Дары данайцев (гет)

«Живи так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью, как будто время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок.» —  Марк Аврелий

Сначала Володя просто смотрел на нее, привычно отмечая тонкие породистые черты лица, оттененные умелым макияжем, смотрел, даже не вслушиваясь в то, что она говорит. Нет, ему было не все равно, как большинству мужчин, просто он абсолютно искренне восхищался своей женой, и это читалось в его взгляде, мимике, в движениях губ, неосознанно повторяющих за ней ее же слова.

— То есть, как, уходишь? — недоумевающе переспросил Владимир, не переставая улыбаться, только уже не восхищенно, а заискивающе.

— Господи, ты меня сосем не слушаешь! — женщина нервно встряхнула ухоженной копной волос, — Я устала, понимаешь, устала от постоянного безденежья. Я ждала. Но моя молодость проходит, а ты был и остаешься бездарностью. Твои изобретения никому не интересны. А мне нужен тот, кто оценит меня по достоинству!

— Я же люблю тебя, — он словно стал еще меньше ростом, и смотрел снизу-вверх, преданно и умоляюще.

Женщина закатила глаза, — Давай без этих сцен, ладно? Расстанемся как цивилизованные люди…

* * *

Дождь. Люди в черном. А вокруг все серое. И ослепительно-яркая красная крышка гроба, опускающегося в приготовленную яму. И розы. Тоже красные. На худеньком плечике папина рука. Он стоит за спиной, неподвижный, как изваяние, и молчит. И всю ее жизнь он так и будет стоять за ее спиной, поддерживая, защищая, направляя… Но она пока этого не понимает.

«Когда мне было семь лет, убили мою маму. Убийцу так и не нашли. Я выросла, и поклялась, что найду его».

* * *

Когда ты молода, умна и красива, перед тобой распахнут целый мир. А если за спиной маячит отец, готовый, в прямом смысле, закопать любого, кто посмеет обидеть дочь, тогда будущее кажется, вообще, безоблачным, завернутым в подарочную бумагу с огромным бантом. И пока этот самый отец, старший советник юстиции полковник Андрей Сергеевич Стеклов, толкал с трибуны напутственную речь для студентов, подобострастно хихикающих в ответ на его плоские шуточки, Есения с трудом сдерживала ярость. Она из кожи вон лезла, чтобы доказать всем, что она способна не только бумажки перекладывать, как хотел папочка, а вести самостоятельные расследования, и быть кем-то более значимым, чем «дочь начальника». Правда именно сейчас ей действительно хотелось только одного — провалиться сквозь землю.

— Я тебя ненавижу, — беззвучно произнесла девушка, испепеляя взглядом родителя.

А вокруг шумно радовались ее однокурсники, предвкушая новый этап в своей жизни, безусловно, успешный. Да и быть по-другому не может, ведь бескомпромиссная юность открывает множество путей, и каждый из них таит в себе что-то удивительное, предназначенное только тебе! Поэтому девушка и решила обозначить свою позицию именно сейчас, чтобы высокопоставленный папочка не питал иллюзий.

На набережной было ветрено, и волосы рассерженной Есении, цвета горького шоколада, трепетали на ветру, придавая ей сходство с Медузой Горгоной, убивающей взглядом: 

— В прокуратуру в Питер не поеду.

— Можно спросить, почему? — невозмутимо поинтересовался Стеклов.

— Потому что мне осточертел статус твоей дочки! — раздраженно выплюнула Есения.

Андрей Сергеевич изобразил удивление, — Тебе не нравится быть моей дочкой?

— Нравится. Дома. А на работе я хочу быть собой, — фыркнула, встряхивая волосами, девушка.

Стеклов рассмеялся, одновременно любуясь взрослой дочерью и борясь с желанием выпороть несносное дитятко, им же и избалованное, — Мама сына хотела, вот у тебя и характер мужской. Чем тебе не нравится работать в Питере?

— Помнишь, ты говорил: «Прокурор работает с тенями, а следователь с теми, кто их отбрасывает»? Так вот, я не хочу работать с тенями, не хочу просиживать зад в кресле. Я хочу узнать, кто это сделал с мамой, — Есения наслаждалась растерянностью, появившейся в голубых глазах отца.

— Вот оно что…

— Да! Ты же обещал. Ты его нашел? — перешла на крик девушка.

Стеклов устало потер лоб, — Его давно нет в живых.

— Откуда ты знаешь? Ты видел тело, знаешь, как его зовут? Ты просто сдался, — она перешла все допустимые границы, но останавливаться не собиралась, иначе придется делать так, как скажет отец, а у нее были совсем другие планы.

— Хватит! — оборвал ее Андрей Сергеевич.

Но Есения уже не слушала его, понимая, что ничего нового она не узнает, — Позвони в Питер, скажи спасибо и откажись!

* * *

В глубине оврага чернело здание заброшенного завода. Проходящая над оврагом линия наземного метро заставляла окна вздрагивать всполохами неяркого света, непонятно кем и для чего зажигаемого. Этим вопросом не раз задавались те, кто пролетал мимо, трясясь в вагоне. Но их мысли мелькали с такой же скоростью, что и сменяющие друг друга пейзажи, сливаясь в одну бессмысленную картину ежедневной рутины. А между тем, завод был обитаем. Одинокий фонарь освещал грубо сваренную металлическую лестницу и тяжелую, обитую железом дверь, ведущую в лофт.

