Дуб, залитый солнцем (гет)

1921.

Ветер, дувший с северо-запада этим днем в конце лета, шевелил отросшие волосы мальчика, лежавшего под дубом с книгой в руках. Ветви дерева, стоявшего не одно столетие и посаженного еще его прадедом, немного шелестели своими светло-зелеными листиками на ветру, создавая приятную уху мелодию. Птицы, льющие свою мелодию, то замолкали при сильном порыве, то снова наполняли сад своим пением. Вдалеке были слышны разговоры соседей и звук проезжающих велосипедов; послеобеденный сон немного затянулся, и Августин неохотно открыл глаза и, подняв свою небольшую ручку, посмотрел на часы: было ровно четыре; он задумчиво улыбнулся, представляя, что сейчас Эдит будет печь булочки с маком и корицей, как она обычно это делает каждое воскресенье. Он еще немного полежал, посмотрел на косые лучи солнца, что просачивались через крону дерева, потянулся, а после вскочил и, подобрав лежавший неподалеку велосипед, сел на него и поехал по направлению к дому. Он катился с горки, раскинув руки и чуть тормозя педалями; он любил этот момент, когда его обдувал ветер со всех сторон, когда он был похож на сам ветер, когда все твое тело принадлежит лишь нескольким секундам, когда ты можешь забыть о гравитации, о скорости и обо всем на свете и просто слышать, как шумит ветер в ушах.

Рядом с их поместьем находился лесок, в котором Августин частенько любил прятаться и просто проводить время. Рядом, огороженный забором, стоял фруктовый сад с яблоками и сливами, чуть дальше, в глубине, — сад с цветами, за которым ухаживала его мать вместе с маленькой сестрой. Любившая сад не меньше своих детей, копошась в саду, мать любила брать их с собой. Августин обычно в такие дни таскал ей тяжелые лейки с водой, поэтому он не сильно любил такой досуг, в отличие от сестры. Она всегда смотрела за тем, как работает мать, как она обрабатывает растения и что-то ей рассказывает. Отец же проводил все время возле речки: он уезжал по выходным отдохнуть возле нее или же уходил поохотиться, заходя в самую чащу, из которой были слышны выстрелы, от которых сердце у Августина начинало биться в бешеном ритме — уж очень он не любил убийства животных и запах мертвого тела, которое отец потом принимался собственноручно разделывать. Августин не мог даже есть мясо этого животного за ужином, потому что понимал, что в обед оно еще было живое.

Свернув к забору, Августин прислонил к нему велосипед и тихо прошел по лестнице на двор, а оттуда с заднего входа в дом. Шагая по коридору, он заглянул на кухню и, увидев ароматные булочки, уже хотел было взять одну, но голос, раздавшийся сзади, остановил его.

— Даже не вздумайте! — Эдит, застукавшая его на кухне, прошла мимо с чайником в руке. Эта грозная женщина лет сорока с легкой сединой в волосах и небольшими морщинками могла легко вступить в спор с кем угодно и поставить кого угодно на место. И ей было все равно, если это был старший сын ее господ. — К тому же вас искала ваша матушка. Поэтому вы обязаны прийти на семейное чаепитие, которое состоится… — она взглянула на часы, — через шесть минут. Ко всему прочему, вы опять сидели на траве, и теперь ваши шорты в зеленоватой грязи.

Августин вздохнул, сделав недовольное лицо.

— Эдит, ну почему ты всегда все замечаешь? Скажи, это такая черта у вас, у взрослых? — Женщина пожала плечами. Она никогда не давала ответа на этот вопрос.

Августин вышел из кухни и быстрым шагом направился в гостиную, проходя мимо библиотеки и гардеробной. Он миновал большую главную лестницу, что располагалась мимо главного входа, и, стуча каблуками туфель, прошел в небольшую гостиную, окна которой выходили в сад. Судя по игристому смеху и шуткам, чаепитие уже набрало свои обороты. Августин медленно зашел и сел на небольшое кресло, стоявшее в отдалении от другой мебели. Комната нагрелась от солнечных лучей, плясавших по ковру.

