Богема (гет)

Некролог:

Из воспоминаний о…

I

Утро начиналось одиноко — я просыпалась часто одна, но это даже радовало, ведь я могла сосредоточиться на более приятных вещах, например, суициде.

Думать об этом, когда кто-то рядом тяжелее, чем не думать вовсе, поэтому я особенно ценила время, когда рядом никого не было.

Однако, говоря про суицид, я, всё-таки, имела ввиду песню. Тогда я вновь подумала о том, что песни получаются более живыми, если ты проживаешь их, а не просто берешь из головы связные рифмы, но бессмысленные. Прожить смерть сложнее, чем думать о ней, но я поняла, что физическая смерть была не так страшна, как духовная, поэтому для написания хорошей песни мне можно было просто обратиться к своей прошлой жизни.

II

Я родилась в небольшом городке в Южной Каролине. Говоря по правде, некоторые вещи о своей семье я должна буду скрыть, потому что не этично раскрывать такие подробности посторонним, но если соврать, то моя семья была обычной: родители в разводе, поэтому на мать свалились дети — я и моя сестра Элоиза. Папа — именно так я любила называть его, чего мама не одобряла — часто навещал меня, возил в различные поездки, но когда он был нужен рядом, его не было.

Мать любила иногда, или, если по правде, довольно часто, выпить, но об этом никто не знал, кроме меня и Элоизы. Она любила жить роскошно: бранчи, званые вечера, но никогда обычные. С детства у меня осталась самая ненужная ребенку привычка — врать, притворяться, умалчивать. В свое оправдание скажу, что жить иначе невозможно — лицемерие имеет свойство отравлять душу, поэтому от такого окружения самый лучший способ защиты — ответная ложь.

Некоторые соседи относились ко мне с искренним состраданием, но лишь потому, что не знали всей правды о нашей семье. К сожалению, секретов у нас было много, и некоторые начали узнавать, когда на улице, где мы проживали, случилось убийство. Убийство одного из клиентов моей матери. Ну да, забыла упомянуть, но моя мать после развода так и не вышла замуж, поэтому начала оказывать услуги сексуального характера некоторым мужчинам. Список, как я потом узнала, был осуждаемый: женатые, в отношениях, и ещё раз женатые, но с детьми. Осуждаю ли я её? Отвечу так: я могу объяснить её поведение, но не оправдать. Ей хотелось быть любимой, чувствовать, что она нужна кому-то, даже если это означало спать с теми, кто ей не нравился. Получение быстрого дофамина действительно приносило ей на короткое время спокойствие, удовлетворение, но это закончилось с убийством ее клиента. От нее отвернулись все соседи, все её друзья запретили общаться своим детям с нами. Можно сказать, мы стали изгоями.

К тому времени мне уже исполнилось одиннадцать лет, а сестре шесть. Ей нужно было идти в школу, но мать видимо про это забыла. Она была убита горем от всеобщего презрения, поэтому нашими соседями стали голод и одиночество. Мне приходилось часто пропускать школу, потому что оставлять маленькую сестру и мать наедине было опасно. Все друзья, которые были у меня, резко отвернулись от нас из-за наказа родителей, но если тогда я чувствовала себя человеком, которого предали, сейчас я понимаю, что они просто были детьми, и, по-другому, они не могли поступить, и я не таю на них обид.

В один из дней мать пришла домой очень радостной, что удивило нас с сестрой. С того случая с убийством прошло около трех лет, и увидеть мать радостной было достаточно сложно. За это время много всего произошло: разбирательства с опекой, проблемы с деньгами, с отцом, который не платил алименты. По итогу мы так и остались жить с матерью на алименты, которые все-таки начал платить отец. Всё это время я думала о том, как бы заработать денег, как бы выбраться из этой бедности, и решение пришло неожиданно от матери. Как раз-таки в тот день она ошарашила нас новостью о том, что мы переезжаем. Это было похоже на сон, из-за которого не хочется просыпаться, на несбыточную сказку, и это оказалась наша реальность. Но вместе с тем возник вопрос: на какие деньги? И откуда деньги? Мать ответила, (сопроводив это своими любимым жестом — прикрыв кончиками пальцев губы, как будто чуть посмеивалась) что мы переезжаем к её новому мужчине. Это показалось мне странным. Я упоминала, что она так и не вышла замуж после развода, что действительно является правдой, ведь за этого нового человека она так и не вышла замуж, потому что умерла.

Возможно, когда-нибудь я ознакомлю мир с биографией моей матери, ведь она была не простой домохозяйкой, которая умерла из-за алкогольной зависимости, которая перетекла в наркотическую, а когда-то известной, уважаемой актрисой, которой просто не посчастливилось встретить достойного человека. Можно ли осуждать человека за то, что он хотел просто стабильной, счастливой жизни? Просто хотел жить, а не существовать среди заменяющих друг друга дней. Но к концу своей непродолжительной жизни она всё-таки обрела счастье, пусть и на короткий промежуток времени с человеком, к которому мы переехали.

Мистер Марсель де Вид. Приставка «де» говорит сама за себя. Он был французом, который переехал в США, образован, известен, и, что больше всего было интересно нам, — богат. Мистер де Вид был очарован матерью, и ни разу не совершил поступка, который как-либо мог опорочить, причинить боль ей. Это было глубокое уважение к ней, как к личности: к ее таланту, интересам и хобби. Как он говорил нам, после каждого разговора с ней он чувствовал себя счастливым. Это ли не лучший комплимент человеку? Он знал, что она была зависима от алкоголя и наркотиков, но это как будто не смущало его. И что было наиболее удивительно для нас, она будто действительно стала меньше пить, даже набрала вес, лицо посвежело, и можно было заменить совсем крохотный, но всё-таки живой огонёк в глазах. Но от старых привычек так просто не избавишься, и на мой пятнадцатый день рождение она умерла от передозировки наркотиками. Это было единственное, что стало камнем преткновения на её пути к счастливой жизни. Это стало концом Мэри ван дер Бил.

III

Забавно, но я так и не представилась. Меня зовут Бритт ван дер Бил, но в дальнейшем эта форма имени будет звучать достаточно редко. Часто меня называли просто Бри, или моим творческим псевдонимом, которым стал вторым именем. Его я придумала раньше, чем начала писать песни.

Кстати, про песни.

Отправной точкой в моем творческом пути стал как раз-таки переезд к мистеру де Виду. Именно он заметил во мне потенциал, когда случайно прочел мои стихотворения, которые скорее были написаны в порыве чувств, чем в здравом рассудке, но, что удивительно, он был в восторге от того, как я через слова смогла передать большую гамму чувств. Тогда я не задумывалась ни о музыке, ни о чём-то другом, я была просто счастлива от того, что кто-то оценил мое скромное творчество.

С тех пор мистер де Вид любил осведомиться о моих новых стихотворениях, а я была рада тому, что кто-то, пусть даже это один человек, верит и ждёт. Когда-то я попробовала писать рассказы, но писать объемные тексты оказалось невыносимым времяпрепровождением. Стихотворения казались мне более лаконичными, четкими, понятными, а длинные романы и рассказы пустой тратой времени и сил. Тогда я пришла к выводу, что истинная сила литературы не в длинных текстах, которые занимают много времени, а в стихотворениях, ведь они — квинтэссенция литературы. Можно написать длинный роман и вложить в него много идей и замыслов, но также можно сделать, написав стихотворение. Меня бесконечно радовало, как в таком коротком объеме, через небольшое количество слов, в сравнении с романом, можно с мельчайшей точностью и лаконичностью выразить чувства. Это было очень занимательно и интересно: подбирать именно то слово, которое сможет раскрыть идею так, как тебе нужно, произвести то впечатление, которое тебе нужно. После этой мысли не было ни малейшего желания вернуться к написанию каких-нибудь бесполезных рассказов, вместо этого я занималась совершенствованием своего навыка анализа.

Мне было предоставлено множество авторов разных эпох, с разнообразными стилями, и все они были не похожи друг на друга. Как изящно и лаконично было написано «Одиночество» Рильке, и как в противоположность ему эмоционально, резко было написано стихотворение Бродского «Не выходи из комнаты…». Я была полностью погружена в каждый аспект: рифма, символизм цветов, цвета, животные, и просто не могла жить в реальности, где прохожие не знали о том, что желтый цвет символизирует разлуку.

В какой-то степени я могу быть благодарна своему прошлому за развившуюся эмпатию, которая позволяла, хоть и с небольшими ранами, но всё же вникать в суть чувств, резаться об их грани, которые иногда могли быть чересчур острыми, но именно они помогали оживить текст. Ведь если ничего не чувствуешь, петь невозможно.

Но в тот момент я ощущала, что мне чего-то не хватает. Я могла писать о том, что чувствую я, но я не могла описать чувства других. Мои стихотворения были грациозны, в них чувствовалась стать, изящество, можно было через почерк ощутить, как завитки на отдельных буквах мгновенно придают слову легкость, воздушность, словно элемент фигурного катания они могли как разрушить слаженный механизм, так и выдвинуть на более высокий уровень восприятия, когда ты чувствуешь, как стихотворение проникает в тебя своим текстом, ощущаешь его запах, а в голове вырисовывалась картина происходящего на строчках. Такова была моя лирика, — чувственна и прекрасна, — но в этом и была проблема, она была написана мной для меня, а мне хотелось писать для других.

Многие мои любимые авторы писали о других, для других, чего я не могла сделать, потому что мне некому было писать, да и в целом не о чем. Природа чувств других оставалась для меня неисследованной загадкой, которую мне хотелось разгадать, но в силу своего тотального одиночества в четырёх стенах, достичь этого было сложно. Почти всё время я проводила дома: читала, писала, изредка общалась с мистером де Видом, который заходил поинтересоваться о моих новых сочинениях, но всё же это были не друзья. Хоть у меня и была сестра, но она младше, и сильно отличалась от меня: литература была ей не интересна, вместо этого она шила платья куклам, да устраивала вымышленные чаепития.

Вывод был один: друзей у меня не было. Я не то, чтобы прям сильно нуждалась в них, мне они нужны были только в исследовательских целях. Дружба в обычном понимании этого слова была мне не нужна, мне комфортно и с самой собой.

От такого неприятного занятия, как поход в школу, меня избавили: я занималась на дому, и с какой-то стороны около двух лет жизни в совершенно другом штате были проведены с большим комфортом для меня. То есть, в почти полном одиночестве.Мне хватало того, что изредка к нам захаживали друзья мистера де Вида: они были забавные, интересные, но пожилые, и как такового интереса проводить с ними время не было. Конечно, они были хорошими собеседниками, когда дело касалось искусства, ведь мистер де Вид был большим ценителем искусства, но опять же, это не друзья, а знакомые.

То лето было ознаменовано двумя поворотными событиями: последний мой год как ученицы средних классов и Мэри.

Мэри…

Как много сейчас ассоциируется с этим именем: от матери, до моей, милой и чувственной Мэри, которая воплощала своим обличием пионы, и настоящего друга, пусть она и иногда, ну или очень часто, раздражала меня. Но всё же, она стала моей первой и единственной подругой.

Случилось так, что мистера де Вида позвал его старый друг на званный вечер в честь открытия нового корпуса в школе. Как я узнала позже, он был директором этого заведения, и они познакомились с мистером де Видом во время их совместной работы в этой школе.

В тот вечер там оказалась и я. Причина, по которой такая затворница как я посетила столь людное место, была проста — у меня не было выбора. Точнее, это был выбор без выбора. Я никогда не была чересчур жалостливым человеком, а о сочувствие к кому-то, кроме себя, речи и быть не могло, но были люди, которых я уважала. Это был не каждый взрослый, а каждый образованный, умный человек. Многие путают понятие «умный» и «образованный», называя всякого умного — образованным, а образованного умным. Как по мне, это совсем не синонимы, ведь умный человек — это тот, кто пользуется логикой, принимает решения с помощью анализа, а не опираясь на какие-то знания, он может легко выпутаться из любых ситуаций просто подумав. Образованный же человек значит эрудированный, он опирается на свои знания. Однако, одно может быть следствием другого, или оба слова могут взаимодополнять друг друга, но всё же это вовсе не синонимы, а совершенно различные характеристики человека. К таким людям, которых характеризовали оба слова, я относила и мистера де Вида, поэтому его личность вызывала у меня не только восхищение, но и уважение. И то, что я всё-таки согласилась пойти — жест уважения по отношению к нему.

Мистер де Вид до знакомства с матерью, конечно, был женат, но у них не было детей из-за проблем со здоровьем у дамы сердца. Он не бросил её, они жили, как говорят, душа в душу, но его жена умерла от болезни, которая, к сожалению, была на той стадии, когда пойти на поправку было невозможно, и оставалось лишь отсчитывать дни до часа икс. Поэтому, после смерти моей матери, он оформил над нами опеку, и мы стали, хоть и не родными, но его дочерьми. На том вечере рекомендовалось присутствовать со своей семьёй, и я не могла не согласится пойти, ведь мистер де Вид столько сделал для нас, и отказаться было бы весьма неэтично, а также некрасиво.

Так и получилось, что меня там не могло не быть.

IV

Обычно в различных произведениях несчастны только главные герои, но в этом страдают и второстепенные. И страдали они из-за самой главной проблемы в их жизни — меня. Однако, виноваты в этом тоже они.

Как только мы с мистером де Видом перешагнули порог злосчастного здания, где было организовано мероприятие, нас увлекли в не особо приятный круговорот приветствий, и, к сожалению, в этом приходилось участвовать и мне. Как только мы закончили эту формальность, я смогла побыть вдали от них за одним из столиков, но даже этого мне не удалось. Ко мне подсела девушка.

— Привет! — радостно произнесла она. — Я тебя ни разу здесь не видела, ты тут недавно живёшь?

По моему злобному взгляду, наверное, можно было понять, что еë слова не вызвали во мне желания ответить, но я всё-таки это сделала.

— Здравствуй, я живу здесь уже давно.

— Как странно! — с неподдельной искренностью удивилась она. — Но почему я тогда не видела тебя нигде?

Отвечать ей не хотелось, но из вежливости приходилось поддерживать диалог.

— Потому что я не считаю рациональным тратить время на поход в школу или мероприятия, когда можно провести это время с наибольшей пользой для себя.

Кажется, эти слова вызвали в ней недоумение, иначе не объяснишь её реакцию:

— Ты больная что ли? Ну, то есть, болеешь чём-то? Ну, то есть, нельзя выходить на улицу днём?

Теперь недоумение было у меня.

— Больная тут видимо только ты, — со злостью отрезала я, — я же объяснила, что школа и прочее — бесполезное времяпрепровождение.

Ненавижу таких недалеких людей. С первого раза не понятно что ли?

— По тебе понятно, вежливости тебя тоже не научили.

— А тебе так и не дали проверить айкью, а также слух.

Я думала, что после этих слов она уйдёт от меня, но она осталась, при этом радостно улыбнувшись.

— А вот знаешь, — задорно начала она, — мы будем отличными друзьями!

Ну ничего себе, вот это заявление

— Как ты пришла к такому умозаключению?

— Я всегда нахожу общий язык с такими высокомерными людьми, как ты, полностью мой типаж!

И что обычно на такое отвечают?

— Извини, но девушки меня не интересуют.

— Меня тоже.

Как мило, но пора уже заканчивать эту беседу, она длится слишком долго.

— Что ж, спасибо, что призналась, я бы тоже не согласилась быть с тобой.

— Упаси Господь встречаться с тобой! — довольно непринужденно ответила она. — Я рада, что в этом мы взаимны.

Она расслабленно облокотилась на спинку стула, взглянув на потолок. В зале заиграла довольно мелодичная, нежная мелодия, которая создавалась благодаря лучшему дуэту в городе — мистеру и миссис Лоцкар — скрипачке и пианисту.

Девушка продолжала сидеть рядом, между нами повисло молчание. Со стороны наверное это выглядело странно: она была расслаблена, но в ней чувствовалась какая-то долька отстраненности, нежелания быть здесь, и это удалось рассмотреть только сейчас. Мне конечно не то, чтобы очень хотелось рассматривать её, ведь она обладает обычной внешностью: блондинка с миловидным лицом, но было что-то, что меня зацепило в ней. Тогда я бы в этом не призналась ей, ибо это равнялось признанию поражения в несуществующей схватке. Да и внешность у неё совершенно не обычная. Боже мой, что я говорю? Я в этот момент была напряжена, словно натянутая струна. Не люблю, когда разговор принимает такой оборот. Просто сидим и молчим. Но тут она сама нарушила тишину.

— Знаешь кто это играет? — спросила она, переведя на меня скучающий взгляд.

Я кивнула:

— Да, мистер и миссис Лоцкар.

— Ага, они — мои родители.

На самом деле это не вызвало во мне сильного впечатления, то есть, тут, вроде бы нечему удивляться, но было одно но, которое не давало мне покоя.

— Тогда почему у тебя такой скучающий вид? — поинтересовалась я. Этот вопрос действительно вызвал во мне небольшой интерес, ибо обычно дети должны радоваться при виде чего-то подобного, или, хвалиться тем, что это именно их родители.

— На самом деле я ненавижу классику, — она покрыла последние слова особой неприязнью.

— Тогда я рада, что ты её ненавидишь. — Я слегка улыбнулась, это было даже искренне.

Она удивилась.

— Почему? — она приподняла рефлекторно бровь вверх.

— Потому что не придётся слушать о том, какие твои родители знаменитые, богатые, и вообще, приходите к нам на бранч в субботу днём, чтобы познакомится с нашим сыном, — спародировала я большинство диалогов, которые у меня возникали на этом мероприятии.

— Как мило, — она посмеялась. — На самом деле, я люблю родителей, но классику — нет. Я всю жизнь занимаюсь танцами, и, предупреждая твой вопрос, это не балет и все прочие академические танцы. Я — лучше, — я заметила, как загорелись её глаза, когда она начала говорить про танцы. Она встала со стула, и обошла стол, оказавшись напротив меня.

Мы были вдали от всех, рядом только слышатся звуки скрипки, но людей — нет. Я на едине с ней, и с ее идеей.

И тут впервые сошлись совершенно два разных мира: под мелодичные, протяжные звуки скрипки она сделала резкое движение, которое никак не могло вписаться в нежную мелодию. Напротив, быстрые движения руками выбивались из этого правильного потока, и мне это понравилось. Она плавно обвела рукой контур головы, спускала пальцы всё ниже и ниже, обвивая каждый изгиб тела, очень плавно, пластично. Медленный поворот, словно круговорот листы, и она делает шаг в сторону, будто бы птичка, перелетающая с ветки на ветку. При этом, несмотря на быстрые движения, не теряет плавности, а наоборот приобретает. Она прогибается спиной вперёд, сопроводив это движениями рук, а потом резко отдаляется назад, взмахнув руками над собой. Она была словно лебедь: изящный, но при этом её не сравнить с балериной, это было чётко, быстро, что-то совершенно другое, инородное, симбиоз всего, что может сочетать в себе танцор. Она поднялась из своей позы, и посмотрела на меня.

