Бисер (гет)

У подружки Саске розовые волосы, проскальзывающий акцент и сиропный голос. Мадара сталкивается с ней в доме у Микото, куда изредка заезжает проверить старшую двоюродную сестру.

Микото утверждает, что он просто не может выносить одиночества дольше, чем пару месяцев. Очень на нее похоже. Но она ошибается. Мадара умеет выносить одиночество и делает это с удовольствием. Для полного удовольствия ему не хватает полного одиночества, но старый друг, прицепившийся еще со школы, существует в чрезвычайно близком районе. Не суть.

Суть в том, что подружка Саске покушается на святое. На байк Мадары. Байк гордо блестит в ухоженном дворике дома Микото. Его отлично видно из-за ограды. Не сказать, что он вписывается в ландшафт, но это скорее проблемы ландшафта. Муж Микото считает по-другому, но вот его мнение Мадару волнует меньше всего.

Если сначала Мадаре кажется, что она что-то делает с зеркалом заднего вида, то когда он подходит ближе, понимает: она поправляет волосы. Ну да, точно, она же девочка. Только зеркала заднего вида для этого не предназначены.

Мадара, который подходит к ней сзади и сообщает это, ожидает любой реакции. От взвизга, до дерганий. У него низкий голос и весьма внушительная фигура, чем он пользуется, когда отгоняет всякую мелюзгу от своего байка. Но девчонка выругивается по-английски и по-английски же сообщает: зеркало как зеркало, только для мопеда. Для чего?..

Мадара собирается сам перейти на английский, который знает достаточно сносно, чтобы объяснить разницу между мопедом и байком. Но девчонка уже несется к калитке. Сначала он не понимает, а потом замечает мелькнувшую на улице макушку племянника.

Она кидается Саске на шею с умиленным визгом. Из ее сладкого воркования выходит, что Саске-кун вырос, стал ещё очаровательнее, чем в детстве и если будет так хмуриться, то через пару лет станет похож на сушёную хурму.

Мадара опирается на байк, включает диктофон и наслаждается.

К его удивлению, Саске, тот ещё социопат, не протестует и даже не отбивается — приобнимает свою подружку за спину, бросая на Мадару подозрительный взгляд, и подводит ее знакомиться.

— Это Сакура. Может, ты ее помнишь. Мы учились в младшей школе, — нехотя, но достаточно вежливо для него, сообщает Саске. — А это Мадара. Ты точно его помнишь, он тебя бесил.

Мадара приподнимает брови. Племянник криво усмехается.

— Просто признай, что бешу я, на самом деле, тебя, — предлагает ему Мадара и посматривает на его подружку искоса.

Если он все правильно помнит, то эта малявка большую часть детства пробегала за Саске, а потом внезапно выросла, разбила одно криптонитовое сердце и куда-то переехала. Судя по британскому акценту…

Мадара выкидывает это из головы, как только вспоминает, чье это было сердце. Узумаки Наруто, лучшего друга Саске. Интересно, как племянник собирается между ними лавировать? Он хочет на это посмотреть.

— Ты уже уходишь? — интересуется Саске с выражением лица, которое предлагает понять намек.

Если ты не Учиха, ты и не заметишь, что у него вообще есть какое-то выражение. В Фугаку, думает Мадара.

— Тебе не понравится, если я останусь, — щелкает его по носу Мадара.

Если он правильно понимает Микото, которая всем видом показывает, что собирается принимать гостей… подружка Саске тут надолго. Она, к слову, наблюдает за ними с интересом. Таким взглядом наблюдают за чем-то, достойным попкорна. Мадара думает, что сцена, где Фугаку будет разглядывать ее волосы и морщиться с акцента, будет достойна попкорна не меньше.

То, что ее становится слишком много, Мадара понимает только через две недели. Он несколько раз бывает у Микото, не задерживаясь, но показывая — жив, в порядке, в присмотре не нуждается. И каждый раз либо в начале, либо в конце сталкивается с подружкой племянника. Она разговаривает с ним сахарным тоном, от которого Мадару почти одолевает диабет. Если это попытка показать, что времена школы еще не прошли, то она удачная.

С другими она ведет себя обычно. Даже с Узумаки — драмы не случилось, а жаль — она общается не настолько сладко, как с Мадарой.

Он может это игнорировать — мог бы, но ее слишком много. Чересчур. Она нравится Микото, даже Фугаку посматривает на нее скорее благосклонно, чем осуждающе. Мадара окольными путями узнает, что она вернется в Англию с матерью через полтора месяца.

У него есть полтора месяца, чтобы отдохнуть от ненавязчивой заботы Микото. Ее не останавливает даже его сессия. Он понятия не имеет, что заставляет ее так волноваться за него.

