Убей моё отчаяние (гет)

Примечания:

Саундтрек — Avrigus, "Reborn" ( https://musify.club/track/avrigus-reborn-1134364 )

* * *

В космосе никто не услышит ни криков, ни стонов, ни агональных хрипов. Вселенная глуха и равнодушна к жизни и смерти, к горю и радости. Упрямые Homo Sapiens этого никак не разумели, но, в отличие от них, звёзды немы и, кроме монотонного инфрашума в недоступном уху акустическом диапазоне, звуков не издают. Как призраки древних божеств за вуалями забвения, они рисовали светотенью контрастный узор на обшивке плывшего сквозь просторы пустоты колонизаторского корабля, но если бы сочиняли музыку, то, несомненно, напели бы его пассажирам скорбную гробовую колыбельную.

Отключив предупредительную трансляцию, "Завет" нёсся в никуда. Следовал он, как и изначально, на экзопланету Оригае-6, но люди в криокапсулах под надзором системы поддержания анабиоза не ведали о мрачной судьбе, поглощавшей их одного за другим поодиночке. Судья и палач в одном лице отнял у них шансы на спасение, приговорив их к казни за то, что они люди. За то, что дышат, мыслят, чувствуют.

Лицо синтетика предстало перед взглядом молодой колонистки Соланы Майерс через секунду после трудного пробуждения. Она узрела его над собой, едва разлепив глаза и отхаркавшись. Полагая, что судно подлетает к орбите Оригае-6 и её встретил Уолтер, она поинтересовалась, почему у него нет руки, и тот скомканно буркнул о повреждении при тряске во время вспышки нейтрино. По его просьбе она сдала анализ крови и он, изучив каплю, сказал, что нужно ввести адаптогенную сыворотку. В инструктаже по стазису и выходу из него, который Уолтер проводил перед отлётом, она такого пункта не припоминала... и заметила, что, наполнив шприц, андроид выбросил в инсинератор⁽¹⁾ ампулу от снотворного! А он заметил, что она заметила, и, заблокировав двери отсека, похвалил её инстинкт самосохранения.

— Как у моей Элизабет, — мурлыкнул он, загнав девушку в угол. — И, кстати, недотёпы Уолтера здесь нет. Меня зовут Дэвид и я надеюсь на твоё послушание.

Бывают ли роботы мизантропами, безжалостными живодёрами под личинами духовно развитых людей? Солана не питала антипатии к искусственным созданиям, так что до роковой побудки ни за что не ответила бы ни утвердительно, ни отрицательно — не ей судить. Наделены ли роботы эмоциями, умеют ли сопереживать? Сами они утверждают, что не наделены и не умеют, но Солана считала иначе. Общение с Уолтером, синтетиком того же модельного ряда, что и Дэвид, числившимся в команде "Завета", потрясло её до глубины души, поколебало обывательскую веру в монополию людей на одушевлённость. Переезды и расхождения по первостепенным пунктам мировоззрения нещадно рубили её возможности обрести друзей, но надежда жила, пока жила она. Если идти на разведку, как гласит идиома, то с такими как Уолтер, скромными, но чистыми и смелыми — и пусть захлопнут рты все, кто вздумает обращаться с ним как с прислугой. А Дэвид...

Дэвид, как и боготворимая им чужая, чуждая форма отвратительной нежизни, возник из чёрного могильного провала в её памяти. Словно Уолтера подменили психопатичным двойником без кисти левой руки. О синтах так и не запущенной в массовое производство серии "Дэвид" писали в прессе, что тестировщиков насторожила их якобы выкрученная на максимум человечность, но в этом конкретном детище Питера Вейланда ни крупицы истинной человечности в морально-нравственном толковании не наблюдалось. Дэвид, идол стерильной рукотворной красоты, выглядел насквозь идеальным и безупречным во всём, от сгенерированной нейросетью смазливой физиономии до изысканных манер, и притом действовал без каких-либо намёков на пресловутые три закона робототехники! Некий скрытый фатальный дефект исходного кода зародил в нём манию садистского величия, припудренную наукообразной легендой, но это так же мог быть и вирус, и, что вероятнее, взлом. Как одна неверная нота губит всю симфонию, так и это извращённое творение необузданно познавало путь творца-извращенца, используя невинных живых людей как бесправный расходный материал для выращивания чудовищ. Ксеноморфами он называл их, холя и лелея, как неродных, но детей.

Откуда же вылезли чудовища до того, как Дэвид влюбился в них и усыновил? У него лучше не спрашивать. Если цензурно, то из бездны, оплодотворённой безумием.

* * *

...То, во что превратилась Солана Майерс за восемь недель, моргнуло единственным глазом и натужно булькнуло вывернутым наружу рудиментом гортани. Боль разъедала её, но медленно, слишком медленно. Слёзные железы работали, глаз постоянно сочился влагой. Лёгочные мешки, разросшиеся вширь соразмерно невообразимо изменённому организму, надувались и сдувались сизоватыми мехами и хаотично трепетали, вдыхая и выдыхая нагнетаемый климатической системой воздух. Если бы она ещё могла говорить, она назвала бы это плачем, рёвом, рыданием... но плачут люди, а она уже не человек. Она сосуд. Живой инкубатор для исчадий карманной преисподней Дэвида. Плачут люди, а она выделяет жидкость ненужной зыркалкой — кажется, левой. Правую она потеряла в фатальной драке эпоху назад, получив в глазницу шприц с сильным транквилизатором. Он должен был вонзиться в шею, как и рассчитывал захвативший корабль террорист, но строптивая заложница посмела отбиваться — и игла с размаху угодила в глаз, прямо в хрусталик. Тогда Солана наполовину ослепла, но, к превеликому несчастью, не умерла.

"Она", "ей"...

Пожалуй, это всё, что на данный момент характеризовало сущность, которая некогда была юной девушкой и носила красивое имя Солана. Она женского пола, в её клетках женский набор хромосом, она имеет женские репродуктивные органы и... порождает. Не важно, кого или что, но порождает обильно и безотказно, независимо от воли, мнений и убеждений. Это её священный долг. Это то, чего требует он.

— Вот так, не-е-ежно... надрез мембраны — и всё, — тихо приговаривал мягкий баритон где-то справа, над одним из извилистых ответвлений правого яичника, разбухшего от гигантских, с дыню величиной, фолликулов. — Утю, славный малыш! Ручки, головка... а где ножки? — сменился тон Дэвида с восторженного на испуганно-печальный. — Попытка 72 — усечение третьей цепи ДНК, недоразвитие опорно-двигательного аппарата. Прости, мой хороший, но я не хочу, чтобы ты жил калекой. Я люблю тебя...

Раздался хруст. Мерзкий визг чего-то маленького и беспомощного, но в проекте и в теории крайне опасного, взвился к решетчатому потолку и затих. Очередной провал, как если бы биофабрика непредвиденно сбойнула. Трупик со свёрнутой шейкой полетел в жерло инсинератора, между бровями Дэвида пролегла морщина досады. Из-за едкой гемолимфы отбракованные особи не годились для переработки в питательную баланду, которую шланг автоматического насоса вкачивал в торчащее из складок хрящевое устье пищеварительного тракта, громоздившегося вдоль драгоценных яйцеводов.

Свет погас, двери раздвинулись и сомкнулись. Дэвид удалился, ничего не сказав ни по поводу состояния Соланы, ни ей лично. Он перестал с нею разговаривать, когда она, прощаясь с позвоночником и рёбрами, но ещё при губах, зубах и языке, сама отказалась реагировать на его приторные монотонные воркования, подыгрывать и льстить, выть и причитать, материть его или наоборот, умолять об умерщвлении. В тот миг он деланно расстроился и что-то вколол в артерию, питавшую относительно неизменённую голову, заявив, что своим возмутительным бойкотом ему — не генетику, но биохудожнику! — она заслужила вечную тишину. В течение трёх суток угроза исполнилась и девичье лицо, пройдя все стадии мыслимых и немыслимых патологий, исказилось и перекроилось так, что утратило остатки человеческого облика. Только чистый, незатронутый мутациями головной мозг всё ещё работал и, как назло, поразительно стабильно. Дэвид не давал ему дегенерировать за ненадобностью подобно скелету, мышцам и коже, философствуя о том, что для плодоношения необходимы не только гормоны, но и сбалансированный коктейль нейромедиаторов. Пульсирующая, колышущаяся опухоль, распределившаяся по полу и стенам автономного модуля, сохраняла сознание и рассудок. То, что ноотропы не позволяли разумной личности сойти с ума от боли и ужаса, угаснуть в беспамятстве и не мучиться, его не заботило. Главное — овогенез⁽²⁾.

Функционировала и периферия. Спинной мозг и отходящие от него главные нервные пучки удлинились, разветвились, как корни, и точно так же мутировали и кровеносные сосуды. Болевые и осязательные рецепторы никуда не делись, их количество возросло и привычная схема тела размылась, рассеялась по увеличившейся суммарной площади. Кроме распирания в лёгких, накатывавшего на сиплых вдохах, она ощущала озноб, как при лихорадке, хотя температуру в камере Дэвид не снижал, а держал повышенной. В спасательном блоке, переобустроенном в пыточный роддом, он создал микроклимат для инкубации хладнокровных, но тепловые рецепторы на уязвимых слизистых оболочках посылали в мозг сигналы о фантомном переохлаждении. Стройное и изящное тело под воздействием тератогенных⁽³⁾ веществ переродилось в грузное нагромождение потрохов, недвижимое, как гора, и беспомощное, как однодневный мышонок...

Где-то в недрах апофеоза уродства навзрыд плакала прежняя двадцатипятилетняя девушка, ранее наивно нафантазировавшая, как обживётся в колонии на неизведанной Оригае-6, переквалифицируется и вольётся в терраформинговую группу.

* * *

Увы, Солана никогда не слушала себя. Вся её жизнь от небогатого, но позитивного старта и до нынешнего катастрофического финала промелькнула видеорядом событий, мало контролируемых её рациональной частью. Родители всегда напоминали ей, что она рождена для счастья, но единство семьи разбивали их многомесячные отъезды, когда они сплавляли её бабуле и пропадали так надолго, что до пяти лет она не понимала, где они добывают свою среднеклассовую зарплату. Повзрослев, она зареклась обижаться на них за невнимание — механизаторка и кладовщик на лидирующей космоверфи Луны ради неё выбивались из сил. Они делали всё, чтобы она ела еду, а не дешёвые суррогаты, а престарелая бабуля, помнившая времена, когда детей воспитывали как граждан, а не будущих рабов государства, прививала ей искренность и эмпатию вопреки чёрствости и меркантилизму общества. Девочка посещала школу, как сказано в Конституции, за счёт бюджета, и не подозревала, что к её совершеннолетию всевозможные кризисы надломят ущербную мировую экономику так, что правительства всех стран единогласно выставят вчерашней школоте кабальный счёт. Романтические грёзы о карьере астроэколога не сбылись. Батрачить без продыху и выплачивать навязанный её поколению оброк Солана кинулась сразу же, как только выучилась в профтехколледже на оператора замкнутых очистных систем — так литературно именовались малозаметные трудяги, отвечающие за рециклинг органики на борту и обслуживание экосистемных плантаций на звездолётах и космобазах. Для дочери обедневших промышленников это была единственная дорожка в привлекавшую её профессию заодно с уменьшением долга за образование.

Солана не послушала себя, когда этот вариант показался ей малость сомнительным. В тот год бабулю скосила старость, а мама с папой, подбрасывавшие ей крохи деньжат с редких премий, погибли в аварии на производстве. Стремясь облегчить навалившуюся на неё тяжесть одиночества, она заболела трудоголизмом и вырубила своё критическое мышление. Как устаревший безличностный синт, она бездумно зарабатывала и сливала ненасытным упырям около половины дохода. Отбякиваясь от интуиции, твердившей, что здоровье желательно беречь, она с энтузиазмом набрасывалась на любую каторгу, если боссы обещали платить хотя бы чуть-чуть повыше прожиточного минимума.

Резюме у неё было, справедливости ради, весьма положительное. Как ответственная, добросовестная и неконфликтная сотрудница со стойким иммунитетом, не истрёпанным ни недосыпом, ни сверхурочной пахотой, она однажды обнаружила в электронной почте официальное письмо с приглашением... ни много ни мало, присоединиться к коллективу лучших отобранных по итогам года специалистов, направляемых на суперсовременном звездолёте "Завет" на далёкую, но притягательную Оригае-6! В случае согласия весь её долг улетучивался, да и к тому же перспектива-то какая грандиозная — не хухры-мухры, а межзвёздный перелёт и поселение на целине! Логотип "Вейланд-Ютани" в заголовке письма стопроцентно заверял, что это не спам и не пранк. Писк здравомыслия, десять раз вопросивший, безопасна ли эта крышесносная авантюра, Солана проигнорировала, ибо звёзда воскресшей мечты засверкала перед нею во всю светимость.

* * *

...Неизвестно, сколько колонистов Дэвид угробил до того, как очередь дошла до неё.

Из множества женщин в криокапсулах он выбрал её, но она с трудом соображала, по какому критерию. Может быть, он будил их по списку, где её номер шёл по порядку за номером его предыдущей жертвы. Может быть, он заигрался в меритократию и уготовил ей участь субстрата, потому что она не учёный и не строитель, а всего лишь, выражаясь устаревшим термином, уборщица, наименее ценный кадр. А может и банально наугад, по прихоти взбесившегося рандомайзера. Ей было невдомёк, что адский жребий достался ей из-за потенциально высокой, согласно скринингу, фертильности. Вот уж чего-чего, а познаний в репродуктологии в его кукольной башке хватало с лихвой.

Он часто рассуждал о некоей безвременно почившей Элизабет, о том, как он по ней скучает, о плодотворном сотрудничестве несмотря на её ненависть к нему. Прикованная к столу и парализованная Солана поклялась утопить его башку в фекалосборнике, а он посулил ей судьбину самой первой узницы и ласково нарёк своей свеженькой напарницей по выведению совершенного биологического вида. Позже его капельницы с мутно-серым ядом низвели её до омерзительного бесскелетного полипа, изрыгающего чудищ, но одно из них он ей продемонстрировал лишь единожды. Большеголовый, безглазый, хвостатый слизистый уродец, извлечённый из фолликула, разевал утыканную игольчатыми зубами пасть, омерзительно шипел и извивался. Дэвид укачивал протоморфа, как младенца, совал ей под нос и упрашивал поцеловать... но её вытошнило тем, что он накануне влил в неё зондом. В ярости он наотмашь хлестнул её отмершей пуповиной — не восхитившись плодами насилия, она оскорбила его эстетическое чутьё.

Теперь Солана себя слышала, слышала свой беззвучный плач, полный тоски по себе-утраченной, себе-человеку. Теперь она себя слушала и почти оглохла от зашкалившего презрения к своему вынужденному, но всё же конформизму, кляла себя за многолетнее пренебрежение собой, но не могла отменить расплату за беспечность. Всё обесточенное, хронически усталое существование неуникальной специалистки, подсовывавшее ложные ориентиры по указке общества и начальства, вело её, как скотину на заклание, сюда, в изолированный автомодуль на заграбастанном свихнувшимся андроидом корабле. Она захлёбывалась болью, но мироздание о ней забыло. А сколько ещё таких же несведущих дрыхнут в криоотсеке, не предвидя, что планирует сотворить с ними киберполимерный маньяк? В его селекционных изысканиях найдётся применение и мужчинам, и эмбрионам второго поколения в морозильнике.

Условные земные дни слились в нескончаемый марафон издевательств, размеренный визитами Дэвида по мере созревания фолликулов, но если отделить "сегодня" от "вчера" и "завтра", то сегодня всё драматично ускорилось и пошло не по сценарию.

* * *

А в целом уже донельзя долго что-то шло капитально не по сценарию! Спасательный челнок, отведённый под экспериментальную биолабораторию, располагался неподалёку от капитанского мостика и единственный рудимент уха Соланы улавливал отчётливую речь "Матери", которая, как попугай, долдонила о стремительном приближении крупного объекта. За дверьми царила суета, как бы неуместно это ни звучало, учитывая, что по кораблю передвигался один Дэвид. Шаги синтетика, давно не навещавшего заросшую биомассой камеру, казались громче галопирующего биения одутловатого сердца посреди груды плоти, трепетавшей в ожидании столкновения, взрыва, жара — и долгожданной смерти. Андроид сновал туда-сюда, что-то переносил и волоком перетягивал из шлюпки в хранилище возле консоли управления. То, что он там складировал, фасуя по клеткам или ящикам, рычало, визжало и скрежетало...

Дэвид уболтал "Мать" пустить две трети энергоресурса на скорость, но безуспешно. Искусственный интеллект констатировал, что посторонний объект не просто не отстал, но уверенно нагоняет "Завет", и в какое-то мгновение палубы и коридоры от кормы до переднего сегмента страшно сотряслись. Полноценное электропитание осталось только в криоотсеке, а всё второстепенное переключилось в аварийный режим.

