Дуб, залитый солнцем (гет)

1921.

Ветер, дувший с северо-запада этим днем в конце лета, шевелил отросшие волосы мальчика, лежавшего под дубом с книгой в руках. Ветви дерева, стоявшего не одно столетие и посаженного еще его прадедом, немного шелестели своими светло-зелеными листиками на ветру, создавая приятную уху мелодию. Птицы, льющие свою мелодию, то замолкали при сильном порыве, то снова наполняли сад своим пением. Вдалеке были слышны разговоры соседей и звук проезжающих велосипедов; послеобеденный сон немного затянулся, и Августин неохотно открыл глаза и, подняв свою небольшую ручку, посмотрел на часы: было ровно четыре; он задумчиво улыбнулся, представляя, что сейчас Эдит будет печь булочки с маком и корицей, как она обычно это делает каждое воскресенье. Он еще немного полежал, посмотрел на косые лучи солнца, что просачивались через крону дерева, потянулся, а после вскочил и, подобрав лежавший неподалеку велосипед, сел на него и поехал по направлению к дому. Он катился с горки, раскинув руки и чуть тормозя педалями; он любил этот момент, когда его обдувал ветер со всех сторон, когда он был похож на сам ветер, когда все твое тело принадлежит лишь нескольким секундам, когда ты можешь забыть о гравитации, о скорости и обо всем на свете и просто слышать, как шумит ветер в ушах.

Рядом с их поместьем находился лесок, в котором Августин частенько любил прятаться и просто проводить время. Рядом, огороженный забором, стоял фруктовый сад с яблоками и сливами, чуть дальше, в глубине, — сад с цветами, за которым ухаживала его мать вместе с маленькой сестрой. Любившая сад не меньше своих детей, копошась в саду, мать любила брать их с собой. Августин обычно в такие дни таскал ей тяжелые лейки с водой, поэтому он не сильно любил такой досуг, в отличие от сестры. Она всегда смотрела за тем, как работает мать, как она обрабатывает растения и что-то ей рассказывает. Отец же проводил все время возле речки: он уезжал по выходным отдохнуть возле нее или же уходил поохотиться, заходя в самую чащу, из которой были слышны выстрелы, от которых сердце у Августина начинало биться в бешеном ритме — уж очень он не любил убийства животных и запах мертвого тела, которое отец потом принимался собственноручно разделывать. Августин не мог даже есть мясо этого животного за ужином, потому что понимал, что в обед оно еще было живое.

Свернув к забору, Августин прислонил к нему велосипед и тихо прошел по лестнице на двор, а оттуда с заднего входа в дом. Шагая по коридору, он заглянул на кухню и, увидев ароматные булочки, уже хотел было взять одну, но голос, раздавшийся сзади, остановил его.

— Даже не вздумайте! — Эдит, застукавшая его на кухне, прошла мимо с чайником в руке. Эта грозная женщина лет сорока с легкой сединой в волосах и небольшими морщинками могла легко вступить в спор с кем угодно и поставить кого угодно на место. И ей было все равно, если это был старший сын ее господ. — К тому же вас искала ваша матушка. Поэтому вы обязаны прийти на семейное чаепитие, которое состоится… — она взглянула на часы, — через шесть минут. Ко всему прочему, вы опять сидели на траве, и теперь ваши шорты в зеленоватой грязи.

Августин вздохнул, сделав недовольное лицо.

— Эдит, ну почему ты всегда все замечаешь? Скажи, это такая черта у вас, у взрослых? — Женщина пожала плечами. Она никогда не давала ответа на этот вопрос.

Августин вышел из кухни и быстрым шагом направился в гостиную, проходя мимо библиотеки и гардеробной. Он миновал большую главную лестницу, что располагалась мимо главного входа, и, стуча каблуками туфель, прошел в небольшую гостиную, окна которой выходили в сад. Судя по игристому смеху и шуткам, чаепитие уже набрало свои обороты. Августин медленно зашел и сел на небольшое кресло, стоявшее в отдалении от другой мебели. Комната нагрелась от солнечных лучей, плясавших по ковру.

Агнесса веселилась с матерью, обсуждая разные растения из книжки, лежавшей у нее на коленях. Ее голубые глаза были такими же, как и у их отца Армена, кожа бледно-фарфоровой со слегка виднеющимся розовым румянцем, а длинные каштановые волосы спадали густой тугой косой. Их мать Юлона была менее бледной — скорее, ее кожа слегка отдавала бронзой под вечерними лучами солнца, а ее светло-зеленые глаза всегда праздно искрились. Характером мать всегда была энергична и жизнерадостна, в отличие от их отца — молчаливого и замкнутого в себе человека, который любил свое кресло у камина больше, чем весь их особняк. Детям запрещалось играть и залазить на него, и за это нарушение был строгий выговор. На руках у отца лежал младший брат Юм, который тихо лежал родившись месяц назад он был копией отца. Он улыбался и тянул свои ручки к отцу, Армен же не сильно позволял такое поведение и никак не реагировал на него. Вдалеке послышалось жалобное хныканье, и Юлона была вынуждена прервать беседу с Агнессой, чтобы отправиться к Юнне — двойняшке Юму.

В этот момент Эдит вошла в комнату с булочками и чаем, и Агнесса первая спрыгнула с дивана и помчалась к столу. Августин тоже не медлил, зная, что самые нижние булочки самые вкусные и горячие.

— Нет, это моя! — обиженно произнес Августин, смотря на то, как сестра отобрала у него булку и засунула ее себе в рот.

— Девочки берут первее, — только и смогла сказать сестра, показав Августину язык.

— И поэтому ты в тот раз съела всю плитку шоколада? — Августин знал, как подколоть сестру: при упоминании того случая, когда у Агнессы заболел живот от переедания, у нее сразу становилось строгое лицо и очень нахмуренные брови. Августин весело улыбнулся, радуясь маленькой победе.

— Дети, не ссорьтесь, — вмешался отец: он развернулся в кресле, держа при этом одной рукой трубку с табаком, а в другой Юма. Августин и Агнесса утихли.

