Путь избранника (джен)

Примечания:

Кое-где использованы отрывки из дилогии. Они выделены курсивом.

Баан-Ну уже несколько дней прятался на «Диавоне».

Он не понимал, что происходит. Последним его воспоминанием был стакан с яблочным соком, аппетитно золотящийся в лучах полдневного солнца. Пара глотков — и темнота…

От тяжёлого сна, больше похожего на обморок, его пробудила очаровательная девушка в розовом со смутно знакомым лицом. Больше всего она походила на принцессу Таэль-Ло, но откуда бы здесь взяться Её Высочеству? Кажется, спросонья Баан-Ну повёл себя неподобающе и был довольно груб с дамой. Рассердившись, прелестное видение исчезло, и генерал остался один на один с осточертевшими за семнадцать лет пустыми коридорами.

Он бесцельно бродил по звездолёту, не особо понимая, что делать дальше. Дрянь, которой его напоили, всё ещё туманила сознание и мешала сосредоточиться. Он даже не знал, была ли разбудившая его принцесса настоящей или же только плодом его больного воображения? Видения наслаивались на реальность, заслоняя её, словно прозрачный тюль — или уж, скорее, как надетый на голову мешок. Вот генерал идёт по коридору «Диавоны», а вот…

* * *

…Баан-Ну идёт по коридору Бассанийского университета. На улице летнее солнце, как вулкан, с шумом извергает на землю потоки обжигающей золотой лавы (этот оборот он придумал только утром и всё ещё доволен), а здесь стоит непривычная прохладная тишина, которую нарушает только стук каблуков его модных туфель, эхом отражаясь от высоких стен. В другое время он не преминул бы населить гулкий полумрак старинного здания самыми фантастическими чудовищами, но сейчас эта торжественная мрачность кажется скорее зловещей и угнетает его более, чем обычно.

Университет Баан-Ну не любил, хотя по сравнению с Военным институтом, на котором настаивал отец, он оказался не так уж плох. По крайней мере, суровый казарменный быт обошёл стороной молодого аристократа, избалованного комфортом родительской резиденции. Стать филологом ему, конечно, не разрешили, но всё же удалось убедить родителей, что механико-математический факультет вкупе с курсом усиленной военной подготовки⁽¹⁾ смогут обеспечить ему желанное тёплое местечко подальше от фронтов очередной войны с Урхаем. По своей воле выпускник, только пару месяцев назад вырвавшийся на свободу, ни за что не сунулся бы сюда снова. Но военному министерству оказалась позарез нужна какая-то дурацкая справка, а университетскому руководству, конечно, лень было черкнуть пару строк и отправить документ по почте. Ох уж эта менвитская бюрократия! Говорят, в Аланари к бумажкам относятся проще. Надо бы расспросить при случае кого-нибудь из арзаков…

Баан-Ну шёл и узнавал — вот его любимое место для сочинений… Вот здесь он дал в глаз выскочке Тор-Лану, обозвавшему его стихи «графоманским бредом»… А в этом коридоре он, зелёный первокурсник, впервые решился вынести на суд товарищей свою лучшую, как тогда думалось, поэму. Публика же оказалась иного мнения. Не будь Баан-Ну отпрыском уважаемой семьи, наверняка бы его засмеяли, а так ограничились вялым хмыканьем. В такие моменты он искренне радовался своему аристократическому происхождению, хотя отец, читая лекции о «фамильной чести и гордости за семью», наверняка имел в виду другое.

Лабиринт коридоров наконец вывел Баан-Ну к нужной двери. Немолодая белокурая секретарша, оторвавшись от монитора, гневно шикнула:

— Вы к начальнику факультета? Он занят! Написано же, что приём до двух!..

Баан-Ну ослепительно улыбнулся:

— Ан-Бри, вы сегодня неотразимы, как всегда! Сияете, как светлый луч средь серости бумажных туч!