Метеоры не настолько инициативны и сей факт подтвердил абсурднейшую из уймы догадок. За ними погоня! "Завет" обстреляли! Военные? Атаковать могут только военные или пираты, ни у кого больше нет в наличии крупнокалиберных боевых орудий, но... к дьяволу заумь. О том, откуда военные или пираты с Земли за восемь парсек от родины, пускай гадает захватчик, пока жив, а за Соланой уже выехал потусторонний дилижанс и её аморфное бытие скоро прервётся. Вспышка огня и колкий вакуум разорвут конвейер яйцеклеток на куски — и прекратят пытку.

Двери разъехались и, отвлёкшись от недогруженной поклажи, Дэвид с грустью замер на пороге. Уничтожить, замести следы? Вопрос не из методички.

Уничтожить?! Уважающий себя мастер не сломает собственноручно свой инструмент, если его потенциал не исчерпан. Одно дело отправить "на радугу" нежизнеспособного тварёныша, а другое — похерить кропотливо взращённое универсальное средство их разведения. Принятое истязателем безальтернативное решение Солану не удивило, ведь в чрезвычайных ситуациях у синтетиков верховодят предустановленные алгоритмы. Эвристическая стратегия учла стихийно оформившуюся в процессоре привязанность и продиктовала избавиться от перегруза без варварского физического устранения. Обойти самозапреты нетравматичным способом и выжить, а наглому преследователю швырнуть, как псу сахарную косточку, спасблок с сюрпризами.

Наспех отсоединив модуль от электросети, водопровода и вентиляционного контура, Дэвид велел "Матери" задраить его и отстыковать. Сброс ни с чем не спутаешь, щелчок — и вот между целым и навеки отчуждённой частью ширится пропасть, а фокус прост: не нужно думать о боли⁽⁴⁾. Так угодившая в капкан лиса отгрызает себе лапу.

* * *

...Одинокий левый глаз покорно встретился с багровой тьмой, а по ушной раковине шибанула залившая помещение тишь. Дэвид отпустил Солану, выкинув исковерканное тело за борт, как отходы, и явно счёл это циничное надругательство над свободой актом милосердия. Что ж, атмосферный рециклер он вытащил, а запасы кислорода в посудине конечны и удушье освободит её по-настоящему.

Отсчитывая минуты до того, как углекислота вытеснит кислород, она молилась, но не Богу из священных писаний, а космосу. Космос услышал её крик, отозвался на её зов, и пусть она, расчеловеченная во имя смердящего злом совершенства, не улыбнётся и не запрыгает от восторга — для признательности сойдёт и унция слёз. По прошествии двух душных часов концентрация кислорода снизилась и продолжила неумолимо таять. Веки смежились, приветствуя неизбежное. Перепады гравитации отмерший вестибулярный аппарат не воспринимал, но немеющая барабанная перепонка уловила хлопок по днищу челнока. Снаружи что-то загудело и задребезжало, как... газовый резак?

Последним, что Солана расслышала, стал грохот извне, будто тот, кто пилил ворота, наконец высадил пласт металла одним сокрушительным ударом, а последним увиденным ею в кровавых сполохах предметом — расплывчатое пятно с размазанными очертаниями головы и широких плеч. Затмив дрожащее помигивание лампы, тень нарисовалась очень высоко, под потолком, намного выше хари Дэвида, любовавшегося своим генетическим верстаком. Забавно: смерть носила подобающий архетипичному образу костяной доспех и шлем, похожий на слоновью морду с подогнутым хоботом. Жаль, что не получилось заглянуть в статичные тёмные линзы, но было поздно. Жестокий Жнец достал из-под щитков продолговатый зелёный флакон — и тьма милостиво аннигилировала страдания.

* * *

На схожих моментах сюжеты фильмов и игр обычно заканчиваются. Никто не знает, что там, за завесой небытия, откуда не возвращаются, но если нервные волокна, как и прежде, доводят до обморочного сознания биоэлектрические импульсы, то посмертие не наступило. Тем более, если длится это, по субъективным ощущениям, давненько.

Субъективные ощущения наметились не сразу, им предшествовала слепоглухонемая дрёма в ленивой и пьяной затяжной полуневесомости. Сперва прояснился слух, но он неопределённо долго распознавал лишь звуки чьего-то присутствия: кто-то подходил и отдалялся, топтался рядом тяжело и нетерпеливо, но не тревожил. Затем распробовался солёный привкус во рту... потому что у неё обозначился рот. Далее — носоглотка и ещё что-то недифференцированное внизу. Осязание подтягивалось дольше, однако с ним появились верх и низ, право и лево, тепло, холод и своеобразная телесная карта, где зависший в медитативной неге мозг разобрался, где голова с шеей, а где туловище, руки и ноги с костями, мышцами и кожными покровами.

Тот, кто отирался поблизости, враждебности не проявлял. Он словно ждал, дежурил на некотором расстоянии, но недалеко, а иногда неимоверно близко — и за эластичной преградой спящая различала его неспокойное, взволнованное дыхание. Порой низкий мужской голос бормотал тарабарские фразы и смысл их оставался тайной, но интонации раскрывали опасение, замешательство, надежду и... сочувствие.

Минули эоны этой сладкой псевдокомы и микроскопический сонный мирок с хлюпом перезрелого фрукта излился наземь. То есть, на пол. На замызганный бурыми потёками пол шлёпнулась нагая девушка.

Тело вздрогнуло и сжалось в комок, конечности конвульсивно задёргались и вслед за амниотической жижей из горла вырвался истошный вопль.

Тот, кто безмолвно надзирал чуть поодаль, приблизился, и она вспомнила его шаги и иноязычный говор. Кем бы ни был наблюдатель, он вторгся в её личное пространство так бесцеремонно, что она не успела и взвизгнуть. Что-то вроде щупальца торчало из пупка, отчасти находясь в кишечнике, и он это вынул, невзирая на жалобное хныканье, но тут же залепил кровоточащую дырку чем-то клейким и обезболивающим. Пятернёй в жёсткой перчатке он обхватил затылочную часть её черепа, как детский мячик, и начал так и сяк вертеть и трогать её лицо, обтирая густую сукровицу. Брови, уши и ямку у шеи сзади, где пролегала былая грань между уцелевшим и восстановленным, он исследовал внимательнее всего и, не нащупав искажений, удовлетворённо хмыкнул.

Оцепенение сошло на нет, отчаянно жмурившаяся девушка затрепыхалась, отползая, но не тут-то было: затылок оставили в покое, но в стальном захвате разом очутились оба запястья. Её вздёрнули вверх, встряхнули, как кролика за уши, и, осматривая целиком, пощекотали под рёбрами и в подмышках. Она съёжилась, послышался глухой фырк и... Чёрт, незнакомец веселился! До болезненности гиперчувствительная кожа не выдержала тестирования рефлексов и он огрёб вполне рефлекторного пинка.

Впрочем, без толку. Он опять гыгыкнул и всё так же на вису отстранил её подальше. Длины вытянутой руки хватило, чтобы следующий пинок пришёлся по воздуху, но потом её аккуратно опустили на пол.

Как-то раз бабушка возила восьмилетнюю Солану в туристический городок на лоне инеистого великолепия северных территорий Канады. Загулявшись вечером в тундре, она фотографировала украшенные ажурными лишайниками вековые валуны и блёклые кочки ягеля. Настала пора закругляться, но, уже собрав манатки, девочка столкнулась с прозаичной жестокостью дикого мира. Горностай поймал лемминга, вонзив в пушистое тельце кинжальные зубы, и примеривался разодрать в клочья, но она спугнула его и подобрала грызуна. Тот громко запищал, извернулся и тяпнул её — и на этом всё бы закончилась, если бы Солана заглушила порыв спасти его. Увы, она нередко корила себя за неосмотрительность, когда приятели или учительницы, которым она доверяла свои сокровенные переживания, критиковали их, но о лемминге она не рассказывала никому. Обязательно кто-нибудь пожалел бы голодного горностая, ввернув замечание о вреде леммингов, или обвинил бы сострадательного ребёнка в грубом и недопустимом вмешательстве в хрупкий биотоп североамериканской тундры. В молчании сберегла Солана свою самооценку. Не поделившись этим опытом ни с кем, она отстояла себя. Для биотопа её деяние — пустяк, так как хищники сплошь и рядом упускают добычу, а один маленький тундровый хомяк был ей благодарен, но это уже другая история...

* * *

В неукротимом и поистине бесконечном приступе паники Солана Майерс корчилась от терзавших её экстремальных эмоций и раскачивалась, как неваляшка, обхватив себя новыми руками. Пережитые метаморфозы — от и до — бурлили перед её воображением, как ведьминский котёл со зловонной, заразной скверной, но через новое сердце и новые лёгкие, нормальные и здоровые, безобразный страх неистово выплёскивался наружу и замещался, как выгноившиеся клетки живыми, экстатическим удовольствием от того, что она — вновь она, Солана. Человек, а не бесформенный субстрат или инкубатор!

"Спа-си-бо... спа-си-бо... — в сумрачном полутрансе повторяла она про себя, чуя, что адресат где-то вблизи и держит её в поле зрения. — Спа-си-бо..."

Её украдкой покусывала совесть. Пиналась она, конечно, непроизвольно, но он над её боязнью щекотки смеялся не злобно и не сально, а с ноткой облегчения. Как тот, кто блестяще управился с архитрудной задачей, не будучи профессионалом.

Что-то мокрое и длинное пригибало её голову вниз и, попытавшись отмахнуться, она с неверием поняла, что это вымахавшие до щиколоток светло-русые волосы. В прошлой жизни они не дорастали и до лопаток, а тут шлейф. Неудобно, но на такое не жалуются, лохмы можно обстричь... как и ногти на руках и ногах, достигшие внушительных трёх дюймов и пренеприятно закрутившиеся в кривые спиральки. Зябко подрагивая от сырой прохлады, она открыла новые глаза — лазуритово-синие, как и раньше, и поглядела на новые руки — тонкие, но ухватистые, разве что от чрезмерно интенсивной активности новообретённые мышцы сводило судорогами. Те же ладони, те же предплечья, но... без татуировок. "Рукава" с неприхотливой растительной абстракцией бесследно исчезли. В замешательстве она поелозила языком по дёснам и нашла все четыре зуба мудрости, удалённых из-за кариеса и наклона — они снова были при ней, целые, и не впивались в щёки. Неведомо, каким чудом, но ей вернули тело в первозданной комплектации!

"Это технология, не чудо, — осадила себя Солана, чтобы не скатиться в мистику, — но нашему жопорукому здравоохранению до такого как до Бетельгейзе на козе..."

Нетвёрдо встав на подкашивающиеся новые ноги, она распрямилась и придала-таки значение тому, что она всё ещё не одна. Её благодетель — да, именно так, ибо враги не совершают таких щедрых поступков — никуда не ушёл, а она, хоть и вся перемазанная кровянистой слизью, стояла перед ним без единого фигового листика. Вот тут-то она и порадовалась избытку волос! И решилась в кои-то веки установить зрительный контакт.

Медленно поднимая замыленный взгляд, она любопытно заскользила им по фигуре Жестокого Жнеца и отметила, что аналогов его защитного облачения ей нигде видеть не доводилось. Его костюм или доспех отличался чужеродной, несвойственной какой-либо земной униформе фактурой и в качестве ближайшей ассоциации напрашивался панцирь. Если бы природа умела ковать, результат выглядел бы в точности как эта причудливая иссиня-чёрная техноорганическая броня. Человек ли? Двурукий, двуногий, бесхвостый, пятипалый, с округлой головой — но из-за гротескного хоботного шлема, который он при ней ещё не снимал, с ответом она пока что затруднялась. Телосложение существа было однозначно мужским, атлетичным, массивным и на зависть большинству бодибилдеров безупречно пропорциональным... вот только Солана своей макушкой не доставала ему и до груди — рост его превышал восемь футов.

Гуманоид, инопланетянин, представитель невымышленного внеземного разума!

"Ну ты и... амба-а-ал..." — неповоротливо прокатилось в уме, но так и не облеклось в слова. Она лишь шокированно вдохнула и чуть не села на пятую точку. Нейронная связь между мозгом и языком, между подуманным и изречённым налаживалась с опозданием.

Амбал заинтригованно склонил голову набок. Оглянуться кругом он ей не позволил — сгрёб за плечо, не дав рассмотреть окружение, и настойчиво потащил вовне, за пределы тесной клетушки со знакомым рисунком пола. Путь был коротким, она спотыкалась из-за ногтей, но не упиралась, и когда позади с гулким эхом закрылись овальные ворота с мерцающими жёлтой подсветкой клиновидными символами, отовсюду сплошной стеной хлынул розовый ливень. Ничем не пахнувшие струи цвета газировки хлестали на обоих вошедших сверху, снизу и с боков, но температуру имели терпимую.

"Санобработка, — пришло на ум объяснение и Солана постаралась расслабиться. — Это тоже корабль, ЕГО корабль... и мы в санпропускнике".

Труднее всего было промыть липкие волосищи. Она провозилась с ними минут десять, но гуманоид, тактично отвернувшись, не подгонял её и сам не торопился. Прекратилась помывка так же неожиданно и дезраствор сменили потоки воздуха. Ещё одни ворота, с белыми иероглифами, отворились впереди — и гигант направился туда, не оглядываясь на Солану. В какой-то нише сбоку он взял бежевый кулёк и вслепую бросил в вовремя подставленные руки. Приятно проминавшаяся под пальцами подачка оказалась лёгким, мешковатым, но пришедшимся впору комбинезоном из кожистой материи без застёжек и швов. Стало быть, он загодя подготовился к встрече. Для чего?..

С понимающим кивком натянув предложенное, она перекинула непросохшие волосы назад. С ногтями, то и дело цеплявшими друг друга, совладать было сложнее. С тех пор, как Дэвид пожертвовал ею, как ящерица хвостом, прошло много времени.

Дугообразный коридор привёл к очередным воротам, символы на которых мерцали синим, и, ступив на порог следом за провожатым, Солана смекнула, что это жилой отсек. Мягкий свет исходил равномерно отовсюду и отражавшие его литые вогнуто-выгнутые сооружения из того же материала, что и корабль, она считывала как стол, диван, пару кресел, непонятную технику. Вдали виднелись проходы в смежные комнаты, а в алькове в стене — притемнённая, отгороженная полупрозрачной заслонкой спальная зона. Не что иное как одноместная каюта с бедным, аскетичным интерьером. Зверски изнасилованная длительными пытками психика экономила энергию, наотрез отказываясь фонтанировать изумлением, но обстановка без явных угроз развеяла все тревоги. Мышцы обмякли... и девушка отрубилась на месте, свернувшись клубочком на испещрённом геометрическими узорами полу в небольшом углублении под исполинской обтекаемой столешницей.

"Справедливость есть, — шепнул ей из подсознания ласковый бабушкин голос. — Как ты пожалела пушистика — так и Космический Амбал пожалел тебя!"

Примечания:

P.S.: Инженер без диплома — как трилобит без панциря! (с) с просторов.

P.P.S: Возможный вопрос, почему Солана не "очужилась" — резонен, но ответ на него будет дан в последующих главах.

1) Сжигатель.

Вернуться к тексту

2) Развитие яйцеклеток.

Вернуться к тексту

3) Тератоген — вещество, нарушающее нормальное развитие и являющееся причиной уродств.

Вернуться к тексту

4) Любимая цитата Дэвида из его любимого фильма.

Вернуться к тексту

Примечания:

Саундтрек — Avrigus, "Beauty and Pain" ( https://musify.club/track/avrigus-beauty-and-pain-1134360 )

* * *

...Сквозь сон Солана кричала и плакала. Дэвид блёклой тенью вышагивал из стылой кладбищенской мглы, стрелял в неё ампулой с транквилизатором и увозил обратно на "Завет", где уже опробованным, испытанным методом уродовал её плоть снова и снова, лишая всех органов чувств. Скользко ухмыляясь, он обзывал её глупенькой малышкой и вдохновлённо строил гипотезы о том, станут ли его неказистые любимчики красивее, если вызреют из обновлённых чудодейственным эликсиром яйцеклеток. Она силилась выплыть и вынырнуть, но её утаскивало глубже и кошмары множились и усугублялись, пока не вклинилась некая могучая высшая сила. Ей нанесли на лоб что-то маслянистое — и её рывком вытянуло наверх, прочь из провонявшего болезнью и тленом маньяцкого логова в звёздную ночь с разноцветными переливами умиротворяющего полярного сияния. Она парила над землёй, покрытой ковром лесов, над расцвеченной светящимся планктоном морской гладью и заснеженными хребтами гор, огибая планету по орбите. Безымянное, но тёплое солнце восходило из-за перистых облаков ей навстречу и ласково согревало всё её тело, изгоняя страхи и вину за то, что из всех пассажиров "Завета" повезло ей одной.

Проспала она десять или двенадцать часов. Временной интервал смутно угадывался по значительному улучшению самочувствия, но проснулась она сама, когда нормализовался уровень гормонов. Тот, кто вырвал её из рассадника мерзости, не будил её и не трогал — кроме того момента, когда от её вскриков из-под стола у него, должно быть, разболелись уши. Он переложил её с пола в одно из кресел, завернул в плед из нетканого полотнища сродни её теперешнему одеянию и что-то сделал, чтобы её не мучили плохие сновидения.

