Последний из Рода (джен)

Просто прекрасно, мать его этак!

Он с раздражением отодвинул отцовский дневник на край стола и принялся расхаживать по комнате, словно тигр в клетке. Длинные костистые руки яростно сжимались, прерывистое дыхание вырывалось из груди каким-то диким рычанием, а от нарочито мощных шагов сотрясалась вся старая хибара. Дом, милый дом. Родной… и ненавидимый.

Все умерли. Все. Он — последний.

Остановившись перед неимоверно грязным треснутым зеркалом, он скептически оглядел данный предмет. Да, там уже и не видать ничего, кроме как какой-то смутной тёмной фигуры. Непорядок. Вручную тут уже ничего не ототрёшь. Да и не маггл он, чтобы руками работать. Волшебная палочка сама ткнулась ему в мозолистую ладонь.

— Тергео! Репаро! — хриплое рычание невольно заставило его самого поморщиться. Всё-таки раньше голос был более… человеческим, но за три года воя, яростных воплей и стонов, он изменился практически до неузнаваемости.

Теперь зеркало сияло первозданной чистотой, и ничего не напоминало о бывших ранее повреждениях. Ну, разве что, кроме всей остальной обстановки комнаты, прекрасно в нём отражавшейся и, собственно, приведшего его в порядок волшебника.

Из зеркала смотрел тот ещё тип. Он был сложен довольно странно. Очень широкие плечи и длинные руки вкупе с высоким ростом, делали мужчину похожим на обезьяну. Заросший неопрятной бородой до самых глаз, с густыми жёсткими волосами, такими грязными, что не было никакой возможности определить их цвет, ниспадавшими до плеч. Во рту не хватало нескольких зубов. Маленькие тёмные глазки косили в разные стороны. Вместо нормальной одежды — нелепые неописуемые лохмотья. Это должно было казаться смешным, но смешным он не выглядел, выглядел страшным.

— Красавец, а? — издевательски заметил волшебник, критически обозрев свою внешность. — Самое место тебе было в Азкабане, да Морфин? Потомок самого Салазара Слизерина — и до чего докатился… Змееуст и малефик — нищий, едва ли не бродяга…

До Азкабана Морфин ни о чём таком даже не задумался бы. Нечем было бы. Да уж, чего притворяться перед самим собой — он был тем ещё придурком. Не сказать, что туповатым — но дикарём однозначно. Отчасти этому поспособствовал затворнический образ жизни семейства и «воспитание» Марволо Гонта — отчасти — близкородственные браки и общее вырождение.

Ну, а после той истории… и начал задумываться. Кроме как думать и орать в Азкабане-то и делать было нечего. Стыдно признаться, но у магглов с тюрьмами, оказывается, более продуктивно. Тамошние каторжники не просто сидят за решёткой и прожирают казённые харчи, а ещё и работают там, где им укажут, за сущие гроши! А то ещё на них опыты разные ставят, с непредсказуемым эффектом.

Морфин недовольно поморщился и поскрёб подбородок. Да уж, такого он не ожидал.

В Азкабане заключённые лишены практически любого сношения со всем остальным миром. Так, изредка, можно было разжиться газетой… одной на весь блок, и то, если у надзирателя в тот день будет хорошее настроение. Сначала Гонту было откровенно плевать на это, а за последний год ему досталось всего два потрёпанных экземпляра «Ежедневного Пророка» — за конец февраля и первую декаду апреля. И то — оба номера волшебник получил только в мае, буквально за несколько дней до освобождения, и мстительно утащил их с собой на волю.

Вот только в газете ни слова не было о том, что старый Марволо Гонт отдал концы ещё в прошлом году и теперь зарыт на кладбище Литл Хэнглтона словно последний бродяга-маггл. Ну, честно говоря, сколько себя помнил Морфин (и как он уже потом переосмыслил), мало что отличало некогда благородную и уважаемую семью Гонтов от тех самых бродяг, кроме того, что они были древним магическим родом. Разве что крыша над головой.

А теперь только она у Морфина и осталась. Папаша помер за год до освобождения сына — хорошо хоть магглоотталкивающие чары на доме подновить успел, что они до его возвращения продержались. А то бы спалили их старую хижину к Мордредовой матери — и козлы-Реддлы не преминули бы присвоить себе их участок в отсутствие законных хозяев. Уж он-то не забыл, как их сынуля называл Марволо старым бездельником, а его самого — ненормальным. Что ж, тогда чёртов маггл был не столь уж далёк от истины. Но всё равно, ему следовало держать свой поганый язык за зубами!

Морфин сплюнул сквозь зубы. Всё равно грязнее в комнате от этого не будет. А ведь из-за этого засранца и покатилась их семья под откос… с удвоенной скоростью. Может быть, их и так не ждало в жизни ничего хорошего, но с той поры, как Меропа втюрилась в Тома — всё точно пошло наперекосяк!

