Куклы (гет)

Глава I

Улькиорра сидел на песке с книгой в руках, пытаясь сосредоточиться на философско-поэтическом тоне «Так говорил Заратустра», которую перечитывал иногда и прежде считал едва ли не личной «библией», восхищаясь идеями всеобщего отрицания, стремясь достичь образа мифического «сверхчеловека», благополучно забывая, что это учение некогда навязал ему именно Айзен и оно лишь удачно прижилось, попав на благодатную почву опустевшей души арранкара. Мысли расплывались, расползались, вскользь касаясь повествования, как если бы он только вчера научился читать или страдал от дислексии, утверждения, приведенные в романе, казались вдруг чуждыми и нелогичными, обрывочными, и Сифер, бросив бесплодные попытки ухватить содержание, наблюдал теперь за выцветшей, болезненной пленницей. Орихиме стояла поодаль, щурясь, смаргивая выступившие слезы, провожала взглядом закатное, красное солнце, словно прощалась с ним навсегда, готовая снова вернуться в царство хаоса и тьмы, как та самая Персефона. В груди росла, множилась аки гидра, трепетала тревога, и девушка, молитвенно сложив ладошки, испытывала непреодолимую тягу бежать за искусственным солнцем, тянуть к нему руки, звать по имени: «Ичиго! Ичиго!», чтобы вновь не суметь спасти.

Это повторялось изо дня в день на протяжении месяца — персональный рай Кватро Эспады с безмолвной, исполненной послушания пленницей, бесконечными стопками книг и неторопливым течением времени. Сифер выводил Иноуэ на прогулку, сажал подле себя, будто куклу, и принимался за чтение, стремясь освободиться от тягостных мыслей, заполнить себя чужими жизнями, искусством, наукой. С движением мертвого солнца к горизонту вставала и женщина, принимаясь провожать его взглядом, полным тоски по любимым, по дому, а по возвращении во дворец обо всем забывала. Впрочем, может, арранкару лишь хотелось так думать из банального удобства и уверенности, что так Химе не причинит себе вреда.

— Надо возвращаться, — говорил он сухо, когда пленница, впрочем какая теперь уже пленница, отходила слишком далеко, и, взяв ее под локоть, вел прочь от немого, кислотно-багряного солнца, чей образ, знакомый и близкий, так долго грел сердце Химе.

И не было в ее глазах вражды или ненависти, только замерший в мгновении чужой смерти ужас и пустота, может, оттого, что она в самом деле Улькиорру ни в чем не винила. Сифер смирился. Сифер принял. Сифер запечатал гнев и гордыню, подстроил свой быт под бесполезную, беспомощную нынче принцессу и, разрываясь между подлым удовлетворением от ее абсолютной зависимости от него и раздражением от ее покорности, сделал женщину необходимым аспектом своей скудной жизни.

Хотя, вероятно, саму Орихиме терзания арранкара мало интересовали. За последний месяц она не проронила почти ни звука — холодная, тихая, безучастная ко всему с вечно влажными глазами и бледным лицом; даже кожа ее сделалась ледяной и липкой, почти прозрачной, как у русалки. После трехдневной истерики, которая стала следствием смерти Куросаки, пришло тяжелое, вязкое, как болотная жижа, отупение. Движения стали замедленными, внешние раздражители не вызывали реакции; женщина лениво вращала белками глаз, свесив голову набок, отказывалась от еды, не спала и была не в состоянии обслужить себя. Улькиорра помнил, как чудовищно гневался в те дни на себя, ругал за промахи и опрометчивость, послужившую причиной его проигрышу Куросаки, припоминая даже малейшие ошибки, и, не находя выхода для злобы, срывался на пленнице, что так легко на пару с синигами превратила его философию в ничто. Помнил, как Айзен, истративший слишком много сил на бой с Ичиго, в итоге проиграл главнокомандующему Ямамото и, не сумев создать Ключ Короля, бежал в Уэко Мундо — израненный и униженный, и, когда все ждали от него хотя бы пары слов о дальнейших действиях, лишь обвинял в бесполезности Эспаду, сетуя, что изначально следовало все делать самому. Тяжелые, мрачные дни, свинцовые, полные неопределенности и одновременно отсутствия любых вариантов. Все, что мог Сифер, взявший на себя управление двором, пока Владыка не придет в норму, — это спасаться от уничижительного самобичевания в комнате принцессы, но и ее теперь забрал пусть бы мертвый Куросаки, жадный до чужих душ. Улькиорра ощущал изменения внутри себя, которые принесла внутренняя борьба с синигами и женщиной, старался игнорировать их, и все равно знал, что все теперь по-другому воспринимается. Корил себя за то, что подвел Айзена, и, ненавидящий эти перемены, стремился вернуть всему былой вид.

