Надежда на чудо (гет)

Примечания:

Кое-где использованы отрывки из дилогии. Они выделены курсивом.

Доцент Вей-Кан сжимал в руках портфель, едва удерживаясь, чтобы не сорваться. Усталый голос директора распределительного пункта звучал ровно и монотонно, однако и в нём можно было подметить раздражение:

— Я не понимаю вашей спешки. Уже к началу рао суматоха уляжется, и вы спокойно сможете забрать любого. Неужели мальчишка нужен вам так срочно?

— Я ведь уже объяснил вам… — Вей-Кан готов был кричать, но, взглянув на замершего в углу сына, сумел взять себя в руки. — Мы начинаем исследования сразу после праздников! Всё было согласовано ещё до (он проглотил ругательство) Новолетия, руководство не потерпит проволочек. Мне нужен мальчишка такого возраста уже через три дня, и этот вполне подходит. В чём проблема?

— Вы же понимаете, что ещё не отлажена система учёта…

Хоо, Хоо, Хоо! Ещё вчера Вей-Кан и не думал, что дойдёт до такого. А уж десяток лет назад ничего подобного и предположить было нельзя…

* * *

В 7881 году он, тогда ещё молодой учёный, специализирующийся на арзакских диалектах, отправился в командировку в глухую горную деревушку близ Тиюси. Там же вскоре появилась ещё одна исследовательница — маленькая, по менвитским меркам, юная и хрупкая девушка Каори, занимавшаяся изучением арзакских народных обычаев.

Подружились они быстро — и из-за схожих научных интересов, и потому, что молодёжи в этой глуши больше не было. Вей-Кан поначалу безобидно подшучивал над арзачкой из-за её пристрастия к платьям, которое в горной местности создавало ощутимые неудобства, и ежедневного утреннего ритуала заплетания кос, отнимавшего столько времени, что любая менвитка сочла бы это нерациональным.

А после стало постепенно приходить понимание, что ему всё это нравится. И живописный вид Каори в пёстром платье, с развевающейся по ветру длинной юбкой, на фоне здешних пейзажей. И аккуратные чёрные косы, которые она укладывала на голове подобно короне — особенно когда заметила его интерес. А ещё девушка потрясающе готовила и даже полупустую комнатку, сдаваемую местной жительницей, сумела обустроить по-домашнему уютно.

По окончании командировки Вей-Кан не поленился взять у Каори номер личного коммуникатора и выяснить адрес. На празднование Новолетия, крайне изумив родителей, отправился в Тиюси. А обратно возвращался, уже прикидывая, у какого ювелира лучше заказать свадебные клинки. Или всё же лучше бусы?

Родители Вей-Кана, вопреки всем опасениям, приняли невестку хорошо, хотя решение молодых жить в Аланари их всё же огорчило. Вей-Кан устроился в Тиюсский университет и вполне свыкся с местными обычаями. Долгожданный сын получил арзакское имя Тинор и на арзакском заговорил раньше, чем на менвитском.

Пока были живы родители, Вей-Кан с семьёй время от времени бывал в Таль-Кари, но после их смерти больше туда не ездил и связи там ни с кем не поддерживал. Тем неожиданней было накануне нового 7900 года получить сначала весточку от старого приятеля ещё студенческих времён, а затем и официальное письмо из Бассанийского университета с приглашением занять одну из вакантных должностей. Ему предлагали солидный месячный оклад и в перспективе — звание профессора, на которое он так-то мог рассчитывать в лучшем случае лет через двадцать.

Сам он, конечно, вряд ли решился бы на подобную авантюру, но Каори перспективы для мужа просто очаровали. Словно растеряв весь свой аналитический ум, она настаивала на переезде и дома даже в шутку называла мужа «профессор».

— Ну хорошо, я устроюсь, а ты-то как? — взывал Вей-Кан к голосу разума. — О том, что им нужен специалист по арзакской культуре, бассанийцы ничего не пишут.

— Пойду в школу преподавать арзакский, — беспечно отмахивалась жена.

— С твоей кандидатской степенью — и в школу?! — возмутился муж. — Ты думаешь, что говоришь? Между прочим, арзакский в менвитских школах уже несколько лет не преподают.