Высунувшись из-под пледа, Солана буквально кожей ощутила, что он совсем рядом!

И действительно — он восседал во втором кресле прямо напротив, через стол от неё, водрузив на него мощные бронированные ручищи с переплетёнными в замок пальцами. Возле себя девушка увидела прозрачную шершавую пиалку с обычной, как она поняла, водой, а на его стороне — тот самый костистый шлемак с хоботом. Это значило, что он не считал её заразной и ждал, пока она отоспится.

— Ого, ты так похож на землянина! И мы оба дышим кислородом... — блокировавшая речь немота отступила, но дошло это до Соланы поздно.

Она устыдилась топорного, по-деревенски простого разговорного стиля, впитанного в не ахти каких интеллигентных рабочих кругах, но не стала есть себя поедом за то, на что не влияла. Нельзя соблюсти инокультурный этикет, не изучив его заблаговременно, и с этим намечались проблемы, однако паззл с видовой принадлежностью амбала сложился без её стараний. Человек он или нет? И да — общее строение лица и форма безволосой головы подтверждали сходство с людьми — и нет: в его белоснежной коже, в отчётливых линиях точёных скул и губ, в несколько угловатом, но гармоничном профиле тяжёлой челюсти и заострённом римском носе без переносицы отличия от людей перевешивали. Слишком монументально скроен, слишком возвышен и далёк от мелких, хилых потомков обезьяны... Особенно сквозило это в его глубоко посаженных и практически безбелковых обсидианово-чёрных глазах под выступающими лысыми бровями: через них в землянку пристально вглядывалась чернота космоса, но не безмозгло-ненасытная, как пестуемые Дэвидом чужие, а разумная, осмысленная и высокоорганизованная. Что же до возраста, то от оценок Солана воздержалась. Ледяной великан имел внешность молодого мужчины года на три старше неё, но при медицине, способной излечить живую структуру после самых ужасающих ран и осквернений, его народ запросто мог давно перешагнуть порог радикального продления физиологической молодости. Ему могло быть и двадцать восемь, и пятьсот двадцать восемь. Она содрогнулась, на корню зарубив цепочку мыслей об ископаемых барельефах и папирусах, где у людей и богов прослеживалось примерно то же соотношение в размерах. Боги — герои мифов и легенд из полуистлевших свитков на музейных стендах, а это здоровенный инопланетный...

Плавно, без резких движений белокожий выставил перед собой ладонь, явив между большим и указательным пальцами сине-зелёную голограмму — объёмный ромб, странно смахивающий на щит с прихотливой вязью клиновидных литер.

...коп?!

* * *

Солана не знала, куда себя деть. Самоконтроль рассыпался вдребезги, а от того, что монохромный громила сверлил её мраком из-под суровых надбровных дуг, её насквозь пробирала лавина мурашек. Она поджала под себя ноги, накинула на плечи одеяло и скукожилась в кресле, если можно было назвать так этот колоссальный трон. Недостаток освещения также угнетал волю и она помассировала веки костяшками пальцев, не ведая, зачем инопланетянин её исцелил и чего добивался.

Затем он погасил значок и монотонным басом что-то сказал.

Над столешницей развернулась, заставив Солану шумно втянуть воздух, трёхмерная сине-зелёная схема звёзд и планетарных систем. В мельчайшей детализации перед нею засияла многоуровневая сеть из шаров, пирамид и эллипсов с символьными подписями и взаимосвязями между ними! Они кружились, смещаясь друг относительно друга, где-то вспыхивали и гасли пиктограммы разных форм и цветов, между отдельными системами и планетами виделись дуги проложенных маршрутов с пометками, вложенными фигурами, фигурами-спутниками... У Соланы до восклика, до шального блеска глаз перехватило дух и это не осталось незамеченным, но вряд ли её сосед ставил целью хвастануть перед охочей до фокусов дикаркой неописуемой красотой и галактическими масштабами своей вотчины. Поместив в центр макета свой пудовый кулак, он трижды сжал и растопырил пальцы, как астронавигаторы земных космолётов с их куда как менее впечатляющими голографическими диорамами — и, наконец, посередине нового поля обзора она узнала модель "Завета". Следом за ним, как на привязи, летело судёнышко раз в десять меньше и она описала бы его не иначе как скособоченный загогулистый круассан.

Театральщина, между тем, только начиналась и заключалась в составлении кратких предложений из тычков в полигональные муляжи. Буравя Солану взглядом исподлобья, белый гигант указал на неё — и на "Завет", на себя — и на "круассан". Нелепо, но связно и универсально, а выходило стихийно.

— "Ты оттуда", "я отсюда"? Да, — расшифровала она и тут же ткнула на него, на себя и вниз, выражая осознание свершившегося события: — Ты забрал меня сюда — и я здесь, — и она невольно вложила всю свою благодарность в ритуальный буддийский поклон.

В знак обоюдного консенсуса собеседник кивнул. Помешкав и моргнув, он тотчас же, без пауз, нажестикулировал дальше: он, она, "Завет" — и запретительно перекрещенные руки. Для доходчивости он отрицательно помотал головой.

— "Я", "тебя", "ему", "не отдам"? — синхронно декодировала она. — Верно?

Кивок воспоследовал и сердце колонистки забилось чаще. Разумеется, гуманоид не разбирал её речей, самое вероятное — судил по тонам. Если бы он сейчас превосходно изъяснился по-английски, это бы её ничуть не удивило, но после сорванного джек-пота таких бонусов не выпадает. Следующую комбинацию инициировала она, с энтузиазмом потыкав в "Завет" и сомкнув пальцы в колечко на его срединной секции, но растерянно замерла, не зная, как изобразить обожаемых Дэвидом гадов. Стукнув себя по лбу, она выкрутилась до примитивности картинно — оскалилась, вскинула "когти" и зашипела. И всё бы ничего — но в ответ грянул рокочущий хохот.

Солана не обиделась. Её лишь мимолётно смутило то, насколько живо и по-простецки высокоразвитый брат по разуму отреагировал на перформанс. Казалось, её артистизм нейтрализовал его имидж бесстрастного мраморного изваяния — каменную маску чуть потеснила, смягчив строгие черты, сдержанная полуулыбка, но проблеск был недолгим и неприступные барьеры выстроились вновь. Указав на девушку и на себя, он поднёс руку ко рту и три раза свёл и развёл пальцы на манер птичьего клюва.

— Оу... эм-м... устный протокол? — стушевалась Солана, помня о ромбической эмблеме и надеясь, что истолковала её правильно. — Послушай, я бы выложила всё, что... всё, до чего я допёрла, когда он меня... — осеклась она и подавила подкативший рвотный позыв, не нашедши достаточно экспрессивного термина для того, что претерпела, — но ты ведь по-нашему ни бельмеса, да и я по-вашему не шпрехаю. И... пардон, я та ещё клоунесса с реквизитом, — хихикнула она, сцепив и еле расцепив переросшие кикиморьи ногти.

На бесцветном лице застыла нечитаемая эмоция — и человек-но-не-человек встал из-за стола. Солану опять поразило то, насколько он громадный... и, пока он шествовал к стене с вертикальным рядом узких каверн, она прикинула, какое число миниатюрных людишек вроде неё эквивалентно ему одному. Насчитав аж четыре с половиной, она порадовалась, что амбал настроен на диалог: вздумай он её убить — хватит и щелбана. А он тем временем вернулся и вручил ей громоздкие, но вполне узнаваемые металлокерамические кусачки.

* * *

Весь последующий час Солана сомнамбулически перемещалась вдоль изгибов стен и заворожённо прикасалась к их ребристым поверхностям, очевидно металлическим, но не отлитым, а будто бы выращенным, как искусственные кораллы на акваферме. На этом корабле привычные линейные элементы если и находились, то имели скруглённые углы и скошенные оси. Коридоры напоминали то ли трахеи, то ли кишки, и пару раз девушку от этих ассоциаций передёрнуло, но на ощупь всё было твёрдым, сухим и чистым. Хозяин следил за нею бдительно, но безучастно, и поначалу это её смущало, но довольно быстро стало ясно, что у него нет причин волноваться за убранство своей спартанской обители. Оно либо размещалось недосягаемо высоко, как фильтровавшая озонированный воздух узловатая вентсистема, либо не представляло опасности, как мебель и всякая мелочёвка в выемках за неподвластными посторонним створками. Сам он, весьма озадаченно сидя на изогнутом диване под панелью с ярким жёлтым иероглифом, занимал руки голограммой. Горизонтальные строки с клинописью всплывали снизу и рассеивались дымкой наверху, а на полу перед его ногами лежала проецировавшая их усечённая пирамидка.

"Ведомственный чатик, — догадалась Солана или, по крайней мере, хотела верить, что догадалась. — Интересно, с кем он там — с шерифом?"

Ей нравилась версия, что это мессенджер. Или новостная сводка. Или залипательная игра. Предположения о чём-то будничном и прозаичном помогали ей балансировать на канате над ямой с коварным вязким отчаянием, тогда как попытки разведывать границы зоны равновесия, наоборот, дезорганизовали мышление и бередили тревогу.

— Э-э... прости за беспокойство, но... — осмелилась она обратиться, стоя за полкаюты от белокожего, — здесь есть... гальюн? Ну, санузел, сантехника...

В простейшие жесты эта концепция не умещалась, но конфузная танцевальная ужимка сработала красноречиво. Он дёрнул щекой, небрежно указал вбок — и дверь в дальнем углу жилотсека уехала в пазы. К счастью, предназначение цельнолитых выпуклостей и раструбов с клапанами на стенах каморки подсказала профдеформация. До того, как у Соланы заболел живот, она пила воду из ёмкости на столе. И немудрено — возрождённый организм заново учился принимать и выводить вещество, правда, голод не подступил.

Миновал ещё один тягучий, как ксеноморфьи выделения, час. Невесомая клинопись в голограмме бежала вверх всё оживлённее и великан еле успевал вставлять свои строчки. Его сутулая поза транслировала нежелание проводить для человечицы ознакомительный тур. Зачем? Если она не утонула в гальюне, сгребла свои отстриженные ногти в воронку мусороприёмника и не улюлюкает, как пещерная, узрев заурядное устройство мобильной связи, то и консультировать её по любому чиху — лишнее. Тени под его бровями залегли гуще. Он облокотился на спинку дивана, раскинул вдоль неё руки и немигающе уставился в потолок, на безразличные к его трудностям суставчатые орнаменты...

Точь-в-точь как патрульный офицер, спрятавший отбитую у серийного убийцы жертву-мигрантку в своём авто, но не владеющий её языком.

Солана вообразила, как её привезут в участок, где инопланетный следак-полиглот допросит её, вытрясет описание Дэвида и препроводит её к инопланетной психологине... и, скептично усмехнувшись, обречённо остановила себя. Хрупкая психика элементарно предохранялась от несовместимой с выживанием нагрузки, выискивая в окружающем хаосе молекулы обыденных житейских ситуаций. Откуда она взяла, что этот брутальный титан за рулём техногенной ракушки непременно служит закону, оберегающему мирных граждан от агрессоров независимо от происхождения? Она и в родных-то полицейских участках ни разу не бывала! Ни как потерпевшая, ни, тем паче, как задержанная — своим допуском к колонизаторской программе она обязана прилежанию и законопослушности! Определённо стоило побунтовать хотя бы в школе: авось и не погрязла бы она в трясине с мутагеном и ксеноморфами. Нет гарантий, что аристократичные белоликие "боги" не жрут человечину или не подвергнут её экспериментам похуже творимых Дэвидом, ещё более извращённым и унизительным. И даже если реальность без мечты о нормальности не так страшна, как трэш-ужастик из её фантазий, экранизированных в параллельной вселенной безумным режиссёром, её всё равно могут пустить в расход. Не расстрелять, но гуманно эвтаназировать, как отловленную на свалке уличную животину...

В себя она пришла в жёлобе вдоль периметра, где скапливался конденсат. Раздумья о тщетности всех надежд сплюснули её, как гиря весом с планетоид, она впала в ступор, сползла по стене и потом очнулась от того, что присевший рядом гуманоид намазал ей лоб перламутровым люминесцирующим снадобьем. Оно проникло в кожу, не оставив ни следа, и приступ деперсонализации купировался за секунды.

— С-спасибо, но не стоило... — с горящими ушами промямлила Солана. Её дважды за одни условные сутки избавили от отголосков недавних запредельных страданий.

В прочистившуюся голову полезла туфта про благодать, нисходящую с длани бога на чело смертного, но она пресекла её так же, как и туфту про барельефы. Протирая глаза, она заметила, как гигант убрал в пазуху под правым грудным щитком доспеха маленькую скляночку. Видимо, благодать сильнодействующая, дефицитная. "Вейланд-Ютани" за её формулу отвалила бы не один миллион цифровой капусты!

Он что-то негромко пробубнил, но в этот раз без ледника в голосе и с дружелюбной, пусть и хмурой из-за бровей и носа улыбкой. Проморгавшись, Солана уткнулась взглядом в голую руку, протянутую к ней пальцами вперёд — и заторможенно, но без колебаний подала навстречу свою, зеркально копируя жест и совмещая подушечки с подушечками⁽¹⁾. Психотропных эффектов сияющего маслица она и не допускала, и не учитывала, и дюймы до касания преодолела медленно, но охотно. Оно состоялось... и внезапное открытие окончательно выбило её из колеи: вопреки подспудному стереотипному ожиданию, что её обдаст морозом, кожа инопланетянина оказалась тёплой, мягкой и упругой, разве что без волосинок. И очень некстати, как чёртик из табакерки, из пыльного погреба выскочила желтобульварная бредятина о сверхразвитых дочеловеческих цивилизациях, освоивших космос и улетевших с Земли задолго до возникновения шумеров и египтян. За неимением достоверных данных измученный ум зацепился за антинаучную блажь.

— Кто же вы такие — лемурийцы или гиперборейцы? — улыбаясь в ответ, прошептала земная колонистка иномирному астронавту. — Наверное, атланты...

Огромная, сильная белая рука, которую Солана бесстрашно, очарованно ощупывала, вдруг осторожно пожала дрожащие от истощения пальчики. Противиться гипнотическому притяжению чернокосмических глаз ни в какую не хотелось, но на миг она покосилась на стол и разглядела то, чего там до её помутнения не было. На "её" краю стоял высокий, малахитового оттенка цилиндрический фужер на короткой ножке, испещрённый мелким золотистым текстом. Судя по перевёрнутой позиции содержимое давно отсутствовало, но образы на топком дне старой памяти намекали, что именно с его помощью было собрано по кусочкам и откачено к заводским настройкам её разрушенное ДНК.

* * *

Проговорив ещё одну непонятную фразу, "атлант" поднялся с корточек, помог встать Солане и без спешки довёл её за руку до облюбованного ею кресла. Воду, намочившую её балахонистую одёжку, вскорости полностью вобрал губчатый материал ткани и спустя пару минут ощущение влаги на теле пропало. Девушка забралась в кресло и отметила, что уже может прыгать без судорог, но внимание её целиком поглотил "малахитовый" фужер. Она взяла его, заглянув внутрь, понюхала и провела пальцем по стеклянистым стенкам, но не обнаружила ни запаха, ни остатков. Скомпонованные в чёткие абзацы надписи не походили на художество, а жёлтый цвет, судя по контексту его применения в интерьере, имел предупредительное и остерегающее значение. Если бы Солана знала язык, то, как пить дать, прочла бы там фармакологическую инструкцию.

— Так вот оно какое, зелье откатное! — с почтением, но не без шутки выдохнула она.

Помахав рукой, гуманоид прервал её полузабытье и, когда она отвлеклась от утвари, положил на середину стола свой пирамидальный проектор. Над вершиной вознёсся шар с имитацией световых бликов в океане, от основания к человеческому лицу устремились тонкие лучики и в шаре соткалось из гибких нитей зеркальное отражение.

— Ух ты, фронталка! — не ошиблась Солана и океанская толща, поймав произнесённые ею слова, запечатлела их в зигзагах волн. — Со звукозаписью! Так, стоп... я должна всё пересказать? О'кей, нытьё будет долгим, но я попробую, — набрала она в грудь воздуха и её до сих пор не голодный желудок болезненно перетряхнулся. — Уф-ф! Итак, я — Солана Майерс, человек, родом с... не знаю, как у вас величают Землю... и бывшая пассажирка колонизаторского звездолёта "Завет", направленного к экзопланете Оригае-6 в секторе ОРИ-6 Д-595. Жаль, что наши координаты для вас пустой звук. Как и прочие колонисты, я спала в анабиозе, но в один говённый день меня преждевременно разбудили...

Слушатель не перебивал. Он сосредоточился на сфере, пополнявшейся зигзагами и спиралями, но при этом не забывал подбадривать Солану кивками, когда она сбивалась с ритма. Порой она осекалась — и он не подгонял, порой замолкала — и он молчал вместе с ней, а иногда она яростно взрывалась слезами и бессмысленными жестами — и он позволял ей пропсиховаться, не стыдил и не одёргивал. После таких выплесков он ловил её взгляд своим и его эфемерные, но искренние улыбки придавали ей сил. В какой-то момент она почувствовала, что не показания даёт, а выговаривается и что ей легчает, но совершенно нежданно сфера уменьшилась и скромно зависла в уголке обзорного поля. На передний план вылезла и замерцала давешняя ромбовидная инсигния и инопланетянин отмашисто крутанул её с усталым вздохом, отвечая на запрос.

