Царевна (джен)

Двадцать секунд. Тридцать… Сорок пять! Коидзодо, накаидзодо, оидзодо⁽¹⁾. Музыка, а не термины. Мичиру Кайо поднимается на поверхность. Что, акулы? Да она любую рыбину превратит в муляж для очередных «Челюстей»! Так что пусть не рискуют и не суются.

Мичиру дышит, тихо посвистывая сквозь плотно сжатые зубы, чтобы не остаться без легких. Мама учила ее нырять и выныривать именно так. Мама…

Ей уже не выйти на крутой берег из пены морской. Как в сказке, написанной великим классиком страны, в которой родился папа. Хотя мама тоже не была японкой, пусть и решила, что будет здесь жить. Зачем-то.

Девушка, влюбленная в экзотику? Или супершпионка, подобная любовницам Джеймса Бонда, которых он менял так легко… Вроде Кисси, например. Или нет? Возможно, ее мать просто совершенно вдруг решила вникнуть в значение слова «ама» на практике?

Мичиру не знает и не хочет этого знать, хотя в детстве, как и другие девочки из приюта, охотно говорила, что ее родители — шпионы, особы королевских кровей и даже!.. Но всё это в прошлом.

— Улов, пожалуйста.

Харука. Да, она радуется совершенно искренне, что Мичиру ее поддерживает, когда нужно спасать мир. И на веслах работает неплохо, вот сегодня, к примеру… Тэнно помогает ей забраться в лодку. Красивая ныряльщица отдает подруге горсть жемчуга и небольшого осьминога, который хочет удрать, а поздно. Не уйдет!

— Давай немного посидим здесь и вернемся на берег чуть позже?

Харука участливо заглядывает в лицо, берет ее за руку.

— Ты устала? Или… Мичиру, что, море опять волнуется?

Очень изящная ныряльщица встряхивает головой.

— Нет, всё хорошо. Просто здесь так красиво, а я давно хотела нарисовать что-то подобное, но вдохновения не было.

— Не верю!

Харука смеется и предлагает ей полотенце, чтобы Мичиру выжала морскую воду из своей далеко не вернисажной прически, а слова… Так тоже говорил классик. Правда, уже другой. Или нет?..

Мичиру помнит, но не всё. Папа когда-то читал ей на ночь книгу сказок. С очень симпатичными цветными картинками. А подруга у нее забавная. И хорошая. Знает, что Мичиру приятно иногда совершенно вдруг услышать что-то родное, полузабытое… Фразу (или ее часть), которая может напомнить о домике в яблоневом саду, куда она ездила в гости. К бабушке с дедушкой…

Вот Харука и произносит. Фразы. Иногда. Потому как она их помнит не в пример лучше, даром что то и дело сравнивает себя с ветром. Ветер-то в голове вовсе не у Харуки Тэнно, если подумать… Но Мичиру не собирается. Потому что море заглушает… Что-то. Досаду? Боль? А велика ли разница?

— Так расскажи мне о них, что помнишь. Всё рассказывай!

— О ком ты?

Мичиру резко накрывает волосы полотенцем, пытается отвоевать несколько секунд. У них с Харукой отец был один на двоих, что с того? Или всё иначе, и речь об общей матери, которую всем сердцем любил советский разведчик, пока она не изменила ему с разведчиком американским?

Но позвольте, она выросла и больше никому не рассказывает сказки о секретных агентах и морских принцессах! Мичиру старается вообще не думать об этих деталях и подробностях… И не желает выяснять правду о родстве с точностью, приближенной к ста процентам⁽²⁾, хотя это теперь возможно.

— Мичиру, ты рисовала слезы. Говорила о них с помощью скрипки. Но здесь же все свои, так отчего бы не признать, что…

А мокрое полотенце убрать с головы все-таки надо. И посмотреть в глаза подруге — тоже. Покачиваясь на волнах.

— Верно. Я творила. А ты пыталась убежать и уехать от своей боли.

— Я выросла. Рассказывай.

— Уверена? Хорошо.

И она швыряет полотенце в лицо Харуке, а сама рассыпается на миллион водяных брызг.

* * *

Какидо. Фунадо… Оидзодо! Минуты — всё те же. Но Харука ныряет без страховки. Без помощника, который сидит в лодке. Да, там, наверху, вообще никого нет и никогда не было, если не считать пойманного ею же осьминога. Просто она давно привыкла разговаривать сама с собой.