— Да хоть все себе эти булки забери, подавись ими! — со злостью произнес мальчик. Тихим-тихим голосом, словно шипение змеи. Глаза его приобрели слегка темно-серый оттенок.

— Августин! — строго сказала мать, войдя в комнату. — Это что еще такое?! — Отец и мать пристыдили его своими строгими взглядами, а сестра радостно зажимала рот со вкусностями.

— Простите, — чуть виновато произнес мальчик и, взяв кружку, отпил из нее горячего чая.

Чаепитие проходило в подпорченных нотках. Вот почему мальчик не любил такие семейные собрания. Стыдили обязательно его, как самого старшего, которому в этом году исполнилось одиннадцать. Агнесса же, будучи всего лишь шестилетним ребенком, еще не испытала на себе первых наказаний. Она была первой девочкой, и, конечно, ей многое сходило с рук. Августин же воспитывался в строгости, но любви. Хоть и в его детских понятиях это было несовместимо.

Допив чай, Августин поставил кружку и повернулся к выходу. Маленький трехлетний Юм заснул на руках у отца.

— Уже уходишь? — тихо произнесла мать. Теперь, когда Юнна успокоилась, она могла спокойно продолжить обсуждение цветов с Агнессой.

— Да. Мне нужно на завтра поиграть на скрипке для занятий. — Мать понимающе кивнула, и мальчик вышел из комнаты, оставив сестру и брата.

Проходя по богато украшенным коридорам с темно-золотистым ковром на полу, мимо картин его знаменитых дальних и ближних родственников, повернув голову, он наткнулся на портрет своего прадеда — офицера прусской армии, дослужившегося до полковника, и, с сожалением взглянув на портрет, Августин опустил голову и только прибавил шаг. Отец всегда хотел, чтобы он пошел в армию, но вот сам мальчик никогда не хотел видеть насилия и больше стремился создавать, нежели рушить. Открыв двери, Августин провел глазами по комнате: большой дубовый стол с кучей листков, исписанных рисунками, а в углу пианино и скрипка, на которых он так любил играть. В противоположной стороне комнаты стоит мольберт с только что начатой композицией поляны и его любимого дуба. Ставни большого ростового окна с прекраснейшим пейзажем были открыты, а рядом находилась небольшая железная дорога, с которой он любил играть, и книжная полка с кучей книг.

Августин подошел к скрипке и к нотам, перевернул лист, и из-под смычка полилась песня, охватившая весь дом. Солнце садилось, и последние закатные лучи падали на ноты, окрашивая их в желто-оранжевые цвета. Августин любил спокойствие и только в такие минуты он знал, что он всегда будет его чувствовать. Он уже составлял планы на завтра: около полудня он сядет под тот же самый дуб и снова будет отдыхать, лежа под ним, слушая птиц и смотря на лучи солнца.

* * *

Громкое топанье в коридоре разбудило Августина. Он приоткрыл глаза и посмотрел на часы — было два часа ночи; на нижнем этаже раздавался взволнованный голос матери и шепот Эдит, жившей с ними в доме. Августин не слышал, про что именно они говорили, слышал только быстрое бормотание матери, с которым Эдит соглашалась.

Августин присел на кровати, облокотившись на спину; его еще сонный разум не мог сориентироваться и понять, что делать дальше и как себя вести. Эдит тихо вошла и включила свет. Августин прищурился — у него заболели глаза. Он потер их рукой.

— Эдит, — тихо позвал ее Августин, когда та быстрым шагом подошла к нему. — Что происходит? Почему ты тут? — Женщина вела себя нервно и отрывисто. Она подошла к его шкафу и, взяв вещи, стала складывать их в чемодан.

— Я не знаю. Мне сказали сложить ваши вещи и вещи вашей сестры, поэтому собирайтесь, ваша матушка сказала сделать это в кратчайшие сроки. — Голос у нее был торопливым и холодным, каким Августин его никогда не слышал. Он сполз с кровати и стал переодеваться, когда Эдит, бросив ему на кровать одежду, вышла из комнаты.

Августин собирался механически — он устал, хотел спать, и, судя по доносившемуся голосу Агнессы, она тоже была недовольна происходящим. Их комнаты находились стена к стене. Одевшись в пиджак с рубашкой и шорты, он стоял, на ходу закрывая глаза, опершись о кровать. Он положил в чемодан две любимых книжки, и Эдит упаковала его скрипку с теми немногими нотами, что у него были.

Мать заглянула к нему в комнату и, взяв его один чемодан, повела его в общий коридор, где уже стояли собранный отец и Агнесса, а также Юм, спавший на плече отца. Юнна еще была пока в своей комнате, рядом с отцом стояли несколько чемоданов с их вещами.

— Августин, ты знаешь, что происходит? — раздраженно спросила Агнесса. Тот лишь пожал плечами, ибо сам был в неведении происходящего. Отец нервно посматривал на часы, мать носилась по второму и третьему этажу, что-то пряча и беря еще несколько чемоданов, Эдит стояла и ждала дальнейших распоряжений. Отец выглядел хмуро и грустно, он молчал, и Агнесса с Августином не желали задавать ему вопросов. Поняв, что происходит что-то неладное, Августин проснулся окончательно. В воздухе витали нотки страха и напряженности. Сколько Августин себя помнил, мать никогда не была настолько холодна. Никогда она не совершала столько механических действий, но сегодня что-то пошло по-другому, что-то происходило, и Августин с большими от ужаса глазами просто покорно слушался родителей.

Мать вывела их всех из дома, и они сели в пыльный и грязный автомобиль отца, которым никогда ранее не пользовались. Отец быстро завел мотор, и как только они выехали на дорогу, Августин посмотрел назад на их дом. Их провожала Эдит, маша рукой. Улыбка. Он запомнил эту улыбку навсегда. Эта улыбка перед концом, когда человек стоит лицом к лицу с обстоятельствами и переменами. Улыбка, что застывает от неизбежности и страха. По дороге отец и мать постоянно шептались между собой. Агнесса с Юмом тихо спали на задних сиденьях. Атмосфера была угнетающей и тихой.

