Блики солнца (джен)

Примечания:

Коллаж к драбблу:

https://pp.userapi.com/c834302/v834302469/14b447/5w4pkki0nOA.jpg

Изменяясь не изменяй

Семейный девиз Фаах

27 г. Р.Э., вассалитет Фаах

— Посольство Льятты ждет ответ. Боюсь, скоро в наших лесах не останется подходящего зверья, чтобы развлекать их охотой, — Фаах Шаю с тихим стуком поставил бокал на низкий столик и опустился на колени у высокого кресла, — нам всем нужен ответ, Ае, — он осторожно взял руки жены в свои, ласково провел пальцами по костяшкам ее пальцев, и только потом решился поднять голову и заглянуть Ае в глаза. В полумраке комнаты они мерцали колдовскими аметистами, такими же, как те, что украшали пальцы Фаах Ае, коронованной леди вассалитета. — Неужели завеса не открылась тебе? — в это Шаю не верил: не было еще такого, чтобы грядущее оказалось скрыто от аметистовых глаз Фаах, особенно в таком важном для всех вопросе. Скорее он полагал, что Ае не может или не хочет рассказать, о чем поведал ей дар. Такое случалось: иногда, чтобы нити грядущего сплелись правильно, Провидцы должны молчать.

— Солнцу все равно, что освещать: цветущий сад или выжженную равнину, — слова Ае, наполненные силой, упали тяжело и будто пригнули к земле, не оставляя сомнений — это предсказание. Пришедшее к ней сейчас или явленное ранее, но это были именно те слова, что так тяготили ее, превращая лицо в застывшую храмовую маску.

— Но в наших силах выбирать, на что же падет его свет, не так ли? — Шаю ненавидел однозначные предсказания, мысль о том, что грядущее нельзя изменить… это было тем, во что он отказывался верить, как бы жрецы ни кричали о неизменности рока. Впрочем, Ае тоже никогда не верила в предопределенность.

— Я хочу поговорить с Лаю, прежде чем мы объявим свое решение Льятте.

— Хорошо, моя королева, я передам твою волю послам, — Шаю наклонил голову, легко касаясь губами рук Ае, и почувствовал, как она сжала его пальцы в ответ, будто пыталась отыскать еще немного силы. Опереться хоть на что-нибудь в рушащемся у них под ногами мире.

* * *

Высшего Иерарха Тан, Фаах Лаю, коронованная леди принимала в своем кабинете. Иерарх презрительно кривил губы, разглядывая изображение Семи Звезд, украшающие стенные панели, Фаах Ае кривилась не менее презрительно, поглядывая на Иерарха с высокого кресла, весьма живо напоминавшего трон.

— Оставьте нас, — Ае повелительно взмахнула рукой, на которой блеснули три аметистовых перстня. Ее секретарь торопливо поклонился и просочился в незаметную на первый взгляд боковую дверь. Свита Иерарха помедлила, дожидаясь его кивка, но все же соизволила повиноваться. Двери кабинета со стуком захлопнулись, отрезая двоих от внешнего мира.

Ае перевернула одно из тонких колец на левой руке и едва заметно кивнула. Фаах Лаю сделал несколько шагов вперед и уселся прямо на одну из ступенек, ведущих к креслу, вытянув вперед длинные ноги. Коронованная леди присоединилась к нему спустя мгновение.

— Не думала, что Льятта включит тебя в состав посольства, — когда проповедники Льятты стали проникать, будто саранча, во все щели, Фаах Эю, отец Ае, решил, что Тан стоит того, чтобы взглянуть на него изнутри. Ае не знала, какие видения открылись тогда отцу, но в результате его решение передать корону своей дочери, а не старшему сыну двоюродного брата, обернулось большим скандалом, после которого Лаю громко хлопнул дверью, чтобы спустя несколько лет появиться вновь среди служителей Тана. Ае не видела брата много лет и не знала, насколько время изменило его. Но сейчас, сидя настолько близко, что тепло его тела ощущалось даже сквозь слои ткани, их разделявшие, была уверена, что главное осталось неизменным. Изменяясь не изменяй.