Ведь Мичиру Кайо — очень реалистичный, а потому видимый другими плод ее фантазии, в который можно было выплеснуть страхи и надежды, чтобы не сойти с ума, когда кто-то убил родителей. Но это было давно.

— Я справлюсь одна. Теперь справлюсь.

Папа научил ее рисовать вот так. Ей было шесть. С половиной. Он и сам умел. И рисовал. Только его иллюзия выбралась из какого-то прототипа трехмерного принтера или еще какой техники, пока была не совсем человекоподобной, а… Как бы это сказать…

Ее отец нарисовал воина. У него были впечатляющие боевые навыки, и он умел прицельно выкачивать чужие килоджоули, чтобы ослаб противник, и выстояли свои, только в артериях у этого создания была зеленая жижа вместо крови, а Мичиру…

Еще одна научная разработка последнего поколения, созданная для защиты мира, суперсолдат? Или хорошо забытое старое? Удивительное секретное оружие древних времен?

— Может, стоило рисовать ее похожей на себя? Не знаю…

Да, несколько лет спустя, уже в детдоме, по ночам, когда ее отпускали кошмары, Харука вспоминала формулы. Графики. К ней еще приезжали какие-то люди с очень серьезными лицами, чтобы пообщаться утром на подходе к школе или в супермаркете… Да, с ними работал отец. Или ей всё это тоже снилось? Да. Нет!

Харука создала воительницу. И почему-то, рисуя, вспомнила однажды женщину с ядовито-красными волосами, которая давным-давно точно не жила на севере, да еще под землей. Наверняка была война. Родители в ней участвовали. Оружие… Армия… Почему?!

— Осьминог, не дергайся. Это бесполезно.

А в дневное время, будучи школьницей, она срывалась в отчаянный бег. Рухнуть на финишной прямой. Задохнуться. И выдохнуться! Ни о чем не думать. Ни о ком. Нет, у нее это получалось не каждый раз.

Да, она не ревела, когда отцовский кадавр однажды заявился без приглашения, чтобы забрал ее после школы, пусть это и значило, что ее родители мертвы. Слышите?! Она. Даже. Не. Всхлипнула.

Потому что рыдать в туалете самолета наедине с собственным отражением куда легче, чем в школьном дворе. И проще. А увез ее этот иллюзорный далеко-далеко тем же вечером, в Штаты.

Туда, где уже научил ее гонять на красной «Феррари». На мотоциклах. И права она получила там⁽³⁾, за океаном, в который ее когда-то учила погружаться живая, улыбчивая мама…

По возвращении агента Харуку ждал сюрприз — авто, разумеется. Почти как у японской девушки Бонда. Не той, что родила ему сына, убитого возлюбленной злодейского оппонента супершпиона 007, и всё же…

Ама. Воспоминания. Мама. Тачка. Харука оценила чувство юмора дарителя. Воин модели «Нефрит-1» умел радовать, когда ему придумывали новую черту-другую.

— И он тоже куда-то исчез, знать бы, куда… Ой, прости, обед, сотовый музицирует, это важный звонок. Далекая слушает. Еду, товарищ командир!

Харука берется за весла и улыбается.

— Представляешь, осьминог, мне только что сказали: выяснилось, кто убил моих родителей, и какое к этому имеет отношение та террористка с полюса, которая орудовала в 90-е. Не дергайся, кому говорят! Причалим, тут-то и конец твоим мучениям. Я тебя съем, да. А потом съезжу на явочную квартиру, и мне сообщат имена тех, кто убил Т. и Д. Тэнно. Здорово, а?

1) Коидзодо (или какидо), накаидзодо (или фунадо) и оидзодо — разные типы погружения в воду, практикуемые ама, которые отличаются друг от друга продолжительностью, допустимой глубиной и степенью необходимого в искомом случае профессионализма.

Вернуться к тексту

2) Достоверность теста на отцовство приблизилась к восьмидесяти процентам (в большинстве случаев) во второй половине семидесятых годов двадцатого века, а в восьмидесятые и девяностые стало возможно уже почти стопроцентно гарантировать результаты тестирования.

Вернуться к тексту

3) Японские граждане могут легально садиться за руль, только если им уже исполнилось 18 лет, а в первом аниме Харука сказала, что получила водительские права за границей, тогда как в США (правда, только в некоторых случаях и не в каждом штате) можно водить машину с 14 лет.

Вернуться к тексту