Новый мир для избранных (джен)

Иногда тихим шелестом прибоя на меня накатывают воспоминания из далёкого детства. Я стараюсь отделаться от них, но, словно жертва кораблекрушения, я едва могу пошевелить даже пальцем, прикованная к жёсткой реальности, мелкими песчинками забивающейся в глаза и нос. Я вынуждена смотреть, как волны неумолимо подкрадываются, стремясь захватить меня целиком, утащить слабое, несопротивляющееся тело в океан печали и сожалений. До того, как меня унесёт от берегов привычной, почти спокойной жизни, кто-то всегда успевает поймать меня. Одна из причин, пожалуй, самая веская, — почему я почти никогда не бываю одна. Признаться, я и не представляю для себя иной жизни.

В те далёкие дни беспечного детства я тоже редко оставалась одна. Сколько себя помню, нас было трое. Я всегда была связующим звеном, посредником между представителями двух разных поколений. Я не ощущала этой разницы ни тогда, ни тем более теперь: всего на пару лет младше старшей сестры, на пару лет старше младшей. Меня это всегда немного забавляло. С возрастом границы между восприятием размывались всё сильнее, и, казалось, их понимание друг друга должно было стать чем-то органичным, но оно так и не было достигнуто в полной мере. Я была буфером, я была клеем. Я жила в двух таких похожих и при этом на удивление отличающихся мирах. Ни один из них не был моим, но в каждом для меня было место. Не сказать, что меня это не устраивало. Напротив, я считала свою роль неимоверно важной и находила массу преимуществ в своём положении.

Наше детство продлилось непозволительно долго и закончилось лишь тогда, когда младшая из нас неуверенным шагом угловатого новорожденного оленёнка вступила в пору своего отрочества. Как бы я ни пыталась отогнать воспоминания о том лете, порой я ловлю себя на мысли, что будь я тогда чуть внимательней, прояви я чуть больше понимания, всё сложилось бы иначе. Но тогда все изменения в характере младшей сестры мне казались совершенно естественным этапом взросления. Было так легко убедить себя в этом. Её замкнутость не стала чем-то новым, а уменьшившийся уровень пассивной агрессии, который в последнее время просто зашкаливал, и вовсе можно было считать добрым знаком. Казалось, она просто старается соответствовать, как и любой подросток, рано или поздно стремится стать совсем взрослым. Вот только люди не меняются так внезапно. Если только обстоятельства их не вынуждают стремительно адаптироваться. Но, как уже говорилось ранее, все эти перемены неуловимо пролетели мимо меня, обрушив новую действительность неподъёмным грузом откуда-то сверху, не позволив даже осознать происходящее.

Не могу точно вспомнить, в какой момент я заподозрила неладное, но в мельчайших деталях могу воспроизвести в памяти ту бурю эмоций, охватившую меня, едва я увидела под маской одного из самых близких мне людей кого-то абсолютно чужого. Чужого не только мне, но всему окружающему миру. Этот шквал, сбивающий с ног, и неспособность произнести хоть слово, когда в глазах вредного язвительного подростка отразились совсем не свойственные этому возрасту и характеру мысли. Я раньше не видела таких глаз даже в самых кровавых триллерах. Ни один, даже самый лучший актёр так не сыграет. Просто не сможет так вжиться в столь противоестественную самой идее человечности роль. Но, несмотря на это, я сразу узнала этот взгляд. Наверное, так смотрят учёные на мечущихся лабораторных мышей, выбирая ту, которой не посчастливится обнажить свой крохотный мозг во благо науки.

Во всяком случае, я чувствовала себя одной из этих беззащитных белых мышек в тесной клетке с прозрачными стенками, через которые на меня взирают ледяные глаза. Без жалости, без капли эмоций. Без привязанности. Время будто остановилось вокруг нас, но я знала, что моё собственное время стремительно утекает сквозь пальцы. Напряжение во мне нарастало, и когда я уже была готова метнуться в поисках спасения в свою комнату, подобно той самой мыши, раздался голос матери, и наваждение рассеялось. Я, быть может, и выбросила бы тот случай из головы, сославшись на разыгравшееся воображение, слабое освещение, исходившее от настенной лампы в почему-то слишком тёмной прихожей, новый, непривычный образ сестры. Я бы нашла ещё много оправданий тем леденящим душу ощущениям, если бы только этого никогда не повторилось.

