Дары данайцев (гет)

«Живи так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью, как будто время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок.» —  Марк Аврелий

Сначала Володя просто смотрел на нее, привычно отмечая тонкие породистые черты лица, оттененные умелым макияжем, смотрел, даже не вслушиваясь в то, что она говорит. Нет, ему было не все равно, как большинству мужчин, просто он абсолютно искренне восхищался своей женой, и это читалось в его взгляде, мимике, в движениях губ, неосознанно повторяющих за ней ее же слова.

— То есть, как, уходишь? — недоумевающе переспросил Владимир, не переставая улыбаться, только уже не восхищенно, а заискивающе.

— Господи, ты меня сосем не слушаешь! — женщина нервно встряхнула ухоженной копной волос, — Я устала, понимаешь, устала от постоянного безденежья. Я ждала. Но моя молодость проходит, а ты был и остаешься бездарностью. Твои изобретения никому не интересны. А мне нужен тот, кто оценит меня по достоинству!

— Я же люблю тебя, — он словно стал еще меньше ростом, и смотрел снизу-вверх, преданно и умоляюще.

Женщина закатила глаза, — Давай без этих сцен, ладно? Расстанемся как цивилизованные люди…

* * *

Дождь. Люди в черном. А вокруг все серое. И ослепительно-яркая красная крышка гроба, опускающегося в приготовленную яму. И розы. Тоже красные. На худеньком плечике папина рука. Он стоит за спиной, неподвижный, как изваяние, и молчит. И всю ее жизнь он так и будет стоять за ее спиной, поддерживая, защищая, направляя… Но она пока этого не понимает.

«Когда мне было семь лет, убили мою маму. Убийцу так и не нашли. Я выросла, и поклялась, что найду его».

* * *

Когда ты молода, умна и красива, перед тобой распахнут целый мир. А если за спиной маячит отец, готовый, в прямом смысле, закопать любого, кто посмеет обидеть дочь, тогда будущее кажется, вообще, безоблачным, завернутым в подарочную бумагу с огромным бантом. И пока этот самый отец, старший советник юстиции полковник Андрей Сергеевич Стеклов, толкал с трибуны напутственную речь для студентов, подобострастно хихикающих в ответ на его плоские шуточки, Есения с трудом сдерживала ярость. Она из кожи вон лезла, чтобы доказать всем, что она способна не только бумажки перекладывать, как хотел папочка, а вести самостоятельные расследования, и быть кем-то более значимым, чем «дочь начальника». Правда именно сейчас ей действительно хотелось только одного — провалиться сквозь землю.

— Я тебя ненавижу, — беззвучно произнесла девушка, испепеляя взглядом родителя.

А вокруг шумно радовались ее однокурсники, предвкушая новый этап в своей жизни, безусловно, успешный. Да и быть по-другому не может, ведь бескомпромиссная юность открывает множество путей, и каждый из них таит в себе что-то удивительное, предназначенное только тебе! Поэтому девушка и решила обозначить свою позицию именно сейчас, чтобы высокопоставленный папочка не питал иллюзий.

На набережной было ветрено, и волосы рассерженной Есении, цвета горького шоколада, трепетали на ветру, придавая ей сходство с Медузой Горгоной, убивающей взглядом: 

— В прокуратуру в Питер не поеду.

— Можно спросить, почему? — невозмутимо поинтересовался Стеклов.

— Потому что мне осточертел статус твоей дочки! — раздраженно выплюнула Есения.

Андрей Сергеевич изобразил удивление, — Тебе не нравится быть моей дочкой?

— Нравится. Дома. А на работе я хочу быть собой, — фыркнула, встряхивая волосами, девушка.

Стеклов рассмеялся, одновременно любуясь взрослой дочерью и борясь с желанием выпороть несносное дитятко, им же и избалованное, — Мама сына хотела, вот у тебя и характер мужской. Чем тебе не нравится работать в Питере?

— Помнишь, ты говорил: «Прокурор работает с тенями, а следователь с теми, кто их отбрасывает»? Так вот, я не хочу работать с тенями, не хочу просиживать зад в кресле. Я хочу узнать, кто это сделал с мамой, — Есения наслаждалась растерянностью, появившейся в голубых глазах отца.

