Удачной охоты (джен)

I pray to the hunter to spare us tonight,

I pray to the earth bones for the blessing of my fight,

I pray to the lady for keeping me save,

I pray to the lost souls to stand guard over my grave.

© Saltatio Mortis

Он чуть вздрагивает, когда под каблуком её сапога хрустит сухая ветка, и тут же оглядывается; Рози, не моргая, смотрит ему в лицо, и палец замирает на костяном курке изготовленной на заказ пищали.

— Матерь божья, я ведь помню тебя. Ты же Аластор, американец?

— Он самый, леди каннибалка.

— Не тот ли красавец, с которым я виделась у врат квартала, и который сказал мне, что я выгляжу как леди?

— А ты сказала тогда, что я выгляжу как джентльмен, — улыбается Аластор в по-своему очаровательной манере и элегантно переступает через подбитого оленя. Нет, пожалуй, для красавца он слишком жилист и рыж; каблуки его ботинок утопают во мху, на пальцах — следы от укусов, и в этих пальцах сжато кремневое ружьё.

— Ох, что за жалость! Сегодня ты загнал моего олешка, А-лас-тор. Я первая прострелила ему печень, — учтиво напоминает Рози, целясь грешнику в плечо, — так что, будь так добр, соизволь вернуть добычу мне.

— Ну, даже не зна-аю. Мне тоже хочется есть!

Рози щёлкает курком в насмешку над его гордыней: обычно такие люди просят пощады перед тем, как им ломают позвоночник. Впрочем, Аластор не собирается о чём-либо её просить, — швырнув ружьё и рванувшись, подобно зверю в капкане, он вонзает зубы чуть выше ключицы, а Рози вскрикивает, — скорее от возмущения, чем от боли: как он посмел укусить губернаторшу?

— Козёл!

Всё их прежнее подобие любезности перерастает в незамысловатую драку из-за добычи, — Аластор и Рози сцепляются страстнее, чем муж с женой при соитии: Рози запускает когти в волосы, норовит добраться до горла и вонзить зубы в кадык, Аластор некуртуазно сгребает её за грудь и заламывает локоть, навалившись всем весом, и Рози оказывается в ворохе листвы, а в лопатку впивается выступивший ребром корень.

— Моя взяла, — облизывается Аластор, бесцеремонно усевшись на её бёдра.

— Негодяй, — скалит Рози клыки до дёсен, дыша полной грудью. — Куда же теперь деваться мне? Тебе совсем-совсем не жалко бедную леди?

— «Бедную», как же! Может, это на меня ты охотилась?

Рози, уставшая и взмокшая, с привкусом железа во рту, лишь хихикает, — не настолько она голодна, чтобы грызть жилы.

— Много чести, тот олень не настолько костлявый. Слезь с меня, живо.

Аластор не возбуждён, но он вжимает коленом подол платья в листву, — и Рози молча ждёт, раздвинет ли Аластор этим коленом её бёдра, задерёт ли обе юбки, расстегнёт ли ремень: многие мужчины так делают, даже если женщина сопротивляется… почему, интересно, им это вообще нравится? Что ж, хорошо, пусть попробует, — тогда Рози оседлает его сама, вцепится в горло, вонзит когти в дёсны, вывернет челюсть до хруста, а затем, сломав хрящи, вырвет язык с корнем.

Ворот рубахи у Аластора расстегнулся, шея под ним — беззащитная, расцарапанная, с бьющейся яремной веной: Аластор интимно выдыхает «дóбро» прямо в губы Рози, слезает с неё, встаёт и отряхивает штаны, после чего учтиво протягивает ей ладонь.

— Позволите помочь встать, госпожа Рози?

— Гх-х! Снова пытаешься изобразить из себя джентльмена?

— Нет причин для леди на земле лежать, — любезно поясняет Аластор: зубы у него поставлены чуть-чуть неправильно, но это лишь придаёт его оскалу обаяние.

Рози садится, — растрёпанная, в задравшемся платье: о, если бы видела её сейчас эта старая карга Сьюзан! — возвращает на место шляпу, подвязав ленты, — в пылу возни они расплелись, — и сплёвывает изо рта волосы. Аластор помогает ей встать, — он держит под руку не дольше и не меньше, чем положено по правилам приличия, и Рози принимает его галантность с будничным достоинством, словно они на светском приёме, а не на охоте.

Так уж и быть, решает Рози, этого грешника она не съест, — по крайней мере, пока что.

— Благодарствую, Аластор.

— Можно ли как-то уладить этот… м-м… инцидент?

— Это ты о моём чудесном охотничьем платье, которое только что извалял в грязи?

— Нет-нет, я вот об этом, — уточняет Аластор, кивнув в сторону оленя, взрывшего рогом землю, полную мелких костей. — Как насчёт дележа?

Рози, деловито уперев кулаки в бёдра, обходит добычу, подтолкнув её под бок носком сапога, и трёт подбородок: олень вперил по-людски мёртвый взгляд ввысь, и его кровь протекает из печени в землю, обмывая кости. Только хребет не разрублен, — значит, его срок ещё не пришёл.