Но, к сожалению, на то, чтобы обмануть себя, мне попросту не дали времени. Тем же вечером я была вынуждена вновь лицезреть постороннего за традиционным у нас в выходные и праздничные дни семейным обедом. Флегматично катая вилкой горошек в своей тарелке, «учёный» лениво выбирал мышку из числа сидящих за столом родных мне людей. Чего мне стоило тогда усидеть на месте, притворяясь беззаботной, непринуждённо и с аппетитом уплетая жареную, хрустящую куриную кожицу, которая то и дело норовила застрять в горле — одному Богу известно. Остальные же будто не замечали чужака за столом. Общались, как обычно, перекидывались шутками, незначительными событиями и глобальными новостями. Я даже упрекнула себя во взявшейся из ниоткуда паранойе. И именно этот момент выбрала причина моих тревог, чтобы понимающе улыбнуться мне.

Грохот упавшего стула донёсся до моего слуха, когда я уже влетела в ванную комнату. Заперев себя в глянцево-белом керамическом мешке, я прижалась к дальней стене, не выпуская дверь из поля зрения. И лишь когда меня окликнули, я очухалась, включила воду для вида и промямлила что-то про ресницу в глазу. Долго отсиживаться в ванной я не могла. Но и заставить себя выйти тоже было выше моих сил. Даже самой себе я никак не могла объяснить собственную неадекватную реакцию. Может, и правда у меня разыгралась паранойя, шизофрения или что похуже? Хотя, что может быть хуже сумасшествия? «Действительность», — тут же ответила сама себе. Пугающая до дрожи в руках жуткая действительность вполне может потягаться за лидерство со всеми потенциально возможными расстройствами личности вместе взятыми. И, к сожалению, от неё на самом деле нельзя сбежать ни в мир фантазий, ни в медикаментозный бред. Эта действительность носит маску моей сестры, свободно ходит по дому, оставаясь неузнанной. И до зубного скрежета знакомым голосом одним удушливым вечером интересуется, всё ли у меня в порядке.

Мне так хотелось вскочить с противно прилипшего к бёдрам шелковистого покрывала, обрушиться обвинениями на виновницу всех моих переживаний последних дней. Да просто прорычать: «Нет! У меня не всё в порядке!» Но, едва поймав взгляд, такой привычный, такой обеспокоенный, я растеряла всю решимость. Наверное, тогда мне стоило рассказать или хоть намекнуть на причины моего плачевного состояния. Поделиться наболевшим. Но я попросту не представляла, как заговорить о подобном. С чего начать? Каким образом объяснить? И я пошла по лёгкому пути. Сослалась на изматывающую жару. Я видела в её глазах недоверие, когда она, расстроенная и вновь привычно угрюмая, поднималась с моей кровати. Я ощущала её напряжение, когда она одеревеневшей походкой покидала мою комнату. «Её комната за стеной. Всего в паре шагов», — успокаивала я себя. И уже тогда осознавала в полной мере, что теперь, при всём желании одна я эти шаги не осилю. А стена... Теперь она была не просто элементом планировки.

После того злополучного недоразговора я окончательно потеряла сон. Будто мало мне было нелепых подозрений. Теперь не отпускало и чувство вины. Возможно, оно и подтолкнуло меня к одному из самых ребяческих поступков в моей жизни. Поначалу слежка не приносила никаких результатов, и с каждым днём я чувствовала себя всё глупее. Ну, перестала она одеваться, как пацан? Так ведь ей уже давно перевалило за шестнадцать. Начала выбираться из дома втихаря? Так ведь и мы не без этого греха. Сами же пытались таскать её с собой на студенческие вечеринки. Вот только раньше она всегда наотрез отказывалась, злобно при этом огрызаясь. Отдавала предпочтение своей ещё более замкнутой, странной, помешанной на насекомых подруге детства. Но никак не шумным компаниям, к которым мы честно пытались её приобщить из лучших побуждений. Теперь же она будто пыталась наверстать упущенное или нарочно искала проблем.

