек.

— Не могу поверить, что ты так легко согласился, семпай, — сказала она со смешком.

— Я и не согласился, — сказал Кёя, склонив голову на бок. — Но через какое-то время он посчитал своим гражданским долгом научить меня говорить по-французски. И десять утра в воскресенье, по его авторитетному мнению, было идеальным временем для саморазвития. В этой ситуации позволить ему помочь с английским в обмен на то, чтобы он отвалил, показалось хорошим компромиссом.

Харухи представила, как Тамаки отчаянно жестикулирует, расхаживает вокруг и вдохновенно разглагольствует о чрезвычайной необходимости для его дорогого друга Кёи выучить французский язык, наверняка не обращая никакого внимания на его дёргающуюся бровь и прочие признаки бешенства, которое Кёя вынужден скрывать, чтобы не расстроить отца. Она поймала себя на мысли, что согласилась бы заплатить, чтобы увидеть эту сцену.

— В итоге это оказалось неплохой сделкой, — продолжал Кёя. — Он помогал мне с английским, я помогал ему с кандзи, и все остались в выигрыше.

— И много французского ты успел выучить, пока примирялся с компромиссом? — с любопытством поинтересовалась Харухи.

Кёя поморщился, а после улыбнулся уже по-настоящему.

— Достаточно для того, чтобы послать его к чёрту на его родном языке практически без акцента. Он был весьма впечатлён моими успехами с этой фразой.

Возможно, Харухи согласилась бы заплатить и за эту сцену тоже.

Она задавалась вопросом, зачем Кёя рассказывает ей об этом. Он был не из тех, кто просто болтает от скуки, и не из тех, кто любит говорить о себе, если только это не угрозы с небрежным намёком на влияние его громкой фамилии. Он был ужасно скрытным, и было лишь две вещи, которые Харухи и все остальные знали о нём наверняка. Первая из них — это то, что Кёя Отори никогда ничего не делает и не говорит просто так. Была какая-то причина в том, что он посчитал нужным натолкнуть Харухи на мысль о занятиях с Тамаки, и Харухи была готова поклясться, что Кёя делал это не из заботы об её успеваемости. В конце концов, дела её пока что были не настолько плохи, чтобы обеспокоился кто-то вроде него. Харухи сомневалась, хочет ли знать настоящую причину.

Вторая вещь заключалась в том, что, каким бы ни было её начало, сейчас Кёя по-настоящему безусловно и высоко ценит свою дружбу с Тамаки. Кёя мог сколько угодно называть его идиотом, придурком, кретином и прочими нелестными эпитетами, но его поступки всегда говорили о нём больше его слов, и он был здесь. Высокомерный, холодный и неприступный сноб Кёя Отори, тратящий своё драгоценное время на воплощение всех экзотических и сумасшедших планов и готовый часами дожидаться доставки проклятой гигантской змеи неизвестно откуда просто для того, чтобы порадовать своего эксцентричного лучшего друга.

Потому что это был он, человек, которого невозможно игнорировать. Какие бы глухие стены вокруг себя ни возводили люди, у Тамаки Суо никогда не возникало вопросов, как через них пройти. Для него не существовало препятствий, он смотрел насквозь, представлял, что нет ни стен, ни угроз, ни барьеров, и просто шагал вперёд со своими яркими глазами, искренней широкой улыбкой и бесконечно добрым сердцем, и рушились вечные камни, и пуленепробиваемые стёкла падали водою к его ногам.

Вот почему это было такой плохой идеей. Каждый шаг ему навстречу прибавлял в сумрачной комнате Харухи ещё один крошечный лучик, отгоняя тени к углам. Она опасалась того, что увидит, если позволит солнцу полностью её осветить.

Харухи решила, что всё же в силах справиться самостоятельно. Ну или, в конце концов, попросить кого-нибудь другого. Каору тоже был далёк от вершины списка, возможно, им стоит просто объединить усилия.

Она собрала тетради и учебники в сумку и поднялась.

— Мне пора домой. До завтра, семпай. Желаю удачи с питоном.

* * *

Первым, что Харухи увидела, войдя в клубную комнату на следующий день, был гигантский террариум, в котором вальяжно возлежал не один, а целых три огромных разноцветных питона. Вторым был Тамаки, несущийся в её сторону с выражением чистой паники на лице и потрясающий каким-то листом бумаги. Третьим, что она заметила, было то, что этот лист подозрительно похож на промежуточный табель успеваемости класса 1-А по английскому языку.

Четвёртым был одетый в тяжёлый бархатный плащ коварного злого мага Кёя Отори. Он невозмутимо вёл на заднем плане степенную беседу с Мори и всем своим видом демонстрировал, что ни малейшего понятия не имеет о существовании этого листа и совершенно непричастен к его появлению в музыкальном зале. О, ну естественно, кто бы мог подумать.

Тамаки схватил Харухи за руки с безудержным пылом, беспощадно заслоняя собою питонов, волшебников и прочие свидетельства существования внешнего мира, и всё, что она могла видеть дальше — это только его взволнованные синие глаза, широко распахнутые в отчаянной тревоге.

— Харухи! — воскликнул он, сжимая её ладони, — Почему ты ничего не рассказала! У тебя не первое место! Тебя выгоняют из школы?!

Она глубоко вздохнула.

— Тамаки-семпай, всё нормально, меня ещё никто не выгоняет… это всего лишь промежуточный тест.

— Но тебя могут выгнать! Что, если тебя исключат?! Ты окажешься на улице! Я никогда больше не увижу свою дочурку!

— Прекрати драматизировать, даже если бы меня исключили, с чего мне оказываться на улице?! И нет никакой проблемы в том, чтобы вы все могли меня увидеть когда угодно… — она запнулась, заметив, что выражение ужаса на его стремительно каменеющем лице становится хуже и хуже с каждым её словом. Лабиринты его бурной фантазии всегда были непредсказуемыми. Харухи поспешила добавить: — В любом случае, меня не исключают.

— Я хорошо знаю английский, Харухи, я помогу тебе! — безапелляционно заявил он. — Скажи, когда у тебя есть время. Можно начать прямо сегодня, после клуба. Пожалуйста, позволь мне помочь!

Он продолжал держать её руки и с неподдельной заботой смотреть на неё этими невозможными глазами, которым никто и никогда не мог отказать. Вот оно, то, о чём она размышляла и чего собиралась избежать. Харухи почувствовала, как в стене её комнаты прямо сейчас появляется угрожающая трещина.

Проклятый Отори. Она больше не могла видеть его с этого ракурса, но не сомневалась, что если бы могла, то обнаружила бы на его лице чарующую безмятежность.

Харухи сдалась. В чём бы ни заключалась игра этого интригана, он выиграл.

— Да, я... Сегодняшний вечер звучит неплохо, — кивнула она, решительно высвобождаясь из его хватки. Отчего-то казалось, что она замыкает очередное звено в цепочке событий, приближающих апокалипсис. — Спасибо тебе, Тамаки-семпай. Я буду благодарна за помощь.

Он просиял.

Трещина в стене увеличилась ещё на пару сантиметров.

Харухи решила, что обязательно возьмёт у Тамаки пару уроков французского, чтобы послать одного невыносимо раздражающего манипулятивного очкарика к чёрту на всех языках, которые он способен понять.