В огромной, заставленной разномастной, неизвестно откуда взявшейся мебелью, комнате, хозяйничали тени, разгоняемые языками пламени, вырывающимися из старой жестяной бочки. На широкой кровати, небрежно покрытой застиранным одеялом, когда-то синим, а сейчас непонятного оттенка, облокотившись о колени и опустив голову, сидел хозяин лофта. Резко, будто выныривая на поверхность, он поднялся, стряхивая нахальные тени. На столе, покрытом зеленым сукном, местами протертом до белесых пятен, заставленном пустыми бутылками, нашел одну, на дне которой еще плескались остатки содержимого неясного происхождения. Не утруждая себя поисками стакана, приложился к горлышку. Блики света выхватили из темноты стеллаж, заполненный кактусами, на мгновение мелькнула спина, покрытая шрамами, и тут же скрылась под наброшенным на плечи плащом. Мужчина нетвердой походкой подошел к огромному, во всю стену, окну, и замер, вглядываясь в ночь, прислушиваясь к перешептыванию теней, скользящих по темному лофту.

* * *

В клубе гремела музыка, развлекая выпускников юрфака, за барной стойкой не протолкнуться от желающих повысить градус веселья. Есения рассеянно барабанила пальцами в такт музыке, но мысли ее были далеко.

— Есеня, пойдем танцевать, — выдернул девушку из омута мыслей Саша.

— Саш, а ты, что, танцор? — усмехнулась Стеклова, глядя на попытки бывшего однокурсника ее заинтересовать, — Ты выпил? А я нет. Принеси пожалуйста.

Не то, чтобы ухаживания Саши были неприятны, просто он был не тем самым. Стеклова даже сама не знала, каким он должен быть, тот, ради которого она и в огонь, и в воду, как говорится. А Саша, хороший и умный мальчик, абсолютно не привлекал ее как мужчина.

— Есеня! — окликнул ее Осмысловский, уже изрядно подвыпивший, обнимающий очередную красотку.

— Ну как ты? — уже чуть более искренне, чем Саше, улыбнулась девушка.

— Плохо. Скучно здесь, — стреляя глазами по сторонам, признался Женя.

— Да ладно! Посмотри, сколько девчонок в платьицах!

Тонкие губы Осмысловского изогнулись в улыбке, — И в трусиках. А ты в трусиках?

Улыбка Стекловой стала напоминать оскал, — Жень!

Осмысловский беззаботно рассмеялся. Глядя на него, Есеня рассмеялась в ответ, привыкшая за время учебы к похабным шуточкам однокурсника. Но веселье растаяло, стоило ей обратить внимание на Сашу, сжимающего в руках бокалы с коктейлями. На окаменевшем лице парня явственно читалась бешеная ревность. Осмысловский, несколько секунд изучавший товарища, расплылся в обаятельной улыбке и подмигнул незадачливому ухажеру.

«Мда, Женька в своем репертуаре», — прихлебывая напиток, подумала Есения, радуясь что Саша расслабился. 

* * *

— Дай мне тушь, пожалуйста.

Отражавшаяся в зеркале девушка была, определенно, хороша, если бы не одно «но» — в ее огромных голубых глазах плескалось озеро, да что там озеро, целое море неуверенности. И в зеркало она смотрела словно только для того, чтобы найти в себе недостатки. Придирчиво рассматривала округлые формы, бесспорно, привлекательные, возможно даже больше, чем высушенные диетами и спортзалом фигуры ее подруг.

— Слушай, по-моему, у меня шеи совсем нет. Не то, что у тебя! Зато мне по украшениям не надо париться, — наигранно беззаботно вздохнула девушка, а потом добавила грустно, — Вообще, я завистливая…

— Анюль, а у меня уши как у слона, видела, — Есения отвела назад волосы, демонстрируя оттопыренные ушки с мерцающими в полутьме туалетной комнаты бриллиантовыми серьгами.

Анюля с сомнением оглядела подтянутую фигуру подруги, облаченную, в явно брендовые, шмотки, и неприятное чувство зависти накрыло ее с головой. Помимо финансового благополучия, Стеклова обладала той уверенностью в себе, которой так не хватало ей самой. В повседневной жизни подруга предпочитала одежду в мужском стиле, зачастую смотревшуюся нелепо на любой другой молодой девушке, но только не на ней. И, как вишенка на торте, к длинным стройным ногам Стекловой падали кавалеры, через которых она грациозно перешагивала, оставаясь при этом если не другом, то точно, не врагом.

— Нет, правда, я тебе всегда завидовала. И на счет шеи, и на счет ног, и украшений…

— Ты ничего не забыла? — широко улыбнулась Есения, протягивая руку к пышному бюсту подруги.

— Нет, серьезно, — опустила голову Анюля, — И вещи у тебя всегда такие…, и вкус, и возможности у тебя есть. У меня никогда такого не было.

Есении захотелось хорошенько встряхнуть глупую девчонку, с ее дурацким рассуждениями и неуместной завистью. Она завидует деньгам и забывает о том, что у нее любящая, заботливая семья, дом, где ее ждут, она не видит, что скрывается за всем этим фасадом благополучия.

— Но я — молодая, я заработаю! — встряхнула рыжими кудряшками Анюля, — Я же теперь юрист, да?

— Конечно! — обрадовалась перемене настроения Стеклова, — И шея у тебя роскошная, а глаза — самые красивые на курсе! — и, довольная тем, что подруга снова улыбается, продолжила, — Вообще, украшения вещь опасная, с помощью них мужчины нас покупают!

— Девочки! Женя — это просто атас! — влетевшая, как вихрь, Лиза не могла сдержать охватившего ее восторга от ухаживаний первого ловеласа курса.

— Лиз, а ты в трусиках? — не удержалась Стеклова.

— А ты? — разозлилась девушка, и так же стремительно вышла.

— А я в трусиках, — насмешливо констатировала Есения.

Анюля вздохнула, — Неужели нас завтра ждет новая жизнь! Какой она будет?

— Полной. А вот чего, хрен ее знает! — не разделила радужных надежд подруги Стеклова.

* * *

Ночной город жил своей собственной жизнью, особенной, не такой, как днем. В этой ночи так просто было затеряться и остаться незамеченным, стать частью города, который не спит, слиться с разноцветными вывесками клубов, лужами света фонарей на набережной, раствориться в липкой темноте переулков.

