В реанимации лежит душа (гет)

В реанимации лежит душа...

Под капельницей из простых улыбок...

Излечиваясь неспеша

От яда пройденных ошибок.

Вечер. Легкий, едва заметный ветерок скользит по узким улочкам Лондона. Словно в окна, заглядывает в нахмуренные лица людей, высматривая в них что-то внутреннее, тайное, известное ему одному, и наслаждаясь своим знанием и могуществом. Он играет с опавшими листьями, рисует из них сказочные страны и города, сооружая горы, пересеченные тонкими ручейками грязной дождевой воды и просто раскидывает их в приятном беспорядке. Темная, едва различимая в темноте мостовая под ногами похрустывает от всего этого баловства, убегает от прохожих, путается у них под ногами, пряча свои тайны в густых, тягучих сумерках. А древние мрачные особняки свысока поглядывают, не одобряя, но смиряясь, как с чем-то неизбежным, словно взрослые на игры ребенка.

Эта картина кажется настолько совершенной, непоколебимой, естественной, что кажется, что другого просто не может быть, потому что любое изменение нарушит спокойную и размеренную гармонию жизни этого места.

Здесь живут только самые настоящие лондонцы, заслужившие свое право называться так несколькими поколениями, оставившими след в истории славного города и этой маленькой улочки. Они искренне любят это место, несмотря на его некоторую таинственность и странность.

Эта улица не знаменита, не многие знают, что она вообще существует в Лондоне. Но, как и любая улочка старого города, насчитывающая хотя бы пару веков, она имеет свою таинственную историю, порожденную временем и неисчерпаемой, людской фантазией. Жители верят, что где-то здесь стоит невидимый дом, под номером 12, которого никто не замечает. Это приют большой семьи волшебников, ушедшей от всего мира, чтобы наслаждаться покоем и друг другом. Некоторые даже клянутся, что слышали детский смех и разговоры…

Ветер не знает об этих сказочных историях, он вообще не очень интересуется воображаемой жизнью простых смертных, лишь иногда в нем просыпается неудержимая тяга к раскрытию непознанного мира людских душ. И тогда он незаметным странником заглядывает под опущенные капюшоны и зонтики, подсматривает в заманчиво мерцающие окна, снисходительно посмеиваясь в кучерявые бороды облаков…

Для него нет тайн. Он знает, что дом с номером 12 существует, и он каждый день обдувает его со всех сторон, проникая в щели и трещины. Вот он — огромный, величественный особняк, стоящий здесь с незапамятных времен. И если подойти ближе, то действительно можно услышать детский, переливчатый смех... Этих обитателей можно назвать большой, дружной семьей, хотя почти никто там не связан кровными узами.

* * *

Это был один из тех дней, когда больше всего на свете хочется сбежать от проблем, спрятаться куда-нибудь под кровать, накрыться тяжелым теплым одеялом и, сжавшись в комок, просто ожидать, когда стрелка часов обернется наконец-то по кругу и прогонит злосчастные сутки прочь.

— Ааа, ненавижу!

Гарри поднял голову от очередного нудного письма из Министерства и, вздохнув, поспешил спуститься вниз, где располагалась большая гостиная, переделанная в игровую. Комната всем своим видом подтверждала свое грозное наименование. Здесь повсюду валялись разнообразные игрушки всех цветов и форм. По углам стояли причудливые кресла, сделанные в виде кубиков и сказочных животных. На мягком, ковровом полу то тут, то там виднелись следы от краски, пластилина, конфет.

А еще здесь были дети… мальчики и девочки разных возрастов, внешности, национальности. Старшие обучали младших, передавая им свой небольшой, но все же опыт. Все чем-то занимались: клеили, лепили, читали, рисовали.

