Богема (гет)

Некролог:

Из воспоминаний о…

I

Утро начиналось одиноко — я просыпалась часто одна, но это даже радовало, ведь я могла сосредоточиться на более приятных вещах, например, суициде.

Думать об этом, когда кто-то рядом тяжелее, чем не думать вовсе, поэтому я особенно ценила время, когда рядом никого не было.

Однако, говоря про суицид, я, всё-таки, имела ввиду песню. Тогда я вновь подумала о том, что песни получаются более живыми, если ты проживаешь их, а не просто берешь из головы связные рифмы, но бессмысленные. Прожить смерть сложнее, чем думать о ней, но я поняла, что физическая смерть была не так страшна, как духовная, поэтому для написания хорошей песни мне можно было просто обратиться к своей прошлой жизни.

II

Я родилась в небольшом городке в Южной Каролине. Говоря по правде, некоторые вещи о своей семье я должна буду скрыть, потому что не этично раскрывать такие подробности посторонним, но если соврать, то моя семья была обычной: родители в разводе, поэтому на мать свалились дети — я и моя сестра Элоиза. Папа — именно так я любила называть его, чего мама не одобряла — часто навещал меня, возил в различные поездки, но когда он был нужен рядом, его не было.

Мать любила иногда, или, если по правде, довольно часто, выпить, но об этом никто не знал, кроме меня и Элоизы. Она любила жить роскошно: бранчи, званые вечера, но никогда обычные. С детства у меня осталась самая ненужная ребенку привычка — врать, притворяться, умалчивать. В свое оправдание скажу, что жить иначе невозможно — лицемерие имеет свойство отравлять душу, поэтому от такого окружения самый лучший способ защиты — ответная ложь.

Некоторые соседи относились ко мне с искренним состраданием, но лишь потому, что не знали всей правды о нашей семье. К сожалению, секретов у нас было много, и некоторые начали узнавать, когда на улице, где мы проживали, случилось убийство. Убийство одного из клиентов моей матери. Ну да, забыла упомянуть, но моя мать после развода так и не вышла замуж, поэтому начала оказывать услуги сексуального характера некоторым мужчинам. Список, как я потом узнала, был осуждаемый: женатые, в отношениях, и ещё раз женатые, но с детьми. Осуждаю ли я её? Отвечу так: я могу объяснить её поведение, но не оправдать. Ей хотелось быть любимой, чувствовать, что она нужна кому-то, даже если это означало спать с теми, кто ей не нравился. Получение быстрого дофамина действительно приносило ей на короткое время спокойствие, удовлетворение, но это закончилось с убийством ее клиента. От нее отвернулись все соседи, все её друзья запретили общаться своим детям с нами. Можно сказать, мы стали изгоями.

К тому времени мне уже исполнилось одиннадцать лет, а сестре шесть. Ей нужно было идти в школу, но мать видимо про это забыла. Она была убита горем от всеобщего презрения, поэтому нашими соседями стали голод и одиночество. Мне приходилось часто пропускать школу, потому что оставлять маленькую сестру и мать наедине было опасно. Все друзья, которые были у меня, резко отвернулись от нас из-за наказа родителей, но если тогда я чувствовала себя человеком, которого предали, сейчас я понимаю, что они просто были детьми, и, по-другому, они не могли поступить, и я не таю на них обид.

В один из дней мать пришла домой очень радостной, что удивило нас с сестрой. С того случая с убийством прошло около трех лет, и увидеть мать радостной было достаточно сложно. За это время много всего произошло: разбирательства с опекой, проблемы с деньгами, с отцом, который не платил алименты. По итогу мы так и остались жить с матерью на алименты, которые все-таки начал платить отец. Всё это время я думала о том, как бы заработать денег, как бы выбраться из этой бедности, и решение пришло неожиданно от матери. Как раз-таки в тот день она ошарашила нас новостью о том, что мы переезжаем. Это было похоже на сон, из-за которого не хочется просыпаться, на несбыточную сказку, и это оказалась наша реальность. Но вместе с тем возник вопрос: на какие деньги? И откуда деньги? Мать ответила, (сопроводив это своими любимым жестом — прикрыв кончиками пальцев губы, как будто чуть посмеивалась) что мы переезжаем к её новому мужчине. Это показалось мне странным. Я упоминала, что она так и не вышла замуж после развода, что действительно является правдой, ведь за этого нового человека она так и не вышла замуж, потому что умерла.

Возможно, когда-нибудь я ознакомлю мир с биографией моей матери, ведь она была не простой домохозяйкой, которая умерла из-за алкогольной зависимости, которая перетекла в наркотическую, а когда-то известной, уважаемой актрисой, которой просто не посчастливилось встретить достойного человека. Можно ли осуждать человека за то, что он хотел просто стабильной, счастливой жизни? Просто хотел жить, а не существовать среди заменяющих друг друга дней. Но к концу своей непродолжительной жизни она всё-таки обрела счастье, пусть и на короткий промежуток времени с человеком, к которому мы переехали.

Мистер Марсель де Вид. Приставка «де» говорит сама за себя. Он был французом, который переехал в США, образован, известен, и, что больше всего было интересно нам, — богат. Мистер де Вид был очарован матерью, и ни разу не совершил поступка, который как-либо мог опорочить, причинить боль ей. Это было глубокое уважение к ней, как к личности: к ее таланту, интересам и хобби. Как он говорил нам, после каждого разговора с ней он чувствовал себя счастливым. Это ли не лучший комплимент человеку? Он знал, что она была зависима от алкоголя и наркотиков, но это как будто не смущало его. И что было наиболее удивительно для нас, она будто действительно стала меньше пить, даже набрала вес, лицо посвежело, и можно было заменить совсем крохотный, но всё-таки живой огонёк в глазах. Но от старых привычек так просто не избавишься, и на мой пятнадцатый день рождение она умерла от передозировки наркотиками. Это было единственное, что стало камнем преткновения на её пути к счастливой жизни. Это стало концом Мэри ван дер Бил.

III

Забавно, но я так и не представилась. Меня зовут Бритт ван дер Бил, но в дальнейшем эта форма имени будет звучать достаточно редко. Часто меня называли просто Бри, или моим творческим псевдонимом, которым стал вторым именем. Его я придумала раньше, чем начала писать песни.

Кстати, про песни.

Отправной точкой в моем творческом пути стал как раз-таки переезд к мистеру де Виду. Именно он заметил во мне потенциал, когда случайно прочел мои стихотворения, которые скорее были написаны в порыве чувств, чем в здравом рассудке, но, что удивительно, он был в восторге от того, как я через слова смогла передать большую гамму чувств. Тогда я не задумывалась ни о музыке, ни о чём-то другом, я была просто счастлива от того, что кто-то оценил мое скромное творчество.

С тех пор мистер де Вид любил осведомиться о моих новых стихотворениях, а я была рада тому, что кто-то, пусть даже это один человек, верит и ждёт. Когда-то я попробовала писать рассказы, но писать объемные тексты оказалось невыносимым времяпрепровождением. Стихотворения казались мне более лаконичными, четкими, понятными, а длинные романы и рассказы пустой тратой времени и сил. Тогда я пришла к выводу, что истинная сила литературы не в длинных текстах, которые занимают много времени, а в стихотворениях, ведь они — квинтэссенция литературы. Можно написать длинный роман и вложить в него много идей и замыслов, но также можно сделать, написав стихотворение. Меня бесконечно радовало, как в таком коротком объеме, через небольшое количество слов, в сравнении с романом, можно с мельчайшей точностью и лаконичностью выразить чувства. Это было очень занимательно и интересно: подбирать именно то слово, которое сможет раскрыть идею так, как тебе нужно, произвести то впечатление, которое тебе нужно. После этой мысли не было ни малейшего желания вернуться к написанию каких-нибудь бесполезных рассказов, вместо этого я занималась совершенствованием своего навыка анализа.

Мне было предоставлено множество авторов разных эпох, с разнообразными стилями, и все они были не похожи друг на друга. Как изящно и лаконично было написано «Одиночество» Рильке, и как в противоположность ему эмоционально, резко было написано стихотворение Бродского «Не выходи из комнаты…». Я была полностью погружена в каждый аспект: рифма, символизм цветов, цвета, животные, и просто не могла жить в реальности, где прохожие не знали о том, что желтый цвет символизирует разлуку.

В какой-то степени я могу быть благодарна своему прошлому за развившуюся эмпатию, которая позволяла, хоть и с небольшими ранами, но всё же вникать в суть чувств, резаться об их грани, которые иногда могли быть чересчур острыми, но именно они помогали оживить текст. Ведь если ничего не чувствуешь, петь невозможно.

Но в тот момент я ощущала, что мне чего-то не хватает. Я могла писать о том, что чувствую я, но я не могла описать чувства других. Мои стихотворения были грациозны, в них чувствовалась стать, изящество, можно было через почерк ощутить, как завитки на отдельных буквах мгновенно придают слову легкость, воздушность, словно элемент фигурного катания они могли как разрушить слаженный механизм, так и выдвинуть на более высокий уровень восприятия, когда ты чувствуешь, как стихотворение проникает в тебя своим текстом, ощущаешь его запах, а в голове вырисовывалась картина происходящего на строчках. Такова была моя лирика, — чувственна и прекрасна, — но в этом и была проблема, она была написана мной для меня, а мне хотелось писать для других.