— А куда мы едем? — с любопытством задал вопрос Августин. Ночные прогулки, как и поездки, были для него в новинку: он, как и все дети, ложился рано. Мать вздрогнула и прекратила свой разговор с отцом.

— Мы едем к дяде Вильгельму и тете Анне. Вы поживете пока у них, — быстро проговорила она. Августин всю оставшуюся часть дороги пытался вспомнить, кто они, но в упор не мог, помнил только то, что они являются родственниками со стороны отца.

Темные улицы, еле-еле освещенные, наводили страх на мальчика. Автомобиль то и дело громыхал по колдобинам и небольшим свалкам. Отец ехал резко и выжимал педаль газа до упора, было видно, как его лицо напряжено. Мать тоже нервничала, пытаясь что-то придумать. Лицо казалось железным, скованным какой-то невиданной силой. Она сидела полубоком, желая вот-вот выскочить из машины. Агнесса проснулась, только когда в плечо её стал толкать Августин. Он взял ее за ручку, чтобы подойти вместе к небольшому кирпичному дому в конце улицы. Их родственники жили в небогатом районе и имели другую фамилию — Вайссенберг, в то время как у них самих была фамилия Грейфенберг. Августин крутил головой, едва успевая за матерью. Дом, в котором они оказались, был обшарпанным и темным, лифт еле ехал, то и дело застревая на полпути. Краска на стенах облупилась, а двери все были выжжены чем-то черным. Августин не мог поверить, что такое вообще бывает. Агнесса даже не моргала в тот момент, дети словно попали в другой мир. В другую вселенную, где не было красивых столов, где не было серебряных приборов и прислуги. Мир, где они не всегда будут окружены рядами взрослых, а предоставлены сами себе. В какой-то момент Августин поймал себя на мысли, что, может, это сон? Просто страшный сон, и сейчас он проснется у себя дома? Но, добравшись до третьего этажа, мальчик понял, что нет, это правда, чистая правда, мрачная реальность, которая с ним происходит. Мать нервно встала у двери и несколько секунд просто переводила дыхание, потом она постучала в двери, несколько раз позвонила и стала ждать. Те несколько секунд, когда они стояли у этой двери, показались мальчику вечностью. Он держал сестру за руку, а она то и дело наваливалась на его плечо. Хорошо, что не приходилось нести маленького Юма. Агнесса все так же хотела спать, и Августин то и дело держал ее за руку, чтобы она проснулась. Дверь распахнулись молниеносно, и матери пришлось сделать шаг назад, чтобы она не ударилась о нее. На пороге стоял мужчина лет двадцати пяти, судя по его выражению лица, он был крайне удивлен, увидев их всех тут в столь позднее время. Он посмотрел на детей, потом на мать.

— Юлона?! Что ты тут делаешь? — По его выражению лица было видно, что он был шокирован. — Ну не стой же, проходи. — Мать пустила вперед детей, а сама зашла последней. Юнна начала капризничать на руках у матери, хотя до этого спокойно спала. Следом за мужчиной появилась и женщина примерно его возраста, кутаясь в халат. Августин чувствовал себя виноватым за то, что они подняли людей посреди ночи. Что вообще может быть такого важного, чтобы будить их всех? Неужели нельзя было подождать до утра? Женщина в халате оглядела их всех. Августин так и стоял, взявшись за руку с сестрой. Интерьер был ужасным, мрачным и бедным.

— Вильгельм, мне нужно тебе кое-что сказать, — с озабоченным видом произнесла мать; она торопилась и нервно теребила сумку. Женщина в халате тут же расстроилась, уходя вглубь квартиры.

— Анна, возьми ребенка и поставь чайник! — крикнул ей мужчина. Где-то вдалеке послышался шум и гам.

— Дети, проходите, — строгим голосом произнесла мать. Августин расцепил руку с Агнессой, которая тоже стояла, ничего не понимая, и они двинулись по коридору. Анна в это время поставила чайник, достала печенье из тумбочки и забрала Юма из рук мужа, укладывая его и Юнну, любопытно разглядывающую окружение, на большое мягкое кресло.

Августин прошел в небогато обставленную кухню: он увидел старый обшарпанный интерьер и кухонный гарнитур со старой печкой, несколько табуреток. Кухня была маленькая, и в ней сильно пахло дымом. Анна, увидев, что детям было не по себе, сразу пригласила их к столу и налила чаю, сама предложила им печенья и, выкинув пепельницу с ее содержимым, открыла окно. Августин тихо проговорил слова благодарности, и Агнесса повторила их вслед за ним. Анна, хозяйка дома, выглядела растрепанной и прибывала в полусне. Она размяла плечи и, чтобы хоть как-то занять детей, сидела и задавала им вопросы, чтобы отвлечь их от разговоров в соседней комнате, которые, судя по голосам, были не слишком радужными.

— Скажите, а вы не знаете, зачем нас привезли к вам? — Августину хотелось знать это больше всего: почему же он был разбужен посреди ночи и привезен в этот дом?

— Без понятия, но мой муж сейчас говорит с твоей мамой, поэтому, я думаю, что скоро мы все узнаем. — Анна натянуто улыбалась, как могла.

— А вы правда наши родственники со стороны папы? Мы вас так редко видим. — Анна чуть улыбнулась, но улыбка эта была горькая. Вспомнив прошлое, она на минуту-другую задумалась, но это быстро прошло.

— Да, это правда. Мы тоже не в восторге, хотелось бы видеть вас чаще.

— А почему тогда у нас разные фамилии? — в разговор вмешалась Агнесса.

— Ну, это долгая история, но если коротко, то дедушка поссорился с бабушкой, но это не имеет значения для вас сейчас. Просто мой муж взял девичью фамилию бабушки, потому что он и его брат выросли с ней, а ваш папа — фамилию дедушки, поэтому у нас и разные фамилии.

Разговор был прерван хлопком двери: Вильгельм зашел тяжелой походкой на кухню, где сидели все, и посмотрел на жену. Потом обвел глазами детей, Августину; его взгляд был мрачен. Что-то было в нем, что наводило на страх, который начинался в груди и распространялся дальше.