— Ты понимаешь, что больше никому не нужна? Ты понимаешь, что лишившись своих сил, ты лишь бесполезный кусок мяса? — бросил он Химе тогда очередную, самую заурядную свою угрозу, действенную раньше, схватил за горло и прижал к стене. — Мое терпение не безгранично, — он разжал ладонь, наблюдая, как девушка сползает к его ногам, горбится и трусливо, мелко дрожит. — Ладно, — непозволительно громко вздохнул Улькиорра и потер переносицу. — Ты можешь идти, — и обратился к слуге, замершему у двери с тележкой для еды. — Если она захочет, то поест, — нумерос поклонился и вышел. Кватро склонился над Иноуэ и с легким отвращением начал: — Если ты не возьмешь себя в руки, то… — но женщина даже не изменилась в лице. И он негодовал! Он готов был отдать руку на отсечение, лишь бы вернуть непримиримую личность Орихиме. Поджав губы, понимая, что ничего не добьется, он покинул ее комнаты, почти оскорбленный ее упадком.

И когда вернулся снова, Иноуэ пыталась повеситься в ванной на обрывке какой-то ткани. Он выволок ее в комнату, не встретив особого сопротивления, и попытался забрать тряпку, что та отчаянно сжимала в руках, как девушка вдруг захныкала, завозилась, стремясь избавиться от его хватки.

— Какого черта ты делаешь? — и по запаху гари и остаткам реацу Сифер понял, что ткань, которую женщина отказывалась отдать, — обрывок косоде Куросаки. Не дожидаясь ее реакции, он вырвал тряпку и сжег в слабом пламени серо. Орихиме закричала, схватилась за горло, повалилась на пол, надрывно всхлипывая без слез, и вдруг стала грозить арранкару маленьким кулачком, кривя рот в подобии оскала. Но Улькиорра уже не злился. Взял ее за руку и сел рядом, крепко сжимая, переплетая пальцы, терпеливо ожидая ее смирения. — Или ты всерьез лишилась рассудка, или это я обезумел, раз несмотря ни на что сохраняю тебе жизнь… — мрачно выдохнул он, прижимая к себе несчастную женщину, пока та не успокоилась и не задремала, измученная истерикой, положив голову ему на плечо.

— Улькиорра-сама, — нумерос показался в дверном проеме и, поймав усталый взгляд Кватро, виновато кивнул, — простите, что помешал. Но уже без десяти минут восемь. Скоро в зале заседаний начнется вечернее собрание — первое после возвращения Айзена-сама — все должны присутствовать там.

— Да, — Кватро поднялся, не слишком заботясь о сне Орихиме, которая теперь затравленно озиралась по сторонам, словно впервые оказалась в этой комнате. — Постой, — он медлил с приказом, раздумывая о возможных последствиях для себя, и все же произнес, пристально наблюдая за реакцией подчиненного — шпионов Айзена среди слуг хватало: — Вели перенести вещи этой женщины в мои покои. И пусть поставят еще одну кровать для нее.

— Слушаюсь, Улькиорра-сама, — поклонился тот.

Много позже Сифер испытывал несвойственное ему, смутное чувство стыда за прежнее, неумелое, грубое поведение и отношение к пленнице, лишь служившее причиной ее новых истерик. Однако спустя месяц привык заботиться о ней сам, проникаясь почти отеческим теплом при виде ее попыток поесть самостоятельно или вымыться. Она все так же не говорила, и иногда Улькиорре казалось, что Иноуэ нарочно изнуряет его безмолвием. Впрочем он и сам сделался неразговорчив, сосредоточившись на поиске лекарств для Химе. Каждый день он поил ее отваром зверобоя и мяты, надеясь укрепить и тонизировать нервную систему, научился делать массаж спины, добиваясь расслабления скованных стрессом мышц, водил на прогулки и, набравшись терпения, радуясь неосознанно, что никто не вспоминает о пленнице, ждал, что однажды лечение сработает.

— Улькиорра-сама? — нумерос нагнал его в коридоре, когда Сифер возвращался вместе с Орихиме с улицы. Тот обернулся через плечо, удерживая девушку от дальнейшего движения и видя, как та продолжает шагать на месте, не понимая, верно, куда они идут и почему их привычный маршрут вдруг изменился. — Айзен-сама вызывает вас к себе, — впервые за месяц — закончил за него Кватро.