Многие мои любимые авторы писали о других, для других, чего я не могла сделать, потому что мне некому было писать, да и в целом не о чем. Природа чувств других оставалась для меня неисследованной загадкой, которую мне хотелось разгадать, но в силу своего тотального одиночества в четырёх стенах, достичь этого было сложно. Почти всё время я проводила дома: читала, писала, изредка общалась с мистером де Видом, который заходил поинтересоваться о моих новых сочинениях, но всё же это были не друзья. Хоть у меня и была сестра, но она младше, и сильно отличалась от меня: литература была ей не интересна, вместо этого она шила платья куклам, да устраивала вымышленные чаепития.

Вывод был один: друзей у меня не было. Я не то, чтобы прям сильно нуждалась в них, мне они нужны были только в исследовательских целях. Дружба в обычном понимании этого слова была мне не нужна, мне комфортно и с самой собой.

От такого неприятного занятия, как поход в школу, меня избавили: я занималась на дому, и с какой-то стороны около двух лет жизни в совершенно другом штате были проведены с большим комфортом для меня. То есть, в почти полном одиночестве.Мне хватало того, что изредка к нам захаживали друзья мистера де Вида: они были забавные, интересные, но пожилые, и как такового интереса проводить с ними время не было. Конечно, они были хорошими собеседниками, когда дело касалось искусства, ведь мистер де Вид был большим ценителем искусства, но опять же, это не друзья, а знакомые.

То лето было ознаменовано двумя поворотными событиями: последний мой год как ученицы средних классов и Мэри.

Мэри…

Как много сейчас ассоциируется с этим именем: от матери, до моей, милой и чувственной Мэри, которая воплощала своим обличием пионы, и настоящего друга, пусть она и иногда, ну или очень часто, раздражала меня. Но всё же, она стала моей первой и единственной подругой.

Случилось так, что мистера де Вида позвал его старый друг на званный вечер в честь открытия нового корпуса в школе. Как я узнала позже, он был директором этого заведения, и они познакомились с мистером де Видом во время их совместной работы в этой школе.

В тот вечер там оказалась и я. Причина, по которой такая затворница как я посетила столь людное место, была проста — у меня не было выбора. Точнее, это был выбор без выбора. Я никогда не была чересчур жалостливым человеком, а о сочувствие к кому-то, кроме себя, речи и быть не могло, но были люди, которых я уважала. Это был не каждый взрослый, а каждый образованный, умный человек. Многие путают понятие «умный» и «образованный», называя всякого умного — образованным, а образованного умным. Как по мне, это совсем не синонимы, ведь умный человек — это тот, кто пользуется логикой, принимает решения с помощью анализа, а не опираясь на какие-то знания, он может легко выпутаться из любых ситуаций просто подумав. Образованный же человек значит эрудированный, он опирается на свои знания. Однако, одно может быть следствием другого, или оба слова могут взаимодополнять друг друга, но всё же это вовсе не синонимы, а совершенно различные характеристики человека. К таким людям, которых характеризовали оба слова, я относила и мистера де Вида, поэтому его личность вызывала у меня не только восхищение, но и уважение. И то, что я всё-таки согласилась пойти — жест уважения по отношению к нему.

Мистер де Вид до знакомства с матерью, конечно, был женат, но у них не было детей из-за проблем со здоровьем у дамы сердца. Он не бросил её, они жили, как говорят, душа в душу, но его жена умерла от болезни, которая, к сожалению, была на той стадии, когда пойти на поправку было невозможно, и оставалось лишь отсчитывать дни до часа икс. Поэтому, после смерти моей матери, он оформил над нами опеку, и мы стали, хоть и не родными, но его дочерьми. На том вечере рекомендовалось присутствовать со своей семьёй, и я не могла не согласится пойти, ведь мистер де Вид столько сделал для нас, и отказаться было бы весьма неэтично, а также некрасиво.

Так и получилось, что меня там не могло не быть.

IV

Обычно в различных произведениях несчастны только главные герои, но в этом страдают и второстепенные. И страдали они из-за самой главной проблемы в их жизни — меня. Однако, виноваты в этом тоже они.

Как только мы с мистером де Видом перешагнули порог злосчастного здания, где было организовано мероприятие, нас увлекли в не особо приятный круговорот приветствий, и, к сожалению, в этом приходилось участвовать и мне. Как только мы закончили эту формальность, я смогла побыть вдали от них за одним из столиков, но даже этого мне не удалось. Ко мне подсела девушка.

— Привет! — радостно произнесла она. — Я тебя ни разу здесь не видела, ты тут недавно живёшь?

По моему злобному взгляду, наверное, можно было понять, что еë слова не вызвали во мне желания ответить, но я всё-таки это сделала.

— Здравствуй, я живу здесь уже давно.

— Как странно! — с неподдельной искренностью удивилась она. — Но почему я тогда не видела тебя нигде?

Отвечать ей не хотелось, но из вежливости приходилось поддерживать диалог.

— Потому что я не считаю рациональным тратить время на поход в школу или мероприятия, когда можно провести это время с наибольшей пользой для себя.

Кажется, эти слова вызвали в ней недоумение, иначе не объяснишь её реакцию:

— Ты больная что ли? Ну, то есть, болеешь чём-то? Ну, то есть, нельзя выходить на улицу днём?

Теперь недоумение было у меня.

— Больная тут видимо только ты, — со злостью отрезала я, — я же объяснила, что школа и прочее — бесполезное времяпрепровождение.

Ненавижу таких недалеких людей. С первого раза не понятно что ли?

— По тебе понятно, вежливости тебя тоже не научили.

— А тебе так и не дали проверить айкью, а также слух.

Я думала, что после этих слов она уйдёт от меня, но она осталась, при этом радостно улыбнувшись.

— А вот знаешь, — задорно начала она, — мы будем отличными друзьями!

Ну ничего себе, вот это заявление

— Как ты пришла к такому умозаключению?

— Я всегда нахожу общий язык с такими высокомерными людьми, как ты, полностью мой типаж!

И что обычно на такое отвечают?

— Извини, но девушки меня не интересуют.

— Меня тоже.

Как мило, но пора уже заканчивать эту беседу, она длится слишком долго.

— Что ж, спасибо, что призналась, я бы тоже не согласилась быть с тобой.

— Упаси Господь встречаться с тобой! — довольно непринужденно ответила она. — Я рада, что в этом мы взаимны.

Она расслабленно облокотилась на спинку стула, взглянув на потолок. В зале заиграла довольно мелодичная, нежная мелодия, которая создавалась благодаря лучшему дуэту в городе — мистеру и миссис Лоцкар — скрипачке и пианисту.

Девушка продолжала сидеть рядом, между нами повисло молчание. Со стороны наверное это выглядело странно: она была расслаблена, но в ней чувствовалась какая-то долька отстраненности, нежелания быть здесь, и это удалось рассмотреть только сейчас. Мне конечно не то, чтобы очень хотелось рассматривать её, ведь она обладает обычной внешностью: блондинка с миловидным лицом, но было что-то, что меня зацепило в ней. Тогда я бы в этом не призналась ей, ибо это равнялось признанию поражения в несуществующей схватке. Да и внешность у неё совершенно не обычная. Боже мой, что я говорю? Я в этот момент была напряжена, словно натянутая струна. Не люблю, когда разговор принимает такой оборот. Просто сидим и молчим. Но тут она сама нарушила тишину.

— Знаешь кто это играет? — спросила она, переведя на меня скучающий взгляд.

Я кивнула:

— Да, мистер и миссис Лоцкар.

— Ага, они — мои родители.

На самом деле это не вызвало во мне сильного впечатления, то есть, тут, вроде бы нечему удивляться, но было одно но, которое не давало мне покоя.

— Тогда почему у тебя такой скучающий вид? — поинтересовалась я. Этот вопрос действительно вызвал во мне небольшой интерес, ибо обычно дети должны радоваться при виде чего-то подобного, или, хвалиться тем, что это именно их родители.

— На самом деле я ненавижу классику, — она покрыла последние слова особой неприязнью.

— Тогда я рада, что ты её ненавидишь. — Я слегка улыбнулась, это было даже искренне.

Она удивилась.

— Почему? — она приподняла рефлекторно бровь вверх.

— Потому что не придётся слушать о том, какие твои родители знаменитые, богатые, и вообще, приходите к нам на бранч в субботу днём, чтобы познакомится с нашим сыном, — спародировала я большинство диалогов, которые у меня возникали на этом мероприятии.

— Как мило, — она посмеялась. — На самом деле, я люблю родителей, но классику — нет. Я всю жизнь занимаюсь танцами, и, предупреждая твой вопрос, это не балет и все прочие академические танцы. Я — лучше, — я заметила, как загорелись её глаза, когда она начала говорить про танцы. Она встала со стула, и обошла стол, оказавшись напротив меня.

Мы были вдали от всех, рядом только слышатся звуки скрипки, но людей — нет. Я на едине с ней, и с ее идеей.

