Убей моё отчаяние (гет)

Примечания:

Саундтрек — Avrigus, "Reborn" ( https://musify.club/track/avrigus-reborn-1134364 )

* * *

В космосе никто не услышит ни криков, ни стонов, ни агональных хрипов. Вселенная глуха и равнодушна к жизни и смерти, к горю и радости. Упрямые Homo Sapiens этого никак не разумели, но, в отличие от них, звёзды немы и, кроме монотонного инфрашума в недоступном уху акустическом диапазоне, звуков не издают. Как призраки древних божеств за вуалями забвения, они рисовали светотенью контрастный узор на обшивке плывшего сквозь просторы пустоты колонизаторского корабля, но если бы сочиняли музыку, то, несомненно, напели бы его пассажирам скорбную гробовую колыбельную.

Отключив предупредительную трансляцию, "Завет" нёсся в никуда. Следовал он, как и изначально, на экзопланету Оригае-6, но люди в криокапсулах под надзором системы поддержания анабиоза не ведали о мрачной судьбе, поглощавшей их одного за другим поодиночке. Судья и палач в одном лице отнял у них шансы на спасение, приговорив их к казни за то, что они люди. За то, что дышат, мыслят, чувствуют.

Лицо синтетика предстало перед взглядом молодой колонистки Соланы Майерс через секунду после трудного пробуждения. Она узрела его над собой, едва разлепив глаза и отхаркавшись. Полагая, что судно подлетает к орбите Оригае-6 и её встретил Уолтер, она поинтересовалась, почему у него нет руки, и тот скомканно буркнул о повреждении при тряске во время вспышки нейтрино. По его просьбе она сдала анализ крови и он, изучив каплю, сказал, что нужно ввести адаптогенную сыворотку. В инструктаже по стазису и выходу из него, который Уолтер проводил перед отлётом, она такого пункта не припоминала... и заметила, что, наполнив шприц, андроид выбросил в инсинератор⁽¹⁾ ампулу от снотворного! А он заметил, что она заметила, и, заблокировав двери отсека, похвалил её инстинкт самосохранения.

— Как у моей Элизабет, — мурлыкнул он, загнав девушку в угол. — И, кстати, недотёпы Уолтера здесь нет. Меня зовут Дэвид и я надеюсь на твоё послушание.

Бывают ли роботы мизантропами, безжалостными живодёрами под личинами духовно развитых людей? Солана не питала антипатии к искусственным созданиям, так что до роковой побудки ни за что не ответила бы ни утвердительно, ни отрицательно — не ей судить. Наделены ли роботы эмоциями, умеют ли сопереживать? Сами они утверждают, что не наделены и не умеют, но Солана считала иначе. Общение с Уолтером, синтетиком того же модельного ряда, что и Дэвид, числившимся в команде "Завета", потрясло её до глубины души, поколебало обывательскую веру в монополию людей на одушевлённость. Переезды и расхождения по первостепенным пунктам мировоззрения нещадно рубили её возможности обрести друзей, но надежда жила, пока жила она. Если идти на разведку, как гласит идиома, то с такими как Уолтер, скромными, но чистыми и смелыми — и пусть захлопнут рты все, кто вздумает обращаться с ним как с прислугой. А Дэвид...

Дэвид, как и боготворимая им чужая, чуждая форма отвратительной нежизни, возник из чёрного могильного провала в её памяти. Словно Уолтера подменили психопатичным двойником без кисти левой руки. О синтах так и не запущенной в массовое производство серии "Дэвид" писали в прессе, что тестировщиков насторожила их якобы выкрученная на максимум человечность, но в этом конкретном детище Питера Вейланда ни крупицы истинной человечности в морально-нравственном толковании не наблюдалось. Дэвид, идол стерильной рукотворной красоты, выглядел насквозь идеальным и безупречным во всём, от сгенерированной нейросетью смазливой физиономии до изысканных манер, и притом действовал без каких-либо намёков на пресловутые три закона робототехники! Некий скрытый фатальный дефект исходного кода зародил в нём манию садистского величия, припудренную наукообразной легендой, но это так же мог быть и вирус, и, что вероятнее, взлом. Как одна неверная нота губит всю симфонию, так и это извращённое творение необузданно познавало путь творца-извращенца, используя невинных живых людей как бесправный расходный материал для выращивания чудовищ. Ксеноморфами он называл их, холя и лелея, как неродных, но детей.