И ведь время для поиска приключений было выбрано крайне неудачно. Либо у некоторых людей окончательно расплавились мозги от аномальной жары, либо я чаще стала интересоваться новостями. В любом случае, количество пропавших без вести и даже погибших от неестественных причин вряд ли можно было списать на летнее обострение. Даже наши либерально настроенные родители стали регулярно намекать на свою осведомлённость в вопросах нашей активной социальной жизни. Они, очевидно, догадывались о наших ночных вылазках, хоть и не говорили прямо. И, почти не повторяясь в выборе слов, исподволь увещевали полагаться на здравомыслие и инстинкт самосохранения. Которые, как они надеялись, не позволят их достаточно взрослым и благоразумным дочерям пойти на поводу у бурлящей в венах молодой крови и влипнуть в неприятности. Если бы они знали, что мы вот уже пару месяцев проводим почти всё свободное время врозь, сомневаюсь, что они отнеслись бы к своим подозрениям настолько легкомысленно.

Наши родители и не подозревали, что у каждой из их ответственных, порядочных дочерей тем непривычно жарким летом появилось своё собственное увлечение, которым ни одна делиться не стала бы ни с ними, ни даже друг с другом. И как бы я хотела, чтобы для нас всех эти увлечения вылились в сахарно-розовое романтическое приключение! Но, к несчастью, усыпанные блёстками радужные единороги плясали только вокруг загадочно улыбающейся старшей сестры. Какие именно кони сопровождают младшую, думать не хотелось. Но вопреки желанию, воображение рисовало их точное количество. И оно мне не нравилось вовсе не из-за суеверий улыбчивого владельца облюбованной мной азиатской кондитерской, чьё лицо теперь тоже стало напоминать бесстрастную маску. Нет, у меня были собственные, довольно детальные ассоциации, связанные с этим образом.

Порой мне казалось, эти кони не просто следуют по пятам за моей сестрой. Она их ведёт за собой. Я видела, как некогда тихая и зажатая девочка сеет вокруг себя хаос, за считанные минуты провоцируя драки на ровном месте. Настолько жестокие, настолько безобразные, что было невозможно признать людей в кровожадных животных, рвущих друг друга в свирепой ярости. Сама же виновница конфликта всегда молчаливым наблюдателем стояла в центре громкого неуправляемого безумия с тенью удовлетворения на совершенно незнакомом мне лице. Я видела, как машины скорой помощи увозят компанию глупых девиц, которые с детства не упускали случая поупражняться в злой иронии над той, что теперь, нежно улыбаясь, провожала взглядом удаляющиеся синие мигалки. И я видела то, что в итоге заставило меня отстраниться и от сестры, и от привычной жизни, даже сменить университет, только чтобы убраться как можно дальше от новой реальности, в которую я так и не смогла до конца поверить.

Когда из прихожей донёсся едва различимый звон ключей, я ещё не спала. На часах было всего без пяти двенадцать. Я тут же вскочила и уже привычными быстрыми движениями, натянув тёмный удобный комплект одежды, который сложила в верхний ящик комода как раз на такой случай, метнулась к двери. Попутно убедилась, что все остальные крепко спят. Если сестра и знала, что я следую за ней, то она ничем своей осведомлённости не выдала. На этот раз мы шли довольно долго, но никаким транспортом она пользоваться не стала. Когда же вечерняя прогулка, по моему мнению, уже слишком затянулась, я начала догадываться, куда пролегает наш путь. И, несмотря на довольно тёплую толстовку, почувствовала холодок пробежавшей по коже стадом микроскопических, быстрых, но тяжёловесных гиппопотамов. Нервно натянув капюшон в стремлении спрятаться в нём целиком, я опустила голову. Я старалась не выпускать из виду силуэт уверенной, в отличие от меня, девушки и не отставать .

Она точно знала, куда идёт, и явно не ощущала никакого дискомфорта от этих мрачных улиц с не менее мрачной репутацией. За всеми переживаниями я и не заметила, как высотные здания стали встречаться всё реже, и вместо них выстроились ветхие, даже с виду заселённые отребьем всех мастей малоэтажки. На первый взгляд могло показаться, что эти улицы пусты. Лишь мусор под ногами и весьма неприятный смрад от бытовых отходов говорили, что в этом проржавевшем до основания котле бурлит жизнь. Однако стоило прислушаться к обманчивой тишине, и от льющихся отовсюду не самых нежных для слуха звуков уже невозможно было абстрагироваться. Редкие прохожие напоминали облезлых грязных уличных крыс. Голодными, блестящими в полутьме глазами они выискивали пропитание. Нет нужды уточнять, как сильно мне хотелось схватить сестру и бежать со всех ног домой, чтобы волей случая не стать их добычей. Но я, переборов страхи и сомнения, лишь сильнее надвинула капюшон на лицо, где-то на периферии сознания порадовавшись наличию в собственном гардеробе этой бесформенной, ничем не примечательной одежды.

