Сказки долгой зимы (гет)

Раз в году Кеттердам оживал. По крайней мере, Инеж называла это именно так.

Всегда суетный, грубый, резкий портовый город, продуваемый всеми жестокими ветрами, которые только могло породить Истинноморе, внезапно расцветал всеми красками, и словно растроганная женщина готов был приютить и обогреть каждого, кто попадет в её мягкие убаюкивающие объятия.

Посреди вереницы пасмурных снежных дней сырой и ветреной зимы вдруг зажигался каждый очаг и улыбки расцветали на лицах случайных прохожих. Гезен замыкал очередной круг и забирал прожитый год в свою обитель.

В церквях свечи выставлялись большими кругами, и каждый прихожанин мог добавить свою за умеренное пожертвование. Свечи оборачивались тонкими полосками бумаги, на которых начертаны молитвы или же послания к безвременно ушедшим. Инеж никогда не ставила ни одной, ей не к кому было обратиться. Да и едва ли Гезен смог бы разыскать среди всех душ ту сулийскую, что всю жизнь почитала лишь Святых.

Во всех домах начиналась большая уборка. Каждый керчиец с неистовым усердием выскребал грязь из всех уголков своего дома. В эти дни скоблили столы, полировали перила лестниц, мыли полы. Везде. От публичного дома до собора или тюрьмы.

Помнится, в первый год Инеж в Кеттердаме, в преддверии праздничной, или как её называли, чистой недели Хелен освободила всех от основной работы, но взамен заставила выскоблить каждый уголок их своеобразного жилища. Она приводила разных людей, даже священнослужителя, чтобы он освятил дланью Гезена заведение для лучшей прибыли в новом круге. При посторонних девушки должны были проявлять особое усердие.

Инеж тогда, воспользовавшись добродушием Хелен, робко на ломаном керчийском спросила у пришедшего священника:

— Это для бога?

— Работа очищает душу, сколько грехов бы на ней не скопилось, — тихо ответил ей молоденький священник и отвел глаза. — Гезен прощает тебя, дитя. Трудись усердно, и на душе станет легче. Сделай первый шаг Гезену навстречу, и он поведет тебя за собой.

Он коснулся её темени ладонью, благословляя, и поспешил покинуть их заведение.

Хелен лишь усмехнулась, глядя ему вслед:

— Наивная девочка. Это для людей. Если вы работаете в чистую неделю, то и сами чисты, клиентам будет приятно. Ну, будет, не стой без дела, иди вымой лестницу! И чтобы ни пылинки!

Инеж безропотно подчинилась.

Другие девушки бывало частенько ворчали и корчили недовольные гримаски, непривычные к тяжелой работе. Однако самой Инеж она была в радость. Она с радостью бы согласилась обменяться местами с любой служанкой. Вот только её желания никого не интересовали.

Инеж с истинно керчийским усердием выполняла любую, даже самую грязную работу, втайне надеясь, что какое-либо чудо освободит её от работы основной. Она даже загадала, что если не оставит ни пятнышка грязи на отведенном ей поле деятельности, то в следующем году её в Зверинце уже не будет.

Однако все хорошее когда-нибудь кончается. Кончилась и чистая неделя, увенчанная грандиозным празднеством на улицах Кеттердама. Уже вечером Хелен готовилась принимать гостей, а пока девушкам велено было прихорашиваться и готовиться к грядущим праздникам.

Инеж бравурные звуки под окнами казались похоронным маршем, особенно после того, как Хелен с довольной усмешкой потрепала её по щеке и обронила, что кое у кого возгорелся большой интерес к красавице-сулийке.

Однако развеселившиеся товарки, многие из которых были ненамного старше самой Инеж, так гомонили и смеялись, что незаметно заразили и её этим духом праздничного озорства. Инеж вместе с ними выглядывала из окна, с искренним интересом рассматривая спешащих мимо прохожих. Улица в народе пользовалась своеобразной репутацией, но по заснеженной мостовой скользили и степенные матроны, и смеющиеся дети, забрасывающие снежками прохожих. Не меньше усердствовали и бойкие студенты, задорно свистящие вслед хорошеньким горожанкам. Девушкам из Зверинца доставались воздушные поцелуи и громкие шутливые признания в возвышенных чувствах.

