Забывая (джен)

Reminding rewinding

Removing regretting

Forgetting

(David Gray)⁽¹⁾

Будучи серафимом, Кастиэль хранит в себе совокупное знание тысячелетий относительно тысячелетий бытия. Несмотря на все, что он перенес, проводя время на Земле, несмотря на вмешательство небес, промывку мозгов Наоми и ущерб, нанесенный постоянными воскрешениями, Кастиэль помнит.

Он помнит.

И есть то, что он не может забыть, как бы ни старался.

Например, он помнит тот самый момент, когда впервые принял в объятия замученные останки души Дина. Когда он извлек праведника из ада, то кричал о своем триумфе на всю вселенную. С тех пор Кастиэль приступал ко многим заданиям, но ни одно не затмило его первую миссию. Самую главную, единственную миссию — спасти человека, ради которого стоит потерять все.

Спасти Дина Винчестера.

Дин Винчестер был спасен!

Он никогда не забудет, что последовало потом. Скрытное прорастание, осознание, одобрение тех чахлых, ничтожных зерен сомнения. Страх, отвращение к себе, брезгливость. И намного позже — чувство сожаления. Но были еще сострадание и сочувствие, возникшие, когда он наблюдал, как Дин и его брат сражаются со своей судьбой. Он не может забыть расцветшую любовь к этим мальчикам. Как он обрел их сломленными, страдающими, потерянными и сделал все, что мог, чтобы исцелить их тела, разумы и души.

Его любовь к Винчестерам, к Дину всегда плохо маскировалась его долгом перед Богом и небесным воинством. На самом деле так плохо, что оказалось несущественным, насколько сильно он старался держать ее в тайне — его любовь просачивалась из него, как инфекция, которую нельзя вычистить. Как распространяющееся моровое поветрие, как расползающаяся раковая опухоль, что поглощала и перерождала его, если он не трудился уделять ей достаточного внимания.

Сейчас больше, чем когда-либо, он наконец-то понимает, почему ангелы никогда не должны испытывать любовь или чувства. Теперь Кастиэль делает и то, и другое так же легко, как дышит, и так же болезненно, как лишается своих крыльев. Он видел, как Дин умирает, и чувствовал, как душа Дина проваливается в воронку темноты и тишины, больше раз, чем хотел бы помнить. Он также в равной мере спасал его, отказался отдыхать, пока он не будет дома и в безопасности и… ну, может, не совсем счастлив, но доволен.

Те же самые непробиваемо-меднолобое упрямство и жестокая преданность, которые снова и снова вели Кастиэля на жертву ради Винчестеров. Если был шанс, даже соломинка, которой он мог облегчить их страдания, их боль, то он всегда хватался за нее.

Он никогда не воображал, что придет день, когда он будет не в состоянии их спасти. Когда все обещания и клятвы, которые он давал, уйдут в никуда.

Михаил, будь он проклят, обдумывает предложение Дина, и Кастиэль использует свою последнюю благоприятную возможность.

«Дин, нет!»

«Дин, ты не можешь!»

— Дин, — говорит Кастиэль чуть слышно. Безнадежно. — Прошу тебя.

На секунду ему кажется, что его просьба услышана. Дин напрягается, руки сжимаются в кулаки.

— Кас, — он говорит, не смея повернуться и встретить взгляд своего ангела-хранителя. — Кас, я должен…

— Я могу принять Михаила, — выпаливает Кастиэль, делает шаг, обходит Дина, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Он лепечет: — Я несколько месяцев вмещал в себе Люцифера. Мы знаем, что мой сосуд может выдержать архангела…

— Кас…

— Дай мне это сделать, — настаивает Кастиэль. Он уверен, что его отчаяние явно заметно, чувствует на себе ледяной взгляд Михаила. Это его не волнует. — Дай мне…

— Кас, — Дин качает головой, уклоняясь от его взгляда, сжимает челюсти. — Нет.

И тут Кастиэль взрывается от ярости. Он трясет Дина за плечо. Гневно рявкает на него с такой силой, что лампы в бункере начинают мигать.

— Ты же знаешь, мы не можем ему верить!

И это наконец заставляет Дина встретиться с ним взглядом — столько же яростно скрывающим собственный страх.

— Знаю! — огрызается Дин в ответ. — Думаешь, я не знаю, что этим сукиным детям нельзя доверять?

Он выравнивает дыхание, придвигается ближе и понижает голос — для пользы дела против архангела.

— Слушай. Ты и Сэм оба раньше были одержимы Люцифером. Если придет песец…

— Дин…

— Если придет песец, — Дин сверкает глазами и тычет пальцем в Кастиэля, — то никому я не доверю прикрывать мне спину, кроме тебя и Сэма.

Долгая напряженная пауза, прерываемая только их дыханием. Кастиэль стискивает зубы, когда Дин хлопает его по плечу и оборачивается к Михаилу.

И на этом всё.

— Если мы получим шанс убить дьявола, — Дин говорит тихо и ровно, — если мы сможем победить его. Тогда — да.

Последнее, что видит Кастиэль, прежде чем Михаил покидает свой сосуд, — искаженная, блаженная улыбка. А потом всё заливает свет. Прекрасное и устрашающее зрелище — Дин вспыхивает ослепительным, как взрыв магния, блеском и содрогается от напора Михайловой благодати.

Кастиэль закрывает глаза. Он не может снести этого — наблюдать, как Дин отрекается от своей воли и отдает себя в нечистые лапы предопределенной судьбы. Как он разрушает все, за что они так тяжело боролись столько долгих лет. Все уже неважно — небеса умирают, Кастиэлем гнушается его родная семья, и все жертвы, что он приносил, чтобы предотвратить апокалипсис и уберечь Дина Винчестера, обращаются в прах. В ничто. Его собратья-архангелы будут сражаться насмерть, и один из них умрет, и кто бы ни выжил, он уничтожит всё, что останется.