Откуда же вылезли чудовища до того, как Дэвид влюбился в них и усыновил? У него лучше не спрашивать. Если цензурно, то из бездны, оплодотворённой безумием.

* * *

...То, во что превратилась Солана Майерс за восемь недель, моргнуло единственным глазом и натужно булькнуло вывернутым наружу рудиментом гортани. Боль разъедала её, но медленно, слишком медленно. Слёзные железы работали, глаз постоянно сочился влагой. Лёгочные мешки, разросшиеся вширь соразмерно невообразимо изменённому организму, надувались и сдувались сизоватыми мехами и хаотично трепетали, вдыхая и выдыхая нагнетаемый климатической системой воздух. Если бы она ещё могла говорить, она назвала бы это плачем, рёвом, рыданием... но плачут люди, а она уже не человек. Она сосуд. Живой инкубатор для исчадий карманной преисподней Дэвида. Плачут люди, а она выделяет жидкость ненужной зыркалкой — кажется, левой. Правую она потеряла в фатальной драке эпоху назад, получив в глазницу шприц с сильным транквилизатором. Он должен был вонзиться в шею, как и рассчитывал захвативший корабль террорист, но строптивая заложница посмела отбиваться — и игла с размаху угодила в глаз, прямо в хрусталик. Тогда Солана наполовину ослепла, но, к превеликому несчастью, не умерла.

"Она", "ей"...

Пожалуй, это всё, что на данный момент характеризовало сущность, которая некогда была юной девушкой и носила красивое имя Солана. Она женского пола, в её клетках женский набор хромосом, она имеет женские репродуктивные органы и... порождает. Не важно, кого или что, но порождает обильно и безотказно, независимо от воли, мнений и убеждений. Это её священный долг. Это то, чего требует он.

— Вот так, не-е-ежно... надрез мембраны — и всё, — тихо приговаривал мягкий баритон где-то справа, над одним из извилистых ответвлений правого яичника, разбухшего от гигантских, с дыню величиной, фолликулов. — Утю, славный малыш! Ручки, головка... а где ножки? — сменился тон Дэвида с восторженного на испуганно-печальный. — Попытка 72 — усечение третьей цепи ДНК, недоразвитие опорно-двигательного аппарата. Прости, мой хороший, но я не хочу, чтобы ты жил калекой. Я люблю тебя...

Раздался хруст. Мерзкий визг чего-то маленького и беспомощного, но в проекте и в теории крайне опасного, взвился к решетчатому потолку и затих. Очередной провал, как если бы биофабрика непредвиденно сбойнула. Трупик со свёрнутой шейкой полетел в жерло инсинератора, между бровями Дэвида пролегла морщина досады. Из-за едкой гемолимфы отбракованные особи не годились для переработки в питательную баланду, которую шланг автоматического насоса вкачивал в торчащее из складок хрящевое устье пищеварительного тракта, громоздившегося вдоль драгоценных яйцеводов.

Свет погас, двери раздвинулись и сомкнулись. Дэвид удалился, ничего не сказав ни по поводу состояния Соланы, ни ей лично. Он перестал с нею разговаривать, когда она, прощаясь с позвоночником и рёбрами, но ещё при губах, зубах и языке, сама отказалась реагировать на его приторные монотонные воркования, подыгрывать и льстить, выть и причитать, материть его или наоборот, умолять об умерщвлении. В тот миг он деланно расстроился и что-то вколол в артерию, питавшую относительно неизменённую голову, заявив, что своим возмутительным бойкотом ему — не генетику, но биохудожнику! — она заслужила вечную тишину. В течение трёх суток угроза исполнилась и девичье лицо, пройдя все стадии мыслимых и немыслимых патологий, исказилось и перекроилось так, что утратило остатки человеческого облика. Только чистый, незатронутый мутациями головной мозг всё ещё работал и, как назло, поразительно стабильно. Дэвид не давал ему дегенерировать за ненадобностью подобно скелету, мышцам и коже, философствуя о том, что для плодоношения необходимы не только гормоны, но и сбалансированный коктейль нейромедиаторов. Пульсирующая, колышущаяся опухоль, распределившаяся по полу и стенам автономного модуля, сохраняла сознание и рассудок. То, что ноотропы не позволяли разумной личности сойти с ума от боли и ужаса, угаснуть в беспамятстве и не мучиться, его не заботило. Главное — овогенез⁽²⁾.