— Хм-м-м. Хм! Что ж, полагаю, граф-губернатор Гласеа-Лаболас накажет тебя, если узнает, что какой-то негодяй охотится в его угодьях. Отрубит голову, продаст в бойцовые ямы или запрёт в темнице его сиятельства Абигора.

— Но он ведь может и не узнать, так?

— А зачем ему знать-то, что оленя убил грешник, — намекает Рози.

— О-о, да ты нынче сговорчива!

Ворон каркает в ветвях над их головами, скосив чёрный глаз, но слететь на пиршество не спешит.

— Ты одна из тех демонов-каннибалов, верно? Не совсем грешница?

— Так и есть, — кивает Рози, подвязывает юбки, затянув шнурок под коленями, — так, чтобы ничего не мешалось, — и, склонившись над сплетением корней, роется в брошенной охотничьей сумке. Её уже успели облюбовать, — оттуда выползает ржаво-красный жук, которого Рози тут же суёт за щеку, хрустнув хитином на зубах, и морщится: лесные жуки кислы до горечи, как гнилое яблоко, их только с мясом и жевать.

— Позволь мне освежевать его, — великодушно предлагает Аластор, задрав рукава рубашки выше локтя, — зачем платье ещё больше пачкать?

— А ты разве умеешь? Шея у тебя нежная, руки не очень-то жёсткие.

— Дорогая моя, я ведь луизианец! Я принёс первую добычу с болот Кисачи, когда мне исполнилось девятнадцать.

— Пф-ф! Сначала покажи.

Рози решает обязательно разузнать, кто такие «луизианцы», и, сложив руки на груди, придирчиво наблюдает, как Аластор взрезает шкуру от середины грудной клетки до таза, обнажая сухожилия, связки и кости. Запах потного немытого тела смешивается с оленьим, — скоро ли его глаза перестанут различать цвета, по хребту прорастёт шерсть, а по голове, начиная от надбровий, — корни рогов?

Аластор распарывает оленю брюхо, являя миру сизо-розовые мокрые внутренности; Рози шепчет «тц-с» сквозь зубы, поняв, что чересчур засмотрелась, — уж очень ловко тот проделывает всё это, со знанием дела, — и забирает у него нож, мимоходом сжав пальцы когтями.

— Ты и впрямь охотник, как я. Какую долю хочешь?

— Столько, чтоб хватило на три дня, — сообщает Аластор, пока Рози возится, вынимая потроха, — и, может быть, язык. Я вырежу язык, ты возьмёшь остальное в обмен на молчание. Ну, что думаешь?

— Не-е-ет, я не согласна! Возьми что-нибудь другое, — настаивает Рози, отведя переднюю ногу оленя назад, и режет кольцом, оголяя натянутые суставы. — Мне тоже нравятся языки.

Аластор смеётся.

— Вау, так ты, получается, хотела вырвать и мой язык? То-то взгляд такой был… довольный. Понравился?

Рози лишь закатывает глаза, взявшись за другое колено: если Аластор не дурак, то и сам поймёт, что Рози, вечно голодная, сожрала бы его заживо в назидание, посмей тот её взять, — прямо здесь, на рыхлой земле, возле истекающего кровью оленя.

— Боже, Аластор, как тебе такое в голову прийти могло? Лучше с ногой разберись.

— Слушай, Рози, — помолчав, спрашивает Аластор, с хрустом вывернув добыче голень, — откуда он сбежал?

— Мгм-м?

— Олень. Он ведь не губернаторский?

— По-твоему, я учёт грешникам веду? Я не псарь и не лесник, я простая каннибалка. Я их ем, — без обиняков поясняет Рози, облизав губы и пальцы. — Натворил что-то, вот и расплачивается шкурой. В лесных угодьях много мотов и убийц.

Аластор, не моргая, пялится на наполовину разделанного зверя, — дольше, чем полагалось бы, — и, рухнув перед ним на колени, зарывается ногтями в шерсть холки. Хребет не разрублен, — значит, вскоре мертвец отрастит потроха, и его в очередной раз разорвут гончие: порой такова расплата за грех, и с ней дóлжно смириться.

— Нет-нет. Постой. Это же просто олень, разве нет?

— А ты в глаза ему загляни. Не людские?

— Бред, — хрипло говорит Аластор и прижимается носом к изгибу его шеи. — Он зверем пахнет, как и все прочие пахли.

— А-а, так это не первая твоя здешняя охота?

Вместо кивка Аластор жизнерадостно улыбается ей, отворачивается, согнувшись надвое в поясе, и его рвёт.

«Переваришь, дорогой», — думает Рози, дожидается, пока грешник перестанет сплёвывать желудочный сок со слюной, и сочувственно хлопает его по спине. Волосы у Аластора совсем спутались, и он кое-как приводит себя в порядок, — нынче, во времена сухого закона и Депрессии, у людей принято их приглаживать.

Помедлив, Рози хочет оправить Аластору волосы за ухо без какого-либо намёка на игривость, — слишком уж дрожат его руки, — но тот отстраняется, когда Рози касается ушного хряща.

— Рози.

— Да-а?

— Знаешь, это платье тебе очень идёт.