Увидев, как сестра, резко свернув в сторону, спускается в какое-то подвальное помещение, я на мгновение даже почувствовала облегчение. Наконец можно убраться с улиц. Но на смену мимолётной радости тут же пришли сомнения, а за ними и паника. Здание выглядело как заброшенный завод. Никаких вывесок, указателей, а окна чёрными провалами совсем не тонко намекали, что гостей здесь не ждут. Не давая себе ни секунды на раздумья, я ринулась следом. Оказавшись в кромешной тьме, от неожиданности растерялась, едва за спиной захлопнулась тяжёлая железная дверь. Стоило глазам привыкнуть, они смогли уловить едва различимые очертания довольно узкого коридора, уходящего куда-то вдаль. Выбор у меня был невелик, и, честно говоря, от одной мысли, что мне придётся идти домой в полном одиночестве, становилось дурно. Так что, вопреки всем тревогам, кажется, окончательно захватившим сознание, я двинулась вперёд.

Казавшийся бесконечным коридор на деле был не таким уж и длинным. Уже через пару десятков шагов я стояла у ещё одной двери, не решаясь её открыть. Тут не было людей-крыс, которые могут наброситься в любой момент на растерявшуюся жертву. Здесь была только темнота, в которой сомнения и страхи беззастенчиво множились, явно чувствуя себя уютно. На своём месте. Поддаться им в таких благоприятных для этого условиях было бы так легко. Никто бы не заметил. Можно ведь просто остаться в этом узком помещении, дождаться возвращения сестры. Отшутиться как-нибудь и преодолеть путь домой вдвоём. Ухмыляясь, как обычно, её злобным взглядам исподлобья, безобидно иронизируя по поводу её новой таинственной жизнью. Эти мысли были очень соблазнительны. А ещё они были всего лишь фантазией. Неизвестно, разделяет ли сестра мои скромные планы. Не было гарантий, что у помещения за дверью нет запасного выхода. Как не было уверенности в том, во что выльется моё ожидание. Кто угодно мог выйти через дверь передо мной. Кто угодно мог войти в дверь за моей спиной. Я вновь оказалась между двумя мирами. И они оба были враждебны. Так что на этот раз мне предстояло выбрать один из них. В противном случае выбор сделают за меня. И вряд ли он мне понравится.

Нервно оглянувшись, я всё-таки потянула за холодящую пальцы ручку и тут же была оглушена какофонией звуков. Приоткрыв дверь шире, я была вынуждена тут же зажмуриться от множества ослепляющих танцующих огней. В подобных заведениях мне бывать не доводилось, хотя я и слышала об эксклюзивных мероприятиях и частных вечеринках в закрытых клубах. Почему-то я была уверена, что для того, чтобы попасть в подобное заведение, необходимо обзавестись личным приглашением, разузнать кодовое слово, заполучить нужные знакомства. Мне бы и в голову не пришло, что можно просто спуститься в какой-то ничем не примечательный подвал на окраине города и беспрепятственно ввалиться в самый центр разгульной вакханалии. Даже не оплатив вход. Но, похоже, об этом месте не знала только я. В вибрирующем от тяжёлых басов и светомузыки помещении было не протолкнуться.

Я и не заметила, как почти сразу меня охватило царившее в этой живой массе возбуждение. Которому неожиданно вторило какое-то неуместное в данной ситуации умиротворением. Всего несколько минут, и я, уже позабыв, как и зачем здесь оказалась, позволяю ритму управлять собственным телом. Все страхи куда-то улетучились, растворились под натиском общей сокрушительной энергии сотен, может тысяч человек, движущихся в первобытном танце. Когда нервное напряжение окончательно отпустило, я уже не смогла бы ответить, как давно я здесь. Всё ещё ночь или уже утро? Новый день? Вечер? Не помня себя, я наслаждалась пронизывающей от самого сердца и до кончиков волос вибрацией, когда краем глаза случайно уловила знакомый профиль. Ещё плохо соображая, я двинулась, прорезая толпу, словно ледокол, к своей цели. По мере приближения приметила и сальный взгляд её собеседника, и руку стоящего позади неё здоровяка на её талии. Я ускорила шаг. Чем быстрее сокращалась дистанция, тем ярче разгорался пожар внутри. От царившего мгновение назад веселья не осталось и следа.