— Вот видишь, я — намного лучше классики. Хотя, конечно, это просто движения, даже не танец, ну чтобы ты поняла разницу.

Она действительно светилась, и я не смогла бы соврать в этой ситуации, сказав, что она хуже.

— Действительно, лучше, — скромно согласилась я.

— Ха! Я знала, что тебе понравится. — Она вновь села на стул рядом со мной. — А ты когда-нибудь занималась танцами?

Я покачала головой.

— Почему? — вновь спросила она. — Танцы… это же так круто!

— О нет, только не для меня, я и танцы — вещь несовместимая.

— Ты просто не пробовала! — вдруг воскликнула она. — Тебе должно понравится, я уверена.

Ну началось, снова.

— Если мне это всё ещё не понравилось, значит и не понравится.

— Но ты же всё время дома сидела, когда ты могла попробовать? — в её словах было искреннее недоумение.

Однако её слова меня задели. Возможно, она не хотела обижать, но всё-таки ненароком сделала это.

— Отлично, поразительная наблюдательность, — с презрением ответила я, отвернувшись.

— Извини… — вдруг добавила она. — Но ведь правда… тебе стоит попробовать, не попробуешь — не узнаешь.

— Не имею никакого желания пробовать.

— А ты попробуй! — Она положила мне руку на плечо. — Приходи в пятницу вечером сюда же, тут мы обычно репетируем, только в другом месте, но я тебя встречу. Скажи охраннику, что ты к Мэри Лоцкар, он пропустит.

— Какой смысл в этом? — я резко повернулась к ней. — Активность — это то, чего я избегала всю жизнь, и, надеюсь, буду продолжать это делать, так что не вижу смысла начинать что-то.

— А ты попробуй, без смысла. Не всегда что-то должно иметь смысл. Ты ничего не теряешь: если не понравится — уйдёшь, а если понравится — останешься.

Она посеила во мне небольшое зерно сомненья.

— Я никогда не занималась чем-то подобным, когда, как думаю, Вы все там профессионалы, раз ты занимаешься этим всю жизнь. Какой прок вам от меня?

— А кто сказал, что ты будешь с нами? — она вновь улыбнулась. — Ты будешь с такими же как и ты, то есть с новичками. Я веду у них, поэтому там все такие же, как и ты.

Я не знала, что ответить. Слишком просто казалось. Просто взять и согласиться? Так нельзя… или можно? Действительно, что я теряю? Но…

Вдруг Мэри Лоцкар кто-то позвал.

— Черт, — выругалась она, — мне пора идти, иначе родители потом не смогут найти меня. — Она собралась уходить, но резко обернулась, сказав: — Слушай, а как тебя зовут то?

Я опешила от такого вопроса. Не знаю, что в нём было такого, но почему-то для меня он звучал инородно, будто бы его никогда не спрашивали.

— Бритт, или лучше просто Бри, — неловко представилась я.

— Хорошо, — приняла ответ она. — Тогда, Бри, я жду тебя в пятницу, обязательно!

И она удалилась, затерявшись в толпе. Знала бы она, как я жду себя в пятницу тут. Или не жду вовсе.

И правда, я же не обязана приходить? Но что было странно, она меня заинтересовала. В действительности, не было ни одной причины, по которой я бы могла отказаться, но всё-таки нельзя же просто, а главное так легко соглашаться на такую авантюру. Нужно всё обдумать, тем более найду ли я время на такие занятия?

Спустя пару минут ко мне подошёл мистер де Вид. Он выглядел немного уставшим, и поэтому, подсев ко мне, осушил бокал шампанского.

— Я долго не мог найти тебя в этой толпе. Людей — донельзя много, — критично добавил он.

— Да, это явно недостаток. Вижу, что Вам пришлось со всеми почти поздороваться, — вкрадчиво заметила я.

— Если не всеми, — буркнул он, обведя взглядом толпу в центре. — Давно меня так не выматывали. Как ты сама тут, нравится? — вдруг поинтересовался он

Я не знала, что ответить. Рассказать ли про Мэри?

— Не разделяю всеобщей радости, однако, есть довольно интересные люди.

Мне показалось, что лучше сказать и нельзя: обо всём, и ни о чем конкретном одновременно.

— Это хорошо, правда, по-моему для всех остальных тот самый интересный человек — я, раз они чаще, чем к виновнику торжества обращаются.

— Разве это минус? Хотя, для виновника торжества возможно. — Я вновь попыталась надеть на себя улыбку, что давалось уже сложнее, чем раньше. Слишком много разговоров хорошее противоядие против вранья.

— Ты останешься тут до конца или домой поедешь? — вновь спросил он.

— До конца это до скольки?

— О, ну, официально — до 12, неофициально — история умалчивает.

Что ж, сидеть тут до непонятно скольки мне смысла не было. Я достаточно вымоталась за этот короткий вечер, который не обрадовал меня парой диалогов.

— Я поеду домой скорее всего, устала уже, — призналась я.

— Хорошо, где наша машина ты помнишь? — Я кивнула. — Тогда до встречи. — Он дотянулся до меня и поцеловал в лоб. — Ну, я тогда пошёл.

— Удачи.

Мистер де Вид покинул меня, оставив в полном одиночестве. Рядом со мной не было ни души, лишь изредка проходил кто-то. Не сказать, что мне это не нравилось, наоборот, очень даже прельщало.

Я встала из-за стола, взяла сумочку, и направилась к выходу, как вдруг меня кто-то одёрнул. Я резко оборачиваюсь с откровенно злым и раздраженным лицом. Оказалось, это был…мальчик. Ребёнок.

— Извините… — смущенно промямлил он. — Меня попросили передать Вам… — Он протянул мне конверт.

— От кого передать? — спрашиваю я, после того, как взяла конверт. На нём не было ничего написано: ни от кого, ни кому.

— Я не могу Вам сказать, — тихо ответил он.

— Тогда зачем мне его принимать?

Мальчик посмотрел на меня с распахнутыми, наполненными страхом глазами.

— Пожалуйста! — он взял меня за руку. — Пожалуйста, возьмите, умоляю, не отказывайтесь, иначе меня лишат вознаграждения.

Ему не повезло — я не из жалостливых.

— Тогда я его выкину, или разорву. — Я демонстративно освобождаю руку из хватки мальчика, взяв письмо в обе руки, немного разрываю бумагу.

— Нет! — резко вскрикивает он. — Умоляю, не надо! Меня убьют! Я никогда не починю свой велосипед!

— Тогда отвечай! — наперекор ему заявляю я.

— Я не могу, мне нельзя!

— Почему?

— Мне запретили!

— Почему запретили?

— Ну, он не хочет, чтобы Вы знали его личность.

Ха! Значит он, а не она. Этот ребёнок сейчас сам мне все расскажет, при этом не подозревая об этом.

— Тогда опиши его, а не говори, кто он.

— Я не могу! — его уши вспыхивают. — Я ничего не могу сказать! Пожалуйста, тётя, просто возьмите письмо, иначе он не отдаст мне вознаграждение!

Снова он. Надо менять тактику, так я ничего не добьюсь.

— Хорошо, тогда поступим так. Я — беру письмо, ты забираешь своё вознаграждение, а потом мы вновь встречаемся, и ты мне расскажешь об этом человеке.

Идеальный план, если конечно не одно но.

— О… о…ну… — он переминается с ноги на ногу, — такое можно, но я не знаю… вдруг он узнает!

Почему он так боится его? Что это за человек такой?

— Послушай, а что если я дам тебе награду больше, чем он?

Он, видимо, даже не думал о такой возможности. Его глаза округлились, но я поняла, что это положительная реакция для меня.

— Что он тебе пообещал? — интересуюсь я.

— Ну, деньги, на починку моего велосипеда…

— Сколько?

— Ну, пару долларов…

— Хорошо. Тогда давай договоримся, — с хитрой улыбкой предложила я, — сейчас я забираю письмо, читаю его, а завтра мы встретимся и ты мне всё расскажешь, конечно же, за вознаграждение. Всё, что пожелаешь, — как можно более добродушно пытаюсь произнести эти слова.

— Всë что пожелаю?! Прям всё-всë?!

— Ну, конечно, в пределах разумного, — меняю тон на нравоучительный.

— Спасибо Вам, тётя! Вы самая лучшая!

— Не стоит благодарностей. Скажи, как тебя зовут?

— Лео, Роша Лео.

— Хорошо. Зови меня Бри. Завтра вечером в шесть часов встретимся около суда.

— Ура! — радостно воскликнул он. — Я так рад, что познакомился с Вами! — он схватился за кисть моей руки.

Правду говорят, что лучший комплект — комплимент от ребëнка. Всегда самые искренние. Хотя, наверное, ко мне это не особо в детстве относилось, я была совершенно другой…

— Тогда, беги к своему заказчику, и сообщи, что всё хорошо.

Итак, план сработал. Если ему нельзя говорить, и он боится, следовательно, заказчик где-то здесь. Иначе, как он узнаёт о том, что ребёнок проговорился, или рассказал. То есть, он поблизости. Но он не будет стоять на видном месте, значит, в укромном, или наблюдает через посредников. Мальчик ушёл по направлению к толпе, значит, хочет затеряться в толпе, а потом в заготовленном месте встретится с этим человеком. Заказчик, думаю, просчитал то, что я захочу узнать кто это и прослежу, однако, следить я не буду, мне нужно просто узнать, кто из семей тут остался. А там — дело за малым, всего лишь провести анализ, то есть кто с кем пришел изначально, и кто по итогу остался. Также нужно отсортировать тех, кто ушёл раньше, и тех, кто просто отошёл, к примеру, в туалет, поэтому не присутствовал в помещении. Исключаем также девушек.

Конечно, завтра мне всё равно все расскажут, но каков шанс того, что это не ложь? Нужно, на всякий случай всё узнать.

Я направилась обратно в помещение, в поисках мистера де Вида, внимательно осматривая всех присутствующих. Людей осталось довольно мало — сегодня вторник, рабочая неделя, кому-то на учёбу, или работу, следовательно остаются допоздна отдельные категории лиц: или те, кому на работу или учёбу вставать позже, или те, кому вовсе работать или учиться не нужно. Я заметила мистера де Вида за одним из столов.

Как только я сделала шаг в направлении к нему, меня кто-то задел. Было неприятно, и я без особых размышлений оглянулась, чтобы посмотреть, кто это сделал. Виновник тоже одновременно со мной оглянулся.

Милый.

Стоп, что? Я не поняла, как эта мысль появилась у меня в голове, она была мимолетна, но всё равно была.

— Извини, — ласково произнёс он, улыбнувшись. — Я случайно, не заметил тебя.

— Хах, извиняю, — в несвойственной себе манере отвечаю я. Почему я улыбаюсь? Что это такое?

Кажется, мой ответ его позабавил.

— Благодарю за то, что снизошли до меня своим прощением, — он спародировал поклон.

— Да, сегодня точно Ваш день, запомните его, такого больше не будет, — в такой же манере отвечаю я. Чтоэтотакое?

— Обязательно!

Так, нужно прекращать это. Слишком много разговоров. Лишних разговоров. Мне такого не нужно.

Я отвожу от него взгляд, чтобы найти мистера де Вида, и не терять мальчика, но ни первого, ни второго не замечаю.

— Вы кого-то ищите? — вдруг спросил мой собеседник.

— Да, то есть нет, но сейчас буду, — быстро перебираю слова.

— Я могу Вам помочь? — Мне показался этот вопрос очень искренним.

— Хм, — я вновь отвожу от него взгляд. — Думаю, не стоит, сама справлюсь. Тут тяжело потеряться, — быстро добавляю я.

— Смотря что, или кого терять, — его уголки губ приподнимаются.

— Я думаю, ничем фатальным это не грозит мне, я легко преодолею такие небольшие трудности.

— Вы уверены? — он прямо посмотрел на меня, будто бы чего-то ожидая.

— Я докажу это.

Он усмехнулся, немного прикрыв пальцами рот, будто бы скрывая свою реакцию. Что смешного?

— В целом, не буду больше Вас задерживать, — перевожу тему разговора, подводя к концу. — Мне пора.

— Ладно, — соглашается он, но было что-то странное в этом ответе. — Удачи в поисках.

— Спасибо, можете понаблюдать, как я подтверждаю свои слова, — вдруг быстро произношу. Я не хотела этого говорить, но почему-то слова из головы были воспроизведены в реальность.

— О, конечно, но будьте готовы проиграть.

— Я никогда не проигрываю.

— Я же говорю, смотря что или кого проигрывать.

— Я же говорю: никогда не проигрываю, — передразниваю.

Черт возьми, как много я сейчас теряю времени. Теперь точно нужно заканчивать.

— Ладно, — теперь я повторяю его слова. — Удачи. Мне пора.

Я резко обрываю диалог, чтобы просто сбежать. Это странно. И это мне нравится, и это тоже странно. Всё странно! Но так нельзя. Всё должно быть нормально, а не странно. Я просто трачу время на пустые диалоги, которые не принесут мне пользы. Поэтому, я не должна больше повторять такое. К сожалению, врать я тоже хорошо умею, особенно — себе.

Лихорадочно пытаюсь найти очертания мистера де Вида, но не нахожу. Просто ныряю в толпу людей, чтобы хоть немного прийти в чувство. Вновь ощущаю в руках письмо. Письмо. Точно. И тут у меня промелькнула тоже странная мысль. Я всё время держала в руках письмо. Дура. Со мной столкнулись не случайно. Как я этого не поняла! Чтобы я не узнала…

Единственное, кого я нашла — мистера де Вида.

А потеряла — что.

Действительно, в этой истории страдают и второстепенные герои. Прости, Лео.

VМой самый любимый прием в литературе — ненадежный рассказчик, потому что я и есть он. Но в отличии от всех представителей этого приема, я — лучше. Во мне нет их желания намеренно что-то скрыть. Я скрываю из лучших побуждений. Например, чтобы не раскрывать всей правды сразу. Или из-за этических норм. Некоторые подробности лучше не оглашать ради сохранения некой чистоты текста от неприятных подробностей, ведь текст — как холст, его не хочется порочить грязью.

Сейчас же, в связи с новой подробностью, и, чтобы не соврать, очень важной, лгать не буду. Точнее, не буду искажать содержание письма. Это будет немного справедливо, чтобы моя совесть не так болела.

Письмо касалось меня. Логично. Но не просто меня — моей прошлой жизни. То, что я хотела забыть навсегда, избавится, как от старого хлама, но мне не удалось. И тут я тоже немного соврала. Оно касалось прошлого, но не моего, а матери, но это влияет также и на меня. Возможно, повлияет. Как в прошлом…

Как бы далеко я не пыталась убежать, скрыться, всегда будет кто-то, кто напомнит мне о том, кто я такая на самом деле, а главное откуда.

Это письмо оказалось письмами. Обрывками писем. Переписка между моей матерью, и, видимо, еë любовником. Но это не шантаж…да и есть ли смысл шантажировать, если она умерла? Только если не делать акцент на мистере де Виде. Но это всё ещё не шантаж.

«Дорогая Мэри!

Пишу тебе, чтобы рассказать, как прекрасна Голландия. Помнишь, когда-то мы учились тут? Надеюсь, ты помнишь. Тут также прекрасно, как и тогда: наш старый тайник так и не нашли. Хотел бы я открыть его с тобой сейчас, но не могу.

Надеюсь, с Бритт всё хорошо. Я давно еë не видел. Мне кажется, ей бы понравилось тут. Она ведь тоже частично голландка, раз ты её мать, значит обязана её свозить туда!

Недавно проходил около твоего дома, он всё тот же. Кажется, будто бы ничего не поменялось, но раз тебя тут нет, то, всё же, кое-что поменялось. Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо и счастлива.

Знаю, что не ответишь, но я всегда буду ждать.

Навсегда твой, Д.»

«Дорогая Мэри!

Здравствуй, надеюсь у тебя всё хорошо. У меня дела сейчас идут замечательно: подписал контракт с издательством. Буду рад, если ты прочитаешь моё произведение.

Слышал, ты перестала играть в театре, мне очень жаль узнавать это от посторонних лиц, а не от тебя, но я все равно приму любой твой выбор…»

Письмо обрывается на этих словах.

«Дорогая Мэри!

Сегодня лучший день в моей жизни, если, конечно, не считать встречу с тобой — наилучшим. Я, наконец…»

Письмо обрывается.

И того, одно полное, два отрывка. От кого это? Когда это было? Кто это вообще? Одно я знала точно, этот кто-то обязательно здесь, в городе, и я могу узнать личность этого человека. Но было ещё кое-что. Еще один важный вопрос. Зачем? Зачем это присылать именно мне? Если хотел шантажа, нужно было выбирать мистера де Вида. Ещё один подводный камень. Когда он это писал? Может это было до мистера де Вида. Хотя, он упоминает в письме меня, но я не имею понятия, кто это. Если он знает меня, а я его нет, возможно, я была слишком маленькой, чтобы запомнить хоть что-то. Столько вопросов, а ответов нет, как всегда. И при этом неизвестный не очень хочет, чтобы его личность раскрывали. Тогда зачем вообще это присылать? Да уж, сплошная загадка.

Мне не оставалось ничего кроме как дождаться встречи с Лео. Впервые время показалось мне очень медленным: стрелки часов практически не двигались, а часы очень медленно сменяли друг друга. Я брала книгу в руки, но также быстро закрывала её; брала лист бумаги, и пыталась что-то написать, но белое пространство так и не было чем-то заполнено. У меня даже появилось мимолетное желание прогуляться, но оно также быстро угасло, как и появилось, когда я взглянула на погоду — было пасмурно.

Мистера де Вида не было видно с утра, видимо, все еще отдыхал после сегодняшней ночи — ему не нужно работать. Элоиза была занята своими играми с переодеванием кукол, а я как будто застыла во времени. Самое ужасное было то, что мысль о прогулке уже не казалась для меня такой ужасной. Я сразу начала формировать в голове маршрут, который должен полностью удовлетворить мое желание скоротать время, и при этом не быть слишком длинным и энергозатратным. Остановилась на ближайшей кофейне: недалеко и полезно. Может в новой обстановке появится вдохновение? И это странное для меня решение было приведено в действие: собравшись, я вышла из дома, и направилась к зданию.

В кофейне было достаточно немноголюдно, что подтверждало начало рабочей недели, и это меня обрадовало. Я заказала себе американо, и села за самый дальний столик у окна, чтобы меня никто не отвлекал. Играла тихая джазовая музыка, которая не особо мешала мне, но напомнила о вчерашнем вечере. Танцы. Снова промелькнула мысль о них, и о Мэри. Два обстоятельства, которые не могут даже сочетаться вместе с моей жизнью.