Секретарша показательно нахмурилась, но её бледные щёки мигом окрасились в нежно-розовый. Баан-Ну прекрасно знал, что нравится дамам, и старательно поддерживал репутацию щёголя-сердцееда. Даже в столице мало кто мог не только регулярно приобретать новинки из последней коллекции Эсо-Лоре, но и создавать с их помощью смелые и вместе с тем гармоничные образы. Известная сплетница Ан-Бри, судя по заинтересованному взгляду, оценила сочетание фиолетового костюма, белоснежного жилета с яркой вышивкой и повязанного с элегантной небрежностью тёмно-зелёного галстука, над которым Баан-Ну с утра колдовал добрых полчаса. Он непринуждённо опёрся о секретарский стол, чуть наклонив голову — сочинять во время бритья оказалось не лучшей идеей, и царапина на всю щёку об этом напоминала, слегка портя безупречный образ — и промурлыкал как можно доверительнее:

— Зная вашу исполнительность, я почти уверен, что документ уже у вас. Зачем же беспокоить господина начальника? Просто отдайте его мне, и я не отниму более ни секунды вашего драгоценного времени.

Ан-Бри ещё побурчала, припоминая все грехи Баан-Ну со студенческих времён, но после парочки стихотворных комплиментов сдалась и, отодвинув скрипучий ящик, извлекла нужную бумажонку.

— Польщён был честью видеть вас! — шутливо поклонился Баан-Ну и шагнул за дверь — в мрачное переплетение университетских коридоров.

* * *

Бесконечные одинаковые коридоры сводили с ума. Баан-Ну временами казалось, что он бродит не по давно знакомому звездолёту, а по мрачному лабиринту, куда заманили его коварные враги. Если бы не чудом оказавшийся в кармане коммуникатор (а у генерала была привычка прятать его куда угодно, но не в положенное по уставу место), он бы и не подумал, что прошло чуть больше суток.

К счастью, Баан-Ну ещё не настолько помешался, чтобы забыть элементарные вещи вроде схемы звездолёта. Он отыскал так и не перенесённый в лагерь запас концентратов и добросовестно набил тюбиками все свободные карманы. Голодная смерть в недрах собственного звездолёта ему теперь не грозила. Но было кое-что похуже голода — постоянное, выматывающее ощущение опасности.

В первые часы после пробуждения его угнетали тишина и безлюдье. Но на второй день генеральских злоключений в коридорах стали раздаваться чьи-то шаги, и это явно был не милый сердцу топот менвитских сапог. Нет, враг, отравивший самого Баан-Ну и, как он с ужасом догадался, весь его экипаж, двигался легко и почти бесшумно, и это пугало сильнее грозного бряцания оружием. Неужто беллиорцы, жуткие умения которых генерал с упоением расписывал в своём романе, сошли с его страниц, чтобы покарать чужаков?!

Преследуемый призраками собственных персонажей, Баан-Ну всё же набрался храбрости, чтобы выглянуть из-за угла и лицом к лицу встретиться со своим страхом. Лицом к лицу, правда, не получилось — арзак стоял к нему спиной. Самый обыкновенный арзак, маленький и безобидный, в зелёном комбинезоне и белой рубашке с номером 34 на рукаве.

Баан-Ну уже собирался выбраться из недостойного избранника укрытия и приказать рабу доложить, что вообще происходит. Но тут арзак чуть повернул голову… и от выражения его лица генерала пробрала дрожь. Таких лиц не бывает у рабов! Поджатые губы, нахмуренные брови, колючий взгляд — этот набор подошёл бы менвиту в высоких чинах, но никак не представителю низшей расы!

Охваченный ужасом, генерал поспешил вновь спрятаться в благословенном переплетении коридоров. И лишь когда шаги неправильного раба затихли вдалеке, к нему пришло осознание.

Арзаки! Так вот кто их опоил!

Сперва эта мысль показалась до невозможности бредовой. Милые, послушные, безобидные вещи — разве могли они взбунтоваться? Однако вспоминая мрачное лицо номера 34, генерал понимал, что это правда. Но, во имя неба, как?!

Арзаки и бунт решительно не сочетались в голове Баан-Ну. Даже если предположить, что в условиях этой проклятой Беллиоры дар великого Гван-Ло внезапно перестал действовать, они ни за что не пошли бы на это! Смутные, давно развеявшиеся пеплом воспоминания далёкой молодости рисовали совсем другой образ арзака…

* * *

В этом году арзакские приятели всё же затащили свежеиспечённого капитана Баан-Ну на эсарийский Фестиваль искусств. Сказать, что он жалел, что не поддался на их уговоры раньше — ничего не сказать. Это оказалось… ярко, интересно, незабываемо! Возвращаться к нудным обязанностям штабного офицера не хотелось совершенно.