— Ну, как вы поговорили? — Анна, ничего не подозревая, смотрела на мужа, в ожидании ответа на свой вопрос. Вильгельм помолчал и обратился к детям. Он производил впечатление серьезного мужчины. Анна — более тяжелой по характеру женщины.

— Августин и Агнесса, думаю, что с сегодняшней ночи вам придется остаться у нас на некоторое время. — Его голос звучал ласково, но это пахло фальшью, и даже Агнесса с Августином это понимали.

— Что значит остаться? — Августин встал со стула.

— На какое время? — Дети по очереди сыпали и сыпали вопросами. Вставали со стульев, желая услышать ответ. Однако мужчина молчал.

— Я объясню вам все завтра, а пока идите спать. Сегодня вы поспите на диване, мы вам постелем. — Его строгий голос вмиг остудил детей и заставил снова сесть на свои места. Августин, смотря на то, как сестра начинает плакать, взял ее за руку и, слезая со стула, повел за собой, осознавая, что вряд ли они получат ответ сейчас. Может, позже или же никогда? Анна и Вильгельм провожали их взглядом.

Анна, видя печальное лицо девочки, хотела пойти следом и уже встала, но Вильгельм ее остановил.

— Так что случилось? Ты объяснишь или нет? — Анна начала уже не на шутку пугаться и заводиться.

— Юлону вместе с мужем садят в тюрьму. — Вильгельм прошел к кухонной двери и закрыл ее поплотнее, чтобы дети не слышали ничего. — Она пришла, чтобы мы позаботились о ее детях. — Анна широко открыла глаза и закрыла рот рукой.

— И… на сколько? — Все, что смогла выдавить из себя женщина, остекленевшими глазами смотря на мужа.

— Ей дали пять лет, а ему десять. — Вильгельм искал спиртное в доме, но, не обнаружив его, расстроился. На него эта новость была как гром среди ясного неба.

— И нам все это время придется жить с ними? А она не могла сказать это заранее? — стала повышать голос Анна, медленно осознав, что свалилось на них посреди ночи. Мужчина молчал. Мысли накрывали ее словно волны, она путалась, захлебывалась, а эмоции в этом случае играли с ней дурную шутку.

— Анна, я тоже не в восторге, но я не мог отказать ей. К тому же ты представляешь, что было бы с детьми? Их расселили бы по интернатам! А так хотя бы с родными будет лучше.

— Вильгельм, и ты согласился?! — Мужчина не произнес и слова. Анна схватилась за голову от непонимания происходящего.

— Анна, прошу, не кричи, дети услышат! — Шикнул он, но Анне было наплевать, она заводилась, понимая, что в ситуации, в которой они оказались не по своей воле, они даже поделать ничего не могли.

— Нет, Вильгельм, ты мне просто объясни: ты согласился на четверых детей,двое из которых грудный. Мы сами еле-еле сводим концы с концами. Твоей работой в мастерской вряд ли можно заработать много, а я и подавно много никогда не зарабатывала, подрабатывая учителем французского! В стране бардак, и я бы не сказала, что ему виден конец, а ты просто соглашаешься на это, не посоветовавшись со мной?

Вильгельм закурил, сев на свое место, и когда увидел, что пепельницы нет, взял консервную крышку, лежавшую неподалеку.

— Анна, а что я должен был делать?! — выходил из себя мужчина. — У них нет больше родственников в Германии. Что я должен был делать?! — Анна прервала свою речь, в чем-то ее муж был прав. Он мало что мог сделать, к тому же эти обстоятельства и правда зависят не от Юлоны с Арменом. — В любом случае, что есть, то есть. Будем обустраивать квартиру и как-то жить. Пять лет — это не большой срок. — Он стряхнул пепел. Вильгельм даже не знал, от чего он больше в шоке, — от детей или от того, что его брата садят в тюрьму.

— Пять лет — это целая вечность, Вильгельм. К тому же их нужно теперь пристраивать в школу, им нужно как-то объяснять, что их родители сидят в тюрьме. — Анна встала и открыла дверь, чтобы постелить детям. — К тому же она могла хоть как-то предупредить нас, а не посреди ночи будить. С ее стороны это был эгоизм и никак иначе! Как будто она не знала про махинации Армена. И нет, Вильгельм, ты меня не убедишь в том, что эта женщина ничего не знала и не помогала ему. Она сама сделала его таким. Это она подала ему идею пойти в политику и бизнес построить с этим Артуром… или как его там… — Анна вышла из кухни, трясясь от злости и негодования, хлопнула дверью.

В гостиной сидели двое. Августин успокаивал Агнессу. Он скучал по маме, по своей комнате. Анна не производила впечатления добропорядочной хозяйки, да и их старая квартира не была по вкусу Августину, но изменить он ничего не мог. В ту ночь они спали плохо, Юнна постоянно капризничала, Юм тоже не хотел спать, Агнесса постоянно ерзала, Августин не сомкнул глаза до самой зари. Его мир рухнул, и, смотря из окна их нового жилища, из которого виднелись другие серые дома, Августину было печально и тоскливо. Что будет дальше, и что теперь потребует от них жизнь?

Сигаретный дым поднимался тонкой струйкой. Анна, сидевшая на кухне всю ночь, сейчас смотрела на рассвет, думая, что делать теперь с тем, что произошло вчера ночью. Они с Вильгельмом посменно укачивали Юнну, Юма успокаивал Августин, но нужно было что-то предпринять. Сегодняшняя ночь показала, что они оба не годятся для роли родителей — может, и хорошо, что они так и не решились завести собственных детей. Анна от изнеможения быстро уснула прямо на табурете. Ее не отвлек даже муж, вошедший на кухню и тихо прикрывший двери. Только когда Вильгельм начал трясти ее за плечи, она очнулась.

— Прости, — виновато произнесла Анна. — Я просто не спала всю ночь. Не могла уснуть из-за мыслей.

