Великий Ворон (джен)

От его пронзительного взгляда не укрыться никому и ничему, ведь он никогда не спит и видит всё. Его взору ведом не только Средний мир, где обитают люди, но и Верхний и Нижний миры — пристанища духов. Великий Ворон, по поверьям северных народов, некогда одарил людей душой, пожаловал им огонь. И именно он наделён правом вершить справедливый суд. Незримый для смертных, в своём истинном обличии он обращается в громадного чёрного зверя — медведя, быка, лося, чтобы напомнить человеку, кто в этом бескрайнем ледяном царстве истинный хозяин. Сами же мы лишь гости здесь.

Вопреки распространённому мнениюя вовсе не чёрный цвет является олицетворением смерти. У большинства народов, населяющих Землю, саван бескомпромиссно белый. Как эта самая бесконечная снежная пустыня, где ты чувствуешь себя настолько беспомощным, что забываешь о значимости человеческого разума, о его превосходстве. Здесь ты не венец творения — лишь ходячий говорящий кусок мороженого мяса для угрюмых жителей тайги.

Я слышал множество историй о могущественных духах северных земель, но кем бы я был, если бы не решился однажды приобщиться к этим таинственным рассказам. В те годы я был ещё достаточно молод, чтобы не волноваться за собственное здоровье, которое, безусловно, могло пострадать вследствие длительного пребывания в столь негостеприимных лесах, что так манили меня своими легендами. Но я уже перерос юношескую слепую веру в то, что любая цель, даже незримая, может быть достигнута, стоит лишь проявить должное упорство и силу воли. К трудностям я был готов.

Прожил я тогда в скромной сторожке — домике старого лесника почти год. И, стоит признать, тот год выдался на удивление погожим. Но на этом моё везение и заканчивалось. Каждый день, словно на работу, я отправлялся вглубь тайги. Сначала компанию мне составлял всё тот же старик, который и сам был доволен, что его одиночество есть кому скрашивать. Очень быстро я научился правильно себя вести даже в непроходимой глуши. Ориентироваться среди бессчетных и таких одинаковых для непривыкшего глаза широких стволов деревьев. Я адаптировался, пообвыкся. Но долгожданной встречи с местными духами, о которых я теперь грезил даже наяву так и не случалось.

Порой я думаю, не выжил ли я из ума там, среди колючих морозов и злого воющего ветра, которому даже густые леса не помеха. Почти год я не видел ни одной живой души, кроме дряхлого одинокого старика. Который, к моей радости, знал ни одну легенду и был счастлив повстречать благодарного слушателя.

Сколько историй о местных охотниках и их мистических встречах с хозяевами леса мне довелось тогда услышать! Не счесть. И как же я желал стать частью одной из них. Но время шло, дни сменяли друг друга неспешно, лениво. Проходили месяцы, а я всё никак не мог удовлетворить своё любопытство, которое очень скоро превратилось в одержимость. Эту жажду не могли утолить никакие рассказы и заверения, что не всем дано узреть духа тайги.

С каждым днём я уходил чуть дальше от сторожки, вглубь леса. Страх остаться в тайге навсегда, став её частью, уже не трогал меня. Куда сильнее пугало осознание, что моё путешествие изначально было бессмысленным. И я старательно избегал таких мыслей. Что становилось весьма нелёгкой задачей.

Однако сама тайга с её бескрайними просторами, густыми лесами, глубокими реками погружала меня в свои таинственные глубины. Уже тогда я знал, что она не отпустит меня до самой смерти. Позже, во снах, я действительно нередко вновь и вновь оказывался в этой мрачной сказке. Стоя в полном одиночестве среди пушистых елей, мхов и иссохших трав, я вслушивался в неестественную тишину, ожидая чего-то или, что вернее, кого-то. В точности как тогда.

