Слизеринский Лев (джен)

«Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Матф.7:13)

То, о чём я расскажу вам сегодня, было самым значимым событием из всех, что произошли в Хогвартсе в какую-либо эпоху колдовского мира. При этом о нём волшебники забыли довольно быстро, а большая часть так и вовсе не заметила. Да, взаимоисключающие параграфы — но в жизни гораздо больше такого, чем кажется на первый взгляд. Это как причудливая алхимия — абсурдное соединение высшего и подземного, горячего с холодным, двух измерений; а если есть что-то, о чём касаемо этой истории я действительно могу говорить уверенно — так это об алхимических реакциях. Да, перед вами расстилается кажущийся выдумкой рассказ о метафизической алхимии — а ещё об обнажении помыслов, о беспалочковых чудесах и обо львах. В особенности об одном Льве. С большой, позолоченной литеры, украшенной вязью.

Мне не нравится подслушивать разговоры учеников, и дело здесь не в каких-то новомодных правилах о приватности и границах. Ни одному учителю не приятно слушать пустой треп в основном невероятно наивных и избалованных подопечных и понимать, как много ещё труда предстоит вложить в них, чтобы из них вышло хоть что-то. Тем более, я не собирался прислушиваться к юной Лавгуд с Когтеврана — её рассказами про всевозможных зверушек я сыт по горло, как и вся школа. Но сегодня девочка добавила в свой бестиарий каких-то говорящих животных, на этот раз бобров, выдр, оленей и всю знакомую нам фауну. Когда мисс Браун спросила, не были ли это анимаги, мисс Лавгуд начала упорно утверждать, что это были самые обычные твари, просто говорящие, и что она видела их в каком-то местечке, что находится в одной из башен.

Дальше — больше. Появились короли и королевы, при этом Её Высочества Елизаветы среди них не было — это были совсем другие монархи, в совсем других одеяниях и с другими манерами. Она рассказала, что крепко подружилась с ними, что одна из них, которую звали Люси, даже вплетала ей в косы цветы. Ну, и в довершении всего к этому зоосаду добавился какой-то лев. Я неохотно встрял в девичий разговор и как можно более грозным тоном спросил, не был ли это дрессированный лев, раз он не причинил ей никаких ран, и не выдумала ли фантазёрка себе какую-то историю после похода в цирк. В ответ на это девчушка невинно расхохоталась и смеялась неестественно долго. Всё понятно. Ксенофилиус надоумил. Впрочем, это было не моё дело. Я предупредил учениц, что если они будут тратить так много времени на пустые игры воображения, на учёбу у них времени не останется. Добавил и что я не чудесное животное, которое обязательно простит (примерно так она говорила об этой дикой кошке, сейчас точных слов уже не припомню), и что никакие путешествия по стране чудес оправданием не будут. Вроде, дети это поняли. Правда, Лавгуд ещё добавила, что путешествие было совсем короткое, и секунды не прошло, но при этом прошёл год, а может быть и два (не правда ли, возвращает мыслями к первому параграфу?). Тут я окончательно отказался в этом разбираться и вернулся к своему столу. Пигалица ещё очень юна, подумал я, и в отличие от многих в этой школе, у неё есть шансы вырасти в достойную женщину и взять себя в руки. По крайней мере, её дурачества, в отличие от дурачеств Поттера и компании, никогда не приносили персоналу серьёзных проблем. Тем более, судя по лицам учеников, всерьёз они так ничего из её небылиц и не восприняли. Лучше для них — вытаскивание из неудач любителей поискать эту чудесную утопию явно не входило в мои ближайшие планы.

Впрочем, немного взбаламутить Хогвартс девочка сумела — и это пошло ей только во вред. Все подробности до меня не доходили, но я помню, как однажды в коридоре за ней увязалась группка первокурсников, галдящих на перебой «Эй, полоумная, льва покажи! Ну льва покажи! Ну жалко что ли?», а несколько маглорожденных отвратительно завыли какую-то пошлую песню про круг жизни, что-то из магловских движущихся картинок, что недавно у них в театрах появились. Я припугнул хулиганов и предупредил когтевранку, чтобы была осторожнее с высказываниями, потому что её репутация накладывает особую ответственность.

— Если я увижу, как хотя бы один из учеников лезет не туда, куда следует, чтобы на льва поглядеть… — предупредил я.

— С ними ничего не случится. Лев хороший. — помотала головой Полумна.

— Лев, быть может, и хороший, но так нельзя сказать про всех созданий Хогвартса. Увидят в гиппогрифе «льва хорошего» и потом мадам Помфри прибавится работы на месяц.

