Тайна писем Вальбурги Блэк (гет)

Моя мать ненавидела всех. Она никогда не любила меня. Она презирала всех, кто не был Блэком. Каждый, кто был рождён маглами, воспринимался ею так, будто тот был рождённ троллями. Вальбурга Блэк никого не любила. Никогда.

Разбирая хлам, который накопился за годы, что я пробыл в Азкабане, я предавался грустным размышлениям. Комната моей матери совсем не изменилась, она такая же зелёная и слизеринская до последней занавески. Всё в этой комнате говорит о том, что здесь жила слизеринская староста, истинная леди Блэк, задери её горгулья! Тот же стол из черного дерева, та же кровать, застеленная изумрудным постельным бельём, по краям подушек ползут переплетениями стежков серебристые змейки, тот же шкаф, из которого выглядывает пыльная черная парча; у моей матери было лишь три допустимых цвета: черный, зелёный и серебряный. Не удивлюсь, если её глаза воспринимали только эти цвета, а на остальные не реагировали вовсе. Хотя нет. Не верно. Реагировали! И ещё как.. Вспомнить хотя бы в какое неистовство пришла леди Блэк, когда увидела гриффиндорское знамя в моей комнате! И всё же… И всё же, комната моей матери не изменилась совершенно, только пыль и паутина посвились на заброшенных вещах. Так странно, знать, что человек умер, а дом его ещё ждёт. Зачем я сюда пришёл? Уж точно не вспомнить что-то хорошее. Да и что я могу вспомнить хорошего из своего детства? Бесстрастного и безучастного отца? Рохлю братца, который боялся разочаровать маменьку? Или саму леди Вальбургу? Нет, не маму, леди Вальбургу, леди Блэк, но не мать Сириуса Блэка. Никогда.

Встряхиваю головой, прогоняя мрачные думы. Не помогает. Усмехаюсь на свою очередную неудачу, которых после побега стало лишь больше, и делаю шаг к тумбе около стола. Открываю верхний ящик осторожно, мало ли боггарт какой вылезет или докси. Пусто. Только расческа из драконьей кости-что подарил на именины мой отец-красивая, с серебристыми узорами змей. В неровном свете люмуса, кажется, что змеи живые, будто ползут по ручке. Мерзость. Рядом с расческой, любимые заколки и шпильки для волос, когда-то давно, ещё до поступления Нарциссы в школу, мать носила свои роскошные, цвета вороньего крыла волосы, распущенными. Помню какими гладкими и мягкими они были, совсем как у Андромеды и Регулуса, совсем не как у меня. Немного левее в ящике, видны тени и подводка. Ещё до моего поступления в Хогвартс, мать любила подводить свои большие сине-голубые глаза, такие же я вижу каждый день в зеркале. Точнее видел, до Азкабана, до предательства Питера. Сейчас уже и нет этих глаз, впалые и потухшие, но не те. Следующее, что я вижу в ящике, меня удивляет. Она так давно не красила свои губы, особенно пурпурной помадой. Это было так давно, ещё до того как Белла стала отбирать кукол у Цисси, чтобы трансфигурировать их в пауков и летучих мышей, это было очень давно, она очень давно улыбалась. И никогда не улыбалась мне. Никогда.

Я закрываю ящик, открываю следующий. В нём нет ни докси, ни боггарта, но есть пара книг о ядах и противоядиях, и совсем неожиданная вещь, небольшая книжка с названием колдоальбом. Не сумев побороть любопытство, я открываю его и вижу колдографию Блэков. Старый снимок. Вот у деда Поллукса ещё нет залысин, у деда Арктуруса нет ни бороды, ни морщин, вот бабка Мелания, ещё стройная и с глубоким декольте на платье, а вот и другая бабка-Ирма, в девичестве Кребб, такая же угрюмая и чопорная, закрытое консервативное платье и заплетенные в сложную причёску каштановые волосы. Помимо них на фотографии есть дети. Вот мой отец, а я и вправду на него похож, то же лицо, но у него глаза черные, как ночь, и само выражение лица наигранно серьёзное, комично смотрится на лице десятилетнего мальчишки. Рядом с ним старшая сестра Лукреция, пшеничные волосы, карие глаза, а тётка так походит на свою мать, только лицо более аристократичное и улыбка сдержанно холодная, это от Арктуруса. Рядом с ней, уже школьницей, стоит мальчишка с черными волосами и черными глазами, его лицо мужской вариант кузины Беллы или бабки Ирмы.