И тут впервые сошлись совершенно два разных мира: под мелодичные, протяжные звуки скрипки она сделала резкое движение, которое никак не могло вписаться в нежную мелодию. Напротив, быстрые движения руками выбивались из этого правильного потока, и мне это понравилось. Она плавно обвела рукой контур головы, спускала пальцы всё ниже и ниже, обвивая каждый изгиб тела, очень плавно, пластично. Медленный поворот, словно круговорот листы, и она делает шаг в сторону, будто бы птичка, перелетающая с ветки на ветку. При этом, несмотря на быстрые движения, не теряет плавности, а наоборот приобретает. Она прогибается спиной вперёд, сопроводив это движениями рук, а потом резко отдаляется назад, взмахнув руками над собой. Она была словно лебедь: изящный, но при этом её не сравнить с балериной, это было чётко, быстро, что-то совершенно другое, инородное, симбиоз всего, что может сочетать в себе танцор. Она поднялась из своей позы, и посмотрела на меня.

— Вот видишь, я — намного лучше классики. Хотя, конечно, это просто движения, даже не танец, ну чтобы ты поняла разницу.

Она действительно светилась, и я не смогла бы соврать в этой ситуации, сказав, что она хуже.

— Действительно, лучше, — скромно согласилась я.

— Ха! Я знала, что тебе понравится. — Она вновь села на стул рядом со мной. — А ты когда-нибудь занималась танцами?

Я покачала головой.

— Почему? — вновь спросила она. — Танцы… это же так круто!

— О нет, только не для меня, я и танцы — вещь несовместимая.

— Ты просто не пробовала! — вдруг воскликнула она. — Тебе должно понравится, я уверена.

Ну началось, снова.

— Если мне это всё ещё не понравилось, значит и не понравится.

— Но ты же всё время дома сидела, когда ты могла попробовать? — в её словах было искреннее недоумение.

Однако её слова меня задели. Возможно, она не хотела обижать, но всё-таки ненароком сделала это.

— Отлично, поразительная наблюдательность, — с презрением ответила я, отвернувшись.

— Извини… — вдруг добавила она. — Но ведь правда… тебе стоит попробовать, не попробуешь — не узнаешь.

— Не имею никакого желания пробовать.

— А ты попробуй! — Она положила мне руку на плечо. — Приходи в пятницу вечером сюда же, тут мы обычно репетируем, только в другом месте, но я тебя встречу. Скажи охраннику, что ты к Мэри Лоцкар, он пропустит.

— Какой смысл в этом? — я резко повернулась к ней. — Активность — это то, чего я избегала всю жизнь, и, надеюсь, буду продолжать это делать, так что не вижу смысла начинать что-то.

— А ты попробуй, без смысла. Не всегда что-то должно иметь смысл. Ты ничего не теряешь: если не понравится — уйдёшь, а если понравится — останешься.

Она посеила во мне небольшое зерно сомненья.

— Я никогда не занималась чем-то подобным, когда, как думаю, Вы все там профессионалы, раз ты занимаешься этим всю жизнь. Какой прок вам от меня?

— А кто сказал, что ты будешь с нами? — она вновь улыбнулась. — Ты будешь с такими же как и ты, то есть с новичками. Я веду у них, поэтому там все такие же, как и ты.

Я не знала, что ответить. Слишком просто казалось. Просто взять и согласиться? Так нельзя… или можно? Действительно, что я теряю? Но…

Вдруг Мэри Лоцкар кто-то позвал.

— Черт, — выругалась она, — мне пора идти, иначе родители потом не смогут найти меня. — Она собралась уходить, но резко обернулась, сказав: — Слушай, а как тебя зовут то?

Я опешила от такого вопроса. Не знаю, что в нём было такого, но почему-то для меня он звучал инородно, будто бы его никогда не спрашивали.

— Бритт, или лучше просто Бри, — неловко представилась я.

— Хорошо, — приняла ответ она. — Тогда, Бри, я жду тебя в пятницу, обязательно!

И она удалилась, затерявшись в толпе. Знала бы она, как я жду себя в пятницу тут. Или не жду вовсе.

И правда, я же не обязана приходить? Но что было странно, она меня заинтересовала. В действительности, не было ни одной причины, по которой я бы могла отказаться, но всё-таки нельзя же просто, а главное так легко соглашаться на такую авантюру. Нужно всё обдумать, тем более найду ли я время на такие занятия?

Спустя пару минут ко мне подошёл мистер де Вид. Он выглядел немного уставшим, и поэтому, подсев ко мне, осушил бокал шампанского.

— Я долго не мог найти тебя в этой толпе. Людей — донельзя много, — критично добавил он.

— Да, это явно недостаток. Вижу, что Вам пришлось со всеми почти поздороваться, — вкрадчиво заметила я.

— Если не всеми, — буркнул он, обведя взглядом толпу в центре. — Давно меня так не выматывали. Как ты сама тут, нравится? — вдруг поинтересовался он

Я не знала, что ответить. Рассказать ли про Мэри?

— Не разделяю всеобщей радости, однако, есть довольно интересные люди.

Мне показалось, что лучше сказать и нельзя: обо всём, и ни о чем конкретном одновременно.

— Это хорошо, правда, по-моему для всех остальных тот самый интересный человек — я, раз они чаще, чем к виновнику торжества обращаются.

— Разве это минус? Хотя, для виновника торжества возможно. — Я вновь попыталась надеть на себя улыбку, что давалось уже сложнее, чем раньше. Слишком много разговоров хорошее противоядие против вранья.

— Ты останешься тут до конца или домой поедешь? — вновь спросил он.

— До конца это до скольки?

— О, ну, официально — до 12, неофициально — история умалчивает.

Что ж, сидеть тут до непонятно скольки мне смысла не было. Я достаточно вымоталась за этот короткий вечер, который не обрадовал меня парой диалогов.

— Я поеду домой скорее всего, устала уже, — призналась я.

— Хорошо, где наша машина ты помнишь? — Я кивнула. — Тогда до встречи. — Он дотянулся до меня и поцеловал в лоб. — Ну, я тогда пошёл.

— Удачи.

Мистер де Вид покинул меня, оставив в полном одиночестве. Рядом со мной не было ни души, лишь изредка проходил кто-то. Не сказать, что мне это не нравилось, наоборот, очень даже прельщало.

Я встала из-за стола, взяла сумочку, и направилась к выходу, как вдруг меня кто-то одёрнул. Я резко оборачиваюсь с откровенно злым и раздраженным лицом. Оказалось, это был…мальчик. Ребёнок.

— Извините… — смущенно промямлил он. — Меня попросили передать Вам… — Он протянул мне конверт.

— От кого передать? — спрашиваю я, после того, как взяла конверт. На нём не было ничего написано: ни от кого, ни кому.

— Я не могу Вам сказать, — тихо ответил он.

— Тогда зачем мне его принимать?

Мальчик посмотрел на меня с распахнутыми, наполненными страхом глазами.

— Пожалуйста! — он взял меня за руку. — Пожалуйста, возьмите, умоляю, не отказывайтесь, иначе меня лишат вознаграждения.

Ему не повезло — я не из жалостливых.

— Тогда я его выкину, или разорву. — Я демонстративно освобождаю руку из хватки мальчика, взяв письмо в обе руки, немного разрываю бумагу.

— Нет! — резко вскрикивает он. — Умоляю, не надо! Меня убьют! Я никогда не починю свой велосипед!

— Тогда отвечай! — наперекор ему заявляю я.

— Я не могу, мне нельзя!

— Почему?

— Мне запретили!

— Почему запретили?

— Ну, он не хочет, чтобы Вы знали его личность.

Ха! Значит он, а не она. Этот ребёнок сейчас сам мне все расскажет, при этом не подозревая об этом.

— Тогда опиши его, а не говори, кто он.

— Я не могу! — его уши вспыхивают. — Я ничего не могу сказать! Пожалуйста, тётя, просто возьмите письмо, иначе он не отдаст мне вознаграждение!

Снова он. Надо менять тактику, так я ничего не добьюсь.

— Хорошо, тогда поступим так. Я — беру письмо, ты забираешь своё вознаграждение, а потом мы вновь встречаемся, и ты мне расскажешь об этом человеке.

Идеальный план, если конечно не одно но.

— О… о…ну… — он переминается с ноги на ногу, — такое можно, но я не знаю… вдруг он узнает!

Почему он так боится его? Что это за человек такой?

— Послушай, а что если я дам тебе награду больше, чем он?

Он, видимо, даже не думал о такой возможности. Его глаза округлились, но я поняла, что это положительная реакция для меня.

— Что он тебе пообещал? — интересуюсь я.

— Ну, деньги, на починку моего велосипеда…

— Сколько?

— Ну, пару долларов…

— Хорошо. Тогда давай договоримся, — с хитрой улыбкой предложила я, — сейчас я забираю письмо, читаю его, а завтра мы встретимся и ты мне всё расскажешь, конечно же, за вознаграждение. Всё, что пожелаешь, — как можно более добродушно пытаюсь произнести эти слова.

— Всë что пожелаю?! Прям всё-всë?!

— Ну, конечно, в пределах разумного, — меняю тон на нравоучительный.

— Спасибо Вам, тётя! Вы самая лучшая!

— Не стоит благодарностей. Скажи, как тебя зовут?

— Лео, Роша Лео.

— Хорошо. Зови меня Бри. Завтра вечером в шесть часов встретимся около суда.

— Ура! — радостно воскликнул он. — Я так рад, что познакомился с Вами! — он схватился за кисть моей руки.

Правду говорят, что лучший комплект — комплимент от ребëнка. Всегда самые искренние. Хотя, наверное, ко мне это не особо в детстве относилось, я была совершенно другой…

— Тогда, беги к своему заказчику, и сообщи, что всё хорошо.