— Да, я понимаю. Но мне кажется, Льва ни с кем нельзя спутать. — и выдумщица ушла, шлёпая босыми ногами по коридору. Мне оставалось только плечами пожать. И всё же, если она не перестанет так ходить даже в холодное время, мне придется самому однажды её схватить и обуть против её воли…

* * *

Как-то вечером, даже ночью, я проходил по одной из башен. Уже и не припомнить, что именно мне было там нужно. Тогда в свете полной луны я заметил хрупкий силуэт молодой девушки. Это почти удивило меня, я ожидал походов «на башню за чудесным львом» от первокурсников, но судя по строению, эта дева уже приближалась к старшим курсам. Я приблизился и сумел по светлым волосам и ало-золотистому шарфу вокруг шеи определить Лаванду Браун с Гриффиндора.

— Мисс Браун? — спросил я, но она молчала.

— Мисс Браун, Вы замёрзнете здесь. А простуженная голова плохо справится с тестом, который у Вас во вторник, если Вы не забыли. — повторил я строже, уже начиная о чём-то догадываться, но пытаясь не подать виду.

Девушка покачнулась, две косички ударили по шее, лунный луч пробежал по макушке.

Я рванулся вперёд, успев ухватить её за плечи и повалить наземь. Вовремя — её ступни почти соскользнули с края, небольшая задержка — и конец. Кровь колотилась в моих висках, девица билась, стучала ногами, вырываясь из хватки, ревела навзрыд и кричала что-то неразборчивое. Во мне вскипела жгучая, скручивающая ненависть: к себе ли, к ней ли, и я агрессивно гаркнул, встряхнув её в руках:

— Безмозглая! Молчать!

Она сразу умолкла, в её раскрасневшихся глазах блеснул страх. На секунду — потом снова в слёзы. Я отдышался и поднялся на ноги, стараясь не пошатываться. Да, с башни, это она ловко придумала. Быстро, главное. Мне в её возрасте хотелось причинить себе как можно больше боли, а она явно не хочет страдать. Никто не предупредил её о том, что разбив все кости на земле, ей придётся ещё некоторое время лежать в состоянии невероятной агонии, не в силах прокричать о помощи, пока тело потихоньку теряет энергию. Коли особенно повезёт, кто-то найдёт это тело, возможно, даже поддержит в нём жизнь на недолгое время. В лучшем из случаев ей придётся всё время полагаться на чужую помощь, даже чтобы сходить в туалет. Если, конечно, найдётся в этом мире кто-то, способный положить свою жизнь на помощь калеке. Так или иначе, взглядов презрения ей больше не избежать. Мало того, что недочеловек, так ещё и на «такое» решилась. «Неужели не подумала о родных, эгоистка». Впрочем, это всё предположения. Сейчас она без единой царапины лежит на холодном камне передо мной и льёт слезы.

— Мисс Браун. — обратился я к ней как можно более мягко; хотя, после моей вспышки гнева, эта мягкость всё равно не была бы действенной.

Она не отвечала, сквозь плач начала пробиваться икота и хрипота.

Второй раз обращаться я не стал. Взял за плечи и помог встать — как ни странно, она не сопротивлялась. Повёл в свой кабинет — она шла послушно, но ногами перебирала медленно, как будто к ним был привязан какой-то груз.

Когда мы дошли до дверей, Браун уже перестала лить слёзы, только издавала тихие всхлипы, похожие на мышиный писк. Я быстро соорудил для неё успокаивающую настойку из того, что было; во время готовки приходилось постоянно оборачиваться и следить, как бы эта горячая голова не схватила какой-нибудь острый предмет и не завершила бы начатое.

Девушка залпом выпила всё. Я дождался, когда она опустит склянку, и начал свой выговор, скрестив руки на груди:

— И зачем надо было повторять подвиг Флории Тоски?

— Бон-Бон… — виновато пролепетала горе-самоубийца.

— Младший из Уизли?

— Угу…

Ещё детских романов мне не хватало. Тем более, смотреть на них с женской стороны мне хотелось меньше всего на свете.

— И Вы решили, что этот болван, увидев Ваш труп, внезапно проникнется к Вам тёплыми чувствами, решит умереть вместе с Вами? — саркастично спросил я.

— Не знаю… — Лаванда была готова снова перейти на плач; вздохнув, я передал ей носовой платок.