Танцы — не моя стихия, но мой профиль когда-то. Я их не люблю, но они представляли лучше, чем что-либо. Умение танцевать — это часть моей личности, но я не хочу к ней возвращаться. Не думаю, что можно танцевать без любви, как и петь. Если ничего не чувствуешь — творить невозможно. Сейчас я ничего не чувствую к танцам, поэтому возвращаться — глупо. Но я не понимаю, откуда во мне желание всё-таки прийти. Может доказать, что я не новичок? Может и так. Но я чувствую, что это не единственная причина, чего-то я сама в себе не вижу, не замечаю, но, что — непонятно. Или я просто не помню какой-то детали.

Это всё очень странно складывается: прошлое, прошлое и ещё раз прошлое. Как будто всё пытается напомнить мне о том, что было когда-то, начиная от матери и заканчивая танцами, но я не хочу вспоминать об этом. Напоминания — задевают, а воспоминания — убивают, ведь я уже другая.

Кофе уже немного остыло, что расстроило меня. Слишком много думать — плохо. Видимо, лучше было остаться дома, там хотя бы я думаю о тягучем времени, а не обо всем случившимся.

Краем уха я услышала, как прозвенел колокольчик, оповещающий о том, что кто-то зашел в кофейню. Меня это не заинтересовало, до того времени, пока я не почувствовала, как кто-то приближается ко мне. В этом тоже не должно быть ничего ужасного, ведь человек, возможно, захотел сесть за соседний столик. Но эта мысль также быстро отметнулась, как только я почувствовала холодные пальцы на своих глазах.

В первую минуту — опешила. Я просто замерла, кажется, будто бы даже в голове какая-то пустота образовалась.

— Какая встреча! — услышала я, и быстро поняла, кто это. — Вот мы и снова встретились!

Вчерашний парень.

— О, да, какая прелесть, — попыталась внесли в эти слова наибольшую иронию. — Только не могли бы Вы убрать руки с моего лица.

— Любой каприз за ваше слово. — Он убрал руки, и быстро переместился, сев напротив меня.

Я не знала, что и думать, а главное — делать. Такие ситуации редко случаются со мной, и если бы не было похожего вчера, то я бы сказала никогда.

— Зачем ты это сделал? — сразу поняла, что это странный вопрос.

— Ты про то, что я закрыл глаза? — кивнула. — Ну, просто…это разве не мило и забавно?

— Возможно, но только не тогда, когда это делает незнакомый человек.

— Значит, самое время познакомиться, ведь ты так и не сказала мне своё имя.

Конечно, буду я ему ещё свое имя говорить. Я не забыла, зачем он случайно столкнулся со мной. Он пытается втереться в доверие, но я этого не допущу. Я не настолько глупая, как он, видимо, думает.

— Не имею ни малейшего желания.

— Но почему? — действительно ли это искреннее удивление?

— А почему я должна хотеть?

— Но ты же хочешь — я вижу этого.

— Это не ответ на вопрос, и это не правда, — вторую часть я добавила очень быстро.

Он оперся подбородком на правую руку, и заговорчески улыбнулся.

— А что, если ты заинтересовала меня.

Чёрт. Знает, как хорошо льстить, но я тоже не промах. Не поведусь на такое.

— Ну за кого ты меня принимаешь, я не поведусь на такое, — закончив, повторила его улыбку. — Я не маленькая и глупая, не нужно так со мной.

— Я не вру. Мне понравился вчера наш разговор, поэтому почему я не мог заинтересоваться?

— Дело не в том, что ты не мог заинтересоваться, для этого просто нет возможности, случая. Короткий диалог на пару минут не может вызвать интерес.

— Эй, не будь такой категоричной. Ну что тебе стоит сказать свое имя?

— Слушай, — резко сменила тон на более прямой. — Я знаю, что ты тогда хотел меня задержать, и не случайно столкнулся со мной, да, в моменте я не догадалась, но сейчас понимаю это, так что давай без дешевой лести. — Я посмотрела в его глаза. Взгляд изменился: сделался смесью из скуки и разочарования.

— Молодец, — коротко заключил он. — Но я не обо всём соврал.

— О чём же ты не врал? — с особым цинизмом задаю вопрос, чтобы он ощутил мой тон на себе. Я скрестила руки на груди, все еще продолжая смотреть на него.

— Ты действительно заинтересовала меня, ну, манерой общения.

— И снова врёшь? — рефлекторно поднимаю бровью.

— Ну, нет, в этот раз нет, — слегка улыбнулся. Он облокотился на спинку стула, и вздохнул, будто бы переводя дыхание. — Но ты совсем немного переиграла меня.

— Я же говорю: никогда не проиграю.

Его взгляд вдруг изменился.

— Но ты проиграла тогда! — с гордостью вспомнил он, вновь облокотив подбородок на руку. — И не отрицай: проиграла же! Ты потеряла того, кого искала.

— Вспомни свои слова, я потеряла кого, а не что. Значит, я не проиграла. Проиграть — потерять всё, а я не подхожу под этот пункт.

— Значит, ты частично проиграла, — вновь улыбается, но теперь это насмешка.

— Значит, я частично проиграла, — неохотно признаю. — Но это всё ты виноват, ты даже не знаешь, насколько это было важно. Зачем ты это сделал?

Он чуть повернул голову, прервав наш контакт.

— Так было нужно. Возможно, тебе лучше не знать правды.

Я ужаснулась от своей догадки.

— Ты знаешь, что было в письме?!

Он снова повернул голову ко мне.

— Нет.

— Тогда ты не можешь говорить о том, как бы мне было лучше.

— Ну да, не могу, но если подумать, разве это не так? Стал бы человек скрывать свою личность, если это не несёт никакой горькой правды?

— Возможно, в другой ситуации твои слова могли бы иметь толику смысла, но не сейчас. Содержание прямо противоречит действительности. Этому человеку нет смысла скрываться, раз он отправил мне такое…

— Тогда, я думаю, этот человек не знает о том, что ему можно не скрываться.

— Ты знаешь этого человека, поэтому тебе проще говорить.

— Да, знаю.

— И, конечно, не расскажешь, кто это?

— Конечно же нет.

— Что же, тогда можешь уходить. Льстить, чтобы вызвать доверие и узнать что-то больше не надо — я не скажу всё равно.

Ответил он не сразу.

— Хорошо, — коротко ответил. — Извини, если что, но так было нужно.

— Не извиняю.

* * *

Я наблюдала сквозь окно кофейни, как его силуэт удаляется на противоположную сторону, и меня всё больше заполняло липкое чувство, которое возникало у меня всякий раз, когда декорации, созданные в моей голове, разбивались вдребезги. Это была вредная привычка — думать, а точнее придумывать то, чего нет. Проще говоря — фантазировать.

Я бы соврала, если бы сказала, что не запомнила его тогда, и не думала. Нет, это не было влечение, как назвал бы это какой-нибудь роман, просто интерес. У меня было мало друзей всю жизнь, поэтому, любой человек, который разговаривал со мной более двух минут становился мне интересным. В глубине души мне хотелось поверить в его заинтересованность, но я прекрасно понимала, что это не так. Просто проблема несовпадения ожиданий и реальности.

Настроение было испорчено: то ли от кофе, то ли от встречи с ним. Допив уже полностью остывший кофе, я всё же ушла из этого места, чтобы больше не думать о произошедшем, хотя бы пару минут. На улице моросил дождь, который окропил быстро мои кудрявые волосы, из-за чего я ещё больше расстроилась, зная, во что они превращаются от влаги, но, все-таки медленным шагом поплелась домой. Небо полностью потеряло свой яркий окрас, сменив всё на мутные разводы; солнца не было видно. Единственное, что радовало меня — приближающийся дом, до которого оставалось не так уж и далеко.

Я остановилась на светофоре, и тут чувствую, что дождь на меня больше не капает, но при этом на лужах оставались следы от падающей воды. Взглянув вверх, вижу над собой зонт. И снова его.

— О Господи, что же ты привязался ко мне? — со злостью начинаю я.

— Я не привязан к тебе, как видишь, ошейника нет. — Он взглядом намекает посмотреть на шею, которая была ничем не обрамлена. — Просто мгновенно решил загладить свою вину.

— Да уж, поразительное совпадение, или удачное стечение обстоятельств, — без особой радости отвечаю я.

— Это не совпадение, я просто просчитал всё, — уверенный тон.

— Поразительная наблюдательность, — колко замечаю я.

— Тебе тоже её не хватает, смотри, уже зелёный. — Он слегка подталкивает меня в спину, от чего я немного смутилась.

Как я могла не заметить, какая же дура! Позор года!

Мы перешли вместе с ним дорогу, а потом я резко остановилась.

— Всё, теперь можешь идти, мне не нужна твоя помощь. — После этих слов собираюсь быстро уйти.

— Я же сказал, хочу загладить вину, поэтому провожу до дома.

— В своём гениальном плане ты не учёл того, что я навряд ли буду показывать где живу человеку, который меня обманул? — вопросительно поднимаю бровь.

— Так я итак знаю где ты живёшь! — радостно заявляет он.

Я даже не знала, что думать. Что в таких ситуациях делают?

— Наверное, глупый вопрос, но откуда?

Внутри себя я понимала откуда: знает мистера де Вида, следовательно знает, где и я. Это я хотела услышать и в реальности.

— Знаю мистера де Вида.

— Ну, я так и думала, — скучающе подтвердила я.

— Но я почти никогда не видел тебя, ты здесь недавно? — продолжает он.

Это уже второй человек, который так говорит мне. Сговорились что ли?

— Нет, я уже два года тут. Видимо, наблюдательность — редкое явление для тебя.

— Тогда ты или врёшь, или да. Ты не можешь быть тут два года, я всех знаю тут.

Он начинает меня немного выводить из себя. Нужно придумать какой-то нормальный ответ, чтобы он побыстрее отстал от меня со своими расспросами.

— Говорю же, наблюдательно подводит, — вкладываю в эти слова всю уверенность. — Что же, мне пора, можешь идти дальше по своим делам. — Я делаю пару шагов, как он мгновенно перехватывает запястье моей руки.

— Ну уж нет, от меня просто так не сбежишь.

Я резко вырываю руку из его хватки, и со злостью выплевываю:

— Ты совсем больной что ли так хватать людей! — я поглаживаю запястье. — Больно!

— Извини, не рассчитал силу, — говорит с сожалением, но это не снижает мою злость. — Просто… — Он вновь подходит ближе ко мне, чтобы мы были под одним зонтом. Дождь усилился. — Просто, ты же врёшь?

Каждый его новый вопрос вызывал во мне новую волну раздражение, которое неприятно сочеталось с дождем, пульсирующей болью в запястье и отсутствием достаточного пространства для того, чтобы свободно вздохнуть и подумать над ответом.

— Нет, не вру. Я здесь уже два года. Ты просто не видел меня, — краткими предложениями отвечаю я, чтобы хоть что-то сказать, вместо проигрышного молчания.

— Но это невозможно.

— Возможно! — повышаю голос. — Если ты меня не видел, это не значит, что меня нет.

— Нет, ты есть, но просто была не тут, я уверен.

В этот момент у меня в голове творился небольшой хаос из вариантов моих действий. Уйти — проиграть. Остаться и продолжить этот несуразный диалог — ещё хуже. И что мне делать? Нужно грамотно и деликатно выйти из этой ситуации.

— Хорошо, думай как хочешь, я не могу тебя убедить, если ты сам не хочешь принимать другую точку зрению. Твердолобость — то, что свойственно некоторым людям.

Достаточно дипломатично. Ну, может присутствует доля здравой критики.

— Пытаешься уйти от правды? Но мне даже немного нравится, что ты увиливаешь от ответа, тем самым подтверждая мою правоту.

— Я ответила тебе вполне конкретно, мне нет смысла дальше говорить что-либо, ведь услышу только один ответ.

— Я же все равно со временем раскрою твою небольшую ложь. — Он чуть приседает, чтобы оказаться на одном уровне со мной, и смотрит прямо на меня, а потом, щелкнув меня по кончику носа, добавляет: — Маленькая лгунья.

— Думай как хочешь, — без особо энтузиазма отвечаю я.

— Ну ладно! — вновь воодушевленно заявляет он, вернувшись в прежнюю позу. — Давай я провожу тебя до дома, чтобы ты не мокла под дождем, и не буду мучать тебя больше.

— О, впервые очень правильная мысль, — с иронией соглашаюсь.

До дома оставалось идти совсем немного, но даже эти ближайшие пять минут обещали быть для меня тяжелыми. Я каждой частичкой тела чувствовала подавленность, которая всё глубже и глубже подбиралась к самому сердцу, не понимая причины. Гнев, раздражительность и прочие негативные эмоции превратились в одну, самую непонятную. Еще тяжелее, когда также сильно ощущаешь его радостное настроение, а самой хочется провалиться под землю.

— Кстати, ты знаешь, кто я? — спросил он, когда мы остановились у очередного светофора.

— Нет, — правдиво отвечаю я.

— Это тоже странно! Меня знают все здесь!

— Не вижу повода для радости.

Мы перешли дорогу к моему дому.

— Что же, тогда самое время узнать, кто я. Меня зовут Спенсер. Спенсер Бельмондо.

— Мне это ни о чем не говорит, но буду знать. Что ж… — я повернулась к нему, прежде чем уйти. — Спасибо, что проводил, но больше так не делай.

Он улыбнулся, ответив:

— Буду стараться.

— Можешь и вовсе не прикладывать усилий, тогда ничего не придется делать.

— Ну, тогда пока, надеюсь больше не увидимся, — вновь говорю я.

— Буду ждать нашей встречи, — он ловит мой взгляд, и видимо замечает мою усмешку на его ответ.

— Не взаимно. — Я последний раз взглянула на него, и начала приближаться ко входной двери, доставая параллельно ключи.

Как только дверь открылась, вновь поворачиваю голову, чтобы посмотреть, где он, но заметила только как удаляющийся силуэт переходит дорогу, а после идет в неизвестном направлении. Со спокойствием захожу внутрь, и закрываю дверь.

В доме было также спокойно и тихо, даже странно. Мистера де Вида так и не было видно, поэтому мне не оставалось ничего, кроме как пройти в мою комнату на втором этаже.

И первое, что удивило меня тогда, это открытое окно. Настежь открытое окно.

И второе: всё в комнате было перевернуто.

* * *

Мысли в голове были перемешаны, и не могли выстроится в ровную понятную линию. Первый порыв — вызвать полицию, но потом возникает новый импульс, который заставляет меня подойти к комоду, где лежали письма.

Ящик был вскрыт, непрофессионально, что было понятно даже мне, судя по количеству резцов рядом с замочной скважиной. Скорее всего человек спешил.

В голове возникала самая простая цепочка событий: человек знал, что письма у меня, знает от кого они, и соответственно они ему нужны, или возможно могут как-либо дискредитировать его; пасмурная погода, дождь, вода смоет все следы, лучше времени не найти. Первый нюас: как пробраться на второй этаж? По лестнице. Но её рядом нет. Да и велик шанс того, что банально могут заметить соседи.

О втором нюансе я решила подумать потом, ибо нужно вызвать полицию, чтобы не оставить ещё больше лишних отпечатков. Как много подряд сделала глупых вещей… Со мной точно всё в порядке? Надо было сразу полицию вызывать, а я, как глупая, зашла в комнату, наследила, прикоснулась к некоторым вещам. Как глупо!

Когда я позвонила в полицию, в доме стало оживлённо.

Ко мне подошла кухарка, которая взволнованным тоном начала спрашивать:

— Мисс, что произошло? Зачем полицию?

Без особо желания отвечать я коротко удовлетворила её интерес:

— Ко мне в комнату кто-то пробрался, должно быть, вор, и украл кое-что. Вы ничего не слышали случайно?

— Нет, мисс ван дер Бил, если бы я слышала, Господь не простил бы моего бездействия!

Кажется, небольшой туман начал спадать с моего мозга и он начинал исправно работать, генерируя вопросы и план действий.

— Где Элоиза?

— Она у себя, мисс, играет.

— Хорошо. Оставайтесь с ней до приезда полиции, ужин перенёсем на два часа позже. Остальной прислуге передайте, чтобы после окончания их рабочего дня не покидали город, а лучше пускай остаются здесь. Элоизе пока ничего не сообщать, если будет возможность как можно дольше держать это в секрете — так и поступайте, по крайней мере до моего приезда.

— Да, мисс, все Ваши указания будут выполнены.

— Благодарю. Можете быть свободны.

С Элоизой обязательно будет говорить полиция, ведь она могла что-либо услышать, и она единственная, кто точно не спал во время кражи. Значит, мне нужно деликатно ей донести то, что произошло, и сделать это раньше, чем приедет полиция. Оставался ещё один человек — мистер де Вид, которого я не видела с самого утра.

Его комната также находилась на втором этаже, но в противоположном крыле. Центральная лестница вела в два направления: направо — моя комната, налево — мистера де Вида, Элоизы. На нижнем этаже располагалась комната для прислуги, кухня, и гостинная. Второй этаж был почти весь заполнен жилыми комната, кабинетами, также была библиотека.

Я аккуратно постучала в дверь комнаты мистера де Вида, и не услышала ответа. Решила повторить попытку, но уже приложив больше усилий. Ответа не было. Внутри начал образовываться новый ком тревоги, которая за этот день стала моим верным компаньоном. Вместо того, чтобы стучать, решила войти, но дверь не открывалась. Я подергала за ручку, но видимо дверь была закрыта, что странно. Мистер де Вид обычно закрывал свой кабинет, а не спальню. Пришлось спускаться вниз, чтобы найти дубликат ключа, и войти, наконец, в комнату. Но тут произошло то, на что я не рассчитывала — дверь всё ещё была заперта, даже после того, как я провернула ключ. Следовал простой вывод — дверь закрыта изнутри.

Я застыла у двери, с безысходностью убирая пальцы с ручки. Казалось, будто я в лабиринте, но каждое новое ответвление, путь — тупик. Предаваться отчаянию не было времени, ибо скоро приедет полиция, а мне нужно ещё переговорить с Элоизой. Но также можно было бы и поговорить с садовником, видел ли он…

Я решила сперва заняться Элоизой. Её комната находилась рядом, через дверь, и я быстро прошла к ней.

Она напряженно играла в куклы под присмотром кухарки, и, когда я зашла, то Элоиза мгновенно оживилась, но взгляд всё ещё оставался по-детски обеспокоенным. Я обратилась к кухарке, сказав, что она может идти, а также предупредив, как только приедет полиция — звать меня. Она покинула комнату, оставив меня наедине с Элоизой.

— Бри… — мягким голосом протянула она. — Что-то случилось? Миссис Брокколи была очень напряжённой.