Говорил же он сестрице, что этот хлыщ не про её честь. Что даже не взглянет на неё, да и вообще — даром ей не нужен этот маггл-выскочка. Но нет — не слушалась и постоянно на него глазела. И (это он понял уже много позже) именно Меропа настучала аврорам, что Морфин проклял этого засранца. Совсем чуть-чуть — по меркам волшебников это считалось и вовсе безобидной шалостью — вроде как у магглов кинуть в другого комком грязи. Подумаешь, повалялся бы больной пару недель, да почесался вдоволь — так ведь не помер бы!

Но нет, сначала прислали сову с каким-то письмом (и зачем только Марволо её прибил, а письмо сжёг, не читая, старый дурак?), а потом заявился этот толстяк из Министерства и устроил форменный цирк, а потом ещё и авроров за собой притащил. Всемером на двоих — испугались, сволочи! Ничего, кого-то там он точно успел приложить…

Откровенно говоря, сейчас, Морфин прекрасно сознавал, что весь конфликт они с отцом спровоцировали буквально на пустом месте. Фамильная несдержанность, что тут скажешь. Папаше не стоило пытаться придушить дочку при посторонних, а он сам мог бы и с голыми руками на министерского кинуться. Но нет — ему обязательно нужно было пошвыряться проклятиями и потрясти окровавленным ножом. Неудивительно, что толстяк так перепугался.

Если суммировать, то в совокупности с министерского и Реддла Морфин поимел с полчаса морального удовлетворения, а отсидел за это три года. С дементорами. Да, дуракам их развлечения дороговато обходятся. Впредь он будет умнее, и будет стараться как минимум не попадаться. Теперь Морфин Гонт один на всём белом свете, а это значит, что настало время походить на змею — быть незаметным, хладнокровным и смертельно опасным.

Да, старый Марволо Гонт помер в прошлом году, а Меропа пропала из деревни вскоре после их ареста. Впрочем, судя по малопонятным записям отца, когда тот пытался отыскать свою непутёвую дочь (наверное для того, чтобы было кого гонять по хозяйству; сколько Морфин помнил, в быту отец был самым неприспособленным из них троих) при помощи магии, то выяснил, что она уже мертва. Причём особо старик сокрушался о том, что «маленькая мерзавка» сгинула не сама по себе, а вместе с одной из двух фамильных реликвий — медальоном Слизерина. Кольцо-то Певереллов ему вернули после отсидки — Морфин отыскал его в одном из домашних тайников — причём в самом незамысловатом, даже не защищённом магией — видать, папаша здорово сдал после тюрьмы.

М-да, а медальончик-то теперь ему возвращать придётся — как-никак единственный наследник, негоже, чтобы семейные ценности были не в семье, а где-то в другом месте. А для этого предварительно нужно будет выяснить, что всё-таки случилось с Меропой. Морфин нюхом чуял, что Том Реддл имеет к её исчезновению непосредственное отношение.

Вот придёт он в себя после отсидки, поправит здоровье и благосостояние — вот тогда и займётся выяснением всех обстоятельств дела. Благо, никто из Реддлов за три года никуда не делся — так и живут всей семьёй на другой стороне долины. Разве что за те три дня, что он на свободе, младшенький ещё ни разу мимо не проскакал. Ну ничего, Морфин его и так видел.

— Надо будет привести себя в порядок, — пробормотал волшебник. И добавил, окинув комнату недовольным взглядом, — и дом заодно.

Грязь, пыль, паутина… как они тут раньше жили-то? Может быть просто потому, что понятия не имели, что можно по-другому? Привыкли? Морфин вышел на улицу и с презрением осмотрел строение снаружи.

Стены хибарки заросли мхом, черепица осыпалась, и местами через дыры проглядывали стропила. Вокруг росла крапива, такая высокая, что доставала до крошечных окошек с грязными стеклами. Всё в точности такое, как он и запомнил. Разве что дохлая змея на двери не висела. Ну так обычно именно он, Морфин их туда и вешал — менял только тогда, когда прежняя окончательно завоняется. Тогда он находил это чрезвычайно забавным.

Сейчас — поражался собственной тогдашней глупости. Да, три года назад он был под стать своей семейке. Да и первые два года в Азкабане — тоже. Два года в самом натуральном аду — чудом Гонт там не сошёл с ума. Чудом… или потому, что толком сходить было не с чего. Хм, тогда можно выразиться так — чудом тогда ещё Гонт-младший не одичал окончательно.

Да, Морфин Гонт успел отсидеть две трети своего срока… а потом случилось то, что теперь он может характеризовать как «должностное преступление» и даже хуже. Его даже не продали — сдали в аренду! Как того самого каторжника — за кругленькую сумму золота передали какому-то наглому полукровке для проведения экспериментов!

Ладно, это он сначала тогда побесился. Неделю отходил от постоянного присутствия дементоров рядом, неделю или две побуянил — а потом втянулся. Тем более, что результаты этих самых экспериментов начали сказываться буквально сразу… что Морфин непонятным образом сумел скрыть. Ну как, непонятным… неизвестным ему самому. На тот момент. И в ситуации он разобрался далеко не сразу — только позднее, уже снова в тюрьме, куда его вернули после того, как он неосмотрительно показал, что результаты-то самые положительные.