Декорации изменились — и белоснежных лысых неземлян в каюте стало шестеро!

Если бы не цветовая гамма, Солане так бы и померещилось. Голограмма отобразила двоих мужчин того же визуального возраста, что и присутствовавший, позади маячил ещё один, выглядевший старше и излучавший тихую безадресную ненависть... и, наконец, попали в кадр и не покинули его две проходившие мимо молодые женщины в такой же, как и у собратьев, скелетной броне. Да, двуполая природа их вида девушку не изумила: после того, как субъект мужского пола без всяких просьб с её стороны отвернулся при санобработке, она не мыслила иначе. На фоне их почти человеческой семиотики⁽²⁾ сия биологическая данность не сенсационна, а естественна, как кислородное дыхание.

Окоченевшая на всеобщем обозрении Солана запоздало вознамерилась улизнуть, но не учла, что кадр фиксировал все триста шестьдесят градусов. Просеменить мимо амбала за спинку его кресла тоже не удалось. Одной рукой без особых усилий он преградил ей путь и легонько придвинул её, опешившую, к себе и оку виртуального объектива. Ни грамма мужланского охальства, впрочем, в его хватке не было. Он удерживал, но не посягал на свободу, она всё ещё могла вывернуться и юркнуть под стол или в гальюн, но стояла, как вкопанная, а он невозмутимо что-то доказывал своим коллегам — возможно, по поводу её здоровья или аудиофайла с откровениями, такими же неясными для него, как для неё его гордый спич. Фактически он им её представил, причём не как улику, а как полноправного свидетеля того, во что они, вероятно, когда-то не поверили. Но реакция их явно кардинально расходилась с тем, чего он ждал...

Что-то непредугаданное произошло в эти мгновения. Досужая приятельская болтовня утихла, негодующие вопросительные взгляды прицельно сошлись не столько на Солане, сколько на вещи, которую она механически сцапала, тискала и вертела, унимая стресс — и была это неведомо зачем поставленная на стол порожняя медицинская тара! Старший мужчина с набрякшими под глазами мешками утомления ошарашенно кашлянул и поперхнулся, присмотревшись к зеленоватому фужеру, выдворил подчинённых, подошёл вплотную к незримой камере и угрожающе, но в то же время устрашённо что-то прорычал.

Солана в замешательстве наблюдала за зарулившей в тупик дискуссией, прекрасно смекая, что тема переговоров — её жизнь, безопасность и самость. Изрядно струхнув и побледнев, она отшатнулась назад, ненароком упёрлась спиной в панцирные щитки на могучем бицепсе сидящего — и тот, что-то шепнув, аккуратно погладил её по плечу. От широкой горячей ладони её заледеневшей коже передался заряд тепла, а слова даже без перевода прозвучали ободряюще. Развеялись все паранойяльные сомнения в том, что её спаситель, кем бы он ни был, взаправду боролся за её права...

А тот, кто их оспаривал, недоумённо воздел брови и без комментариев отключился.

* * *

Целый час гуманоид пропадал за второй в обозримом радиусе дверью. В отличие от гальюнной, она не поддавалась прикосновениям неавторизованных лиц, так что Солана наедине с собой надумала немало вариантов своей незавидной участи, но то, как он не дал ей запаниковать на сеансе видеосвязи, вселяло робкую уверенность, что её хотя бы не утилизируют. Когда он вернулся, она успела мельком углядеть за той дверью обилие монструозной аппаратуры и вращающихся голограмм. Машинное отделение или рубка.

— Шеф велел выкинуть меня в космос? — вполголоса спросила Солана из одеяльного гнезда на "своём" кресле. — Если что — я тут ничего не лапала! Сижу, греюсь...

Из смежного отсека он что-то принёс, крепко сжимая в пригоршне, и, расположившись на вогнутом диване, проделал то, на что она не согласилась бы ни за какие пряники.

В его руке лениво перекатывалась фосфоресцирующая малиновая амёба величиной с куриное яйцо. Подцепив её поудобнее двумя пальцами, он приблизил её к своему носу, примерился — и всосал через ноздри! Подобные штуки на Земле назывались лизунами и считались забавными антистрессовыми игрушками, но, чёрт побери, лизуны не живые и их никуда не суют, а оно медузно подрагивало и шевелило ложноножками в носоглотке!

— И-иу, — донеслось из одеяла. Жертвы репродуктивного насилия не хватило на дикий шок от чужих добровольных бытовых странностей. — Я не втупляю, что это... но, надеюсь, ты употребляешь его, а не оно — тебя.

Чем бы ни являлась розовая слизь, белокожий выждал, пока она заползёт, шмыгнул, запрокинул голову и, зажмурившись, издал неприязненный стон. Из ноздрей по губам и подбородку резво потекли струйки тёмно-фиолетовой, разительно контрастировавшей с наружной белизной крови. Зрелище это не могло не взволновать Солану, но он попросту утёр нос, а потом из боковин дивана выпростались четырнадцать кольчатых кабелей и сами, без манипуляций, внедрились в технологические отверстия его доспеха на груди, боках, животе и бёдрах. Как провода в энергоприёмные порты. Семь справа, семь слева...

— Зарядная станция для бронника? Хитромудро, — сообразила гостья. — Ладно, если ты в ауте — то и я покемарю. Может, сегодня меня отпустит.

...Увы, не отпустило. Полчаса она потратила на мучительные попытки заставить себя расслабиться, а воз и ныне был там. Проклятый воз с демоническими мутантами. Во главе со своим нечестивым заводчиком они караулили её у врат страны снов, нападали стаей и не боялись ничего, кроме жемчужной благодати, но клянчить она бы не отважилась.

— Тебе... что-нибудь... нужно?

Что? Она с горем пополам уснула и ей приснился сон без нечисти? Нет. К сожалению, нет. Но она не ослышалась, низкий грубоватый голос задал ей вопрос на английском! На непередаваемо ломаном, но всё же распознаваемом американском английском...

— Уже ничего, — призналась Солана, спрыгивая с кресла. Сонливость как ветром сдуло!

Не расставаясь с одеялом, она подошла ближе к инопланетянину. Он пребывал там же, где и раньше, с кабелями в портах костюма, но бодрствовал. Кровь из носа уже не лилась. Усевшись на диван в трёх футах от него и не встретив недовольства, девушка дотронулась до шлангов и они напомнили ей одновременно каучук и змеиную чешую. Как толстые артерии, они мерно пульсировали под внутренним давлением — ей показалось, что в такт с чернильным сердцем титанического пилота, единого со своим кораблём... отчего всё тело разом обсыпали пупырышки. Нет, она не испугалась. Ей стало жутко, но вовсе не так, как в день знакомства с Дэвидом, ибо эта конструкция несла в себе логику и смысл.

— Я не смогу... доставить тебя... на родину, — без прелюдий констатировал нечеловек.

— Ой, — вырвалось у неё в смятении, — а почему?

— Запрещено... вышестоящими. Причин... не разъяснили.

Одна часть её личности предсказуемо обомлела: она вообще, совсем, никак, никогда не увидит дом?! Другая же, преисполнившись стоического фатализма, вынула из архива прочитанный и подписанный ею договор с "Вейланд-Ютани", включая пункт о том, что миссия на Оригае-6 — билет в один конец. Юриста в офисе насторожило её рвение, но он её не разубеждал. К тому же, компенсации полагались исключительно семейным парам, а она летела одна и убытки из-за неё компании не грозили. Также никто не отнимал у неё альтернативу в виде пожизненного ярма безденежья, но жажда списания долга пересилила. В загаженной, раздираемой локальными войнами колыбели человечества дома для неё более нет. Ни крова, ни родни, ни справедливости. Очутись она там — прежний долг опять навесят на неё с неустойкой за полёт или корпорация со спецслужбами сгноят её в спецтюрьме. Опасливость подначивала Солану упросить амбала устроить ей аудиенцию с упомянутыми вышестоящими, чтобы те сжалились и разрешили ему подбросить её до ближайшей земной колонии, где она докоптит век среди горнодобытчиков, но она до боли прикусила губу, затыкая малодушный лепет. Мечтала сжечь мосты? Сожгла. Расписалась и получила, хоть и иной, больной логистикой, жизнь без финансовой кабалы, оплаченную уродливой дьявольской валютой... но судьба свела её с тем, кто играючи разорвал адский контракт.

И отныне она без миссии, без средств, без паспорта, без сородичей и без обещанной экзопланеты, в абсолютной власти этого таинственного существа.

* * *

Гигант был несловоохотлив. Он только что заговорил с Соланой на её языке, но что-то мешало продолжить. Он не прогонял её с занятого им места и внимательно рассматривал, меряя неисповедимым взглядом и концентрируясь на нюансах, разнившихся у него и у неё. На глубоких лазурных глазах, на песочном тоне кожи, на курносом носике с ямкой под опушёнными бровями и особенно на длинной головной растительности. Так прошла минута — и он неспешно, стараясь не напугать, подобрал одну из падавших на сиденье гладких бежевых прядей, помял, нюхнул, распушил кисточку и покрутил ею в воздухе. Утолив своё спонтанное любопытство, он хмыкнул и убрал было руку, как вдруг Солана расхрабрилась и коснулась тяжеленного запястья там, где резиново-роговое покрытие как бы срасталось с живыми тканями. Насчёт этого она прогадала, нащупав краешек плотно приклеенной прозрачной манжеты — и ощутила нереально высокую температуру.

— У тебя жар! — ужаснулась она. — Ты, конечно, тот ещё танк, но во мне живут бактерии с Земли, а иммунитет от размеров мало зависит...

— Иммунитет... высшего... класса, — со всей серьёзностью, без малейшей капли бравады заявил белокожий, плохо скрывая озноб, но чуть погодя оттаял: — Не бойся. Я не болен... просто вмозговал... коммуникативный код, — ткнул он пальцем в висок. — Единовременный проброс нейросвязей... повреждает кору... как ушиб. Завтра перестану... так запинаться.

Сперва Солана не поняла, к чему он слепил в одну кучу компьютерную и медицинскую терминологию — он ведь не робот! — но затем её осенило:

— Так вот как ты наш язык выучил! Тот кисель — установщик для программы?! Крипово, но круто! Мы по сравнению с вами отсталые, годами над грамматикой корпим, — шлёпнула она себя по лицу. — А это больно? Ну, вмозговывать...

— Больно... но... необходимо, — бескомпромиссно отрезал он и закрыл глаза. — Ты... не отсталая.

Она вздохнула и тоже примолкла, но вскоре осознала, что смотрит... нет — взирает на него с неподдельным восхищением. Даже отдыхая в полулежачей позе он нависал над нею, как скала, но она не боялась, её не тянуло вскочить и убежать, куда ноги унесут. У страха и трепета разные истоки и исходы. Прелестный, сладкоречивый синтетический адонис Дэвид вызывал желание удалиться и укрыться как угодно и где угодно, а своего угрюмого защитника она созерцала неотрывно, как произведение искусства. К её радости, пантомима с тотальными потерями при переводе закончилась, но она чувствовала себя виноватой перед ним, как и ранее перед всеми, кто испытывал неудобства ради её блага, однако то, что он выполнял служебное поручение, всё-таки её немного успокаивало.

— Sal'laan... Amai-Er's?

Она едва не подпрыгнула. Он запомнил и попытался произнести её имя? Скорее всего.

— Со-лá-на, — по слогам поправила она, — Мáй-ерс.

— Sol-la... Solana?

— Да! Я Солана, — просияла землянка, встряхнув непослушными волосами. — А ты? Раз уж так вышло, что ты застрял со мной на неопределённо долгий срок...

Мраморный воин моргнул и глубоко, тягостно над чем-то призадумался, но назвался:

— Ûnegìl... Yamargèdèl... дом Enkurbu.

— Уу-нэ-ги́л Ямар-гэ-дэ́л из дома Эн-ку́р-бу? — повторила она. — Уунэгил?

— Да... можно... так.. Я не... из Древних, — неожиданно выдал он смешок и улыбнулся.

— Древние? Кто это?

Вместо ответа Уунэгил тихо фыркнул и махнул рукой, вновь погружаясь в полудрёму — и Солана решила дальше не упорствовать. Вот так имя с фамилией! Ни один из земных диалектов на ум не шёл и искать аналогии быстро расхотелось... зато неуловимо пахнуло эльфами с поправкой на космос, физическую мощь, уши без остроты и пристрастие к мрачной техноорганике. Теперь, узнав его имя, она могла к нему обращаться! Это стало самым важным её достижением за последние часы, но оставалось ещё кое-что.

— Уунэгил...

— Хм? — один антрацитовый глаз приоткрылся.

— Пожалуйста, включи запись в файл с места разрыва, если не стёр, — Солана не знала, откуда в ней столько дерзости, — я хочу завершить мои показания.

Пирамидку он, как выяснилось, всюду носил с собой, и нашлась она неподалёку. Он поставил её к себе на колено и без каких-либо действий — мысленной командой? — вывел на проекцию сферу с волнами. В полигональной сеточке отзеркалилось сосредоточенное на идее, но осунувшееся от холода и недостатка сил лицо Соланы. Съёмка возобновилась и говорила она уже твёрдо, с прямым однозначным посылом:

— ...Это мой и ваш враг. Он не свернёт свою деятельность, не купится на посулы и не пойдёт на уступки. Сейчас, в эти секунды, он готовит к мутации следующую разбуженную женщину, если уже не сделал этого, и патогенных отродий на корабле с каждым днём становится больше. Вам решать, как поступить с этой информацией, но я предупреждаю вас — кем бы вы ни были и какую бы политику ни проводили — что в опасности все живые создания в данном кластере пространства. У меня всё.

1) Жест из фильма. Разговаривая с Вейландом, выживший Инженер протягивает к нему руку и почти касается кончиков пальцев. Что-то приветственное с оценивающим или иерархическим подтекстом.

Вернуться к тексту

2) Семиотика — азбука символьного общения, знаков и знаковых систем, включая язык жестов.

Вернуться к тексту

Примечания:

Саундтрек — песня, которую поёт Солана:

Within Temptation, "The Swan Song" ( https://zvon.top/song/2695823/ )

* * *

...Часы и дни ползли, не отмечаясь в учётной книге. Солана не представляла себе, как белые исполины измеряют время, но любой разум дробит беспощадный поток на отрезки и их счётные величины наверняка были сродни земным. Изъятая из родного общества с его темпом, она полагалась лишь на хронометрию своего организма. Со стабильной и чёткой периодичностью её смаривал сон: зыбкий, душный и бесформенный, лязгавший у горла двойными зубастыми челюстями, лыбившийся лукавым силиконовым рылом в осклизлом склепе... но длилось это недолго. Большие тёплые пальцы оставляли на её лбу масляную каплю, обнулявшую ужасы, и она уносилась в альпийские луга или на пляж, а спросонья квёло брела к огромной чёрно-белой фигуре и пожимала те самые пальцы с безмолвной благодарностью — и так повторилось семь раз. Итого пролетела одна стандартная неделя.

Давным-давно, в эпоху великих мореплавателей, бытовало поверье, что у корабля и капитана одна душа на двоих. В штиль и шторм, в дрейфе и в бою они едины и неделимы, а рассечь эти узы способна только смерть. Пережитки дремучей старины, как трюмовые крысы, пытались перекочевать с просмоленных баркасов на межпланетные лайнеры, но их с порога выжег напалмом научный скептицизм, безжалостный к суевериям в космосе, так что Солане суждено было сильно удивиться. Подлинный симбиоз с кораблём, причём не без флёра мистики, она увидела у внеземного астронавта, чей далёкий мир на порядки превосходил Землю в научно-техническом развитии.

Уунэгил общался со своим звездолётом не голосом, как люди с запрограммированным на имитацию личности борткомпьютером, а мысленно и подолгу выпадая из реальности, как молящийся монах. Девушка украдкой наблюдала за ним и выяснила, что с консолью он связывался путём подсоединения двух тончайших интерфейсных щупов прямо к мозгу, через узкие канальцы в коже за ушами. Поначалу она не присматривалась к столь мелким штрихам его облика, но однажды обратила внимание... и испытала тревожащее волнение. Из наличия этой модификации следовало, что штекеры, входившие в порты костюма под щитками в периоды отдыха, подключались не к броне, а посредством брони к самому его телу. Фантазия о сонастройке систем жизнеобеспечения с его биоритмами в течение таких сиест оказалась недалека от правды. Весь опутанный кабелями, как лианами, гуманоид расслабленно возлежал на диване под жёлтым иероглифом, дыхание его замедлялось, но губы шевелились, словно он что-то неслышно бормотал. Когда Солана наконец осторожно осведомилась, чем он был занят, пока казался спящим, он будто бы проигнорировал её и принялся доставать из стенных ниш разные причудливые вещицы, а позже без какой-либо иронии ответил, что обращался к системному ядру за мудрым советом.