Миссис Брокколи она называла нашу кухарку потому что не могла выговорить правильно её фамилию.

— Лиззи, — как можно спокойнее начала я, придумывая самую простую форму для объяснения. — Какой-то плохой человек пробрался к нам дом и совершил ужасный поступок — кражу. Я вызвала полицию, чтобы они смогли найти его и наказать, но они, скорее всего, будут разговаривать и с тобой. Не бойся их, они хорошие, и не навредят тебе. Только отвечай им правду, даже если страшно, — быстро добавляю я.

Элоиза закивала.

— Конечно, я буду говорить только правду! Врать — плохо, ты меня же сама этому учила.

Я ласково улыбнулась ей, но внутри чувствовала себя паршиво. Знала бы она, сколько мне приходится врать, но ей пока что лучше об этом лучше не знать. Первая ложь — то, что действительно разделяет жизнь на до и после. Это сильнее, чем наркотик, и губительнее, чем алкоголь. От этого невозможно избавиться.

— Правильно-правильно. — Я немного взъерошила ей волосы. — Ты у меня сильная и смелая, поэтому никого и ничего не бойся. А даже если будешь бояться, я всегда буду рядом.

Элоиза вернулась к своим куклам, когда как меня заинтересовало окно. Я подошла к нему, посмотрев вниз. Моё, ее и окно мистера де Вида одинаково выходят на внутренний двор, следовательно, если вор пробрался через окно каким-либо образом, то и ушёл также, через внутренний двор. Но как получилось, что его никто не заметил? Это удачное совпадение или всё не так просто. На заднем дворе почти всегда садовник, который подравнивает кусты роз, ухаживает за цветами и подстригает газон, он точно бы заметил, как кто-либо пробирается на второй этаж. Да и тем более, так просто сюда не заберешься, только по лестнице, по деревьям или крыше. Ну да, крыше. Этого мне в голову не приходило раньше. Но все ещё странно. Человека на крыше уж точно заметили бы, как и кого-то с лестницей.

— Лиззи, а ты слышала какие-нибудь странные звуки? Как будто что-то упало, или просто грохот, — мягко интересуюсь я.

— Ну… — она маленькими пальчиками начала играть с волосами, как делала всегда, когда что-то вспоминала. — Я помню, ты ходила туда-сюда утром, потом ушла, а я пошла обратно в комнату, чтобы взять несколько платьев для моей куклы Молли. Потом миссис Раф позвала меня на второй завтрак, и мы ушли кушать. Потом с миссис Брокколи пошли за всякими продуктами для кухни. Я так рада, что она меня берёт с собой! — мечтательно произнесла она, как будто ходила не в обычный магазин, а в бутик с куклами Барби. — Мы вернулись до обеда, и она ушла на кухню, а я к себе в комнату устраивать чаепитие вместе с Молли и Браун. Хочешь посмотреть какие платья я им сделала?

— О… да… конечно! — с натянутым энтузиазмом ответила я, за что внутри возненавидела. Она вручила мне одну из своих кукол со светлыми волосами.

— Смотри, это Молли. Я сделала ей розовый наряд, потому что он очень походит на наряд принцессы. Все принцессы носят розовый!

— Какой прелестный наряд, ты у меня такая умничка!

На самом деле принцессы почти никогда не носили розовый, наоборот, в их гардеробе обычно тёмные цвета, особенно во время ренессанса и декаданса. Но ей об этом лучше не знать.

— А вот это Браун. — Она вручила куклу с тёмными длинными волосами. — Она владеет своей компанией по производству игрушек и у неё много поклонников! Я ей сделала официальный наряд. Как тебе?

— Ей очень подходит! Только ты можешь создавать такие наряды, о великий будущий дизайнер Лиззи!

Она смущённо хихикнула, и вновь села на пол к своим куклам.

— Кстати, — пытаюсь вновь выведать у неё некоторые подробности. — Ты не видела сегодня мистера де Вида?

— Нет, его не было заметно целый день. Интересно, где он?

— Да, мне тоже интересно, — в сторону говорю я, чтобы она не услышала.

Вдруг в дверь постучали, и я поняла, что это кто-то из прислуги пришёл сообщить о приезде полиции.

— Мне нужно бежать, будь хорошей девочкой и ничего не бойся. — Я поцеловала её в макушку, прежде чем покинуть комнату. Выходя, я заметила, что она всецело была уверена во мне, и не боялась.

Знала бы, как я боюсь иногда…

* * *

Мы спустились вниз, где меня проводили к инспектору.

— Добрый день, мисс Бритт ван дер Бил?

Я кивнула.

— Вы сообщили нам о том, что у Вас в доме произошла кража?

— Да, сэр.

— Я Инспектор Крайм, а это мой помощник — Килл. Сейчас он попросит Вас предоставить Ваши данные, а также данные родителей. Присутствует ли кто-то сейчас из них в доме?

— У меня нет родителей, только опекун. Последний раз я видела его вчера на мероприятии по случаю открытия нового корпуса в школе. Я вернулась домой раньше, и с тех самым пор не видела его. Пробовала зайти к нему в комнату, но она закрыта на внутренний замок.

— Хорошо, тогда предоставьте свои данные помощнику и мы продолжим.

После этой процедуры, я проводила их в свою комнату.

— Я пришла домой перед самым началом обеда, примерно в 12:30, никого не увидев, направилась в комнату, захожу и вижу это.

Инспектор Крайм критично осматривал комнату, пока его помощник расписывал протокол.

— Что-то пропало, я так ведь понимаю?

— Да, сэр, некоторые письма.

— Какого содержания? — без намёка поинтересовался он.

— Сложно сказать. Просто обычные письма, где обмениваются впечатлениями о поездке.

— Не припомните, от кого они были?

— Боюсь, нет. Они довольно старые.

— В какой срок они были получены, хотя бы примерно.

— Возможно, около пяти лет назад, возможно больше.

— Кто был адресатом?

— Моя настоящая мать, но она уже год мертва.

— Имя Вашей матери?

— Мэри ван дер Бил.

Инспектор странно посмотрел на меня.

— Не актриса случаем?

— Нет, просто имена похожи.

Он записывал нужную ему информацию в блокнот.

— Т-а-а-к, — протянул он. — Что-то ещё пропало?

— Нет.

— Кто проживает в доме?

— Помимо меня, также младшая сестра — Элоиза и мистер де Вид. Из остальных только прислуга, садовник и кухарка.

— Сколько полных лет вашей сестре?

— Одиннадцать.

— Хорошо. Сейчас мы осмотрим Вашу комнату на наличие отпечатков и следов, а Вы спуститесь вниз, подойдете к Капитану Роджеру, и скажите о закрытой комнате. Чуть позже мне надо будет переговорить со всеми, кто находился в доме.

— Да, сэр.

Я покинула комнату и спустилась вниз, в поисках капитана Роджера. Найти его оказалось легко — он стоял около полицейской машины.

— Добрый день, капитан Роджерс?

— Да, это я. А Вы?

— Я Бритт ван дер Бил, вызывала полицию. Инспектор Крайм послал меня к Вам, чтобы попросить о помощи.

— С чем?

— В доме есть закрытая комната изнутри. Не могли бы помочь открыть её?

— Хах! Ох уж этот Крайм, знает, у кого силушки хоть отбавляй. — Он кончиками пальцев прошёлся по своим пышным усам.

Быстра догадка не порадовала меня.

— Неужели нельзя без грубой силы обойтись? То есть не выбивать дверь.

— Конечно, можно, хочешь по лестнице проберемся на второй этаж?

Это была хорошая затея, но, вроде настолько длинной лестницы у нас не было.

— Не думаю, что это возможно. Можно ли снять дверь с петель?

— К сожалению — нет, потому что дверь находится в закрытом положение. Другое дело если бы была открыта! Но мы можем не выламывать.

— Правда? — с большим энтузиазмом поинтересовалась я.

— У Вас двери деревянные?

— Да.

— Тогда просто топором проделаем пространство, чтобы открыть дверь.

Черт, всё равно менять двери.

— Ладно. Тогда идемте к садовнику, он проведёт Вас к инструментам.

Мы прошли на задний двор, где мистер Роуз подравнивал кусты.

— Добрый день, мистер Роуз, это Капитан Роджер, покажите ему, где хранятся инструменты.

Капитан и садовник пожали друг другу руки и направились к сараю. Пару минут спустя, они вернулись, весело о чём-то переговариваясь.

— Да…грустно это, что дождь шёл. Все должно быто смыть! — ворчал Капитан.

— Да что б этой погоде было неладно, всегда всё испортит. Я утром приподнимал упавшие цветы, а они вновь упали, ну что за непогода! — соглашался с ним садовник.

Они подошли ко мне.

— Ну, мне пора на службу, друг мой, не серчай! — Они вновь пожали друг другу руки, теперь прощаясь, и мы ушли в дом.

Подходя к комнате мистера де Вида меня одолевало всё больше сомнений. Что сейчас я увижу за дверью и увижу ли вообще что-то? Но пути назад не было. Может мне вообще не стоило звонить в полицию?

Я отрешённо наблюдала, как Капитан Роджер проделывает внутри двери дыру, и вместе с этим прислушивалась к своему беспойному сердцебиению. Это была не тревога, но что-то очень звучащее, как вой сирены на улице.

— У Вас дверь изнутри на ключ закрывается или защёлку?

— На защёлку, — как по инструкцию отвечаю, не задумываясь.

Я слышу, как в воздухе раздаётся щелчок, и понимаю, что сейчас произойдёт что-то. Капитан Роджер со скрипом открывает дверь, и мы окунаемся в полную темноту комнаты мистера де Вида. Шторы были плотно задернуты, из-за чего свет не проникал внутрь, а лишь темным жёлтым пятном отражался на ткани. Я сразу поворачиваю голову к кровати, чтобы разглядеть силуэт мистера де Вида на ней, но ничего не замечаю. Мне хотелось верить, что это из-за кромешной темноты, но рациональная часть не давала этой мысли развиться дальше, и продвигала свою, самую очевидную: его здесь нет.

Капитан Роджер раздвигает шторы, и в комнату проникает солнечный свет, который даёт нам возможность осмотреть комнату. Всё было идеально чисто, на своих местах, если можно так сказать. Кровать — заправлена, словно никто и не приходил; книги были аккуратно сложены; в пепельнице были окурки сигарет, что было свойственно мистеру де Виду, который любил курить в своей комнате. Были ли там окурки его сигарет — не знаю, я не пробовала курить и не разбираюсь в марках. Незачем гадать, полиция разберётся.

Капитан Роджер заинтересовался камином, и передвигал сгоревшие дрова кочергой. Его лицо было заинтересованным, как будто он что-то хотел найти.

— Как часто Вы пользуетесь камином? — спрашивает он.

— У нас отопление дома, так что не часто, только зимой может быть.

— Недавно камин зажигали, — утверждает он.

— Да, я тоже заметила.

Зачем зажигать камин? Чтобы что-то сжечь, не иначе. Капитан Роджер принялся осматривать полки, брал в руки книги, пролистывал, а некоторые вытряхивал, словно надеясь найти там записку или какие-либо деньги. Я чувствовала себя в этом время очень обессиленной: никаких нужных мыслей не приходило в голову, только упрямое чувство усталости твердило, что нужно дать отдохнуть мозгу, для того, чтобы переварить полученную информацию, но мне не хотелось тратить на это время. А в остальном…в голове только пустота.

Самое ненавистной мной ощущение — пустота в голове. Когда вместо дельных мыслей — черный фон, не сменяемый никакой нагрузкой или идеей.

— Так, ну что ж, — начал капитан, — пойдём тогда отсюда, нужно переговорить с инспектором по поводу дальнейших действий.

Я вяло кивнула, и мы вышли из комнаты.

Внизу стоял инспектор, переговариваясь со своими помощником. Вид у него было серьёзный, даже настороженный.

— Другой мой, что с тобой такое? — весёлым тоном начал капитан Роджер.

Инспектор не улыбнулся на его вопрос, а скорее больше закрылся.

— Поговорим потом, — кратко ответил он. — Кстати, — быстро добавил, обращаясь ко мне, — можете ли Вы устроить тет-а-тет мне с присутствующими здесь?

— Да, конечно. С кого хотите начать: моей сестры или прислуги?

— Пожалуй, с сестры.

Я вновь кивнула, и пошла в комнату к Элоизе.

* * *

После ухода полиции в доме стало очень тихо. То спокойствие, о котором я мечтала ещё днём, быстро стало кошмаром. Мне не впервой чувствовать дискомфорт, находясь в доме, но сейчас это было нечто большее — тревога. Казалось, будто комната мне больше не принадлежит, чувствовалось присутствие другого человека, как он переворачивал всë, залезал в личные вещи, шкафы. Каждая вещь ощущалась очередь грязной, неприятной и липкой. Было беспокойно находится в доме, ведь если сюда кто-то пробрался, он может повторить попытку, а тут нахожусь не только я, но и моя сестра. Как обезопасить себя, а главное её? К счастью, пару дней к нашему дому будет приставлена патрульная машина, чтобы засечь повторную попытку ограбления, если она всё же будет. Но что потом?

Лучше будет подумать об этом позже, чтобы ещё сильнее не нагружать мозг, и хоть немного отдохнуть перед встречей с Лео, которая постепенно приближалась.

С одной стороны мне было страшно оставлять Элоизу одну, но с другой стороны нельзя упускать возможность узнать важную подробность, да и в целом ключ к разгадке, ведь Лео знает личность человека, пославшего письма.

Но даже эта встреча не могла перекрыть мои самые тёмные предположения о мистере де Виде. Будет ложью, если я скажу, что Элоиза — родная сестра — волнует меня больше, чем мистер де Вид. Это некрасивая мысль, но в данной ситуации никаких других нет. Он стал мне очень близок, заменив родного отца, и было тяжело предполагать самое страшное. Где он мог быть и почему не появляется дома? Что могло произойти? В голове прокручивался снова и снова тот вечер: обрывки разговоров, лица, случайные диалоги. Именно после вчерашнего вечера все пошло не так: что-то случилось, но я даже не могу предположить что. Связано ли то, что мне передали письма, и то, что мистера де Вида нет дома?

Последний наш разговор с ним был краток. Я притворилась, как будто бы что-то забыла, и позже все-таки уехала. Без него я лишаюсь чего-то важного, да и банально — дома. Кто я без него? А главный вопрос — кто я с ним? Стоила бы я чего-то, не будь его рядом?

* * *

«Некролог в память

о многоуважаемым мистере Марселе Фрэнсисе де Виде

4 декабря 1940 — 15 августа 1985

Сообщаем с великим сожалением, что на 45 году своей жизни наш мир покинул мистер Марсель де Вид. Его знают все как редактора и писателя в прошлом, а спустя время как преподавателя в колледже по направлению английская филология и лингвистика. Ученики всегда с теплотой отзывались о его уроках, с радостью приходя на каждое занятие, а родители всегда знали, что дети получат только нужные и полезные знания.

Мистер Марсель де Вид основал благотворительный фонд, целью которого был сбор средств на развитие английской литературы и продвижения ее в массы. Многие года он устраивал также благотворительные вечера, где люди разных профессий и направлений могли познакомиться, и в дальнейшем начать работать над новыми совместными проектами.

Колледж штата Монтана совместно с ассоциацией современных американских авторов выражает глубокие соболезнования семье и близким погибшего.

Для выражения соболезнований и почтения памяти, все желающие могут приходить на кладбище «Дом Мира» округ Хелена, Монтана в любое время.

Текст написан Бритт ван дер Бил, навсегда скорбящей дочерью.»

* * *

К шести часам я уже была близка к суду, где мы и договорились встретиться с Лео. Единственное, что могло согреть меня в эту промозглую и пасмурную погоду это мысль о том, что сейчас правда, в которой я так нуждалась, хоть на короткое время, но окажется у меня в руках.

Около суда я пока никого не заметила, поэтому просто стояла и ждала, пока он подойдет, всматриваясь в каждого прохожего и в каждую проезжающую машину. Секунды перетекали в минуты, но никто так и не появлялся. На зданиях начали отображаться закатные лучи, ласково обогревающие стены, но так и не доходящие до меня. Казалось, будто бы любой свет, даже намек на него, отходил, прятался от меня, как от чего-то ненужного. Будто бы я действительно теперь стала ненужным хламом…

Прошло тридцать минут, но все еще никого не было. Наверное, со стороны это так глупо всё выглядело: стоит девочка тридцать минут на одном месте, и ждет, но никто не приходит. Но мне не хотелось уходить, терять единственную ниточку, которая может привести к нужному клубку, а не выбирать из тысячи ненужных нитей. Я с усилием делаю пару шагов к ближайшему переходу, и вновь оборачиваюсь. Не знаю зачем, но просто делаю это, и вижу его.

Как он стоит с правой стороны от суда, и смотрит на меня. И у меня возникло странное чувство чего-то родного в этом взгляде, будто бы это что-то из прошлого, но я не могла понять из чьего прошлого.

Тогда я ещё не поняла, что после этой встречи моя жизнь разделиться на до и после. Безмятежные, спокойные дни иссякнут, а розовые очки разобьются стеклами внутрь.

Когда-то я волновалась о том, что мне некому посвящать стихи, как делают это другие поэты и поэтессы, но больше эта проблема никогда не волновала меня. Моя жизнь больше мне не принадлежала, и никогда не будет, пока на свете есть кто-то из близких и родных, пока существую я.

«В действительности фарс существует лишь для зрителей, для участников же — никогда»

«Гений и Богиня»

Олдос Хаксли

VI

Самое ужасное в человеке — внутренняя боль, которую невозможно описать и вылечить. Ты можешь метафорично описывать её, сравнивать с чем-либо, но никогда не найдешь идеально подходящее утверждение.

Когда ты слышишь правду, это тоже приносит боль. Это больно когда ты не хочешь принимать её. Это больно когда тебя заставляют принимать её, как горькую таблетку, чтобы залечить раны. Это больно, потому что остаются шрамы, которые невозможно убрать. Это больно, потому что горькая правда, которую часто люди прячут под эфемерными желаниями и целями, оказывается настоящим Я человека. И это больнее всего, ведь ты перестаешь быть для кого-то, а начинаешь быть здесь, сейчас и с собой. Мы очень редко на самом деле проводим время с собой, с настоящим Я, а не выдуманным нами, чтобы быть поближе к кому-то или влиться в общество.

Мне пришлось принимать правду, как таблетку: нехотя, но при этом с пониманием, что иного выхода у меня нет.

* * *

Anyone Who Had a Heart — Cilla Black

Его взгляд проходится по мне еще раз: ласково, нежно, с заботой. Мужчина держит за руку маленького мальчика — Лео, который радостно смотрит на окружающие его предметы, и комментирует их.

— Пап, это Бри! — представляет он меня, переводя взгляд с меня на своего отца.