— Хорошо, — он завел Иноуэ в комнату и усадил на кровать. — Мне нужно уйти, — медленно проговорил он, не надеясь, однако, что она поймет, — на несколько часов, — и бегло осмотрелся, проверяя, убрал ли со стола все, что может стать орудием самоубийства — ручки, карандаши, ножницы и прочее. — Сиди тихо. Если тебе что-то понадобится, то слуга будет у двери, — за весь месяц она ни о чем не попросила, молчаливо покорная, немая, почти мертвая. — Я скоро вернусь, — он вышел, не запирая за собой.

Иногда Улькиорре казалось, что душа давно покинула тело этой женщины, умерла вместе с Куросаки или затерялась среди песков Уэко Мундо, а может, Пустые сожрали ее, оставив наивному, неискушенному Кватро лишь оболочку. И ее поведение удачно подтверждало эти мрачные мысли. Коридоры Лас Ночес, безмолвные, стылые, как утроба доисторического ящера, дышащие безысходностью и опасностью одновременно, конечно, не могли стать домом для слабого человеческого существа, не вышло устроить даже временное обиталище, — Сифер понял это, когда впервые увидел, с какой невыразимой тоской Иноуэ провожает солнце, — безумная, но испытывающая инстинктивную, подсознательную тягу к нему, потому что она его дитя.

Он мерно ступал по гладкому полу замка, петляя коридорами-ребрами, все еще хранившему следы сражений с синигами, размышляя о предмете беседы с Владыкой, полагая, что раз приглашен в личные покои, то разговор будет приватным, и едва не вздрогнул, встретив в дверях Ичимару Гина.

— Добрый вечер, Улькиорра-кун! — приветствовал тот, задержав на мгновение на Кватро лукавый, пытливый взгляд, тщетно надеясь уловить тень растерянности на его лице.

— Добрый вечер! — отстраненно отозвался арранкар, стремясь держаться максимально расслабленно и высокомерно, словно бы оказывал честь говорящему.

— Как дела у Орихиме-тян? — съязвил синигами, продолжая паясничать.

— Женщина в порядке. Благодарю за вашу заботу.

Гин хмыкнул, растянув губы в подобии улыбки, закивал, что-то для себя отмечая, и удалился.

Это негласное противостояние началось еще несколько лет назад с молчаливого согласия Айзена. Тот, имея страсть устраивать подчиненным различного вида проверки, развлекаясь тем самым, случайно стравил своего самого первого последователя и своего самого талантливого ученика, наделив Сифера властью, практически равной Ичимару, доверяя сокровенные планы и миссии. Гин, все же считавший, что следует держать Пустых на расстоянии, взялся всячески подтрунивать над излишней серьезностью Кватро, верно, желая, вывести того из себя.

— Рад видеть тебя, Улькиорра, — Соске сидел за столом с чашкой чая в руках. — Присаживайся, — пригласил он, и арранкар повиновался. — У нас давно не было дружеских бесед, — словно извиняясь, добавил Владыка. — Ты очень занят делами дворца?

— Нет, Айзен-сама, — Сифер сделал глоток несладкого чая, рассматривая языки пламени на свечах.

— Хорошо, — доброжелательно улыбнулся тот, будто беседовал со старым знакомым. — Ты немного похудел. Это как-то связано с Орихиме Иноуэ? — и Пустой едва сдержал себя от того, чтобы не рассмеяться, — конечно, рано или поздно этот разговор состоялся бы. Ками пристально следил за каждым его вдохом, каждым взмахом ресниц, трепетом грудной клетки, и арранкар раскрыл было рот, чтобы ответить, как его перебили: — Как она себя чувствует?

— Женщина по-прежнему нездорова, — сухо рапортовал Кватро.

— Вот как, — деланно огорчился Айзен. — Я наблюдал за тобой, Улькиорра, — продолжил синигами после небольшой паузы, — ты очень много времени уделяешь этой девчонке. Я не хочу, чтобы это переросло в так называемую привязанность и в итоге стало отражаться на твоей работоспособности, потому будет разумнее, если ты избавишься от нее, — тоном мягкосердного, но строгого наставника потребовал ками.

Сифер молчал, обдумывая услышанное. Стоило ему перешагнуть порог, как в теле появилась неприятная скованность, какой никогда не возникало раньше, словно бы ему было неловко в присутствии синигами, словно бы он что-то стремился от него скрыть, хотя и знал, что тот осведомлен обо всем, что происходит в замке.

— Я поручаю тебе разработать план наступления на Сейрейтей, — серьезно продолжил Айзен. Кватро слушал вполуха, отвлеченно думая, что, вероятно, вопрос с пленницей считается уже закрытым, учитывая исполнительность арранкара. — Проект с указанием новых данных об укреплениях и силах врага должен быть выполнен через два месяца в трех экземплярах.