Функционировала и периферия. Спинной мозг и отходящие от него главные нервные пучки удлинились, разветвились, как корни, и точно так же мутировали и кровеносные сосуды. Болевые и осязательные рецепторы никуда не делись, их количество возросло и привычная схема тела размылась, рассеялась по увеличившейся суммарной площади. Кроме распирания в лёгких, накатывавшего на сиплых вдохах, она ощущала озноб, как при лихорадке, хотя температуру в камере Дэвид не снижал, а держал повышенной. В спасательном блоке, переобустроенном в пыточный роддом, он создал микроклимат для инкубации хладнокровных, но тепловые рецепторы на уязвимых слизистых оболочках посылали в мозг сигналы о фантомном переохлаждении. Стройное и изящное тело под воздействием тератогенных⁽³⁾ веществ переродилось в грузное нагромождение потрохов, недвижимое, как гора, и беспомощное, как однодневный мышонок...

Где-то в недрах апофеоза уродства навзрыд плакала прежняя двадцатипятилетняя девушка, ранее наивно нафантазировавшая, как обживётся в колонии на неизведанной Оригае-6, переквалифицируется и вольётся в терраформинговую группу.

* * *

Увы, Солана никогда не слушала себя. Вся её жизнь от небогатого, но позитивного старта и до нынешнего катастрофического финала промелькнула видеорядом событий, мало контролируемых её рациональной частью. Родители всегда напоминали ей, что она рождена для счастья, но единство семьи разбивали их многомесячные отъезды, когда они сплавляли её бабуле и пропадали так надолго, что до пяти лет она не понимала, где они добывают свою среднеклассовую зарплату. Повзрослев, она зареклась обижаться на них за невнимание — механизаторка и кладовщик на лидирующей космоверфи Луны ради неё выбивались из сил. Они делали всё, чтобы она ела еду, а не дешёвые суррогаты, а престарелая бабуля, помнившая времена, когда детей воспитывали как граждан, а не будущих рабов государства, прививала ей искренность и эмпатию вопреки чёрствости и меркантилизму общества. Девочка посещала школу, как сказано в Конституции, за счёт бюджета, и не подозревала, что к её совершеннолетию всевозможные кризисы надломят ущербную мировую экономику так, что правительства всех стран единогласно выставят вчерашней школоте кабальный счёт. Романтические грёзы о карьере астроэколога не сбылись. Батрачить без продыху и выплачивать навязанный её поколению оброк Солана кинулась сразу же, как только выучилась в профтехколледже на оператора замкнутых очистных систем — так литературно именовались малозаметные трудяги, отвечающие за рециклинг органики на борту и обслуживание экосистемных плантаций на звездолётах и космобазах. Для дочери обедневших промышленников это была единственная дорожка в привлекавшую её профессию заодно с уменьшением долга за образование.

Солана не послушала себя, когда этот вариант показался ей малость сомнительным. В тот год бабулю скосила старость, а мама с папой, подбрасывавшие ей крохи деньжат с редких премий, погибли в аварии на производстве. Стремясь облегчить навалившуюся на неё тяжесть одиночества, она заболела трудоголизмом и вырубила своё критическое мышление. Как устаревший безличностный синт, она бездумно зарабатывала и сливала ненасытным упырям около половины дохода. Отбякиваясь от интуиции, твердившей, что здоровье желательно беречь, она с энтузиазмом набрасывалась на любую каторгу, если боссы обещали платить хотя бы чуть-чуть повыше прожиточного минимума.