Итак, план сработал. Если ему нельзя говорить, и он боится, следовательно, заказчик где-то здесь. Иначе, как он узнаёт о том, что ребёнок проговорился, или рассказал. То есть, он поблизости. Но он не будет стоять на видном месте, значит, в укромном, или наблюдает через посредников. Мальчик ушёл по направлению к толпе, значит, хочет затеряться в толпе, а потом в заготовленном месте встретится с этим человеком. Заказчик, думаю, просчитал то, что я захочу узнать кто это и прослежу, однако, следить я не буду, мне нужно просто узнать, кто из семей тут остался. А там — дело за малым, всего лишь провести анализ, то есть кто с кем пришел изначально, и кто по итогу остался. Также нужно отсортировать тех, кто ушёл раньше, и тех, кто просто отошёл, к примеру, в туалет, поэтому не присутствовал в помещении. Исключаем также девушек.

Конечно, завтра мне всё равно все расскажут, но каков шанс того, что это не ложь? Нужно, на всякий случай всё узнать.

Я направилась обратно в помещение, в поисках мистера де Вида, внимательно осматривая всех присутствующих. Людей осталось довольно мало — сегодня вторник, рабочая неделя, кому-то на учёбу, или работу, следовательно остаются допоздна отдельные категории лиц: или те, кому на работу или учёбу вставать позже, или те, кому вовсе работать или учиться не нужно. Я заметила мистера де Вида за одним из столов.

Как только я сделала шаг в направлении к нему, меня кто-то задел. Было неприятно, и я без особых размышлений оглянулась, чтобы посмотреть, кто это сделал. Виновник тоже одновременно со мной оглянулся.

Милый.

Стоп, что? Я не поняла, как эта мысль появилась у меня в голове, она была мимолетна, но всё равно была.

— Извини, — ласково произнёс он, улыбнувшись. — Я случайно, не заметил тебя.

— Хах, извиняю, — в несвойственной себе манере отвечаю я. Почему я улыбаюсь? Что это такое?

Кажется, мой ответ его позабавил.

— Благодарю за то, что снизошли до меня своим прощением, — он спародировал поклон.

— Да, сегодня точно Ваш день, запомните его, такого больше не будет, — в такой же манере отвечаю я. Чтоэтотакое?

— Обязательно!

Так, нужно прекращать это. Слишком много разговоров. Лишних разговоров. Мне такого не нужно.

Я отвожу от него взгляд, чтобы найти мистера де Вида, и не терять мальчика, но ни первого, ни второго не замечаю.

— Вы кого-то ищите? — вдруг спросил мой собеседник.

— Да, то есть нет, но сейчас буду, — быстро перебираю слова.

— Я могу Вам помочь? — Мне показался этот вопрос очень искренним.

— Хм, — я вновь отвожу от него взгляд. — Думаю, не стоит, сама справлюсь. Тут тяжело потеряться, — быстро добавляю я.

— Смотря что, или кого терять, — его уголки губ приподнимаются.

— Я думаю, ничем фатальным это не грозит мне, я легко преодолею такие небольшие трудности.

— Вы уверены? — он прямо посмотрел на меня, будто бы чего-то ожидая.

— Я докажу это.

Он усмехнулся, немного прикрыв пальцами рот, будто бы скрывая свою реакцию. Что смешного?

— В целом, не буду больше Вас задерживать, — перевожу тему разговора, подводя к концу. — Мне пора.

— Ладно, — соглашается он, но было что-то странное в этом ответе. — Удачи в поисках.

— Спасибо, можете понаблюдать, как я подтверждаю свои слова, — вдруг быстро произношу. Я не хотела этого говорить, но почему-то слова из головы были воспроизведены в реальность.

— О, конечно, но будьте готовы проиграть.

— Я никогда не проигрываю.

— Я же говорю, смотря что или кого проигрывать.

— Я же говорю: никогда не проигрываю, — передразниваю.

Черт возьми, как много я сейчас теряю времени. Теперь точно нужно заканчивать.

— Ладно, — теперь я повторяю его слова. — Удачи. Мне пора.

Я резко обрываю диалог, чтобы просто сбежать. Это странно. И это мне нравится, и это тоже странно. Всё странно! Но так нельзя. Всё должно быть нормально, а не странно. Я просто трачу время на пустые диалоги, которые не принесут мне пользы. Поэтому, я не должна больше повторять такое. К сожалению, врать я тоже хорошо умею, особенно — себе.

Лихорадочно пытаюсь найти очертания мистера де Вида, но не нахожу. Просто ныряю в толпу людей, чтобы хоть немного прийти в чувство. Вновь ощущаю в руках письмо. Письмо. Точно. И тут у меня промелькнула тоже странная мысль. Я всё время держала в руках письмо. Дура. Со мной столкнулись не случайно. Как я этого не поняла! Чтобы я не узнала…

Единственное, кого я нашла — мистера де Вида.

А потеряла — что.

Действительно, в этой истории страдают и второстепенные герои. Прости, Лео.

VМой самый любимый прием в литературе — ненадежный рассказчик, потому что я и есть он. Но в отличии от всех представителей этого приема, я — лучше. Во мне нет их желания намеренно что-то скрыть. Я скрываю из лучших побуждений. Например, чтобы не раскрывать всей правды сразу. Или из-за этических норм. Некоторые подробности лучше не оглашать ради сохранения некой чистоты текста от неприятных подробностей, ведь текст — как холст, его не хочется порочить грязью.

Сейчас же, в связи с новой подробностью, и, чтобы не соврать, очень важной, лгать не буду. Точнее, не буду искажать содержание письма. Это будет немного справедливо, чтобы моя совесть не так болела.

Письмо касалось меня. Логично. Но не просто меня — моей прошлой жизни. То, что я хотела забыть навсегда, избавится, как от старого хлама, но мне не удалось. И тут я тоже немного соврала. Оно касалось прошлого, но не моего, а матери, но это влияет также и на меня. Возможно, повлияет. Как в прошлом…

Как бы далеко я не пыталась убежать, скрыться, всегда будет кто-то, кто напомнит мне о том, кто я такая на самом деле, а главное откуда.

Это письмо оказалось письмами. Обрывками писем. Переписка между моей матерью, и, видимо, еë любовником. Но это не шантаж…да и есть ли смысл шантажировать, если она умерла? Только если не делать акцент на мистере де Виде. Но это всё ещё не шантаж.

«Дорогая Мэри!

Пишу тебе, чтобы рассказать, как прекрасна Голландия. Помнишь, когда-то мы учились тут? Надеюсь, ты помнишь. Тут также прекрасно, как и тогда: наш старый тайник так и не нашли. Хотел бы я открыть его с тобой сейчас, но не могу.

Надеюсь, с Бритт всё хорошо. Я давно еë не видел. Мне кажется, ей бы понравилось тут. Она ведь тоже частично голландка, раз ты её мать, значит обязана её свозить туда!

Недавно проходил около твоего дома, он всё тот же. Кажется, будто бы ничего не поменялось, но раз тебя тут нет, то, всё же, кое-что поменялось. Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо и счастлива.

Знаю, что не ответишь, но я всегда буду ждать.

Навсегда твой, Д.»

«Дорогая Мэри!

Здравствуй, надеюсь у тебя всё хорошо. У меня дела сейчас идут замечательно: подписал контракт с издательством. Буду рад, если ты прочитаешь моё произведение.

Слышал, ты перестала играть в театре, мне очень жаль узнавать это от посторонних лиц, а не от тебя, но я все равно приму любой твой выбор…»

Письмо обрывается на этих словах.

«Дорогая Мэри!

Сегодня лучший день в моей жизни, если, конечно, не считать встречу с тобой — наилучшим. Я, наконец…»

Письмо обрывается.

И того, одно полное, два отрывка. От кого это? Когда это было? Кто это вообще? Одно я знала точно, этот кто-то обязательно здесь, в городе, и я могу узнать личность этого человека. Но было ещё кое-что. Еще один важный вопрос. Зачем? Зачем это присылать именно мне? Если хотел шантажа, нужно было выбирать мистера де Вида. Ещё один подводный камень. Когда он это писал? Может это было до мистера де Вида. Хотя, он упоминает в письме меня, но я не имею понятия, кто это. Если он знает меня, а я его нет, возможно, я была слишком маленькой, чтобы запомнить хоть что-то. Столько вопросов, а ответов нет, как всегда. И при этом неизвестный не очень хочет, чтобы его личность раскрывали. Тогда зачем вообще это присылать? Да уж, сплошная загадка.

Мне не оставалось ничего кроме как дождаться встречи с Лео. Впервые время показалось мне очень медленным: стрелки часов практически не двигались, а часы очень медленно сменяли друг друга. Я брала книгу в руки, но также быстро закрывала её; брала лист бумаги, и пыталась что-то написать, но белое пространство так и не было чем-то заполнено. У меня даже появилось мимолетное желание прогуляться, но оно также быстро угасло, как и появилось, когда я взглянула на погоду — было пасмурно.