— Я был чрезвычайно убедителен, — Лаю неопределенно дернул плечом. Как бы громко ни звучал на все королевства их семейный скандал, Ае все-таки сомневалась, что этого было достаточно. Возможно, это посольство — очередная проверка.

— Льятта не удовлетворится подписью на договоре, — вопросом это не являлось, будущее виделось Ае достаточно четким: последняя мозаика заняла свое место, еще когда Шаю заговорил о выборе, — что такое Восемь Шагов, Лаю?

— Это… откуда ты знаешь? — Лаю нахмурился, начав поворачиваться, а потом вдруг тихо рассмеялся, встряхивая такими же снежно-белыми, как у нее самой, волосами. — Ты, как всегда, видишь все и немножечко больше? Тебе нельзя проходить этот ритуал. Именно тебе — никак нельзя.

— Но на меньшее Льятта не согласится. Тебе позволят провести его?

— Даже я не смогу быть настолько убедительным.

28 г. Р.Э., вассалитет Фаах

Откинув голову на мягкую спинку стула, Фаах Ае отрешенным взглядом смотрела в пустоту. Пустота, расцвеченная множеством сиреневых нитей, причудливо изгибалась, искажалась, подсовывала ей одну картину за другой, но все они выглядели слишком зыбкими и непрочными, чтобы полагаться на них. Нити вращались, напоминая клубок, спутанный кошачьими лапами, вот только клубок этот все сильнее сжимался вокруг нее, как Святой Триумвират сжимал свои когти вокруг вассалитета Фаах. То, что к ним присоединился сапфировый Тар, оказалось настоящим ударом. Кольцо замкнулось, и теперь оставалось только гадать, почему никто не увидел такой вероятности. Если бы они первыми протянули руку Тару… Но пока Фаах пристально смотрели на свои юго-западные границы, Тар оказался упущен. Вассалитет остался в одиночестве, против набирающего силу Триумвирата, ведомого незнакомым знаком десятилучевого солнца. О, оставался еще Та’Ларнский боевой союз, суливший помощь за поставки железа. Или, вернее, требовавший железо в обмен на зыбкий союзнический договор. В возможность присоединения Фаах к Триумвирату Та’Ларн не верил. Впрочем, Ае и сама с трудом могла представить вассалитет в одной связки с Льяттой. Не после десятилетий войн, стихших только после Рокового Перелома. Изменяясь не изменяй. Нити складывались и не оставляли иного выбора.

— Мама, — голос звал ее, тянул обратно, выстраивая дорожку из зыбкого безвременья туда, где все прошлое уже случилось, будущее было не определено, а живым и зримым оставалось только настоящее.

— Я здесь, Аю, — взгляд сфокусировался на замершем у ее кресла старшем сыне.

— Льятта согласилась с нашими условиями. Но они по-прежнему требуют Восемь Шагов именно от тебя. От всех нас, но от тебя — первой.

— Они были бы глупцами, если уступили, — Ае невесело улыбнулась. Попытаться лишить Фаах глаз, несомненно, было хорошим решением. Она слышала достаточно о том, что произошло с Шепчущими Тара, чтобы не сомневаться. Но если они полагали, что этого окажется достаточно… — но Даю мы из договора исключили?

— Да, они настаивали только на наследнике, — Аю хмыкнул, приближаясь, и опустился на пол, устраивая голову у нее на коленях.

— Как… удачно, — Ае глубоко вздохнула, чувствуя, как распускается тугой узел у нее в груди: эта линия оставалась неопределенной, но склонить чашу весов в свою пользу было необходимо, — тебе придется непросто, — стоило ее руке коснуться волос сына, как перед глазами замелькали образы, много самых разных картин, но все как одна — расцвечены алым.

— Не к этому ли ты меня готовила, давая имя?

— Хотелось обмануться хотя бы раз.

