Один лишь взгляд (джен)

Холеные руки с длинными пальцами привычно застегнули ряд маленьких пуговиц, поправили классический узел галстука, стряхнули невидимую пылинку с лацкана пиджака. Последний критический взгляд в зеркало — в отражении немолодой импозантный мужчина, глаза спрятаны за стеклами очков, да и сам он, будто скован, наглухо застегнутым элегантным костюмом.

— Не смей меня позорить!

— Да, мама…

Мамы уже давно нет, но ее голос неотступно преследует его, заставляя искать забвения. Но, как ни горько признавать, мама была права. Он был неаккуратен, он допустил ошибку, которую должен исправить. И мама уже не поможет, ее нет, но она везде! В ажурных салфетках, в ровных рядах книг, в кипенно-белых занавесках. Даже ее комната осталась нетронутой. Это святыня, которую нельзя осквернить. Две ипостаси — любовь и ненависть, слились в одно чувство — mamihlapinatapei — он просто не успел. И теперь ищет эту связующую нить, натянутую, словно струна, и обрывает ее одним движением, одним громким завершающим аккордом. Снова не та…

— Палыч, гордыня для патологоанатома — глупое качество, — усмехнулся Меглин, раскрывая портсигар, — Давай, не томи, рассказывай.

— Я не патологоанатом, я эксперт. — сделав весомое ударение на слове «эксперт», иронично, в тон собеседнику, отозвался Палыч.

— Я же говорю, гордыня. — не унимался следователь, не обращая внимание на Стеклову, осматривающую труп девушки.

Палыч же, видя неподдельный интерес Есении, в подробностях расписал ей свои наблюдения, бросая при этом многозначительные взгляды на Родиона, словно заостряя его внимание на собственной значимости.

Меглин щелкнул зажигалкой, — Вот делать мне больше нечего, кроме как любоваться нежной кожей трупа! Ты что-то знаешь, и молчишь. — он выбрал из кучи инструментов скальпель и направился к Палычу, размахивая находкой, — Хочешь впечатление на меня производить? Давай, производи!

— Что я у них нашел в желудках, у всех трех, никогда не догадаешься! — ничуть не смутился эксперт, получая удовольствие от нечастых визитов эксцентричного следователя.

— Заявление с именем убийцы. Дальше. — дирижировал скальпелем Родион.

— Нет… — Палыч, выдержал театральную паузу, — Торт бисквитный. А в торте алкалоиды тропанового ряда. Скополамин. — довольный удивлением слушателей, он продолжил, — Но самое интересное, скополамин в торте был не в препаратном виде, а в натуральном. А его единственный источник в природе — дурман индийский.

— Да, пап, — Есения вышла из машины, — Конечно с ним, а с кем я еще могу быть. …Что? В каком смысле отдохнуть? Я не устала, вроде бы. — усмехнулась она в трубку. Разговора снова не получилось. Обеспокоенный родитель использовал все возможные средства давления на дочь. Пока, к его сожалению, безрезультатно.

— Почему его так раздражает, что я с тобой работаю? — Есения не особо рассчитывала на ответ, но не угадала.

— А кому понравится, что его дочь с маньяком спит, а? — припечатал Меглин.

Стеклова остановилась, ошарашенная, — Я с тобой не сплю.

— А как ты им это докажешь? Что ты со мной все время делаешь? Учишься? Смешно! Чему я могу научить… Я же не педагог. — насмехался Родион над стажером, даже не скрывая удовольствия, которое получал от ее смущения.

Это утро было особенным. Даже немного подрагивали кончики пальцев в предвкушении. Декан факультета семейных отношений Сергей Леонидович Цветков обладал кристально-чистой биографией и идеальной репутацией. Иногда ему безумно хотелось, аж до скрипа зубов, распахнуть этим подхалимам и лизоблюдам глаза на то, что недоступно их пониманию. Он даже видел себя — растрепанного и безумного, хохочущего над изумлением толпы. Но мама никогда бы не одобрила подобного вопиюще-вызывающего поведения, ничего, что могло бы выйти за рамки приличия. Ему оставалось только наблюдать за следователем и его помощницей, всем телом чувствуя взгляд, острый, словно бритва, такой, что хотелось сорвать пиджак и сорочку, чтоб воочию убедиться в реальности кровавых ран. Декан встряхнул головой, стараясь прогнать наваждение. На высоком лепном лбу поблескивала испарина. Но он продолжил лекцию, не обращая внимание на шепот заинтересованных визитерами студентов. Привычная терминология успокаивала волнение, голос обретал прежнюю звучность; отражаясь от стен аудитории обретал, обычно не свойственную ему, глубину и значимость.

— Я хотел бы сообщить… Ну…не то, чтобы я подозреваю… У нас преподаватель есть на факультете экстремальной психологии, — под взглядом Меглина он снова стал ребенком, пытающимся оправдаться за неблаговидные поступки, сваливая вину на товарища, — Жуков Андрей Иванович.

— Ну… — раздраженно поторопил его следователь.