— Разве? Ну ладно, я не карьеристка. Могу стать домохозяйкой! Если они не врут насчёт оклада, его нам на безбедное существование хватит. А в следующем году Нори идёт в первый класс, и скучать мне не придётся…

Несмотря на то, что Вей-Кан уже не первый год жил среди арзаков, их беспечность иногда его просто поражала. И даже злила, если быть честным. Одна надежда, что Тинор, внешне — вылитая мать, всё же унаследовал от него хоть немного менвитского рационализма.

Каори всё-таки удалось настоять на своём, и во второй половине дийо семейство перебралось в Бассанию, в выделенную руководством уютную квартирку буквально через улицу от самого университета.

Казалось бы, на родине Вей-Кан не был всего несколько лет, однако многое за это время изменилось до неузнаваемости. Менвиты, если честно, всегда были немного снобами, но теперь он замечал, что на улице на Каори и Тинора бросают такие взгляды… словно они мебель и не более того. Вей-Кан уверял себя, что скоро всё наладится, но пока старался большую часть контактов с местными брать на себя. Каори, конечно, фыркала, что уж в магазин способна сходить сама, но… Арзаки никогда не отличались умением прятать эмоции, и было видно, как она благодарна за поддержку.

Вот что точно никуда не делось, так это извечная менвитская бюрократия. Пока жена обустраивала семейное гнёздышко, Вей-Кан оказался погребён под ворохом разнообразных анкет и заявлений, которые надлежало заполнить для приёма на работу. Даже на празднование Новолетия он впервые с ними не пошёл, проигнорировав обиженное сопение Тинора. Казалось бы, что страшного может произойти на празднике?

Знал бы, что случится — ни на шаг бы от себя не отпустил!

Ближе к вечеру Вей-Кан всё же решил отвлечься от бумажек и включил визор, где как раз передавали традиционное новолетнее поздравление Верховного. Сначала он особо не вникал в содержание его пафосной речи, но ухо зацепилось за отдельные слова: «избранники»… «должны с этим покончить»… «отныне мы подчиним себе этих недолюдей»… «только те, кто достойны»… Что за бред?!

Вей-Кан кинулся в центр, к Солнечной площади, где должны были проходить главные торжества. По дороге почему-то не встретилось ни одного арзака. Тяжёлая, совсем не праздничная тишина плыла над городом, и каждый шаг по замёрзшему тротуару отдавался в ушах тревожным гулом набата.

Гуляний на площади уже не было. Лишь всё та же невыносимая тишина и опрокинутые кое-где сувенирные палатки. Запах крови и гари. В центре, у большой сцены — зловеще алеющие на снегу пятна. И менвиты, которые вели себя так, будто всё в порядке.

Пара полицейских, покуривая и вполголоса травя анекдоты, караулила несколько прикрытых чёрным полиэтиленом тел. Вей-Кан, немного поругавшись с ними, всё же добился разрешения взглянуть и едва сумел скрыть облегчение, увидев совершенно незнакомые арзакские лица. Жаль, конечно, погибших, но все мысли сейчас были о жене и сыне.

В поисках своих он оббегал, кажется, весь центр столицы, все закоулки и подворотни — а вдруг они укрылись там? Но на отчаянные призывы никто не откликался, и чем дальше, тем яснее становилось — его старания бессмысленны. Громкоговорители чуть ли не с каждого столба вещали, что любой избранник, желающий обзавестись рабом-арзаком, может подать заявление в специальный распределительный пункт. Значит, искать нужно именно там.

Домой Вей-Кан приполз под утро, уже не чуя под собой ног. По-хорошему, следовало бы хоть немного поспать, но какой уж тут сон! Вместо этого он полез в Паутину — составлять адресный список этих ранвишевых «распределительных пунктов».

На сложный вопрос, кого искать в первую очередь, жену или сына, он махнул рукой, решив объезжать пункты по мере их удалённости от дома. Там ему в первое утро нового года были откровенно не рады, но на этот случай у Вей-Кана имелась новенькая, ещё хрустящая корочка. Бассанийский университет был серьёзным учреждением, и его неохотно, но всё же пропускали.