А вот рядом с ним, на коленях у девочки, сидит мальчик лет трёх, глаза синие, улыбка широкая, растрёпанные каштановые волосы, дядя Альфард, не иначе как он. Его держит на коленях симпатичная девочка с черными волосами и синими глазами. У этой девочки милые ямочки на щеках, лисьи глаза и лукавая улыбка. Я с трудом узнаю в ней свою мать. Чопорная, серьёзная, высокомерная и недовольная Вальбурга Блэк смотрит на меня с колдографии глазами, которые замыслили шалость, её волосы распущенны, закрывают плечи, как плотный черный занавес, лишь маленькие прядки соединяются где-то на затылке черным бантом, а вот платье, вопреки ожиданиям, не черное и не зелёное, а бордовое, с черным кружевом сверху. Никогда она не надевала такого платья. Никогда.

Переворачиваю страницу и вижу мою мать рядом с угрюмым Сигнусом и подросшим дядей Альфардом, что сидит между ними и восхищенно смотрит на сестру, а та мило улыбается в кадр. На ней и дяде Сигнусе форма с гербом слизерина, позади них украшенная ель и парящие в воздухе свечи. На вид ей лет одиннадцать, должно быть, они с дядей только вернулись из Хогвартса на рождественские каникулы. Я никогда не видел её такую радостную и мечтательную. Обычный лёд в глазах уступил место бликам от свечей и радостному блеску. Следующая колдография сделана на улице, недалеко от запретного леса. Моя мать где-то на третьем курсе, всё в той же форме с зелёной оторочкой, в её руках книга по УЗМС, а губы кривятся в сдержанной улыбке. Волосы собраны в высокий конский хвост и заколоты серебристой змеёй с изумрудами вместо глаз. Рядом стоят ещё трое девочек. Одна из них тётя Лукреция, радостно улыбается и щурит на солнце глаза. Она на седьмом курсе, стоит лишь в блузке, юбке и слизеринском галстуке, её пшеничные волосы пышными кудрями ниспадают на спину, а белые гольфы запачканы грязью. Две другие девушки ровесницы моей матери. Одна из них невысокая блондинка, а другая высокая и худощавая, с длинным лицом и каштановыми прямыми волосами. Третьекурсницы несмотря на солнце стоят в мантиях, полы которых запачканы в грязи и пыли. Под фотографией подпись: «3 курс. Вальбурга, Лукреция, Араминта и Катарина» Знать бы ещё кто это. Впрочем, неважно. Перелистываю несколько страниц с образами матери в школе, дома, на различных официальных приёмах и домашних вечеринках, что так любила бабка Мелания, но никогда не устраивала леди Вальбурга. Никогда.

На следующей колдографии, что превлекла моё внимание, были три девушки. Очень знакомые трое девушек. Я узнал в них Араминту, что была самой низкой в этой компании, и приобнимала за плечи высокую Катарину. Рядом с ней была моя мать. Она была самой красивой на этой фотографии. На её мантии блестел значок старосты, а на лице застыла высокомерная маска тихого торжества. С заднего плана на троицу поглядывали слизеринцы и когтевранцы. В их взглядах легко читалось восхищение и некое благоговение. Да, мать всегда могла одним лишь своим присутствием затмить самых прекрасных волшебниц на любых раутах или приёмах. В свои пятнадцать она была очень хороша: стройная и утончённая, длинные ноги, округлые бедра и тонкая талия, изящные запястья и длинные тонкие пальцы. Руки моя мать скрестила на груди. Её аристократичное лицо было украшено выразительными глазами, которые она подчеркнула темными стрелками, а губы кривились в усмешке. Никогда Вальбурга Блэк не позволяла себе такой ухмылочки. Никогда.

