Дорога в Лейскрит (джен)

Корнелия достала из рюкзака старенький термос, купленный ещё в почти счастливые времена. В термосе был крайше — знаменитый тинекский крайше, что приводил в чувство лучше любого кофе или энергетика. Как все эффективные вещи, он был, пожалуй, вреден для физического тела. И всё же, в последние годы Корнелия с трудом могла обходиться без этого чудесного и проклятого одновременно напитка — для этого следовало бы спать несколько побольше, чем час-полтора в день, а полноценного сна у Корнелии не было с тех пор, как в застенках хострутского режима погиб Адриан, её близкий друг и верный товарищ.

Корнелии снились кошмары с тех пор, как она узнала о смерти Адриана. Чаще всего в этих кошмарах Корнелия видела, как пытают её друга и… не могла ничем помочь. То руки её были связаны, то находилась она за решёткой, из-за которой никак не могла выбраться, а однажды и вовсе — струсила во сне, испугавшись ринуться Адриану на помощь… И потом долго не могла отойти от того сна, пробудившись от него.

И Корнелия сначала стала чаще пить кофе, потом — энергетики, потом — и вовсе перешла на крайше, за что её сердце вряд ли говорило ей спасибо. Впрочем, делать было нечего. Быть может, если они сумеют победить, Корнелия вновь станет спать спокойно — с чистой совестью, зная, что Адриан отомщён…

Отомстить за смерть Адриана Корнелии в последнее время хотелось всё сильнее — всякий раз, стоило только взглянуть на Фабьена, этого несчастного мальчика-сироту, на Миабе, Юстаса или искалеченного ядовитым туманом Кенсорина… Иногда Корнелия не чувствовала в себе сил поднять глаза на кого-либо из своих друзей. И плакать Корнелия тоже не могла — была не в силах, была не в праве.

И вот последние несколько дней Корнелия, Марк и Бабочка тряслись в машине по дороге в Лейскрит, где, по наводке от Капитана (крайне мутного типа, что по какой-то причине взялся помогать хострутским повстанцам), должен был находиться удивительный человек, «душа Хострута», своеобразный живой сосуд, крепко-накрепко связанный с магией мира и его способностью исцеляться без помощи извне.

За последние дни Корнелия, Марк и Бабочка успели проехать Тинеку (старую столицу, которая была родиной всезнайки Миабе и, заодно, родиной крайше), Глиташи («город мёртвых», где издавна хоронили правителей Хострута, которым повезло оказаться относительно целыми в момент смерти), Ойно (город, а ныне скорее деревушку, построенную вокруг руин города) и Майтук (ещё одну старую столицу, когда-то славившуюся искусством своих гончаров). До Лейскрита оставалась ещё неделя пути, не меньше — это если ещё троице повезёт не наткнуться где-нибудь в пути на злополучный ядовитый туман.

Когда-то давно, будучи ещё юной девочкой, Корнелия мечтала о подобном — о каком-нибудь захватывающем путешествии. Может быть, на машине, как это происходило сейчас, а может — даже пешком. Вместе со своими двумя сёстрами, ныне покойными, и, возможно, вместе с Адрианом или Юстасом, или Сьеррой, или даже Марком… С походными рюкзаками, с палатками, с термосами, полными чая, с песнями у костра и весёлым смехом. Тогда Корнелию, юную и неопытную, но ещё полную надежд и любви, останавливал только страх перед проклятым туманом. А теперь, путешествуя, она не видела в этом радости.

«Душа мира» для чего-то нужна была Капитану, с азартом взявшемуся за покорение очередной вершины в своём длинном списке свершений — вершиной в этот раз был то ли Хострут, то ли Сьерра, которую после того, как Капитан оказался в Хоструте, Корнелия стала считать излишне наивной.

Компания у Корнелии в миссии поиска «души мира» была вполне неплохой, если так подумать — Марк был давним боевым товарищем Корнелии, хорошим другом Адриана и Юстаса, а Бабочка принадлежала к числу «хороших знакомых» Капитана. Бабочка обладала незлобивым нравом и десятком тоненьких светло-русых косичек, одевалась в короткие светлые платья с пышной юбкой и длинными рукавами, переходящими в перчатки, носила чулки разных цветов (один у Бабочки был жёлтый в мелкий цветочек, а другой — розовый, с вышитыми на нём гладью бабочками, из-за которых, кажется, и получила своё прозвище) и странные красные туфли с большими позолоченными пряжками. Бабочка часто улыбалась, шутила, почти постоянно пританцовывала, не в силах оставаться на одном месте подолгу и держалась со всеми подчёркнуто дружелюбно, но, Корнелия видела это, ни с кем особенно не сближалась.

«Хорошие знакомые» Капитана, заметила Корнелия, вообще держались несколько обособленно от повстанцев — при всём их дружелюбии и радушии. Да и от друг друга, по правде говоря. Они ни с кем не конфликтовали — по крайней мере открыто, — и не спорили. Спорил за них всегда Капитан — убеждал хострутцев в «несомненной пользе» своих планов с непременной широкой улыбкой, от которой Корнелии становилось жутковато.