Мистера де Вида не было видно с утра, видимо, все еще отдыхал после сегодняшней ночи — ему не нужно работать. Элоиза была занята своими играми с переодеванием кукол, а я как будто застыла во времени. Самое ужасное было то, что мысль о прогулке уже не казалась для меня такой ужасной. Я сразу начала формировать в голове маршрут, который должен полностью удовлетворить мое желание скоротать время, и при этом не быть слишком длинным и энергозатратным. Остановилась на ближайшей кофейне: недалеко и полезно. Может в новой обстановке появится вдохновение? И это странное для меня решение было приведено в действие: собравшись, я вышла из дома, и направилась к зданию.

В кофейне было достаточно немноголюдно, что подтверждало начало рабочей недели, и это меня обрадовало. Я заказала себе американо, и села за самый дальний столик у окна, чтобы меня никто не отвлекал. Играла тихая джазовая музыка, которая не особо мешала мне, но напомнила о вчерашнем вечере. Танцы. Снова промелькнула мысль о них, и о Мэри. Два обстоятельства, которые не могут даже сочетаться вместе с моей жизнью.

Танцы — не моя стихия, но мой профиль когда-то. Я их не люблю, но они представляли лучше, чем что-либо. Умение танцевать — это часть моей личности, но я не хочу к ней возвращаться. Не думаю, что можно танцевать без любви, как и петь. Если ничего не чувствуешь — творить невозможно. Сейчас я ничего не чувствую к танцам, поэтому возвращаться — глупо. Но я не понимаю, откуда во мне желание всё-таки прийти. Может доказать, что я не новичок? Может и так. Но я чувствую, что это не единственная причина, чего-то я сама в себе не вижу, не замечаю, но, что — непонятно. Или я просто не помню какой-то детали.

Это всё очень странно складывается: прошлое, прошлое и ещё раз прошлое. Как будто всё пытается напомнить мне о том, что было когда-то, начиная от матери и заканчивая танцами, но я не хочу вспоминать об этом. Напоминания — задевают, а воспоминания — убивают, ведь я уже другая.

Кофе уже немного остыло, что расстроило меня. Слишком много думать — плохо. Видимо, лучше было остаться дома, там хотя бы я думаю о тягучем времени, а не обо всем случившимся.

Краем уха я услышала, как прозвенел колокольчик, оповещающий о том, что кто-то зашел в кофейню. Меня это не заинтересовало, до того времени, пока я не почувствовала, как кто-то приближается ко мне. В этом тоже не должно быть ничего ужасного, ведь человек, возможно, захотел сесть за соседний столик. Но эта мысль также быстро отметнулась, как только я почувствовала холодные пальцы на своих глазах.

В первую минуту — опешила. Я просто замерла, кажется, будто бы даже в голове какая-то пустота образовалась.

— Какая встреча! — услышала я, и быстро поняла, кто это. — Вот мы и снова встретились!

Вчерашний парень.

— О, да, какая прелесть, — попыталась внесли в эти слова наибольшую иронию. — Только не могли бы Вы убрать руки с моего лица.

— Любой каприз за ваше слово. — Он убрал руки, и быстро переместился, сев напротив меня.

Я не знала, что и думать, а главное — делать. Такие ситуации редко случаются со мной, и если бы не было похожего вчера, то я бы сказала никогда.

— Зачем ты это сделал? — сразу поняла, что это странный вопрос.

— Ты про то, что я закрыл глаза? — кивнула. — Ну, просто…это разве не мило и забавно?

— Возможно, но только не тогда, когда это делает незнакомый человек.

— Значит, самое время познакомиться, ведь ты так и не сказала мне своё имя.

Конечно, буду я ему ещё свое имя говорить. Я не забыла, зачем он случайно столкнулся со мной. Он пытается втереться в доверие, но я этого не допущу. Я не настолько глупая, как он, видимо, думает.

— Не имею ни малейшего желания.

— Но почему? — действительно ли это искреннее удивление?

— А почему я должна хотеть?

— Но ты же хочешь — я вижу этого.

— Это не ответ на вопрос, и это не правда, — вторую часть я добавила очень быстро.

Он оперся подбородком на правую руку, и заговорчески улыбнулся.

— А что, если ты заинтересовала меня.

Чёрт. Знает, как хорошо льстить, но я тоже не промах. Не поведусь на такое.

— Ну за кого ты меня принимаешь, я не поведусь на такое, — закончив, повторила его улыбку. — Я не маленькая и глупая, не нужно так со мной.

— Я не вру. Мне понравился вчера наш разговор, поэтому почему я не мог заинтересоваться?

— Дело не в том, что ты не мог заинтересоваться, для этого просто нет возможности, случая. Короткий диалог на пару минут не может вызвать интерес.

— Эй, не будь такой категоричной. Ну что тебе стоит сказать свое имя?

— Слушай, — резко сменила тон на более прямой. — Я знаю, что ты тогда хотел меня задержать, и не случайно столкнулся со мной, да, в моменте я не догадалась, но сейчас понимаю это, так что давай без дешевой лести. — Я посмотрела в его глаза. Взгляд изменился: сделался смесью из скуки и разочарования.

— Молодец, — коротко заключил он. — Но я не обо всём соврал.

— О чём же ты не врал? — с особым цинизмом задаю вопрос, чтобы он ощутил мой тон на себе. Я скрестила руки на груди, все еще продолжая смотреть на него.

— Ты действительно заинтересовала меня, ну, манерой общения.

— И снова врёшь? — рефлекторно поднимаю бровью.

— Ну, нет, в этот раз нет, — слегка улыбнулся. Он облокотился на спинку стула, и вздохнул, будто бы переводя дыхание. — Но ты совсем немного переиграла меня.

— Я же говорю: никогда не проиграю.

Его взгляд вдруг изменился.

— Но ты проиграла тогда! — с гордостью вспомнил он, вновь облокотив подбородок на руку. — И не отрицай: проиграла же! Ты потеряла того, кого искала.

— Вспомни свои слова, я потеряла кого, а не что. Значит, я не проиграла. Проиграть — потерять всё, а я не подхожу под этот пункт.

— Значит, ты частично проиграла, — вновь улыбается, но теперь это насмешка.

— Значит, я частично проиграла, — неохотно признаю. — Но это всё ты виноват, ты даже не знаешь, насколько это было важно. Зачем ты это сделал?

Он чуть повернул голову, прервав наш контакт.

— Так было нужно. Возможно, тебе лучше не знать правды.

Я ужаснулась от своей догадки.

— Ты знаешь, что было в письме?!

Он снова повернул голову ко мне.

— Нет.

— Тогда ты не можешь говорить о том, как бы мне было лучше.

— Ну да, не могу, но если подумать, разве это не так? Стал бы человек скрывать свою личность, если это не несёт никакой горькой правды?

— Возможно, в другой ситуации твои слова могли бы иметь толику смысла, но не сейчас. Содержание прямо противоречит действительности. Этому человеку нет смысла скрываться, раз он отправил мне такое…

— Тогда, я думаю, этот человек не знает о том, что ему можно не скрываться.

— Ты знаешь этого человека, поэтому тебе проще говорить.

— Да, знаю.

— И, конечно, не расскажешь, кто это?

— Конечно же нет.

— Что же, тогда можешь уходить. Льстить, чтобы вызвать доверие и узнать что-то больше не надо — я не скажу всё равно.

Ответил он не сразу.

— Хорошо, — коротко ответил. — Извини, если что, но так было нужно.

— Не извиняю.

* * *

Я наблюдала сквозь окно кофейни, как его силуэт удаляется на противоположную сторону, и меня всё больше заполняло липкое чувство, которое возникало у меня всякий раз, когда декорации, созданные в моей голове, разбивались вдребезги. Это была вредная привычка — думать, а точнее придумывать то, чего нет. Проще говоря — фантазировать.

Я бы соврала, если бы сказала, что не запомнила его тогда, и не думала. Нет, это не было влечение, как назвал бы это какой-нибудь роман, просто интерес. У меня было мало друзей всю жизнь, поэтому, любой человек, который разговаривал со мной более двух минут становился мне интересным. В глубине души мне хотелось поверить в его заинтересованность, но я прекрасно понимала, что это не так. Просто проблема несовпадения ожиданий и реальности.

Настроение было испорчено: то ли от кофе, то ли от встречи с ним. Допив уже полностью остывший кофе, я всё же ушла из этого места, чтобы больше не думать о произошедшем, хотя бы пару минут. На улице моросил дождь, который окропил быстро мои кудрявые волосы, из-за чего я ещё больше расстроилась, зная, во что они превращаются от влаги, но, все-таки медленным шагом поплелась домой. Небо полностью потеряло свой яркий окрас, сменив всё на мутные разводы; солнца не было видно. Единственное, что радовало меня — приближающийся дом, до которого оставалось не так уж и далеко.

Я остановилась на светофоре, и тут чувствую, что дождь на меня больше не капает, но при этом на лужах оставались следы от падающей воды. Взглянув вверх, вижу над собой зонт. И снова его.

— О Господи, что же ты привязался ко мне? — со злостью начинаю я.

— Я не привязан к тебе, как видишь, ошейника нет. — Он взглядом намекает посмотреть на шею, которая была ничем не обрамлена. — Просто мгновенно решил загладить свою вину.

— Да уж, поразительное совпадение, или удачное стечение обстоятельств, — без особой радости отвечаю я.

— Это не совпадение, я просто просчитал всё, — уверенный тон.

— Поразительная наблюдательность, — колко замечаю я.

— Тебе тоже её не хватает, смотри, уже зелёный. — Он слегка подталкивает меня в спину, от чего я немного смутилась.