В третьем пункте, предназначенном для детей, он нашёл Тинора. Мальчик выглядел запуганным и потерянным, но, увидев отца, радостно кинулся было к нему… Вей-Кан едва успел приложить к губам палец и знаками дал понять, что надо вести себя тише. Потом состоялся разговор в кабинете директора, который, ссылаясь на всё те же бюрократические формальности (ранвиш их подери!), отказывался отдавать ему ребёнка:

— Ничем не могу вам помочь. Подавайте заявление. Да поймите, наш юридический отдел ещё не работает, не мне же договор купли-продажи составлять!..

Вей-Кан уже готов был просто удушить этого подонка, и лишь жалобный взгляд сына помогал держать себя в руках. В памяти неожиданно всплыла картина, мельком увиденная в эти совсем не праздничные дни: какой-то офицер попытался вступиться на улице за арзакскую девушку, но его самого тут же скрутили и увезли куда-то на неприметной машине без номеров. Если Вей-Кан оплошает, его близким некому будет помочь.

В конце концов он добился разрешения забрать Тинора с условием, что позже приедет для надлежащего оформления документов. Когда за их спинами смолк вой ржавой двери, мальчик прижался к нему и пробормотал:

— Tade…

— Молчи! — в ужасе шепнул Вей-Кан и, оглянувшись — слава звёздам, никого рядом не было! — затолкал ребёнка в машину.

— Послушай меня, Нори, сынок, — заговорил он как можно мягче. — Если ты не хочешь вернуться туда, откуда мы только что ушли, — мальчик испуганно замотал головой, — тебе больше нельзя называть меня так. Даже когда мы одни. С этой минуты я для тебя — господин Вей-Кан. Иначе нам всем не поздоровится. Понимаешь?

— Да, — прошептал ребёнок и ещё тише добавил: — Да, господин Вей-Кан.

Грудь будто пронзило холодное лезвие. Хоо, да лучше умереть, чем слышать такое!

— Вот и молодец, — хрипло сказал Вей-Кан и потрепал сына по волосам. Подождал пару минут, пока не перестанут дрожать руки, и выехал на дорогу.

Уже потом Вей-Кан понял, как же им повезло. Маленьких детей не трогали, а вот десяти-двенадцатилетних уже подвергали гипнозу, и будь Тинор на несколько лет старше, его полукровность вычислили бы мгновенно. А участь полукровок тайной уже ни для кого не была.

Тогда он мог только спрятать сына в относительно безопасной квартире, накормить ужином и уложить спать. На недельный суп, его нелюбимый рисовый, Тинор накинулся так, словно его год не кормили. Мальчик подтвердил, что в первый день их не кормили вообще, а на второй давали только какие-то мерзкие сухари. Больше Вей-Кан его не расспрашивал, боясь повредить и без того надломленной психике.

Теперь надо было искать Каори. Лагеря для взрослых производили ещё более тягостное впечатление, чем детские. Ребята были хоть и напуганные до полусмерти, но живые, а тут… Когда перед Вей-Каном выстраивали шеренгу арзачек примерно одного возраста (точный он указывать побоялся), ему казалось, что он присутствует на дефиле трупов — настолько неживыми они выглядели. Эти белые неподвижные лица, стеклянные глаза… Вей-Кану, помнившему об арзакской живости, смотреть на это было невыносимо.

Гипноз делал женщин настолько похожими друг на друга, что он чуть не пропустил собственную жену. Она не узнала его и тупо смотрела себе под ноги. Взгляд идиотки от кандидата наук — до чего же противно!

Отговорки чиновников, как лица загипнотизированных, тоже были до отвращения похожи. И здесь уже у Вей-Кана, по легенде, искавшего горничную, не было объяснения своей спешки. В конце концов он потерял терпение и просто бухнул на директорский стол лишнюю пачку банкнот. Тот моментально сунул добычу в карман и не глядя подмахнул договор. «Избранники», тьфу!

Всю дорогу до дома Каори сидела, как статуя, глядя в одну точку и покорно следуя всем его указаниям. Когда в машине муж по-арзакски сказал ей: «Всё хорошо, родная», в пустых глазах промелькнул слабый отблеск удивления.