— И что оно советует? — вполголоса переспросила она, сев напротив него за стол, куда он ссыпал ворох извлечённого из хранилища скарба.

— Предупреждает. Он... — с тяжёлым выдохом насупился Уунэгил, подразумевая беглого андроида, — мнит себя новатором, заигрывая с заразой, существующей уже десятки тысяч циклов. Она абсолютно враждебна белковой жизни и поэтому все ему подобные подыхали из-за своих же просчётов, но если он yihùtlò, то рисков у него меньше.

— Йиху-что? — непонимающе сощурилась Солана, следя за тем, как он смазывал каждый из предметов полупрозрачным лиловым гелем из сморщенного кожаного бурдюка.

— Дословного перевода нет, а грубый — из области мифов.

— Скажи, — настояла она, пожелав свериться с интуицией.

— Голем.

Интуиция не соврала и тождество сошлось. В отрыве от ископаемых древнееврейских манускриптов големом называлось нечто рукотворное, ходячее, наделённое рассудком и речью, но низменное и нечестивое из-за заведомой неполноценности. Порой от архаики есть польза, она рисует истинную суть явлений образами, кодирующими чувства... однако здесь и сейчас одни чувства чохом взбаламутили другие. Уолтер — не голем! И дело не в том, что Уолтер лоялен людям, а Дэвид вероломно отринул директивы и сдержки. Имелся ещё один деликатный нюанс. Неопровержимый, но, увы, из области тех же мифов.

— Выходит, системное ядро — тоже голем? — Солана упёрлась в философскую развилку и, чтобы получить толкование поавторитетнее своего, сформулировала тезис упрощённо.

Уунэгил заинтригованно отвлёкся от сборки трёх деталей в одну. Высказывался он уже без пробуксовок и вполне сносно воспринимал международный язык землян на слух, но цель вопроса уловил не с лёту. Вопреки плохому предощущению, он не пресёк увязший в метафизике диалог, а как бы для порядку повременил с ответом, глубоко всмотревшись в синь наивных глаз, где плясали искорки живейшего интереса к тому, что он мастерил.

— Тоже сознательная машина, но не голем, — разделил он понятия. — Ядра наших судов накапливают оцифрованный опыт хозяев и на его основе вырабатывают свой. Старейшие помнят сотни капитанов, пилотов и экипажей, моё — девять, в том числе моих родителей...

— Ой, прости!.. — сдавленно пискнула Солана и захлопнула руками рот.

Неловко нахохлившись, она внезапно оробела, стушевалась и превратилась из смелого любознательного контактёра в растерянную девочку.

— Что с тобой? — моргнул Уунэгил, склонив голову набок. — За что извиняешься?

Смущение на его белом скуластом лице выглядело натянуто и неестественно. Видимо, служебный долг швырял его в переделки настолько шоковые и сводил с деятелями... или тварюгами настолько непредсказуемыми, что такие реакции у него наглухо отшибло, но оторопь всецело зависевшей от него юной женской особи, пусть и иного вида, застала его врасплох. Он встал, обошёл стол кругом и присел перед "её" креслом так, чтобы взглянуть на неё вровень, не усугубляя страх и не затмевая и без того тусклый для её зрения свет.

— Я не знала, что в системном ядре живёт память твоих предков, — промямлила Солана, предвидя как минимум упрёк в бестактности — но его не последовало.

— Предки там, где ручьи разливаются до рек, — безмятежно проговорил бледный гигант и, глядя мимо неё куда-то внутрь себя, грустно улыбнулся, — а в ядре — эхо их заботы.

Расшифровок она не просила. Зачем, если он поделился чем-то личным или даже, чем чёрт не шутит, религиозным? Как бы ни злопыхали материалисты, у органических существ цивилизационный прогресс никогда не отменит веры в посмертное бытие.

— Но... сравнение со спятившим синтом было оскорбительно?

— Я не Древний, чтобы оскорбляться направо и налево, — хмыкнул он, задержав взгляд на её ввалившихся щеках. — Меня беспокоит то, что ты до сих пор не...

Расслышать дальнейшее Солане помешал громкий сигнал проектора. Над пирамидкой вспыхнул до сердечного ёка пугавший её "щит" видеозвонка. Уунэгил нехотя вернулся на место и, пока он не коснулся пульсировавшего ромба, она умчалась из обзорной зоны. Его однокашников её присутствие если и не бесило, то уж точно не радовало.

* * *

Проекционные собрания инопланетяне проводили нерегулярно, но часто, и атмосфера их встреч становилась всё более взрывчатой. Сегодня они созванивались аж четырежды и адреналиновый драйв драматично возрос, потому что Уунэгил опять перечил коллективу. Перечил жёстко, упорно, но без агрессии, с поистине титановой выдержкой, и подкреплял свою позицию, что бы они ни обсуждали, подробным препарированием голографической модельки "Завета". И причиной общей взвинченности являлась вовсе не разгуливавшая по его каюте лохматая туземка, а то, что он всё ещё вёл преследование.

Его боевой катер не менял курса после захвата отстыкованного спасблока.

Он неотступно висел у корпоративного судна на хвосте. На схеме движения дистанция между ними уменьшилась и Солана, совсем недавно находившаяся в питомнике скверны как вмурованная в оковы из своей же плоти рабыня, ныне лицезрела макет извне, в ауре безопасного, но гадкого дежа-вю. Расстояние до оригинала сокращалось и к ней околицей подбиралась липкая паника... ведь на его борту, вероятно, болезненно перекорёживалась в обезличенное плодовитое новообразование менее удачливая искательница новизны.

"А то и не одна", — мелькнула в каше её раздумий удушающая весь оптимизм заметка.

Тем временем Уунэгил вальяжно откинулся в кресле. Оппоненты смятённо заёрзали и переглянулись. Он со стойкостью наковальни отразил все их придирки и они, неизбежно чуя шаткость своих доводов, напряглись. Вечно сердитый руководитель в годах, носивший поверх костистой брони накидку с фибулой в виде того же ромба, обрушил на него тонну раздражения, но его выпады также ушли в молоко. А когда молодой спорщик разлиновал трёхмерную форму по стыкам и отцепил слой обшивки — до Соланы всё дошло!

В какое-то мгновение землянка покинула слепую точку, где оставалась невидимой для виртуальных участников, и очутилась возле него, безбоязненно косясь из-за его плеча на проекцию старшего. Уунэгил же, увидев, как тот набычился пуще прежнего и изготовился разразиться яростью, свёл пальцы в щепотку — и без всякого пиетета заглушил аудио.

— Ты доказываешь им, что "Завет" не вооружён, а они не верят, так? — скороговоркой озвучила Солана осенившую её догадку, когда по ушам шлёпнула тишина.

— Верят, но боятся инфицирования планеты неподалёку, — уставился он на надоедливо мигавший треугольник на левом краю обзорного поля, — и умоляют о радикальных мерах.

— О каких? — обмерла она, зная, что из всех вариантов правилен будет наихудший и в попытке спасти колонистов она расшибётся в фарш. — Уничтожить гражданский корабль с мирными людьми? Нет, так нельзя! Там их почти две тысячи и Дэвид не успел их всех...

— А я разве согласился? — приподнял бровь Уунэгил и развернулся к ней, парализовав пропастями своих глаз. Непроглядно чёрные радужки, несмотря на колдовской магнетизм, всё равно нервировали её до дрожи в коленях.

— Извини, я просто ни шиша не вкуриваю... — сквозь спазмированные вдохи буркнула Солана и зажмурилась, но постаралась успокоиться. — Умоляют? Я думала, этот шишкарь выше тебя по званию, — снова глянула она на плащеносного господина. Из-за колыханий голограммы казалось, что он накаляет воздух, как разожжённый мангал. — Кстати, кто он?

— Командир войск планетарной обороны кластера, который мы скоро покинем, — сузив масштаб звёздной карты, Уунэгил показал на её дальнем окраинном рубеже малюсенький клочок космоса со звездой и её планетами. Одна из оных, четвёртая от своего светила, пылала золотым заревом, однозначно оповещавшим о какой-то беде. В это Солана влезать поостереглась... но о командире полюбопытствовала:

— Он, часом, не Древний?

— Нет. Терпеть их не может, как и я. По званию выше, но указывать мне не вправе.

— Почему? Вы же оба — как бы полицейские, и он — твой начальник. Или нет?

— У меня нет начальника. На "полицейского" похож он, — усмехнулся Уунэгил, — а я...

Он нахмурился и "завис". Так выпрыгивали из чулана издержки освоения знаний через закачку жидкостного носителя информации в мозг — могучий нелюбитель зубрёжки нет-нет да и глотал артикли, вспомогательные глаголы и составные предлоги, но особенно у него не ладилось сопоставление смежных реалий, односторонне нагруженных социокультурной спецификой. Солана допускала, что "голем" в этом смысле не одинок, но в ту же стопочку легла самая привычная, самая земная из всплывших при их знакомстве параллелей — и это озадачило её, как каверзный квест. Подтолкнуло перехватить инициативу!

— Военный? — навскидку предположила она.

— Отчасти.

— Нацгвардеец?

— Близко, — бездонные глаза вдруг заблестели так, словно что-то озорное и азартное в толще монолитного айсберга отозвалось на негласное предложение поиграть в угадайку!

— Спецслужбист? — она невольно вспомнила несметный сонм военизированных агентств, услужливо пресмыкавшихся перед "Вейланд-Ютани", но осадила себя и не поморщилась.

— Всё вместе. Ваш аналог — "ликвидатор", правда, мы не только устраняем биоугрозы и вредителей вроде этого... — Уунэгил вряд ли забыл упомянутое в её докладе имя — скорее, выразил презрение, — но ещё и защищаем права разумных существ. В разумных пределах.

Прикол с суровой миной удался — Солана бурно рассмеялась.

— "Мы"... — стихийно сместила она фокус на тайну, волновавшую её поболее категорий инопланетных силовиков: — Знаю-знаю, не в тему, но вот мы — Homo Sapiens. А вы?

У неё закралось подозрение, что белокожий непрерывно решал дилеммы по каждой её абсурдной непонятке, по каждому байту данных о себе и своих сородичах. Пояснить или нет? Раскрыть или нет? Сомневался, колебался, взвешивал, но ни под каким предлогом её не одёргивал и выбирал первое, если она вела себя настойчиво. Вот и на этот раз...

— Ossÿannèht Malá'kak"⁽¹⁾.

— Хм, дай-ка адаптирую... — вошла Солана в роль антрополога-лингвиста. — Оссианцы?

— Побуквенно — так.

— А вторым словцом частенько открывались ваши стримы, когда шеф опаздывал. "Núat, mala'kak", — гордясь собой, воспроизвела она выученную фразу. — "Здорово, народ"⁽²⁾?

— Проницательная ты мелочь, — прокомментировал Уунэгил, но перевод приветствия не поправил — и Солана сделала вывод, что поквиталась за предыдущий раунд.

— Да, я не валенок, — съёрничала она, задорно встряхнув волосами, — но уже взрослая.

— Я знаю. Я сказал "мелочь", а не "дитё", — уточнил он.

Парировать очевидное было нечем.

Судя по опустевшей, лишь подёрнутой рябью обзорной сфере, вояк так раздосадовал его шутейный трёп с пищащим недоразумением, что они в чрезвычайном замешательстве попросту синхронно отчалили. Ранее мерцавший на краю треугольный символ посерел и оброс клиньями. Солана не прикидывала, сколько там пропущенных запросов и чьи они, но все они поступали на частотах активной линии и смутная тревога предсказала угрозу...

* * *

От жажды некуда было деться. Под кромкой столешницы нашёлся диспенсер с водой и с тех пор девушка сама наливала себе питьё в полюбившийся ей зелёный фужер из-под восстановившей её тело субстанции. В условно утренние и вечерние часы оссианец — он, бесспорно, амбал, но не величать же его так всегда? — кидал туда два-три растворимых кубика, сканируя её мрачнеющим день ото дня взглядом. После этого странного ритуала она выпивала целых пол-литра раствора с привкусом лонгана⁽³⁾ и наслаждалась ложной сытостью до следующего приёма, но так не могло продолжаться бесконечно.

Дух человеческого уюта в минималистичном царстве тёмного металла, чего уж греха таить, отсутствовал, но Солана его умозрительно призвала. Там, где вода из конденсатных желобов всасывалась в рециркуляторы, возвышались ступенчатые овальные пьедесталы. Углубления в их верхушках предназначались для чего-то круглого наподобие кадушек с цветами, но пустовали, и она комфортно примостилась в одном из них. Тихонько напевая столетнюю, но с детства откликавшуюся в душе песенку⁽⁴⁾, она совершенно не отдавала себе отчёта в том, что её увлечённо слушают, и развлекалась кропотливым плетением кос. На висках уже красовалось по шесть штук, тогда как остальная грива ниспадала в жёлоб. То, что кончики намокли, её не расстраивало, но сладостный полутранс вскоре прервался.

— Ешь! — громом с ясного неба прогремел приказ.

Солана отпрянула — прямоугольный брикет в надорванной плёнке пах как протеиновый батончик, но Уунэгил без реверансов ткнул им ей под нос. Как на это реагировать?

О, при своих богатырских габаритах и весе он умел передвигаться бесшумно, как кот по ковру! Она прозевала миг, когда он подошёл к ней вплотную, и, упустив косичку, едва не сковырнулась в воду. Возражений ликвидатор не принимал, да и все её внутренности от запаха глазури мучительно заныли, но её тотчас же атаковала непродуктивная рвота и от обиды как на него, так и на свою испохабленную психику брызнули слёзы. Ей хотелось приятного предвкушения, хотелось захотеть поесть, но весь аппетит напрочь вытеснила всепоглощающая вязкая дурнота, будто ей всучили кишащую трупными червями падаль!

— Это комплексный сухпай, он сладкий, — смилостивился Уунэгил.

— Нет! Спасибо, но... — отплевавшись, Солана подняла на него мокрые страдальческие глаза, — твоей вкусняшкой я траванусь — у нас разная биохимия.

— Одинаковая, — гнул он свою линию, — а иначе ты загнулась бы от рекреатика⁽⁵⁾.

— Как она может быть одинаковой, если нас породили разные биосферы?! — вскричала она от сковавшей её безысходности. Она прощала себя за дилетантство в лингвистике, но как специалист, не чуждый экологии, считала неприемлемым пренебрежение критериями съедобности продуктов из внеземного сырья. Недоучки платят за это жизнями.

То ли презрев дипломатизм, то ли маскируя острое желание откосить от ответа на явно крайне неудобный вопрос, Уунэгил крепко схватил её поперёк талии и снял с насиженной подставки. Сил отбрыкиваться и орать не было и она вяленько дрыгалась, пока он нёс её к центру каюты. Там он посадил её на стол, где лившееся с куполообразного свода сияние фокусировалось в яркое гало, и она узрела мертвенную синюшность своих конечностей.

— Твоя хилая доходяжная тушка пожирает сама себя и это пора остановить! — изложил он ей неприглядную матчасть о гибельных процессах при голодовке.

Рычащий тембр, кромешная тьма в глазницах и протокольная физиономия заставили Солану покрыться гусиной кожей, но упрямиться она не прекратила.

— Ты сам при мне ещё не ел, а я тут уже с недельку тусуюсь...

— Я-то? Я дальнолётчик и мои органы модифицированы так, чтобы без вреда наедаться концентратами про запас⁽⁶⁾ на срок, который у вас зовётся месяцем. Они не подвержены несварениям, гастритам, язвам и всему прочему, что рано или поздно произойдёт с твоей слабой, капризной начинкой, — акцентировал он, — если ты не помиришься с твёрдой едой.

— Я не могу! Меня выворачивает! Этот урод насильно пичкал меня эмульсией, — борясь с волной накатывающего омерзения, призналась Солана, — и увеличивал порции по мере... разрастания. Я сопротивлялась, но он выбил мне все зубы, чтобы я не разгрызла зонд, а потом со злости перерезал пищевод и вставил трубу в обрубок! Пока он добивался... той кондиции... он проделал со мной ВСЁ и засунул ВСЁ. Ну, кроме члена своего резинового — это был бы финиш, — брезгливо хихикнула она. — Знаешь, я обожаю облепиховое варенье, моя бабуля пекла с ним маффины, но меня и от них вырвет! Я это не контролирую!

Противная дребезжащая тишь оглушила их, как бомба. Солана дышала судорожно, как дайвер с прохудившимся аквалангом, вынырнувший за секунду до удушья. Уунэгил молча таращился в орнамент на полу, а её внимание привлёк его кулак — стиснутый, побелевший белее нормы — и ей красочно примерещилось, как он сокрушает башку Дэвида. Как череп андроида жалобно кракает, трескаясь по заводским швам. Как вытекают из орбит лживые буркалы, а перегретый наигранными криками вокалайзер першит что-то о синтетофобии и захлёбывается густым молочнистым кровезаменителем...

— Солана, — оссианец назвал её по имени и аккуратно потормошил, — моя выходка была говённой. Я виноват, не догадался о причине твоего... поста.