— Да, я знаю, — угрюмо, опустив голову, произнес Вильгельм. — Анна, прости меня, я должен был как-то с тобой посоветоваться, прежде чем…

— Нет, ты сделал все правильно, — остановила его Анна. — Им все равно некуда было пойти, к тому же они больше никому и не доверяли, кроме нас. — Она встала, чтобы заварить кофе. — Вильгельм, скажи… — обратилась она к мужу, ставя на плиту чайник. — У них есть еще родственники?

Вильгельм пожал плечами.

— Не знаю. По-моему, кто-то был со стороны Юлоны, но я не думаю, что они живут ближе нас. Вряд ли тогда Юлона приехала бы вчера. — Вильгельм вышел из кухни и заглянул в гостиную: дети спали на диване — под утро уснули все. Августин сжимал в руке одеяло, Агнесса прижалась к спинке. Юм и Юнна лежали на кресле. У Вильгельма сжималось сердце. Дети явно были шокированы сегодняшними событиями.

— Кофе готов, — прошептала Анна. Она разлила напиток и села с мужем в тишине. Город еще спал, поэтому в эти рассветные часы можно было насладиться покоем. — Вильгельм, как думаешь, сколько нам будет обходиться проживание, если мы переедем в съемную квартиру на третьем этаже?

— Не знаю, — задумчиво ответил он. Вильгельму даже думать не хотелось про квартиру, было нужно. — Наверняка недорого, хотя, зная Марию, она может и задрать цену. Но мне нравится, что ты об этом думаешь даже после бессонной ночи.

Анна улыбнулась.

— Нужно попробовать… это не годится. — Анна показала на потрескавшийся потолок, на кран, державшийся только с помощью высших сил, и на окно, из которого постоянно дул ветер.

— Это правда — про то, что ты сказала вчера, — нужно что-то думать с жилплощадью. К тому же еще неизвестно, что сама Юлона будет делать, когда ее отпустят. — В это время дверь на кухню приоткрылась, и разговоры прекратились. Из-за двери выглянул Августин; с взъерошенными волосами он был похож на ежика.

— Здравствуйте… Можно воды? — шепотом произнес он. Анна тут же встала и налила ребенку стакан воды, а Вильгельм приставил табуретку, чтобы тот смог сесть. Августин выпил воды и уже хотел пойти, но Анна окликнула его. Мальчик повернулся, незадачливо смотря на нее своими голубыми глазами.

— Августин, скажи… Ваша мама ничего не говорила про других родственников?

Августин задумался.

— Нет, она ничего не говорила. Когда мы ехали сюда, она говорила только про вас.

— А может, у вас есть другие родственники в Германии? — Вильгельм грубо вмешался в разговор.

— В Германии — нет, — четко ответил Августин. — В Австрии живет мамина сестра — ее, кажется, Фрейндлих зовут, но больше никого не знаю.

Анна отпустила ребенка спать дальше. Августин вышел, прикрыв за собой дверь, и снова заполз под одеяло на диване. Ему было грустно и тоскливо в этих бедных стенах старого дома.

— Августин, — тихо проговорила сестра.

— Чего тебе? — Августин посмотрел на ее заспанное лицо.

— Как думаешь, нас скоро отсюда заберут?

Августин покачал головой.

— Я слышал, что родители приедут нескоро. На ближайшее время наш дом тут. — Агнесса закрыла глаза, она уже хотела заплакать, но Августин взял свои часы с тумбочки и начал светить ей в глаза.

— Эй, что ты делаешь?! — Августин пытался рассмешить сестру, но так, чтобы не разбудить младших.

— Агнесса, — он подсел к ней, — ты скучаешь по дому и по своим куклам?

— Конечно, скучаю. А ты как будто не скучаешь по своей железной дороге и по тому, что у тебя была своя комната.

— Я думаю, что когда-нибудь мы сможем туда вернуться, — фыркнула Агнесса.

— «Когда-нибудь» — это растяжимое понятие. Ты говоришь как отец, который на вопрос «когда я вырасту?» все отвечал «когда-нибудь».

Августин показал ей язык; сестра в долгу не осталась и тоже начала дразниться.

В это время вошли Анна и Вильгельм, сев напротив двоих. Августин с сестрой быстро успокоились.

— Августин и Агнесса, — начал говорить Вильгельм; нужно было правильно все объяснить детям. — Думаю, с этого дня мы ваши официальные опекуны, потому что ваша матушка оставила вас здесь на долгое время.

— На «когда-нибудь»? — вмешалась Агнесса. Вильгельм с непониманием посмотрел на нее.

— Ну, можно и так сказать. Поэтому думаю, что в ближайшее время вас устроят в школу, а мы будем думать про переезд в другую квартиру. Посидите сегодня дома, пока мы с Анной работаем. — Августин и Агнесса молча согласились. К этому моменту проснулись, хныкая, младшие, и Анна встала к плите, чтобы приготовить завтрак.

* * *

Анна торопилась, как и Вильгельм — сегодня он собирался выбить из начальника повышение, да и Анна хотела что-то думать с работой. Августин и Агнесса хорошо кушали, хоть поначалу воротили носы от каши. Для Юма и Юнны в доме не оказалось молока, поэтому пришлось просить у соседей. Все это время Августин наблюдал, как двое взрослых носились по дому в попытках собраться, не опоздав, и ругались друг на друга. Они были совершенно отличны от родителей, которые в помине никуда никогда не торопились и всё делали вальяжно; даже если они куда-то опаздывали, то всегда делали вид, что они очень занятые люди и им совершенно все равно на время других. Такой контраст шевелил в мыслях мальчика некую нецелесообразную картинку. Августин теперь все познавал в сравнении, и сравнение это было горьким.

Анна оставила еду на обед в холодильнике, и они с мужем вышли, торопясь, чтобы не встрять в утреннюю толкучку. Пробираясь по железнодорожным путям, Вильгельм запрыгивал в поезд и ехал до центра, где, выйдя, нужно было проехать два квартала и выйти на неприметную улочку, в глубине которой была скромная мастерская.

Анна же, наоборот, шла пешком до небольшой школы, находившейся в окрестностях центра. Она преподавала в основном там, но иногда давала и частные уроки. Анна, идя по кабинетам школы, где царил шум и гам, очень удачно издалека увидела директора.