Агнесса веселилась с матерью, обсуждая разные растения из книжки, лежавшей у нее на коленях. Ее голубые глаза были такими же, как и у их отца Армена, кожа бледно-фарфоровой со слегка виднеющимся розовым румянцем, а длинные каштановые волосы спадали густой тугой косой. Их мать Юлона была менее бледной — скорее, ее кожа слегка отдавала бронзой под вечерними лучами солнца, а ее светло-зеленые глаза всегда праздно искрились. Характером мать всегда была энергична и жизнерадостна, в отличие от их отца — молчаливого и замкнутого в себе человека, который любил свое кресло у камина больше, чем весь их особняк. Детям запрещалось играть и залазить на него, и за это нарушение был строгий выговор. На руках у отца лежал младший брат Юм, который тихо лежал родившись месяц назад он был копией отца. Он улыбался и тянул свои ручки к отцу, Армен же не сильно позволял такое поведение и никак не реагировал на него. Вдалеке послышалось жалобное хныканье, и Юлона была вынуждена прервать беседу с Агнессой, чтобы отправиться к Юнне — двойняшке Юму.

В этот момент Эдит вошла в комнату с булочками и чаем, и Агнесса первая спрыгнула с дивана и помчалась к столу. Августин тоже не медлил, зная, что самые нижние булочки самые вкусные и горячие.

— Нет, это моя! — обиженно произнес Августин, смотря на то, как сестра отобрала у него булку и засунула ее себе в рот.

— Девочки берут первее, — только и смогла сказать сестра, показав Августину язык.

— И поэтому ты в тот раз съела всю плитку шоколада? — Августин знал, как подколоть сестру: при упоминании того случая, когда у Агнессы заболел живот от переедания, у нее сразу становилось строгое лицо и очень нахмуренные брови. Августин весело улыбнулся, радуясь маленькой победе.

— Дети, не ссорьтесь, — вмешался отец: он развернулся в кресле, держа при этом одной рукой трубку с табаком, а в другой Юма. Августин и Агнесса утихли.

— Да хоть все себе эти булки забери, подавись ими! — со злостью произнес мальчик. Тихим-тихим голосом, словно шипение змеи. Глаза его приобрели слегка темно-серый оттенок.

— Августин! — строго сказала мать, войдя в комнату. — Это что еще такое?! — Отец и мать пристыдили его своими строгими взглядами, а сестра радостно зажимала рот со вкусностями.

— Простите, — чуть виновато произнес мальчик и, взяв кружку, отпил из нее горячего чая.

Чаепитие проходило в подпорченных нотках. Вот почему мальчик не любил такие семейные собрания. Стыдили обязательно его, как самого старшего, которому в этом году исполнилось одиннадцать. Агнесса же, будучи всего лишь шестилетним ребенком, еще не испытала на себе первых наказаний. Она была первой девочкой, и, конечно, ей многое сходило с рук. Августин же воспитывался в строгости, но любви. Хоть и в его детских понятиях это было несовместимо.

Допив чай, Августин поставил кружку и повернулся к выходу. Маленький трехлетний Юм заснул на руках у отца.

— Уже уходишь? — тихо произнесла мать. Теперь, когда Юнна успокоилась, она могла спокойно продолжить обсуждение цветов с Агнессой.

— Да. Мне нужно на завтра поиграть на скрипке для занятий. — Мать понимающе кивнула, и мальчик вышел из комнаты, оставив сестру и брата.