И как только могла Сьерра доверять этому человеку? Доверять человеку, что по словам Миабе, мог играючи захватывать миры! Корнелия не могла найти ответа, почему Сьерра Талборд пошла на это — разве что Сьерра спятила окончательно, вцепившись в призрачную надежду. Впрочем, кто это говорил?.. Корнелия, что не могла даже избавиться от своей зависимости от крайше?

Впрочем, наверное, из всех «хороших знакомых» Капитана Бабочка была самой приятной — в противовес едва пытавшемуся быть хотя бы вежливым Королю, отличавшемуся своеобразным чувством юмора Гончару или чересчур высокомерному Зверю. Бабочка, в отличие от них, была просто… странной. Не самый большой недостаток, если подумать.

Корнелия допила свою дневную порцию крайше и закрутила крышку термоса. Пора было, должно быть, вновь отправляться в путь. Она огляделась вокруг — рядом с машиной не было ни Марка, ни Бабочки. Корнелия забеспокоилась, и, после недолгих раздумий поставив на машину магический блок, не позволявший уехать кому-либо на этой машине без неё или Марка, бросилась на поиски.

Впрочем, беспокойство оказалось напрасным — и Марк, и Бабочка отыскали в ближайшей рощице. Ярко-розовый и ярко-жёлтый чулок и голубое платье, принадлежавшие Бабочке, Корнелия заметила издалека. Грязно-серая одежда Марка была видна не столь хорошо, но его, впрочем, Корнелия знала куда дольше, чем пару недель. Марк и Бабочка, судя по жестикуляции, активно спорили, и Корнелия поспешила к своим попутчикам.

— Это так, если только Капитан нам не соврал, в чём лично я никак не могу быть уверенным, — услышала Корнелия в какой-то момент недовольный голос Марка, и решила прибавить шагу.

Не хватало ещё того, чтобы эти двое, переругались, подумала Корнелия, почему-то в первый миг даже не удивившись их спору — слабое удивление и некоторое необъяснимое удовлетворение от того факта, что «хорошие знакомые» Капитана, оказывается, вполне могли спорить с кем-то из повстанцев, пришло позже. В конце концов, Бабочка и Марк были словно из разных вселенных — слишком разные, чтобы понимать друг друга.

— Капитан никогда не врёт, — возразила Бабочка почти обиженно. — Когда-то давно он наложил на себя гейс, и с тех пор никогда не говорит неправды!

Корнелия не знала, что такое гейс, не знала, почему это должно как-то убедить Марка — или её саму — в честности Капитана. Капитан, на взгляд Корнелии, был скорее похож на беспардонного человека, нежели на честного. А беспардонные люди, по опыту Корнелии, который, может и не был истиной в последней инстанции, честностью отличались довольно-таки редко.

К тому же, едва ли в мире был хотя бы один человек, способный всегда говорить только правду и не солгать ни малейшим словом. Во всяком случае, Корнелия таких людей за всю свою жизнь не встречала ни разу.

Марк, судя по насмешливому выражению, появившемуся на его лице — подошедшая совсем близко к спорщикам Корнелия прекрасно могла разглядеть это выражение на лице Марка — тоже не видел в словах Бабочки и малейшего повода безоговорочно верить Капитану. Он даже хохотнул, явно показывая своё отношение (что уж скрывать, совпадающего с отношением Корнелии) к словам об исключительном правдолюбии Капитана.

— Ты просто не знаешь, как сильны бывают гейсы! — воскликнула Бабочка, едва не топнув при этом ногой, словно капризный маленький ребёнок. — Если гейс достаточно мощный, можно умереть или лишиться магии или рассудка, если переступить через него!

Голос у Бабочки сделался тоже — капризным, почти детским. Она сама вдруг напомнила Корнелии ребёнка — любознательного, незлого, но живущего исключительно своими чувствами и эмоциями, не полагавшегося на то, что подсказывал разум, верившего во всякие сказки и никак не желающего с ними расставаться.

— Даже если твой Капитан действительно не соврал о том, что триста лет назад «душа мира» находилась в Лейскрите, — фыркнул Марк, — никто не может нам гарантировать, что она всё ещё там. Люди, знаешь ли, иногда переезжают!

Корнелия замерла. Она видела — Марк заметил её, — и не спешила нарочно обнаруживать своё присутствие ещё и перед Бабочкой. Та, надо сказать, почему-то показалась едва ли не довольной словами Марка. Она крутанулась на одном месте, словно повторяя какое-то одной ей известное движение из какого-то танца, заметила Корнелию и разулыбалась.

— Если бы «душа мира» могла переехать, Капитан отправил бы с вами Зверя, — пожала плечами Бабочка и снова крутанулась на одном месте. — Я, знаешь ли, некромант, а не следопыт.