И да, он всё-таки спросил про бюрократию. Менвит, скорее всего, не ответил бы на такой вопрос — служебные тайны неприкосновенны, и подобные разговоры даже считались неприличными. Но арзаки готовы были болтать часами, а запретных тем у них, кажется, вообще не существовало. Да, бюрократии у них и впрямь мало — зачем бумажки, если можно пообщаться лично или хотя бы позвонить? Баан-Ну, искренне полагавший, что в Таль-Кари всё самое лучшее, с удивлением обнаружил, что завидует.

Арзаки с фестиваля, чуждые надоевшим стереотипам вроде «бумагомарание — позор для военного!», познакомили его с менвитскими деятелями культуры, и по возвращении в Бассанию молодой офицер стал заглядывать на их собрания. Там было интересно, но и утомительно. Он рад был общению с людьми, не зацикленными на скучных бумажных делах, но не любил алкоголь, а уж в горячительных напитках недостатка там не было. Кто-то из начинающих писателей даже утверждал, что опьянение — это то же вдохновение. Так вот, ни ранвиша пёстрого это не так! От вдохновения не клонит в сон, не чувствуешь странной слабости и желания забиться в угол, лишь бы никто не трогал. Напротив, оно заставляет летать, дарит необыкновенный подъём сил и уверенность в своей способности свернуть горы — кому, как не Баан-Ну, это знать!

Оказалось, в творческой среде, в отличие от военной, сейчас в моде бороды. У Баан-Ну теперь тоже была бородка — короткая, но стильная. Командир неодобрительно хмурился, но делать замечание сыну одной из сильнейших ведьм не решался. Принцесса Таэль-Ло, когда они встретились на последнем светском мероприятии, наморщила хорошенький носик, но тоже промолчала. Высокопоставленные знакомые нашёптывали, что Верховный правитель желает видеть её мужем именно Баан-Ну и по такому случаю может даже дать внеочередное звание. Едва взошедшего на престол Гван-Ло можно понять — только дурак не станет обзаводиться сторонниками, обязанными не предшественнику, а лично ему. Баан-Ну не горел желанием заводить семью, но принцесса ему, в общем-то, нравилась — по крайней мере, его сочинения она всегда слушала с удовольствием. А последний сонет и вовсе попросила переписать для её альбома. Он исполнил эту просьбу, сделав копию на дорогой бумаге красивым каллиграфическим почерком (непременное умение наследника древнего рода), но ей пока не отдал — носил собой и перечитывал время от времени. Хорошо же звучит!

Огонь любви моей неугасим:

Пока, укрытый в одиноком сердце,

Он лишь коптит, не в силах разгореться,

Туманит взор мой и лишает сил.

Но если кто, не убоявшись бед,

Во тьму и скорбь повергнуть вас сумеет,

Он вспыхнет, в пепел обратив злодея,

И заместит собою солнца свет.

А если на меня приветно взглянут

Прекраснейшие очи — вмиг я стану

Бесстрашен, полон сил, неутомим!

И вот тогда, на зависть всем влюблённым,

С огнём другой души соединённый —

Он разгорится и поглотит мир!

* * *

Теперь постоянным спутником Баан-Ну стал ужас. От одной мысли, что было бы, если бы номер 34 повернул голову чуть сильнее, прошибал ледяной пот. В одном генерал был абсолютно уверен — от конкретно этого арзака ничего хорошего ему бы не светило.

До конца дня он прятался в одной из офицерских кают, постоянно прислушиваясь — не раздадутся ли в коридоре лёгкие шаги? Это было довольно глупо, ибо из оружия у генерала имелась разве что тощая казённая подушка, но он ничего не мог с собой поделать.

После бессонной ночи, устав бояться, Баан-Ну отправился на поиски своего лучевика. Он точно помнил, что шёл на обед с оружием, но во время его полубредовых блужданий оно загадочным образом исчезло. Генерал успел испугаться, что пистолет могли выкрасть те самые таинственные беллиорцы (кто сказал, что они не помогали арзакам в их подлом мятеже?), но тот, к счастью, обнаружился на полу в одном из коридоров.

Когда тяжёлая рукоять привычно легла в ладонь, генерал сразу почувствовал себя увереннее. Нет, он не беззащитная жертва! Он — избранник, верный слуга великого Гван-Ло, и эти арзаки ещё пожалеют, что забыли своё место!