Он два года совершеннолетний и год из них живет один. Возможно, она просто завидует, что в ее собственном коттедже редко бывает тихо. Серьезно, чертов Фугаку не оставляет гостиную без крутящихся весь день по телевизору новостей. Но разве это значит, что Мадара должен страдать? Она его недооценивает.

Мадара не страдает ни когда его семья распадается, ни когда умирает отец. Возможно, ему просто нечем страдать. Он изнутри наполовину пуст, как стакан. И наполовину только потому, что невозможно не чувствовать вообще ничего. Так что Микото ошибается, если думает, что он очень чувствителен. Если кто-то из Учиха и чувствителен, так это она сама.

Мадара не чувствителен, но углеводов в крови ему хватает и без голоса подружки Саске.

— Ты меня не впечатляешь. Со мной это не работает, — спокойно прерывает ее посреди сахарной фразы он.

В гостиной кроме них никого нет. Саске только что вышел, иронично попросив Мадару развлечь свою подружку. Не то чтобы он собирается это делать. Время вернуть концентрацию глюкозы в крови в норму.

Подружка Саске хлопает розовыми ресницами и по ее дернувшейся брови — почему-то черной — становится понятно: она ищет, как вывернуться и не потерять лицо. Большинство так делает. Независимо от пола. Мадара усмехается, как предполагает, понимающе.

— То есть, если я продолжу, — медленно и поэтому без сильного акцента говорит она, смотря на него в упор, — ты не прекратишь смотреть на меня так, будто хочешь убить?

По ее лицу скользит солнечный луч, заставляющий ее прищурить один глаз. Это выглядит на удивление гармонично. Мадара даже чувствует лёгкое расслабление. Впрочем, на его желание добиться от нее хотя бы смущённого молчания это не влияет.

— Ты не особенная. Я смотрю так на всех, — это на грани грубости, но ему становится интересно.

Это слабый импульс, что-то знакомое из детства, и не будь перед ним эта девочка, он, может, и сдержался бы.

Но ее хочется поддеть. Потому что если она поддета — сахар из голоса пропадает. Саске не спешит возвращаться, а в тишине, разбавляемой новостным каналом, девчонка сидеть явно не собирается.

— Наверное и в зеркало, — она фыркает, щуря не по-японски зеленые глаза.

— Этого ты никогда не узнаешь, — невозмутимо отбривает Мадара.

— Если ты прекратишь смотреть на меня убийственно, я прекращу тебя не впечатлять, — предлагает ему компромисс девчонка и оплывает, откинувшись на спинку кресла. Так солнце не может ее достать.

— Договорились, — он спокойно заключает сделку.

Она кивает крашенной головой и зарывается затылком в мягкую спинку. Мадара усмехается. Это любимое кресло Фугаку.

Микото задерживает его до вечера. Ей сложно отказать. Особенно когда она смотрит ему в глаза и улыбается так, что на щеках проступают ямочки. Мадара считает, что она могла выбрать мужа и получше. Во всяком случае, не нудного дальнего родственника, чтобы угодить родителям. Микото в клане Учиха кажется ему слишком светлой фигурой, чтобы поддерживать традицию и сохранять чистоту крови.

Но это ее выбор, а Мадара и сам — дальний родственник.

Он выкатывает байк за ворота, когда солнце уже садится. Оно невыносимо рыжее и раскаленное до такого состояния, что на него больно смотреть даже в солнцезащитных очках. Мадара морщится, понимая, что садиться солнце будет еще минут семь-восемь. Что же, он способен потерпеть...

Около калитки торчит племянник со своей Сакурой. Та, очевидно приклеившаяся к асфальту, звонко смеется над чем-то и сбивчиво, перескакивая с английского на японский, пересказывает Саске какую-то историю про… мороженое? Мадара не вслушивается — просто они стоят так близко, что слышно даже насмешливое сопение племянника. Девчонка, закончив, бросает какой-то английский жаргонизм, в знании которых Мадара ей очевидно уступает. И хохочет на всю улицу.

В закатном солнце ее волосы становятся какого-то фиолетового оттенка. Как можно ходить с таким на голове?

Он, ощущая раздражающее беспокойство, как перед крутым поворотом, задумывается над природой эмоции. Именно этот момент она предпочитает, чтобы обернуться на него и обдать улыбкой, явно предназначенной Саске.

Мадара щурится. Неприятное беспокойство усиливается. Под ее взглядом, которым она явно хочет его задеть, невозможно стоять без движения. Раздражение топит сознание, перекрывая что беспокойство, что импульс, подначивавающий начать движение.

Подождать семь минут, пока не начнут сгущаться фиолетовые сумерки, кажется ему невыполнимой задачей. Только не рядом со смеющейся подружкой Саске. Мадара предпочтет жгучее солнце ее мутному и смотрящему сквозь него взгляду. Его стакан наполовину пуст, но, почему-то, сейчас он полон на две трети.