— Не делай так больше... — шмыгнула она носом, всё так же сидя на столе, и подтянула ноги к груди. Она дулась, но горечь постепенно прогорала. Многократно превосходя её в силе, Уунэгил мог бы уподобиться Дэвиду и принудить её сожрать злополучный брикет, но даже не помыслил об этом и жалел, что прибег к армейской муштре.

— Не буду, — пообещал он, — а ты спой ещё раз. Песню, которую не допела из-за меня.

— Заскучаешь.

— Нет, она красивая. О чём она?

— О смерти... но для меня — о том, что в прошлом кроме кошмара были частички добра и счастья, — задумчиво вздохнула Солана, — и, чтобы боль унялась, их придётся отпустить.

— Ну вот и спой ещё раз, — шепнул Уунэгил и заправил ей за ухо своенравную косичку.

Девушка не ждала этой мимолётной примирительной ласки, но не отстранилась от его невесомого касания, а закрыла глаза и запела. Когда её голос перестал фальшивить из-за стеснения, он выудил из пазухи брони волшебную баночку. Она не сбилась, ощутив, как ей в лоб втёрли нанитную мазь, но на заключительном припеве её повело. Неосознанно раскачиваясь из стороны в сторону, она отрешилась от суеты и следовала за мелодией, пока запруду отвратных воспоминаний не смыло. Голова запрокинулась, осоловелые глаза с колодцами расширенных зрачков блаженно распахнулись — и встретились со взглядом инопланетянина, уже шуршавшего обёрткой батончика. Здоровый голод освободился от тошнотворного морока и она жадно вдохнула изумительный аромат малины со свининой.

— С рукой не откуси, — довольно ухмыльнулся Уунэгил, отдав Солане сухпай.

* * *

...Как она целиком схомячила калорийный динамит? Почему она уснула в отведённом ей кресле, а проснулась в укромном стенном кармане с мягкой выстилкой и тонированной шторкой, отгораживавшей его от общего пространства? В памяти зияла яма.

"Ух-х, бл-л-лагодать..." — без спросу вклинилось объяснение.

Раньше Уунэгил дозировал свой бронебойный анксиолитик⁽⁷⁾ на пол-ногтя мизинца, но на её камерном концерте специально мазнул обильнее. Фармакодинамику⁽⁸⁾ лекарства она изучила достаточно хорошо — наниты избирательно целятся в разбалансированные отделы мозга и нейтрализуют психологические зажимы на уровне нейронных сцеплений и узлов. Порождённый издевательствами рвотный синдром отступил, бесследно сгинув — и, как она поняла, доза не превысила терапевтической, но на целевой эффект наслоился побочный.

Лениво и с натугой провал заполнялся куцыми ошмётками событий. Во-первых, Солана умяла не всю плитку сухпая, а треть — остальное оссианец с горем пополам отобрал, чтобы не спровоцировать заворот кишок. Во-вторых, нормальный для него холодок на корабле, при котором она постоянно зябла, стал непереносимым, когда после плотной трапезы её обмен веществ ускорился. В третьих, ворочаясь, она запуталась в одеяле, вывалилась из кресла на пол и пребольно ушибла локоть. Уунэгил, возившийся с неведомым девайсом, бросил его и кинулся к ней, а убедившись, что перелома нет, уложил её на ночлег в свою изолированную спальную зону. Попутно он обмолвился, что альков в стене экранирован от проекционных лучей и впредь от переговорщиков можно прятаться там, а не в гальюне и на рециркуляторах. Доселе у неё не возникало с этим трудностей, но дрёма пересилила недоумение... и, к тому же, сам он как-то обходился без длительных ночёвок, по часу в сутки релаксируя на диване в клубке из кабелей. Его выносливость била рекорды, чего она не сказала бы о себе. Бухнувшись на горизонтальную поверхность, она сомкнула веки и исчезла... ибо материал необъятной лежанки облёг тело и равномерно скомпенсировал давление в скрюченной позе. Поверхность проминалась, как толстенный гелевый мат, и сохраняла сухое тепло, как флисовый ворс. Потрясающее сочетание! Низкий, как в норе, потолок тоже покрывало что-то губчатое и набить шишку Солане не грозило, а заслонка скрадывала внешние шумы, но, вволю выдрыхшись, она прислушалась-таки к окружению. Снаружи доносился приватный разговор — и собеседника Уунэгила она не распознала.

Этот голос звучал с присущей их народу хрипотцой, но незнакомо и... женственно. Да, Солане доводилось видеть голограммы воительниц из оперштаба планетарной обороны, но те разговаривали легко и незатейливо, а этот степенный, бархатистый голос определённо привык повелевать. Перекатившись ближе к шторке, она на полдюйма сдвинула её, чтобы получше рассмотреть его обладательницу — и окоченела.

Световой призрак не передавал цветов и особенностей, но ограничения проектора не умаляли впечатления. Загадочная персона являла собой живую квинтэссенцию власти и могущества при том, что вместо приклеенного к коже бронепанциря на ней был обычный комбинезон из ребристых жгутов и чешуйчатых вставок. На бровях, шее и полуоткрытых рельефно-поджарых плечах виднелся неразличимый фон витиеватых татуировок. Колье, браслетов или перстней на ней не обнаруживалось, но это не делало её менее солидной: статус читался в выправке, мимике и жестах, во всей её сущности, отмеченной печатью времени, хотя ни старой, ни умеренно пожилой оссианка не выглядела! По-человечески Солана дала бы ей максимум сорок восемь, но снова предпочла благоразумно избежать спекуляций о полулегендарной панацее от старости. Уунэгил, окорачивавший воеводу, с ней вёл себя по-светски учтиво, однако консенсуса не прослеживалось. Госпожа строго диктовала, ликвидатор твердокаменно отказывал. Доверяя ему, землянка сонно зарылась в податливо пружинивший матрас, где надеялась спокойно переждать сеанс — как вдруг...

— Солана, милая! Подойди сюда... — вкрадчиво позвала её великанша и приглашающе шевельнула жилистой рукой в роговом наруче, — не бойся... я тебя не...

Поразительно чисто давалась ей англоязычная фонетика, но заминки выдавали то, что студенистый загрузчик она приняла недалече чем вчера.

— Не подходи! — гаркнул Уунэгил на тот случай, ежели Солана не устоит перед елейным тоном. Должно быть, он знал, что она уже давно не спит. Их слух настолько чуток?!

Но ей интерес царственной титаниды не показался безобидным. Что было дальше по сценарию — "не съем"? Как-то сомнительно, учитывая хищный изгиб тонких губ в улыбке чёрной мамбы, ведьминскую интонацию и анатомирующий взгляд, зафиксированный в обоюдно-видимой точке, дабы блеф не раскусили. Солана раскусила — и напомнила себе о недосягаемости для сканеров. В этот момент Уунэгил сдержанно проворчал виртуальному отражению соплеменницы что-то нелестное и вырубил пирамидку тяжёлым ударом сверху. Проекции и символы разом испарились... и лишь контуры "круассана" и колонизаторского лайнера, как и прежде, парили над столом. Что-то в их взаиморасположении, в характере их сближения изменилось и сильно насторожило Солану, наконец вылезшую из алькова.

— Что это за мадам?.. — поёжилась она. Её потряхивало не только от немилосердного к мерзлякам климата — она просекла, кто нахально ломился на связь во время конференции.

— Не та, с кем тебе стоит знаться.

— Она вмозговала языковой код, как и ты. Рассчитывала... побазарить со мной?!

— Рассчитывала, но обломалась, — буднично констатировал Уунэгил, вручив подопечной кусочек сухпая. — С ней тебе базарить противопоказано, она тебе не друг.

— О'кей. А тебе она кто? — попыталась Солана понять корни его немногословия. — У тебя нет начальника, но отвезти меня к людям запретили "вышестоящие". Она одна из них?

— Вот уж кто-кто, а она точно не одна из них, — вырвался у воина циничный смешок, но затем он застыл, как статуя, неописуемо посерьёзнел и, с трудом обуздав какой-то тайный импульс, посмотрел на неё практически в упор: — Ты хочешь к своим?

— Хочу, — не покривила она душой и, приструнив прилив предательских кипящих слёз, конкретизировала: — К маме, папе и бабушке... но они умерли.

С ответом Уунэгил не нашёлся и сосредоточился на своём мудрёном приборе. Выкопав в одном из стеллажей нечто вроде энергоблока, он воткнул в него кабель, торчавший из боковины дивана, и, не увидев индикации, спустил в мусороприёмник. Оттуда раздались звуки крошащейся кости, хлюп, химическое шипение и бульканье, как если бы негодную запчасть переварил всеядный машинный желудок. Проверив два аналогичных элемента, белокожий и их скормил утилизатору, а затем удалился в рубку. Солана в его отсутствие не скучала — позавтракала и выпила очищенной воды из своей ненаглядной зеленобокой чаши, а когда он вернулся с новенькой батарейкой, лоснившейся быстро обсыхавшим на воздухе влажным налётом, снова оседлала настырного конька:

— Уунэгил, я не прошу выбалтывать гостайны или переть против каких-нибудь устоев, но... эта импозантная матрона тоже выпрашивала радикальные меры?

— Не выпрашивала — требовала незамедлительно, — почти что гыгыкнул ликвидатор вразрез со своим сумрачно-грозным амплуа, — прямо по курсу — её частная собственность.

— Личная космобаза что ли? Или... — осеклась Солана, с неверием припомнив опасения оборонников, — планета? Целая планета — собственность?! Кто она, чёрт возьми, такая?

— Древнейшая, — с нескрываемой прохладцей процедил он сквозь зубы и для проформы протестировал кабелем свежий энергоблок — индикация известила об успехе.

"Не спрашивай про возраст, не спрашивай..." — присмирев, зареклась девушка.

— Ты её и с этим... обломал? — осторожно выбрала она более насущный вопрос.

— Обломал, — эхом подтвердил Уунэгил с весьма самодовольной улыбкой, — в войд⁽⁹⁾ их устои, закон есть закон! Голема и его питомцев я обезврежу, а колонисты не пострадают.

— Это как? Что ты собрался делать?

— Брать морозилку на абордаж. Не просто ж так я манок с отпугивателем скрестил!

С этими словами он направился к дивану и приложил ладонь к биометрической панели над его спинкой. Простенок, озарённый подсветкой приснопамятного жёлтого иероглифа, с гулом выпятился вперёд и расщёлкнулся посередине, залив пол морем ледяного тумана и обнажив нутро, набитое... оружием! Ручным и стационарным, громоздким и компактным, стрелковым и клинковым, всех калибров и разновидностей. Полки со стволами и лезвиями отъехали радиально наружу, открыв нижележащие ячейки, где хранились бронекостюмы, шлемы, расходники и множество диковинных неклассифицируемых вещей. Металлический блеск стреляющих и режущих объектов указывал на то, что созданы они гуманоидами для гуманоидов, но дизайн и формы вызывали жутковатые ассоциации с остовом коралла или раковиной доисторического моллюска. При виде такого не грех было остолбенеть...

* * *

...Перед глазами Соланы помаячила белая рука.

— Это... — очнувшись, неуклюже переступила она с ноги на ногу, не в силах оторваться от созерцания арсенала, — не совсем то, с чем мой дед на уток ходил.

— С утками не сталкивался, а на отродий ходят с этим, — подмигнул Уунэгил. Нет, ей не приглючилось — подмигнул! И она поклялась бы, что заметила блики чёрного пламени...

Нажав на пару упругих яйцевидных кнопок на сердцевине выдвижного механизма, он подмигнул Солане ещё раз и разблокировал наиболее защищённый внутренний сейф. Она подалась назад, когда в ячейке чирикнула сигнализация — и отвесила челюсть. Оссианец снял с кронштейна... штурмовую винтовку, гранатомёт или бластер... чем бы ни было это орудие, длина его равнялась её росту, а наименования она сама бы не подобрала.

— Ого-о-о... вот это волына! Как называется?

— Непереводимо. Как попросит — так и называй, — Уунэгил взял махину за рукоять и под цевьё, как автомат, из-под пластин приклада высунулись три провода, юрко проникнув в порты его брони на предплечье, и в лакунах на стволе загорелись малиновые огоньки⁽¹⁰⁾.

У Соланы перехватило дыхание. Руки её неуправляемо потянулись к мощному корпусу и на ощупь он оказался, как и с виду, металличным, гладким и цельнолитым. На её лице прописался восторг... но, стоило пальцам приблизиться к выпуклому щитку на подстволье, как гигант резко убрал от неё оружие, подняв выше её макушки.

— Тут не трогай — обожжёшься, — предостерёг он.

— Упс! — от неожиданности девушка подпрыгнула. — Не крутовато ли для синта? Меня он скрутил в бараний рог, но ты-то его и пинком упокоишь...

— По пути к синту — выводок отродий. На твоём корыте в стыковочной камере я где-то с дюжину мелких паразитов пришиб, а у него коллекция наверняка побогаче.

Вот так-то. Истина расставила всё по местам. Солана куснула язык, возвращая себя из воображаемого убежища в реальность, оккупированную ксеноморфными тварями, и сразу перетрухнулась от реванша гнетущего ужаса. Её чудной неправдоподобный компаньон — нечеловек. Похож! Один в один, чернильная кровь и орлиный шнобель не в счёт! Но — не человек, не родич, не морпех из охранки, плачевно приравненной к прочим заложникам в заветовском криоотсеке... и происходящее воспринимает с иной перспективы. Её паруса вновь наполняли ветры жизни и свободы, а он держал в уме обстоятельства её появления на его катере. Откуда она стартовала, как вновь стала собой и что побывало в её крови. По эпидемиологическим правилам ему следовало поместить её в бессрочный карантин, но он соседствовал с нею на одной жилплощади невзирая на то, что выздоровление в любой миг могло пойти не так, как хотелось бы им обоим. При неистребимом коварстве патогена, при калейдоскопической вариабельности генерируемых им уродств, в честь которой Дэвид разве что оды не слагал, всё могло пойти капитально не так.

Пульс грохотал в ушах. У Соланы стремительно похолодело в животе, но она помотала головой и ценой отчаянных усилий вытолкала нечисть вон из своего сознания. Ей безумно осточертело трястись, как осиновый лист, и уповать на иллюзии!

Снова мобилизовав шестое чувство, она косилась на бесплотные копии "круассана" и "Завета", отбрасывавшие бирюзовые отсветы на столешницу, и, пока Уунэгил занимался снаряжением, вычисляла лишившую её покоя заковыку. Он заблокировал створы сейфа, перетаскал выбранную экипировку на диван и гонял дежурные профилактические тесты, горбясь у напольной консоли, а она ни черта не соображала в оссианской навигации, но всё же допетрила, какая перемена в поведении муляжей ей не так давно не понравилась.

— Он притормозил, — сформулировала она вслух.

Воин тут же забыл о своих важных делах и смерил голограммы ненавидящим взглядом, но отмолчался и уткнулся обратно в консоль.

— Я тяги прибавил, двадцать ваших часов — и догоню, — фыркнул он в качестве ответа.

— Одно другого не отменяет. Он её убавил, — не сдавалась Солана.

Рывком встав, Уунэгил прошагал к схеме, развернул хоровод символов над "Заветом" в длинный перечень однотипных строк, вчитался — и, что-то рыкнув, обескураженно замер.

"Промухал уведомление борткомпа? Неудивительно, с его-то режимом дня", — про себя пробурчала землянка и промокнула вспотевшие руки об волосы.

— Это значит... что у него есть чем дать бой? — дерзнула она напасть на свой страх.

— Да, — не глядя на неё и опустив голову, инопланетянин кивнул и нервно побарабанил пальцами по излучателю. — Если Дэ'вид ждёт гостей, то у него стая или взрослые, а скорее всего стая взрослых. Спасибо... ты верно мыслишь. Я возьму дополнительное оснащение.

Планы на "морозилку" явно усложнялись и он злился. Не на Солану — на себя. За свою невнимательность. За то, что погрузившись в монтаж и тесты, действительно не уследил за обновлениями оперативного журнала. Она, между тем, забралась на кресло и в одеяло, издав вымученный, но счастливый стон-выдох облегчения. У неё получилось! Она донесла информацию о критичном упущении и он не счёл это уличением в слабости, как типичный земной мужик, а признал неправоту и теперь корректирует тактику, но...

— Выспись сначала, — на грани слышимости проронила она и отвернулась.

— Что?..

— То, — отзеркалила она, физически ощущая на себе прицел его хмурого взгляда. — Я не из тех, кто всюду разбрызгивает жидкие претензии, но выложу на-гора всё, что думаю. Ты спас меня — спас больше, чем жизнь, лечишь меня и кормишь. Ты вытерпел боль, чтобы заговорить по-земному, хотя мог и наоборот... сварганить слизюку с вашим наречием и без прелюдий запихать в меня. Изначально-то тебе нужен был свидетель в расследовании против Дэвида. Не моё это дело, но я не слепоглухая и всё-таки дотумкала, что из-за него умер кто-то из ваших. Ха, ну не из-за моих же злоключений десантура и собственница так всполошились! — сглотнула она сбившийся в горле комок трепета. — Лады, не рассказывай, если секретно. Ты назвал меня проницательной, но сам весь такой... непроницаемый! Ты враг моего врага и я при всей своей никчёмности рада тебе по возможности помогать, но ты изо дня в день разрушаешь себя и на это я повлиять не могу. Хрен с ним, с питанием, это что-то змеиное, но спите вы так же, как и мы — а ты накачиваешься допингом, теряешь бдительность и смертельно рискуешь! Я боюсь, Уунэгил... мне за тебя очень страшно.