Приянка — одна из девушек, каэлка — принесла горшочек с кустом, сплошь покрытом мелкими красноватыми соцветиями, вместе кажущимися единым диковинной формы цветком.

— Гарань, символ освобождения, — сказала она Инеж и задорно подмигнула. — Выбери какого-нибудь красавчика и скинь ему цветок, он потеряет голову и заберет тебя отсюда!

Красавчики Инеж не особенно интересовали, однако заветное слово “освобождение” заставили её присмотреться к прохожим повнимательнее. Чем Святые не шутят? Вдруг этот скромный цветочек мог бы сотворить чудо?

Девушки веселились от души, забрасывая поклонников цветочным дождем. Бедный кустик изрядно облысел. А Инеж так и продолжала бездумно вертеть между пальцев тонкую веточку с несколькими алыми капельками на конце.

В конце концов, когда цветочный поток иссяк, девушки со смехом отпрянули от окон и вновь занялись марафетом, а Инеж все продолжала стоять у приоткрытого окна, не в силах отвлечься от красочных картин городской жизни, что разворачивались перед её взором одна за другой.

Её внимание привлекла странная далекая фигура, медленно движущаяся по улице и странно покачивающаяся на ходу. Она прищурилась, пытаясь рассмотреть приближающегося человека.

Это был юноша, совсем ненамного старше её. Безусое хмурое лицо под широкими полями шляпы почему-то привлекло её внимание. Юноша хромал и шел, опираясь на трость, но это не мешало ему двигаться быстро и уверенно, будто бы он четко знал цель своего пути.

Возня студентов и разыгравшаяся впереди снежная битва заставила его приостановиться как раз под их окном. Он стоял на противоположной стороне улицы, и Инеж могла различить тяжелый давящий взгляд, устремленный на прохожих. Юноша словно давал каждому оценку и выносил вердикт. Чуть дернул уголком рта, когда пробегавший мальчишка швырнул в его сторону снежок. Трость мелькнула в воздухе, и снежный комок рассыпался блестящей ледяной пылью. Инеж улыбнулась.

Какой-то из студентов, выделявшийся из толпы, точно уголек в снежной поземке, подбежал к юноше и радостно окликнул его по имени. Инеж не смогла расслышать, поняла лишь, что оно короткое.

Юноша к приветствию отнесся на удивление сдержанно, но студенту все же кивнул. Степенно, точно знатный господин кому-то из простого люда. Может, и правда был знатный господин? Да нет, одежда у него была простая. Добротная, но скромная, совсем не похожая на роскошные одеяния иных купцов.

Почему-то его фигура, строгая, спокойная в этом снежном безумии, захватила все внимание Инеж. Ей вспомнился тот молоденький священник, робкий и забитый, боязливо оглядывающийся в сторону Хелен. Разве мог служитель религии быть таким… жалким?

Слово божье должны были нести такие люди, как этот юноша, уверенно и твердо. Может, он тоже был священником? Манерами он был похож, только трость выбивалась из образа. А может, он был воплощением Гезена на этой земле, суровый, но справедливый, бесстрастный и надежный, как камни, на которых стояла Керчия.

На мгновение Инеж до пронзительной боли в сердце захотелось оказаться там, на улице, и шагнуть ему навстречу, взглянуть в издалека кажущимися темными глаза. Если бы он захотел забрать её, она бы пошла без сомнений.

Рука взметнулась сама собой, прежде чем Инеж успела подумать. Пока цветок летел над оживленной улицей, сердце замерло, испуганно трепеща. А вдруг она не рассчитала? Вдруг он упадет на мостовую и умрет, раздавленный чужой равнодушной ногой?..

Ей вдруг показалось, что не цветок то летит, а душа её вырвалась из плена и улетела от Хелен к этому человеку.

“Если он подберет, то я выйду отсюда, — загадала она. — Если подберет, то я уйду с ним…”

Натренированная за годы рука не подвела, даже перестаралась немного: цветок мягко стукнул по полям шляпы и упал перед юношей. Тот вздрогнул и вскинул голову, оглядываясь.