На следующем снимке стояли мои мать и отец. Семикурсник слизерина, староста школы и его троюродная сестра-моя мать, Вальбурга Блэк. Они явно были на каком-нибудь приёме, что любила посещать бабка Ирма, а после и тетка Друэлла, хотя я и не замечал у моей матери любви к этим мероприятиям. Мать была в прекрасном фиалковом платье в пол, которое было украшено серебряными узорами. Её синие глаза были подчёркнуты сапфирами изысканных украшений, волосы, цвета вороньего крыла, убраны в сложную причёску, что делало акцент на её лебединую шею и аристократичное надменное лицо.

Платье струилось по фигуре, показывая силуэт стройной и изящной женщины, рядом с ней любая казалась простушкой, потому что моя мать выглядела, как королева. А рядом с королевой должен был быть король. И мой отец, выглядел ей под стать, он был королём. Гордая осанка, мантия для торжественных мероприятий тёмно-синего цвета, которая облегала его сильные руки, широкие плечи и грудь. Лицо его было надменно, карие глаза были холодны, а на губах лежала сдержанная улыбка. Но несмотря ни на что, от него так и исходило чувство уверенности в себе, высокомерия и даже опасности. Всё в его внешности так и кричало об этом. Вопило о том, что мужчина на колдо не простой волшебник, а Блэк!

Пропуская несколько колдографий с этого же приёма, я замечаю нечто любопытное. На снимке запечатлён во всей своей красе танец двух блистательных молодых людей. Как и полагается колдографиям, на бумаге отобразились плавные и грациозные движения пары. Стройная девушка, чьи блестящие локоны подлетали вверх при поворотах пары, завораживала своей ослепляющей красотой, её серебристая мантия, вроде бы свободная и простая, совершенно ясно давала понять, что фигурка у ее носительницы имеется. Бережно сжимая талию красавицы, Орион Блэк, как всегда лощённый и надменный, вёл в танце и как-то чуть смущенно улыбался своёй троюродной сестре. Несмотря на то, что я сбежал из дома в шестнадцать лет и считался предателем крови, я оставался Блэком. Умение видеть людей через маски аристократичной учтивости было в крови Блэков. А потому, от меня не укрылись те чувства, что изображенные на колдографии парень и девушка испытывали друг к другу. Они были влюблены. Смущенная улыбка, неуверенное объятие, никак не могли принадлежать моему отцу. Кроткие взгляды и румянец на щеках, которые никогда не были свойственны леди Вальбурге, красовались на лице её шестнадцатилетней копии. Никогда.

Никогда я не мог подумать, что такие люди, как мои родители, могут любить. Особенно, друг друга. В памяти, что после Азкабана была не многим лучше, чем решето, одно за одним всплывали воспоминания родительских ссор. Крики гневной Вальбурги, её проклятия и метания вещей. Тихое шипение Ориона в ответ и быстрый шаг вон из дома. Отец всегда уходил после таких сцен, а после тройки дней возвращался и вел себя как обычно. Леди Блэк от этого сильно ревновала его, срывалась на бедных домовиках, отправляла детей в комнаты до вечера и сама запиралась в своей спальне. Однако стоило отцу вернуться, как бы она старательно ни делала вид, что её совсем не задевали его гневные речи и трёхдневное отсутствие, но облегченные вздохи, когда тот не мог их увидеть, выдавали её радость с головой. Ни Орион, ни тем более Вальбурга Блэк никогда не умели извиняться, признавать свои ошибки и просить прощение. Блэки не извиняются. Никогда.