* * *

День Возвышения преподнёс почти всем менвитам — за исключением нескольких недостойных, попытавшихся возражать и быстро исчезнувших непонятно куда, — приятные сюрпризы. Все офицеры столичного гарнизона получили звание вне очереди, а те, кто успел посодействовать Верховному правителю — почётные награды. А по случаю первой годовщины великого события награждали уже всех. Майор Баан-Ну с удовольствием украсил мундир новой Серебряной звездой. Не такая уж великая честь, но Гван-Ло ясно дал понять, что не обделит тех, кто будет верно ему служить.

Правда, в глубине души майор не мог не признавать с сожалением, что кое-где Верховный правитель проявляет слишком уж большую строгость. К примеру, он не жаловал служителей искусства, и в течение нескольких месяцев после Дня Возвышения все уютные пристанища творческой интеллигенции словно растворились вместе со многими их завсегдатаями. Правда, при Министерстве новостей и культуры создавались специальные отделы для работы с теми, кто хотел приложить руку к созданию искусства избранной расы… Но туда уже нельзя было заявиться просто, без мундира, и зачитать новый опус под звон бокалов и чей-то смех. Баан-Ну не мог не согласиться, что тесная дружба с алкоголем не красила прежних творцов, но были же у них и свои достоинства! Ещё и принцесса, всегда благосклонно ему внимавшая, исчезла вместе с четырьмя другими менвитскими колдуньями в погоне за арзакской ведьмой… Великий Гван-Ло, конечно, хотел как лучше, но факт оставался фактом — Баан-Ну лишился слушателей.

С горя он даже пытался читать свои творения рабам-арзакам. В теории кухарка, пара горничных и личный водитель (майор добросовестно приобрёл весь штат, полагающийся по статусу старшему офицеру) должны были составить неплохую аудиторию. Но блестящую затею Баан-Ну ждал провал. Арзаки, получившие гипнотический приказ, вроде бы и слушали, но с такими пустыми лицами, что весь пыл рассказчика угасал на втором абзаце. Сколько ни приказывал хозяин внимать ему с интересом, в четырёх парах чёрных глаз не мелькала даже искра увлечённости. Прав был Верховный правитель, назвав их низшей расой!

Потерпевшего жестокое поражение Баан-Ну раздражало всё, даже собственная борода. Нет, так-то она ему нравилась — выглядела солидно, привлекала дам, а заодно заставляла зеленеть от зависти Тор-Лана, уже на девяностом году жизни заимевшего плешь и отчаянно пытавшегося это скрыть. Но и ухаживать за такой роскошью становилось всё тяжелее, а постоянные визиты к парикмахерам обходились недёшево. Надоело!

Шикарная борода могла бы и пасть жертвой дурного майорского настроения, если бы Баан-Ну не осенила идея — на этот раз по-настоящему гениальная. Верховный правитель, отличавшийся необычайной дисциплинированностью и старавшийся привить это похвальное качество всем избранникам, одобрял как можно более частое проведение разнообразных планёрок и совещаний. Вот на них-то Баан-Ну и начал зачитывать подчинённым свои труды. Субординация служила надёжной защитой от критики, и сочинитель был совершенно счастлив.

Тор-Лан, правда, во время чтения украдкой зевал и корчил неприличные избраннику рожи, но уж это Баан-Ну не волновало. Они ещё в университете не раз оттачивали друг на друге боксёрские приёмы, пока Тор-Лан не сбежал в Военный Институт. Подумаешь, побывал на фронте! Зато Баан-Ну было достоверно известно, что этот выскочка делает четыре ошибки в слове из трёх букв, а рассказ ему тем более не написать! Он просто не способен по достоинству оценить гений своего начальника, вот и скучает.

* * *

Генерала одолевала скука. Он третий день бродил по «Диавоне», не зная, чем себя занять. Страх, вызванный ошеломляющим открытием, несколько притупился, а план по обезвреживанию коварного врага в голову всё не шёл. Эх, верного Мон-Со бы сюда… Хоо, да он даже наглеца-штурмана сейчас с удовольствием бы выслушал! Но все его полковники, вероятно, уже мертвы. Баан-Ну — единственный, кто может спасти Рамерию от страшной беды. Только как?

