Огромный зал сверкал мрамором стен, переливался разноцветными огнями магических шаров, подавлял бархатом портьер… Но я стояла на сцене, выше всех, кто был в зале, выше мрамора, купаясь в лучах света и взглядах. Магические светильники не коптили, их топливо — магия — было бездымным и легким, словно ветер, но воздух казался оцепеневшим, похожим на воду: каждое движение приходилось продавливать сквозь эту странную субстанцию, позволяющую так легко дышать и так тяжело жить. Музыка лилась словно бы ниоткуда, захватывая душу и тело в свои цепкие коготки.
Я танцевала; плавные движения бедер подчеркивались ярким звоном серебристых монист, руки, украшенные десятком тонких браслетов-колечек, выписывали пламенные узоры, обнаженные ступни мелькали в разрезах юбки, притягивая к себе взгляды затейливыми украшениями. Десятки глаз следили за каждым жестом, неторопливо смакуя дорогие вина и периодически расщедриваясь на одобрительные возгласы. Мне нравилось это: внимание людей, жадные взгляды, легко читаемые в глазах вольные фантазии, которым не суждено было сбыться. Казалось бы, только протяни руку…
Они смотрели на меня, и мне это нравилось.
Но сегодня что-то не так. Волнение проходит по моей аудитории, и взгляды людей, взгляды, что должны были достаться мне, пропадают, стираются, словно грязная бурая тряпка смывает лица и силуэты с ткани мира. Воздух густеет, и мне все сложнее и сложнее двигаться, пока я наконец не замираю, словно муха в янтаре. И, наконец, вижу те единственные глаза, что готовы подарить мне сегодня свой взгляд. Один — цвета ртути, другой подслеповато-красный на изуродованном кристаллами лице, они отражают магический свет, калейдоскопом меняющий расцветку каждое мгновение, но постепенно все краски выцветают. Остается лишь два пятна света — ртутно-серый и воспаленно-красный.
— Ты снова перешла мне дорогу, — гулкий голос раздается под сводами опустевшего зала, отражается от мраморных стен, и вдруг резкая боль прошивает мне руку…