— Простите, господин, я не понимаю вас…

Как только они очутились в квартире, Вей-Кан обнял жену:

— Как ты?

Она не отстранилась, но и не обняла его в ответ. Ничего не выражающий взгляд застрял где-то на уровне воротника.

— Вам что-то угодно, господин?

Из детской выбежал Тинор:

— Мама!

При виде ребёнка Каори чуть оживилась, оглянулась на Вей-Кана и, получив его разрешающий кивок, наклонилась к мальчику:

— Ты потерял маму, малыш? Ничего, она найдётся…

Тинор перевёл взгляд на отца — в этих карих глазёнках застыла недетская боль. Вей-Кан поспешно увёл его в комнату:

— Мама больна, ей нужно отдохнуть. Будь умницей, не тревожь её пока.

Но сам он не имел ни малейшего представления, насколько это «пока» затянется.

* * *

Праздники неожиданно кончились на третий день. Соседи объяснили, что уже давно так:

— Мы же не арзаки, чтобы предаваться такому разгильдяйству!

Но Вей-Кану сейчас было не до работы, и, сославшись на трудности с переездом, он взял отпуск за свой счёт. Удивительно, его отпустили почти без недовольного брюзжания, хоть и заставили заполнить ещё гору ранвишевых бумажек. Странно и больно было ставить прочерки в графах «жена» и «дети».

Теперь надо было заняться женой. Знать бы ещё, как!

В почтовые ящики каждый день кидали всякий мусор с правилами эксплуатации арзаков — места приобретения, форма одежды, обязательный гипноз раз в три дня (инструкция прилагалась). Может, потом Каори станет нормальной?

Через несколько дней она действительно стала походить на живого человека, но память к ней не вернулась. Вей-Кан показывал ей старые совместные снимки, включал любимую музыку (тихо, чтобы соседи не нажаловались), давал почитать её собственные монографии… И даже ухитрился приготовить её любимый лаваш с сыром, не спалив ни его, ни кухню.

Увы, подвиги во имя любви оказались тщетны. Каори с удовольствием слушала арзакские песни, но не понимала слов. Увидев на снимке свой родной Тиюси, немного оживилась, и он даже позволил себе надеяться… Но она только спросила:

— Я когда-то там была?

Иногда на её лице появлялось такое выражение, словно она вот-вот вспомнит… Итог всегда был один — бессильно поникшие плечи и усталая обречённость во взгляде. Порой Каори жаловалась, что словно выбирается из-под обвала. Надо же, родной язык забыла, а арзакские идиомы помнит и употребляет! Это навело на мысль — может быть, приказ можно отменить другим приказом? Тоже словами? В этой-то области Вей-Кан, несомненно, профи.

Освоить гипнотический взгляд оказалось несложно. Смотришь в глаза, произносишь стандартную фразу… Словно колдовство какое-то! На близких Вей-Кан экспериментировать не смог, пришлось отловить на улице случайного арзака, а после стереть ему память. Лёгкость, с которой это ему удалось, была… пугающей.

Ощущение власти над чужим сознанием опьяняло. Приказать ведь можно что угодно. Подкорректировать не только память, но и вредные привычки, недостатки, коих не лишена и безмерно любимая женщина. Создать себе идеальную жену… Хоо, только бы не сорваться!

Вей-Кан всё же был учёным и понимал — одна гипнотическая установка не снимет другую, они скорее вступят в противоречие — и страшно подумать, что тогда произойдёт. Он долго готовился, подбирая фразы. Может, схема «вопрос-ответ» подойдёт? Она более гибкая, диалог будет проще направить в нужное русло, если что-то пойдёт не так.

Для своего рискованного эксперимента Вей-Кан выбрал ночь — ни к чему Тинору такое видеть. Услышав стандартное «Смотри мне в глаза», Каори испуганно съёжилась, но всё же подняла взгляд. Два бездонных тёмных озера тотчас подёрнулись льдом безразличия. Как заманчиво… Нет, к ранвишам такие мысли!

— Кто ты?

— Я не знаю.

На столе всё ещё были разложены фотографии. Взгляд упал на снимок Эсарийской бухты.

— Ты когда-нибудь видела море?