Гарри окинул гордым взглядом игровую комнату, выискивая источник взволновавшего его шума. Возле тихо потрескивающего камина он заметил Майю — худенькую девочку лет пяти, с копной светлых, непокорных кудряшек и огромными серебристо-серыми глазами. Ее платье было перепачкано красками, а сама она прижимала тонкие пальчики к щекам, по которым текли неровные струйки слез. Над ней склонилась невысокая, коротко-стриженная девушка, одетая в мантию Хогвартса Гарри поспешил к ним…

— Я не хочу! — всхлипывала малышка. — Он меня ненавидит.

Старшая ласково поглаживала девочку по голове, потеряно осматриваясь по сторонам. Встретившись глазами с Гарри она облегченно вздохнула.

— Папа! Майя опять подралась с Ригелем и не хочет говорить из-за чего.

— Спасибо, Фэо.

Гарри жестом предложил старшей девушке оставить их наедине и опустился на колени перед ребенком, все еще прижимающим ладони к раскрасневшимся щечкам. Ригель и Майя появились здесь совсем недавно, всего пару месяцев назад, и еще не успели освоиться. Их родители были зверски убиты последователями какого-то темного культа, а других родственников не нашлось, и Гарри взял их к себе. Дети были сложными и трудно находили общий язык с остальными ребятами. Это было бы еще ничего, но они и между собой постоянно ссорились, и Поттер не помнил дня, когда ему не приходилось разнимать разругавшихся детей. Причем чаще всего ссору начинала младшая Майя.

Он осторожно взял маленькие пальчики и отодвинул их в сторону, стараясь заглянуть девочки в глаза.

— Майя, — позвал он, стараясь вложить в свой голос как можно больше тепла и нежности, которых так не хватало ребенку.

Девочка, всхлипнув, опустила руки и затравлено посмотрела на него, словно прикидывая, как он сможет ее обидеть. Гарри в ответ улыбнулся.

— Что произошло у вас с Ригелем на этот раз? — строго спросил он, нахмурив брови.

Майя опустила глаза и гордо тряхнула кудряшками.

— Я его ненавижу, — уверено заявила она. — Лучше бы он умер.

Гарри почувствовал, как болезненно сжалось его сердце от такого яркого, неприятного слова, вызывающего тысячу разнообразных оттенков эмоций и чувств. Оно заставляло мысли суетливо разбегаться, а душу резко сжиматься в предчувствии боли и несчастья.

— Умер? — повторил он, пробуя слово на вкус, словно терпкий, неприятный напиток. Оно приносило с собой горечь…

Майя неожиданно внимательно посмотрела в его глаза, стараясь прочитать внутри их что-то крайне важное.

— Ты говоришь страшные вещи, — прошептал Гарри.

Ребенок не опустил глаз, не покраснел от стыда, девочка серьезно смотрела на него, и от этого становилось страшно.

— Зачем он мне нужен, если он все время говорит гадости?

Гарри присел на пол, чтобы оказаться на уровне с ребенком.

— А разве тебе не будет его жалко? — спросил он, стараясь достучаться до маленького сердечка, — он же твой брат — единственный родной человек на земле.

Майя поджала губы, и ее глаза снова наполнились слезами.

— Я предпочла бы, чтобы в живых осталась мама, — всхлипнула она, снова стараясь спрятаться от него за ладошками.

Гарри быстро перехватил их и развел в стороны, не разрывая зрительного контакта.

— Но ведь Ригель не виноват, что он выжил, — напомнил он.

Майя неожиданно разрыдалась и бросилась к нему.

— Виноват… виноват… виноват…

Поттер нежно поглаживал теплую спинку, гадая, что он сделал не так. Никто не знал, как погибли родители этих детей. Скорее всего, ответ на странное поведение ребенка скрывался именно там, но он не хотел сейчас давить на малышку и делать ей больно.

Внезапно девочка отстранилась, а потом просто развернулась и отошла, быстро скрывшись за дверью спальни. А мужчина еще долго стоял на коленях, глядя на потрескивающие поленья в камине, вспоминая темные стороны своей странной жизни.

