Чентра: Штошекалипсис (джен)

Отмаза Это — рефакторинг моей первой, самой первой работы, писавшейся со второго по последний курс универа и заглохшей на 75%.

Ещё раз. Моя самая первая работа. Чёрного кобеля не вымоешь добела. Сколько какашку ни полируй. На свой страх и риск. Основная масса текста писалась почти десятилетие (с 1993-го по 2002-й), поэтому качество и стиль сильно неровные (дык, прокачался жеж: начал — тощим и лопоухим первокурсником, а когда заглохло — уже был матёрым выпускником-отармиикосильщиком). В процессе переписывания я стараюсь заодно сделать ключевых персонажей менее картонными.

Не вычитано: пунктуация может не соответствовать правилам русского языка, а также плавать от главы к главе (см. выше).

* * *

Утренний сумрак. Посреди густого лиственного леса, на краю большого вытоптанного прогала, стоит обшарпанный четырёхэтажный дом. Человеческий взор сразу царапнула бы некая неправильность. При тщательном рассмотрении понимаешь, что верхние этажи идут слишком плотно, оставляя заметно меньше двух метров до потолка.

Кто бы тут ни жил — они явно не принадлежат к стандартной человеческой расе. Карлики?.. Гномы?.. Даже шноблинов нельзя исключать, учитывая, как часто случаются прорывы инфернальных сил в соседних мирах мультивселенной. Кто бы тут ни жил — поселились они далеко не вчера: штукатурка поотвалилась, обнажая грубый серый кирпич, каменные ступени крыльца просели, частично уйдя в землю, а остатки деревянного забора на границе леса — серые и замшелые. Вдоль стен разросшаяся крапива милосердно укрывает кучи всякого хлама.

И вперёд, и направо, оба расположенных под прямым углом крыла дома упираются в нерубленую чащобу, не давая разглядеть, что там, дальше. Налево, поверх скопища кривых и ветхих сараев — просвет, открывающий перспективу на далёкие лесистые холмы, позади тех — ещё более далёкие горы в голубой дымке, а фоном для всего этого — совершенно титанических пропорций хребет, сумрачной снежной тенью, тонущей в розоватой дымке рассвета.

Утро уже наступило, подсвеченные перистые облачка над головой — тому свидетельство, но великий хребет заслоняет восходящее солнце, бросая тень на все земли вокруг. Для обитателей дома рассвет ещё не наступил. Только два мелких птеродактиля, сердито шипя, дерутся за картофельные очистки на вершине внушительной кучи помоев, высящейся посреди крапивы, разросшейся под немытыми окнами, забранными могучими железными решётками.

Но вот ослепительный краешек солнца прорезается над иззубренным силуэтом исполинских гор, разгоняя застоявшийся сумрак. Хребет при этом словно отступает на задний план, почти сливаясь с небом. Не знай, что он там — можно и не заметить.

Утреннюю тишину раздирает грохот считающего ступеньки ведра, слышно приглушённое бухтение. Со скрипом открывается массивная дверь и на пороге появляется существо... Двуногое наклонноходящее, можно охарактеризовать его. Верхняя половина — гуманоидная, не отличишь от гнома или человеческого ребёнка. Нижняя — типично динозавровая, с трёхсуставчатыми ногами, где коленка почти прижата к туловищу, отчего нижний сустав — по ходу, пятка — кажется коленкой, направленной назад.

Расовую принадлежность этого создания не решились бы определить и самые опытные демонологи с химерологами, чей научный диспут гарантированно завершился бы былинным срачем с выдиранием бород.

Пребывая в блаженном неведении о своей редкости и необычности, одетый в мешковатую рубашку и штаны индивид выволакивает левой рукой самодельную удочку, правой держа ведро и противодействуя закрывающей дверь пружине. По ходу ругаясь в адрес ведра, которое, наверно, перебудило весь штошник.

Заслышь сии ругательства, любой демонолог — сделал бы стойку на выражения «ангелово отродье» и «чтоб тебя благословило». Чу! То — порождение ада, вторгшееся в ничего не подозревающий мир смертных!