Как я могла не заметить, какая же дура! Позор года!

Мы перешли вместе с ним дорогу, а потом я резко остановилась.

— Всё, теперь можешь идти, мне не нужна твоя помощь. — После этих слов собираюсь быстро уйти.

— Я же сказал, хочу загладить вину, поэтому провожу до дома.

— В своём гениальном плане ты не учёл того, что я навряд ли буду показывать где живу человеку, который меня обманул? — вопросительно поднимаю бровь.

— Так я итак знаю где ты живёшь! — радостно заявляет он.

Я даже не знала, что думать. Что в таких ситуациях делают?

— Наверное, глупый вопрос, но откуда?

Внутри себя я понимала откуда: знает мистера де Вида, следовательно знает, где и я. Это я хотела услышать и в реальности.

— Знаю мистера де Вида.

— Ну, я так и думала, — скучающе подтвердила я.

— Но я почти никогда не видел тебя, ты здесь недавно? — продолжает он.

Это уже второй человек, который так говорит мне. Сговорились что ли?

— Нет, я уже два года тут. Видимо, наблюдательность — редкое явление для тебя.

— Тогда ты или врёшь, или да. Ты не можешь быть тут два года, я всех знаю тут.

Он начинает меня немного выводить из себя. Нужно придумать какой-то нормальный ответ, чтобы он побыстрее отстал от меня со своими расспросами.

— Говорю же, наблюдательно подводит, — вкладываю в эти слова всю уверенность. — Что же, мне пора, можешь идти дальше по своим делам. — Я делаю пару шагов, как он мгновенно перехватывает запястье моей руки.

— Ну уж нет, от меня просто так не сбежишь.

Я резко вырываю руку из его хватки, и со злостью выплевываю:

— Ты совсем больной что ли так хватать людей! — я поглаживаю запястье. — Больно!

— Извини, не рассчитал силу, — говорит с сожалением, но это не снижает мою злость. — Просто… — Он вновь подходит ближе ко мне, чтобы мы были под одним зонтом. Дождь усилился. — Просто, ты же врёшь?

Каждый его новый вопрос вызывал во мне новую волну раздражение, которое неприятно сочеталось с дождем, пульсирующей болью в запястье и отсутствием достаточного пространства для того, чтобы свободно вздохнуть и подумать над ответом.

— Нет, не вру. Я здесь уже два года. Ты просто не видел меня, — краткими предложениями отвечаю я, чтобы хоть что-то сказать, вместо проигрышного молчания.

— Но это невозможно.

— Возможно! — повышаю голос. — Если ты меня не видел, это не значит, что меня нет.

— Нет, ты есть, но просто была не тут, я уверен.

В этот момент у меня в голове творился небольшой хаос из вариантов моих действий. Уйти — проиграть. Остаться и продолжить этот несуразный диалог — ещё хуже. И что мне делать? Нужно грамотно и деликатно выйти из этой ситуации.

— Хорошо, думай как хочешь, я не могу тебя убедить, если ты сам не хочешь принимать другую точку зрению. Твердолобость — то, что свойственно некоторым людям.

Достаточно дипломатично. Ну, может присутствует доля здравой критики.

— Пытаешься уйти от правды? Но мне даже немного нравится, что ты увиливаешь от ответа, тем самым подтверждая мою правоту.

— Я ответила тебе вполне конкретно, мне нет смысла дальше говорить что-либо, ведь услышу только один ответ.

— Я же все равно со временем раскрою твою небольшую ложь. — Он чуть приседает, чтобы оказаться на одном уровне со мной, и смотрит прямо на меня, а потом, щелкнув меня по кончику носа, добавляет: — Маленькая лгунья.

— Думай как хочешь, — без особо энтузиазма отвечаю я.

— Ну ладно! — вновь воодушевленно заявляет он, вернувшись в прежнюю позу. — Давай я провожу тебя до дома, чтобы ты не мокла под дождем, и не буду мучать тебя больше.

— О, впервые очень правильная мысль, — с иронией соглашаюсь.

До дома оставалось идти совсем немного, но даже эти ближайшие пять минут обещали быть для меня тяжелыми. Я каждой частичкой тела чувствовала подавленность, которая всё глубже и глубже подбиралась к самому сердцу, не понимая причины. Гнев, раздражительность и прочие негативные эмоции превратились в одну, самую непонятную. Еще тяжелее, когда также сильно ощущаешь его радостное настроение, а самой хочется провалиться под землю.

— Кстати, ты знаешь, кто я? — спросил он, когда мы остановились у очередного светофора.

— Нет, — правдиво отвечаю я.

— Это тоже странно! Меня знают все здесь!

— Не вижу повода для радости.

Мы перешли дорогу к моему дому.

— Что же, тогда самое время узнать, кто я. Меня зовут Спенсер. Спенсер Бельмондо.

— Мне это ни о чем не говорит, но буду знать. Что ж… — я повернулась к нему, прежде чем уйти. — Спасибо, что проводил, но больше так не делай.

Он улыбнулся, ответив:

— Буду стараться.

— Можешь и вовсе не прикладывать усилий, тогда ничего не придется делать.

— Ну, тогда пока, надеюсь больше не увидимся, — вновь говорю я.

— Буду ждать нашей встречи, — он ловит мой взгляд, и видимо замечает мою усмешку на его ответ.

— Не взаимно. — Я последний раз взглянула на него, и начала приближаться ко входной двери, доставая параллельно ключи.

Как только дверь открылась, вновь поворачиваю голову, чтобы посмотреть, где он, но заметила только как удаляющийся силуэт переходит дорогу, а после идет в неизвестном направлении. Со спокойствием захожу внутрь, и закрываю дверь.

В доме было также спокойно и тихо, даже странно. Мистера де Вида так и не было видно, поэтому мне не оставалось ничего, кроме как пройти в мою комнату на втором этаже.

И первое, что удивило меня тогда, это открытое окно. Настежь открытое окно.

И второе: всё в комнате было перевернуто.

* * *

Мысли в голове были перемешаны, и не могли выстроится в ровную понятную линию. Первый порыв — вызвать полицию, но потом возникает новый импульс, который заставляет меня подойти к комоду, где лежали письма.

Ящик был вскрыт, непрофессионально, что было понятно даже мне, судя по количеству резцов рядом с замочной скважиной. Скорее всего человек спешил.

В голове возникала самая простая цепочка событий: человек знал, что письма у меня, знает от кого они, и соответственно они ему нужны, или возможно могут как-либо дискредитировать его; пасмурная погода, дождь, вода смоет все следы, лучше времени не найти. Первый нюас: как пробраться на второй этаж? По лестнице. Но её рядом нет. Да и велик шанс того, что банально могут заметить соседи.

О втором нюансе я решила подумать потом, ибо нужно вызвать полицию, чтобы не оставить ещё больше лишних отпечатков. Как много подряд сделала глупых вещей… Со мной точно всё в порядке? Надо было сразу полицию вызывать, а я, как глупая, зашла в комнату, наследила, прикоснулась к некоторым вещам. Как глупо!

Когда я позвонила в полицию, в доме стало оживлённо.

Ко мне подошла кухарка, которая взволнованным тоном начала спрашивать:

— Мисс, что произошло? Зачем полицию?

Без особо желания отвечать я коротко удовлетворила её интерес:

— Ко мне в комнату кто-то пробрался, должно быть, вор, и украл кое-что. Вы ничего не слышали случайно?

— Нет, мисс ван дер Бил, если бы я слышала, Господь не простил бы моего бездействия!

Кажется, небольшой туман начал спадать с моего мозга и он начинал исправно работать, генерируя вопросы и план действий.

— Где Элоиза?

— Она у себя, мисс, играет.

— Хорошо. Оставайтесь с ней до приезда полиции, ужин перенёсем на два часа позже. Остальной прислуге передайте, чтобы после окончания их рабочего дня не покидали город, а лучше пускай остаются здесь. Элоизе пока ничего не сообщать, если будет возможность как можно дольше держать это в секрете — так и поступайте, по крайней мере до моего приезда.

— Да, мисс, все Ваши указания будут выполнены.

— Благодарю. Можете быть свободны.

С Элоизой обязательно будет говорить полиция, ведь она могла что-либо услышать, и она единственная, кто точно не спал во время кражи. Значит, мне нужно деликатно ей донести то, что произошло, и сделать это раньше, чем приедет полиция. Оставался ещё один человек — мистер де Вид, которого я не видела с самого утра.

Его комната также находилась на втором этаже, но в противоположном крыле. Центральная лестница вела в два направления: направо — моя комната, налево — мистера де Вида, Элоизы. На нижнем этаже располагалась комната для прислуги, кухня, и гостинная. Второй этаж был почти весь заполнен жилыми комната, кабинетами, также была библиотека.

Я аккуратно постучала в дверь комнаты мистера де Вида, и не услышала ответа. Решила повторить попытку, но уже приложив больше усилий. Ответа не было. Внутри начал образовываться новый ком тревоги, которая за этот день стала моим верным компаньоном. Вместо того, чтобы стучать, решила войти, но дверь не открывалась. Я подергала за ручку, но видимо дверь была закрыта, что странно. Мистер де Вид обычно закрывал свой кабинет, а не спальню. Пришлось спускаться вниз, чтобы найти дубликат ключа, и войти, наконец, в комнату. Но тут произошло то, на что я не рассчитывала — дверь всё ещё была заперта, даже после того, как я провернула ключ. Следовал простой вывод — дверь закрыта изнутри.