На мостике, где генерал обычно ночевал, обнаружилась печатная версия чрезвычайного протокола экспедиции, и от нечего делать Баан-Ну взялся его читать. В полёте как-то не пришлось — зачем, если есть Мон-Со, всегда готовый процитировать нужный пункт по памяти? Внушительный том, под завязку набитый выворачивающими мозг наизнанку казёнными формулировками, был далеко не самым интересным чтением — не то что «Завоевание Беллиоры»… По правде говоря, Баан-Ну давно не брал в руки книг, кроме своей собственной — с тех самых пор, как уверился, что все остальные авторы в подмётки ему не годятся. В общем, с самого старта экспедиции. Ладно, надо проявить снисходительность к автору протокола, он всё же не литератор. О, а вот и более-менее интересный раздел — «О бунтах и захвате лагеря врагом». Может, хоть там найдётся подсказка, как справиться с проблемой?

* * *

Проблемы Баан-Ну решались как по волшебству. Ему присвоили звание подполковника и намекнули, что, если он будет так же преданно служить Верховному правителю, в команде разработчиков нового грандиозного звездолёта, о котором в последнее время так много говорят, и ему найдётся тёплое местечко.

Теперь он имел право выбрать себе помощника-арзака из лучших студентов столичной инженерной школы. Так в его доме появился Ильсор — грациозная тень, идеальное дополнение к любому наряду и весьма способный инженер. А по совместительству, как выяснилось, отличный камердинер, сумевший приспособиться к тонкой артистической натуре Баан-Ну. Теперь подполковничья борода ежедневно и без утомительных разъездов получала наилучший уход — у инженера, в конце концов, руки росли из правильного места. А в процессе… в процессе ему можно было читать свеженаписанное.

Теперь каждое утро Баан-Ну с чувством невыразимого предвкушения усаживался перед зеркалом и, раскрыв тетрадь с написанным за вечер, говорил:

— Слушай, Ильсор…

— Да, мой господин? — тут же отзывался мягкий голос.

И Баан-Ну начинал читать. А после неизменно спрашивал:

— Ну как тебе?

Арзак поднимал преданный взгляд.

— Превосходно, мой господин. Как и всегда.

Баан-Ну снисходительно усмехался и, внутренне ликуя, трепал слугу по плечу. Вот Ильсор — послушный и делает именно то, что хочет от него хозяин — слушает внимательно и с интересом. Всегда расторопен, бодр и услужлив. Хоть кто-то из его рабов умеет выполнять приказы!

— То-то же! — в очередной раз кивает Баан-Ну и отправляется одеваться.

Но мысли скачут в голове взбесившимися ранвишами, и в лихорадочном волнении пальцы никак не могут совладать с мелкими пуговицами форменной рубашки. Несомненно, Баан-Ну — великий писатель, это даже неполноценному ясно! Стихи и рассказы — мелочь, их он давно перерос. Он должен написать роман… нет, сентиментальные романы Верховный правитель не жалует. Эпопею, не меньше! Грандиозное произведение о славных битвах, героях и победах истинных избранников. А называться оно будет «Захват…» Нет, как-то не героически. «Завоевание»? Да, это больше подходит. Завоевание кого? Арзаков? Слишком слабый противник, нужен кто-то более достойный. Что-то вроде демонического чудища Ниртая, упоминаемого в легендах… Или стоглавый дракон… А-а, ранвишевы пуговицы, до них ли ему сейчас!

— Ильсор! Застегни!..

* * *

Ильсор, должно быть, тоже мёртв. Самый преданный слуга, всегда трогательно заботившийся о своём хозяине — он просто не мог примкнуть к этим мятежникам! Баан-Ну попытался вспомнить, когда видел своего арзака в последний раз. Кажется, утром того злополучного дня, когда взбунтовавшиеся рабы перетравили весь экипаж. Бедняга приводил в порядок генеральскую бороду и не ведал, какое злодейство готовят его соплеменники. Наверняка к тому моменту, как рука генерала потянулась к проклятому стакану, его верного слуги уже не было в живых! Ведь иначе он обязательно доложил бы о том, что задумали мятежники. Но его заставили замолчать — единственным доступным преступникам способом.

Пожалуй, этот арзак даже заслуживал того, чтобы упомянуть его на страницах «Завоевания Беллиоры». Слуга, отдающий жизнь за своего господина — чем не прекрасный образ! Увы, протокол, лежащий на коленях Баан-Ну, ставит жирный крест на этих благородных планах. Инструкции чётки и недвусмысленны. Величайший образец менвитской литературы уже никогда не будет дописан.

* * *

Работа над масштабной эпопеей шла полным ходом. Каждый вечер, вернувшись домой, Баан-Ну спешил в свой кабинет и строчил, строчил, строчил, едва поспевая пером за грандиозным полётом мысли. Словно сам легендарный Ниртай нёс его на своих крыльях — исписывались ручки, ломались карандаши, прорывая бумагу, толстые тетради заканчивались в мгновение ока. В нетерпении Баан-Ну то и дело пропускал запятые — потом отредактирует!