— В этом я крайне сомневаюсь. Уизли не знаком стыд. В лучшем случае, он придёт к Вам на похороны, чтобы насладиться поминальным пирогом и элем, постоять немного у могилы и уйти. Очень редко такие как он могут связать поступок и последствие.

— Да, он такой дурак! — всплеснула руками девочка — Ненавижу-ненавижу-ненавижу!

Я подождал, когда она успокоится и прекратит стучать кулаками по столу.

— Вы понимаете, мисс Браун, что если Вам так хотелось посмотреть на его слёзы, на то, как Вас наконец начнут ценить и говорить о Вас добрые вещи, что не говорили при жизни — Вы понимаете, что Вы этого всего не увидите и не услышите. Не узнаете, проклинают Вас или называют святой. Вас просто не будет, не будет ничего, кроме чёрной пустоты. Вы лишитесь абсолютно всего, и что главное, навсегда. — я старался говорить как можно более безэмоционально, но предатель-голос то и дело подрагивал.

Браун задумчиво молчала, рисуя пальцем круги на столе.

— Смерть не обмануть. Об этом издавна рассказывают сказки волшебники. Вы не вернётесь на Землю. Никогда. — отрезал я.

И в этот момент девочка произнесла то, что изменило мою жизнь навсегда. До сих пор этот писклявый голосок звучит в моих ушах.

— Мне Полумна сказала, что смерти нет…

— Что? — поперхнулся я воздухом в лёгких. Да уж, как я заблуждался, подумал я тогда, считая её «безопасной».

— Полумна сказала, смерть побеждена. То есть, раньше она была, а теперь её нет. И что после смерти мы тоже будем жить, но совсем по другому. Нас спасут. Вот. Если хорошими будем. — испуганно объяснила моя гостья.

— И это ей тоже её тигр светло горящий наплёл? — яростно спросил я.

— Лев. Не знаю, может и лев. А потом подошла Гермиона и сказала, что маглы тоже когда-то в такое верили, но это прошлый век, и это придумали, чтобы угнетать женщин и гомосексуалистов. А Полумна спросила, что такое гомосексуалисты, а я сказала…

Я жестом остановил её.

— И, я так понимаю, именно из-за мисс Лавгуд я нашёл вас на башне?

— Нет, профессор, я сама пришла. Она меня не просила. Я подумала, что я немного… Ну, я немного хорошая, значит, мне тоже будет там хорошо. А Бон-Бон там не будет мне говорить, что я глупая. Хотя… Если я глупая, значит, я наверное, не хорошая…

— Хватит на сегодня. — прервал её я, стараясь не подавать гнева. Как забавно и легко! Смерти нет, да неужели! Да, я знал, что у маглов есть такие небылицы для наивных. И я знал, что маглы сами от этих сказок отказались, оставив их лишь красивыми образами для культуры. Не ожидал, что Ксенофилиус надоумит свою дочь на такое, не ожидал, что она решится так жестоко обращаться с учениками. Сколько крови может оказаться на белых ручонках легкомысленной Лавгуд! Сколько очевидной лжи растечётся по Хогвартсу! И снова лев, лев, этот постоянный символ, эта кровожадная морда с гербов Гриффиндора! Я сам глотнул немного успокоительного зелья, а после обратился к моей страдалице.

— Ложитесь спать, мисс Браун. Вы сможете дойти до спален?

— Смогу… — кивнула она.

— Если по пути Вы снова решите…

— Нет, профессор, я больше не хочу. Не хочу. Мне страшно. — замотала головой девочка.

— Вот и славно. Утро вечера мудренее. А с мисс Лавгуд я сам лично разберусь.

Последнее говорить явно не стоило, Браун испугалась.

— Не обижайте Полумну, пожалуйста!

— Тут уж как получится. Идите. И не думайте об этом.

В дверях гриффиндорка обернулась и сказала мне:

— Ой, профессор, спасибо Вам большое.

Вот уж и впрямь такое редко услышишь.

— Вы добрый, оказывается. Я думала, Вы нас ненавидите… — продолжала Браун, а на лице у неё наконец начала вырисовываться улыбка.

— Кого «вас»?

— Гриффиндор…

— Я, мисс Браун, Гриффиндор не ненавижу, просто нет в нём ничего, от чего следовало бы приходить в восторг. — пояснил я — Доброй ночи.

— Да, доброй ночи, профессор! — и она ушла, похоже, даже вприпрыжку. Я бессильно опустился на стул и опустил лицо в ладони. Мне предстояла тяжёлая неделя. А ещё, похоже, Браун унесла мой платок с собой. Ну и Мерлин с ним.