Рыжее нечёсаное порождение в засаленной кепке, тем временем, занято совсем другим: сильномогучая пружина вот-вот вырвет дверь из рук, а удочка всё никак не пролазит! Ад?.. Смертные?.. Ну, слышал про них, когда-то давно, краем уха. Будто у него есть время на всякую чепуху. Сегодня, наконец, свершится! Трепещите, рыбы! Быть колбасе низвергнутой!

Дверь таки вырывается, захлопываясь с пушечным громом, едва не обломав у удочки кончик. попытавшись её перехватить — безуспешно — незадачливый рыболов роняет ведро, которое тут же пересчитывает все ступени вслух, речитативом.

Тут и там начинают открываться окна, возмущённо галдят разбуженные демоны, несутся пожелания от «чтоб тебе пусто было» до «чтоб тебя ангелы благословили». При этом гвалт будит всё новых обитателей дома, процесс нарастает лавинообразно.

Покидая обиталище, которое уже гудит, как разворошённый улей, предприимчивый индивид спешно огибает сараи. За сараями открывается обширнейший полузаросший пруд под крутым обрывом. Позади пруда, на пологом склоне — небольшая область неухоженных огородов, дальше — заброшенная деревня, почти поглощённая уже лесом.

Спустившись к запруде по крутому склону — в утоптанную глину вмурованы брёвна и палки, свидетельствуя о плачевности ситуации в распутицу — рыжий поворачивает вдоль берега налево, продираясь сквозь кусты на узкой полоске берега между обрывом и заросшими камышом водами. Отыскивает глубокое место, измеряя глубину удочкой. Раскладывает рыболовные принадлежности и начинает энергично работать тяпкой, отыскивая червей и проклиная сухую землю.

Но вот, наконец, червь найден и тщательно, в четырёх местах, насажен на крючок. Демон примеривается и молодецким размахом опутывает леской близрастущий куст. Он ругается и тянет изо всех сил, но узлы, естественно, только затягиваются. Забросы повторяются раза три, пока не кончается леска. Бухтя от разочарования, неудачливый рыболов уходит, в который раз сожалея об отсутствии лодки. Плоты он уже пробовал, вон они — всё ещё живописно разбросаны по заросшим илистым отмелям, намертво заякоренные растреклятыми водорослями. Как только до берега живым добрался.

Постепенно рассадник демонических тварей просыпается. Его обитатели — существа, принадлежащие всё к той же расе — почти все сейчас собрались в коридоре первого этажа, возле запертых дверей столовой, откуда доносятся аппетитные запахи. Они ссорятся в очереди умыться и путают полотенца, боясь опоздать к завтраку, наученные горьким опытом многих инцидентов, когда опоздавшим еды не хватало.

Периодически они бегают взглянуть на часы, неудобно расположенные в холле, над лестницей. Сегодня часы идут словно бы медленнее обычного: вчера дежурные по кухне обещали изжарить на завтрак собранные за неделю грибы, да добавить картошки: не вся ещё испортилась с прошлогоднего урожая, невзирая на таланты существ в области хранения припасов.

Толпа нетерпеливо мнётся, шумно глотая обильные слюни. Когда мимо компании прошмыгивает с удочкой незадачливый рыболов — все разговоры перекидываются на тему "Опять Шуся чегой-то учудил".

Упомянутый Шуся возвращается, уже без удочки и кепки и проходит в освободившуюся ванную, демонстративно не замечая смешков из толпы собратьев. Между тем, часы в холле издают заветный «треньк» и демоны подбираются, готовые бурным потоком хлынуть в столовую. Но тут лампочка в коридоре вдруг гаснет, вызывая лёгкое поначалу волнение, быстро вырастающее до возмущения. Из ванной доносятся сердитые вопли намыленного Шуси на тему, какая сволочь перекрыла воду.

В напряжённом ожидании проходит ещё несколько минут. Наконец, двери столовой распахиваются... Толпа резко останавливается, не успев хлынуть: в дверях стоит сумрачный шноблин в спецовке. От одного его взгляда гибриды гуманоида со страусом начинают пятиться и заискивать. Сразу видно, кто в доме хозяин.