— Господин Жарр, — обратилась она к низенькому мужчине с туповатым выражением лица.

— Что вы хотели? — Он нервно посмотрел на часы. — Как понимаю, у вас сейчас урок, мадемуазель.

Анна вздохнула. Даже приехав в Германию двадцать лет назад, он так и не отучился от французских привычек.

— Я хотела попросить у вас повышения в связи с семейными обстоятельствами.

Мужчина отмахнулся.

— Ничего не желаю слышать, вы и так получаете у нас чуть больше остальных. Даже если у вас кто-то умер, денег нет. Прощайте.

Жарр заторопился вниз по лестнице, а Анна, стоявшая все так же в недоумении с тяжелым сердцем, поплелась в кабинет вести урок. Анна знала, что денег сейчас нет не только у них, но и везде — цены растут, нужно что-то думать. Анне попалась на глаза вывеска — требовался личный преподаватель французского за хорошую сумму. Такие объявления были нередкостью — из-за катастрофической инфляции их вывешивали где попало. Анна быстро достала блокнот и переписала номер. Это был один из немногих шансов, предоставляемых судьбой.

В обеденный перерыв Вильгельм закурил, смотря на серое летнее небо. Его товарищ по работе, Эрнест, присел к нему.

— Вильгельм, ты слышал, что у нас новое начальство?

Вильгельм покачал головой.

— А что, нас продали уже? — Альберт, подсевший третьим, подтвердил слова Эрнеста. Слухи о смене штата ходили давно, и их предупреждали, что всех уволят, но Вильгельм и предположить не мог, что это ударит по нему в такой серьезный момент. Вильгельм провел по волосам своими замасленными руками.

— Черт, как же невовремя. — Он выбросил сигарету.

— А что случилось? Тебе деньги нужны? — Эрнест одарил его дружественным взглядом, Вильгельм отмахнулся. Нужно было что-то думать, не сегодня-завтра его попрут с работы, и нужно будет придумывать что-то другое.

* * *

Анна пришла по адресу — район престижных домов среднего класса. Идя мимо домов, она смотрела на их номера: девятый, десятый, одиннадцатый… Вот и он. Анна подошла и нажала на звонок, потом еще раз, но никто не открывал. Женщина еще раз проверила адрес, она пришла правильно. Дверь открыл после восьмого звонка мужчина лет тридцати с небольшими морщинами и неровными зубами. Выглядел он опрятно, носил белую глаженую рубашку и штаны.

— Здравствуйте, — поздоровалась Анна. — Я нашла ваше объявление в школе. Вам нужен учитель французского?

Мужчина смутился; морщины сразу собрались у него на лбу и около глаз.

— Да, я оставлял объявление, — медленно произнес он, вспоминая. — Правда, я уже нашел себе учителя, но, думаю, вы могли бы мне пригодиться. Вам ведь нужна работа?

Анна напряглась.

— Проходите. — Мужчина любезно пропустил ее в дом. Дом был большой и светлый, кое-где не хватало мебели, но все было намного дороже, чем казалось на первый взгляд.

— Мне нужна работа, но я не соглашусь на секс за деньги, — сказала Анна.

Мужчина, повернувшись к ней, начал протестовать:

— Нет, что вы, я и не собирался вам это предлагать. Видите ли, я художник, и мне нужна натурщица. За приличную цену, — добавил он. Она вскинула бровь

— Откуда у художника приличные деньги в нашей стране? — Анна стала пятиться к выходу.

— Подождите. Во-первых, я не представился, простите. Меня зовут Франсуа. Во-вторых, в основном я выставляюсь в Париже, но сейчас временно живу тут. В-третьих, я заметил ваше кольцо, поэтому вряд ли стану предлагать вам что-то непристойное. Я не предпочитаю женщин. — Анна выдохнула — хотя бы за свою честь ей не придется переживать.

— И сколько вы готовы платить? — Франсуа подошел к письменному столу, выдвинул его и протянул Анне толстый конверт. Анна взяла его, и только лишь одного взгляда хватило, чтобы понять, что денег много и их хватит. — Мне нужно просто позировать? — После этих слов Франсуа сел на диван и пододвинул к себе рядом стоявший мольберт, сверяя Анну с ее новой ролью.

— Да, просто позировать голой. — Анна свела губы. Для него это было просто работой, для нее это было воспоминанием о молодости, когда она, будучи четырнадцатилетней девушкой, позировала перед таким же натурщиком, пытаясь заработать денег. — Вы можете пойти в соседнюю комнату, раздеться, а я пока открою шторы для дневного света.

— И как часто мне придется приходить сюда?

— Думаю, два раза в неделю будет достаточно, пока я не дорисую картину, — вздохнул Франсуа.

Анна удивлялась этому человеку. Она все время крутила кольцо на пальце и думала о Вильгельме: правильно ли она поступает, правильно ли она делает и нужно ли ему говорить об этом.

В конце концов мораль и совесть отступили, когда Анна поняла, что деньги сейчас им нужнее всего. Она вспомнила Армена, Юлону и их детей и поняла, что у нее нет выбора, к тому же откажись она сейчас, что у нее останется?

Уже раздетая, она вошла в комнату. Для нее уже все было готово: стул, подиум и дневной свет, который так контрастировал с темными обоями в комнате. Франсуа уже сидел на своем месте с кистью в руках. Его глаза казались Анне глупыми, но он был совершенно спокоен, у него не было никаких намерений и ничего за душой. Он хотел рисовать, а она — денег.

Конец рабочего дня выдался никаким: Вильгельм нес домой неутешительные вести. Его уволили. Это вроде было предсказуемо, только вот что теперь делать — непонятно. Он просто не мог сказать эту новость Анне, поэтому зашел в один из баров, стоявших в центре города, и заказал себе на последние деньги кружку пива. Нужно было себя как-то утешить. В заведении стоял шум и гам, от посетителей не было оттока. Странно, что люди в самые страшные дни веселятся и пьют. Может, это знак, что не все еще в людях потеряно? К нему внезапно подсел человек в плаще — маленького роста и с плоским лицом, на котором практически не отражалось никаких эмоций. Его механический голос ввел Вильгельма в ступор.