— Он уделяет повышенное внимание студенткам. — закончил мысль Цветков и, набравшись смелости, посмотрел в глаза Меглину открыто и честно. Сейчас он и вправду был абсолютно честен, даже где-то обеспокоен судьбой девушек, так наивно увлеченных молодым преподавателем.

Следователь, однако, продолжал терзать его взглядом, от которого хотелось спрятаться, закрыв голову руками.

— А вот и он! — облегченно бросил Сергей Леонидович и поспешил покинуть аудиторию, в которой стало невозможно душно, то ли от странного, возбуждающего все его низменные потребности, волнения, то ли от прожигающих насквозь глаз майора Меглина.

За кафедрой появился невзрачный очкарик. Есения бросила недоумевающий взгляд на своего наставника — «Этот?». Меглин только ухмыльнулся, приглашая ее послушать очередную лекцию. Недавней выпускнице все стало понятно, стоило Жукову заговорить. Эмоциональный, эрудированный молодой преподаватель оставил опытного декана далеко позади. Стеклова обвела взглядом аудиторию, отмечая явную заинтересованность студентов, внимающих лектору, а особенно некоторых студенток, без стеснения пожирающих глазами Андрея Ивановича. Она сама была под впечатлением от его манеры изложения материала. А вот Родион откровенно скучал, нюхая сигареты и разглядывая студенток, и ее это раздражало, как и ухмылка, не сходившая с губ следователя.

— Это он, — шепнула Стеклова.

Меглин вынырнул из омута мыслей, — Почему бы и нет. Доступ к студенческому телу имеется, обаяния — вагон. Вон, смотри, — он показал взглядом на одну из слушательниц, — Готова уже сейчас отдаться экстремальной психологии.

Снова не расслышав сарказма в словах наставника, Есения уже прокручивала в голове план действий, наблюдая за Жуковым и студенткой, что-то обсуждающих в перерыве между лекциями.

Как заправский сыщик, чувствуя себя, по меньшей мере, агентом 007, Стеклова скользила вдоль стены, бесшумно продвигаясь к аудитории с запершейся внутри парочкой. Меглин шел следом, ничуть не скрываясь, глубоко спрятав руки в карманы плаща. Времени — вагон, так что можно немного поразвлекаться, позволив стажеру поиграть в следователя.

Сидя возле дверей кабинета, Родион поражался и умилялся наивности Есении, ее непоколебимой уверенности в том, что она прямо сейчас возьмет маньяка с поличным. Он уже не пытался скрыть сарказма, подтверждая ее догадки, но стажер ничего не замечала.

— Почему он убивает? Он не похож на закомплексованного ботаника, он нравится девочкам. Почему? — недоумевала Есения.

— Сейчас спросим. — невозмутимо ответил Родион.

Из аудитории раздался пронзительный женский визг. Стеклова влетела туда, размахивая пистолетом: — Слезь с нее, животное!

Неожиданно, на диване между перепуганных любовников, появился Меглин.

— За зачет или по любви? — неизменным издевательским тоном поинтересовался он у полуобнаженной студентки, сжавшейся в комок на краешке дивана.

Есения, все же потребовала отправить торт на экспертизу, старательно пряча глаза от наставника.

Цветков возвращался домой в приподнятом настроении. Он получил удовольствие просто от самого факта того, что его действия привлекли внимание полиции, а сам он остался вне подозрений. Он проявил живой интерес и неподдельное участие в попытках поимки и розыска возможного преступника, даже подсказал подозреваемого, разумеется, выгодного ему. Этот мальчишка во многом превосходил его, как преподавателя, пользуясь при этом вниманием женского пола. Отвратительное и развязное поведение Жукова должно быть наказано! Сама эта мысль приносила удовлетворение, согревая, словно хороший коньяк. Сергей Леонидович надеялся, что эти эмоции помогут ему продержаться еще немного.

Не зажигая света, сдернул с шеи галстук, казавшийся слишком тесным, смял в кулаке, но, будто устыдившись своей неаккуратности, разгладил ткань, убрав в шкаф к похожим собратьям. Вздрагивающие пальцы погладили темно-зеленые листья цветущего растения в огромном вазоне.

Надо продержаться… А как, если каждый новый день причиняет боль? Если просыпаясь, вспоминаешь о собственной ничтожности, и никто не поможет. С годами боль не ослабевала, а превращалась в изощренную пытку, выкручивала суставы и разъедала сознание.

— За что, мама? — простонал Сергей во тьму.

Идеальный мальчик, примерный юноша, достойный мужчина — какую цену он заплатил за видимое благополучие? Повседневный кошмар, тянущийся за ним шлейфом долгие годы; надежда на короткую передышку — для этого нужно убить. Но для начала долгий испытывающий взгляд — mamihlapinatapei. Никто не понимает… Не чувствует…

Цветков достал из кармана шприц и, подойдя к бутону загадочно-прекрасного растения, тронул иглой основание цветка. Сок по капле собирался в прозрачном цилиндре, постепенно заполняя его. Привычный ритуал немного успокоил декана, сердце уже не проламывало бешеными ударами грудную клетку. Теперь дело за тортом.