Проходя по богато украшенным коридорам с темно-золотистым ковром на полу, мимо картин его знаменитых дальних и ближних родственников, повернув голову, он наткнулся на портрет своего прадеда — офицера прусской армии, дослужившегося до полковника, и, с сожалением взглянув на портрет, Августин опустил голову и только прибавил шаг. Отец всегда хотел, чтобы он пошел в армию, но вот сам мальчик никогда не хотел видеть насилия и больше стремился создавать, нежели рушить. Открыв двери, Августин провел глазами по комнате: большой дубовый стол с кучей листков, исписанных рисунками, а в углу пианино и скрипка, на которых он так любил играть. В противоположной стороне комнаты стоит мольберт с только что начатой композицией поляны и его любимого дуба. Ставни большого ростового окна с прекраснейшим пейзажем были открыты, а рядом находилась небольшая железная дорога, с которой он любил играть, и книжная полка с кучей книг.

Августин подошел к скрипке и к нотам, перевернул лист, и из-под смычка полилась песня, охватившая весь дом. Солнце садилось, и последние закатные лучи падали на ноты, окрашивая их в желто-оранжевые цвета. Августин любил спокойствие и только в такие минуты он знал, что он всегда будет его чувствовать. Он уже составлял планы на завтра: около полудня он сядет под тот же самый дуб и снова будет отдыхать, лежа под ним, слушая птиц и смотря на лучи солнца.

* * *

Громкое топанье в коридоре разбудило Августина. Он приоткрыл глаза и посмотрел на часы — было два часа ночи; на нижнем этаже раздавался взволнованный голос матери и шепот Эдит, жившей с ними в доме. Августин не слышал, про что именно они говорили, слышал только быстрое бормотание матери, с которым Эдит соглашалась.

Августин присел на кровати, облокотившись на спину; его еще сонный разум не мог сориентироваться и понять, что делать дальше и как себя вести. Эдит тихо вошла и включила свет. Августин прищурился — у него заболели глаза. Он потер их рукой.

— Эдит, — тихо позвал ее Августин, когда та быстрым шагом подошла к нему. — Что происходит? Почему ты тут? — Женщина вела себя нервно и отрывисто. Она подошла к его шкафу и, взяв вещи, стала складывать их в чемодан.

— Я не знаю. Мне сказали сложить ваши вещи и вещи вашей сестры, поэтому собирайтесь, ваша матушка сказала сделать это в кратчайшие сроки. — Голос у нее был торопливым и холодным, каким Августин его никогда не слышал. Он сполз с кровати и стал переодеваться, когда Эдит, бросив ему на кровать одежду, вышла из комнаты.

Августин собирался механически — он устал, хотел спать, и, судя по доносившемуся голосу Агнессы, она тоже была недовольна происходящим. Их комнаты находились стена к стене. Одевшись в пиджак с рубашкой и шорты, он стоял, на ходу закрывая глаза, опершись о кровать. Он положил в чемодан две любимых книжки, и Эдит упаковала его скрипку с теми немногими нотами, что у него были.

Мать заглянула к нему в комнату и, взяв его один чемодан, повела его в общий коридор, где уже стояли собранный отец и Агнесса, а также Юм, спавший на плече отца. Юнна еще была пока в своей комнате, рядом с отцом стояли несколько чемоданов с их вещами.

— Августин, ты знаешь, что происходит? — раздраженно спросила Агнесса. Тот лишь пожал плечами, ибо сам был в неведении происходящего. Отец нервно посматривал на часы, мать носилась по второму и третьему этажу, что-то пряча и беря еще несколько чемоданов, Эдит стояла и ждала дальнейших распоряжений. Отец выглядел хмуро и грустно, он молчал, и Агнесса с Августином не желали задавать ему вопросов. Поняв, что происходит что-то неладное, Августин проснулся окончательно. В воздухе витали нотки страха и напряженности. Сколько Августин себя помнил, мать никогда не была настолько холодна. Никогда она не совершала столько механических действий, но сегодня что-то пошло по-другому, что-то происходило, и Августин с большими от ужаса глазами просто покорно слушался родителей.

