Академия Кантарелла (гет)

«Это… мне больше не понадобится». Тихий щелчок ножниц и волосы розовым потоком падают на пол у босых ног. Девушка встаёт на мыски и смотрит на себя в зеркале: в его глади отражается большеглазый и будто испуганный подросток с неровной короткой стрижкой. Надо будет потом заглянуть к парикмахеру. Он сделает всё как надо, превратив руины былой красоты в аккуратную, но безликую мальчишескую стрижку. Наверняка сегодня на уроке все будут смотреть на неё. Особенно — вертлявая девочка с хвостиком, любительница женских романов и красивых парней. Утэна никак не могла понять, почему эта взбалмошная и ветреная старшеклассница с первого учебного дня в академии «Кантарелла» ходила за ней хвостом. А ещё Утэне казалось, что всё это уже когда-то было. Только… немного по-другому.

«Глупости. Чушь. Забыть, забыть, забыть…» Холодная вода течёт из крана и набирается в чашу подставленных ладоней. Холодная вода освежает быстрее прогулки и мягче, чем кофе. Холодные брызги летят в лицо, и после этой безжалостной процедуры на мгновение отступает боль.

На шкафу, на вешалке, висит школьная форма — аккуратный, белый мужской костюм и фуражка. Фуражка кажется Утэне невероятно глупой: она похожа не деталь костюма машиниста, а Утэне никогда не хотелось быть машинистом. Ей хотелось быть принцем, спасающим прекрасных принцесс. Ей хотелось быть рыцарем без страха и упрёка. Но потом… Однажды что-то пошло не так. Утэна не знала, что именно: родственников у неё не было, а медсёстры из больницы, куда она попала с тяжёлым ножевым ранением, не могли ей ничего рассказать. Единственным, что смутно намекало на суть произошедших событий, были фотографии класса с аккуратно вырезанными лицами. Судя по всему, перед тем, как потерять память, Утэна вырезала лица именно тех людей, которые для неё что-то значили. Часто вместо того, чтобы делать уроки, или даже во время занятий Утэна рассматривала эти фотографии, пытаясь восстановить хоть что-нибудь из своей прошлой жизни.

Вот девушка с хвостиком — совсем, как у Чихару, только немного короче. Вот другая — от её головы на фотографии не осталось совсем ничего, но смуглые руки, сложенные на груди, говорят о ней намного больше. Кем она была? Из какой страны попала в Японию? Что за тайну она хранила в себе, отгородившись от мира хрупким барьером рук? Утэна не знает, но воспоминание об этой девушке причиняет ей совершенно особенную боль — тихую, чистую, нарастающую где-то в самом низу сердца и мучительно распространяющуюся по всему существу вместе с толчками крови. Эта девушка когда-то значила для Утэны так много, а теперь от неё не осталось даже фотографии.

Вот мальчик в синих брюках. В руках — папка с нотами. Типичный отличник. Наверняка играл на пианино и тайно вздыхал по какой-нибудь хорошенькой однокласснице. Слишком хорошенькой, чтобы скромник отважился когда-нибудь к ней подойти.

Кто они? Кто они? Кто они?

Надвинув фуражку на самые глаза, чтобы не мешало солнце, Утэна сжимает фотографию в руках. Солнечные блики весело скачут по глянцу: им нет дела до чужих воспоминаний, и уже за это девушка готова ненавидеть солнце. А ещё за то, что это самое солнце высвечивает след от кольца на её руке. Но куда делось кольцо, и какую роль оно играло во всей этой истории, тоже пока остаётся для неё загадкой.

Голос учителя врывается в замкнутый мир Утэны. Что? Отвечать? Нет, она не готова. Она бывает готова всё реже и реже. Учёба, по мнению Утэны, довольно бессмысленное занятие, если у тебя нет в ней конкретной цели: стать отличным юристом или врачом или просто похвастаться перед родителями. Но у неё больше нет цели. Рана никогда не перестанет болеть, напоминая, чем обычно бывают вознаграждены благородство и альтруизм. А хвастаться ей не перед кем. Получив привычное замечание, девушка опять погружается в свои мысли. Краем глаза Утэна замечает на себе сочувствующий взгляд Чихару. Этой-то какое дело? Бегала бы за своими мальчиками… «Впрочем, — печально думает Утэна, — я и сама теперь похожа на мальчика». С одной только разницей — она больше не принц, а печальный одинокий рыцарь. После занятий надо идти на медосмотр. Всё пройдёт, все раны залечатся. Только память, как прежде, будет болеть.