Отчёт о Герое № 6. Сила (джен)

Мы, не пренебрегая некоторыми правилами скрытности, спустились в долину вечером, ближе к ночи. Поздняя осень заставила жителей прятаться по домам, зажечь свечи и с опаской вглядываться во всё плотнее охватывающий их селение мрак.

Этот мир, возможно, станет одним из моих любимых. Каюсь, противоречит профессиональной (в кавычках) этике, но я не очень хорошо отношусь к чересчур развитым технологиям. Если обитатели какой-нибудь клетки-планетки сумели научиться летать, то, уж поверьте моему опыту, они обязательно сунутся за пределы своей территории, предельно ясно ограниченной атмосферой, наткнутся там на наши лаборатории и поднимут жуткий шум-гам — а нам это ни в коем случае не надо. Герои не должны быть раньше времени опознаны, как и Событие строго запрещает быть раскрытым не в тот срок.

Поэтому с горе-космонавтами у нас разговоры коротки: возвращайся в свою клетку и не высовывай любопытную мордаху, а то в следующий раз откусим длинный нос. Все без исключения слушаются, а происходящее с ними позже целиком и полностью во власти События, и — подчёркиваю! — никакого участия в дальнейшей судьбе маленьких любознателей мы не принимаем. Мы НЕ убиваем людей, мы НЕ сводим их с ума и НЕ караем мучительными болезнями. Мы просто, как обычно, занимаемся своими делами и потом, пока всё тихо, перемещаемся в другую галактику или вселенную. Мы НЕ властны над Событием, и если оно хочет подстраховаться, убив парочку-другую милых несмышлёных космонавтов, то мы, разумеется, не в силе его остановить. Это мог бы сделать Герой, но только такой, что рождается раз в миллиарды лет, способный на долю секунды отобрать власть у События. Подобное случалось всего раз, вернее, даже полраза, потому что мы тогда разделились на два лагеря: верующие и скептики. Я была среди верующих, но теперь, спустя три тысячи лет, думаю, что надо было стать на сторону второго лагеря. Событие здорово дурачит всех, кто когда-либо где-либо существовал, и некоторые из нас говорят, что с каждой тысячей лет шанс встретить Героя-Соперника всё уменьшается. На мой профессиональный (в кавычках) взгляд, очень хорошо, что Герои-Соперники — самое исключительное из исключений. Иначе все вселенные давно бы уже развалились.

Я отошла от сути. Последний раз в более-менее высокоразвитый мир нас занесло тысячу девяносто семь лет назад, а в средненький наподобие этого — четыреста семьдесят шесть лет назад, и вот уже четыреста пятьдесят лет как эта миссия завершена. Кстати, ещё одна вещь, которую я не одобряю, хотя давно привыкла, — летоисчисление по живым планетам. Это для них едва отличимые друг от друга денёчки складываются в малюсенькие годики, а те — в десятилетия и только потом уж в почти нормальную величину — век. Мы, конечно, существуем по такому принципу уже около семи миллионов лет, но порой хочется пожить на широкую ногу — я имею в виду, когда ровно семнадцать тысяч лет уходит на то, чтобы испить чашечку прелестного чая. Ассистенты, что появились у нас пять миллионов лет назад, совсем не понимают, почему мы ностальгируем по той чудной эпохе.

Сейчас, разумеется, нет необходимости вспоминать. Четыреста пятьдесят лет отдыха пролетели — новое занятие. На планетке, абсолютно удобной для незримого покровительства: деревянные домики, грязные улочки, и вряд ли тебя не убьют за то, что вслух произнёс «магия» — в четырёх из пяти планеток, подобных этой, такое случается.

Мы наблюдаем за обитаемым населённым пунктом номер 887 галактики Е7#496 три месяца. Обследования показали следующее.

Название, использующееся жителями планеты, — Орис. На древнем их языке, теперь не использующемся, означает «Неизменная» — не знаю, кто придумал, но в его времена, видимо, наука была не сильно развита; да и сейчас дела с ней не значительно лучше. Два океана — Новый и Слишкомглубокий, три континента — Ильь (написание сохраняется во всех источниках одинаково; перевод — «Несносный»), Седмьседмиций (по его территории протекает ровно семьдесят семь рек — ан нет, всё же и в незапамятные времена находились любознательные ребята) и Любимчик (раньше — Плодородная земля, триста лет назад переименовали для краткости). Островов около трёх тысяч — не густо. Рельеф на всех континентах разнообразный: четыре литосферные плиты — 4 мощных горных хребта. Высшая точка — гора Урлр («Где это»; высота — 12453 метра). Да, ещё одно примечание: орисяне используют Общевселенскую Систему единиц — похоже, здесь побывали до нас и обучили их уму-разуму. Самое глубокое место, естественно, находится в Слишкомглубоком — впадина Уиурлр («Ну где же это»; глубина — 98001 метр, и у нас нет никакого желания лезть в эти тёмные недра, просто собираем сведения). Климат Илььа очень холодный (снега не тают круглый год, из живности только мох, при этом континент пользуется популярностью у стремящихся к славе исследователей), зато Седмьседмиций и Любимчик отлично подходят для проживания: жаркое лето, холодная весна, тёплая осень и морозная зима. Информация о растительном, животном населении и других характеристиках зафиксирована в досье планеты, которое хранится в нашем архиве, а я перехожу к наиболее интересному и важному в нашем занятии.