Длинные обесцвеченные пряди волос мужчины падали на лицо, скрывая черты, — Есть зажигалка? — он с наслаждением затянулся и небрежно обронил, -У тебя есть полчаса, чтоб она вышла. Будет весело.

В свете фар проезжающей машины мелькнули хитро прищуренные глаза, нацеленные в спину уходящего. «Весело, говоришь? Что ж, значит, повеселимся!» Он спрятал зажигалку в карман, щелкнул окурком куда-то в темноту и направился в клуб, откуда доносились звуки музыки и веселые крики отдыхающей молодежи.

«Вчера — это история, завтра — это тайна, а сегодня — подарок судьбы.» —  Элеонора Рузвельт

* * *

-Текст выучил? — на скамейку опустился длинноволосый мужчина.

— Выучил, — в свете фонаря блеснули стекла очков, — И вот …, — собеседник робко раскрыл футляр, демонстрируя искусно выполненное ожерелье собственной работы. 

— Молодец, — сдержанно, похвалил ювелира мужчина, — Он спросит тебя кто я, как меня зовут, и ты скажешь, — ласковым голосом объяснял он.

— А что я… Я же не знаю, как тебя зовут, — совсем по-детски расстроился мастер.

— Да, смешно получилось, — длинноволосый коротко хохотнул, — Ты Меня Не Поймаешь.

Глаза за стеклами очков стали круглыми от восхищения, — Интересное имя и красивое. При этом необычное, — восхищенно воскликнул он, теребя в руках коробочку с ожерельем.

— Сам выбирал! — усмехнулся собеседник.

— А… — начал было ювелир.

Но мужчина остановил его, — Иди, — приказал он.

* * *

Анюля выбежала из клуба и вдохнула прохладный ночной воздух. Разгоряченное тело дрожало, в голове шумело и мысли путались. Она прижала ладони к разгоряченным щекам, пытаясь прийти в себя. Только что девушка на собственно шкуре испытала то, за что все годы учебы презирала однокурсниц, вешавшихся на шею генеральскому сынку Женьке Осмысловскому. Казалось бы, всего лишь разговор о планах на будущее, который опытный сердцеед превратил в изощренное соблазнение. Наверное, еще несколько минут, и она бы растаяла лужицей у его дорогих туфель. А сейчас Анюле оставалось собрать остатки самообладания, вернуться в клуб, и делать вид, что ничего не произошло, что она не такая, как все те, что теряют голову от одного только взгляда Осмысловского. В итоге, разозлившись на себя за слабость, она решительным шагом спустилась с крыльца, и присев на ступеньки, закурила, прогоняя тревожащие воспоминания.

- Вы про меня бог знает, что подумаете… Ну и ладно! — смущенно заговорил мужчина, которого встревоженная Анюля просто не заметила. Невысокий, с заметным брюшком, в вытертых джинсах. Мысленно девушка тут же навесила на него ярлык — безобидный.

Словно в подтверждение мыслей девушки, он, чуть заикаясь и краснея, продолжил, — Вот надо было, конечно, хоть раз в жизни, как в кино поступить — взять и выбросить в мусорку. Не могу...

— Это вы мне? — спросила Анюля.

Мужчина достал из кармана видавшего виды пиджака футляр, — Живые кристаллы. Ни одного одинакового нет! Золото, платина…

Девушка не отрывала восхищенного взгляда от ожерелья, сдержанная элегантность которого покоряла с первого взгляда. Кристаллы играли бликами света, отражающимися в острых гранях, а платиновые цилиндры придавали тот самый шик, который отличал истинно дорогую вещь от кричащей безвкусной подделки. Анюля оторвалась от созерцания недоступно-роскошной вещицы, — Красивое… — улыбнулась она.

— Немцы, — словно извиняясь, улыбнулся мужчина, — Немцы если делают, то делают.

В неоновых огнях клуба блеснули стекла очков, неожиданно дорогих, совершенно не сочетающихся с общим обликом этого уже немолодого и трогательно печального человека.

-  Хотел сегодня ей подарить, а завтра вдвоем улететь в Германию. А она говорит: «Спасибо, Юрий Сергеевич, но не смогу принять, не надо». Я сначала подумал скромничает, может, из небогатой семьи, не привыкла… Нет, — вздохнул, подняв глаза, будто пытаясь спрятать подступившие слезы, — У нее другой. Высокий, молодой, красивый! Я сначала психанул, потом подумал: зачем девушке, которую… к которой так отношусь, вечер портить? Да и в чем она виновата? Сказала, как есть. Это я дурак, с бусами. Вышел подышать воздухом, стою тут минут сорок. Открываю, смотрю и не могу выбросить. Ну, разве можно такую красоту в мусорку? — глаза за стеклами очков, шоколадные, как у ребенка, и такие же наивные, печально смотрели на девушку.

Анюля вздохнула и потупилась, одновременно жалея незнакомца и отчаянно завидуя той девушке, которой предназначалось это неземное ожерелье. Она решила вежливо попрощаться и уйти, чтоб окончательно не портить себе вечер, но мужчина ее опередил.

— А знаете, что? Вот, мне от вас ничего не нужно. Даже не буду спрашивать, как Вас зовут. Вы просто возьмите и все, — протянул он раскрытый футляр.

От неожиданности у Анюли пропал голос, — Нет! — прошептала она, и даже подняла вверх руки, чтоб ненароком не прикоснуться к драгоценности.

- Не понравится - выбросите, - мягко настаивал мужчина, - Я все равно не смогу. Возьмите! Это же от души. Прошу вас!

Как заколдованная, девушка, не отрываясь, смотрела в эти щенячьи глаза, такие беззащитные, искренние в своем внезапном порыве, и даже не осознала сразу, как в ее ладони лег прохладный металл.