— Я знаю, — отвечает он, но мне казалось, будто эти слова предназначались только мне. Внутри меня распространялось странное чувство: легкая, почти невесомая радость от простого ответа. Я не знала, что ему ответить, никаких мыслей не было, только чувства и эмоции, перешагнувшие через разум.

— Я думаю, нет времени тянуть, — вновь начал он. — Меня зовут Даниэль, и я был тот, кто отправлял письма матери.

Что?

Этот вопрос повторялся из секунду в секунду в голове, будто у меня что-то сломалось, или будто что-то постепенно ломалось во мне.

— Мы общались с твоей мамой, с Мэри, — продолжает, — когда были ещё подростками, такими как ты.

Я беспомощно смотрю на него, не производя никакой реакции. Не представляю, что можно сказать в такой ситуации. Как реагировать, какие слова сказать? Единственные мысли в голове — вопросы.

— Я не знаю, что и сказать, — честно призналась я. — Это странно…

— Ожидаемая реакция, — улыбается. — Я отвечу на все твои вопросы. Можем зайти куда-нибудь, чтобы не стоять на улице.

— Ну да, можем… — неуверенно отвечаю, но все равно соглашаюсь.

— Неподалеку есть кофейня, где подают отличный кофе, зайдем туда? — предложил он.

Я кивнула.

— Хорошо, тогда, Лео, — он обратился к сыну, сев на корточки, — беги домой к маме, предупреди, что скорее всего опоздаю на ужин

— Хорошо, пап. — И он начал отдаляться от нас.

— Ну что, идем тогда? — с воодушевлением спросил он.

— Да…

Я его воодушевления почему-то не разделяла. Всё это не укладывалось в голове, я не могу поверить в то, что сейчас происходит, будто бы отвергаю то, что мне говорят. Его слова как стекло в ране: вытаскивать больно, но если не сделать этого, рана не заживет. Может быть это простой страх перед неизвестностью…

Тем не менее, он повел меня по направлению к кофейне.

— Зачем Вы это сделали, ну, то есть, отправил мне письмо? — вопрос, который я хотела задать больше всего.

Он ответил не сразу. Ищет хорошую отмазку или просто тяжело говорить правду?

— На самом деле, это длинная история, которая связана с тем, что произошло у тебя сегодня. Я слышал, что к Вам полиция приезжала, так ведь? — киваю. — У тебя ведь что-то украли? — снова киваю. — Я догадываюсь что, должно быть, это мое письмо.

В голове было две мысли: если спрошу какой-либо вопрос, связанный с письмом, то косвенно подтверждаю, что украли именно его письмо. Можно ли ему действительно доверять? Он точно тот, за кого себя выдает? Но также я могу и соврать, сказав, что украли не письма. Но какой толк тогда во встрече с ним. Придется пожертвовать чем-то меньшим, чтобы получить большее.

— Да, украли письмо… Ваше, — не соврала я.

— Что ж, об этом стоило догадаться, но, не гневайся на меня, этому всему есть объяснение.

— Надеюсь, — в слово случайно была добавлена капля недовольства.

Мы подошли к светофору, на котором горел красный, и остановились.

— На самом деле, я думаю, что ты мне не поверишь. Ибо это старая история затрагивает меня, твою маму и твоего настоящего опекуна — мистера Марселя де Вида. Некоторые подробности могут показаться бредом, но и я не жду полного доверия от тебя. Я расскажу, всё как есть, а ты решишь сама — верить или нет.

При упоминании мистера де Вида я услышала протяжный стук сердца, который прошелся по мне ядовитым мимолетным вихрем.

— Ладно…

Мне было очень неуютно, как будто не хотелось идти с ним, не хотелось слушать, и, воспринимать его слова. Но ведь истинной природой всех этих мыслей было то, что мне не хотелось разрушать ту идеальную картинку, в которой я радостно существовала до этого. Я понимала, что эта история станет чертой, разделяющей жизнь на до и после. Но возможно мне не хотелось переходить эту черту. Однако, сейчас пути назад нет. Отступлю — так и останусь на месте, но действительно ли я не хочу оставаться на месте? Хватит. Это всё пустые мысли, нужно делать, а не думать, в любом случае это к чему-то приведет. Я не умру из-за этого.

Мы перешли ещё раз дорогу, и Даниэль придержал мне дверь, позволяя войти в кофейню первой. Один из дальних столиков был свободен, и я вновь решила выбрать отдаленное место, для того, чтобы выпить кофе. Поразительное совпадение, ничего не скажешь.

— Случайно раф не пьешь? — осведомился Даниэль.

— Пью, — спокойной ответила я, но в голове этот вопрос немного вызвал удивление.

Снова странное совпадение.

— Не удивлен. Я сейчас. — Он отошел к стойке, чтобы заказать кофе.

Спустя какое-то время он вернулся, и сел напротив меня.

— Знаешь почему я про раф спросил? — отрицательный ответ от меня. — Мэри, ну то есть твоя мать, тоже вечно пила его. А я терпеть не могу раф…он же ужасный!

Это позабавило меня, и я даже слегка улыбнулась.

— Раф для ценителей искусства, — опровергла его слова.

— Ну да, кофе — лучший друг творца. К счастью, я просто скромный ценитель литературы, издаваемый в самых популярных журналах…поэтому не могу оценить раф. — Он очевидно скрыто пытался донести, что является известным автором.

— Что Вы написали? — с искренним интересом спросила. — Может быть, я что-то читала из Ваших работ.

— «Гений и Богиня»*, слышала?

Я перебирала в голове свою личную библиотеку, пытаясь отыскать нужное название.

— Это там, где «в литературе слишком много смысла»? — Я поняла, что читала его произведение.

— Да, это там, где «в реальной жизни смысла нет». — По его лицу я видела, что он был очень рад, это даже читалось в его ответах — искренних, радостных. — Я написал это когда ещё учился в Голландии на отделении сценаристов. Видимо, тогда я проникся нигилизмом, раз отрицал всё, чему раньше был привержен.

Я никогда в жизни не сталкивалась с писателем напрямую, причем с писателем, книги которого я читала, даже зачитывалась, а цитаты заучивала для того, чтобы в каком-нибудь светском разговоре произнести и все думали, будто бы это придумала я сама.

— А мне понравилось, — вдруг говорю я. — Даже очень. Даже слишком. — Мне иногда тяжело высказывать свое мнение, потому что не придумали ещё слов, позволяющих выразить все мои мысли в полное мере. Поэтому ответила очень кратко, не эмоционально и ярко, как могла бы.

— Честно говоря, никогда теа-а-тет не беседовал с человеком, который читал то, что я написал. При этом тебе понравилось! — удивление. — Это немного даже неловко…я написал это так давно!

— А я никогда не разговаривала теа-а-тет с автором, которого читала, и который мне понравился, — призналась я. — Ну и, — неловко добавляю, — литература не имеет срока годности, так что, думаю, Ваше произведение может понравиться кому-то и через десять лет, и через двадцать.

— Я был бы рад этому, — смущенно признается он. — Было бы потрясающе сделать настолько большой вклад в литературу, чтобы тебя читали и через десять, и через двадцать лет.

— Мне бы тоже хотелось этого…

Я сама не заметила, как тема литературы постепенно убрала с нас оковы неловкости, витающие до этого. Так тяжело встретить человека, который также чем-то увлечен. Для меня таким был мистер де Вид, но его сейчас нет рядом.

— Ого! Ты пишешь что-то? — с новой волной воодушевления спросил он. — Рассказы? Романы? Стихотворения?

Ему правда интересно? Это так удивительно и странно! Не могу поверить…

— По сравнению с Вами, думаю, то, что пишу я — оскорбление всех великих авторов. Так, пишу стихотворения…

Видимо, принижать свои способности — часть моей личности.

— А почему именно их? Почему не рассказы?

— Ну… — короткая пауза. — В стихотворения можно внести больше смысла маленьким количеством слов, а в рассказах количество слов превышает смысл.

Нам принесли кофе и десерт.

— Ну, что ж, — с легкой грустью произносит он, будто ему не хотелось меня тему. — Теперь, наверное, перейдем к самому интересному.

— Да.

Он взял в руку чашечку кофе, и, смотря вдаль, начал говорить:

— Мы познакомились с Мэри когда ещё учились вместе в Голландии. Она — на отделении актерского мастерства, а я на английской филологии. Там же учился и Марсель, то есть мистер де Вид. Мы были большими друзьями с ним, даже лучшими: вместе писали наш первый рассказ, придумывая всё более и более причудливые идеи; вместе получали отработки за то, что приходили в общежитие пьяные; в общем — были вместе всё время, пока не появилась Мэри. — Он сделал глоток напитка, и поставил его на стол.

— Не буду скрывать, — вновь продолжил он, — что я был влюблен в нее, даже очень, но оказалось, это чувство испытывал не только я. Нас с Марселем разделила любовь к одной женщине, но мы не стали врагами, как в «Граф Монте-Кристо», это было скорее как соревнование. Кто будет лучше — того она и выберет.

— Подождите, но разве мистер де Вид не француз? Что он делал в Голландии? — прервала Даниэля я.

— Его родители были французами, но из-за Второй Мировой Войны переехали в Голландию, там было спокойнее.

— Не сказала бы, что спокойнее, её же оккупировали?

— По сравнению с тем, где он жил раньше, это было лучше.

— Ну хорошо.

— В общем, по итогу, скажем так, я проиграл, и она выбрала его. Но случилось так, что он выиграл один литературный конкурс и ему предложили стажировку в редакции в Нью-Йорке. Отказываться от такой возможности было глупо, несмотря на то, что все близкие и родные находились тут, поэтому он уехал в США, но с Мэри не расстался. Марсель был ещё тем Дон Жуаном, поэтому у меня теплилась небольшая надежда, что там он найдет какую-нибудь другую девушку, а Мэри останется со мной. Наверное, после этого я не очень-то и хороший друг? — Он посмотрел на меня с грустной улыбкой, ища подтверждение своим словам.

— Как там говорилось: дьявол проповедует нравственность? Не думаю, что в безнравственных мыслях есть что-то плохое. Все мы иногда думает не в самом добром ключе даже о самых близких. — Я постаралась как можно нейтральнее выразить свою позицию, чтобы не задеть его чувств, ибо иначе он перестанет быть таким откровенным со мной. Ведь теперь мне хотелось услышать историю во всех подробностях, даже безнравственных.

— Возможно. Но, к моему несчастью, а к его счастью, он относился к ней серьёзно. К Мэри то есть. Спустя пару месяцев стажировки он вернулся обратно, и они счастливо продолжали быть вместе до окончания последнего курса. К тому времени Мэри становилась всё более и более знаменитой на сцене: количество поклонников было несоизмеримо с количеством редких представлений, где она участвовала. Марсель очень ревновал её, несмотря на то, что поводов как таковых не было. Они часто начали ссорится: по поводу того, что им делать дальше после окончания учебы; по поводу поклонников. Мэри хотела остаться в Голландии, ей тут нравилось, но Марсель хотел идти дальше, покорять новый горизонты, то есть переехать в США. К тому же, ему предложили заключить договор с одним из издательств о печати его произведений в одном из популярных журналов. — Он сделал ещё один глоток кофе.

Я с большим интересом слушала каждое его слово, будто зачарованная. Никогда не думала о том, какое прошлое было у мистера де Вида. И никогда бы не подумала, что оно было таким.

— Всё закончилось тем, что они сильно разругались, и Марсель уехал в США, расставшись с Мэри. Казалось, что вот, наконец путь к ней был свободен, но тогда я понял, что ей не нужен был кто-либо другой, кроме Марселя. Я поддерживал её как лучший друг, отвергнув свои чувства. Марсель не общался ни с кем, даже со мной. В то время Мэри была очень подавленной и разбитой, пыталась забыться…

— В алкоголе и других мужчинах, — закончила за него я. Видимо, это было её способ справляться с любыми проблемами.

— Да. Я пытался ей помочь: водил на выставки, концерты, да куда угодно, если она того желала, главное, чтобы это помогало хоть немного сделать ей легче. Но не помогало. Это давало кратковременный эффект, а потом она снова возвращалась к алкоголю. Так она и познакомилась с твоим отцом.

Что ж, подошли к самому ужасному.

— Не обижайся, но Оливер, твой отец, никогда мне не нравился.

— В этом мы взаимны, мне тоже.

Он слегка усмехнулся.

— Хах, это хорошо тогда, значит, буду не особо подбирать выражения. В общем, он ставил постановки, достаточно хорошие, и однажды на глаза ему попалась Мэри. Она была для него как ценный трофей, муза, но вряд ли он любил её, как обычно любят люди. Он предложил ей поехать с ним в США, чтобы сыграть в его новой постановке, и она согласилась. Это было странно для меня, ведь Марселю она говорила обратное, но я опять же не мог ей воспрепятствовать. Мэри уехала в США, а я остался в Голландии. Я писал ей письма, но никогда не получал на них ответа. Их черновики ты и получила. Однажды мне позвонили, я не ждал никакого звонка, но всё же ответил. Это была Мэри. Она в слезах просила приехать к ней, буквально умоляла, и я без лишних слов приехал.

На этот моменте он снова посмотрел на меня, но в этом взгляде читалась грусть.

— Тогда она была беременна тобой. Последний месяц. Ей нужно было вскоре ехать в роддом, но Оливер бросил её, ну, точнее не бросил, а оставил на время. Ей некому было помочь, из близких у неё был я и Оливер. Возможно, сейчас будет не очень приятно, но, как ты думаешь, почему она резко забеременела? Ведь она же так долго страдала по Марселю, а тут вдруг она беременна.

— Мой отец был очень убедителен, как я думаю.

— Отчасти ты права. Мэри, помимо Марселя, любила внимание, похвалу, которую дал ей Оливер. Он возвёл её в музы, и она стала зависима от его мнения, вследствие чего очень ревновала к другим девушкам, которым он говорил такие вещи. Мэри думала, что своей беременностью сможет укрепить их отношения, и отчасти, это сработало, но не потому что Оливер сам того желал, а потому что так диктовали условия общество. Беременность вне брака была осуждаемой, и Оливеру не хотелось портить свою репутацию, и её, ведь все знали, что они вместе. Так и случилось, что после твоего рождения они вступили в брак.

Получается, я нежеланный ребёнок. Не самая худшая из зол. То есть, это я поняла ещё когда была маленькой. То есть, ничего удивительного, по другому и быть не могло.

— Однако, — он грустно вздохнул, — во время родов его рядом не было, хотя он был очень нужен, поэтому она просила приехать меня. Я помогал ей собрать вещи в роддом, и забирал оттуда, но он так и не пришёл. Первое время я помогал ей с тобой, она была очень подавлена из-за отсутствия Оливера, поэтому о маленьком ребёнке ей было сложно заботиться. Спустя время вернулся Оливер, ничего не объясняя он сделал ей предложение, и она вновь стала счастливой, будто бы забыв о том, что её бросили во время беременности. И тут случилось то, причина, почему я отправил тебе письмо, а не подошел сам.

Он поправил свои тёмные волосы, убрав рукой наверх.

— Как я и говорил, с Марселем после его уезда мы не общались, но тут я оказался в США. У меня было много времени побыть в различных штатах, но привлёк меня именно один — Монтана. Не думаю, что тут дело именно в горной местности, или особом антураже, просто как будто это было то место, где я бы мог остановиться, или жить. И так случилось, что также думал и Марсель. Но подумал он об этом раньше, чем я. Я колесил по разным городам, пока не остановился в одном, и не увидел газетную вырезку о Марселе. Уже не помню точно, но там вроде было про фонд, и что-то про Хелену. Я тогда ещё не был тут, и решил съездить, но главным стимулом стал именно Марсель. Не то, чтобы у меня было сильное желание увидеть его, но что-то меня к этому подталкивало.

Да уж, этот город точно любитель экзотических личностей.

— И так случилось, что я попал прям на открытие филиала, где присутствовал и Марсель. Я сразу понял, что он заметил меня. И после мероприятия мы, наконец, спустя столько лет, поговорили. Разговор был неприятный. Он откуда-то узнал, что я был у Мэри, и обвинял меня в этом, думал, что я быстро «прибрал» её себе, после того, как он уехал. Мои слова он не слушал, только бранился, при этом сам был женат на какой-то хлипенькой девушке. Но могу быть благодарен этой поездке за то, что познакомился со своей будущей женой. — Эти слова были сказаны с особой нежностью. — Но поселился я здесь не сразу. Я уехал на очень много лет, чтобы построить карьеру, успел много где побывать и попутешествовать, когда я вернулся, тебе может быть тогда было около десяти или девяти. Я успел жениться на любимой девушке, у нас родился сын, и мы поселились тут, в Хелене. Тут же был и Марсель. Спустя пару лет здесь оказалась и ты с Мэри. Я был очень удивлён, увидев её уже со вторым ребёнком, и Марселем. Хотя, наверное, это очень романтично, не находишь, любовь сквозь года?

— Байрон оценил бы.

— Шекспир тоже, особенно с его сонетами. Однако, это была какая-то болезненная любовь.

— А мне всегда казалось, что он очень любил её, и она его. Когда мы начали жить здесь, она будто бы преобразилась. В хорошем ключе.

— Я думаю, они правда любят друг друга, даже теперь, когда Мэри нет. Но это больше похоже на зависимость. Хотя, не нам судить об этом. Суть в том, что я не хотел встревать в их отношения, портить итак плохие взаимоотношения с Марселем, а видеть Мэри мне было ещё хуже. Но мне хотелось познакомиться с тобой, узнать, какая ты… Я видел тебя, когда ты была совсем маленькой, и даже не могла запомнить меня. И вот теперь, когда ты взрослая, я всё же решился, но не напрямую, а так, через сына. Мэри была важной частью моей жизни, поэтому и ты тоже.

— А по поводу украденного письма? — задала вопрос я. — Вы знаете кто это?

— Знаю, это Марсель.

— Но почему… и зачем? — Мне было тяжело поверить в то, что это сделал сам мистер де Вид. Что-то из ряда фантастики.

— Ревность. Наверное, это очень банально, но это так. Возможно, он сам тебе об этом и расскажет позже. Марсель заметил, что мой сын подходил к тебе, когда передавал письмо, а позже ты искала меня и он всё сразу понял, но ты уехала. Он нашёл меня, и у нас с ним был неприятный диалог. Поэтому я и знаю, что это сделал именно Марсель. Ночью он вернулся домой, это я знаю точно, а потом скорее всего подгадал время, чтобы никого не было дома, и всё-таки нашел то, что я передал, ибо мне он, конечно же, не поверил.

В голове тяжело было сразу разложить столько информации по полочкам. Я даже не представляла, да и не интересовалась жизнью матери, мистера де Вида, но как оказывается, всё совсем не так, как я представляла. Но тут вдруг в голове всплыл ещё один важный вопрос.