Цивилизация. Население всей планеты (на момент нашего прибытия) составляет около миллиарда человек. Вид «человек разумный» возник около пятисот тысяч лет назад — первобытнообщинный строй и всё в таком духе. Затем, согласно законам развития планет, произошёл Всемирный Потоп, немногочисленные выжившие переселились на тогда ещё зелёный Ильь и основали первую цивилизацию. Они себя так и называли — Выжившие. Постепенно расселялись по двум другим континентам, потом произошла смена климата — Ильь опустел. Теперь же около двух тысяч лет орисяне располагают двумя цивилизациями: Избранные и Вечные (те, кто живёт на Любимчике, — 49,4 % населения) и Судьба Будущих, они же — Союз Семидесяти Семи. Естественно, обе цивилизации относятся друг к другу с подозрением, которое переходит в конфликты. Последняя крупная война — война Будущих и Вечных, длившаяся 34 месяца, закончилась летом 1765 года по летоисчислению Будущих (в году у них шестнадцать месяцев). Летоисчисления Вечных не существует. Они не ведут никаких подсчётов: считают, что время не следует загонять в рамки. Нелегко с ними.

Мы же решили начать с простого и потому приземлились на Седмьседмиции. Будущие поклоняются двум богам: Таинственному Помощнику, которого для краткости называют просто Тайна, и его племяннице, Речной Заступнице (Мать-Река). Почему дядя и племянница, почему Река и Тайна — это долгое разбирательство в мифологии; надо будет — узнаем, пока проводим разведку.

Будущему Герою сейчас восемь лет, он живёт в деревеньке с неприхотливым названием Пригорье и знать не знает ни о каких процессах Вселенной. Мы осчастливим его. Позовём в невероятное и чудесное приключение, которым он будет наслаждаться, жадно вдыхая воздух истинной жизни. А когда же настанет его последний час и мы бросим его, одного, в жестокую пасть озверевшего События, он проклянёт нас и испустит дух, ненавидя всю свою коротенькую жизнь.

— Ты возьмёшься за дело? — спросил у меня Покой.

Я, к сожалению, слишком быстро поняла, чего он от меня хочет.

— Я ещё не готова. В следующий раз.

— Ты готова. Назначаю тебя покровителем.

Рано или поздно это должно было произойти. Я воспитаю Героя, вылеплю из маленького комочка грязи, каким он является до встречи с нами, могучую скульптуру этого мира, а затем обреку на бесславный конец, равнодушно взглянув в последний раз в стекленеющие глаза. Меня коснётся проклятие живого смертного существа, но зато я спасу мир — я выведу эту трёхконтинентную планету на новую спираль истории. Очень почётная должность. Мне оказали большую честь.

Терний, шедший справа от меня, был недоволен. Он всегда был покровителем, но после осечки четыреста пятьдесят лет назад, когда Герой умер во время главного испытания, Покой отстранил Терния на три миллиона лет. Теперь он простой тренер, и ему, конечно, нелегко при его непомерных амбициях. Меня это порой удивляет. Не Терний, а мы, каждый из нас. Мы ведь не умеем страдать — так нам говорили все планетяне, которые имели благодать столкнуться с нами. Им со стороны виднее. Порой мне кажется, что с нами что-то не так, что мы не годимся в моряки, бороздящие Вселенную. Всё это чушь, конечно. Мы занимаемся этим со времён Большого Взрыва. Чуть дольше, на самом деле, но я не претендую на точность.

Лирика постучала в третий дом справа от полусгнившей таверны. В трёхстах метрах от нас залаяла собака. Женщина по ту сторону двери мысленно выругалась, сонно тащась смотреть, кого это нелёгкая принесла. Я предпочла отключить чтение мыслей.

Спустя три секунды хозяйка, полная, с синяками под глазами, открыла дверь.

— Мы, — заявил Покой.

Он предупреждал о визитах не видениями, не навязчивым состоянием, но снами — самым спокойным и не требующим усилий как с одной, так и с другой стороны, способом связи.

— Я знаю, что сплю, — сказала Люмира, сорокачетырёхлетняя мать семи детей и жена пьющего, но работящего сапожника.