— Тяжелые, — все еще продолжая находиться под впечатлением грустного обаяния незнакомца, выдохнула она.

- Живые, - напомнил мужчина, робко улыбаясь.

Он сбежал по ступеням, выбросил футляр в урну и растворился в ночи. Анюля посмотрела вслед уходящего незнакомца и погладила голубые кристаллы, уже не прохладные, а теплые.

* * *

«Потому, что нельзя… Потому, что нельзя… Потому, что нельзя быть на свете красивой такой…» — томно надрывались динамики. На танплоле двигались пары, сплетясь в тесных объятьях. Осмысловский скользил ладонью по бедрам Лизы, обтянутым узким платьем. Поймав нужный ритм, развернул партнершу и встретился взглядом с Есенией.

— Без трусиков! — помогая себе жестами, поделился он открытием.

Есения танцевала с Сашей, но была рада отвлечься от этого занятия, чтоб беззвучно похохотать с Женей над Лизой, так опрометчиво избавившейся от предмета одежды. Веселье, однако, было прервано напрягшимся юношей, не желавшим делить внимание Стекловой. Уходя с танцпола вслед за ревнивым партнером, она бросила ехидный взгляд на довольного Осмысловского, прижимающегося щекой к груди ничего не подозревающей Лизы.

* * *

Человек в камуфляже следил за сменой кадров на мониторах. Все происходящее в клубе, даже в самых дальних его уголках, не должно было укрыться его от глаз. Если бы случайный ночной прохожий наткнулся бы ненароком на неприметный фургон, припаркованный на задворках клуба, он ни за что не догадался, что за его дверцами скрывается целая система слежения.

— Сидим. Меглин команду не давал. Вообще его не вижу, — привычно коротко передал по рации следивший.

* * *

— Я хочу тебя, — выдохнул Саша, прижимая Есению к стене и, не встретив сопротивления, принялся покрывать поцелуями шею и плечи девушки.

Немного ошалевшая от такого напора, Стеклова усмехнулась и оттянула распаленного однокурсника за ухо, — Ты чего? Я так не могу, Санечка!

— Тебе… ну, как-то надо подготовиться, да? — трогательно держась за ушко, поинтересовался юноша.

— Типа того, — хмыкнула Есения.

— А ты... что, девочка? У тебя не было что ли никого?

— А что такого? Что, по Конституции все обязаны трахаться? — осадила его Есения.

— Все верно, все верно, — Саша снова потянулся к ней с поцелуями, — Я тоже…

— Девочка? — съязвила Стеклова и расхохоталась, окончательно дав понять Саше, что сегодня ему ничего не светит.

Молодой человек сделал еще одну попытку, — У меня были женщины, были…

— Сань…, — мягко оттолкнула его Есения, — Ну ведь я-то у тебя не была. И вряд ли буду, если честно. Ты слишком… хороший.

Саша расплылся в улыбке, принимая слова девушки за комплимент.

А Стеклову понесло, — Я даже не знаю, достойна ли я тебя!

— Достойна, Есень, конечно, достойна! — снова не распознал иронии Саша.

Туалетная комната была пуста. Анюля взяла в руки мастерски выполненное ожерелье, оригинальный дизайн не оставлял сомнений в том, что украшение эксклюзивное. Затаив дыхание, девушка приложила его к шее и застегнула замочек. Ей хватило всего нескольких секунд, чтоб оценить всю прелесть уникальной работы. Всего несколько секунд восторга, прежде чем с едва слышным щелчком завелся потайной механизм. Какая-то дьявольская сила затягивала украшение, словно петлю, пока очаровательная шейка не оказалась в плотном сжимающемся кольце драгоценного подарка. Живые кристаллы впились острыми гранями в нежную кожу, и светились они уже не голубым, а рубиново-красным цветом, точно таким же, как сбегавшие тонкими струйками капли крови. Задыхаясь и безуспешно пытаясь сорвать с шеи безумный подарок, Анюля шагнула назад и ударилась о стену, перепачканными пальцами оставляя на ней кровавые следы.

— Работаем! Пошли, пошли! — закричала рация.

— Ну, ты скоро? — ворвалась в туалет недовольная Лиза и истошно завизжала при виде окровавленной подруги.

Собрав последние силы, Анюля бросилась вон из комнаты, отчаянно надеясь найти помощь среди веселящейся толпы нетрезвых однокурсников. Расталкивая танцующих, девушка добралась почти до середины танцпола и рухнула на пол, под испуганные возгласы выпускников юрфака. Ослабевшими пальцами она бессильно царапала окровавленную шею в надежде избавиться от проклятого подарка, что-то бессвязно шепча пересохшими губами.

Визг испуганной толпы, грохот музыки, завывание полицейских машин, стук тяжелых ботинок группы ОМОН — все смешалось в одну последнюю симфонию, которую Анюля, захлестнутая агонией, уже не слышала. Перед ее распахнутыми глазами, переполненными ужаса, метались, расплываясь в светящемся мареве, искаженные криком знакомые лица, а среди них одно напряженно-выжидающее, застывшее в предвкушении. Последнее, что она запомнила, прежде чем сделать свой последний вздох — шоколадные глаза за стеклами дорогих очков, но не грустные, а торжествующие.

Наблюдая за предсмертной агонией жертвы, Владимир уже не сомневался в правильности своего выбора. Эта юная девушка, как и его жена, как и другие, они все хотели красивой жизни, богатства и драгоценностей. Только вот он, невзрачный тюфяк, никак не вписывался в эту картину. Не имело значения что он добрый, внимательный, любящий, талантливый ювелир, в конце концов! И та самая, которой он был готов посвятить всю свою жизнь, та женщина, которой он не мог надышаться, предпочла ему другого. Он принес ей прощальный подарок, вложив в него все свое мастерство, приправленное тонким искусством инженерии. Начало было положено — месть неверной супруге стала катализатором, разбудившим маньяка в скромном и застенчивом мастере-ювелире. Сегодня он пришел на праздник и принес свой подарок, благосклонно принятый очаровательной девушкой. А теперь получает благодарность, каждой клеточкой тела ощущая наслаждение от созерцания предсмертных судорог юного тела, украшенного ожерельем его работы.