К нему неслышно приблизилась невысокая, черноволосая девушка и легко положила руку на плечо, привлекая к себе внимание. Гарри приветливо улыбнулся ей, оборачиваясь.

— Мне надо уйти, Черити, — сказал он, поднимаясь с колен и пожимая тонкую ладонь на своем плече.

Девушка кивнула, ни о чем не спрашивая и принимая любое его решение.

— Последи, пожалуйста, за Майей и Ригелем, — попросил он.

— Конечно, папа…

От теплого обращения по телу прошла легкая, приятная волна нежности. Гарри поцеловал Черити в щеку и, натянув на себя черный, легкий плащ, неспешно вышел из дома, кивнув детям бросившимся провожать его.

— Я скоро вернусь…

Дверь закрылась с легким щелчком, отрезав его от теплого, милого дома, за стенами которого можно было спрятаться от всего света и ни о чем не думать, кроме маленьких, подвижных комочков, наполняющих старое строение жизнью.

Улица встретила Гарри сырым, промозглым туманом, просачивающимся в самое сердце. Ветер пронизывал насквозь. Находя самые незаметные и невидимые глазу щели в одежде, он проникал сквозь них и прикасался к коже, заставляя ежиться и подрагивать от неприятных ощущений.

Поттер поднял воротник и ловко сбежал со ступенек дома, направляясь по хорошо знакомому маршруту к небольшой аптеке, находившейся в нескольких кварталах отсюда. Дома привычно давили, возвышаясь по обе стороны улицы, освещенной лишь неярким светом редких фонарей. Дождь быстро пробрался сквозь ткань плаща. Мужчина чувствовал, как редкие капли скользят по коже, холодят ее, создавая целый рой мурашек. Он не обращал на них внимания, увязнув в своих мыслях.

В аптеке он управился быстро. Старый маг Марчбенкс, видевший ребенком еще Дамблдора, приветливо улыбнулся ему.

— Вы плохо выглядите, мистер Поттер, — сочувственно сообщил он.

Гарри недовольно посмотрел на свое отражение в витрине. Вид у него был и, правда, не самый цветущий. Но он давно перестал обращать на него внимание, сосредоточившись на более важных вещах в жизни.

— Все в порядке, — уверил он продавца.

Тот недоверчиво покачал головой.

— Тяжело ведь, с таким количеством деток-то?.. — поинтересовался он. — Помощница вам нужна хорошая…

Гарри раздраженно тряхнул головой.

— Я просто немного устал.

Нахмурившись, он поторопился распрощаться. Тихий голос продавца догнал его у самой двери.

— Вы бы сходили куда-нибудь, развеялись, а то отдыхать разучились, наверное…

Поттер спешно выскочил из аптеки, словно за ним гнались. Улица приветствовала нового посетителя непрекращающимся моросящим дождем и серой дымкой тумана. Вздрогнув от холода, мужчина поспешил натянуть воротник и неожиданно для себя свернул на боковую улицу.

* * *

Панси свернулась на грязной, мокрой картонке, валявшейся возле одинокого кафе на одной из тех безымянных улочек Лондона, про которые говорят, что приличные люди здесь не бывают. Идти никуда не хотелось, двигаться тоже — тело словно приросло к земле, сопротивляясь любым попыткам жить дальше. Было холодно. Она уже чувствовала, как начинают неметь ноги и руки, покрытые уродливой вязью шрамов, синяков и струпьев, доставшихся ей от жизни на улице.

Очень хотелось плакать, но Панси давно разучилась это делать. Наверное, тогда же, когда поняла, что никто не придет и не поможет. Потому что никому просто нет до нее дела. Ведь все, кому была небезразлична ее судьба, давно были мертвы или гнили в Азкабане. А она осталась здесь. И от этого становилось больно, словно они ее предали.

Голова кружилась от голода и лихорадки, но женщина давно привыкла не обращать на это внимания, сроднившись со своей судьбой. Зачем пытаться изменить то, что уже въелось в само существо, подобно ржавчине, и не отпустит никогда.