— Нет. Это реальность. Мы пришли за вашим сыном.

Внутри женщины что-то всколыхнулось, и Терний мигом убрал из неё материнский инстинкт.

— Это правда так необходимо? — всё же спросила Люмира.

— Да. Он будет великим.

— Позвать моего старшего?

— Нам нужен второй по старшинству.

— Это невозможно, — ответила Люмира. — У меня один сын, остальные — девочки.

Я послала на станцию приказ перепроверить данные. Герой должен быть мужского пола.

— Герой должен быть мужского пола, — сказал Покой.

— Как пожелаете, — равнодушно отозвалась мать.

Со станции пришёл ответ. Оба ребёнка равноценны.

— Оба ребёнка равноценны, — сказала я.

— Рэнхом, — позвала Люмира, отвернувшись от нас, — подойди сюда. Вместе с Мертой.

Впускать нас в дом она не хотела, умная женщина. Незачем простым её детям якшаться с подобными нам.

Дети вышли, держась за руки. Я никогда не просматриваю досье Героя, не познакомившись с ним лично. Первый раз увидеть глаза, рассмотреть лицо, фигуру — это бесценно. Никакие досье это не заменят. Приходится, правда, порой нарушать этот принцип, если нужно произвести особое впечатление на собеседника, поразив его незначительными фактами из его биографии. Но сейчас случай не тот.

Он не проживёт дольше двадцати трёх. Слишком живое лицо — страстная натура. Волосы цвета мандаринов контрастируют с серо-голубыми глазами, отливающими сталью. Губы крепко стиснуты, светлые брови нахмурены. Он будет бороться до конца, он полюбит до смерти, он возненавидит до потери сознания. Его история — это история надежды, страдания, и сомнений, и терпения, и песен — да, он будет очень много петь. Его звонкий голос прозвучит над планетой, как гимн пробуждению, умоет мир, как утренняя роса, осветит его, не дав скатиться в бездну. Это Герой, без всяких сомнений. Мой Герой.

— Девочка нам не нужна, — сказал Терний.

— Мерта, иди в дом, — не глядя на дочь, произнесла Люмира.

— Я не хочу! — выкрикнул ребёнок.

— Я возьму её, — сказала Лирика.

Это было достаточно неожиданно. Лирика никогда не брала себе людей. К нахождению их на станции она относилась с неодобрением, считая, что лучше оставить их в покое, в естественной среде, и наблюдать за ними со стороны. Я рада, что она решила изменить свою жизнь.

— Так значит, забираете обоих? — уточнила Люмира.

— Да, — сказала Лирика. — Прощайте. Мальчик вернётся спустя десять лет, девочка не вернётся.

— Прощайте, — ответила Люмира и захлопнула дверь.

Терний вернул ей способность чувствовать. Через минуту она будет жестоко страдать, обвиняя себя в бессердечности и не слушая утешения мужа, которому Покой тоже посылал вещие сны. Мы могли бы избавить её от боли, но в этом нет необходимости. Людям полезно страдать, и они сами сие осознают.

— Держись за меня крепко, — сказала я Рэнхому.

Это мои первые слова, обращённые к нему. Он их запомнит. Навсегда. А какими будут последние, я ещё не придумала.

Он послушался, с любопытством глядя на меня. За секунду он преодолеет расстояние в пять километров — скорость низкая, чтобы освоился. С непривычки может испугаться.

— Не бойся, — добавила я.

Держись за меня крепко. Не бойся.

Ему с его характером придётся очень тяжело, когда я его предам.

* * *

— Мы будем здесь жить? — спросила девочка, почесав светлую головку.

— Да. На станции. Тут находятся жилые помещения и лаборатория — место, где тренируют Героя.

— А кто Герой?

— Твой брат, — сказала я и взглянула на сосредоточенного мальчика. — Привыкай к этому имени. На твои плечи ляжет клеймо твоего ремесла. Будь готов.

Они не понимали, что я говорю. Все еще разглядывали белые стены, белый потолок, светлый пол и четыре пластмассовых черных стула — все, что было в нашей гостиной.

— Как пусто, — сказала девочка.

— Ничего, приспособимся, — ответил ей брат.

Оправдал мои надежды. Готов утешить, поддержать и выжить. Даже немного жаль портить такой материал.

— Мы не нуждаемся в излишествах, — объяснила Лирика детям. — А когда есть Герой, все свободное время проводим в лаборатории.

Детей это не удивило.

— Мы не люди, — сказал Покой. — Мы живем дольше вас и двигаемся быстрее вас. Помните: между нами огромная разница. Но мы замечательно сосуществуем.

Насчет "замечательно" он преувеличил.

— У вас есть имена? — спросила девочка.