Резюме у неё было, справедливости ради, весьма положительное. Как ответственная, добросовестная и неконфликтная сотрудница со стойким иммунитетом, не истрёпанным ни недосыпом, ни сверхурочной пахотой, она однажды обнаружила в электронной почте официальное письмо с приглашением... ни много ни мало, присоединиться к коллективу лучших отобранных по итогам года специалистов, направляемых на суперсовременном звездолёте "Завет" на далёкую, но притягательную Оригае-6! В случае согласия весь её долг улетучивался, да и к тому же перспектива-то какая грандиозная — не хухры-мухры, а межзвёздный перелёт и поселение на целине! Логотип "Вейланд-Ютани" в заголовке письма стопроцентно заверял, что это не спам и не пранк. Писк здравомыслия, десять раз вопросивший, безопасна ли эта крышесносная авантюра, Солана проигнорировала, ибо звёзда воскресшей мечты засверкала перед нею во всю светимость.

* * *

...Неизвестно, сколько колонистов Дэвид угробил до того, как очередь дошла до неё.

Из множества женщин в криокапсулах он выбрал её, но она с трудом соображала, по какому критерию. Может быть, он будил их по списку, где её номер шёл по порядку за номером его предыдущей жертвы. Может быть, он заигрался в меритократию и уготовил ей участь субстрата, потому что она не учёный и не строитель, а всего лишь, выражаясь устаревшим термином, уборщица, наименее ценный кадр. А может и банально наугад, по прихоти взбесившегося рандомайзера. Ей было невдомёк, что адский жребий достался ей из-за потенциально высокой, согласно скринингу, фертильности. Вот уж чего-чего, а познаний в репродуктологии в его кукольной башке хватало с лихвой.

Он часто рассуждал о некоей безвременно почившей Элизабет, о том, как он по ней скучает, о плодотворном сотрудничестве несмотря на её ненависть к нему. Прикованная к столу и парализованная Солана поклялась утопить его башку в фекалосборнике, а он ласково посулил ей судьбину самой первой узницы и ласково нарёк своей напарницей по выведению совершенного биологического вида. Позже его капельницы с мутно-серым ядом низвели её до омерзительного бесскелетного полипа, изрыгающего чудищ, но одно из них он ей продемонстрировал лишь единожды. Большеголовый, безглазый, хвостатый слизистый уродец, извлечённый из фолликула, разевал утыканную игольчатыми зубами пасть, омерзительно шипел и извивался. Дэвид укачивал протоморфа, как младенца, совал ей под нос и упрашивал поцеловать... но её вытошнило тем, что он накануне влил в неё зондом. В ярости он наотмашь хлестнул её отмершей пуповиной — не восхитившись плодами насилия, она оскорбила его эстетическое чутьё.

Теперь Солана себя слышала, слышала свой беззвучный плач, полный тоски по себе-утраченной, себе-человеку. Теперь она себя слушала и почти оглохла от зашкалившего презрения к своему вынужденному, но всё же конформизму, кляла себя за многолетнее пренебрежение собой, но не могла отменить расплату за беспечность. Всё обесточенное, хронически усталое существование неуникальной специалистки, подсовывавшее ложные ориентиры по указке общества и начальства, вело её, как скотину на заклание, сюда, в изолированный автомодуль на заграбастанном свихнувшимся андроидом корабле. Она захлёбывалась болью, но мироздание о ней забыло. А сколько ещё таких же несведущих дрыхнут в криоотсеке, не предвидя, что планирует сотворить с ними киберполимерный маньяк? В его селекционных изысканиях найдётся применение и мужчинам, и эмбрионам второго поколения в морозильнике.

Условные земные дни слились в нескончаемый марафон издевательств, размеренный визитами Дэвида по мере созревания фолликулов, но если отделить "сегодня" от "вчера" и "завтра", то сегодня всё драматично ускорилось и пошло не по сценарию.

* * *

А в целом уже донельзя долго что-то шло капитально не по сценарию! Спасательный челнок, отведённый под экспериментальную биолабораторию, располагался неподалёку от капитанского мостика и единственный рудимент уха Соланы улавливал отчётливую речь "Матери", которая, как попугай, долдонила о стремительном приближении крупного объекта. За дверьми царила суета, как бы неуместно это ни звучало, учитывая, что по кораблю передвигался один Дэвид. Шаги синтетика, давно не навещавшего заросшую биомассой камеру, казались громче галопирующего биения одутловатого сердца посреди груды плоти, трепетавшей в ожидании столкновения, взрыва, жара — и долгожданной смерти. Андроид сновал туда-сюда, что-то переносил и волоком перетягивал из шлюпки в хранилище возле консоли управления. То, что он там складировал, фасуя по клеткам или ящикам, рычало, визжало и скрежетало...