— Вот оно что…

— Да! Ты же обещал. Ты его нашел? — перешла на крик девушка.

Стеклов устало потер лоб, — Его давно нет в живых.

— Откуда ты знаешь? Ты видел тело, знаешь, как его зовут? Ты просто сдался, — она перешла все допустимые границы, но останавливаться не собиралась, иначе придется делать так, как скажет отец, а у нее были совсем другие планы.

— Хватит! — оборвал ее Андрей Сергеевич.

Но Есения уже не слушала его, понимая, что ничего нового она не узнает, — Позвони в Питер, скажи спасибо и откажись!

* * *

В глубине оврага чернело здание заброшенного завода. Проходящая над оврагом линия наземного метро заставляла окна вздрагивать всполохами неяркого света, непонятно кем и для чего зажигаемого. Этим вопросом не раз задавались те, кто пролетал мимо, трясясь в вагоне. Но их мысли мелькали с такой же скоростью, что и сменяющие друг друга пейзажи, сливаясь в одну бессмысленную картину ежедневной рутины. А между тем, завод был обитаем. Одинокий фонарь освещал грубо сваренную металлическую лестницу и тяжелую, обитую железом дверь, ведущую в лофт.

В огромной, заставленной разномастной, неизвестно откуда взявшейся мебелью, комнате, хозяйничали тени, разгоняемые языками пламени, вырывающимися из старой жестяной бочки. На широкой кровати, небрежно покрытой застиранным одеялом, когда-то синим, а сейчас непонятного оттенка, облокотившись о колени и опустив голову, сидел хозяин лофта. Резко, будто выныривая на поверхность, он поднялся, стряхивая нахальные тени. На столе, покрытом зеленым сукном, местами протертом до белесых пятен, заставленном пустыми бутылками, нашел одну, на дне которой еще плескались остатки содержимого неясного происхождения. Не утруждая себя поисками стакана, приложился к горлышку. Блики света выхватили из темноты стеллаж, заполненный кактусами, на мгновение мелькнула спина, покрытая шрамами, и тут же скрылась под наброшенным на плечи плащом. Мужчина нетвердой походкой подошел к огромному, во всю стену, окну, и замер, вглядываясь в ночь, прислушиваясь к перешептыванию теней, скользящих по темному лофту.

* * *

В клубе гремела музыка, развлекая выпускников юрфака, за барной стойкой не протолкнуться от желающих повысить градус веселья. Есения рассеянно барабанила пальцами в такт музыке, но мысли ее были далеко.

— Есеня, пойдем танцевать, — выдернул девушку из омута мыслей Саша.

— Саш, а ты, что, танцор? — усмехнулась Стеклова, глядя на попытки бывшего однокурсника ее заинтересовать, — Ты выпил? А я нет. Принеси пожалуйста.

Не то, чтобы ухаживания Саши были неприятны, просто он был не тем самым. Стеклова даже сама не знала, каким он должен быть, тот, ради которого она и в огонь, и в воду, как говорится. А Саша, хороший и умный мальчик, абсолютно не привлекал ее как мужчина.

— Есеня! — окликнул ее Осмысловский, уже изрядно подвыпивший, обнимающий очередную красотку.

— Ну как ты? — уже чуть более искренне, чем Саше, улыбнулась девушка.

— Плохо. Скучно здесь, — стреляя глазами по сторонам, признался Женя.

— Да ладно! Посмотри, сколько девчонок в платьицах!

Тонкие губы Осмысловского изогнулись в улыбке, — И в трусиках. А ты в трусиках?

Улыбка Стекловой стала напоминать оскал, — Жень!

Осмысловский беззаботно рассмеялся. Глядя на него, Есеня рассмеялась в ответ, привыкшая за время учебы к похабным шуточкам однокурсника. Но веселье растаяло, стоило ей обратить внимание на Сашу, сжимающего в руках бокалы с коктейлями. На окаменевшем лице парня явственно читалась бешеная ревность. Осмысловский, несколько секунд изучавший товарища, расплылся в обаятельной улыбке и подмигнул незадачливому ухажеру.