Практически все вокруг полагали, что Первенствующими Фаах называют своих наследников. Почему-то все забывали о том, что имя это означало не только возможность быть впереди, но и первым принимать удар, а еще подставлять спину всем желающим воткнуть в нее нож. Тому, кто будет править, не нужны подобные глупости. Для этого у них и были Первенствующие — мишени, чье предназначение принимать удары извне, становясь живым щитом для всех остальных.

Видел ли отец, выбирая для нее имя, какой именно удар придется отражать Фаах Ае? Знал ли, выделяя из всех своих детей ее, что она окажется единственной, кто доживет до совершеннолетия? Ае — видела, с того самого мига, как повитухи передали ей первенца, видела кроваво-красную черту на сиреневом щите, что с каждым годом становилась все отчетливее.

— Что ты увидела? — Аю всегда слишком хорошо чувствовал ее состояние, даже лучше, чем Даю, пусть глаза ее младшего сына и сияли фаахскими аметистами.

— Я вижу водную гладь, бесконечную, до самого восходящего солнца. Я вижу багряный песок и сиреневый щит, перечеркнутый красным. Твоя дорога оборвется у моря.

— Лучше б ты увидела, какую женщину я приведу в дом! — Аю весело дернул ее за кончик косы, удивительным образом прогоняя гнетущее ощущение, поселившееся в груди. Не каждая способна разглядеть смерть своего ребенка.

— Главное, чтобы она не была льятткой. Все остальное я смогу пережить, — Ае ответила преувеличенно серьезно, — и не надо тащить в семью темненьких! Испортишь породу.

— Ты жестока. Вряд ли мне удастся разыскать кого-нибудь подходящего в Сиа, — Аю изобразил глубокую задумчивость, — но вроде бы у того ювелира, Фалве, была весьма симпатичная дочь…

— Они же рыжие, Аю! — в этот момент Ае и сама не могла сказать, сколько в ее голосе наигранного ужаса, а сколько неподдельного.

— Золотистые, мама, золотистые…

* * *

Храм Семи Звёзд едва успели переоборудовать под Храм Тана: убрали мозаики со стен да сняли витражные окна. Солнечный свет беспрепятственно проникал внутрь, освещал каменные плиты пола, прикрытые богатыми коврами. Фаах Ае шла босиком, и ноги ее глубоко утопали в пушистом ворсе. Пальцы ее казались непривычно легкими, их то и дело обдавал холодок, неприятным царапающим чувством напоминая об отсутствии колец. Мы не Шаах, чтобы позволить льяттцам коснуться аметистов. Пусть подождут своего часа. Без аметистов она казалась самой себе ослепшей и оглохшей наполовину. Впрочем, вряд ли они когда-нибудь еще ей понадобятся. Вслушиваясь в чеканные строки незнакомых молитв, Фаах Ае вступила в первый из очищающих кругов.

Мир казался сотканным из света. Острого безжалостного света, не похожего ни на что из того, что Ае видела ранее. Он ударил в нее, вгрызся жадно в кости и плоть, будто стремился пожрать и поглотить все тело. Превратить в полное свое подобие. Хрупкая сиреневая волна поднялась ему навстречу, тысячи нитей корчились и сгорали в нем, даря знание. Ае приняла его. Сама разрушила возводимую ее разумом стену и сделала шаг навстречу. Мир обернулся болью.

Она горела. Она сгорала и корчилась, каждым шагом вознося себя на новую ступень. Казалось — невозможно сделать еще хотя бы шаг. Невозможно шевельнуться. Невозможно сохранить рассудок. Ничего не возможно. Только бессильно корчиться от боли и ужаса под лучами испепеляющего света, выжигающего самую ее суть.

Изменяясь не изменяй. Она была не одна. Здесь, сейчас, всегда — ни один щит не существует сам по себе. Всегда есть то, ради чего он поднят. Долг и цель. Шаг. Еще один. Сиреневое разлеталось клоками, болезненными ожогами отпечатывалось в самой ее душе, оставляя за собой раскаленную голодную пустоту, от ощущения которой хотелось выть чуть ли не сильнее, чем от каждого огненного прикосновения света. Шаг.

