С чистого листа (гет)

Любовь не повинуется никому. Мы не можем заставить себя полюбить кого-то.

И точно так же не можем разлюбить. Любовь выбирает нас, а не мы ее.

Дэн Браун

Что происходит с браком после шестнадцати лет совместной жизни? Сохраняется ли любовь, соединяющая людей в самом начале их общего жизненного пути? Или она испаряется так же внезапно, как возникает? И возможно ли вообще научиться управлять своими чувствами и до конца понимать глубинные причины их возгорания и угасания?

На все эти вопросы у Гермионы Уизли-бывшей-Грейнджер не было ответов, но они по-прежнему терзали ее душу, не давая ни единого шанса избавиться от них раз и навсегда. Напротив, казалось, что чем больше она размышляет над этим, тем прочнее они оседают в ее голове, вытесняя все иные мысли и пуская глубокие корни.

Это странное терзающее чувство появилось внезапно. В один прекрасный воскресный день несколько месяцев назад Гермиона проснулась в своей кровати, умылась, привела себя в порядок и спустилась на кухню, где ее должны были ждать Рон с дочерью в окружении традиционных еще горячих блинчиков и свежего душистого чая. Но, спустившись вниз, она застыла на последней ступеньке, увидев, как Рон, ловко переворачивая блинчик, улыбнулся ей через плечо. Такая знакомая улыбка в то утро показалась ей до невозможности чужой. И все вроде было как обычно: безупречно вкусный завтрак, взволнованный рассказ Розы о какой-то открытой ею книге, только вот душу Гермионы захватило непонятное, новое чувство отчуждения. Она как будто со стороны посмотрела на прожитую ею жизнь и не смогла найти там объяснений произошедшего.

Даже сейчас, сидя в своем кабинете в Министерстве магии на вечернем совещании, где подводились итоги проделанной за день работы, она продолжала мысленно пытаться найти ответы на мучившие ее вопросы. Отношения с Роном, определенно, стали другими. Гермионе временами чудилось, что сам Рон чувствует то же, что и она, но сказать наверняка было трудно, потому что спустя столько лет знакомства с ним ей было сложно представить Рона Уизли серьезно размышлявшим о том, что изменилось в его взаимоотношениях с женой.

Рассеянно обведя подчиненных расфокусированным взглядом, ясно говорившим о том, что мысли ее давно уже улетели вдаль от будничных дел отдела Магического правопорядка, Гермиона уставшим голосом завершила сегодняшнее собрание. Не обратив внимания на настороженный взгляд Гарри Поттера, она крутанулась в кресле и устремила взгляд в ярко плясавший в камине огонь.

Возможно, она просто устала на работе и ей требовался отдых, способный возвратить не только физические, но и душевные силы, которые в последнее время иссякли. Гермиона боялась даже на одно мгновение допустить, что самые ее страшные мысли правдивы. Она не желала думать об этом, стараясь отбросить их в самую даль ее мысленных коридоров, но все равно невольно возвращалась к ним.

В карих глазах отразилось золотое пламя, резко взмывшее вверх. Гермиона перевела взгляд на стоявшие на каминной полке колдографии: счастливая улыбка озаряет лицо совсем молодой девушки в белом платье под руку с высоким долговязым рыжим парнем в парадной мантии. Создавалось четкое ощущение того, что с этого дня прошла уже целая вечность. Рядом стояла другая колдография, сделанная всего год назад на Чемпионате мира по квиддичу. Она сама и Рон стоят в верхней ложе. Гермионе показалось, что слегка натянутые улыбки не плод ее воображения. Она уже давно мысленно сравнивала эти две колдографии. Неужели это одна и та же пара? И когда только счастье на их лицах сменилось равнодушием, скрываемым под натянутой маской веселья? И почему она это стала замечать только сейчас?

Мысленному взору предстала совсем юная волшебница с ярко-рыжими волосами, ясно говорящими о ее принадлежности к знаменитой волшебной семье, но вот в ее лице Гермиона видела себя. Несомненно, Розе достались ее глаза и слегка вздернутый нос. Конечно, раньше Гермиона не хотела видеть очевидного из-за дочери: та была слишком мала, и заботы о ней вперемешку с работой отбирали все силы. Но теперь Розе уже пятнадцать. Она быстро росла. И главная связь, которую Гермиона чувствовала между собой и Роном, стремительно ускользала.

Часы звонко отбили несколько раз, разрушая невесомую тишину, застывшую в кабинете. Гермиона вздрогнула и со вздохом облокотилась на спинку кресла, в который раз поймав себя на мысли, что она все чаще задерживается на работе не потому, что ее держит невообразимая куча дел, а лишь потому, что она не хочет возвращаться домой. Такой необходимый и манящий раньше, теперь дом казался ей совершенно чужим, как будто был призраком из какой-то другой жизни. В их доме чего-то не хватало. Это остро чувствовалось везде: огонь в гостиной горел как-то особенно грустно; пропали теплые улыбки за завтраком, оживленные разговоры… Они вообще практически не разговаривали. Удивительно… В школе и в самом начале их семейной жизни постоянные громкоголосые споры было не остановить, а теперь они ограничивались пожеланиями «доброго утра» и «спокойной ночи», если Гермиона достаточно рано возвращалась домой. Они словно были соседями по комнате, которым не то чтобы не о чем поговорить друг с другом, но они просто слишком мало знакомы, поэтому не могут подобрать подходящую тему для разговора. В их же случае они скорее были знакомы слишком долго…

И все же идти надо. Не ночевать же на работе.

Гермиона с трудом поднялась из кресла и, накинув на плечи нежно-бежевого цвета мантию, трансгрессировала из кабинета к воротам загородного дома. Скорым шагом пройдя по усыпанной гравием дорожке, она поднялась на крыльцо и зашла в прихожую. Тускло освещенный коридор вел прямиком в гостиную, соединенную с кухней. Невольно вспомнилось, как столько лет назад они с Роном восхищались планировкой этого дома — весь первый этаж представлял собой практически единую комнату. Тогда это казалось таким притягательным — возможность всегда быть рядом, вместе. Сейчас же она доставляла множество неудобств. Избегать мужа, находясь с ним в одной комнате, было затруднительно.

В конце коридора раздалось тихое шуршание, и что-то с шумом ударилось о стекло. Подойдя ближе, Гермиона увидела Рона, сидящего за столом и поедающего только что насыпанные хлопья.

— Привет, — тихо сказала она.

— Привет, — Рон опустил голову и старался не поднимать ее, явно не желая встретиться глазами с женой.

Как будто они совершенно чужие люди. Гермиона продолжала испытывать глубокую привязанность к мужу. Уважала его, ценила, считала примерным отцом и семьянином… Но уже не любила. Да, из их дома улетела любовь, поэтому она так не хотела возвращаться сюда. И боялась откровенно поговорить с Роном. Она боялась причинить этим боль и неудобства вовсе не себе, она не хотела причинить боль близкому ей человеку. Все-таки они прожили вместе шестнадцать лет. Это большой срок. Она боялась, что она на самом деле ошиблась, и Рон по-прежнему любит ее, а ранить его чувства Гермиона не хотела. Вдруг она сама ошибается?