Дэвид уболтал "Мать" пустить две трети энергоресурса на скорость, но безуспешно. Искусственный интеллект констатировал, что посторонний объект не просто не отстал, но уверенно нагоняет "Завет", и в какое-то мгновение палубы и коридоры от кормы до переднего сегмента страшно сотряслись. Полноценное электропитание осталось только в криоотсеке, а всё второстепенное переключилось в аварийный режим.

Метеоры не настолько инициативны и сей факт подтвердил абсурднейшую из уймы догадок. За ними погоня! "Завет" обстреляли! Военные? Атаковать могут только военные или пираты, ни у кого больше нет в наличии крупнокалиберных боевых орудий, но... к дьяволу заумь. О том, откуда военные или пираты с Земли за восемь парсек от родины, пускай гадает захватчик, пока жив, а за Соланой уже выехал потусторонний дилижанс и её аморфное бытие скоро прервётся. Вспышка огня и колкий вакуум разорвут конвейер яйцеклеток на куски — и прекратят пытку.

Двери разъехались и, отвлёкшись от недогруженной поклажи, Дэвид с грустью замер на пороге. Уничтожить, замести следы? Вопрос не из методички.

Уничтожить?! Уважающий себя мастер не сломает собственноручно свой инструмент, если его потенциал не исчерпан. Одно дело отправить "на радугу" нежизнеспособного тварёныша, а другое — похерить кропотливо взращённое универсальное средство их разведения. Принятое истязателем безальтернативное решение Солану не удивило, ведь в чрезвычайных ситуациях у синтетиков верховодят предустановленные алгоритмы. Эвристическая стратегия учла стихийно оформившуюся в процессоре привязанность и продиктовала избавиться от перегруза без варварского физического устранения. Обойти самозапреты нетравматичным способом и выжить, а наглому преследователю швырнуть, как псу сахарную косточку, спасблок с сюрпризами.

Наспех отсоединив модуль от электросети, водопровода и вентиляционного контура, Дэвид велел "Матери" задраить его и отстыковать. Сброс ни с чем не спутаешь, щелчок — и вот между целым и навеки отчуждённой частью ширится пропасть, а фокус прост: не нужно думать о боли⁽⁴⁾. Так угодившая в капкан лиса отгрызает себе лапу.

* * *

...Одинокий левый глаз покорно встретился с багровой тьмой, а по ушной раковине шибанула залившая помещение тишь. Дэвид отпустил Солану, выкинув исковерканное тело за борт, как отходы, и явно счёл это циничное надругательство над свободой актом милосердия. Что ж, атмосферный рециклер он вытащил, а запасы кислорода в посудине конечны и удушье освободит её по-настоящему.

Отсчитывая минуты до того, как углекислота вытеснит кислород, она молилась, но не Богу из священных писаний, а космосу. Космос услышал её крик, отозвался на её зов, и пусть она, расчеловеченная во имя смердящего злом совершенства, не улыбнётся и не запрыгает от восторга — для признательности сойдёт и унция слёз. По прошествии двух душных часов концентрация кислорода снизилась и продолжила неумолимо таять. Веки смежились, приветствуя неизбежное. Перепады гравитации отмерший вестибулярный аппарат не воспринимал, но немеющая барабанная перепонка уловила хлопок по днищу челнока. Снаружи что-то загудело и задребезжало, как... газовый резак?

Последним, что Солана расслышала, стал грохот извне, будто тот, кто пилил ворота, наконец высадил пласт металла одним сокрушительным ударом, а последним увиденным ею в кровавых сполохах предметом — расплывчатое пятно с размазанными очертаниями головы и широких плеч. Затмив дрожащее помигивание лампы, тень нарисовалась очень высоко, под потолком, намного выше хари Дэвида, любовавшегося своим генетическим верстаком. Забавно: смерть носила подобающий архетипичному образу костяной доспех и шлем, похожий на слоновью морду с подогнутым хоботом. Жаль, что не получилось заглянуть в статичные тёмные линзы, но было поздно. Жестокий Жнец достал из-под щитков продолговатый зелёный флакон — и тьма милостиво аннигилировала страдания.