Свет исчез. Выпустил ее из смертоносного объятия, вернул в мир, наполненный звуками, позволил ощущать запахи. Сердце отчаянно колотилось в груди, и каждый его удар причинял боль, которая вместе с пульсацией крови разносилась по венам, порождая только одно желание — повалиться на землю и тихо, отчаянно скулить, пытаясь хоть так заглушить боль. Заглушить ужасающее ощущение пустоты. Еще не все. Слова Лаю о порядке проведения ритуала возникли в голове будто сами собой, наполняя пониманием, что сейчас нужно сделать. Встать. Сделать восемь шагов к алтарю. Принять очищающую чашу.

Гул голосов между тем становился все громче, перешептывания царапали слух, но Фаах Ае старалась не обращать на это внимания, целиком сосредоточенная на одной простой задаче: открыть глаза и понять, в какую же сторону ей нужно идти. Истина снисходила на Ае непозволительно долго. Ее глаза уже были открыты.

За странным ритуалом, который проводил льяттец, Фаах Аю наблюдал с приличного расстояния: не принявших очищение в первые ряды не пустили. Впрочем, даже стой он у самого алтаря, вряд ли смог увидеть хоть что-то толковое. Для него два человека лишь стояли напротив друг друга, причем лица их отражали крайнее напряжение. Зоркий глаз улавливал, как побледнел льяттец, до крови сжимавший символ своего бога, как по лицу его тек пот и смешивался с кровью из прокушенной губы. Наверное, ему стоило посочувствовать: Аю не слышал, чтобы хоть одна из Звездных жриц полного посвящения осмеливалась принять Очищение Тана. Но Фаах Ае являлась не просто жрицей, но и коронованной леди вассалитета. Права отказаться у нее не было.

Когда мать вдруг рухнула на колени, Аю с трудом удержал себя на месте, не зная, каким богам следует молиться. Вмешиваться в ход ритуала нельзя — об этом дядя Лаю предупреждал особенно. Только наблюдать, как такие непривычно тонкие без тяжелых колец пальцы бессильно царапают ворс ковров, как напрягаются под тонкой сорочкой мышцы, не способные сейчас поднять тело. Как медленно и ужасно неуверенно Фаах Ае все-таки поднимается и идет вперед, и как дядя Лаю толкает льяттца в спину, заставляя того сделать шаг вперед и влево, потому что мать почему-то идет немного не туда, куда нужно.

* * *

Все остальные ритуалы проводил дядя Лаю: после того, как леди Фаах вывели в одну дверь (вернее, она сама вышла, гордо демонстрируя, что опирается на кого-либо исключительно из вежливости), льяттца вынесли в другую. Без него процесс пошел намного быстрее и изрядно потерял в торжественности. Но все-таки, на взгляд Аю, он тянулся слишком долго. Все сказанные слова проносились мимо его сознания, а в голове билась только одна мысль — быстрее вернуться домой. Как будто это могло что-то изменить.

В народе говорили, что у всех Фаах от рождения седые волосы. Аю точно знал, что это не так, но глядя сейчас на то, как медленно, будто учась заново, Фаах Ае собирает свои волосы в косу, желал, чтобы народная молва в этом случае не ошибалась. Потому что еще вчера в волосах его матери не было ни одного седого локона. Как и все жрицы — она старела медленно, но сейчас прожитые годы будто разом навалились на нее, но так и не смогли согнуть гордые плечи, лишь прорезали тревожными морщинками высокий лоб. Но лучше уж было любоваться на них, чем видеть белесую пелену, заполнившую глаза. Аметисты Фаах больше не видели ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего.

— Я не позволю льяттцам чувствовать себя здесь как дома, — Фаах Ае доплела косу и привычно положила голову на мягкую спинку. Со стороны могло показаться, что ничего не изменилось, но Аю видел подрагивающие пальцы, то и дело тянувшиеся к так и не надетым обратно кольцам. Он подошел ближе, останавливаясь у самого кресла, и вложил в руку матери свою: дрожащие руки первенствующих — это не то, что следует наблюдать посторонним. Даже если в большой гостиной посторонних не было.

