Повязки на наших пулевых ранах (гет)

У них никогда не будет счастливого конца.

И Каз, и Инеж, оба, конечно, это знали — ну, по крайней мере, он знал. Им просто не светило уйти на покой или умереть от старости в деревне или где еще представляют себе старость большинство людей. Не будет белого забора, детей, чая на заднем крыльце, или регулярных вечерних прогулок по лесам или по пляжу, или что там еще. Им это просто не было суждено.

Это не означало, что Каз не мечтал об таком в мгновения слабости. Мечтал — прожить достаточно долго, чтобы увидеть седые пряди в длинных темных волосах Инеж или морщинки в уголках ее глаз. Наконец-то привезти ее в дом своего детства в Лиже, позволить ей ступить туда, где когда-то давным-давно они с Джорди жили с отцом и даже с матерью. Возможно, даже увидеть глаза Инеж на лице маленького ребенка. Это были глупые ребяческие мечты.

Но лежа под дождем, глядя на Инеж, которая зажимала огнестрельную рану у него в животе, он думал именно об этом. Он думал обо всех прекрасных, чудесных вещах, которые никогда не увидит.

Ее слезы смешивались с дождем, капая ему на щеки.

— Оставайся со мной, Каз, оставайся здесь, — шептала, умоляла она.

Он мог только слабо кивнуть. Он никогда не мог ей отказать.

— С тобой всё будет хорошо, mahgili, обещаю, всё будет хорошо. Они… Аника пошла за Целителем, хорошо? Просто оставайся в сознании, тебе надо только оставаться в сознании, — говорила Инеж, и он застонал от вспышки боли, когда она сильнее надавила на рану.

Она дрожала. Замерзла? Каз хотел проклясть зимние кеттердамские дожди, но не мог заставить губы нормально шевелиться.

— Всё хорошо, Каз, всё в порядке…

— Неж, — пробормотал он, его ладонь нашла ее запястье и легонько сжала.

Это эффективно заставило ее замолчать, и ее полные слез темно-карие глаза встретились с его глазами, свободная рука зависла рядом с его щекой, но не прикасалась. Он хотел, чтобы она прикоснулась.

— Я здесь, Каз, — сказала Инеж, и он ненавидел то, как дрожал ее голос, как бывало, когда она плакала.

Почему она плакала? Он попытался сесть, чтобы лучше оценить ситуацию, но она удержала его, покачав головой, и на ее лице вспыхнул страх.

— Перестань! Не… не двигайся, ладно? Ты очень сильно ударился головой. Я не… Не шевелись, пожалуйста.

Он никогда не мог ей отказать. Зрение по краям расплывалось, и Каз странно себя чувствовал. Он чувствовал ноги, и было очень холодно. Обычно бывало так холодно?

— Я люблю тебя, — выдавил он, слабо сжав ее ладонь.

Ему было нужно, чтобы она знала это. Он не мог вспомнить, говорил ли ей раньше, но ему надо было сказать.

— Я тоже тебя люблю, — с дрожащей улыбкой произнесла Инеж. — Я так сильно люблю тебя, Бреккер, так что не вздумай уходить. Слышишь меня? Ты… ты мне обязан.

Он не мог вспомнить, чем обязан, но снова слабо кивнул. Чем он не был сейчас ей обязан?

— Я постараюсь, — прохрипел он, едва в состоянии выдавить слова из горла.

Грудь горела, но это казалось не слишком важным, пока Инеж здесь.

— Хорошо, — сказала она, и ее свободная рука порхнула над ним, не касаясь. — Хорошо, это… это хорошо. Просто продолжай дышать, Целитель скоро будет здесь. С тобой всё будет хорошо.

Инеж сменила положение, и, когда он посмотрел на нее, воздух покинул его легкие. Искусственный свет от одного из дерьмовых уличных фонарей создавал нимб вокруг ее головы, и Каз неуклюже потянулся ладонью к ее щеке.

— Санкта Инеж, — выдохнул он. — Единственная Святая… которой я поклоняюсь…

Веки задрожали, с периферии зрения хлынула чернота.

— Оставайся в сознании, — настойчиво произнесла Инеж, помотав головой; из ее горла вырвалось нечто болезненно напоминающее рыдание. — Я не Святая, Каз, я не могу спасти тебя…

Каз покачал головой, его рука упала, и он едва заметил ужасное ощущение от того, как локоть врезался в бетон.

— Ты уже спасла, — выдохнул он, закрыв отяжелевшие глаза.

Он слабо слышал, как Инеж зовет его по имени, как что-то кричит, и, возможно, даже другой голос, но тьма быстро поглотила его.

В конце концов, им никогда не предназначался счастливый конец.