Расталкивая толпу, жадно созерцающую последние секунды уходящей жизни, Есения рванулась к подруге, но Осмысловский перехватил ее, и держал, застывшую над распростертым в луже крови телом Анюли.

— Ты показал им?

В оглушительной тишине клуба, голос был подобен грому. Толпа зашевелилась в поисках источника звука, зашепталась в недоумении. Стеклова будто очнулась, чувствуя, как бешено стучит сердце.

— У тебя получилось.

Есения обернулась и увидела фигуру мужчины в кепке и плаще песочного цвета, стоящего в ослепляющем свете софитов.

— Показал?

Звучный баритон заполнил все вокруг, странным образом лишая воли, наполняя все ее существо животным страхом вперемешку с предчувствием чего-то такого, что навсегда изменит ее жизнь. 

— Показал, да? Показал? — перешел на крик мужчина, конкретно ни к кому не обращаясь, но наводя ужас на всех и каждого.

— Показал! — раздалось из толпы.

— Молодец! — похвалил его голос.

Человек в плаще положил микрофон, и толпа расступилась перед ним, словно перед миссией, оставив центре танцпола Анюлю, и замершего над ней незнакомца. Он стоял, ссутулившись и втянув голову в плечи, став еще ниже ростом, но глаза сверкали за стеклами очков, бросая откровенный вызов тому, кто спускался к нему.

— Она — так, а ты тогда так, да?

Незнакомец еще больше съежился под цепким, чуть насмешливым взглядом, — Да! Она — так, а я тогда так! — выкрикнул он, резко взмахнув кулачками.

Теперь Есения могла рассмотреть его ближе, того, чей голос до сих пор гремел у нее в ушах, отдаваясь дрожью в позвоночнике и покалыванием в кончиках пальцев. Он мог бы быть ровесником отца, но не такой холеный и высокомерный. Как девушка не старалась, она не могла поймать его взгляд, прячущийся в тени козырька старомодной кепки, под стать потрепанному плащу. Но от этого странного человека исходила такая ошеломляющая волна уверенности, что его внешний вид уже не имел значения. Все внимание заострялось на бархатных нотках голоса, то требовательного, то почти ласкового; на мимолетном движении уголка губ, изогнутых в улыбке, которая тут же терялась в бороде. Он двигался с небрежной грацией, словно хищник, нацеленный на добычу, не замечающий вокруг никого и ничего. И эта добыча — человек в потертых джинсах и очках в тонкой оправе, был словно загипнотизирован, впрочем, так же, как и все остальные, этим голосом, взглядом, ускользающей улыбкой.

Майор полиции Родион Викторович Меглин, тот самый, чьей команды ждала группа захвата, провожаемый десятками удивленных глаз, практически вплотную подошел к сжавшемуся в комок убийце:

— Только ты устал, да? — посочувствовал он, протягивая руку.

Владимир еще сильнее втянул голову в плечи, ожидая удара, но тут же обмяк, — Устал… — внезапно захныкал он, доверчиво склоняя голову на плечо разоблачившего его незнакомца.

Меглин взмахнул рукой, отгоняя подоспевших бойцов группы захвата, — Поговорим и поедешь в тюрьму, — говорил он, поглаживая плачущего ювелира, — Ну все, только не плачь. Ты скажи, вот эти сережки, что стреляли в субботу и в воскресение, бусы… Сам все делал?

— Сам! — гордо вскинул голову мастер.

— Молодец какой! Скажи мне, а этот парень, он какой из себя?

— Какой парень?

— Ну тот, который тебе слова написал, чтоб ты девочкам говорил. Молодец! Он молодец, и ты — молодец! — улыбнулся следователь.

Владимир засмущался, — Красивый!

— Ты тоже красивый! — засмеялся Меглин, — А зовут его как?

— Ты Меня Не Поймаешь. Так зовут, сказал.

— Хорошее имя, редкое, — Родион Викторович взял Владимира под локоть, выводя из толпы, — Слушай, поможешь мне одну вещь сделать? Хочу сделать, только руки никак не доходят. А у тебя, вон, какие руки золотые. Поможешь?

— Сделаем! — преданно заглядывал ему в глаза ювелир, бережно переданный в руки ОМОНовцев.

— Я зайду к тебе в тюрьму, — попрощался следователь и дал отмашку бойцам.

Меглин вернулся к телу Анюли, по-прежнему не обращая внимания на жмущихся друг к другу выпускников, задумчиво оглядел его, хмыкнув: «Ты Меня Не Поймаешь»... Постоял немного, прислушиваясь к собственным ощущениям, ухмыляясь чему-то, известному ему одному, и вышел вслед за отрядом ОМОН.

Родион Викторович, обладая уникальной способностью чувствовать и понимать то, что неподвластно другим, что и сделало его легендой среди следователей, наконец нашел причину бессонницы, мучившей его последние несколько дней — подарок этой ночью получила не только Анюля. Спустя столько лет, он тоже дождался своего подарка. Вот только Меглин не был уверен в том, стоит ли его распаковывать.

«Когда Бог хочет сделать вам подарок, он заворачивает его в проблему. И чем больше подарок, тем в большую проблему он его заворачивает.» —  Брайан Трейси

Утро было серым и безрадостным, как и мысли Есении. Из клуба, точно крысы с тонущего корабля, выбегали вчерашние выпускники, такие счастливые и беззаботные этой ночью, а сейчас перепуганные и подавленные. Все они, как один, прятали глаза, стараясь не смотреть в сторону кареты скорой помощи, где стояли носилки с телом их подруги.