* * *

На схожих моментах сюжеты фильмов и игр обычно заканчиваются. Никто не знает, что там, за завесой небытия, откуда не возвращаются, но если нервные волокна, как и прежде, доводят до обморочного сознания биоэлектрические импульсы, то посмертие не наступило. Тем более, если длится это, по субъективным ощущениям, давненько.

Субъективные ощущения наметились не сразу, им предшествовала слепоглухонемая дрёма в ленивой и пьяной затяжной полуневесомости. Сперва прояснился слух, но он неопределённо долго распознавал лишь звуки чьего-то присутствия: кто-то подходил и отдалялся, топтался рядом тяжело и нетерпеливо, но не тревожил. Затем распробовался солёный привкус во рту... потому что у неё обозначился рот. Далее — носоглотка и ещё что-то недифференцированное внизу. Осязание подтягивалось дольше, однако с ним появились верх и низ, право и лево, тепло, холод и своеобразная телесная карта, где зависший в медитативной неге мозг разобрался, где голова с шеей, а где туловище, руки и ноги с костями, мышцами и кожными покровами.

Тот, кто отирался поблизости, враждебности не проявлял. Он словно ждал, дежурил на некотором расстоянии, но недалеко, а иногда неимоверно близко — и за эластичной преградой спящая различала его неспокойное, взволнованное дыхание. Порой низкий мужской голос бормотал тарабарские фразы и смысл их оставался тайной, но интонации раскрывали опасение, замешательство, надежду и... сочувствие.

Минули эоны этой сладкой псевдокомы и микроскопический сонный мирок с хлюпом перезрелого фрукта излился наземь. То есть, на пол. На замызганный бурыми потёками пол шлёпнулась нагая девушка.

Тело вздрогнуло и сжалось в комок, конечности конвульсивно задёргались и вслед за амниотической жижей из горла вырвался истошный вопль.

Тот, кто безмолвно надзирал чуть поодаль, приблизился, и она вспомнила его шаги и иноязычный говор. Кем бы ни был наблюдатель, он вторгся в её личное пространство так бесцеремонно, что она не успела и взвизгнуть. Что-то вроде щупальца торчало из пупка, отчасти находясь в кишечнике, и он это вынул, невзирая на жалобное хныканье, но тут же залепил кровоточащую дырку чем-то клейким и обезболивающим. Пятернёй в жёсткой перчатке он обхватил затылочную часть её черепа, как детский мячик, и начал так и сяк вертеть и трогать её лицо, обтирая густую сукровицу. Брови, уши и ямку у шеи сзади, где пролегала былая грань между уцелевшим и восстановленным, он исследовал внимательнее всего и, не нащупав искажений, удовлетворённо хмыкнул.

Оцепенение сошло на нет, отчаянно жмурившаяся девушка затрепыхалась, отползая, но не тут-то было: затылок оставили в покое, но в стальном захвате разом очутились оба запястья. Её вздёрнули вверх, встряхнули, как кролика за уши, и, осматривая целиком, пощекотали под рёбрами и в подмышках. Она съёжилась, послышался глухой фырк и... Чёрт, незнакомец веселился! До болезненности гиперчувствительная кожа не выдержала тестирования рефлексов и он огрёб вполне рефлекторного пинка.

Впрочем, без толку. Он опять гыгыкнул и всё так же на вису отстранил её подальше. Длины вытянутой руки хватило, чтобы следующий пинок пришёлся по воздуху, но потом её аккуратно опустили на пол.