«…И вот, когда казалось, что Огненный монстр уже одерживает победу, — самозабвенно строчил генерал, — герой, вдохновлённый подвигом своего боевого брата, собрал силы и, накинувшись на чудище, вместе с ним улетел в пылающую бездну! В бессильном отчаянии издал монстр страшный рык, но гибель его уже была неминуема. Огненная земля будет принадлежать менвитам! Но вместе с тем пришёл последний час и отважного воина, но нисколько он, истинный представитель избранной расы, о том не жалел, зная, что не забудут его потомки и восславят имя его в веках…». Так, а «восславят» у нас пишется с одной буквой «с» или с двумя? А может, вообще через «з»?

Баан-Ну досадливо хлопнул по столу. Ему нужно дальше развивать сюжет, а он застрял из-за одного-единственного слова! А ведь когда-то ему даже заучивать не надо было, он просто знал. Все говорили, что у него «врождённая грамотность», и ему это льстило. В конце концов, раньше можно было бы заглянуть в словарь, но сейчас ему, солидному полковнику, просто стыдно так делать.

— Ильсор!

Арзак мгновенно вырастает за спиной.

— Да, мой господин?

— Как пишется «восславят» — с одной «с» или с двумя?

— Правильно с двумя, мой господин.

— Свободен!

Ильсор неслышно исчезает, а Баан-Ну возвращается к сочинению. Корявые, торопливые буквы пляшут на листе, строчки съезжают… Надо ещё велеть Ильсору наточить карандаши. И что бы он делал без такого верного слуги? Нет, хорошо всё-таки придумал великий Гван-Ло!

* * *

Великий Гван-Ло, несомненно, будет в ярости. Генерал помнил приватную аудиенцию незадолго до старта — Верховный правитель был так любезен, что проговорил с ним больше часа и не раз подчёркивал, какая это большая ответственность — нести свет истины в далёкие уголки вселенной, ещё не знающие блага жить под мудрым руководством избранной расы, и как он рад, что эту миссию будет выполнять именно генерал Баан-Ну, на которого, без сомнения, можно положиться. Правитель доверял ему, а он… прохлопал мятеж у себя под носом!

Столь страшное преступление можно было искупить только кровью. Инструкции чрезвычайного протокола это подтверждали. Как ни ужасала Баан-Ну мысль, что «Диавона», это творение величайших умов Рамерии, будет уничтожена, иного выбора не оставалось. Шестнадцатое тарио девяностого года со Дня Возвышения станет днём её гибели.

Генерал так погрузился в печальные думы, что не услышал коварные шаги. На очередном повороте ему навстречу вылетел арзак. Опять тридцать четвёртый! Этот злобный взгляд Баан-Ну узнал бы из тысячи. Скорее машинально, подчиняясь давно вбитым рефлексам, генерал вскинул лучевик.

Неправильные, пылающие гневом чёрные глаза угасли, и номер 34 в дымящемся комбинезоне повалился на пол. «Получилось, слава звёздам!» — возликовал генерал, но тут же в руку воткнулось что-то острое. Мир заполнила темнота, и Баан-Ну провалился в очередное воспоминание.

* * *

Баан-Ну сидел в своём любимом мягком кресле и вертел в руках листок. Кажется, впервые в жизни ему хотелось напиться до бесчувствия. Разбирая завалы в секретном сейфе, куда не разрешалось заглядывать даже Ильсору, он нашёл старые черновики и, подчиняясь любопытству, прочёл. Его охватил ужас.

Нет, ему нравилось то, что он читал. Очень нравилось. И в сравнении с этими старыми строками — ровными, как по линеечке, написанными идеальным каллиграфическим почерком (неужели он когда-то так умел?), то, что он пишет сейчас, показалось ужасно примитивным и бездарным. Не мог же он, ежедневно оттачивающий писательское мастерство, растерять талант?

Бумага словно жгла пальцы. Баан-Ну с рыком отшвырнул её и в бессильном отчаянии саданул кулаком по столу. Письменные приборы жалобно зазвенели, а подставка из раритетного фарфора Ю-Ман, подарок подчинённых, разлетелась на куски.

— Мой господин, всё в порядке? — Рядом из ниоткуда возник Ильсор.