— У меня тут есть один вопрос по поводу некого Спенсера Бель что-то там, фамилию не помню. Кто он?

Даниэль странно улыбнулся.

— Успела с ним познакомиться? — очевидный подтекст. — Понравился?

Этот вопрос неприятно кольнул в сердце, будто иголкой.

— Нет, — отрицаю я. — Просто, на том вечере он специально столкнулся со мной, чтобы задержать, когда я искала мистера де Вида, а потом мы случайно встретились, и он сказал, что знает, кто передал письма, то есть Вас.

— Случайно встретились? — Он вновь улыбнулся, но как будто бы своим мыслям, а не вопросу. — Да, я попросил его, чтобы он тебя задержал, иначе бы ты нашла мистера де Вида, показала ему письмо, а с учётом того, что он всё видел, то мой план был бы полностью разрушен. Хотя, по итогу, так и вышло, — он неловко поправил волосы. — Мне не хотелось, чтобы он, то есть Марсель, вообще что-либо знал, но я слишком плохой стратег. Встретиться с тобой где-нибудь в другом месте я вряд ли бы смог, тебя редко увидишь на улице.

Уже третий раз люди намекают на то, что меня как будто нет.

— Да, мне уже говорили об этом, только в разных формах, — нехотя отвечаю.

— И кто же? — Он точно знает ответ, раз произнёс это с такой заговорческой интонацией. Такое чувство, будто меня хотят смутить.

— Тот, о ком я спрашивала. — Мне не хотелось вновь повторять его имя. — И ещё одна девушка, — вспомнив, добавила я.

— И что ещё интересного рассказал тебе Спенсер?

— Ничего такого, мне не особо хотелось с ним разговаривать. Как и все, говорил о том, что никогда меня не видел тут. Хотя, это странно, если вспоминать его слова о том, что он знает мистера де Вида, — вдруг вслух размышляю я.

Даниэль попытался сдержать смех, но это ему не особо удалось. Что такого смешного я сказала?

— Да, Спенсер любит избирать изощренные способы заинтересовать человека, — он проговорил как будто бы для себя.

— Не думаю, что дело в интересе. Просто хотел удовлетворить своё чувство вины.

— А ты не думала о том, что не перед всеми хотят загладить вину?

— Конечно, когда ты хочешь использовать человека в дальнейшем, нужно загладить вину, чтобы расположить к себе.

— Или чтобы вызвать интерес к своей персоне, когда тебя кто-то заинтересовал? — предполагает он, но произносит так, будто бы это очевидный факт.

Почему такому поведению всегда находят именно такое объяснение?

— Не стоит так говорить, я же могу и поверить, — в шутливой манере отвечаю я. — Вы просто не видели, как он вёл себя со мной. Тогда всё становится очевидней. Всем нравятся загадки, но как только разгадываешь их, больше о них и не вспоминаешь.

— Я не видел, это да, но я кое-что слышал о нём и его отношениях. Мы с ним хорошие приятели, он не такой плохой, как ты думаешь о нем.

Чем больше он говорит о нём, тем больше мне хочется задать ответный вопрос, но это тогда подтвердит мой интерес. А это не так…

— Я не считаю его плохим, просто, мы довольно разные. Мальчик, которого знают все, и девочка, которую не знает никто. Не одинаковые понятия, ведь так? Да и не думаю, что об этом вообще стоит думать, мы знаем друг друга два дня, при том, что вторая наша встреча — чистая случайность, — я попыталась закончить эту тему.

— Хах, думаю любой автор-романтик написал бы на основе этих событий любовную историю. Но, — вдруг добавил он, сменив тон на более серьезный, — на самом деле, я редко видел его с девушками. Он довольно избирательный в этом плане. Хотя, я не знаю, как на самом деле, это просто мои выводы на основе общения с ним. Спенс любит общаться, ну и встречаться с теми, кто сильно отличается от него, и тут даже не в плане характера, а больше увлечений.

Пока мы разговаривали об этом, у меня возникло чувство нереальности всего происходящего. Это так странно было сидеть с кем-то практически незнакомым и обсуждать свои взаимоотношения с кем-то. У меня никогда не было такого…

— Хотя, — вновь продолжил Даниэль, — если ты вызвала в нём интерес, это будет проблема.

Почему я почувствовала странное, как будто тяжелое, протяжное чувство внутри, после того, как он произнес эти слова?

— В каком плане? — Я пыталась спрятать заинтересованный тон, но, кажется, получилось не очень.

— Он от тебя не отстанет просто так.

О Господи…

— Хах, — нервно ответила я. — К счастью, не думаю, что это коснется меня.

— Иногда лучше не думать, — риторически говорит он.

Повисла незваная тишина. Я не знала, что сказать, и нужно ли было. Так много мыслей в голове, и все перекликались между собой. Всё было так просто и легко раньше, а сегодня я слушала целый день о том, что всё, что было раньше — брешь, розовые очки, разбившиеся стёклами внутрь.

Буквально вчера я была просто Бри, которая любила читать и писать стихотворения, а сейчас, произнося в голове свое полное имя и фамилию, у меня параллельно возникал образ матери, мистера де Вида и Даниэля. Позавчера я даже не представляла, что сейчас буду сидеть и разговаривать о прошлом и настоящем с близким другом своей матери. Вчера я не думала, что встречусь ещё раз с незнакомцем. Как может так быстро поменять всё и как это принять? Разве бывает так в реальности, а не только на страницах книг?

На фоне моего рождения происходили события, о которых я даже не могла и вообразить. Человек, который сидит напротив меня, буквально ухаживал за мной в младенчестве!

И поэтому, чтобы рассеять затянувшуюся тишину, я довольно быстро, спонтанно начала говорить:

— Знаете, это на самом все не укладывается в голове, — исповедально начинаю я. — То есть, буквально за два дня моя жизнь изменилась на триста шестьдесят градусов, и это так сложно принять. Так много событий, прошлое и настоящее, это всё так непривычно, как будто не касается меня, но вот только в реальности это касается меня. Никогда не думала о том, что у родителей, мистера де Вида, было какое-то прошлое, не связанное со мной. Это всё странно! И я не знаю, что делать дальше…

Я сказала это на одном дыхании, стараясь более четко и понято объяснить свои переживания, надеясь, что меня поймут.

Даниэль ответил не сразу.

— Я понимаю тебя, — ласково поддержал он. — Это всё тяжело, с учетом того, что раньше ты с таким не сталкивалась, но со временем это пройдет. Мысли — придут в порядок, и подскажут нужное направление, а пока что просто проживи это всё. Слушай остальных, прислушивайся к тому, что они говорят, найди то, к чему у тебя лежит душа, чтобы вылить туда все твои переживания; найди тех, кто будет внушать тебе доверие и спокойствие. Время не лечит раны, но позволяет смириться с чем-либо. Только ты решаешь, насколько какая-то информация и события тебя задевают, только ты можешь изменить это или не допускать вовсе.

То, к чему лежит душа…

Те, кто будут внушать доверие и спокойствие?

Что это и кто это?

Но я поняла одно, это то, что я должна поменять. Это то, над чем мне не нужно подумать одной, как можно быстрее.

— Спасибо, — коротко благодарю я. — Это действительно то, что мне нужно услышать. Думаю, для полного порядка мне не хватает разговора с мистером де Видом, — уже более весело добавляю, — но, его, к сожалению, нет дома уже целые сутки.

— Я думаю, когда ты придешь домой, он будет там, — с полной уверенностью утверждает Даниэль.

— Тогда, думаю, мне стоит пойти домой.

— Как пожелаешь.

— Спасибо Вам за всё… — скомкано произношу я, поблагодарив вновь.

— Если тебе будет нужна помощь, ты всегда можешь обратиться ко мне.

— Хорошо…

Я встала из-за столика, и собиралась уйти, как вдруг он обращает на себя внимание словами:

— И я думаю, можешь обращаться ко мне на ты, — мягко просит он. Я чувствую его взгляд со спины.

Я оборачиваюсь, и отвечаю:

— Хорошо, тогда на ты.

*"Гений и Богиня" — в настоящее время произведение Олдоса Хаксли

* * *

Что такое зло и что есть добро? Говоря проще, зло — то, что изначально сильнее, но никогда не побеждает, а добро наоборот — слабее, но при этом чаще всего выигрывает.

Что есть зло в человеке? Библия ответила бы про грехи. Но может ли быть человек безгрешен? Бог проповедует целомудренность, милосердие и добросердечность, но означает ли это, что человек хороший? Почему подавление своих негативных сторон является признаком безгрешности, хорошего человека?

В книгах герои всегда милосердны и добры, они побеждают зло, которым может быть как человек, так и они сами, то есть они одерживают победу над самим собой. И снова вопрос: почему подавление важной части себя является пороком? Разве секс до замужества это что-то плохое? Что от этого меняется?

Мою мать считали злом, но почему? Узнав почти всю историю это вновь возникло важным вопросом в голове. Она никогда никому не делала зла, ей хотелось быть счастливой, разве это настолько порочное желание, за которое Бог наказал её столь незавидной судьбой? Её погубили не плохие люди, а наоборот — чистые, идеальные. Всегда с натянутой улыбкой, корзинкой свежеиспеченных булочек и идеальной лужайкой. Они никогда не скажут прямо в лицо, но скрывшись за дверью, вскрывались и их маски. Жаль не они. Жаль не лезвием.

Узнав о том, что переживала мать во время моего рождения, я прониклась ещё большей злостью к каждому нашему соседу в Южной Каролине: как они отвернулись от нас, как обсуждали и гнобили мать за то, что она спала с мужчинами, после ухода отца. Особенно жены этих мужей. Они считали, что в измене виновата моя мать, но не задумывались о том, что мужчины позволили случиться половому акту. Именно их мужья позволяли всему случаться, но жены об этом даже не задумываясь. Все они довели её до того, что она начала больше пить. Отец, соседи — они истинное, скрытое зло, на которое бы никто и не подумал. Как мой отец мог бросить её одну, беременную, во время родов. Разве ему настолько было все равно на меня? Почему только потом он начал проявлять ко мне чуть-чуть любви, которую дают отцы дочерям. Мне бы так хотелось спросить у него. Почему?

Но у меня нет возможности спросить. Поэтому мне оставалось лишь говорить с теми, кто находится, и, подходя к дому, это мог быть только мистер де Вид.

* * *

Я остановилась у входной двери. Неосознанно. Посмотрела на окна, в которых горел свет. Значит, сейчас, зайдя внутрь я кого-то увижу. Возможно, мистера де Вида.

Пытаюсь собраться с мыслями, и, наконец, ключами открываю дверь и заходы внутрь. Меня встречает тёплый свет, и пройдя чуть дальше, я вижу мистера де Вида и Элоизу. Он смотрел, как она играет со своими куклами, сидя на полу, а сам был в кресла.

Я уверена, он слышал, как кто-то вошёл. Он знает, что это была Бритт ван дер Бил. Его прошлое.

Не спешу выходить из-за угла, снова боюсь встретится тет-а-тет со своими страхами. Я сжала руки в кулак, чтобы ногти впились в кожу и придали мне сил идти дальше. Вздыхаю. Делаю шаг, и смотря в пол, иду по направлению к ним.

Первой меня заметила Элоиза, хотя, я знаю, что на самом деле это был мистер де Вид.

— Бри! Сестрёнка! Где ты была?

— Были дела, — мягко отвечаю я. — Как у тебя дела? — спрашиваю я, но при это смотрю на мистера де Вида, хотя вопрос был адресован Элоизе.

Мы смотрим друг на друга. Он полон несчастья, и светлой грусти, а я заполнена вопросами, смешанными с разочарованием.

— Я сегодня была такой смелой! — отвечает Элоиза, но до меня эти слова не доходят.

— Мистер де Вид, — холодно начинаю я. — Организуйта мне сдачу экзаменов в одну из школ в городе завтра или послезавтра. Я устала, пойду спать. Сладких снов, самая смелая и храбрая девочка, — обращаюсь к Элоизе, целуя её в лоб.

Сейчас не время разговаривать. Потому что мы оба полны грусти. С этими мыслями я поднимаюсь в свою комнату, где уже всё было как раньше, но как раньше уже никогда не будет.

VII

Крылья — Наутилус Помпилиус

Я снимаю капюшон, и прикладываю цветы к могиле матери. С тех пор, как я услышала рассказ Даниэля, то мне захотелось прийти, чтобы вместе с ней подумать о прошедших годах. Рассказала бы она мне о том, кто такой Даниэль, если бы была жива? Что было бы вообще, будь она жива?

Это так странно смотреть на мраморную плиту, читать имя, фамилию и года жизни того, кто умер. Того, кто был тебе близок, и умер. И ждать ответа. Будто бы этот камень мог помочь мне, ответить на вопросы: почему, зачем, как? Однозначно не мог, но тут я чувствовала себя на удивление спокойно. Казалось, что её тень, призрак сейчас сидит на этой холодной плите и смотрит на меня. Сожалеет ли она? Я совсем ничего не знаю о ней…

Это тоже странно — ничего не знать о матери. О мистере де Виде я знала больше, чем о ней. И узнать я могу только по рассказам других людей.

Мне очень хотелось почему-то в прошлое, возместить все утраченные года с матерью. Помогать, чаще разговаривать и заботиться о ней. Может быть это бы не спасло её, но тогда бы не были совсем чужими, как сейчас.

Мама, ты злишься на меня? Или ты ненавидишь меня?

Плита не отвечала, продолжив стоять также безмолвно. Неудивительно, ведь всё здесь неживое. Даже цветы.

Рядом послышался шелест, на который я не обратила внимания, ведь рядом было множество деревьев, чью листву мог колыхать ветер.Вдруг чувствую, как будто кто-то направляется ко мне, и быстро оборачиваюсь.

— Привет, — лаконично начала Мэри. Я не ожидала её увидеть здесь в таком необычном амплуа: грустном, печальном, а главное тоскливом.

— Привет, — без особо интереса отвечаю, переводя взгляд на могилу матери. Мэри становится рядом со мной и тоже смотрит туда же.

— Это могила твоей матери? — без извинений, которые так часто любили вставить другие, спрашивая о мертвом, говорит она.

— Да, она умерла два года назад. — У меня появился новый вопрос. — А что ты делаешь на кладбище?

Какая прелесть, она оказалась на том же кладбище, где похоронена моя мать. Какое же замечательное совпадение! Ну просто донельзя!

— Сегодня годовщина смерти моей подруги. Принесла её любимые цветы и сладости. А щас жду ещё одного человека, он попросил подождать.

— Благородно, — коротко заключила я. — Ну и, соболезную, — добавила после того, как подумала, что не слишком вежливо звучала. На самом деле, мне не особо было дело до этого.

— Можно и без соболезнований, тебе же всё равно, — более веселым тоном ответила она.

— Ну да, ты права. Тогда задам другой вопрос: кого ждешь? — На самом деле этот вопрос меня тоже не особо интересовал. Но я подумала, что нужно как-то продолжить диалог, чтобы по итогу я и закончила его.

Красиво, лаконично и дипломатично. Да, в этом вся я.

— Не думаю, что ты знаешь его, с учетом того, что раньше я тебя здесь не видела.

Ну началось. Снова.

— Это ты меня не видела, — с небольшой злостью пробормотала я. — Другие видели.

— Но я тебя не видела, значит и его ты навряд ли знаешь, — объяснила она, будто бы я пятилетний ребенок.

— Не обязательно, — опровергла я, не меняя тона.

— Хорошо. Ты знаешь Спенсера? Тебе говорит это имя что-то?

Хах, какое забавное совпадение.

— К сожалению, говорит кое о чем неприятном, — горькая усмешка.

— Вы знакомы? — удивилась Мэри. — Он мне не говорил об этом, — процедила она. Тон её слов поменялся. Будто бы она была зла на Спенсера, а не за произнесенные мной слова.

— Ну, не то, чтобы знакомы. Я знаю его, случайно встретились, — оправдательно говорила я. Почему-то сейчас мне хотелось отрицать любое наше взаимодействие.

— Странно, что он мне об этом не рассказал. Я о тебе рассказывала ему, а он мне ничего не сказал. Ну и кретин! — зло выбросила Мэри, а потом добавила: — Чёрт, мы же на кладбище. То есть без черт. Просто на кладбище.

Меня такая поправка заставила немного усмехнуться.

— Но это все еще странно, — продолжила Мэри. — О тебе, как я думаю, он точно бы упомянул.

— Думаю, рассказывать не о чем в целом. Мы ни о чем таком интересном не разговаривали, — соврала я.

— А об неинтересном?

— Да там действительно ничего такого не было, о чем, наверное, рассказывают друзьям, — уклонилась от ответа я. — Вы же друзья…или? — с сомнением предположила. Почему-то вторую часть моей мысли я упорно отрицала, не произнося в слух, будто бы это может оказаться правдой, если озвучу её.

— Мы не просто друзья, мы — лучшие друзья! — уже радостно заявила она, но я заметила отчетливый укор в этих словах. Будто бы это была претензия к нему за то, что не рассказал ей ничего, несмотря на то, что они лучшие друзья.

Однако, почему-то эти слова мне было приятно слышать. Да уж, жить в фантазиях не особо прекрасно. А если бы был другой ответ, я относилась бы к ней иначе? Это неправильно…мне же плевать. Чтобы не разочаровываться, нужно не очаровываться. Нужно придерживаться этого. Мое отношение к человеку не должно зависеть от наличие отношений с кем-то определенным.

— Ну, я думаю, ничего страшного не произошло, — скромно предположила я, скрывая за этим облегчение. — Хотя, — с долей иронии начала, — можно его чуточку наказать за такой поступок.

За обман.

— Я думаю о том же. — Мэри согласилась с моей идеей. Она повернулась, чтобы посмотреть в начало кладбища. — Он опаздывает уже на тридцать минут! При том, что никогда не опаздывает. Не знаю, что я с ним сделаю, когда увижу! — со злостью добавила она.

— Почему вы встречаетесь на кладбище? — вдруг спросила я.

— Потому что та, что здесь похоронена — его бывшая девушка. Они конечно расстались ещё задолго до того, как она умерла, но он всегда приносит ей цветы, в знак уважения.

— Какие Вы благородные с ним.

— Ну, если бы не она, наверное, мы с ним так никогда и не подружились, — рассудила она. — Так-то я знаю его с детства, но мы не особо ладили, но когда моя подруга начала с ним встречаться, то нам пришлось объявить перемирие.

— Из-за чего Вы не ладили? — поинтересовалась я. — Хотя, за то время, что мы с ним поговорили, я, наверное, догадываюсь.

— Меня раздражала его беспечность, несерьезность. Он мог легко наплевать на устоявшиеся правила, и сделать так, как хочет. Наверное, из-за того, что я так не могла раньше, меня это и раздражало, — размышляла Мэри. — Ну и он иногда делает не подумав соответственно. Особенно когда что-либо говорит.