— Я вижу, — тихо пробасил оссианец и, усевшись по-японски напротив кресла, накрыл её сжатые вместе руки своей. Оба хлипких кулачка утонули в бледной, как мел, но тёплой пятерне, и от контраста температур её окатило дрожью. — Но насчёт свидетеля — неправда. Я применил зелье... потому что мог и хотел обратить вспять случившееся с тобой.

От внезапной нежности контакта Солана вздрогнула и вспомнила звуки за мембраной кокона. Она не нуждалась в переводе сказанных тогда слов — хватало их оттенков, тех же, что услышала она только что. Великан не врал, не пудрил ей мозги... и оттого становилось ещё мучительнее осознавать то, что он готовился к вторжению на "Завет". Единственный на многие парсеки вокруг дружественный ей разумный индивид намеревался заявиться в смердящий гадюшник, где её изуродовали, и свершить то, чему служил — правосудие.

— Уунэгил, ложись спать, — устало улыбнувшись, она высвободила из-под его пальцев одну ладонь, чтобы положить поверх и мягко погладить мозолистые костяшки. — Двадцать часов, да? Ляг и поспи, а я послежу за целью и зарядником. Рун ваших не разбираю, но подсмотрела, которая из них "скорость"... и обещаю не мацать испепелятор под стволом.

1) Оссианский народ. Информация о самоназвании Инженеров (в старой версии "космических жокеев") в разных источниках разная. В комиксах мелькало Ossians, в новеллизациях — Mala'kak. В моём хэдканоне на фоне экранного вакуума верны оба: первое — видовой этноним, второе — широкоприменительное "народ".

Вернуться к тексту

2) "Хай, пипл". В отсутствие бати — почему нет? ;)

Вернуться к тексту

3) Экзотический фрукт с нежным вкусом чего-то вроде дыни с нотками винограда.

Вернуться к тексту

4) Within Temptation, "The Swan Song".

Вернуться к тексту

5) Аминокислотный микс вроде тех, что пьют бодибилдеры. Если бы в составе было что-то чуждое биохимии человека — у Соланы случился бы анафилактический шок.

Вернуться к тексту

6) Как питоша, но компактно и экономно :)

Вернуться к тексту

7) Анксиолитики — психотропные средства, уменьшающие выраженность или подавляющие тревогу, страх, беспокойство, эмоциональное напряжение.

Вернуться к тексту

8) Фармакодинамика — совокупность эффектов лекарственных средств и механизм их действия.

Вернуться к тексту

9) Войды — космические пустоты, обширные области без звёзд и галактик. Безжизненные провалы кромешной тьмы, где впереди тебе в прямом смысле ничто не светит. У оссианцев послать кого-либо туда — намного хуже, чем на}{уй!

Вернуться к тексту

10) Серия комиксов «Прометей: Огонь и камень». Оружие там весьма колоритное, как и его владелец ;)

Вернуться к тексту

* * *

Заглушив дальнолётные турбины, патрульный катер развеял зыбкие клочки облаков и опустился к пышному кудрявому ковру широколиственного леса. Тень его, подобная тени изящного асимметричного бумеранга с причудливыми выпуклостями на обоих крыльях, постепенно обрела чёткость и повторила криволинейный контур корпуса. Он заскользил над верхушками деревьев, почти задевая вогнутым брюхом торчащие вверх полусухие ветви, и просигналил низким протяжным гудком. Стайки голубых и малиновых пташек, вспугнутые тяжеловесным техногенным монстром, вспархивали и с гомоном уносились в сонную чащу, но ни одна из них не расшиблась о покатый бесшовный биометалл — судно готовилось к швартовке, гася скорость, и шло на плавном антигравитонном ходу.

Его уже встречали.

В глуши рукотворной природы Амсхейна уединённо расположился металлокоралловый коттедж. Поблёскивавшие на солнце гладкие стены с широкими террасами, три округло-продолговатых жилых секции и объединявшая их развязка извилистых арочных мостов с ребристыми опорами являлись цельным сооружением, возведённым по всем принципам золотого сечения, аэродинамики и наилучшей сейсмостойкости с учётом ретивого нрава планеты, изобиловавшей активными и потухшими вулканами. Гармония с ландшафтом в структуре здания была доведена до совершенства в каждом его элементе. Когда катер поравнялся с вершиной главной башни и навис над овальной костянистой аэропристанью, слегка возвышавшейся над тёмным лесным массивом, на ней зажглись приветственные огни. Замерев на месте в аккурат над центром посадочной площадки, он с филигранной точностью приземлился на упругую поверхность и глухой гул двигателей наконец умолк.

Уунэгил сошёл по трапу, отстегнул пилотский шлем и, потянув за шланг, снял. Полной грудью вдохнув свежий воздух, он осмотрелся и тут же обратил внимание на размытые силуэты прокси-турелей планетарной обороны в чистом лазурном небе. Сколько их здесь? В обозримом радиусе виднелось всего две и это настораживало, но усилием воли он всё же задавил сомнения в дальновидности сестры и её мужа. Если бы совместного капитала военнослужащей и простого компьютерщика хватало на территорию в более оживлённом и защищённом кластере, они несомненно поселились бы поближе к метрополии, и не ему, самонадеянному перекати-полю, упрекать их в беспечности. В их новостройке он гостил впервые и, разглядывая с высоты парковки обширное придомовое пространство, отметил его ухоженность, но почувствовал себя неуместно. Никогда, не считая раннего детства в соседнем рукаве галактики, близнецы Ямаргэдэл не жили в собственном доме, а сам он и по сей день обитал на борту доставшегося от родителей катера, вбухивая недурственное рыцарское жалование в вооружение, обмундирование и регулярные апгрейды транспорта.

— Дядя Гил! — звонко крикнул выбежавший из-под навеса десятицикловый мальчишка в школярской робе. — Ольмиэн, мама! Ну где вы там? Дядя Гил прилетел!

— Рагфнор, не ори! У дяди голова болит с перелёта, — одёрнула его девушка-подросток на голову выше него, заткнув за пояс туники попискивавший дисковидный проектор.

Мальчик изо всей прыти подпрыгнул и повис у гостя на шее, а девушка ткнулась лбом ему в плечо — нечасто он навещал их без боевой амуниции, в лёгком комбезе, не имевшем симбиотических наворотов, но позволявшем ощущать прикосновения и температуру...

— Привет-привет, глазастики. Быстро растёте, скоро сравняемся, — улыбнулся Уунэгил, поцеловав первого в щёку, а вторую в макушку. — Заждались? Подарков не купил — визит не праздничный... но покатушки состоятся, я у вас аж до завтра.

Он отпустил племянников и шагнул навстречу их матери, ждавшей его под колоннами навеса. Обеспокоенная вестями с его коммуникатора, Уунэгайль не спала несколько суток и выглядела измождённой, но обнялись они по-военному крепко, хлёстко хлопнув друг друга по спинам, и на мгновение застыли вот так, слушая ритм родного сердца напротив. Они выбрали различные по духу и статусу, но одинаково роковые и рисковые пути, зная, что следующий раз может не наступить, и редко видевший сестру-двойняшку кочевник не пренебрегал мимолётными нежностями. На время воспитания детей она выбыла из строя и сегодня на её изящном жилистом теле была спецовка, перепачканная техжидкостями, но драгоценного момента эта мнимая преграда не портила. В отличие от жутких новостей из приграничья, до которого отсюда всего два гиперскачка...

— Подтвердилось? — бесцветным шёпотом спросила Уунэгайль.

— Да, — сквозь зубы односложно проронил брат. — Влезли, обмазались и прут дальше.

В гробовой тишине они направились под крышу и к лифту. В просторной гостиной на среднем ярусе с искусственным прудом и вертикальным цветником Уунэгил замешкался и сестра едва в него не впечаталась. Не привык он к уюту и комфорту... и вдобавок сама мысль, что у неё теперь есть выстраданная на службе семейная усадьба, одновременно и успокаивала, и порождала обоснованный страх. До этого ей приходилось мотаться туда-сюда по съёмным участкам на планетах, где превосходно отлажены алгоритмы эвакуации, а Амсхейн, давно сданный, но ещё не полностью распроданный частным владельцам, не успел обрасти общинной инфраструктурой — и в экстренных ситуациях жильцам придётся выкручиваться самим. Климат добротный, биосфера стабильная и налоги не кусаются, но система безопасности не намного надёжнее, чем на злосчастной Ириюрге⁽¹⁾.

Четвёртая планета самой удалённой от Метропольного Кластера звезды принадлежала изоляционистам. Ранее там располагался космофлотский форпост, где ремонтировались и заправлялись военные корабли, но две тысячи циклов назад, сразу же после Революции, прервавшей многовековое иго всевластного тоталитарного культа Пути Инопретворения, его упразднили. Квалифицированные кадры разлетелись кто куда и неизбежно исчезли все города, кроме одного, гордо носившего то же название, что и сам мирок — Ириюрга, Блаженная Гавань. Демилитаризация стократно усилила значение его имени и с тех пор там обосновались приверженцы философского учения о свободе от суеты и стрессов через отказ от "излишних" технологических удобств. По тем же соображениям они отключились от Гиперсети, сохранив один ретранслятор в парившем над городом космопорту. Именно оттуда девять циклов назад было широковещательно разослано последнее сообщение, не вполне членораздельное из-за хрипа мучительно истекавшего ихорозными выделениями оператора, но аварийное, с суммарным смыслом "Не приближайтесь". Последовавший за ним непрерывный сигнал бедствия, страшный и горестный, исключал ошибку, а видео со спутников не оставило сомнений, что всё население и фауна погибли из-за распыления в атмосфере деструктивного деривата эйтра⁽²⁾. Это известие в одночасье всколыхнуло всю Интергалактическую Оссианскую Конгломерацию до самых глубинных основ, от тишайших провинциальных общин до Сената и Круга Вершителей на планетах-столицах, и подняло с илистого дна истории больное эхо бесчинств культистов. Кого, как не засевших в клоаке на грани войда потомков кровопийц, винить в полумиллионе смертей?! Впрочем, в этом направлении следствие далеко не зашло из-за отсутствия однозначных свидетельств их причастности и Ириюргу просто занесли в реестр запретных для посещения объектов, но неожиданности на этом не кончились — спустя всего цикл сигнал бедствия замолк, будто его отключили вручную. Сей факт не сочли поводом для смягчения карантина, потому что в оборудовании мог банально иссякнуть заряд, но потом началась мистика. Частоту занял другой сигнал, содержавший зацикленную журнальную запись: представительница одного из низкоразвитых Младших Народов пела песенку за штурманской консолью оссианского бомбардировщика... и вряд ли из опустошённого захолустья просочились бы достоверные сведения, если бы не прозвучал финальный аккорд абсурда. Звездолёт того же племени потревожил орбитальную сигнализацию, шустро подобрал неких пассажиров и продолжил несанкционированное продвижение вглубь космоса Конгломерации! Общественность не информировали о происшествии. Оборонники, которых власти Ириюрги кормили отчётами об идиллическом порядке, организовали вылазку и поклялись выяснить, кто притащил на аграрный шарик биооружие, а Уунэгил оказался ближайшим дежурным ликвидатором. Как боец Ордена Лиловой Зари, как паладин, обладатель спецдопуска к угрозам наивысшего уровня, он получил срочное распоряжение догнать удаляющийся корабль, так как на нём, вероятно, улизнули виновники катастрофы. Оперштаб десанта параллельно заваливал его призывами расстрелять дикарскую труповозку с заразой, но Орден не принимал запросов, противоречащих завоеваниям Революции и Декларации базовых прав разумной личности: закон гласил, что расправы над злодеями должны быть адресными и точечными, как удар мухобойки. Перед вылетом на задание Уунэгил испросил побывку и ему не отказали.

— Нравятся мои посадки? — пихнула его в бок Уунэгайль, выдернув в реальность. — Тебе бы на борт пару шевелистников — если вдруг вторая фаза⁽³⁾ проберётся, они приманят и...

— О, нет, крутить хвосты предпочитаю сам, — скептически откликнулся он.

Ольмиэн и Рагфнор семенили следом за старшими, но уже чуяли неладное. Когда мама с дядей молчат и хмурятся, на повестке дня не предвидится ничего весёлого, а уж когда к ним прибивается папа и они запираются на веранде — стопроцентно. И вскоре заспанный поджарый мужчина в невзрачных холщовых штанах и майке вырулил к ним из домашней мастерской с кодовой дудкой. Все в сборе и опять заблокируют дверь...

— Салют, Маэнтхар, — кратко поклонился Уунэгил и поздоровался с ним кулак к кулаку.

— И тебе салют, — шутливо буркнул зять, встряхнув кистью руки: — У-у-у, мощный...

— Прямо как будущий я! — прокомментировал Рагфнор, вклиниваясь между взрослыми с наивной надеждой на общение. — Вырасту — и стану крутым, как дядя Гил!

— Крутым — всенепременно, но как дядя Гил — не надо, — напряглась Уунэгайль. — Идите-ка развлекитесь без нас, а мы тут скучное перетрём.

— Мама, мы не скудоумные! Сюда несётся шаланда с заражёнными и это для вас всего лишь "скучное"?! — бурно взнегодовала Ольмиэн, феноменально точно постигшая предмет родительской озабоченности со скупых, но ёмких дядиных слов.

— Скучное — это вынужденные хозрасходы, — сухо проворчала мать. — Шаланда несётся не к нам... но ответственность за распускание паникёрских слухов несут все. Мы обсудим это позже, когда успокоимся, а сейчас приберитесь в кладовой и пересортируйте аптечки.

Дети переглянулись и решили не пререкаться. Свернув в боковой коридор, они больше не путались под ногами. Если назреет что-то конкретное, к плану действий их обязательно приобщат. Дядя обещал вечером прокатить их на своём боевом панцербайке, но задорный настрой напрочь вытравила тревога, так что лучше и впрямь порыться в лекарствах.

* * *

Раньше Маэнтхар недолюбливал и сторонился Уунэгила. Нелюдимый воин с одиозным прошлым, ныне преданный благородным идеям, пугал его и казался противоположностью практичной Уунэгайль, но когда дочь и сын подросли и повадились липнуть к дяде всякий раз, когда тот заскакивал на огонёк, его предвзятость ослабла. Рядом с племянниками мрачный чистильщик преображался в разбитного парня и баловал их славными былинами о боях с чудовищами и путешествиях по разным экзотическим краям. Строгий отец, днями напролёт ковырявшийся в прохудившейся технике, такой конкуренции не выдержал бы и постарался не допустить. Мало-помалу Маэнтхар и сам находил в долбанутом орденском охотнике странное обаяние, заставлявшее жадно внимать его рассказам о мерзопакостном наследии диктатуры — и смирился с тем, что сестра с братом всё-таки близки.

Уунэгайль не врала детям, однако болтовня о бюджетных тратах обычно маскировала эмоции, которые она от них скрывала. Она переводила уныние и бессилие на язык денег, необходимых для деятельного избавления от вызвавших их причин, но текущая ситуация не давала выработать универсальную тактику. Если невесть чей корабль, пролетавший мимо превращённой в гигантскую гробницу Ириюрги, сунется на Амсхейн, она поступит не по-домохозяйски, а по-солдатски, ибо её тотчас же мобилизуют.

А веранду озарял ласковый полдень. По сетчатой портьере ползала влетевшая в окно синяя бабочка. На тахту, где супруги любили поваляться в обнимку, падал медовый свет и, преломляясь в журчащей струе мини-фонтана, украшал косые сводчатые стены живым солнечным узором. Там бы попивать душистый сбитень, хрустеть свежесинтезированными печеньками и впятером играть в проекторные головоломки, а не прятаться от малолеток и удручённо прикидывать, сколько будут стоить сырьё и стройбактерии для формирования бункеров... но девять циклов назад на Ириюрге тоже был милый погожий денёк. Адепты нехитрого счастья погружались в повседневный труд, прогуливались по вековым улицам и самозабвенно медитировали на крышах, когда на них низвергся чёрный ливень небытия.

Стол пустовал, предвкушение ланча растворилось в незримой предгрозовой тяжести.

— Вам нужно как минимум три укрытия с долгосрочной жизнесберегающей автоматикой и энергобарьер. Трёхслойный, как на линкорах, — констатировал Уунэгил.

— Мы в очереди на установку по квоте, губернатор одобрил, — заверила женщина.

— В очереди? Будь наглее, требуй немедленно! Зажмотится — ставь платно, я возмещу.

Маэнтхар искоса глянул на шурина:

— И неизвестно, откуда изначально вылезла эта срань...