Пятнадцать лет назад Панси была цветущей, богатой невестой с головокружительными возможностями в будущем. Ее лелеяли и любили, она до сих пор помнила легкую горчинку шоколада, который мама всегда приносила с утра перед завтраком. У нее было все… А потом пришел Поттер и уничтожил ее маленькую счастливую жизнь.

Только все это было давно. Отчаяние и жажда мести, душившие ее с самого начала прошли, уступив место другому страшному и безжалостному чувству, не помогающему жить и выживать — смирению. Ей не хотелось больше бороться за свою никому не нужную жизнь, она сдалась. Сейчас было почти хорошо: не мешались ни мысли, ни воспоминания, ни тем более чувства. Их заморозил жестокий холод. Может быть, сегодня повезет, и она замерзнет до смерти? Панси слышала, что так умирают, и это совсем не больно. А если очень-очень повезет, то можно заснуть на несколько веков, а проснуться в новой стране, где для нее будет место. Только Панси давно поняла, что она и везение — вещи несовместимые.

* * *

Гарри брел по полупустым улочкам Лондона, не замечая ни времени, ни места, ни провожающих удивленных взглядов. Он думал о маленькой Майе и ее шансах на нормальную жизнь, об остальных своих воспитанниках, о себе и своей судьбе.

Поттер сначала даже не заметил, что споткнулся об чье-то тело, свернувшееся прямо на земле на потрепанной, грязной картонке. Мужчина поспешил наклониться, чтобы спросить, не поранил ли он человека. Увиденное напугало его, и он потрясенно отшатнулся, отскочив на другой конец улицы.

В грязной, ободранной нищенке еще можно было узнать его гордую одноклассницу — Панси Паркинсон. Шок, испуг, презрение, непонимание разом всколыхнулись в его душе, словно осенние листья, подхваченные ветром. Гарри усилием воли подавил их, вернув спокойствие и сосредоточенность.

— Паркинсон, — осторожно позвал он.

Она не шевельнулась, не подала вида, что заметила его. В ее темных глазах, казалось, застыла сама безнадежность. Ему показалось даже, что она умерла, настолько бледны были впалые щеки. Гарри неловко потряс ее за плечо, стараясь привести в сознание.

Панси с трудом подняла руку и попыталась оттолкнуть его от себя.

— Уйди, Поттер, — жалобно попросила она, — убери от меня свои грязные руки, не видишь, я отдыхаю...

Руки сами отпустили тонкое плечо. Злость и раздражение затуманили голову, рождая жестокие мысли. Но мужчина только с отвращением сплюнул возле распростертого тела, отворачиваясь прочь.

— Да что я с тобой связываюсь!? Хочешь подохнуть? Дохни!

Он не успел отойти даже до конца улицы. Его словно развернуло в обратную сторону. Панси все еще лежала там. Капли дождя стекали по тонкому материалу то ли плаща, то ли платья, ветер игрался с растрепанными черными волосами. Гарри почувствовал, как сердце сделало несколько тревожных ударов и замерло в понимании чего-то нехорошего и неправильного.

Он не запомнил, как бросился к Паркинсон, как подхватил ее тонкое тело, как нес ее через весь город на руках, прижав к себе и думая только о том, чтобы успеть, удержать, не дать соскользнуть… Как ворвался в дом, перепугав сонных Черити и Фесила, спящих на диване возле камина. Как кричал им приготовить комнату и вызвать Гермиону. Он запомнил только пугающий взгляд черных глаз с непередаваемым ощущением тоски в глубине.

Гарри очнулся только через несколько часов, в своем кабинете, с бокалом виски в руке. Просто мир на мгновение замер, прекратив свой бешеный бег, давая ему возможность опомниться и оглядеться. Он некоторое время вглядывался в смоляное небо за окном, а потом медленно побрел к детям, сгорбившись, как столетний старик.