Мать вывела их всех из дома, и они сели в пыльный и грязный автомобиль отца, которым никогда ранее не пользовались. Отец быстро завел мотор, и как только они выехали на дорогу, Августин посмотрел назад на их дом. Их провожала Эдит, маша рукой. Улыбка. Он запомнил эту улыбку навсегда. Эта улыбка перед концом, когда человек стоит лицом к лицу с обстоятельствами и переменами. Улыбка, что застывает от неизбежности и страха. По дороге отец и мать постоянно шептались между собой. Агнесса с Юмом тихо спали на задних сиденьях. Атмосфера была угнетающей и тихой.

— А куда мы едем? — с любопытством задал вопрос Августин. Ночные прогулки, как и поездки, были для него в новинку: он, как и все дети, ложился рано. Мать вздрогнула и прекратила свой разговор с отцом.

— Мы едем к дяде Вильгельму и тете Анне. Вы поживете пока у них, — быстро проговорила она. Августин всю оставшуюся часть дороги пытался вспомнить, кто они, но в упор не мог, помнил только то, что они являются родственниками со стороны отца.

Темные улицы, еле-еле освещенные, наводили страх на мальчика. Автомобиль то и дело громыхал по колдобинам и небольшим свалкам. Отец ехал резко и выжимал педаль газа до упора, было видно, как его лицо напряжено. Мать тоже нервничала, пытаясь что-то придумать. Лицо казалось железным, скованным какой-то невиданной силой. Она сидела полубоком, желая вот-вот выскочить из машины. Агнесса проснулась, только когда в плечо её стал толкать Августин. Он взял ее за ручку, чтобы подойти вместе к небольшому кирпичному дому в конце улицы. Их родственники жили в небогатом районе и имели другую фамилию — Вайссенберг, в то время как у них самих была фамилия Грейфенберг. Августин крутил головой, едва успевая за матерью. Дом, в котором они оказались, был обшарпанным и темным, лифт еле ехал, то и дело застревая на полпути. Краска на стенах облупилась, а двери все были выжжены чем-то черным. Августин не мог поверить, что такое вообще бывает. Агнесса даже не моргала в тот момент, дети словно попали в другой мир. В другую вселенную, где не было красивых столов, где не было серебряных приборов и прислуги. Мир, где они не всегда будут окружены рядами взрослых, а предоставлены сами себе. В какой-то момент Августин поймал себя на мысли, что, может, это сон? Просто страшный сон, и сейчас он проснется у себя дома? Но, добравшись до третьего этажа, мальчик понял, что нет, это правда, чистая правда, мрачная реальность, которая с ним происходит. Мать нервно встала у двери и несколько секунд просто переводила дыхание, потом она постучала в двери, несколько раз позвонила и стала ждать. Те несколько секунд, когда они стояли у этой двери, показались мальчику вечностью. Он держал сестру за руку, а она то и дело наваливалась на его плечо. Хорошо, что не приходилось нести маленького Юма. Агнесса все так же хотела спать, и Августин то и дело держал ее за руку, чтобы она проснулась. Дверь распахнулись молниеносно, и матери пришлось сделать шаг назад, чтобы она не ударилась о нее. На пороге стоял мужчина лет двадцати пяти, судя по его выражению лица, он был крайне удивлен, увидев их всех тут в столь позднее время. Он посмотрел на детей, потом на мать.

— Юлона?! Что ты тут делаешь? — По его выражению лица было видно, что он был шокирован. — Ну не стой же, проходи. — Мать пустила вперед детей, а сама зашла последней. Юнна начала капризничать на руках у матери, хотя до этого спокойно спала. Следом за мужчиной появилась и женщина примерно его возраста, кутаясь в халат. Августин чувствовал себя виноватым за то, что они подняли людей посреди ночи. Что вообще может быть такого важного, чтобы будить их всех? Неужели нельзя было подождать до утра? Женщина в халате оглядела их всех. Августин так и стоял, взявшись за руку с сестрой. Интерьер был ужасным, мрачным и бедным.