— Вы ведь Вильгельм Вайсенберг? — Мужчина от услышанного пребывал в легком шоке.

— Ну, предположим, а что такое? Зачем я вам нужен? — Вильгельм остановил проходившую мимо официантку и заказал себе пиво.

— Я хочу вам кое-что предложить. — Вильгельм насторожился. Их разговор, плавно начавшийся с того, что сейчас безработица и инфляция, плавно перетек на жизнь Вильгельма; он с большой грустью в голосе рассказывал о своем тяжелом быте и проигранной войне. Незнакомец в свою очередь полностью поддерживал его, поддакивал, говорил о политике и о том, что это единственное, что всегда будет иметь значение. Вильгельм хотел уже уйти, кратко бросив, что политика его не интересует. Мужчина наспех кинул фразу, что в нем, как и во всех немцах, сидит злость за позорный проигрыш. Вильгельм развернулся вполоборота и серьезно посмотрел на мужчину. Тот, приблизившись, сказал на ухо адрес и добавил, что если Вильгельм хочет наладить свою жизнь, он может попытать свое счастье и попробовать попасть туда. Денег, которые будут ему платить там, хватит на жизнь.

Вильгельм пошел прочь. Еще не хватало ввязываться ему в эту ерунду. Конечно, подумать стоило, но что будет дальше и насколько благополучным станет его будущее?

* * *

День тянулся медленно и лениво. Августин читал книгу, которую взял на столе в гостиной. Делать было все равно нечего: они не знали, где находятся и что это за район; оказавшись в полной изоляции, они должны были дожидаться взрослых. Анна ушла недавно, и скоро должен был прийти Вильгельм, однако детям все казалось слишком длинным, слишком скучным, слишком сложным. Агнесса сидела у окошка и наблюдала, как играют дети во дворе. Одеты они были в простые платья, и у них почти не было бантиков. Августин, как самый старший, должен был присматривать за всеми. Мальчику не нравилась эта тяжелая ноша, он не привык нести ответственность за кого-либо, кроме как за себя. Он посматривал то на Юма, то на Юнну, спавших после обеда.

В доме было тихо. Августин прикрыл глаза, посчитал до десяти и снова открыл, окончательно убедившись в том, что ему нет смысла читать скучную книгу про политику. Он закрыл ее и встал, чтобы положить на место.

— Августин, как ты думаешь, мы сможем ходить в нашу школу, в которую мы ходили раньше? — Агнесса тосковала, ей тут совершенно ничего не нравилось. И она не хотела и шагу делать из этой квартиры, но, судя по ответу брата, ей все же придется как-то научиться жить в новой обстановке.

— Вряд ли родители вообще нас теперь заберут отсюда. Думаю, нам скоро придется пойти в новую школу. Может, все перемены к лучшему. — Августин пытался соврать, но Агнесса покачала головой.

— У тебя плохо получается врать. — Агнесса отвернулась от брата к окну.

В замочной скважине послышалось лязгание ключа, и дверь открылась. Августин выглянул — пришел Вильгельм, уставший, и по его лицу было видно, что он чем-то недоволен и опечален.

— Августин, как сестры и брат? — Августин в ответ поприветствовал его и сказал, что все нормально. Вильгельм пошел на кухню и закурил сигарету. Мальчик все так же стоял на пороге. — Садись, если хочешь. Знаю, тебе скучно здесь, но я дал твоей матери слово, что вы будете в безопасности, хотя, наверное, на вас свалилось слишком много всего. — Мужчина выдыхал дым, и тот проникал в легкие мальчика. Вильгельм так ничего и не добился — ему даже не дали последней зарплаты, просто выгнали с работы. Еще и тот разговор в баре засел в голове. Нужно обговорить с Анной.

— Скажите честно, мы вам в тягость?

Вильгельм затянулся сигаретой.

— Да как тебе сказать?.. Ты слышал, о чем мы вчера говорили с женой? — Августин подтверждающе кивнул головой. — Нет, это не так, просто, видишь, мы никогда не имели собственных детей, и как нести ответственность за чужих мы не знаем. Но ты не волнуйся, взрослые умеют решать многие задачи, поэтому мы вместе с Анной постараемся сделать все для вашего благополучия.

— Скажите, — произнес аккуратно Августин, когда Вильгельм захотел встать со стула и уже отвернулся, но голос мальчика заставил его снова обернуться к нему. — А почему вы никогда к нам не приезжали? Анна говорила, что бабушка с дедушкой поссорились, и вы взяли фамилию бабушки, а мы фамилию дедушки, но почему вы к нам не приезжали? — Вильгельм вздохнул.

— Августин, понимаешь, дело не только в том, что наши родители рассорились, дело в сложных вопросах. Но мы никогда не приезжали, если говорить коротко, то только по той причине, что нас никогда не звали. Твой отец хороший человек, он построил бизнес, он воспитывал вас. — Вильгельм подбирал слова — было видно, что ему тяжело. Не общаясь с отцом Августина столько лет, он и забыл, что они вообще существуют не только как формальные родственники. Мальчик все впитывал как губка, родители вообще никогда ничего не желали объяснять детям. Для них «нет» — это было нет без объяснений, если это было «да», то да без объяснений. Августину было интересно послушать взрослого человека, который хоть что-то объясняет и помогает мальчику строить картину мира.

— Просто к нам никто никогда не приезжал: ни бабушки, ни дедушки, ни другие родственники, вот я и спросил. — Августин ковырял ботинком пол от скуки.

— Семейные дела это всегда сложно, не подумай, что вы никому не нужны. Просто это давние обиды, но я думаю, что сейчас все будет хорошо. Думаю, что вы сможете общаться с другими членами своей семьи. Просто не со всеми сразу.