«Как бы то ни было, я бы отдал все, лишь бы тебе не пришлось этого делать».

Сквозь веки Кастиэль скорее ощущает, чем видит, как сияние благодати Михаила завладевает телом Дина. Кастиэль едва может смотреть на это зрелище, не хочет быть свидетелем. Человекоархангел медленно поворачивается, и когда Кастиэль наконец открывает глаза, то выдыхает, даже не понимая, что затаивал дыхание.

Как человек Дин объективно чрезвычайно привлекательный мужчина. Как сосуд архангела он потрясает и ужасает. Дух захватывает наблюдать, как дикая сила Михайловой благодати обволакивает его, словно вторая кожа, окружая аурой чистейшего белого сияния, ослепляющего смертных. Могучие крылья разворачиваются во всю ширину комнаты, растягиваются, тестируются. А потом исчезают.

Дин… Михаил сгибает их пальцы. Волнообразно поводит их плечом и рукой, извлекая архангельский клинок оттуда, где он покоится. Один жест, одна мысль — и он уже в их ладони, и выражение приятного удивления внезапно мелькает на их общем лице. Лицо, которое оборачивается к Кастиэлю, чтобы встретить его взгляд, — это всё Дин; миг радости от новообретенных телекинетических способностей моментально сменяется стоическим спокойствием, чтобы замаскировать укрывшуюся в глазах тревогу, и лихой бравадой на губах:

— Я завладел им.

Дин пытается ободряюще улыбнуться, но у него получается лишь наполнить Кастиэля липкой паникой и глубоким отчаянием.

— Возьми меня, — вырывается у Кастиэля. — Возьми меня с собой.

Человек и архангел выдерживают его взгляд, равно с удивлением и с любопытством. Однако очевидный ответ дает Дин, крепче сжав архангельский клинок.

— Нет, — говорит он сурово. — Мне уже приходилось смотреть, как Люцифер убивал тебя. Дважды. Хрена лысого я увижу это в третий раз.

— Дин… — Кастиэль пробует опять, мягче. В ответ Дин раскрывает свои — Михайловы — крылья и последний раз, прежде чем уйдет, предлагает ему умиротвориться: он смотрит на Кастиэля — во взгляде светятся раскаленной сталью решимость и надежда — и посылает ему легчайшую из улыбок.

— Я добился этого.

Он опускает голову, прощаясь, и с шорохом крыльев Дин пропадает.

* * *

Кастиэль не запомнил, когда он пришел на ступеньки между библиотекой и командным пунктом. Все, что он знает, — что где-то между исчезновением архангела Дина и возвращением всех остальных он уселся на ступени и с тех пор не двигался и едва отвечал.

Он хочет разозлиться. Он хочет, чтобы он мог плакать, бушевать и орать, как когда-то давно, когда до крови размазал Дина в переулке.⁽²⁾

«Я восстал ради этого?! Чтобы ты мог сдаться им? Я отдал ради тебя всё! И так ты мне отвечаешь?!»

Тогда было проще.

Сэм тоже ничего не говорит, когда добирается домой и подходит усесться рядом. Он подпихивает бутылку пива к ноге Кастиэля и садится — средоточие истощения, лихорадочного возбуждения и глубокой боли, которая исходит от него волнами. Кас не прикасается к пиву, и в конце концов Сэм выпивает за них обоих. Только тогда Кас начинает говорить, тихо и бесстрастно:

— Я старался остановить его.

Сэм морщится от его признания и кивает — да, понимаю.

— Но, в конце концов, неважно, что я хотел ему дать. Важно только то, что Дин желал принять от меня.

«Ничего», — звучит невысказанным.

Смешок, который вырывается у Сэма, скорее рыданье, чем проявление радости. Находясь почти вплотную, Кастиэль не может не почувствовать его эмоции. Чувства Сэма перепутались и мечутся между облегчением от смерти его мучителя и скорбью о брате, но слезы оказываются ближе. Сэм беспрестанно утирает щеки и рот, стараясь, чтобы слезы не закапали рубашку, но они текут градом.

Сэм слабо всхлипывает — расстроенный, страдающий, в отчаянии. А затем он делает то, чего Кастиэль никак не ожидал.

Сэм Винчестер прислоняется к нему и склоняет голову на плечо.

— Мы вернем его, — говорит он, хрипло, прерывисто дыша от горя. Он с такой силой вцепляется в плечо Кастиэля, что почти доставляет боль, потом прижимает к дрожащим губам тыльную сторону ладони. — Должны.

Кас кладет свою руку поверх руки Сэма, и они держатся друг за друга до тех пор, пока способны вынести.

Кастиэль не может плакать так сильно, как ему хотелось бы. Но, возможно, он в этом и не нуждается. Может, он и ангел, но он знает, что такое любить. Скорбеть. Жертвовать. Он не позволит себе стать такой же разбитой пустой раковиной, которую он бросил в апокалиптическом мире. Он не позволит себе сейчас уклониться, утратить веру.

Его семья слишком много значит для него.

Кастиэль, ангел господень, помнит всё. И есть кое-что, чего он не позволит себе забыть, как бы сильно оно ни ранило.

© sapphire_child, 02.06.2018

© Перевод, Т.Модестова, 07.06.2018.

1) Цитата из песни Forgetting (2012) английского альтрокера Дэвида Грея. Так хороша, что перевести адекватно на русский затруднительно — теряются звуковые повторы. Что-то вроде:

"Напоминая перемотать

Запрещая сожалеть

Забывая".

Вернуться к тексту

2) В s5e18. И по той же самой причине.

Вернуться к тексту