Как-то раз бабушка возила восьмилетнюю Солану в туристический городок на лоне инеистого великолепия северных территорий Канады. Загулявшись вечером в тундре, она фотографировала украшенные ажурными лишайниками вековые валуны и блёклые кочки ягеля. Настала пора закругляться, но, уже собрав манатки, девочка столкнулась с прозаичной жестокостью дикого мира. Горностай поймал лемминга, вонзив в пушистое тельце кинжальные зубы, и примеривался разодрать в клочья, но она спугнула его и подобрала грызуна. Тот громко запищал, извернулся и тяпнул её — и на этом всё бы закончилась, если бы Солана заглушила порыв спасти его. Увы, она нередко корила себя за неосмотрительность, когда приятели или учительницы, которым она доверяла свои сокровенные переживания, критиковали их, но о лемминге она не рассказывала никому. Обязательно кто-нибудь пожалел бы голодного горностая, ввернув замечание о вреде леммингов, или обвинил бы сострадательного ребёнка в грубом и недопустимом вмешательстве в хрупкий биотоп североамериканской тундры. В молчании сберегла Солана свою самооценку. Не поделившись этим опытом ни с кем, она отстояла себя. Для биотопа её деяние — пустяк, так как хищники сплошь и рядом упускают добычу, а один маленький тундровый хомяк был ей благодарен, но это уже другая история...

* * *

В неукротимом и поистине бесконечном приступе паники Солана Майерс корчилась от терзавших её экстремальных эмоций и раскачивалась, как неваляшка, обхватив себя новыми руками. Пережитые метаморфозы — от и до — бурлили перед её воображением, как ведьминский котёл со зловонной, заразной скверной, но через новое сердце и новые лёгкие, нормальные и здоровые, безобразный страх неистово выплёскивался наружу и замещался, как выгноившиеся клетки живыми, экстатическим удовольствием от того, что она — вновь она, Солана. Человек, а не бесформенный субстрат или инкубатор!

"Спа-си-бо... спа-си-бо... — в сумрачном полутрансе повторяла она про себя, чуя, что адресат где-то вблизи и держит её в поле зрения. — Спа-си-бо..."

Её украдкой покусывала совесть. Пиналась она, конечно, непроизвольно, но он над её боязнью щекотки смеялся не злобно и не сально, а с ноткой облегчения. Как тот, кто блестяще управился с архитрудной задачей, не будучи профессионалом.

Что-то мокрое и длинное пригибало её голову вниз и, попытавшись отмахнуться, она с неверием поняла, что это вымахавшие до щиколоток светло-русые волосы. В прошлой жизни они не дорастали и до лопаток, а тут шлейф. Неудобно, но на такое не жалуются, лохмы можно обстричь... как и ногти на руках и ногах, достигшие внушительных трёх дюймов и пренеприятно закрутившиеся в кривые спиральки. Зябко подрагивая от сырой прохлады, она открыла новые глаза — лазуритово-синие, как и раньше, и поглядела на новые руки — тонкие, но ухватистые, разве что от чрезмерно интенсивной активности новообретённые мышцы сводило судорогами. Те же ладони, те же предплечья, но... без татуировок. "Рукава" с неприхотливой растительной абстракцией бесследно исчезли. В замешательстве она поелозила языком по дёснам и нашла все четыре зуба мудрости, удалённых из-за кариеса и наклона — они снова были при ней, целые, и не впивались в щёки. Неведомо, каким чудом, но ей вернули тело в первозданной комплектации!

"Это технология, не чудо, — осадила себя Солана, чтобы не скатиться в мистику, — но нашему жопорукому здравоохранению до такого как до Бетельгейзе на козе..."

Нетвёрдо встав на подкашивающиеся новые ноги, она распрямилась и придала-таки значение тому, что она всё ещё не одна. Её благодетель — да, именно так, ибо враги не совершают таких щедрых поступков — никуда не ушёл, а она, хоть и вся перемазанная кровянистой слизью, стояла перед ним без единого фигового листика. Вот тут-то она и порадовалась избытку волос! И решилась в кои-то веки установить зрительный контакт.