Не слушая вопросов и возражений, шноблин — типичный для его расы зеленокожий гуманоид с здоровенным носом и острыми ушами, ростом метр с кепкой — подгоняет двух отъевшихся вечных дежурных по кухне, той же расы, что и большинство здесь, с трудом волокущих длиннющий обеденный стол.

Толпа демонов — их немногим больше двадцати — быстро смолкает.

Шноблин запирает столовую на тяжёлый висячий замок, кладёт ключ в карман и демонстрирует публике уляпанные соусом останки трёх больших радиоламп. Дежурные, потупив глаза и всем своим видом изображая раскаяние, проносят стол сквозь ряды недружелюбно глядящих собратьев.

— Может быть, хоть теперь до некоторых дойдёт, — обращаясь в пространство, ледяным тоном произносит начальство, — что нельзя готовить на лампах и что пищу надо ставить внутрь печки, как положено!

Народ начинает робко интересоваться: не успели ли, всё-таки, изжариться грибы?..

— С этими? — Шноблин с отвращением указывает на дежурных, которые уже присели на стол отдохнуть.

Больше уже никто ни о чём не спрашивает... Вечные дежурные, Пуз и Толстый, решили снова воспользоваться служебным положением, приготовив себе шикарные порции из зажиленных вкусностей — с колбасой, луком и прочими деликатесами. Поскольку у высокочастотной печи всё время крутилось начальство — они поставили тарелки разогреваться сверху печи, на лампы, где начальству не видно. Раскалённые стеклянные колбы шутки с подтекающим соусом не оценили.

Разочарованные демоны выкатывают из сарая предлинную двухосную телегу. Понукаемые виновники торжества с трудом запихивают на неё стол. Толпа разделяется: часть начинает шумный спор за оставшееся место, другие идут отпирать ворота стойла.

Расположенное на первом этаже в торце короткого крыла, стойло содержит существо, про которое любой химеролог уж точно сказал бы: это по моему профилю. Больше всего оно напоминает половину косматого мамонта — или же гибрид мамонта с птицей. Густая шерсть, две чешуйчатых птичьих ноги и хобот прилагаются. А также длинный хвост с кисточкой и пара непропорционально маленьких перепончатых крылышек на спине.

Хоботного задабривают вкусным, называя ласково «Горобданушка». Задобренный, тот позволяет отвести себя к телеге и впрячь посредством ременной сбруи.

Вкусного на задабривание уходит много, заставляя снова невольно вспомнить про Пуза и Толстого. Тем злорадно вручают тяжеленную корзину с тарелками и стаканами, предварительно заняв все места на телеге. Бранясь, они делят посуду на две корзины, норовя другому отсыпать побольше.

Наконец, всё утрясается и процессия трогается по тропе, углубляющейся в лес в западном направлении. Впереди Горобдан тащит телегу, за телегой идут те, кому не хватило места, а замыкают шествие кряхтящие под тяжестью тарелок Толстый и Пуз. Тропинка вьётся в лесном сумраке, постепенно спускаясь. Лес вокруг становится болотистым, там и сям проглядывают медленно текущие ручейки. Тропинка выходит на расчищенный участок мощёной тёсаным камнем древней дороги, которая очень кстати пересекает широкое болото.

Проходя мимо древних развалин, выпирающих из земли обглоданной дугой полуразрушенных стен, демоны примолкают и сбиваются поближе друг к другу. Толстый, пошарив в кустах, вытаскивает пудовый амулет и, кряхтя, тащит его вместе с тарелками, пока руины не остаются далеко позади. Потом он снова прячет амулет в кустах, чтобы воспользоваться им на обратном пути.

Преодолев пологий подъём, тропа выводит на безжизненную плешь, которая окружает приземистую, массивную башню без окон, напоминающую монолитный цилиндр из огромных каменных блоков, высотой где-то с четырёхэтажный дом, а в ширину — вдвое того.

Обогнув башню по ложбинке, в которой, при доле воображения, можно опознать заплывший столетия назад ров, процессия выходит на широкое, расчищенное пространство перед воротами. Впереди растительность сходит на нет, лес истончается захирелыми и засохшими деревцами, открывая вид на огромный, полуразрушенный замок, занимающий вершину плоского холма.