Да, сглупил он тогда…

За те полгода, что Морфин провёл в лаборатории, больше напоминавшей переделанный авиационный ангар (собственно, им она и была), узнать он успел много чего. Начиная с того, что такое, собственно, этот самый ангар и до краткой биографии его «временного хозяина». И мог бы узнать ещё больше… неизвестно только, полезного ли или просто интересного.

Полукровка называл себя доктором Моро — и только через три месяца Морфин узнал, что имя было фальшивым. Просто этот волшебник имел раздражающую, но забавную привычку — читать исключительно вслух. И читал он всё подряд — от собственных лабораторных записей и различных гримуаров до «Ежедневного Пророка» и магглоских книжек. И невольно прослушав книгу Герберта Уэллса (застряла-таки в памяти) Гонт понял, что «доктор Моро» так называл себя специально, одновременно и маскируясь, и намекая на свой род деятельности. Статус крови просчитывался элементарно — «доктор» был слишком волшебником для грязнокровки и слишком сильно интересовался культурой магглов для чистокровки.

Да уж, много чего он тогда наслушался, хотя и осознавал куда дольше — как раз до конца отсидки времени хватило.

Если Морфин всё правильно понял и запомнил, то у полукровки в семье были серьёзные проблемы — младшая дочь, хотя и выказывала способности волшебницы, однако… откровенно говоря, была тупой от рождения. Диагноз Морфин тогда не запомнил — не до того было. «Моро» в тот день начал читать «Всадника без головы», и Гонт слушал его с напряжённым вниманием. И был страшно разочарован, узнав что покойник-то самый обычный, и ни следа магии. М-да… ну хоть интереснее, чем чужие вопли и завывания… так вот, девчонка была тупой, и маггловская медицина ничего с этим поделать не могла. Тогда «Моро» и решил обратиться к магической. Ну и «одолжил», как он сам выразился «самого тупого и бесполезного отброса», какой только нашёлся в Азкабане. Это оскорбление сошло ему с рук только потому, что Морфина он держал в зачарованной клетке. Ну и заодно он только уверил экспериментатора, что ему достался прекрасный образец.

Эксперименты по магическому увеличению интеллекта шли с переменным успехом. Зелья, чары, ритуалы… Что-то действовало сразу, что-то — вообще никак. Сперва Морфин, далёкий от какого бы то ни было образования (не считать же за такое то, что отец обучил его грамоте и счёту на минимальном уровне?) никак не мог показать, что результаты таки есть — просто в силу непонимания и незнания многих вещей. Потом — сознательно занижал показатели — обратно в Азкабан не хотелось до чёртиков. А ещё он вынашивал планы рано или поздно вырубить «Моро», украсть его палочку и сбежать. Но проклятый полукровка был осторожен до паранойи, и планы так и оставались планами, постепенно он узнавал всё больше и больше (из прослушанных книг и просто разговоров полукровки с самим собой — ассистентов тот не держал во избежание разглашения его преступной деятельности)… и однажды сам не заметил, как прокололся, случайно продолжив цитировать Диккенса вслед за «хозяином». Опешивший полукровка устроил Морфину настоящий допрос, после чего, чрезвычайно довольный… вырубил его заклинанием и вернул обратно в тюрьму!

Три недели потом во время визитов дементоров Гонт отчаянно представлял, как подвергает мерзкого доктора самым мучительным пыткам. Ну и злился на себя — надо было тогда молчать! Глядишь — тогда бы и весь оставшийся срок провёл в том ангаре, а не досиживал в опостылевшей камере.

Впрочем, именно в камере Морфин окончательно сделал выводы о кардинальных переменах в собственной личности. И… не то, чтобы он резко стал магглолюбцем вроде Уизли или Поттеров (от упоминания которых отец в своё время только плевался), но всё-таки в культурном плане волшебников они, как это ни печально, давно превзошли. Если уж у чистокровок вся художественная литература сводилась к старым легендам и сказкам… Так что, ему будет, чем развлекаться на воле.

Морфин нехорошо усмехнулся и крутанул палочку в пальцах. Довольно предаваться воспоминаниям, пора приводить в порядок свою… берлогу.

На всякий случай он проверил магглоотталкивающие чары — с ними было всё в порядке. Министерские придираться точно не станут из-за небольшой уборки. С палочки один за другим начали срываться лучи заклинаний.

— Тергео! Эскуро! Акваменти! Вингардиум Левиоса! Репаро!..

— Ну вот, совсем другое дело, — усмехнулся Гонт несколько часов спустя, обводя взглядом уже куда более прилично выглядящую комнату. — Теперь хотя бы самому не противно. Остальным займусь завтра. Теперь у меня полно времени…

В особо благодушное настроение его привёл тот факт, что среди мусора отыскался его старый верный нож. Тот самый, с которым он тогда набросился на министерского.