Тряхнув головой и сильно зажмурив глаза, чтобы отогнать эти неясные мутные образы из памяти, я снова посмотрел на колдографии. На одной из них были изображен какой-то лощенный и прилизанный тип. Кто-то, вроде тетушки Друэллы, мог бы назвать его воспитанным приличным юношей из высшего света магической Британии, но меня эта высокомерная физиономия наводила на мысль о таких павлинах, вроде Малфоя. Хотя не один я считал этого типа неприятным. С заднего плана незнакомца пронзали легендарные убийственно-холодные взгляды моего отца. И едва ли не впервые я был с ним солидарен. Так как взгляд Мутного павлина, направленный на мою мать, веял какой-то тьмой. Так наверное и смотрит змея на свою будущую жертву. Холодный, оценивающий взгляд, хищная усмешка, что скорее напоминает оскал. Нет, определённо мне этот тип не нравится. Да и по натянутой улыбки моей матери видно, что его интерес ей не приятен. Вальбурга Блэк никогда не позволяла себе открыто проявлять отвращение и неприязнь к достойным людям, а маглов и маглорождённых она за людей никогда и не считала. Никогда.

Пропустив другие колдо с того приёма я увидел то, что заставило мою челюсть ближе познакомится с полом. Вальбурга Блэк, та самая чистокровная ведьма, чья ненависть к маглам стала её визитной карточкой, весело хихикала в объятиях своего троюродного брата и поедала сладкую сахарную вату в самом обычном магловском парке развлечений. Отложив альбом в сторону, я протер глаза и снова посмотрел на колдо. Кажется, я окончательно свихнулся, ведь другого объяснения тому, что позади улыбающихся родителей находилась знакомая конструкция Лондонского глаза, не находилось. Нет, никогда, даже под страхом смерти Вальбурга Блэк не смогла бы прокатиться на магловском аттракционе. Никогда.

Следом за этой шокирующей колдографией шло не менее удивительное. Совсем не так я представлял свадьбу двух Блэков. Старенькая церквушка, не менее старый священник. И двое брачующихся. Скромное белое платье, которое надела моя мать поражало своей обычностью. Ведь леди Блэк никогда не носила одежду дешевле десяти галлеон. Но необычнее всего этого, было отсутствие других членов семьи. Наверное, поэтому на лицах родителей было столько радости.Открывая последнюю страницу я думал, что готов ко всему, но… Ох! Слизней мне в печень! Да быть этого не может… Или…Последняя колдография, запечатлела образ моих родителей на диване в гостиной, но помимо этого на колдо были двое мальчишек. Тот что помладше удивленно хлопал глазами и беспрестанно ёрзал на коленях у отца, лишь крепкие руки Ориона удерживали Регулуса от падения. Я сидел на коленях у матери и махал в камеру рукой. На это моё действие родители только весело переглянулись и мама нежно поцеловала меня в щеку. Чтобы сама Вальбурга Блэк и проявила, хоть какую-то материнскую любовь ко мне, позору её плоти! Никогда.

В бешенстве я бросаю колдоальбом обратно в ящик и вылетаю из проклятой комнаты.

«Нет, не правда, этого не может быть»-вертится у меня в голове, когда я в очередной раз прикладываюсь к бутылки с огневиски. Невозможно, она не могла такой быть, не могла так измениться. Я уверен в этом, однако…Что-то в моей памяти воскресает образ девочки с удивительной улыбкой, которая держит на руках маленького брата и образ женщины, что также улыбается держа на руках своего сына...

Нет. Никогда не поверю. Никогда.

Она никогда не любила меня. Она презирала всех, кто не был Блэком. Вальбурга Блэк никого не любила. Никогда.

И симпатичная девочка с черными волосами, синими глазами и милыми ямочками на щеках, что смотрит так, будто замышляет шалость не может быть Вальбургой. Никогда не смогла бы. Никогда.