Скромная по человеческим меркам пятиметровая стена опоясывает скопище строений, большей частью обвалившихся. Окна зияют чёрными провалами, от крыш хорошо, если остались выпирающие, словно рёбра, стропила. Башенки стены тоже потихоньку рассыпаются от старости. Стена не спешит последовать их примеру только за счёт своей немалой толщины, щербато скаля обветшавшие зубцы над давно заплывшим рвом.

На фоне этой разрухи выделяется центральная цитадель, высящаяся над остальным замком словно фантасмагорическая пятигранная гайка, забытая посреди кучи хлама. Над усечённой призмой наклонных стен — огромный купол и две круглые башни разной высоты. Короткую венчает яйцевидная беседка размером с трёхэтажный дом, высокую — огромное блюдце. Всё это — гладкое, монолитно-серое, без единой трещинки.

На переднем плане выделяется почти не пострадавшая от времени надвратная башня, выпирающая непропорциональным кубом с восточной, обращённой к прибывшим, стороны. Если присмотреться, то можно заметить, что на втором этаже все три больших, арочных окна, выходящих на продолжающий стену балкон, застеклены — единственный признак того, что в замке ещё хоть кто-то живёт.

У любого человека при виде лысой, безлесной вершины холма, на которой не растёт даже трава, начали бы закрадываться нехорошие подозрения и желание проверить на радиацию или эманации тьмы. Демоны, однако, на привычную картину внимания не обращают, занятые установкой стола возле ворот башни на отшибе, которую они зовут попросту, «склад».

Ворота — массивные, на вид, вроде, железные — но следов ржавчины на них не заметно, в отличие от вековых наслоений пыли и грязи. Одна створка распахнута. Поперёк прохода натянута широкая грязно-лысая лента, на краешках заметно, что когда-то это был благородный вишнёвый бархат. На ленте висит внушительного вида латунная табличка «Посторонним вход воспрещён!»

Наплевав на табличку, неугомонный Шуся решается проникнуть внутрь, но тут же с испуганным воплем вылетает обратно, нарвавшись на второй контур защиты — гирлянду черепов на верёвочке.

Установив стол между двух вросших в землю бревенчатых скамей, демоны начинают тянуть жребий, кому сегодня быть добровольцами идти будить Ушастого. Жребий падает на любознательного Шусю, который просто поверить не может в такую удачу, и на Угуку — нервного индивида, который совсем не рад и пытается отвертеться, упирая на то, что боится привидений. Но делать нечего: жребий брошен. Добровольцы направляются к замку по узкой, еле намеченной тропинке: один — с неуёмным энтузиазмом первопроходца, другой — пугливо озираясь и страдая от нехороших предчувствий.

Они переходят полузасыпаный ров по вросшей в землю каменной плите подъёмного моста. Заходят внутрь сквозь маленькую, тщательно выкрашенную зелёной краской калитку, врезанную в ветхие ворота, рассохшееся дерево которых стало серебристым от старости. В башне темно, свет проникает только через калитку и широкие щели в воротах. Противоположные ворота, выходящие во внутренний двор, замурованы стенкой из серого кирпича.

Трусоватый Угука боязливо открывает скрипучую дверь в боковой стене и троекратно угукает туда, опасаясь по ошибке угодить в бездонные катакомбы, населённые всякой нехорошей живностью. Удостоверившись в отсутствии эха, двое смело углубляются в темноту и начинают ощупью подниматься по лестнице. Поднявшись на четыре пролёта и открыв ещё одну скрипучую дверь, они оказываются в огромной, захламлённой мастерской, три больших окна которой смотрят в сторону башни на отшибе, где вокруг стола уже толпятся остальные собратья, азартно расставляя тарелки.

Тщательно осмотрев мастерскую и с превеликим огорчением убедившись, что в ней никого нет, невезучие добровольцы некоторое время собираются с духом и ковыряются в нагромождениях загадочных столярно-слесарных фиговин, оттягивая неприятный момент. В конце концов они -делать нечего, не отвертишься — робко прошмыгивают в узкую дверь, чья разверстая пасть зловеще зияет в противоположной от окон стене. Зловредная дверь, будто только сейчас вспомнив, что у неё есть пружина, со скрипом захлопывается за ними.