«Мда, Женька в своем репертуаре», — прихлебывая напиток, подумала Есения, радуясь что Саша расслабился. 

* * *

— Дай мне тушь, пожалуйста.

Отражавшаяся в зеркале девушка была, определенно, хороша, если бы не одно «но» — в ее огромных голубых глазах плескалось озеро, да что там озеро, целое море неуверенности. И в зеркало она смотрела словно только для того, чтобы найти в себе недостатки. Придирчиво рассматривала округлые формы, бесспорно, привлекательные, возможно даже больше, чем высушенные диетами и спортзалом фигуры ее подруг.

— Слушай, по-моему, у меня шеи совсем нет. Не то, что у тебя! Зато мне по украшениям не надо париться, — наигранно беззаботно вздохнула девушка, а потом добавила грустно, — Вообще, я завистливая…

— Анюль, а у меня уши как у слона, видела, — Есения отвела назад волосы, демонстрируя оттопыренные ушки с мерцающими в полутьме туалетной комнаты бриллиантовыми серьгами.

Анюля с сомнением оглядела подтянутую фигуру подруги, облаченную, в явно брендовые, шмотки, и неприятное чувство зависти накрыло ее с головой. Помимо финансового благополучия, Стеклова обладала той уверенностью в себе, которой так не хватало ей самой. В повседневной жизни подруга предпочитала одежду в мужском стиле, зачастую смотревшуюся нелепо на любой другой молодой девушке, но только не на ней. И, как вишенка на торте, к длинным стройным ногам Стекловой падали кавалеры, через которых она грациозно перешагивала, оставаясь при этом если не другом, то точно, не врагом.

— Нет, правда, я тебе всегда завидовала. И на счет шеи, и на счет ног, и украшений…

— Ты ничего не забыла? — широко улыбнулась Есения, протягивая руку к пышному бюсту подруги.

— Нет, серьезно, — опустила голову Анюля, — И вещи у тебя всегда такие…, и вкус, и возможности у тебя есть. У меня никогда такого не было.

Есении захотелось хорошенько встряхнуть глупую девчонку, с ее дурацким рассуждениями и неуместной завистью. Она завидует деньгам и забывает о том, что у нее любящая, заботливая семья, дом, где ее ждут, она не видит, что скрывается за всем этим фасадом благополучия.

— Но я — молодая, я заработаю! — встряхнула рыжими кудряшками Анюля, — Я же теперь юрист, да?

— Конечно! — обрадовалась перемене настроения Стеклова, — И шея у тебя роскошная, а глаза — самые красивые на курсе! — и, довольная тем, что подруга снова улыбается, продолжила, — Вообще, украшения вещь опасная, с помощью них мужчины нас покупают!

— Девочки! Женя — это просто атас! — влетевшая, как вихрь, Лиза не могла сдержать охватившего ее восторга от ухаживаний первого ловеласа курса.

— Лиз, а ты в трусиках? — не удержалась Стеклова.

— А ты? — разозлилась девушка, и так же стремительно вышла.

— А я в трусиках, — насмешливо констатировала Есения.

Анюля вздохнула, — Неужели нас завтра ждет новая жизнь! Какой она будет?

— Полной. А вот чего, хрен ее знает! — не разделила радужных надежд подруги Стеклова.

* * *

Ночной город жил своей собственной жизнью, особенной, не такой, как днем. В этой ночи так просто было затеряться и остаться незамеченным, стать частью города, который не спит, слиться с разноцветными вывесками клубов, лужами света фонарей на набережной, раствориться в липкой темноте переулков.

Длинные обесцвеченные пряди волос мужчины падали на лицо, скрывая черты, — Есть зажигалка? — он с наслаждением затянулся и небрежно обронил, -У тебя есть полчаса, чтоб она вышла. Будет весело.

В свете фар проезжающей машины мелькнули хитро прищуренные глаза, нацеленные в спину уходящего. «Весело, говоришь? Что ж, значит, повеселимся!» Он спрятал зажигалку в карман, щелкнул окурком куда-то в темноту и направился в клуб, откуда доносились звуки музыки и веселые крики отдыхающей молодежи.