— Значит, нам нужны свои Иерархи, — отец откликнулся тут же, явно радуясь возможности заняться делом и отвлечься от всего остального, — Фаах Лаю передал мне весьма любопытные списки… жаль, проверить их будет трудно. Разве что…

— Нет, — их с матерью голоса слились в один, и она скупо улыбнулась, предоставляя ему возможность говорить, — не стоит привлекать их внимание к Даю.

— Вечно вы его в поместье не продержите, — Фаах Шаю пожал плечами, но настаивать не стал, прекрасно понимая, что сколько бы он ни прожил в этой семье, понять фаахские заморочки — задача невыполнимая.

— Но это не решит проблемы, — Фаах Ае на мгновение замолчала, а потом лицо ее исказилось судорогой боли, — это… сложнее, чем я думала.

— Армии. Тар они буквально наводнили. Вроде как оберегают границы с Сиа от угрозы с Той Стороны, — что именно находится на «той стороне», пока никто толком не знал, просто в один далеко не прекрасный день, прозванный Роковым Переломом, мир изменился. Фаах это коснулось усилившимися зимами, да ушедшими под воду прибрежными деревнями. Немного по сравнению с тем, что произошло в Сиа: очевидцев почти не было, но говорили, что в единый миг привычный пейзаж стерся, а на месте него возникли серая пустошь да громады Черных Башен, от которых веяло неизвестной жутью. В Башни Аю не особенно верил, но то, что связь с большей частью территорий Сиа оказалась потеряна, было фактом. Как и то, что никто не мог добраться до их столицы. Жрецов же больше напугал изменившийся рисунок звездного неба.

— Вероятно, стоит переключить внимание армий Триумвирата на что-нибудь… другое.

— В Та’Ларн они в ближайшее время не сунутся, — Фаах Шаю отложил в сторону бумаги и передвинул свое кресло ближе.

— Да. Этот ларнский вал… не вовремя они.

— Если бы не вал — это нам пришлось бы слать в Льятту посольство.

— Энр, — Аю наконец-то поймал за хвост вертевшуюся в его голове идею, — Льятта ведь еще посылает экспедиции, желая отыскать дорогу в Лья? Им понадобятся энрские порты. Да и вообще южные земли того и гляди присоединятся к боевому союзу.

— Энрахи слишком горды, чтобы присоединяться к кому бы то ни было, — Фаах Ае взмахнула рукой, будто отгоняла муху.

— Но это ведь мы знаем, а Льятта…

— Если подбросить Льятте эту идею… то они надолго обратят свой взгляд на юг. Пусть несут своего Тана в Энр.

— Вы думаете, нам удастся остаться в стороне? — Фаах Шаю всегда считал своим долгом сдерживать излишне авантюрную натуру своей второй половины.

— Нет, — Аю покачал головой. Последнее предсказание матери, будто экзотический цветок, раскрывалось в его голове, наполняясь конкретным смыслом, — мы не останемся в стороне. Я не останусь в стороне. И прослежу за тем, чтобы Льятте еще долго было не до пристальных взглядов на север.

— Вы же не собираетесь бросить все армии на юг?

— Нет. Нам же нужно охранять рубеж Фа. И границу с Той Стороной… и нам потребуются люди, чтобы донести свет Тана до всех уголков вассалитета.

— Хочешь расквартировать гарнизоны по лесным крепостям?

— И не забыть про границу с Льяттой. Пожалуй, я смогу выделить тебе, сын, пару отрядов. Возможно.

— Невероятная щедрость с вашей стороны, матушка. Думаю, Льятта должна оценить стремление наследника Фаах послужить делу Тана, — Аю поклонился, ощущая, как его губы непроизвольно кривятся в улыбке, точно такой же, как та, что сейчас обнажала в оскале мелкие, будто у куницы, зубы Фаах Ае.