Двое подпрыгивают от неожиданности и начинают нервно шарить по стенам в поисках выключателя. Наконец, длинный коридор озаряется красноватым светом заросшей пылью и засиженой мухами лампочки. Стены затянуты угрюмо чернеющими в полумраке пыльными драпировками, из под потолка зловеще скалятся клыкастые морды каменных украшений, кое-где тускло поблескивает ржавое оружие. Оба поёживаются при виде стоящих в углу в угрожающей позе доспехов, стараясь не думать о тонущем во мраке дальнем конце коридора, где, кажется, что-то шуршало.

Подойдя к старинной двери резного дуба, украшенной облупленной никелированной ручкой, начинают по очереди сильно стучать, распугивая прячущихся по углам крыс. По коридору гуляет недовольное эхо, то с одной, то с другой стороны доносится подозрительное шуршание... Угука нервно вздрагивает от каждого шороха, но продолжает упорно бить дверь.

Через некоторое время обоих едва не хватает кондрашка: внезапно слева, из тёмной глубины коридора, доносится медленный, тягучий скрежет. Угука готовится упасть в обморок или с диким воплем ринуться наутёк а Шуся, замерший с занесённой для удара рукой, медленно поворачивает голову, чтобы с облегчением разглядеть в зловещем мраке не ужасающий оскал неизвестности, а всего лишь дверь ближайшей кладовки, открывшуюся от сквозняка.

Ну, по крайней мере, ему хочется думать, что от сквозняка...

С трудом подавив сильнейший позыв к паническому бегству, Шуся с утроенным усердием продолжает избиение несчастной двери, теперь тоже вздрагивая от малейшего шороха, а сдавший вахту Угука благополучно впадает в полуобморочное состояние и подпирает собой ближайшую стенку, явно не замечая ничего вокруг. Напряжение в сети медленно падает и зловещая темнота постепенно сгущается вокруг них.

Но вот наконец, после упорного получасового труда, отчаявшимся уже страдальцам удаётся добудиться обитателя замка.

Ушастый — представитель какой-то малоизвестной гуманоидной расы. Ростом лишь чуть ниже человека, он заметно отличается пропорциями: руки немного длиннее, а ноги — значительно короче. На сухом лице с безгубым ртом и выступающими скулами — плоский, почти обезьяний нос и тёмные глаза, скошенные под трапецию. По углам рта залегли глубокие складки, покрытая жёсткими графитово-серыми волосами голова украшена огромными, сантиметров тридцати в диаметре, округлыми ушами, очень похожими на крысиные. Только вслух при Ушастом такое не ляпните, если вам здоровье дорого.

Закончив долго и шумно отпирать её, хозяин замка открывает дверь на себя — и недовольно высится в проёме, возвышаясь над мелкими, приземистыми гостями смутным силуэтом, очерченным сзади пыльным сиянием лампочки в спальне. Всё остальное тонет во мраке: спальня затянута синим бархатом, впитывающим красноватый свет без остатка. Можно разглядеть лишь столешницу слоновой кости, по которой разбросаны пара чугунных утюгов, несколько гантель и куча цилиндрических батареек от карманного фонаря.

Одет Ушастый в бордовый бархатный халат, из-под которого выглядывают драные тапочки.

Добровольцы обрадованно приветствуют его и толкутся на пороге, наперебой объясняя причину столь раннего и незапланированного визита. Из их сбивчивой речи можно выцепить, что самоназвание помесей гуманоидов с бесхвостым динозавром — «штоши», а начальствующего над ними шноблина звать Кастом.

Выслушав, Ушастый желчно обзывает их дармоедами, обещает скоро прийти и выпроваживает, напомнив, чтоб не забыли выключить свет. Потом захлопывает дверь. Раздаётся скрежет запираемого замка.