Баан-Ну овладевает безумие.

Он хватает со стола другой листок и суёт в руки арзаку.

— На, прочти! Прочти сейчас же!

— Вслух, мой господин? — неуверенно уточняет слуга.

— Нет! Только побыстрее!

Арзак растерянно бегает глазами по строчкам. Баан-Ну видит, как в тёмных глазах появляется заинтересованный блеск, губы трогает едва заметная улыбка…

— Понравилось? — спрашивает он, когда Ильсор поднимает глаза.

— Очень, мой господин.

— А то, что я пишу сейчас, тебе нравится?

— Конечно, мой господин.

— А ты не врёшь?

— Как я могу, господин Баан-Ну! — ужасается арзак.

Становится чуть легче.

— Ты считаешь, что я стал писать лучше?

— Вам виднее, мой господин.

— Нет, скажи, что ты об этом думаешь. Ну!

Ильсор на какое-то время замолкает, словно подбирая слова. Время тянется, тянется, тянется… Да что ж он так медлит-то?!

— Вы… заметно поработали над стилем, мой господин, — наконец говорит Ильсор. — Стало больше описаний, а сами описания — длиннее. Теперь вы используете больше синонимов в каждом предложении. Простите, мой господин, я больше ничего не могу сказать — кто я такой, чтобы разбираться в литературе избранников?

Баан-Ну с облегчением откидывается в кресле.

— Вот и славно. А теперь беги свари мне кофе, и чтоб сахару побольше!

Ильсор кланяется и исчезает. Занятно, он вроде и не задерживался, но осколков на полу уже нет.

* * *

Очнулся генерал, если верить коммуникатору, через несколько часов. Голова слегка гудела — действие снотворного, но, к счастью, никакого помутнения сознания, как после той отравы. Баан-Ну готов продолжить путь к своей цели. Можно подумать, какие-то жалкие арзаки смогут его остановить! В голове внезапно пронёсся обрывок чего-то знакомого: «Он вспыхнет, в пепел обратив злодея…» Откуда это?

Неважно. Важно сейчас лишь то, зачем он идёт в секретный отсек. Пусть экипаж «Диавоны» уже не спасти, сама Рамерия нуждается в помощи. И он, командир экспедиции, не может обмануть её ожиданий.

* * *

Командир экспедиции! Сам Гван-Ло выбрал кандидатуру Баан-Ну из доброго десятка претендентов. И пусть Тор-Лан со своим министерским портфелем подавится от зависти!

Заодно Баан-Ну сделали генералом. Новое звание так грело душу, что он велел Ильсору обращаться к нему не «мой господин», как положено рабам, а «мой генерал». Да, это обращение офицеров к командиру, но он теперь может делать, что хочет!

В последнюю ночь перед отлётом Баан-Ну сжёг все свои бумаги, в том числе неоконченное «Завоевание Огненной земли». Не надо оглядываться назад и мучить себя сравнениями. Он напишет совершенно новый, грандиозный труд, примеров которому не было ещё в истории рамерийского искусства. Его «Завоевание Беллиоры» войдёт во все учебники, хоть по военному делу, хоть по литературе! Точка. А всё прошедшее — гори оно огнём!

* * *

Они летели сюда за бессмертной славой, почестями и наградами. А нашли только погребальный огонь.

Стоя перед дверью секретного отсека, Баан-Ну втайне надеялся, что её заклинит. Но дверь бесшумно отъехала в сторону, и в маленьком, только на одного рассчитанном помещении тускло зажглись лампы.

Обмирая, генерал приблизился к панели управления и активировал её. Осторожно снял с шеи офицерский медальон и вгляделся в блестящую поверхность — помимо стандартного набора сведений, там имелась ещё одна строчка с зубодробительным кодом. Умница Ильсор позаботился обо всём… но, Хоо, как хорошо было бы никогда не использовать эту его придумку!

Остался последний шаг — подтверждение ввода. Нажать на маленькую, еле заметную кнопку — и всё закончится.

Баан-Ну всегда был достойным менвитом и останется таковым до конца своих дней.

Занося руку над клавиатурой, он повторяет, словно в бреду:

Он разгорится и поглотит мир.

Он разгорится и поглотит мир.

Огонь взовьётся и поглотит мир…

…Оранжевая вспышка взрыва заполнила всё пространство. Мир тряхнуло.

1) аналог военной кафедры

Вернуться к тексту