— Руки убери! Руки, я сказал! — надрывался Осмысловский, пытаясь вырваться из железной хватки ОМОНовца.

-Да что ты за человек такой! — возмутился Саша, — Аню только что убили, а ты ведешь себя, как…

— Да пошел ты, правозащитник! — отмахнулся от него Женя, — Юристы, бл..! Будущие толстые жопы России! Будете всю свою жизнь в бумажках копаться!

— Ну а ты то, в чем будешь копаться? В чем батя-генерал разрешит, да? — разозлился обычно спокойный и рассудительный Саша. 

Осмысловский сплюнул, — Да лучше в говне, чем в бумажках прокурорских! Я как Меглин буду! Видели, как он его расколол? За две минуты, на чистой психологии!

Есения сверлила взглядом Осмысловского, прокручивая снова и снова его слова о загадочном следователе.

— Слушай, у меня дома нет никого, все за город уехали. Если хочешь… — снова завел старую пластинку Саша, не замечая, что девушка его не слушает.

* * *

Гипсовые головы мудрых философов безучастно наблюдали за слиянием двух тел на черных атласных простынях. Древнее, как мир, искусство любви превратилось в подобие битвы, где не осталось места нежности, а была лишь бешеная гонка за экстазом, выброс адреналина и гормонов.

— Угощайся, — щедро предложил поделиться дорожкой белого порошкообразного вещества Осмысловский.

— Спасибо, мне и так хорошо, — Есения старалась не думать о том, где он берет наркотики, и знает ли об этом его папаша. Она, вообще, редко думала о Жене, периодически встречаясь с ним для того, чтобы снять напряжение. Такое положение дел устраивало обоих: и ловеласа Осмысловского, не способного, по мнению Есении, на серьезные отношения; и ее саму, не желающую связывать себя обязательствами.

— Сволочь я, — Есения села, обхватив колени руками.

— Почему? Нет, я, в общем-то, согласен. Просто интересно, — Осмысловский, ничуть не стесняясь собственной наготы, облокотился о барную стойку.

— Мне было хорошо, и я забыла… Анюлю. Мы с ней четыре года дружили.

— Не ты ж ее убила! Тем более, правосудие свершилось, ура, — Женя вернулся на кровать, предусмотрительно захватив с собой выпивку, — Быстро он его. Меглин. Вот у кого надо учиться, а не на юрфаке этом сраном.

Он приподнял свой стакан, предлагая выпить, и не дожидаясь ответа, одним глотком осушил напиток, -  Такими делами, от которых у обычных следаков памперсы мокнут, занимается только Меглин.

— Он, что, спец по маньякам? — заинтересовалась Стеклова.

— Спец, — хмыкнул Женя, — Спецов пол страны, а он один такой!

— Чем он так крут? — перед Есенией снова замаячила надежда, пусть призрачная, но уже более осязаемая, чем раньше — найти убийцу матери.

— У него раскрываемость — восемьдесят процентов. Как он их находит, никто не знает. По бумажкам — обычный майор, а на деле… — Осмысловский выдержал многозначительную паузу, — На ментов и на ФСБ клал большим прибором, а в генеральские кабинеты дверь с ноги открывает.

— Это к кому, к отцу твоему? — подколола его Есения.

— И к твоему тоже, — не остался в долгу Женя, — Батя говорит, что в отделе кадров на него даже дела нет. Папка есть, но пустая, ни анкет, ни фотографий, ни биографии. Вообще ни хрена! — он прочертил губами дорожку от подбородка девушки до ключиц, намекая на то, что есть вещи поинтереснее обсуждения майора Меглина.

— Ну и как этого Меглина найти? — стараясь казаться равнодушной, поинтересовалась девушка.

Женя закатил глаза, шумно выдохнул и лег рядом, — Да никак, — раздраженно буркнул он, — Появляется, когда захочет, и сразу же маньячок кверху брюхом всплывает.

— Он их что, убивает?

— Ну, почти. Он их, как бабочек, сачком ловит, — резкий рывок, и Осмысловский навис над Есенией, хищно ухмыляясь, — Метод у него какой-то есть, а какой — никто не знает…, — шептал он, невесомо прикасаясь губами к ее лицу.

— Тебя Анюля никогда не любила. Говорит, ты снаружи ничего, а внутри — пустой, — внезапно выдала Стеклова.

— Да и я снаружи не полный. Как думаешь? — ничуть не смутился Осмысловский.

— А я о тебе не думаю, Жень, — натягивая платье, парировала девушка, — Карандаш есть?

— Стесняюсь спросить, зачем? — прищурив глаза, уточнил растянувшийся на кровати Евгений.

— Волосы собрать.

— У Иосифа Виссарионовича спроси, — он ткнул пальцем в сторону гипсовой головы кровавого Вождя народа.

Стеклова скрутила волосы в тугой узел, закрепив конструкцию позаимствованным карандашом, — Ну, я поехала. Всё же уже?

— К своему рыцарю печального образа? — хмыкнул Женя.

— Саша хороший, у него душа есть, — снисходительно заметила девушка.

— А у меня нет?

Есения подумала, что цвет глаз Осмысловского в точности отражает его натуру хамелеона, и напрасно девчонки называют его глаза кошачьими. Как по ней, в них есть что-то от рептилии — холодное и расчётливое.

— У тебя вместо нее член, Жень, — улыбнулась она, — Пока…

* * *

Два дня спустя прощались с Анюлей. Маленькая рыжая девочка в черной траурной косынке стояла чуть поодаль от безутешных родителей, в силу возраста, еще не осознавшая до конца, что произошло с ее сестрой. Есения, присев на корточки, заглянула малышке в глаза, так напоминающие глаза подруги, погладила россыпь веснушек на щеках. Девочка подняла голову, и в тонком луче солнца, пробившемся сквозь густую листву, тускло блеснули маленькие сережки-гвоздики, вызывая из глубин памяти недавний разговор: «Зато мне по украшениям не надо париться!» Знала бы она, молодая, красивая девушка, будущий успешный (в этом у Стекловой сомнений никогда не возникало) юрист, что ее погубит! Есения аккуратно сняла серьги, бережно вложив их в маленькую ладошку, а взамен надела свои, пытаясь этим подарком заглушить щемящее чувство вины перед подругой. 