Он безошибочно нашел взглядом их окно. Инеж отпрянула, прячась за занавеской. Почему-то ей не хотелось, чтобы он увидел её так легко.

По улице, громыхая колесами, пронеслась какая-то карета. Вороная упряжка и богато отделанный экипаж на мгновение скрыли юношу с глаз Инеж, и когда она осторожно выглянула наружу, то больше не увидела его. Он словно растворился в воздухе, только тот давешний студент громко смеялся, размахивая длинными руками точно ветряная мельница. Он озорно подмигнул Инеж и послал воздушный поцелуй, подобрал один из брошенных цветков и показушно прижал его к сердцу.

— Ну что, приглянулся тебе кто? — Приянка обняла Инеж за плечи. — О, какой красавчик, даром что земенец! Эй, парень, заглядывай на огонек, расцелуем в обе щеки!

Её рыжие кудри вспыхнули огнем на фоне снежной пелены, и Инеж смущенно отстранилась, когда земенский студент ловко взлетел по фонарному столбу, зацепился за низенький балкончик и нахально притянул Приянку к себе, развязно и лихо целуя её в губы. Трюк, достойный цирка, в котором доводилось выступать Инеж.

— Обожаю рыжих! — выкрикнул он с смехом, когда Приянка (впрочем, совсем не торопясь) вырвалась из его объятий и отвесила ему показательную пощечину. — Ты моя огненная дьяволица, я твой навеки!

— Нахал! — заключила безмерно польщенная Приянка.

— Джаспер, — донеслось снизу, когда парень с той же ловкостью соскользнул по столбу вниз. — Запомни мое имя, красотка! Я разбогатею и вернусь за тобой!

Инеж невольно улыбнулась, слишком уж дурашливым было это маленькое происшествие, на диво лишенное привычной грубой пошлости. Куртуазная безобидная шутка, часть керчийских гуляний. По крайней мере, ей хотелось в это верить.

Она с замиранием всмотрелась в то место, где стоял юноша в шляпе, так бесследно растворившийся в панораме улиц, будто бы и впрямь Гезен проходил. Рядом с тем местом прошло совсем мало прохожих, да и утоптанный снег казался ровным, мостовая была видна совсем четко.

Цветка на ней не было…

* * *

Каз платил Танте Хелен за информацию — биржевые советы, разговоры политиков, все, о чем трепались клиенты «Зверинца», когда пьянели или теряли голову, находясь в состоянии блаженства. Он никогда не посещал девушек, хоть многие из них с радостью отвели бы его к себе в комнату. Они утверждали, что при виде его у них мурашки бежали по коже, что его руки были навечно запятнаны кровью под этими черными перчатками. Но Инеж слышала возбуждение в их голосах, видела, как они провожали его взглядом.

Однажды ночью, когда он проходил мимо нее в гостиной, она решилась на глупый, отчаянный поступок.

— Я могу помочь тебе, — прошептала девушка.

Он окинул ее взглядом и пошел дальше, словно она ничего и не говорила. На следующее утро Танте Хелен вызвала ее к себе. Инеж ждала очередного избиения или чего похуже, но вместо этого обнаружила Каза Бреккера, опирающегося на свою трость с вороном и желающего изменить ее жизнь.

* * *

— Что ты делаешь?

Каз оторвался от бумаг, которые изучал, полулежа на кровати и вытянув больную ногу. В холода она начинала болеть с новой силой, а заставить Каза принимать лекарства смог бы разве что Гезен непреклонной божественной волей. И то, ровно до той поры, пока Каз не обокрал бы его, позаимствовав связку ключей от кладовых, где хранятся все прошедшие года.

Страшно подумать, чем это грозило бы миру, если бы Каз получил возможность беспрепятственно копаться в мировом прошлом. Инеж иронично хмыкнула и вынырнула из недр импровизированного стола.

— Выполняю твою же просьбу, драгоценное сокровище моего сердца, и разбираю твой разваливающийся стол! Напомни, почему эта почесть досталась мне?

— Потому что ты вызвалась помочь ради чистой недели, — отозвался Каз и вновь погрузился в документы. — И я не просил тебя рыться в моих потайных ящиках.