Понимаю. Но не его, а объяснение Мэри.

— Но меня удивило то, что к моей подруге он относился серьезно, — продолжила она. — Спрашивал, что она любит, куда её лучше сводить.

Пока она говорила эти слова мне стало немного, совсем капельку неприятно, будто даже больно. Ведь по всем законам он все ещё любит её, и всегда будет помнить о ней. Хотя, это ведь и хорошо? Это мои мысли неправильные. Снова. В целом, мне все равно же…так что зачем думать об этом?

— Восьмое чудо света получается, — с натянутой улыбкой ответила я.

— Точно-точно, — согласилась она, не заметив моей наигранности. — Когда она погибла, то мы стали ближе общаться, это горе сплотило нас в какой-то мере. И с тех пор мы лучшие друзья, хотя он все же иногда раздражает меня. Например, как сейчас, — вновь с упреком проговорила она.

Она избегает причины смерти своей подруги? Или мне так кажется.

— Слушай. — Я посмотрела прямо ей в глаза. — Это конечно бестактно, но почему твоя подруга умерла? Точнее, от чего, — быстро поправила свой вопрос.

— Самоубийство. Утонула в реке, — безэмоционально ответила она. — Больше я ничего не скажу. Я и сама не знаю почему.

— Звучит как два разных утверждения. Хотя, не буду об этом сейчас говорить, — я захотела поменять тему. — Я тоже сталкивалась с потерей близких. Правда, на год раньше, чем ты.

— А почему ты пришла на могилу матери? — Она посмотрела на надпись, выгравированную на мраморе.

— Хороший вопрос. На самом деле я редко бываю тут. В отличие от Вас, я, наверное, не такая благородная.

— Но почему? Это же мама…

— Мы не особо были близки раньше, — вдруг произношу мысль, которую не хотела озвучивать. — А сейчас, в связи с некоторыми событиями, мне бы хотелось вернуться в прошлое и все исправить. — Я не хотела этого говорить, но почему-то сказала. Не понимаю, почему вообще рассказываю это всё ей. Будто бы она поймет меня.

— Мне бы тоже хотелось вернуться в прошлое, чтобы узнать причину. Испытываешь такие ужасные чувства, когда тебя спрашивают о причине суицида, а ты не можешь ответить, потому что всё было хорошо до этого.

— А я никогда и не интересовалась, а теперь, когда мне хочется этого — не имею возможности.

— А я и не думала, что мне это будет интересно, — с грустью заключила Мэри. — А что такого произошло, что ты пришла сюда? Почтить память или что-то типо такого? — вновь задала она похожий вопрос.

Хотела бы я знать ответ на этот вопрос.

— Я не знаю, — рассеянно проговорила я. — Мне казалось, что придя сюда, сделаю себе легче. Узнаю ответы на вопросы, подумаю, что делать дальше, но как-то не работает, — без энтузиазма закончила я. — А хотелось бы…

— Хотелось бы, — соглашается Мэри. — Но единственное, что получаешь — новые навязчивые мысли.

— Да уж, навязчивые мысли — грустный симптом от смерти кого-то, — по-философски сказала я.

Каждый погрузился в свои мысли, стоя около одной могилы. Я не могу заглянуть в голову Мэри и узнать о чем она думает, но подозреваю, что это было прошлое. А я пытаюсь переступить ту грань, отделяющую меня от прошлого матери. Но чтобы это сделать, мне нужно переступить себя. Искать ответы на вопросы, а не сидеть дома, загружая голову все новыми и новыми коробками с мыслями.

Вдруг Мэри обернулась, и я проследила за ее взглядом. Смотрели мы на одного человека — на Спенсера, но одолевали нас разные эмоции. Я поняла, что сейчас нужно уходить, ибо иначе мне придется вступить с ним в диалог, чего я не желала.

— Что ж, тогда я пойду, — сказала я прежде, чем Спенсер успел дойти до нас.

— Ты уже уходишь? Ну уж нет.

— Ну уж да.

Я не дала ей договорить, и мысленно обозначив мое поведение как «побег», начала приводить его в действие. Начинаю постепенно удаляться от нее, и понимаю, что чем дальше, тем быстрее столкнусь с ним, чего я хотела бы избежать. Но в целом это было возможно предотвратить — просто не смотреть на него. Я старалась не смотреть на него, а вдаль, или на какие-то деревья, но даже так заметила странную перемену в нём. Когда мы с Мэри только посмотрели на него он был в приподнятом настроении, даже радостном, но как только я начала отходить от нее, у него было как будто бы недоумение. Что, думал я останусь, раз тут ты? Никогда. Я не остаюсь здесь как раз-таки из-за тебя.

Не знаю, почему мне хотелось избегать его. Это будто было на каком-то подсознательном уровне, на который не могу взобраться, чтобы узнать ответ. Я не ненавижу его, но все равно хочу избегать любого контакта с ним. При этом осознавая, что его поведение на мероприятии это лишь помощь Даниэлю. Получается, благородная цель. Но это не вызывает во мне позитивных эмоций на счет него, не смягчает мое отношение.

Я вообще не понимаю, что чувствую по отношению к нему. Это странно…

Не ненависть и не приязнь, но что это тогда? Никто не будет просто так избегать человека просто так. Но какова причина? Я не знаю.

Прохожу около него, и чувствую его взгляд, проходящийся по мне, но не отвечаю. Уверена, он знает о том, что я сбегаю.

* * *

Выйдя за пределы кладбища я не ухожу, а останавливаюсь. Не знаю зачем, но я ищу глазами Мэри и Спенсера. Мне хотелось понаблюдать за тем, как они общаются. Какие они с друг другом, ведь вместе я их никогда не видела. Отличается ли их поведение, когда они вместе?

Я смотрела, как Мэри яростно жестикулировала, что-то говоря ему. Он же выставил руки вперед, как будто в знак примирения или успокоения. Потом она смирилась, и сделала пару шагов вперед к направлению, по которому пришла ко мне. Он пошел за ней, но вдруг остановился и обернулся. На меня. На секунды мы встречаемся взглядами, но я быстро оборачиваюсь и иду к ближайшему месту, где можно перейти дорогу.

* * *

И вновь я возвращаюсь к вчерашнему дню. И вновь мне предстоит разговор с мистером де Видом, только различие в том, что сейчас это — неизбежность. Я могу оттягивать это на час, два или несколько, но с другой стороны это же и большая глупость. Чем быстрее произойдет неизбежное, тем проще будет потом. Говорят, что дозированная информация делает легче, но я знаю, что любая доза вызывает привыкание, поэтому предпочитаю вовсе не начинать пробовать.

Все-так я снова стою около входной двери. Никогда не думала, что не захочу возвращаться домой. И почему-то мне тяжело это воспринимать уже как что-то родное. Очень быстро этот дом стал просто местом, где жил мистер де Вид. Так говорят, когда приходиться отвечать про адрес не особо знакомого человека. «Пройдите налево, через квартал будет дом, где проживает мистер Марсель де Вид, бежевый такой, другого такого не нет!»

Это всё глупо, Бри. Возьми себя в руки! Ничего ужасного не происходит. Просто поговорить, тебя никто не убьет! Да и если что-то и произойдет — явно не смерть.

Это дает мне небольшую уверенность, и я захожу внутрь. Вновь было тихо. На подсознательном уровне чувствую, что мистер де Вид всё же дома, но лучше удостовериться в этом самостоятельно.

В голову начинают закрадываться вновь тревожные мысли, которые могли сбить меня с пути, но я постаралась переключить свой мозг на одну из песен, которую недавно слушала.

Что ты будешь делать, когда останешься одна?

И никого не будет рядом?

Ты убежишь и будет очень долго прятаться.

Не лучшая песня для смены фокуса, но в голове зазвучали яркие аккорды гитары, и это придало мне большей уверенности. Сейчас — или никогда.

Поднимаюсь на второй этаж. Дверь ещё не заменили. Я решила начать с кабинета мистера де Вида, который был недалеко. Взгляд мимолетно упал на библиотеку, куда мне так хотелось сейчас попасть, чтобы сбежать ото всех в какой-нибудь книге. Так, никаких посторонних мыслей! Только мистер де Вид и песня!

Сделала несколько легких ударов по двери, чтобы узнать, там ли мистер де Вид.

— Кто там? — послышался голос из-за двери.

Он там. Очевидная мысль пронеслась в голове и вызвала учащенное сердцебиение. Спокойствие. Тихо. Все нормально.

— Я, — как можно более уверенно ответила.

Ответа не было, и я вхожу. Через пару секунд увижу его. И я вижу его.

Мистер де Вид сидит за своим рабочим столом, раскурив сигарету. Сразу, что мне бросилось в глаза — его вид: потухший, тоскливый. Его волосы были небрежно уложены, в отличии от его обычной укладки — строгой, правильной и прилизанной. Рубашка была расстегнута на несколько пуговиц, а на нём был его спальный синий халат. Несмотря на то, что был день, шторы были плотно задернуты, а сам он сидел почти в кромешной темноте. Его силуэт я могла рассмотреть благодаря лампе на столе.

— Я ждал тебя, — баритоном сказал он.

— Я Вас тоже, вчера, — сказала я, почувствовав в своих же словах толику обиды.

— Ты всё знаешь, — утверждает он.

— Знаю.

— Что именно? — Он впервые посмотрел на меня.

Почему его взгляд так холоден теперь? Почему не ощущается родным? Разве я заслужила такого?

— Вы были знакомы с моей матерью ещё задолго до того, как сошлись вновь. Вы бросили её. Вы украли письма, — наверное, в этом тоне можно было увидеть упрек, но это был не он. Это были перечисленные факты.

— Был. Не бросил. Украл, — поочередно отвечал он.

— Почему Вы отрицаете, что бросили её? — с небольшой злостью спросила я.

— Потому что это не так, — раздраженно отрицал он. — Конечно, Даниэлю проще сказать, что я её бросил, но это только он так думает.

— А что думаете Вы? — вдруг плавно вклинился мой вопрос в его слова. — Вы не подумайте ничего, я не буду осуждать, я просто хочу знать…

— Я не бросал её, у меня не было выбора. Представь, что у тебя есть возможность исполнить мечту, — эмоционально начал он, — и у тебя стоит выбор между любовью и карьерой. Заключить контракт с известным издательством, это была моя мечта на яву, но всё это омрачилось тем, что Мэри не хотела переезжать в США. В Голландии у нее была семья, карьера, и, наверное, естественно, что она не хотела никуда уезжать. Но я тогда подумал, что она может сделать это ради меня. — Он отвернулся от меня, сделав затяжку. — Однако Мэри не сделала этого. В какой-то мере я не осуждаю её, это правильное решение. Не за чем менять стабильность на что-то авантюрное. Но это я думаю так сейчас, тогда же мое мнение было иным. Я был чересчур эмоционален, ревнив, поэтому принял такое же инфантильное решение — расстаться с ней и уехать.

— Но почему вы не могли продолжить отношения на расстояния? — задала встречный вопрос я.

— А какой смысл? — Вдруг он посмотрел мне прямо в глаза. — Я бы вечно ездил туда сюда из США в Голландию. Конечно, я мог вернуться в Голландию, но зачем? В штатах у меня было всё, кроме неё, а главное, тут была исполнима моя мечта. Чтобы ты выбрала: исполнить мечту или бросить всё ради любимого.

Я задумалась, но сразу поняла, что ответа не будет. Раньше я много раз рассуждала о каких-то понятиях, сложных вопросах, но не о таком.

Я не знаю, что выбрала бы.

Может ли любовь быть сопоставима с исполнением мечты? Так ли она сильна? Не зря же про неё пишут множество книг и стихотворений…

Но только на основе их не сделаешь же вывод, а своего жизненного опыта у меня.

— Не знаю, — озвучила свою мысль я.

— Поэтому, наверное, ты считаешь меня Божей тварью, — без злости сказал он. — Я же знал, что какой бы сильной не была любовь, мечта важнее, поэтому принял очень тяжелое для меня решение. Ты не представляешь каково это, бросить всех: семью, девушку, друзей.

— Но почему Вы перестали общаться с Даниэлем? — поинтересовалась я. Мне хотелось услышать его мнение по этому вопросу.

— Я хотел полностью отдалиться ото всех. Когда тебя ничего не связывает с прошлым, не напоминает, проще жить настоящим и строить свою жизнь.

— Звучит разумно, — согласилась я.

Его слова звучат логично, но почему-то я не могу избавиться от чувства обиды и разочарования.

— Зачем Вы украли письмо, которое дал мне Даниэль? — этот вопрос интересовал меня больше всего.

Он ответил не сразу.

— Я не крал, — вначале сказал он, а потом продолжил: — В доме был кто-то ещё. То есть я взял письмо, но погрома не устраивал. Я не сжигал ничего, и не переворачивал все с ног на голову. Был кто-то ещё.

— Но почему тогда никто не видел, как Вы вернулись? Даже не слышали, — усомнилась в его словах, но в тайне почему-то была рада.

— Почему же не слышали, я думаю вполне слышали, но не говорят об этом, — сказал он, как будто это было что-то очевидное.

Это почему-то мне не пришло в голову сразу. Как глупо…

— Но какой прок им молчать об этом? — задала соответствующий вопрос я.

— Страх: перед чем-то или кем-то. Если бы они сказали, что слышали, как я приходил, то очевидно, погром был устроен мной, и я потом просто сбежал, чтобы меня не поймали. Следовательно, полиция пойдет по моему следу и поймает. Поэтому им лучше молчать, чтобы, как минимум, не лишиться работы.

— Но разве им не лучше будет, если они найдут другое место работы, более безопасное? — поинтересовалась я, потому что эта мысль показалась мне логичной.

— Никто не платит также как я, деньги в нашем мире решают всё, — с какой-то легкой грустью сообщил мистер де Вид.

— Ладно. Но зачем Вы ушли? — вновь спросила я.

— Зачем? — риторически произнес он. — На самом деле просто в паб. Когда вновь окунаешься в прошлое, от которого пытался избавиться, то иногда хочется сбежать в то место, где никто не знает об этом. В то место, которое не напомнит.

— Понимаю, — согласилась я, вспомнив свой поход на кладбище.

— Только сделал я это очень не вовремя. Если бы я не ушёл… — Он стряхнул пепел.

— Если бы я не ушла… — также ответила я.

— Если бы хоть кто-то остался дома. Воришка подобрал идеальное время, — нехотя признал мистер де Вид. — Ты ушла, я тоже. Лиззи с кухаркой тоже не было. Садовник был на обеде скорее всего. Даже если закрыть дверь, то всегда найдётся возможность проникнуть внутрь.

— Ваша комната была заперта изнутри, — вспомнила я, — но внутри никого не было, также кто-то зажигал камин.

— Я тоже заметил, что кто-то пользовался камином. Возможно что-то сжигали, но что? У меня навряд ли есть то, что может кому-то навредить или скомпрометировать.

— У Вас нет предположений кто это может быть? — мне показалось, что я сказала это, как истинный следователь.

— Честно говоря нет. Прислуге своей я доверяю, исключаем тебя и Лиззи. У моего круга общения навряд ли найдётся мотив, мы редко общаемся, да и они доброй души люди, — мягкая улыбка. — Остаётся только один человек, с которым у меня натянутые отношения — Даниэль.

— Не думаю, что это он, — усомнилась я. — Иначе бы он не передал мне эти письма и не рассказал бы про прошлое матери.

— Возможно. Да я и не могу придумать мотив для него. Хотел как-то насолить мне за прошлое? Он мог сделать это и раньше, сейчас это бессмысленно, как я думаю.

— Согласна. Но кто если не он?

— Хотел бы я знать, но думаю, чуть позже у меня появятся мысли, ибо нужно понять, что именно сожгли.

— Ну да. Кстати, — неуверенно начала я, — почему Вы так и не помирились с Даниэлем? Уже прошло столько времени.

— Не думаю, что в этом есть смысл, — как будто нехотя выдавливал из себя слова он. — Прошло слишком много времени.

— Вот именно! — неожиданно воодушевленно начала я. — Прошло уже много времени, почему бы не начать вновь общаться?

— Думаю, его эта идея не особо обрадует.

Вот его эта идея как раз-таки и заинтересует.

— Думаю, наоборот.

— Это он тебе так сказал? — недоверчиво поинтересовался мистер де Вид.

— Нет, он об этом не говорил, но я думаю, что недалека от правды, — более уверенно произнесла.

— Время всё расставит по местам, — нейтрально закончил он. — Кстати, экзамены, которые ты просила, будут завтра, вся информация у тебя в комнате.

— Спасибо.

Разговор был окончен, и я с облегчением уже хотела уйти, как вдруг мистер де Вид начал говорить:

— Кстати, спасибо тебе.

— За что? — искренне удивилась я.

— За то, что не ненавидишь меня.

— Да ладно Вам, — смущенно ответила я. — Успеете еще сказать мне спасибо за что-то более существенное, чем это. Времени ещё много.

— Этого вполне хватит, — мягко сказал он.

— Пусть будет так.

И я наконец покинула кабинет, оставив мистера де Вида одного.

Часть 2.2

VIII

Июньская пятница была чересчур щедрой, даря слишком большое количество тепла окружающим, от чего такие люди как я, прятались от неё в закрытых помещениях, и изнывали от плавящегося мозга. Как только прозвенел будильник, означающий начало нового дня, я ещё не подозревала, что ближайшие несколько часов будут мукой для меня.

Экзамены в самый знойный день — настоящее наказание. По крайней мере была единственная радость, что это всего лишь математика, с ней я точно легко расправлюсь, если, конечно, мой мозг не расплавится раньше.

Изначально у меня была идея дойти самой до школы, она не так уж далеко, но также была и ещё одна причина, почему я хотела сделать это сама, а не доехать. Эта причина — разгрузка мозга во время прогулки, однако, увидев степень щедрости солнца, эта идея быстро отпала. Поэтому, взяв карандаш, и пару распечаток, я всё-таки поехала на машине.

На улице было практически пусто, из-за чего я быстро приехала, и припарковалась рядом со школой. Единственное, что меня расстроило — отсутствие парковочных мест на территории школы, они все были заняты, от чего мне потом придётся идти до машины.

Сама школа не вызвала во мне какого-то чувства восхищения, как вызвал бы Оксфорд или Гарвард. Конечно, она была построена во всем канонам эстетики: тёмный камень, шпили, зелёный сад во дворе школы, но в этом не было ничего завораживающего, особенно в летний день. Возможно осенью я буду восхищаться, и с радостью буду просыпаться утром, только чтобы увидеть это здание в осеннем наряде, но сейчас такого желания не возникало. Поэтому я просто взяла карандаши, распечатки, и направилась к директору.