Медленно поднимая замыленный взгляд, она любопытно заскользила им по фигуре Жестокого Жнеца и отметила, что аналогов его защитного облачения ей нигде видеть не доводилось. Его костюм или доспех отличался чужеродной, несвойственной какой-либо земной униформе фактурой и в качестве ближайшей ассоциации напрашивался панцирь. Если бы природа умела ковать, результат выглядел бы в точности как эта причудливая иссиня-чёрная техноорганическая броня. Человек ли? Двурукий, двуногий, бесхвостый, пятипалый, с округлой головой — но из-за гротескного хоботного шлема, который он при ней ещё не снимал, с ответом она пока что затруднялась. Телосложение существа было однозначно мужским, атлетичным, массивным и на зависть большинству бодибилдеров безупречно пропорциональным... вот только Солана своей макушкой не доставала ему и до груди — рост его превышал восемь футов.

Гуманоид, инопланетянин, представитель невымышленного внеземного разума!

"Ну ты и... амба-а-ал..." — неповоротливо прокатилось в уме, но так и не облеклось в слова. Она лишь шокированно вдохнула и чуть не села на пятую точку. Нейронная связь между мозгом и языком, между подуманным и изречённым налаживалась с опозданием.

Амбал заинтригованно склонил голову набок. Оглянуться кругом он ей не позволил — сгрёб за плечо, не дав рассмотреть окружение, и настойчиво потащил вовне, за пределы тесной клетушки со знакомым рисунком пола. Путь был коротким, она спотыкалась из-за ногтей, но не упиралась, и когда позади с гулким эхом закрылись овальные ворота с мерцающими жёлтой подсветкой клиновидными символами, отовсюду сплошной стеной хлынул розовый ливень. Ничем не пахнувшие струи цвета газировки хлестали на обоих вошедших сверху, снизу и с боков, но температуру имели терпимую.

"Санобработка, — пришло на ум объяснение и Солана постаралась расслабиться. — Это тоже корабль, ЕГО корабль... и мы в санпропускнике".

Труднее всего было промыть липкие волосищи. Она провозилась с ними минут десять, но гуманоид, тактично отвернувшись, не подгонял её и сам не торопился. Прекратилась помывка так же неожиданно и дезраствор сменили потоки воздуха. Ещё одни ворота, с белыми иероглифами, отворились впереди — и гигант направился туда, не оглядываясь на Солану. В какой-то нише сбоку он взял бежевый кулёк и вслепую бросил в вовремя подставленные руки. Приятно проминавшаяся под пальцами подачка оказалась лёгким, мешковатым, но пришедшимся впору комбинезоном из кожистой материи без застёжек и швов. Стало быть, он загодя подготовился к встрече. Для чего?..

С понимающим кивком натянув предложенное, она перекинула непросохшие волосы назад. С ногтями, то и дело цеплявшими друг друга, совладать было сложнее. С тех пор, как Дэвид пожертвовал ею, как ящерица хвостом, прошло много времени.

Дугообразный коридор привёл к очередным воротам, символы на которых мерцали синим, и, ступив на порог следом за провожатым, Солана смекнула, что это жилой отсек. Мягкий свет исходил равномерно отовсюду и отражавшие его литые вогнуто-выгнутые сооружения из того же материала, что и корабль, она считывала как стол, диван, пару кресел, непонятную технику. Вдали виднелись проходы в смежные комнаты, а в алькове в стене — притемнённая, отгороженная полупрозрачной заслонкой спальная зона. Не что иное как одноместная каюта с бедным, аскетичным интерьером. Зверски изнасилованная длительными пытками психика экономила энергию, наотрез отказываясь фонтанировать изумлением, но обстановка без явных угроз развеяла все тревоги. Мышцы обмякли... и девушка отрубилась на месте, свернувшись клубочком на испещрённом геометрическими узорами полу в небольшом углублении под исполинской обтекаемой столешницей.

"Справедливость есть, Сол, — шепнул в подсознании ласковый бабушкин голос. — Ты пожалела пушистика — и Космический Амбал пожалел тебя!"

Примечания:

P.S.: Инженер без диплома — как трилобит без панциря! (с) с просторов.

P.P.S: Возможный вопрос, почему Солана не "очужилась" — резонен, но ответ на него будет дан в последующих главах.

1) Сжигатель.

Вернуться к тексту

2) Развитие яйцеклеток.

Вернуться к тексту

3) Тератоген — вещество, нарушающее нормальное развитие и являющееся причиной уродств.

Вернуться к тексту

4) Любимая цитата Дэвида из его любимого фильма.

Вернуться к тексту