Утратив с облегчения бдительность, Шуся сразу следует совету выключить свет. Наступает кромешная тьма. Кажется, дверь была в той стороне?.. Кажется, за спиной что-то шуршало?.. Охваченные паникой добровольцы шарят на ощупь в поисках дверной ручки. Через некоторое время их глаза привыкают к темноте и Угука замечает тусклое привидение, медленно приближающееся к ним по коридору. В единую какофонию сливаются душераздирающие вопли, грохот рассыпавшихся доспехов и разъярённые ругательства Ушастого, который три дня возился с верёвочками, чтобы эти ангеловы доспехи не разваливались.

Потом раздаётся скрип двери и вопли быстро удаляются: страдальцы нащупали, наконец, ручку.

* * *

...Голодные штоши нетерпеливо толпятся у склада. Через полчаса поток страшных историй — о привидениях, вестимо, все истории страшные — прерывает появление Ушастого, который катит тачку с едой. На нём теперь жёлтая, в коричневую клетку, рубаха с длинными, широкими рукавами и синие, с лампасами, штаны, поддерживаемые широкими перекрещивающимися лямками.

Толпа быстро рассаживается с тарелками вокруг стола. Ушастый обходит вокруг, разливает манную кашу, в которую, скупясь, добавляет по капле масла. За кашей следует жидкий чай без сахара. Те, кто уже расправился с кашей, возмущаются чаем, похожим на разбавленный настой прошлогоднего веника. Ушастый в ответ наставительно читает краткую лекцию на тему «Сахар — белая смерть», которая в одно ухо влетает, а из другого — вылетает.

Из ворот склада выходит давишний шноблин, Каст, несущий дощатый ящик обложенных соломой радиоламп. Штоши дружно интересуются, не прихватил ли он им чего-нибудь вкусненького.

— Много жрать будете — скоро состаритесь! — сурово отвечает тот, осторожно запихивая ящик на телегу.

Ушастый кончает раздачу прозрачно нарезанной колбасы и начинает складывать кастрюли на тачку. Штоши, давясь, бегут показывать ему пустые тарелки. Ушастый берётся за ручки, штоши уже толпятся вокруг, не давая пройти. Он, возвысив голос, называет их дармоедами, проталкивается сквозь толпу, и, не слушая возражений, идёт обратно в замок. Штоши огорчённо рассеиваются. Такие сцены повторяются каждый раз, с тех незапамятных пор, как он имел неосторожность дать подопечным добавки.

Штошья процессия, развернувшись, отправляется домой, к повседневным заботам. Кто тащится на огород — ковыряться в плодородных, но плохо ухоженных грядках на той стороне пруда. Кто — на запруду, чинить настил. На это идёт удивительно много брёвен, толщина настила достигает местами полуметра. Странность объясняется тем, что зимой настил традиционно разбирается на дрова.

Наскоро прополов свою, далеко не образцовую, грядку, Шуся отправляется в обиталище, где разъярённый Каст чинит высокочастотную печь, предварительно нанеся телесные повреждения Толстому. Если послушать ругань начальства — выясняется, что нерадивый дежурный не просто сломал печку, а ещё перед этим вставил вместо предохранителя гнутую ложку, в результате чего сгорела не только печь, но и половина проводки на кухне, вкупе с совсем новым электрощитком и запасом деревянных половников, висевших на этих самых проводах.

Дождавшись, пока продолжающий шкворчать, как раскалённая сковорода, Каст скроется в кладовке, Шуся шмыгает в соседнюю, ещё более тесную комнатушку, где хранятся книги. Тут пыльно, давно не мытое окно даёт мало света. Боковые стены узкого помещения заняты стеллажами с книгами, остаётся место только для небольшого письменного стола перед окном.

Стараясь не шуметь, Шуся отодвигает табурет и залезает под стол. Чихая от пыли, он выволакивает оттуда большой сундук, перевязанный верёвками. Под столом остаётся светлый прямоугольник: сундук стоял здесь до того, как в первый раз покрасили пол. Авантюрист, пыхтя от натуги, начинает тащить сундук к двери, пятясь раком и совсем позабыв про табурет... Шуся замирает, в ужасе прислушиваясь: услышал разъярённый Каст или не услышал? Узкая комната с зарешёченным окном вызывает неприятные ассоциации с мышеловкой.