— Вильгельм, мне нужно тебе кое-что сказать, — с озабоченным видом произнесла мать; она торопилась и нервно теребила сумку. Женщина в халате тут же расстроилась, уходя вглубь квартиры.

— Анна, возьми ребенка и поставь чайник! — крикнул ей мужчина. Где-то вдалеке послышался шум и гам.

— Дети, проходите, — строгим голосом произнесла мать. Августин расцепил руку с Агнессой, которая тоже стояла, ничего не понимая, и они двинулись по коридору. Анна в это время поставила чайник, достала печенье из тумбочки и забрала Юма из рук мужа, укладывая его и Юнну, любопытно разглядывающую окружение, на большое мягкое кресло.

Августин прошел в небогато обставленную кухню: он увидел старый обшарпанный интерьер и кухонный гарнитур со старой печкой, несколько табуреток. Кухня была маленькая, и в ней сильно пахло дымом. Анна, увидев, что детям было не по себе, сразу пригласила их к столу и налила чаю, сама предложила им печенья и, выкинув пепельницу с ее содержимым, открыла окно. Августин тихо проговорил слова благодарности, и Агнесса повторила их вслед за ним. Анна, хозяйка дома, выглядела растрепанной и прибывала в полусне. Она размяла плечи и, чтобы хоть как-то занять детей, сидела и задавала им вопросы, чтобы отвлечь их от разговоров в соседней комнате, которые, судя по голосам, были не слишком радужными.

— Скажите, а вы не знаете, зачем нас привезли к вам? — Августину хотелось знать это больше всего: почему же он был разбужен посреди ночи и привезен в этот дом?

— Без понятия, но мой муж сейчас говорит с твоей мамой, поэтому, я думаю, что скоро мы все узнаем. — Анна натянуто улыбалась, как могла.

— А вы правда наши родственники со стороны папы? Мы вас так редко видим. — Анна чуть улыбнулась, но улыбка эта была горькая. Вспомнив прошлое, она на минуту-другую задумалась, но это быстро прошло.

— Да, это правда. Мы тоже не в восторге, хотелось бы видеть вас чаще.

— А почему тогда у нас разные фамилии? — в разговор вмешалась Агнесса.

— Ну, это долгая история, но если коротко, то дедушка поссорился с бабушкой, но это не имеет значения для вас сейчас. Просто мой муж взял девичью фамилию бабушки, потому что он и его брат выросли с ней, а ваш папа — фамилию дедушки, поэтому у нас и разные фамилии.

Разговор был прерван хлопком двери: Вильгельм зашел тяжелой походкой на кухню, где сидели все, и посмотрел на жену. Потом обвел глазами детей, Августину; его взгляд был мрачен. Что-то было в нем, что наводило на страх, который начинался в груди и распространялся дальше.

— Ну, как вы поговорили? — Анна, ничего не подозревая, смотрела на мужа, в ожидании ответа на свой вопрос. Вильгельм помолчал и обратился к детям. Он производил впечатление серьезного мужчины. Анна — более тяжелой по характеру женщины.

— Августин и Агнесса, думаю, что с сегодняшней ночи вам придется остаться у нас на некоторое время. — Его голос звучал ласково, но это пахло фальшью, и даже Агнесса с Августином это понимали.

— Что значит остаться? — Августин встал со стула.

— На какое время? — Дети по очереди сыпали и сыпали вопросами. Вставали со стульев, желая услышать ответ. Однако мужчина молчал.

— Я объясню вам все завтра, а пока идите спать. Сегодня вы поспите на диване, мы вам постелем. — Его строгий голос вмиг остудил детей и заставил снова сесть на свои места. Августин, смотря на то, как сестра начинает плакать, взял ее за руку и, слезая со стула, повел за собой, осознавая, что вряд ли они получат ответ сейчас. Может, позже или же никогда? Анна и Вильгельм провожали их взглядом.

Анна, видя печальное лицо девочки, хотела пойти следом и уже встала, но Вильгельм ее остановил.