— Вы хотите снова напасть на синигами?

— Да, Улькиорра, — ками улыбнулся. — Я хочу атаковать их через десять месяцев весной в дни цветения сакуры. Я хочу создать к тому моменту новую армию.

— Ясно, — стремясь избежать анализа случайных символов в словах Айзена, кивнул Сифер.

— Тебе хватит времени, чтобы все подготовить?

— Да, Владыка, — машинально подтвердил Пустой, продолжая сомневаться в том, стоит ли вступаться за жизнь пленницы.

— Что-то еще?

— Позвольте обратиться к вам с просьбой, — негромко, нарочито безэмоционально произнес Кватро.

— Я слушаю, — синигами чуть нахмурился. Улькиорру отличали не только исполнительность и незаурядный ум, но и отсутствие всяких связей с кем-либо, что Айзен ставил ему в заслугу и вознаграждал особым уровнем доверия.

— Я прошу вас сохранить жизнь Орихиме Иноуэ, — по-прежнему с отсутствием интонации в голосе озвучил арранкар. Соске изменился в лице, будто одновременно и удивившись услышанному, и разочаровавшись. — Я обещаю, что к началу войны она поправится и станет ценным союзником. Ее способности крайне полезны.

— Дело только в способностях, Улькиорра? — недовольно осведомился Владыка, поднимаясь и подходя к стеллажу с книгами.

— Да, — немедля отозвался Сифер.

— Ты прочитал книги, что я давал тебе в прошлый раз? — задумчиво протянул Айзен, ведя пальцами по обветшалым корешкам.

— Да.

— Расскажи мне, что ты из них узнал, — синигами по-прежнему стоял к Пустому спиной, размышляя, как поступить с нерадивым учеником, гневаясь внутри на него за то, что осмелился просить в пользу другого человека, за проблески доброты, что привила ему несносная женщина.

— Гессе пишет об отсутствии воли, считая все живое рабами инстинктов, целей. Желая чего-то, становишься заложником этого, не способный больше влиять на свой путь. Он переосмысливает миф о Каине, говоря, что тот был силен и смел, а брат его считался трусом. Люди, испытывая страх перед Каином, извратили истину и переложили предание. Тот, кто отличается от большинства, гоним всеми и одинок. Единственная возможность жить свободно — избегать связей, никому не доверять, контролировать свои потребности, не позволяя им управлять тобой. Также Гессе учит читать разум людей, говоря, что таким образом возможно победить их. Об этом же говорит Сунь Цзы, отводя дипломатии ведущее место в войне. Идеальная победа та, в которой удалось избежать прямой конфронтации и кровопролития. Стратегия…*

— Достаточно, — прервал его Айзен. — Все верно. Я хочу, чтобы ты занялся изучением химии, физики и геометрии. Тебе будет легко, поскольку в математике ты силен, — и было неясно, создавал ли синигами идеальную личность или идеального раба.

Это обоюдная ложь, торги, игра в прятки… Сифер выторговывал у самого сильного существа во Вселенной, почти бога жизнь ничтожной человеческой женщины, он скрывал от него и себя истинные мотивы своих поступков, он лгал, соглашаясь с чужой ложью, о бесполезности любых связей и души, на себе испытав обратное, прекратив отрицать очевидное.

— Женщина не доставит вам больше хлопот, — зачем-то продолжил Кватро, думая, что выглядит теперь так, словно умоляет принять его предложение.

— Ладно. Хорошо, — внезапно согласился ками, странно улыбаясь. — Я лишь хочу, чтобы это не стало помехой для твоих обязанностей. Ты ведь еще не забыл о них? — он обернулся к Улькиорре.

— Моя жизнь принадлежит вам, Владыка. Моя обязанность — сделать все возможное для осуществления ваших целей, — с готовностью ответил арранкар, обесценивая все сказанное выше.

— И, надеюсь, на этот раз мне не придется выполнять самому поручение, данное тебе.

Сифер впервые ощущал на себе настолько презрительный взгляд Айзена, словно бы эта ничтожная просьба помножила на ноль все его былые заслуги.

— Да, — выдавил он, чувствуя, как от внезапно разлившейся реацу Владыки закладывает уши, и на ватных ногах покинул покои синигами, снова ругая себя за опрометчивость.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

* Улькиорра говорит о книге Германа Гессе "Демиан" и трактате Сунь Цзы "Искусство войны". Учитывая, неспешную манеру речи Сифера, его крайнюю любовь к дипломатии и умение практически читать мысли людей, наблюдая за ними, полагаю, Кубо сделал его большим поклонником этого учения.