Пробиться через такое количество людей становилось всё сложней. Мой голос утопал в раздражающем теперь шуме. Я была вынуждена беспомощно наблюдать, как мою младшую сестру уводят к выходу какие-то отморозки, так и оставаясь ею незамеченной. Когда же я смогла, наконец, выбраться из толпы, то сразу перешла на бег. Долго бежать мне не пришлось. Уже через пару зданий я увидела искомое в компании сразу четверых незнакомцев. Мой слух прорезал мужской гогот, когда компания уже пробралась через дыру в сетке, отгораживающей автосвалку. Я вновь побежала. Наверное, увиденное заставило меня остановиться, а я и не заметила. Представляла ли я, как буду отбивать сестру от группы настроенных на весёлое времяпрепровождение довольно крупных лосей? Конечно, нет. Я вообще в тот момент была не способна думать. Поэтому, прошмыгнув в дыру в заборе и миновав две, может три горы металлолома, я буквально налетела на пьяную компанию.

Хотя пьяны были не все. Лицо моей сестры было спокойно и собрано. Я тут же вспомнила, почему вообще этой затянувшейся ночью не сплю в своей уютной постельке, в мягких объятьях большого белого зайца. Вновь пробежав взглядом по физиономиям гнусных типов, я обратила внимание на то, чего не заметила в начале: они просто стояли, опустив руки по швам, как тряпичные куклы с болтающимися конечностями, а в глазах абсолютная безмятежная пустота. Они уже не казались мне пьяными. Да они ими и не были. Каких-то минут десять назад, там, у бара, они вполне осознанно себя вели. Будто в трансе, они висели на невидимых верёвочках, торчащих откуда-то из затылка, лишь символично касаясь ногами земли. В замешательстве я хотела найти опору в сестре, но её нигде не было. Там, где должна была находиться она, стоял тот самый незнакомец, что никак не хотел покидать мои мысли вот уже целую вечность.

Я чувствовала всем своим существом, что должна что-то сделать, но никак не могла понять, что именно. И голос, подобный шелесту осенней листвы, тихий и успокаивающий, приказал мне: «Возвращайся домой». В тот же миг моё тело само развернулось и устремилось по заданному курсу. Голова же по-прежнему отказывалась соображать. Я не видела ни жутких улиц, ни подозрительных прохожих, не чувствовала щелчков проворачиваемого в замке ключа, не ощущала тяжести одеяла. Я просто в какой-то момент закрыла глаза, чтобы открыть их вновь, уже утром. Мысли комкались, как фольга. И когда я старательно их выпрямляла, на них оставались изломы и вмятины, которые, я знала, уже ничем нельзя будет разгладить.

В тот день, сидя со своей семьёй за обеденным столом, я могла только слушать, особенно не вникая в суть разговора. Говорить же сил и желания попросту не было. Я почти упустила из виду новости, которые весьма бурно обсуждались родителями и старшей сестрой. «Этим утром оператор пункта утилизации транспортных средств, едва приступив к своим ежедневным обязанностям, обнаружил поистине ужасающую находку под гидравлическим прессом». Дальше читать не было необходимости. Я знала, что именно, вернее, кого нашёл работник свалки этим неуместно солнечным утром. Как, пожалуй, не стали сюрпризом и неожиданно раскрывшиеся всё в той же статье факты нелицеприятного прошлого этих мясных брикетов, совсем недавно бывших людьми. Даже если не брать в расчёт их очевидные намерения прошлой ночи, мне подумалось, что всё в их внешности просто кричало о том, чем они промышляют. К моей искренней, хоть и приправленной злобой, радости, задуманное они осуществить не смогли. Милая овечка оказалась волком, а обнаглевшие от безнаказанности бараны сами пошли на закланье.

«Туда им и дорога». За столом воцарилось молчание. Не доставало только стрекота сверчка для полноты картины. Но тишина очень быстро была нарушена гневными репликами со всех сторон. Мне же показалось, что сестра озвучила мои собственные мысли, так что в отличие от остальных, от меня не исходило такого праведного негодования и обвинений в жестокосердии в адрес вредного подростка. Я просто хотела верить, что на моих близких и меня саму не падёт выбор безжалостного создания в теле моей сестры. Которая, я надеялась, просто спит где-то в глубинах подсознания. И словно отвечая на мой немой вопрос, создание прошелестело: «Чем меньше таких, как они, тем чище будет эта планета. В конце концов, должны остаться только достойные».