— Да. Я там жила…

Путаный диалог продолжался почти до рассвета. Эйфория от гипноза давно сменилась головной болью, а горло, по ощущениям, превратилось в пустыню, когда на Вей-Кана наконец глянули родные глаза:

— Милый…

Потом Каори рыдала у него на плече, рассказывая, что случилось в тот проклятый день. Как оказавшихся на площади арзаков вызвали на сцену, якобы чтобы поздравить представителей дружественного государства. Как прозвучало роковое «Смотри мне в глаза!» Как вместо подарков в руках ведущего вдруг оказался лучевик…

На голос Каори из детской прибежал Тинор и тут же чуть не был задушен в материнских объятиях. Глядя на них, Вей-Кан всё отчётливей осознавал, какой он всё-таки невероятный счастливец. Его близкие, хоть и рабы по документам, рядом. Для других смешанных семей праздники наверняка закончились гораздо печальней… Но, увы, покончить с этим может разве что чудо. Только откуда его на Рамерии взять?

* * *

Годы сменяли годы, как говорилось в одной старой менвитской балладе. Ложился на землю серебристый снег — и такое же серебро незаметно покрывало некогда роскошную шевелюру Вей-Кана. Распускались первые светлые листья — и паутинка еле заметных морщинок разбегалась по лицу Каори. Тинор и вовсе цвёл пуще эльтайна — молодой, талантливый… А ведь, если бы не всё это, мог бы быть уже кандидатом наук, доцентом! Впрочем, Вей-Кану следовало радоваться, что сына удалось пристроить буквально под боком. Должность его ассистента, может, и не самая почётная, зато почти безопасная. Даже гипноз к научным работникам старались особо не применять — вероятность провала минимальна.

Приглашение в экспедицию поставило профессора перед сложным выбором: посмотреть на другую планету хочется ужасно, да и отказ выглядел бы странно — какой менвит отверг бы такую честь? С другой стороны, он понимал, что уже далеко не молод. Зато коллеги по «клубу старых пней», как обозвал их полуоппозиционный кружок острый на язык профессор Шер-Ви, неожиданно обрадовались и даже сочинили ему некую «миссию». Ну да, если уж они дома за столько лет ни на что не решились, он один на чужой планете обязательно чего-то добьётся! Хотя ворчал Вей-Кан больше для вида — слишком уж удобное ему подкинули оправдание для банального исследовательского любопытства.

Зато нарисовалась другая проблема — Тинор рвался на Беллиору вслед за отцом. Вей-Кан как учёный вполне его понимал, не говоря уж о том, что боялся оставлять сына без присмотра так надолго. Но ещё больше он боялся обязательной проверки перед экспедицией. А мальчик, обычно такой благоразумный, игнорировал все доводы с истинно арзакским легкомыслием. Хоо, они за всю жизнь столько не ругались, сколько за эти несколько недель!

Снова, как и много лет назад, дилемму разрешила Каори.

— Ты же себе не простишь, если отнимешь у него такой шанс! — заявила она, и Вей-Кану оказалось нечего ей возразить.

А дальше — всё как в тумане: снова бесчисленные вереницы бумажек, предполётная подготовка, покупка дома в Тиюси, прощание с женой, звездолёт…

Беллиора. Цветение и пышность. Яркие, словно в детских книжках, краски. Великанский замок с такими же громадными книгами. Тинор чуть ли не с открытым ртом разглядывал новое место обитания, да и сам Вей-Кан с трудом удерживался от того, чтобы последовать его примеру.

И всё же он не мог отделаться от мысли, что здешнее многоцветье что-то подозрительно ему напоминает. Аланари до порабощения? Потом, уже в тридцатых, Вей-Кану снова пришлось съездить туда… Лучше б не ездил! Тошно становилось от мысли, что и этот уютный уголок утратит все свои уникальные особенности прежде, чем Вей-Кан и его коллеги успеют их изучить. Удивительно, как с первого взгляда запал в душу этот мир, в котором, казалось, ещё есть место чуду. Только руку протяни — и вот оно.

— Добрый день! — прервал размышления профессора звонкий молодой голос. Над сиденьем великанского кресла взметнулась светлая голова девушки-зоолога. — Полковник Кау-Рук послал меня к вам…