Я застыла у двери, с безысходностью убирая пальцы с ручки. Казалось, будто я в лабиринте, но каждое новое ответвление, путь — тупик. Предаваться отчаянию не было времени, ибо скоро приедет полиция, а мне нужно ещё переговорить с Элоизой. Но также можно было бы и поговорить с садовником, видел ли он…

Я решила сперва заняться Элоизой. Её комната находилась рядом, через дверь, и я быстро прошла к ней.

Она напряженно играла в куклы под присмотром кухарки, и, когда я зашла, то Элоиза мгновенно оживилась, но взгляд всё ещё оставался по-детски обеспокоенным. Я обратилась к кухарке, сказав, что она может идти, а также предупредив, как только приедет полиция — звать меня. Она покинула комнату, оставив меня наедине с Элоизой.

— Бри… — мягким голосом протянула она. — Что-то случилось? Миссис Брокколи была очень напряжённой.

Миссис Брокколи она называла нашу кухарку потому что не могла выговорить правильно её фамилию.

— Лиззи, — как можно спокойнее начала я, придумывая самую простую форму для объяснения. — Какой-то плохой человек пробрался к нам дом и совершил ужасный поступок — кражу. Я вызвала полицию, чтобы они смогли найти его и наказать, но они, скорее всего, будут разговаривать и с тобой. Не бойся их, они хорошие, и не навредят тебе. Только отвечай им правду, даже если страшно, — быстро добавляю я.

Элоиза закивала.

— Конечно, я буду говорить только правду! Врать — плохо, ты меня же сама этому учила.

Я ласково улыбнулась ей, но внутри чувствовала себя паршиво. Знала бы она, сколько мне приходится врать, но ей пока что лучше об этом лучше не знать. Первая ложь — то, что действительно разделяет жизнь на до и после. Это сильнее, чем наркотик, и губительнее, чем алкоголь. От этого невозможно избавиться.

— Правильно-правильно. — Я немного взъерошила ей волосы. — Ты у меня сильная и смелая, поэтому никого и ничего не бойся. А даже если будешь бояться, я всегда буду рядом.

Элоиза вернулась к своим куклам, когда как меня заинтересовало окно. Я подошла к нему, посмотрев вниз. Моё, ее и окно мистера де Вида одинаково выходят на внутренний двор, следовательно, если вор пробрался через окно каким-либо образом, то и ушёл также, через внутренний двор. Но как получилось, что его никто не заметил? Это удачное совпадение или всё не так просто. На заднем дворе почти всегда садовник, который подравнивает кусты роз, ухаживает за цветами и подстригает газон, он точно бы заметил, как кто-либо пробирается на второй этаж. Да и тем более, так просто сюда не заберешься, только по лестнице, по деревьям или крыше. Ну да, крыше. Этого мне в голову не приходило раньше. Но все ещё странно. Человека на крыше уж точно заметили бы, как и кого-то с лестницей.

— Лиззи, а ты слышала какие-нибудь странные звуки? Как будто что-то упало, или просто грохот, — мягко интересуюсь я.

— Ну… — она маленькими пальчиками начала играть с волосами, как делала всегда, когда что-то вспоминала. — Я помню, ты ходила туда-сюда утром, потом ушла, а я пошла обратно в комнату, чтобы взять несколько платьев для моей куклы Молли. Потом миссис Раф позвала меня на второй завтрак, и мы ушли кушать. Потом с миссис Брокколи пошли за всякими продуктами для кухни. Я так рада, что она меня берёт с собой! — мечтательно произнесла она, как будто ходила не в обычный магазин, а в бутик с куклами Барби. — Мы вернулись до обеда, и она ушла на кухню, а я к себе в комнату устраивать чаепитие вместе с Молли и Браун. Хочешь посмотреть какие платья я им сделала?

— О… да… конечно! — с натянутым энтузиазмом ответила я, за что внутри возненавидела. Она вручила мне одну из своих кукол со светлыми волосами.

— Смотри, это Молли. Я сделала ей розовый наряд, потому что он очень походит на наряд принцессы. Все принцессы носят розовый!

— Какой прелестный наряд, ты у меня такая умничка!

На самом деле принцессы почти никогда не носили розовый, наоборот, в их гардеробе обычно тёмные цвета, особенно во время ренессанса и декаданса. Но ей об этом лучше не знать.

— А вот это Браун. — Она вручила куклу с тёмными длинными волосами. — Она владеет своей компанией по производству игрушек и у неё много поклонников! Я ей сделала официальный наряд. Как тебе?

— Ей очень подходит! Только ты можешь создавать такие наряды, о великий будущий дизайнер Лиззи!

Она смущённо хихикнула, и вновь села на пол к своим куклам.

— Кстати, — пытаюсь вновь выведать у неё некоторые подробности. — Ты не видела сегодня мистера де Вида?

— Нет, его не было заметно целый день. Интересно, где он?

— Да, мне тоже интересно, — в сторону говорю я, чтобы она не услышала.

Вдруг в дверь постучали, и я поняла, что это кто-то из прислуги пришёл сообщить о приезде полиции.

— Мне нужно бежать, будь хорошей девочкой и ничего не бойся. — Я поцеловала её в макушку, прежде чем покинуть комнату. Выходя, я заметила, что она всецело была уверена во мне, и не боялась.

Знала бы, как я боюсь иногда…

* * *

Мы спустились вниз, где меня проводили к инспектору.

— Добрый день, мисс Бритт ван дер Бил?

Я кивнула.

— Вы сообщили нам о том, что у Вас в доме произошла кража?

— Да, сэр.

— Я Инспектор Крайм, а это мой помощник — Килл. Сейчас он попросит Вас предоставить Ваши данные, а также данные родителей. Присутствует ли кто-то сейчас из них в доме?

— У меня нет родителей, только опекун. Последний раз я видела его вчера на мероприятии по случаю открытия нового корпуса в школе. Я вернулась домой раньше, и с тех самым пор не видела его. Пробовала зайти к нему в комнату, но она закрыта на внутренний замок.

— Хорошо, тогда предоставьте свои данные помощнику и мы продолжим.

После этой процедуры, я проводила их в свою комнату.

— Я пришла домой перед самым началом обеда, примерно в 12:30, никого не увидев, направилась в комнату, захожу и вижу это.

Инспектор Крайм критично осматривал комнату, пока его помощник расписывал протокол.

— Что-то пропало, я так ведь понимаю?

— Да, сэр, некоторые письма.

— Какого содержания? — без намёка поинтересовался он.

— Сложно сказать. Просто обычные письма, где обмениваются впечатлениями о поездке.

— Не припомните, от кого они были?

— Боюсь, нет. Они довольно старые.

— В какой срок они были получены, хотя бы примерно.

— Возможно, около пяти лет назад, возможно больше.

— Кто был адресатом?

— Моя настоящая мать, но она уже год мертва.

— Имя Вашей матери?

— Мэри ван дер Бил.

Инспектор странно посмотрел на меня.

— Не актриса случаем?

— Нет, просто имена похожи.

Он записывал нужную ему информацию в блокнот.

— Т-а-а-к, — протянул он. — Что-то ещё пропало?

— Нет.

— Кто проживает в доме?

— Помимо меня, также младшая сестра — Элоиза и мистер де Вид. Из остальных только прислуга, садовник и кухарка.

— Сколько полных лет вашей сестре?

— Одиннадцать.

— Хорошо. Сейчас мы осмотрим Вашу комнату на наличие отпечатков и следов, а Вы спуститесь вниз, подойдете к Капитану Роджеру, и скажите о закрытой комнате. Чуть позже мне надо будет переговорить со всеми, кто находился в доме.

— Да, сэр.

Я покинула комнату и спустилась вниз, в поисках капитана Роджера. Найти его оказалось легко — он стоял около полицейской машины.

— Добрый день, капитан Роджерс?

— Да, это я. А Вы?

— Я Бритт ван дер Бил, вызывала полицию. Инспектор Крайм послал меня к Вам, чтобы попросить о помощи.

— С чем?

— В доме есть закрытая комната изнутри. Не могли бы помочь открыть её?

— Хах! Ох уж этот Крайм, знает, у кого силушки хоть отбавляй. — Он кончиками пальцев прошёлся по своим пышным усам.

Быстра догадка не порадовала меня.

— Неужели нельзя без грубой силы обойтись? То есть не выбивать дверь.

— Конечно, можно, хочешь по лестнице проберемся на второй этаж?

Это была хорошая затея, но, вроде настолько длинной лестницы у нас не было.

— Не думаю, что это возможно. Можно ли снять дверь с петель?

— К сожалению — нет, потому что дверь находится в закрытом положение. Другое дело если бы была открыта! Но мы можем не выламывать.

— Правда? — с большим энтузиазмом поинтересовалась я.

— У Вас двери деревянные?

— Да.

— Тогда просто топором проделаем пространство, чтобы открыть дверь.

Черт, всё равно менять двери.

— Ладно. Тогда идемте к садовнику, он проведёт Вас к инструментам.

Мы прошли на задний двор, где мистер Роуз подравнивал кусты.

— Добрый день, мистер Роуз, это Капитан Роджер, покажите ему, где хранятся инструменты.