* * *

Всемирная паутина в поисках ответов на вопросы, мучившие Стеклову, ясности не внесла, но кое-какие записи она все-же сделала. На очереди был архив ФСБ, который она собралась брать штурмом. Или наглостью, это уже как получится. Для такого дела она даже сменила стиль одежды, выбрав светлый брючный костюм, идеально подходящий, по ее мнению, для начинающего, но подающего большие надежды, юриста.

— Привет, Есеня! — обрадовалась посетительнице служащая архива, — Слышала про ваш выпускной… Ужас! Слов нет, просто в голове не укладывается. Вы ведь с Аней дружили… А родителям каково, я, вообще, представить не могу!

Проклиная человеческую бестактность, Есения с трудом держала себя в руках, — Похоронили вчера, — пытаясь удержать на лице вежливую улыбку, выдавила она.

— Ну, жизнь продолжается. Держись... Что тебя интересует? — перешла к делу Елена Васильевна.

— Дела. Вот список, — Стеклова старалась держаться как можно уверенней, но от нее не укрылось, как менялось лицо сотрудника архива.

— Эти дела были в разработке у майора Меглина… — озадаченно протянула Елена Васильевна, разглядывая Есению так, словно видела ее впервые.

— Да, я как раз работу по его методу пишу, — нашлась с ответом девушка.

— Это закрытый материал. Отец в курсе?

Есения небрежно сдула с лица выбившуюся прядь волос, — Конечно в курсе, он просил на его имя записать. Я же не буду переснимать, только почитаю.

Елена Васильевна кивнула, и ушла куда-то за стеллажи.

— Привет! Ты чего здесь делаешь? — откуда ни возьмись появился радостный Саша.

— А ты? — удивилась Стеклова.

— Я, вообще-то, в аспирантуру поступаю, — с гордостью сообщил он, — Ты тоже?

— Нет, — усмехнулась Есения, но увидев приближающуюся Елену Васильевну, передумала, — То есть, да.

— Извини, Есень, материалы на руках.

— Как на руках? У кого? — не смогла скрыть разочарования Стеклова.

Елена Васильевна улыбнулась, — Ну, этого я сказать не могу.

Прощание получилось скомканным. Уходя, Есеня чувствовала на себе подозрительный взгляд служащей архива и недоумевающий Сашин.

* * *

Настойчивый звон телефона выдернул Есению из невеселых мыслей. Она съехала на обочину и заглушила двигатель.

— Привет, папа! — папочка-прокурор был, как всегда, предсказуем. 

— Привет, чем занимаешься? — вкрадчиво поинтересовался родитель.

— Пока ничем.

— Понятно. У меня к тебе просьба. Не бери в архиве закрытые материалы от моего имени, ясно? — голос Андрея Сергеевича отдавал металлом, это могло бы заставить поволноваться любого из его подчиненных, но только не строптивую дочь.

— Стукнула Елена Васильевна. Мо-ло-дец! — заводя двигатель, отозвалась Есеня.

— Зачем тебе дела Меглина?

— Надо, — с вызовом бросила девушка.

Вполне ожидаемо, что ее собеседника этот ответ не устроил, — Повторю вопрос — раздраженно прошипел полковник Стеклов, — Зачем?

— Я хочу у него работать.

— Это исключено! — безапелляционно отрезал прокурор, — Сейчас совещание, поговорим дома.

— Прости, не могу говорить, у меня тоже совещание! Пока, — передразнила его Есения, и, не дожидаясь ответа, бросила трубку. Отец всегда предпочитал уходить от разговоров, которые ему не нравились. Именно поэтому она решила сама, без его помощи, выяснить что же на самом деле случилось с мамой.

Мало кто мог похвастаться способностью противостоять полковнику Стеклову. Его холодный, пробирающий до костей, взгляд и обманчиво-ласковый голос, негромкий, но режущий слух получше любого крика, словно лишали подчиненных остатков разума. Что хоть и раздражало Андрея Сергеевича, но и безусловно льстило его самолюбию. В глубине души он гордился дочерью: красивая, умная, талантливая, но своенравная и упрямая. Такая же, как и ее мать — женщина, ради которой он был готов на все. Обет безбрачия он, разумеется не давал, но ни одна женщина не смогла пробить ту броню, которой он окружил себя после смерти любимой супруги. Он поклялся любой ценой уберечь дочь, поэтому не мог позволить, чтоб она работала с Меглиным. Да что там, он всеми силами старался даже встречи их не допустить! Немного подумав, Стеклов набрал номер:

-  Иван Михайлович, приветствую! … Спасибо, твоими молитвами. Слушай, насчет Есени... Спасибо тебе, дорогой, но не получается. Да нет, она-то хочет, просто климат питерский переносит плохо. В меня, аллергик. А мы подальше что-нибудь можем придумать?

— Андрей Сергеевич, — в кабинет зашла секретарь, — Ждем Долгова из областной и… этого…, — она многозначительно подняла брови, — Оба должны быть вот-вот и можем начинать.

Не успел Стеклов ответить, как в кабинет решительно вошла Есения. Кивком головы отпустив помощника, он выжидающе посмотрел на дочь.

— Смотрю, совещание в самом разгаре! — Есения отодвинула кресло и устроилась поудобней, предвкушая непростой разговор.

— Мы же договорились дома все решить!

— А я уже решила! — заявила Есеня, позаимствовав у папочки безапелляционный тон, — Хочу работать стажером у Меглина.