Кажется, Каст не услышал. Отделавшийся тяжёлым испугом Шуся тащит сундук к лестнице и с превеликим трудом заволакивает его на четвёртый, нежилой этаж. Темно, окна заколочены, вдоль коридора громоздится смутно видимое в темноте барахло. Шуся прячет сундук в одной из комнат за бочками, до того момента, когда найдётся время сломать большой висячий замок. Из щели в забитом окне на сундук падает узкая полоска света — и на крышке, под слоем пыли, можно разобрать надпись белой краской под трафарет: «Материалы ДСП. Не вскрывать.»

* * *

Вернувшийся к себе в замок Ушастый первым делом идёт в спальню, где лезет под кровать с балдахином, извлекая гильотинную крысоловку собственной конструкции. И разочарованно ворчит, вытряхивая из конструкции хвост. Теоретически, крысе должно отрубить голову, но то-ли расчет в чём-то неверен, то-ли крысы обладают даром предчувствия... В общем, несмотря на многократные переделки, всё, что Ушастый находит в крысоловке — это хвосты, да и те изредка.

Демон несёт своё изобретение в мастерскую, что занимает второй этаж надвратной башни, выходя окнами на склад. Ряды массивных верстаков завалены деревяшками и железками, бережно хранимыми по принципу «мало-ли, на что этот обрезок ещё пригодится», вперемешку с примитивными инструментами по дереву и металлу, а больше — мертворождёнными порождениями прошлых прожектов, напоминающими обглоданные творения безумного механика.

Солнечный свет бьёт в пыльные стёкла больших арочных окон, высвечивая масштаб этого пыльного нагромождения. Зал вдвое длиннее своей ширины, вдоль каждой из боковых стен умещается по три здоровенных верстака и ещё два — перед окнами. Центр згромождает уходящая под сводчатый потолок пилорама, также заваленная совершенно не относящимися к делу вещами. И это — ещё не считая кладовки. В ту узкую боковую комнату, противоположную лестничному колодцу, уже многие годы никто не может войти, только всунуться, не глубже, чем по пояс.

Ушастый разгребает место на верстаке у окна, раскладывает крысоловку — и надолго задумывается, глядя вдаль, поверх цининдрического строения склада, поверх простирающего под холмом леса, поверх далёких гор, на ещё более далёкий призрак великого хребта.

«Как же, всё-таки, предки мастерили всё это? — бормочет, хмурясь. — Не верится, что те машины, в глубине склада, можно выточить моими инструментами. А генератор? А лампочки? А колбаса, наконец? Из чего её, такую вкусную, делали — и какой машиной? Это не говоря уже о том загадочном поле, благодаря которому колбаса хранится годами, не портясь... Кстати! — теперь в его голосе сквозит неподдельный ужас. — А вдруг она кончится?»

Подхватившись, несётся на склад проводить ревизию колбасы, что собирался сделать уже лет пять, да всё повода не находилось.

Внутри склад напоминает лабиринт, штабеля деревянных ящиков высятся до потолка, большинство предки пометили непонятными комбинациями букв и цифр. Мрак разгоняет лишь свет карманного фонаря. Ушастый поторапливается: то, что позволяет колбасе храниться годами, не портясь, совершенно не идёт на пользу живым существам, которые постепенно становятся всё более вялыми, на третий день засыпая вечным сном. В одной из комнат даже имеется любопытнейшая коллекция забредшей на свою беду живности, начиная с крыс и кончая крупным пастезавром, из тех, что водятся в катакомбах.

Разломав штук двадцать ящиков из штабеля, помеченного уже им самим «ЛБС» (очевидно же!) и убедившись, что во всех — колбаса, Ушастый испытывает неприкрытое облегчение и отбывает домой, не забыв набрать горсть батареек из соседнего ящика. Из монолога можно понять, что полутора тонн колбасы хватит очень надолго, даже если щедро давать штошам. А дальше — там видно будет.

Вернувшись к крысоловке, большеухое порождение тёмных сил возится с ней до вечера, напрочь забыв о своём желании раскрыть секреты предков. Куда торопиться-то? Склад — необъятный, запасов — на годы.

Успеется.