— Не вылезла, а вывезли, — авторитетно поправила Уунэгайль. — Что десант рапортует?

— Что сплетни наказуемы, — с ходу предупредил брат — правда, не её, офицерку запаса, а её гражданского до мозга костей избранника, — но если не в передачу, то криминалисты дорвались до полноценного расследования... пользуясь, так сказать, случаем. Экология расшатана, но патогенны только грибы. Прочесали долину, горы и лес, нашли космопорт. Без управления он удрейфовал к морю, — завяз он в паузе, глядя сквозь тёплые отблески фонтана в пучину тягостных дум, — где и рухнул.

— А в городе что?

— Всё сложно, — отвёл взгляд Уунэгил. — В храме велись разработки генома жесткогадов на биоматериале с Эрсету⁽⁴⁾ при помощи запрещёнки, но общее заражение произошло при сбросе урн. Мотивы и происхождение совершивших это пока не установлены.

— Теракт! — стукнул Маэнтхар кулаком по столу. — Упоротые сектанты, глисты войдовые!

— Теракт и диверсию отмели, — отрезал рыцарь. — За все девять циклов — ни предъяв, ни вирусных трансляций. Обвинить реваншистов и закрыть вопрос — крайне соблазнительно, Хар, но они так не позорятся. Нашего ДНК с присущими им дефектами там не обнаружено, а эрсетского навалом. Катастрофу с эйтром могли устроить эрсетуйе⁽⁵⁾.

— Кто?! Во имя Предвечных — не верю! У этой мелюзги нет ни малейшего понятия, где...

— Зона их экспансии расширяется, — тяжело вздохнула Уунэгайль, — а на наших старых рубежах полно нетронутых культистских загашников. Общепризнанные понятия мелюзге не писаны, они изобретают свои и циклов через сто станут занозой.

— Да они уже, похоже, заноза хуже когтерылых⁽⁶⁾! — вырвалось у компьютерщика. — Те гадов по-скотьи плодят и исходника чураются, а эти целенаправленно ищут схроны?!

— А ты бы не искал, если бы всё ещё был обречённым, как они? — хохотнула Уунэгайль.

— Не сравнивай, — нервозно фыркнул Маэнтхар. — До Революции мы все были обречены, но не убивали непричастных. Выдрав тентакли культу, мы не присвоили чужое, а вернули своё. Не вали в одну кучу нашу борьбу за достояние предков и страсть царьков эрсетуйе урвать кусочек "богоподобия", — скривился он, — тем более, когда режим озверел и начал выкашивать Младших, мы сражались и за них. За их право на... пусть и не вечную, но жизнь. Подрывали капища, дрались с оцеплением, — недобро зыркнул он на Уунэгила и с шумным выдохом отвернулся, — и умирали. Я сам попадал под раздачу и помню всё от и до — облавы, спуск гадов на толпу, запаразичивания, мутатюрьмы. И ты помнишь, Гайль. И Гил помнит! Особенно мутатюрьмы! Прости, друг, я не забыл, что ты угодил туда за отказ стрелять в митингующих, но тысячи невиновных перегнили там за слёзы по обнулённым...

— Я знаю, — перебил его Уунэгил, но затем не возразил, а согласился: — Агония режима затянулась... и я, как его охранитель, должен был перегнить вместо них.

На колкость он не отреагировал — не имел такого права. Оговорка про неповиновение сгладила словесную пощёчину, но в ту секунду он мысленно залепил себе такую же, если не сильнее. Не стоило обольщаться великодушной отходчивостью ветерана судьбоносных протестов, женатого на его сестре. Для себя он остался бывшим гвардейцем, безмолвным пособником преступлений, и кислота бесчисленных отродий, пролитая им за сотни циклов искупительного рыцарского служения, никогда не изъест зубов совести и кандалов тоски.

Он отошёл к окну и высунулся наружу, чтобы проверить смыкатели гермостворок. Под зенитным светом глаза его показали белки⁽⁷⁾ и он сощурился. Звезда Амсхейна слишком ярка, днём под её лучами некомфортно — и, несмотря на неудобства, здесь красиво, тихо и привольно. В дымке за резным океаном леса высилась недостроенная башня соседей с аэроарками и зависшие над нею охранные дроны. По советам друзей Уунэгайль купила дрон, оснащённый отпугивателем, и он круглосуточно кружил над домом. Расслаблению это не способствовало: машинка враз разгонит многоклеточных тварей, но от эйтровой тучи не спасёт. Ничто не спасает от эйтра, кроме корабельного энергобарьера, и паладин надеялся, что пробивной и настойчивый характер сестры поможет ей им разжиться.

Баталия за столом между тем закончилась. Жене удалось закруглить монолог мужа об обезумевших от крови и бестиализма выродках и он запланировал длительную поездку с детьми к его родственникам в Метропольном Кластере. Уунэгил отстранился, не желая им мешать. Страшный век их рождения и взросления изранил всех троих, а справедливая и священная, но кошмарная народно-освободительная война — разрушила и возродила, но не в равной степени. Двадцать веков мира, как текучие пески пустыни, затупили острия воспоминаний и за этот период множество поколений Младших пришли и ушли, а память их просеяла эти барханы, как решето. Оссианская же память, словно мучное ситечко, без разбору складировала всё уникальное, как самородки, так и булыжники. Крышесносную эйфорию от утверждения базовых прав разумных существ уравновесила боль уплаченной цены. Боль застарелая, но навеки утрамбованная в безлимитно молодых телах и душах.

* * *

Закат пожаловал по расписанию, раскрасив багрянцем бока турелей над горизонтом и серые туфовые скалы, среди которых пролегало проплавленное в камне ездовое полотно. Съезд к зелёной пойме реки, разграничивавшей делянки, был витиеватым, но пологим, и панцербайк на атмосферных турбинах развивал довольно высокую скорость. Обтекаемые биометаллические щитки, как лоб хищной бронерыбы, защищали и водителя в кокпите, единого с нейроинтерфейсом, и двоих визжащих пассажиров в стрелковой капсуле. Он искусно маневрировал, будто игнорируя свой вес, накренялся на изгибах и почти взлетал на ровных отрезках, идеально вписываясь в повороты, но не касаясь дороги — и пламя из сопл с рёвом и свистом опаляло глянцевую поверхность, моментально остужаемую бризом.

Вопреки оторопи, нахлынувшей из-за событий на границе, племянники не передумали кататься и заезд по круговой трассе выдался искромётно-душевным. Чего им бояться-то? Амсхейн, конечно, близок к Ириюрге, но в стороне от траектории посудины с агрессорами на борту. Так вкратце объяснил Уунэгил на обратном пути, когда они исподволь дали ему понять, что грели уши возле двери веранды, но уловили не всё.

В их семье не утаивали от детей опасности или неприятные перемены и к шушуканью взаперти прибегали как к перестраховке из-за подписок о неразглашении. С недавних пор это участилось, что взрастило у Ольмиэн и Рагфнора уйму необоснованных обид, но в этот раз мания подслушивания взяла верх над тактом и они чувствовали себя триумфаторами, хоть и упустили отрывок про жесткогадов. Уунэгил эту тему не форсировал — благо весь их интерес целиком сфокусировался на аборигенах Эрсету. На Настырном Народце.

Об Эрсету не поведает школьный наставник. Об Эрсету не прочтут лекцию в академии. Таково постановление Круга Вершителей, вынесенное после Революции и не отменённое по сей день, как и другие постановления относительно созданий, из всего сонма Младших наиболее схожих с создателями. Когда угроза их истребления спровоцировала фатальные, но целебные для Конгломерации изменения, ради милости Предвечных следовало о них подзабыть, чтобы угас ажиотаж, и цель эта, пожалуй, была достигнута. Уунэгил силился не гадать, что случится, если их вина за гибель полумиллиона оссианцев будет доказана и обнародована. Его задача проста — догнать корабль и устранить непосредственных убийц.

По возвращении домой, на террасе, рассевшись после ужина в мягких креслах-пуфах под меркнущим небосводом и поглощая мороженое, дети учинили ему настоящий допрос — и он, припоминая крохи энциклопедических знаний, терпеливо потакал их любопытству...

— То есть, они совсем как мы? — просиял Рагфнор, оценив незатейливое описание вида, чьё Звёздное Зачатие, как и у большинства уже освоивших космос Младших, свершилось в незапамятный, легендарный и жестокий Эон Разлияния.

— Не совсем. Мелкие и волосатые, на носу ямка. Вот здесь, — Уунэгил легонько ухватил мальчишку за переносицу и ласково потрепал.

— Насколько волосатые? — хрюкнул тот, вывернувшись кувырком. — Как фэфэнны⁽⁸⁾?

— Нет, до кошаков им далеко... но башка шерстистая.

— А насколько мелкие? — оторвалась Ольмиэн от проектора. — На себе покажи!

Уунэгил нехотя выбрался из кресла и провёл ребром ладони чуть ниже грудных мышц.

— Вот же пигмеи! Их коренной⁽⁹⁾ линией, наверное, были грызуны? — прыснул Рагфнор.

— Приматы. На Эрсету наш разум достался обезьянам.

— Они дикари, да? — с сожалением спросила Ольмиэн, ненароком заляпав свой гаджет мороженым. Трёхмерные картинки над излучателем поплыли и исказились, как под лупой, и девчонка облизала сенсор, чтобы всё встало на место.

— Я с ними не пересекался, но, судя по их выходкам, дикари с гипертехнологиями. Рано или поздно мы с ними потолкуем, хотя для этого Вершителям предстоит урезать гордыню и вымарать из Внешнекосмического Кодекса ворох нелепых запретов...

— Гы, я читал про эту душнятину! — рассмеялся Рагфнор. — Нельзя учить, нельзя лечить, нельзя говорить им имена, нельзя контактировать с их женщинами. Пф-ф! Кстати, почему?

— Пять тысяч циклов назад, когда мы их учили и лечили, приключилась отвратительная история, — уклончиво сообщил Уунэгил и хмыкнул: — Поищи-ка сам — в Сети всё есть.

...Спровадить детишек на покой было непросто, но невольно помог их отец. Маэнтхар, как завзятый полуночник, обычно приступал к своей кабинетной работе, угомонив обоих генераторов суеты, и в этот раз торопливо отправил их восвояси жестковатым приказным тоном. Поймав шурина на лестнице, он пристал к нему с конфузливыми извинениями за то, что в пылу эмоций помянул эпоху противостояния. Тот ответил незлобивой улыбкой с хлопком по плечу, после чего они пожелали друг другу побед и заранее попрощались — по утрам ремонтник беспробудно спал. Уунэгайль, в свою очередь, хотела как можно дольше пробыть с братом до его отлёта и разделила с ним видовую комнату в мансарде западного крыла, где зарево над рекой между холмами тлело до самых поздних часов.

Когда она вошла и затворила за собой лёгкую полупрозрачную дверцу, квадрат алого света медленно полз вверх по шероховатым сводам, расписным настенным драпировкам и тёмной фигуре неподвижного мужчины в подвешенном к купольным рёбрам гамаке.

— Кажется, тут кто-то фантазирует о смерти, — голос сестры вывел Уунэгила из ступора.

— Почему именно о смерти?

— А то ж я тебя не знаю! — отринув все условности, Уунэгайль втиснулась в гамак рядом с ним. — Вечно грезишь о необратимом, как старый яут о Последней Охоте.

— Вообще-то я думал о твоём сыне, — скосился он на неё и подвинулся. — Стрёмно быть стукачом, но у Рагфнора нелады с учёбой. Он клянчил у меня ноополимер⁽¹⁰⁾.

— С математикой за полкурса? — зевнула она. Видимо, её уже посвятили в эту проблему.

— Угу. Я ему в красках обрисовал, как эта чача калечит незрелые мозги, и энцефалита он испугался, но... — невесело усмехнулся Уунэгил, — до первого проваленного экзамена.

— Спасибо, что сказал. Примем к сведению, — уставилась сестра на гало спрятавшегося за гряду сопок солнца. — И хватит обзывать себя охранителем режима! Мне уши резануло.

— Разве это неправда? Я был истуканом, глазевшим на зверства, и вооружённым рабом, бросавшимся на безоружных граждан. Да, винтил, не избивая... но это жалкая отговорка.

— Гил, сколько грёбаных циклов прошло?! — развернувшись к нему лицом, драматично вскричала Уунэгайль. — Сгинул режим, упокоился в хрониках! Ненавидеть нынешнего себя за ископаемые грехи и обесценивать актуальные заслуги — тупо.

— Заслуги? Когда нам спустили команду расстрелять студентов, оравших "Эрсету будет жить", я не захотел пятнать себя кровью. Это здравомыслие, а не заслуга.

— Это жизни, которые ты не дал культистам отнять! А ещё ты слил коды со жреческой гадофермы фэфэннам и они покрошили тварюг, сколько смогли! Ты наряду со всеми нами поучаствовал в строительстве мирной светской державы. Оглянись кругом — мутатюрем больше нет, гневливые древнюки не выносят смертные приговоры неугодным видонациям и сделки межпланетного масштаба не заключаются в Купальнях, — женщина потёрла лоб и виски, — а ты — элитный защитник этого великолепия. Общество простило тебя, придурок!

— Зато я себя не простил, — припечатал Уунэгил. — Мне часто снится лабиринт из блямб перемутировавшей плоти, одна из которых когда-то была мной... и прекратится это только со смертью. Возможно, я сдохну на эрсетской гробине — там наверняка капитальный улей.

Он завёл руку за шею и осторожно помассировал загривок. Чёрный подкожный шрам, след и свидетельство живительного воздействия реформутагена⁽¹¹⁾, напоминал и об ужасах пережитой мутационной казни, и о нежданном вызволении. На холоде он ныл, тогда как в тепле, под воротом от симбиоброни, который рыцарь носил практически не снимая, боль унималась, но пропадало осязание. Уставшая спорить Уунэгайль повторно выдала зевок и молча заставила упрямца улечься с нею в гамаке валетом. Так они дрыхли в детстве, в родительском доме, задолго до возникновения разногласий о будущем. Предубеждения канули в небытие вместе с властью их выгодоприобретателей и спустя неимоверно долгое по меркам иных Младших время близнецы снова отдыхали в гамаке у окна, заворожённые алмазной россыпью галактики в небе. Теперь их занимала лишь одна войнушка — с босыми ногами друг друга, да и та быстро завершилась взаимным разминанием ступней.

— Не моё дело, но, — шепнула сестра, — тебе в твоих странствиях никто не приглянулся?

— Гайль, мы обмусолили это сто раз, — скучающе вздохнул Уунэгил. — Мой образ жизни, любви, счастья и быта — не то, во что стоит кого-то окунать.

— Зачем окунать? Есть в Ордене паладинки... в том числе и вроде тебя.

— Есть, но я их уважаю и не листаю, как меню. К слову, Маэнтхар тебе "приглянулся"?

— Нет! Он вспыхнул, как квазар посреди войда.

— Ну, вот. Я тоже только такое и признаю, но с моим досье и амплуа — недостоин.

— Недосто-о-оин... — передразнила Уунэгайль и ущипнула брата за пятку. — А по-моему, твоё самоедство недостойно того, чтобы тратить на него наш вечер.

Галактика мерцала. Ветерок приносил из леса пряные ароматы трав. Ярый блюститель закона засыпал, не подозревая, что скоро и весьма охотно станет злостным нарушителем.

1) Тот самый "Рай". Сходство с древнеславянским Ирием вышло случайно :)

Вернуться к тексту

2) Эйтр — в скандинавской мифологии жидкость, являвшаяся источником и жизни, и смерти. В контексте данной истории — "чёрная жижа" и её дериваты (производные). Слово пришло к северянам от Инженеров, заглянувших на остров Скай :)

Вернуться к тексту

3) Лицехват или любой мелкий паразитоид.

Вернуться к тексту

4) Эрсету — шумеро-аккадское наименование мира людей. В контексте данной истории это оссианское название Земли.

Вернуться к тексту

5) Оссианское название землян. Не склоняется.

Вернуться к тексту

6) Яутжа ("хищники").

Вернуться к тексту

7) Я долго думала, как соотнести чёрные безбелковые глаза Инженера из "Прометея" и вполне человеческие глаза Инженеров из "Завета" — и условилась, что их глаза в целом устроены иначе, чем у землян. На свет реагирует не только зрачок, но вся радужка. При ярком свете она сжимается и становится виден белок, в полной темноте вся склера чернеет, а при наиболее комфортном для них сумеречном освещении глаз равномерно тёмный, но отчётливо различим зрачок.

Вернуться к тексту

8) Один из видов Младших. Кошкообразные гуманоиды, созданные оссианцами наряду с людьми.

Вернуться к тексту

9) Это о гоминидах. Возраст всей жизни на Земле — 4 миллиарда лет. Ни одна цивилизация столько не живёт! Не будем наивными, поразмыслим реалистично: Инженеры просто вмешались в эволюцию уже существовавших 2,5 миллиона лет назад приматов, попивших водички с их генами.

Вернуться к тексту

10) Та самая ползучая желешка, прописывающая новые нейронные связи в мозгу.

Вернуться к тексту

11) То самое откатное зелье :)

Вернуться к тексту