Крохотный домишко из почерневшего от времени и сырости дерева был далеко позади, как и голодная до незащищённой густым мехом плоти зима. Не слышно ни хруста веток под копытами оленей, ни пения радующихся первому теплу птиц. Я будто остался один в целом мире. Я не сразу заметил отсутствия ставших уже привычными звуков, но едва осознал, что кроме собственного дыхания и шагов я не слышу больше ничего, тут же замер, как вкопанный. Силясь уловить хоть дуновение ветра, хоть скрип старых деревьев, я не ощутил, что за моей спиной кто-то возвышается, пока краем глаза не уловил струйку пара над своим ухом. Но едва ли это можно назвать чьим-то дыханием. Моё ухо обожгло колючим холодом. В самом же белёсом клубе воздуха искрились мелкие снежинки. А ведь пролетело недели три, как мне довелось видеть последнюю припорошенную снегом ледяную корку.

Это был медведь, не иначе. Но то, как он подкрался, как беззвучно дышал, всё же заставляло меня усомниться. В любом случае, я не мог пошевелить даже пальцем, объятый то ли ужасом, то ли восхищением. Несмотря на устоявшийся стереотип, медведи в этих местах встречались не часто. Быть может, они не горели желанием попадаться на глаза совсем не случайным путникам. Только безумец сунется вглубь этих лесов праздного любопытства ради. Те же, кто прибывал в своём уме, не входили во владения крупных хищников, не прихватив с собой оружия. Мне же не довелось до селе встретить ни одного.

И пусть это знакомство могло стать для меня последним, я никак не мог отделаться от того благоговейного восторга, который охватывает чуткую душу, когда перед ней предстаёт всё могущество природы, сконцентрированное в одном явлении, одном существе. Как же мне хотелось обернуться, зарыться пальцами в длинную шерсть. Но здравомыслием я обделён не был и не мог позволить дикому азарту взять верх над собой. Я ждал, стараясь даже дышать тише обычного. Спиной я чувствовал, как чужое массивное тело приблизилось ко мне вплотную и высилось надо мной, казалось, головы на две. Теперь я чувствовал жар, которого не заметил вначале. И силу, что исходила от хозяина леса и простиралась до его отдалённых окраин, оседая на прошлогодней траве морозным инеем.

В том, что это был просто медведь, я усомнился почти сразу. Не бывает настолько громадных медведей, даже в охотничьих, явно преувеличенных россказнях. Не говоря уже об остальных странностях. Скосив глаза в сторону, я мог увидеть чёрный мех, а подняв взгляд к недосягаемому небу, разглядеть сверкающие в тени густых крон всё те же сверкающие снежинки. На большее я не решался.

Сколько я так стоял в неведении и волнении, я и по прошествии лет сказать не могу. Могло пройти всего пара минут или же несколько часов. Могу лишь заверить, что этого времени было ничтожно мало и невыносимо много. Вывело меня из этого почти гипнотического состояния громкое карканье над головой, заставив подскочить. Будто утробное грозное рычание резко прервалось криком птицы. Одно единственное мгновение — и волосы на моём затылке взметнулись вверх, следуя порыву морозного воздуха. Не имея времени на раздумья, я, от неожиданности вздрогнув, задрал голову к небу. Туда, расправив могучие крылья, взлетел огромный ворон. Вольготно расположившись на толстой ветке в нескольких метрах над землёй, он пристально, совсем не по-птичьи, оглядел меня.

Его взор будто проникал под кожу и даже глубже. В саму мою суть. В смятении я мог лишь смотреть в ответ. Удовлетворившись увиденным, смолянисто-чёрный пернатый колосс взметнулся ввысь, подняв небольшой вихрь. Немного покружив, ворон исчез за деревьями. Я же, уже зная, что никакого медведя позади не обнаружу, не сильно удивился вновь пронзившим мёртвую тишину звукам леса. Когда я отправлялся в это путешествие, горел желанием увидеть воочию, изучить досконально, доказать самому себе факт существования этих таинственных духов Севера. Однако, почувствовав этот пронзительный, знающий взгляд на себе, я осознал, что больших доказательств мне не нужно.