Внутри здание было довольно тёмным, а свет поступал лишь из окон, из-за чего я попеременно шла то на светлом квадратике, отражавшемся на полу, то на темном, пока не дошла до кабинета директора. Ещё раз посмотрев на табличку, и точно убедившись, что это именно кабинет директора, я постучала.

— Входите! — раздался голос строгий голос из-за двери.

Я немного даже испугалась, но быстро поняла, что это пустой страх, мне нечего бояться, это всего лишь экзамен, который почти ничего не решит. А директор — не маньяк, а просто серьёзный человек.

Я аккуратно вхожу, закрывая сразу за собой дверь, и понимаю, что директор — старый друг мистера де Вида, у которого мы были на мероприятии по случаю открытия нового корпуса этой школы. Это немного расслабляет меня.

Сам он был довольно добродушным по виду: плотный, с круглым лицом, прилизанной укладкой, в клетчатом костюме, и странными круглыми очками.

— Ох, Бри! — ласково воскликнул он, — я рад тебя видеть! Точнее не ожидал, но рад, — поправил он свои слова. — Меня зовут Маллоки Хамфри.

Да знали бы Вы, что я тоже не ожидала от себя такого, но вот чудеса какие!

— Здравствуйте, — прежде всего сказала я, — мне приятно это слышать, — слегка улыбнулась, чтобы поддержать его настрой.

— Почему же ты решила пойти в школу, а не продолжить домашние обучение?

Хороший вопрос, на который бы мне тоже хотелось знать ответ. Это было импульсивно, выплеск накопившихся эмоций, желание отстраниться от дома, где произошло столько всего. Мне не хотелось находится в нём одной.

— Захотелось сменить обстановку, — лаконично ответила я, — как раз выпускной класс.

— Это хорошее решение, — поддержал он меня. — Смена обстановки позволяет расширить кругозор, завести новые знакомства, которые могут стать ключевыми, ну и конечно же это пространство для идей и реализации своего потенциало, поэтому ты молодец, что решила ходить в школу.

— Надеюсь, всё будет так, как Вы говорите, — решила не менять тон разговора.

— Какие ты хочешь взять предметы на новый учебный год?

— А какой список предметов?

Он дал мне листок, где было перечисленно

множество предметов, от органической химии до углубленного английского. Я сразу глазами начала искать букву “Л”, где по моим мыслям должно быть все, что связано с литературой.

“Углубленное изучение английской литературы”

“Английская литература”

“Международная литература”

“Мифология в литературе” — факультативный курс, длится в течении первого семестра, итог — экзамен.

“Углубленное изучение поэзии”, — факультативный курс, длится в течении первого семестра, итог — экзамен.

Опустившись ниже, мне были представлены предметы, связанные с английским:

“Древний английский” — факультатив, длится в течении первого семестра, итог — экзамен.

“Современный английский язык”

“Английский язык”

Мне хотелось выбрать всё, ибо каждый предмет казался мне интересным.

— А у меня есть ограничения по количеству? — спросила я.

— Нет, у тебя будет один обязательный предмет — математика, остальное уже твой выбор. Но также тебе нужно будет обязательно вступить в какой-либо клуб или кружок, как там у Вас это называется.

О Господи! Только не это…

— Ладно, — более удрученно ответила я, а после галочкой начала отмечать предметы, которые хотела выбрать, и вернула обратно директору.

— Как много предметов, связанных с литературой! — удивился он. — Хочешь связать свою жизнь с литературой или писательством?

Самой бы знать, с чем я хочу связать жизнь.

— Я пока точно не знаю, мне просто нравится литература.

— Когда что-то нравится — уже хорошо, отличная почва для выбора дальнейшей сферы деятельности.

— Надеюсь, так и будет, — согласилась я, но верила в это не особо. Увлечения это просто увлечения, вряд ли они могут стать чем-то большим.

— Сейчас мы подождём ещё одного человека, он пересдает сегодня переводной экзамен, и я Вас двоих отведу в нужный кабинет.

О нет, я думала одна спокойно сдам и уйду, но нет же, нужно кого-то ждать. По крайней мере взаимодействовать с ним не нужно.

— Может Вы с ним подружитесь, как раз первое знакомство будет, — ободрительно рассудил директор.

— Возможно.

Точно нет, пока что мне новых знакомств хватит, и так уже достаточно потрясений на голову.

— С минуты на минуту он должен быть, — вновь сказал мистер Хамфри, и как только закончил, раздался стук в дверь. — Входите! — громко ответил он.

Я не обернулась, чтобы посмотреть на нового посетителя, эта возможность не особо радовала меня, и ещё больше раздосадовала, когда я услышала знакомый голос:

— Я чуть не опоздал, извините пожалуйста, мистер Хамфри, — впопыхах сказал Спенсер, не успев отдышаться.

Только не это. Только не это! Как черт возьми это случилось таким образом.

— Прощаю, мистер Бельмондо, — радушно сказал директор. — Вам бы стоило поучиться пунктуальности у мисс ван дер Бил, — обратил на меня внимание мистер Хамфри.

Я чувствовала на себе прожигающий взгляд Спенсера, но не хотела поворачиваться, чтобы взглянуть.

— А что здесь делает мисс ван дер Бил? — я отчетливо заметила дольку ехидства в его вопросе. Уверена, он скрестил руки на груди, сказав это.

— Мисс ван дер Бил сдаёт экзамен, и я подумал, что будет проще поставить тех, кто пересдает, и тех кто сдаёт в один день, чтобы не создавать проблем преподавателям.

— Мисс ван дер Бил переводится к нам? — с наигранным удивлением вновь спрашивает он. — Мы всегда рады новеньким!

Я ответила быстрее, чем успел что-либо произнести мистер Хамфри.

— Да, мисс ван дер Бил переводится сюда, — раздраженно ответила я, резко повернувшись к нему. Он смотрит прямо мне в глаза, но теперь это взаимно. — Думаю, мистер Бельмондо, Вам нужно скорее пересдать, — сделала акцент, — экзамен, а мне сдать, поэтому не будем терять время на бесполезные вопросы.

Его видимо позабавил ответ, раз он слегка улыбнулся, но в этом читалась насмешка. Но я оказалась права в том, что руки у него действительно скрещены на груди.

Да смейся сколько угодно, мне плевать.

— Думаю, и правда пора уже, — сказал директор, не заметив, что мой ответ имел личный характер.

Помеха в вида Спенсера не должна портить мне настроение, поэтому просто буду игнорировать его присутствие.

Мистер Хамфри встал из-за своего стола, и подошёл к двери.

— Идемте.

Я хотела выйти сразу вслед за ним, но вдруг Спенсер быстро оказался рядом с дверью и открыл её.

— Дамы вперёд, — обольстительно произнёс он.

— Какая щедрость, мистер Бельмондо, — саркастично удивляюсь. — Благодарю Вас, — говорю я, а потом выхожу из кабинета, а он за мной.

Мистер Хамфри был в паре шагов от нас, и мы быстро нагнали её, а через пару миныт оказалась около кабинета.

— Ну, что же, удачи Вам, — сказал директор, после чего удалился.

Сразу после того, как он ушёл, я хотела зайти в кабинет, но как только я поднесла пальцы к дверной ручке, почувствовала на своём запястье прохладу.

— Что ты делаешь? — укоризненно прошипела я.

— Постой, не так сразу! — тихо сказал я.

Я опустила руку.

— Да что такое? — также шёпотом спрашиваю я.

— Я не могу войти туда так сразу!

— О Господи, ты боишься что ли? — Моё настроение заметно улучшилось после этого предположения.

— Нет! — оправдательно отрицает он, но я понимаю, что это ложь. — Мне нужно набраться моральных сил, прежде чем войти. Это моя последняя попытка сдать…

— Что ты сдаешь?

— Геометрию… — нехотя произносит он.

— Не разделяю твоего страха, геометрия довольно простой предмет, если разобраться в ней.

— Ты не особо мне помогает, мисс ван дер Бил, — нервно говорит он, пытаясь при этом внести в слова иронию.

— Я и не пытаюсь этого делать, — произношу, как очевидный факт.

— Не будь такой злой, помоги мне, — более жалобно просит он, положив обе руки мне на плечи.

— Во-первых, убери руки, во-вторых, я тебе ничем помочь не могу.

— Не уберу, пока не поможешь. Ну, пожалуйста! — вновь умоляюще просит он.

Если он так продолжит, я же могу и согласиться…

— Да я ничем помочь не могу, — пытаюсь достучаться до него. — Если бы так хотел сдать — давно бы сдал, сейчас уже ничего нельзя сделать. Так что перестань, и убери руки.

— Мисс ван дер Бил… — Он наклоняется ко мне, и наши лица оказывают на одном уровне. Я чувствую его дыхание на себе, и взгляд, проходящийся по каждой частичке моего лица. Он смотрит мне в глаза, а потом постепенно расстояние между нами сокращается, и мое сердце начинает биться чаще. Предательски чаще. Но тут я слышу его шёпотом рядом с моим ухом:

— Ты можешь оказать мне незаменимую помощь. — Его горячее дыхание проходится по коже, от чего тело покрылось мурашками.

Но я на такое не поддамся.

— Мистер Бельмондо, — строго начала я, чуть отстранившись от него. — Таким способом уламывают на секс, а не просят о помощи. — Я руками поворачиваю его голову чуть в сторону. — Видите кабинет? Берете, идёте туда, и сдаете экзамен, уверена, на проходной балл Вы сдадите. Не устраивайте драму!

Мне нравилось то, как мы перепрыгивали с “ты” на “Вы”.

— Это не драма, это трагедия, — чуть улыбнувшись, произносит он. Спенсер касается своими руками моих, которые всё ещё были на его лице. — Мне правда нужна помощь.

— Послушай, — я высвободила свои руки, — а если бы меня не было, чтобы ты делал?

— Отдался судьбе, что-нибудь придумал бы, но мне повезло и тут есть ты, так что нет смысла употреблять сослагательное наклонение.

— Ну ты как ребёнок, честное слово, — обессилено сказала я. Его действительно нельзя наставить на путь истинный что ли?

— Детям нужна помощь! — еще более воодушевленно сказал он. — До начала экзамена осталось пару минут, давай придумаем план по моему спасению!

Видимо, он от меня не отстанет. Ну что за безвыходная ситуация.

— Я вся во внимании, — все-таки согласилась.

— Правильное решение, буду твоим должником, если всё получится, — его радость чувствовалась даже в воздухе. — Смотри, если мы сдаём один экзамен, то задания у нас будут одинаковые, только, скорее всего в разной последовательности. Мне не нужно экзамен на максимальный балл, только 6 заданий, а лучше 7, чтобы сдать на “C”. Напиши мне 4 задания с кратким ответом, только добавь какие-нибудь цифры из задания, чтобы я понял к какому заданию относится ответ, и 3 развернутых, выбери самые лёгкие, в одно-два действия. Я оставлю лист бумагу и карандаш в туалете сейчас.

— Так он же разделён на женский и мужской. Какой-то плохой из тебя стратег, не проще будет если я сразу оставлю в женском, а потом просто подложу в мужской. Например, в первую кабинку.

— Ну да, не подумал, хорошо, сделаем так.

— Думать иногда полезно.

— Ну что, по рукам, мой криминальный коллега? — проигнорировав мои слова, он протянул мне руку.

— По рукам, — я пожала в ответ.

* * *

Миссис Лайн была довольно приятной женщиной, не смотря на то, что Спенсер явно с ней не ладил. Но с другой стороны, а кто захотел бы поладить с ним? Ну-ка, не слышу ответа. Правильно, никто! Поэтому я сразу составила свое мнение о ней, более правильное, как я думаю, ведь объективно, она — явный профессионал своего дела, при этом очень терпеливый, и, что было важно для меня, у нас с ней было взаимное уважение к друг другу.

Она не участвовала в нашем плане напрямую, но важно было создать соответствующую атмосферу для воплощения задумки.

Помимо нас пришли еще пару учеников, которые также пересдавали математику. Это было хорошо, тем более Спенсер сидит за одним из них, но не сдаст ли этот кто-то его — хороший вопрос. Обычно культура “сдачи” ученика за списывание здесь развита, и это не осуждается, хотя, может они поймут, что коллеги по несчастью и не сделают этого. В любом случае это уже проблема Спенсера, я сделала все, что хотела, поэтому меня продолжение всей этой истории не касается.

Но если все же его поймают, не будут же они делать сверку почерков? Надеюсь нет, иначе они с легкостью выйдут на меня. Тогда лучше, на всякий случай, запишу ответы другим почерком.

Сам экзамен был действительно не сложным. Будучи на домашнем обучении, я это проходила очень давно, поэтому задачи на теорему синусов и косинусов, а иногда и Пифагора, не особо меня удивили. Первая часть была с краткими ответами, и в процессе решения я мысленно отбирала то, что потом напишу ему. Самое сложное было запомнить все краткие ответы, которые я выбрала, потому что при этом нужно было обозначить, что это именно это задание. Я решила пойти от обратного. Ответ: 12. Мы получаем 12 если извлечем корень из 144.

Но цифры для сложения или вычитания запомнить сложно будет, может просто написать, что это при сложении цифр в задании получается 144? Но он не поймет, ибо там же все равно нужно цифры в квадрат возводить.

Ладно, нужно искать другой способ. Я могу выйти несколько раз, но это будет странно, и тем более Спенсеру нужно будет успеть все написать. Ладно, тогда нужно положиться на свою память. Запомню две цифры из задачи и напишу ответ. Правда, нужно посмотреть, не повторяются ли они где-то.

Проверив все задания, я воодушевилась, ведь цифры все-таки нигде не совпадали, а значит я могу запомнить как минимум несколько пар. В общей сложности около 14 пар цифр.

* * *

Я написала большую часть пар на листе, предварительно разделив его еще на несколько, потому что нужно оставить место для последующих заданий. Выйдя из женского туалета, направилась к мужскому, который заметила еще при выходе из кабинета директора. Нужно было действовать быстро, поэтому не обнаружив никого, и не услышав посторонних звуков, вошла во внутрь мужского туалета, а затем в первую кабинку. Оставила записку так, чтобы любой другой человек, не являющийся Спенсером, не смог найти. А затем, вновь прислушиваясь к посторонним звукам, быстро вышла.

Войдя снова в кабинет, почувствовала на себе взгляд Спенсера, но не ответила взаимностью, а лишь безразлично села на свое место. Не хватало еще давать повод другим подумать что-то не то.

* * *

Следущие сорок минут прошли для меня в неимоверной скуке, а главное — жаре. Я быстро доделала экзамен, поэтому все свободное время провела над тем, чтобы запомнить то, что хотела написать Спенсеру. Не думала, что так тяжело изображать вид, как будто ты что-то делаешь.

Как только засеченное мной время истекло, повторила тоже самое, что и делала в первый раз, а после, сдав работу, ушла.

* * *

— Бри, как Вы думаете, почему люди лгут? — спросил меня врач.

— Потому что не хотят говорить правды, — не вру я, однако при этом не смотрю в глаза психотерапевту.

— Почему тогда лжете Вы?

— Я не вру.

— Когда?

— Сейчас.

— А если — не сейчас?

— Я не вру.

— Я связывался со Спенсером, он не припоминает таких событий.

— Разве все, о чем мы говорим, не конфиденциально? — раздраженно спрашиваю я.

— Я не говорил ему о Вас, однако он все же не подтвердил Ваши слова. Почему Вы солгали мне?

— Я не лгу, просто ему не хочется признавать, что это было. Конечно, тяжело признать свои чувства к такой, как я.

— К такой — это к какой? — вновь спрашивает врач.

— Больной. Они все считают, что со мной не стоит общаться, когда узнали мой диагноз. Думают, что я могу их затянуть тоже.

— Я слышал другую версию, что это Вы отдалились.

— Они, — с уверенностью заявляю я.

— Бри, чтобы мы могли продвинуться дальше, Вам нужно перестать говорить неправду.

— Я повторяю: в моих словах нет лжи.

— Бри, Вам хочется верить, что это правда, но реальность подтверждает обратное. Чтобы я мог помочь Вам, расскажите правду.

— Какую такую правду? — я яростно встала с дивана, на котором сидела до этого. — Может правду о том, что мои друзья — Спенсер и Мэри — отвернулись от меня, когда узнали о моем диагнозе? Или правду о том, что Спенсер скорее воскресил бы свою бывшую, чем полюбил меня? — Я расхаживала по комнате, произнося вопросы друг за другом, а потом остановилась. — Или, может правду о том, что пока все живут счастливую жизнь, радуются, я гнию заживо, оставаясь на задворках вселенной, испытывая ненависть к себе за то, что ничего не могу.

— Бри, Вы обратились ко мне, значит Вы однозначно сможете выпутаться из своих оков, и я, как специалист, помогу Вам, при условии, что Вы перестанете выдавать желаемое за действительность.

— Но я не вру Вам, эти события действительно были! — Я вновь села на диван.

— Значит Вы по-разному их интерпретируете, — спокойно навел меня на мысль врач. — То есть на одно и тоже событие со Спенсером вы реагируете по разному, соответственно в голове оно запечатлевается также по-разному.

— Например?

— Например, ситуация с экзаменом. По Вашей версии, Спенсер даже не поблагодарил Вас, но из той информации, что получил я, все было не так. Он хотел множество раз Вас отблагодарить, но Вы не позволяли, избегая.

— Конечно, он настолько сильно хотел меня отблагодарить, что как только мы оказывались вместе в одном помещении, он ни разу не подошёл.

— А Вы не задумывались о том, что он хотел сделать это наедине, а не при всех?

— Ну да, конечно. Сделать это при всех, значит подвергнуть себя позору.

— Бри, Вам нужно взглянуть правде в глаза. Вы испытывали сильные чувства к Спенсеру, однако Ваш вектор поведение был направлен на избегание, а не сближение. Как только Вы поняли, что возможно тоже интересны ему, то начали бояться самой мысли, что это может перерасти во что-то большее. Поэтому теперь Вы пытаетесь убедить меня, а главное себя в том, что Вам показалось, что ничего не было. Вот только это было Бри, и если этот факт не принять, мы не сможем двигаться дальше.

— Я не отрицаю того, что испытывала к нему что-то, однако я не думала никогда, что это возможно взаимно.

— Бри, Вы об этом думали, просто Вам проще убедить себя в том, что это не так. Люди все разные, и по-разному проявляют свою симпатию к другу другу, однако все мы понимаем, когда интересны человеку. Подумайте, стали бы Вы его избегать, если бы не почувствовали, что это взаимно?

— Нет… — смущенно ответила я, как будто бы меня застали за чем-то неприличным.

— Значит, у Вас с ним были взаимные не озвученные чувства к друг другу. Теперь перейдем к Мэри. Почему ты ушла из ее танцевального коллектива?