— Так что случилось? Ты объяснишь или нет? — Анна начала уже не на шутку пугаться и заводиться.

— Юлону вместе с мужем садят в тюрьму. — Вильгельм прошел к кухонной двери и закрыл ее поплотнее, чтобы дети не слышали ничего. — Она пришла, чтобы мы позаботились о ее детях. — Анна широко открыла глаза и закрыла рот рукой.

— И… на сколько? — Все, что смогла выдавить из себя женщина, остекленевшими глазами смотря на мужа.

— Ей дали пять лет, а ему десять. — Вильгельм искал спиртное в доме, но, не обнаружив его, расстроился. На него эта новость была как гром среди ясного неба.

— И нам все это время придется жить с ними? А она не могла сказать это заранее? — стала повышать голос Анна, медленно осознав, что свалилось на них посреди ночи. Мужчина молчал. Мысли накрывали ее словно волны, она путалась, захлебывалась, а эмоции в этом случае играли с ней дурную шутку.

— Анна, я тоже не в восторге, но я не мог отказать ей. К тому же ты представляешь, что было бы с детьми? Их расселили бы по интернатам! А так хотя бы с родными будет лучше.

— Вильгельм, и ты согласился?! — Мужчина не произнес и слова. Анна схватилась за голову от непонимания происходящего.

— Анна, прошу, не кричи, дети услышат! — Шикнул он, но Анне было наплевать, она заводилась, понимая, что в ситуации, в которой они оказались не по своей воле, они даже поделать ничего не могли.

— Нет, Вильгельм, ты мне просто объясни: ты согласился на четверых детей,двое из которых грудный. Мы сами еле-еле сводим концы с концами. Твоей работой в мастерской вряд ли можно заработать много, а я и подавно много никогда не зарабатывала, подрабатывая учителем французского! В стране бардак, и я бы не сказала, что ему виден конец, а ты просто соглашаешься на это, не посоветовавшись со мной?

Вильгельм закурил, сев на свое место, и когда увидел, что пепельницы нет, взял консервную крышку, лежавшую неподалеку.

— Анна, а что я должен был делать?! — выходил из себя мужчина. — У них нет больше родственников в Германии. Что я должен был делать?! — Анна прервала свою речь, в чем-то ее муж был прав. Он мало что мог сделать, к тому же эти обстоятельства и правда зависят не от Юлоны с Арменом. — В любом случае, что есть, то есть. Будем обустраивать квартиру и как-то жить. Пять лет — это не большой срок. — Он стряхнул пепел. Вильгельм даже не знал, от чего он больше в шоке, — от детей или от того, что его брата садят в тюрьму.

— Пять лет — это целая вечность, Вильгельм. К тому же их нужно теперь пристраивать в школу, им нужно как-то объяснять, что их родители сидят в тюрьме. — Анна встала и открыла дверь, чтобы постелить детям. — К тому же она могла хоть как-то предупредить нас, а не посреди ночи будить. С ее стороны это был эгоизм и никак иначе! Как будто она не знала про махинации Армена. И нет, Вильгельм, ты меня не убедишь в том, что эта женщина ничего не знала и не помогала ему. Она сама сделала его таким. Это она подала ему идею пойти в политику и бизнес построить с этим Артуром… или как его там… — Анна вышла из кухни, трясясь от злости и негодования, хлопнула дверью.

В гостиной сидели двое. Августин успокаивал Агнессу. Он скучал по маме, по своей комнате. Анна не производила впечатления добропорядочной хозяйки, да и их старая квартира не была по вкусу Августину, но изменить он ничего не мог. В ту ночь они спали плохо, Юнна постоянно капризничала, Юм тоже не хотел спать, Агнесса постоянно ерзала, Августин не сомкнул глаза до самой зари. Его мир рухнул, и, смотря из окна их нового жилища, из которого виднелись другие серые дома, Августину было печально и тоскливо. Что будет дальше, и что теперь потребует от них жизнь?