— А там что-то есть, кроме мусора? — живо заинтересовалась Инеж. — Пока только огрызки яблок.

— Значит, не потайные, — констатировал Каз и перевернул страницу.

На вопрос, что характерно, не ответил. Только нахмурился, так что лоб пересекли тонкие морщины и нос забавно сморщился. Инеж улыбнулась. Каз даже не догадывался, сколько веселящих её моментов было в его чертах и поведении. Он все ещё наивно верил, что давящая угрожающая аура демжина действует на окружающих, и на Инеж в том числе.

После стольких лет, проведенных в море, Инеж этим было не пронять. Руки покрылись мозолями от тяжелой работы и рукояти верного оружия, а лицо украсилось сеточкой морщин от беспощадного иссушающего ветра. Закалился и характер, зажила душа, ныне испещренная сеткой старых, но не беспокоящих шрамов.

В последний раз она возвращалась в Кеттердам с радостным сердцем. Возвращалась домой, туда, где её ждали. Огоньки пристани встретили её теплым сиянием, точно звали к себе.

Она вернулась как раз накануне чистой недели и, оставив команду приводить корабль в порядок на радость Гезену, поспешила в Клепку, ныне преобразившуюся и ставшую почти респектабельным зданием. Перестроенная и отремонтированная, она горделиво поблескивала свежевыкрашенными боками.

Только одно помещение в ней осталось почти нетронутым — жилище самого хозяина. Каз так и продолжал жить на чердаке, ютясь в паре крохотных комнатушек, хотя мог позволить себе далеко не один особняк. Его частенько обвиняли в скупости, даже друзья начинали подтрунивать (правда, с опаской и не на трезвую голову), но Каз не обращал ни на кого внимания и предпочитал находиться в центре событий.

— Одинокой птице гнездо не нужно, — сказала как-то Нина и грустно усмехнулась. — Кому как не мне знать.

Инеж запомнила её слова, они больно царапнули в то время. Море в некотором роде заменило ей дом, но что-то в душе болело, плакало и просилось на сушу, туда, куда стремилось сердце. Вот только… Инеж все ещё не верила, что ей есть, к кому возвращаться. Было только одно место в Кеттердаме, где она чувствовала себя дома. Казу не нужно было создавать гнезда, оно у него уже было.

Стол Инеж разбирала, с аккуратностью истинной керчийки истребляя укоренившиеся махры пыли и беспощадно выкидывая бренные останки яблок. Кто бы мог подумать, что Каз такой поклонник фруктов. С его бледностью и не скажешь.

Наконец Инеж вытянула ящичек, где пыли было совсем умеренно, а огрызок и вовсе только один. И ещё аккуратно свернутая тряпица, бережно перевязанная лоскутом. Совсем лёгенькая, она невесомым мягким перышком лежала на ладони.

Инеж торжествующе принесла её Казу.

— Я нашла потайной ящик! Это что-то твоё?

Каз с любопытством взглянул на тряпицу и пожал плечами:

— Я даже не помню, что это. Разверни, посмотрим.

Инеж с благодарностью посмотрела на него. Для Каза это было большим шагом к доверию, он в принципе не любил, когда всплывали вещи из его прошлого, какой бы давности оно ни было.

Инеж осторожно развязала хитроумный узелок и развернула тряпицу. Почти прозрачный высохший цветок с крохотными алыми каплями лепестков трепетной бабочкой замер на ладони, колеблющийся даже от тихого дыхания.

Каз почти со смущением кашлянул и осторожно дотронулся до хрупкого стебля.

— Никогда не верил в приметы, но когда-то он прилетел мне прямо по шляпе, и мне почему-то захотелось забрать его с собой. Я тогда загадал, что пока он будет у меня, то я смогу осуществить все, что захочу.

Инеж промолчала, лишь осторожно накрыла его пальцы своими и положила голову ему на плечо. Скромный крохотный цветок расплывался в неверном свете керосиновых ламп, и что-то влажное катилось по щеке.

Сделай первый шаг Гезену навстречу, и он поведет тебя за собой. Главное, найти в себе смелость сделать этот шаг.