Не "Как вас зовут?", а "Есть ли у вас имена?". Она внимательно слушала, она поняла: мы отличаемся от людей столь сильно, что можем быть безымянны.

— Разумеется. У всякого сущего должно быть имя. Моё — Покой.

— Сила.

— Терний.

— Лирика.

"И как это запомнить? — пронеслось в голове мальчика. — Бессмыслица какая-то!"

— Вы привыкнете к нашим именам, — поспешил добавить Терний. — Для удобства я переведу на ваш язык. Покой — Путх, Сила — Коэ, Терний — Спаос, Лирика — Эниу. Так лучше?

— Да, — с облегчением сказала девочка. — Но потом мы выучим ваши имена, обязательно.

— Идите спать, дети, — сказала Лирика. — Спальни в соседнем коридоре. На дверях таблички с именами, не перепутаете.

— Как долго можно спать? — спросил Рэнхом.

— Восемь часов, но это лишь потому, что вы здесь в первый раз, — ласково сказала Лирика, чуть подавшись вперед и обдав детей ароматом малины. — В дальнейшем вам хватит шести часов.

* * *

Мы решились на четвертое утро. Собрались в питательной.

— Сейчас я задам вопрос, который вас удивит, — сказал Покой. — Готовы?

— Меня не удивил, — ответил Рэнхом, пожав плечами.

— Не этот, другой вопрос, — исправился Покой. — Как мы выглядим?

— У тебя темно-зеленые глаза, волосы каштановые, взъерошенные. Уши торчат, лицо круглое. Морщины на лбу, родинка над губой. Нос с горбинкой. И ты не очень высокий, такой, как Коэ... Сила.

Рэнхом описал деловито, спокойно: вчера я предупредила его, что мы выглядим так, как воспринимают нас жители конкретной планеты. Себя в человеческом облике видим, только когда получим необходимые данные.

У Покоя образовалось лицо, на нем вскочили нос и родинка, проросли морщины и вылупились глаза.

— А возраст? Сколько мне лет, как думаешь?

— Сорок. Тридцать шесть. Сорок один с половиной. Не знаю.

— Пусть будет сорок, — решил Покой и постарел.

— А я? — спросила Лирика у Мерты.

— Рыжие волосы. Ну, не рыжие. То есть, рыжие, но красноватые. Красновато-рыжие, вот.

Пока девочка говорила, Лирика успела сменить три оттенка.

— Будь немножко собранней, Мерта.

— Прости, Эниу. Лирка.

— Лирика.

— Лириика.

— Ли-ри-ка.

— Лилика.

Отправив детей в лабораторию, мы ушли в зеркальный отсек — рассматривать своё материальное тело. У меня, оказывается, шоколадного цвета волосы до лопаток, чёрные глаза, прямые брови под цвет волосам, треугольное лицо и белый шрам на правой щеке. Терний — тридцатипятилетний темноглазый мужчина с выразительным ртом, шикарной пышной темно-русой шевелюрой до плеч и...

— У тебя усы! — сморщившись, крикнул Рэнхом. — Усы, фу!

В их культуре это — клеймо преступника. Терний посетовал, что не может повлиять на человеческое восприятие, и тут же принялся поворачивать голову вправо-влево, рассматривая потрясающую гриву.

Лирика — рыжая кареглазая двадцатилетняя, как и следовало ожидать, красавица с точеной фигуркой и идеальной кожей.

— Ты слишком красивая, — неодобрительно резюмировала Мерта. — Так ведь неинтересно!

— Профессия обязывает, — ответила Лирика. — Самой надоело. Но повлиять на это я не могу.

* * *

Постепенно они привыкали. К белому потолку, белой одежде, белым стенам и чёрным стульям. Привыкали к жестким койкам, холодной воде и невкусной пище. Привыкали к странным существам в лаборатории, к огромным экранам, к чертежным столам, к Чёрной Кнопке.

— Фу, опять дурацкий суп! — кричала Мерта, едва переступив порог питательной — белый стол и шесть черных стульев.

— Это не суп, это пища. Содержит все нужные вам вещества, — объясняла Лирика.

— Пища — это мясо ягненка и картошечка, — отзывался Рэнхом, отложив соломинку для "супа". — Хотя нет, это не пища, а самая настоящая еда. А пища — это морковка, свёкла и фасоль. Уэ. Но даже они лучше супа.

Потом они шли в лабораторию.

— И здесь тоже. Белым-бело, — вздыхал Рэнхом. — Как вы тут не слепнете?

— У нас есть стулья, — говорил Терний. — И Чёрная Кнопка.

— А как же зеленый? Я очень люблю зеленый. Давайте покрасим стены!

— А пол — синим, — добавляла Мерта.

На пятый день они поняли, что изменить ничего не в силах. Подчинились. Так Лирика заполучила человека, и все мы — Героя.