— Что ты знаешь о нем? — спросил прокурор, непривычным, словно надтреснутым голосом.

Она заметила эти нотки неуверенности, но вида не подала, — Я знаю, что он лучший!

— Ты не думала, что, если о человеке мало известно, это неспроста? — Стеклов нервно вышагивал по кабинету.

— Он вычислил убийцу Ани за пять минут! Я хочу с ним работать, и ты знаешь, почему… — Есения смотрела не мигая, старательно испытывая на отце все приемы, которым он же и научил ее, возможно, сам того не подозревая.

— Я сказал — тема закрыта! — лице Андрея Сергеевича нервно дрогнул мускул.

— А если он жив? — не отступала дочь, — Если он до сих пор ходит по земле? Тебя эта мысль не беспокоит?

— Послушай меня хоть раз… Стажеров к себе он отроду не брал. Тем более соплячку, студентку вчерашнюю. Он отшивал следаков с десятками дел за плечами! Меглин работает один! Точка! — Андрей Сергеевич откинулся в кресле, — Не хочешь в Питер — ладно. Хочешь грязь месить — пожалуйста. В Новосибирском убойном место есть. Следователь-стажер. Сибирь, реальная работа. Лететь завтра. Подумай. А у меня и правда сейчас совещание, — он моногозначительно посмотрел на часы, намекая Есении, что разговор окончен. Но все его усилия оказались напрасны.

— Андрей Сергеевич, — открыла дверь кабинета секретарь, — Меглин...

Есения развернулась так стремительно, что чуть не опрокинула тяжелое кресло. В дверях стоял тот самый загадочный следователь в плаще.

* * *

Меглин неважно себя чувствовал. Таблетки уже не помогали. Иногда он сомневался, стоит ли запивать препараты коньяком? Но недолго. Он, вообще, редко сомневался в правильности своих действий. Поэтому, не обращая внимания на тщетные попытки секретаря его остановить, Родион Викторович вошел в кабинет полковника Стеклова. Рассыпаться в приветствиях не было желания, да и смысла, как такового. Меглин взял папку с материалами, приготовленную специально для него, и попытался вникнуть в суть.

Забыв, что на нее смотрит отец, всем своим видом пытающийся высказать неодобрение, но, что для него странно, не вслух, Есения сорвалась с места и подскочила к Меглину. Она, как школьница, переминалась с ноги на ногу, следя за каждым его движением, но никак не решалась заговорить, возможно потому, что майор не обратил на нее никакого внимания, даже не взглянул в ее сторону. Отец бросил на нее многозначительный взгляд: «Ну я же говорил!» 

— Здрасте…, — выдавила из себя Стеклова, заискивающе улыбаясь. Никакой реакции.

— Меня зовут Есеня Стеклова, — чуть громче продолжила она, — Окончила юридический. С отличием!

Меглин по-прежнему не проявлял к ней никакого интереса, словно она была предметом обстановки. Ее решительность таяла с каждой секундой, зато глаза отца сияли торжеством. Именно этот ледяной блеск заставил потерявшую всякую надежду Есению сделать последний шаг:

— Стажером к себе возьмете? — почти жалобно попросила она. 

— В стажеры? — хриплый баритон снова отозвался покалыванием в кончиках пальцев.

Меглин, наконец, соизволил оторваться от папки, и посмотрел на нее коротким, и в то же время обжигающим взглядом, от которого у девушки задрожали колени. 

— Да, хорошо, — как-то слишком буднично ответил тот, кто никогда не брал стажеров. Но Есения не обратила на это внимания, всецело упиваясь первой собственной победой, вопреки желаниям отца.

— Может быть телефончик свой дадите, чтоб созвониться… — решила окончательно закрепить позиции Стеклова.

— Нет у меня телефона, — бросил следователь уже откуда-то из приемной, покинув кабинет так же неожиданно, как и появился в нем.

Андрей Сергеевич не мог выговорить ни слова. На побелевшем лице выступили капельки пота. Оставалось только надеяться, что Меглин не станет ворошить прошлое, что и в его интересах, кстати, тоже.

С трудом переставляя ноги, ставшие вдруг ватными, Есения взяла сумку, покружилась на месте, будто не могла найти двери, и, не прощаясь, вышла из кабинета. Она была слишком потрясена случившимся. Все оказалось намного проще, вот только непонятно — что дальше? Уже в машине Есения еще раз прокрутила в голове события встречи, и короткую фразу, небрежно брошенную глубоким хриплым голосом: «Да, хорошо». Меглин — легенда, и он взял ее в стажеры! Стеклова закурила и улыбнулась — могла ли она предполагать, проснувшись сегодня утром, что вселенная приготовила ей такой подарок!

* * *

По темной аллее парка идет девушка. Редкие фонари отбрасывают бледные лужи света. Девушка ускоряет шаг, слыша за спиной чье-то прерывистое дыхание. В двадцати метрах оживленная трасса, ярко освещенная витринами магазинов и фарами проезжающих автомобилей, но аллея темна и безлюдна, а чужое дыхание уже обжигает шею. Девушка срывается с места, пытаясь скрыться от преследователя. Сегодня ей повезло — на трамвайной остановке сидит пожилая дама. Хотя, нет, с выводами торопиться не стоит. Преследователь и не думал отступать от намеченной цели. Он подошел сзади и накинул на шею несчастной жертвы петлю. Пронзительно закричала дама, призывая помощь, прозвенел по рельсам трамвай и уехал, увозя в ярко освещенном салоне перепуганную женщину. Черный шнурок все сильнее сдавливал шею девушки, она уже не сопротивлялась, только хрипела, пытаясь поймать взгляд своего мучителя, в надежде вымолить пощаду.

Ночь. Безмолвная улица. Опустевшая трамвайная остановка. На холодной скамейке тело девушки…