Капитан и садовник пожали друг другу руки и направились к сараю. Пару минут спустя, они вернулись, весело о чём-то переговариваясь.

— Да…грустно это, что дождь шёл. Все должно быто смыть! — ворчал Капитан.

— Да что б этой погоде было неладно, всегда всё испортит. Я утром приподнимал упавшие цветы, а они вновь упали, ну что за непогода! — соглашался с ним садовник.

Они подошли ко мне.

— Ну, мне пора на службу, друг мой, не серчай! — Они вновь пожали друг другу руки, теперь прощаясь, и мы ушли в дом.

Подходя к комнате мистера де Вида меня одолевало всё больше сомнений. Что сейчас я увижу за дверью и увижу ли вообще что-то? Но пути назад не было. Может мне вообще не стоило звонить в полицию?

Я отрешённо наблюдала, как Капитан Роджер проделывает внутри двери дыру, и вместе с этим прислушивалась к своему беспойному сердцебиению. Это была не тревога, но что-то очень звучащее, как вой сирены на улице.

— У Вас дверь изнутри на ключ закрывается или защёлку?

— На защёлку, — как по инструкцию отвечаю, не задумываясь.

Я слышу, как в воздухе раздаётся щелчок, и понимаю, что сейчас произойдёт что-то. Капитан Роджер со скрипом открывает дверь, и мы окунаемся в полную темноту комнаты мистера де Вида. Шторы были плотно задернуты, из-за чего свет не проникал внутрь, а лишь темным жёлтым пятном отражался на ткани. Я сразу поворачиваю голову к кровати, чтобы разглядеть силуэт мистера де Вида на ней, но ничего не замечаю. Мне хотелось верить, что это из-за кромешной темноты, но рациональная часть не давала этой мысли развиться дальше, и продвигала свою, самую очевидную: его здесь нет.

Капитан Роджер раздвигает шторы, и в комнату проникает солнечный свет, который даёт нам возможность осмотреть комнату. Всё было идеально чисто, на своих местах, если можно так сказать. Кровать — заправлена, словно никто и не приходил; книги были аккуратно сложены; в пепельнице были окурки сигарет, что было свойственно мистеру де Виду, который любил курить в своей комнате. Были ли там окурки его сигарет — не знаю, я не пробовала курить и не разбираюсь в марках. Незачем гадать, полиция разберётся.

Капитан Роджер заинтересовался камином, и передвигал сгоревшие дрова кочергой. Его лицо было заинтересованным, как будто он что-то хотел найти.

— Как часто Вы пользуетесь камином? — спрашивает он.

— У нас отопление дома, так что не часто, только зимой может быть.

— Недавно камин зажигали, — утверждает он.

— Да, я тоже заметила.

Зачем зажигать камин? Чтобы что-то сжечь, не иначе. Капитан Роджер принялся осматривать полки, брал в руки книги, пролистывал, а некоторые вытряхивал, словно надеясь найти там записку или какие-либо деньги. Я чувствовала себя в этом время очень обессиленной: никаких нужных мыслей не приходило в голову, только упрямое чувство усталости твердило, что нужно дать отдохнуть мозгу, для того, чтобы переварить полученную информацию, но мне не хотелось тратить на это время. А в остальном…в голове только пустота.

Самое ненавистной мной ощущение — пустота в голове. Когда вместо дельных мыслей — черный фон, не сменяемый никакой нагрузкой или идеей.

— Так, ну что ж, — начал капитан, — пойдём тогда отсюда, нужно переговорить с инспектором по поводу дальнейших действий.

Я вяло кивнула, и мы вышли из комнаты.

Внизу стоял инспектор, переговариваясь со своими помощником. Вид у него было серьёзный, даже настороженный.

— Другой мой, что с тобой такое? — весёлым тоном начал капитан Роджер.

Инспектор не улыбнулся на его вопрос, а скорее больше закрылся.

— Поговорим потом, — кратко ответил он. — Кстати, — быстро добавил, обращаясь ко мне, — можете ли Вы устроить тет-а-тет мне с присутствующими здесь?

— Да, конечно. С кого хотите начать: моей сестры или прислуги?

— Пожалуй, с сестры.

Я вновь кивнула, и пошла в комнату к Элоизе.

* * *

После ухода полиции в доме стало очень тихо. То спокойствие, о котором я мечтала ещё днём, быстро стало кошмаром. Мне не впервой чувствовать дискомфорт, находясь в доме, но сейчас это было нечто большее — тревога. Казалось, будто комната мне больше не принадлежит, чувствовалось присутствие другого человека, как он переворачивал всë, залезал в личные вещи, шкафы. Каждая вещь ощущалась очередь грязной, неприятной и липкой. Было беспокойно находится в доме, ведь если сюда кто-то пробрался, он может повторить попытку, а тут нахожусь не только я, но и моя сестра. Как обезопасить себя, а главное её? К счастью, пару дней к нашему дому будет приставлена патрульная машина, чтобы засечь повторную попытку ограбления, если она всё же будет. Но что потом?

Лучше будет подумать об этом позже, чтобы ещё сильнее не нагружать мозг, и хоть немного отдохнуть перед встречей с Лео, которая постепенно приближалась.

С одной стороны мне было страшно оставлять Элоизу одну, но с другой стороны нельзя упускать возможность узнать важную подробность, да и в целом ключ к разгадке, ведь Лео знает личность человека, пославшего письма.

Но даже эта встреча не могла перекрыть мои самые тёмные предположения о мистере де Виде. Будет ложью, если я скажу, что Элоиза — родная сестра — волнует меня больше, чем мистер де Вид. Это некрасивая мысль, но в данной ситуации никаких других нет. Он стал мне очень близок, заменив родного отца, и было тяжело предполагать самое страшное. Где он мог быть и почему не появляется дома? Что могло произойти? В голове прокручивался снова и снова тот вечер: обрывки разговоров, лица, случайные диалоги. Именно после вчерашнего вечера все пошло не так: что-то случилось, но я даже не могу предположить что. Связано ли то, что мне передали письма, и то, что мистера де Вида нет дома?

Последний наш разговор с ним был краток. Я притворилась, как будто бы что-то забыла, и позже все-таки уехала. Без него я лишаюсь чего-то важного, да и банально — дома. Кто я без него? А главный вопрос — кто я с ним? Стоила бы я чего-то, не будь его рядом?

* * *

«Некролог в память

о многоуважаемым мистере Марселе Фрэнсисе де Виде

4 декабря 1940 — 15 августа 1985

Сообщаем с великим сожалением, что на 45 году своей жизни наш мир покинул мистер Марсель де Вид. Его знают все как редактора и писателя в прошлом, а спустя время как преподавателя в колледже по направлению английская филология и лингвистика. Ученики всегда с теплотой отзывались о его уроках, с радостью приходя на каждое занятие, а родители всегда знали, что дети получат только нужные и полезные знания.

Мистер Марсель де Вид основал благотворительный фонд, целью которого был сбор средств на развитие английской литературы и продвижения ее в массы. Многие года он устраивал также благотворительные вечера, где люди разных профессий и направлений могли познакомиться, и в дальнейшем начать работать над новыми совместными проектами.

Колледж штата Монтана совместно с ассоциацией современных американских авторов выражает глубокие соболезнования семье и близким погибшего.

Для выражения соболезнований и почтения памяти, все желающие могут приходить на кладбище «Дом Мира» округ Хелена, Монтана в любое время.

Текст написан Бритт ван дер Бил, навсегда скорбящей дочерью.»

* * *

К шести часам я уже была близка к суду, где мы и договорились встретиться с Лео. Единственное, что могло согреть меня в эту промозглую и пасмурную погоду это мысль о том, что сейчас правда, в которой я так нуждалась, хоть на короткое время, но окажется у меня в руках.

Около суда я пока никого не заметила, поэтому просто стояла и ждала, пока он подойдет, всматриваясь в каждого прохожего и в каждую проезжающую машину. Секунды перетекали в минуты, но никто так и не появлялся. На зданиях начали отображаться закатные лучи, ласково обогревающие стены, но так и не доходящие до меня. Казалось, будто бы любой свет, даже намек на него, отходил, прятался от меня, как от чего-то ненужного. Будто бы я действительно теперь стала ненужным хламом…

Прошло тридцать минут, но все еще никого не было. Наверное, со стороны это так глупо всё выглядело: стоит девочка тридцать минут на одном месте, и ждет, но никто не приходит. Но мне не хотелось уходить, терять единственную ниточку, которая может привести к нужному клубку, а не выбирать из тысячи ненужных нитей. Я с усилием делаю пару шагов к ближайшему переходу, и вновь оборачиваюсь. Не знаю зачем, но просто делаю это, и вижу его.

Как он стоит с правой стороны от суда, и смотрит на меня. И у меня возникло странное чувство чего-то родного в этом взгляде, будто бы это что-то из прошлого, но я не могла понять из чьего прошлого.

Тогда я ещё не поняла, что после этой встречи моя жизнь разделиться на до и после. Безмятежные, спокойные дни иссякнут, а розовые очки разобьются стеклами внутрь.

Когда-то я волновалась о том, что мне некому посвящать стихи, как делают это другие поэты и поэтессы, но больше эта проблема никогда не волновала меня. Моя жизнь больше мне не принадлежала, и никогда не будет, пока на свете есть кто-то из близких и родных, пока существую я.