— Хорошо. — Августин убежал, и Вильгельм, сидевший на стуле, все так же смотрел на семейную фотографию, висевшую на стене. Последний раз, когда они собирались все вместе, был на день рождения Августина. Армен тогда вспылил, что они с Анной пришли позднее всех, а они тогда просто опоздали из-за работы. Да, Армен никогда не менял о человеке мнения, у человека был только один шанс перед произвести хорошее впечатление на него и правильно себя подать. Другого и быть не могло. Он не отступился от этих принципов, даже когда его родной брат опоздал.

Агнесса разглядывала узор на ковре — он был единственным интересным для нее предметом в этой комнате. Августин о чем-то говорил с Вильгельмом, и девочке было нечем заняться. До момента, когда в квартиру пришла Анна.

Девочка парила и чуть ли не танцевала от радости, когда увидела на пороге свою тетю. Заглянув в комнату и убедившись, что все нормально, Анна пошла на кухню. В это время оттуда выходил Августин. Анна поздоровалась и в приподнятом настроении прошла к мужу, неся в руке газеты.

— Вильгельм, ты не поверишь! — с порога сказала она мужу радостным голосом.

— Анна, я могу уже поверить во что угодно, поэтому ты вряд ли удивишь меня. — Анна бросила газеты на стол, Вильгельм тут же потянулся за ними и открыл на первой же странице. Опять все плохо. Мельком пролистав газету, он убедился, что в ней не было ни одной колонки добрыми вестями, и занялся прочтением статьи о торгах на бирже.

— Я договорилась о переезде в квартиру, про которую я тебе говорила.

— Правда? — Анна одобрительно ему кивнула. — Это действительно хорошая новость. Думаю, что всем будет только лучше, а в первую очередь детям. Но я бы не стал так радоваться, Анна, меня сегодня уволили с работы, поэтому не знаю, стоит ли нам вообще рассчитывать на эту квартиру, — с удрученностью проговорил Вильгельм. Анна не была рада настрою мужа. С таким жизненным мотивом далеко не уедешь.

— Они будут брать столько же, сколько и брали за эту квартиру. — Анна поставила разогреваться сковородку. — А почему тебя уволили с работы?

— Сменилось начальство. — Вильгельм перевернул страничку газеты, делая совершенно непринужденный вид. Анну это раздражало.

— Вильгельм, ты можешь отложить свою газету и обратить на меня внимание? — Мужчина посмотрел на жену. — Спасибо. У меня тоже пока ничего, мне не дали повышения, к тому же сказали, что могут уравнять зарплаты с другими учителями.

— Ты же была для них таким ценным преподавателем. — Вильгельм осмотрел холодильник, открыв дверцу, и снова закрыл его, горестно убедившись, что там опять пусто. — Хотя я тоже вроде как был ценным.

— Не будем отчаиваться, в любом случае я смогу устраивать тут уроки, а ты…

— Анна, не переживай, я найду работу. По крайней мере, меня все равно собирались сократить — это не новость. — Вильгельм встал и вышел из кухни в зал, где сидели Августин и Агнесса и что-то рассказывали меленькому Юму. Вильгельм, смотря на них троих, понимал, что у него есть только один вариант — двинуться в политику. Больше шансов у него вряд ли осталось.

— Анна, — вернувшись на кухню, проговорил он. — Я хочу с тобой поговорить. Есть вариант подзаработать деньги, но…

— Но…? — Она прекратила готовить ужин.

— Но мне предложили пойти в партию. — Анна подсела к мужу с хмурым лицом.

— Ты согласился?

— Нет, я сказал, что я подумаю, но я сомневаюсь, следует ли вообще в это влезать. Твой отец ведь был чиновником, может, он знает что-нибудь про НСДАП?

— Я позвоню ему. Но ты в любом случае иди, нам нужно сейчас хвататься за любую возможность. И неважно, какой она будет. Ты меня понял, Вильгельм?

— Да, понял. Что думаешь делать ты? — Вопрос настиг Анну внезапно. Она снова стала мешать морковь, добавлять лук и немного мяса.

— Я нашла себе несколько учеников из класса для дополнительных занятий. Обещали немного, но это лучше, чем вообще ничего. — Анна соврала очень убедительно.

— Ты права. — Вильгельм встал, чтобы позвать детей на ужин.

Августин чувствовал как никто другой, что в доме явно нависает что-то черное и хмурое, и это только из-за них.

Ужин проходил в тихом молчании. Агнесса задала вопрос про школу.

— Агнесса, думаю, что завтра-послезавтра я устрою вас в школу, в которой работаю. И вы с Вильгельмом сходите и смените фамилии, и мы будем вашими опекунами официально, — ответила ей Анна.

— С родителями все так плохо? — Августин посмотрел на Вильгельма; тот положил вилку.

— Нет, просто ваши родители уехали, вот и попросили нас посмотреть за вами.

— Ладно. — Августин уткнулся носом в тарелку и стал доедать. Агнесса плохо ела, но чувство голода пересилило. Посуда в этом доме не была красивой и похожей на ту, что подавали в их доме на горячих противнях. Еда была вкусная, хоть и немного пресная.

Перед сном Августин вспоминал свое дерево и свои книжные полки. Что с ними случилось, что случилось с его железной дорогой, с его мольбертом? Что случилось с платьями Агнессы и ее куклами? Что вообще произошло в их доме? Ах, если бы Августин был более взрослым, то взял бы с собой сестер и брата и ушел вместе с ними жить отдельно, но он был слишком мал, чтобы понять, как устроен мир на самом деле. Может, все-таки можно было бы остаться в их доме и не уезжать из него? Может, можно было бы остаться им? Эдит приходила бы и следила за ними, а он все так же бы читал под деревом. Агнесса ухаживала бы за цветами. И солнце бы все так же светило, как и вчера, освещая поляну, на которой они любили бегать и собирать ягоды. А мать приносила бы домой охапки цветов и составляла букеты. Августин плакал в ту ночь. Он пообещал себе две вещи: первое — это никогда не забывать свой дом, а второе — это вернуться и снова сесть под дуб, сколько бы лет ни прошло.

1926

Те годы, которые поначалу казались Августину долгим сроком, пролетели очень быстро. К тому же сама жизнь очень изменилась. Их с Агнессой отправили в школу. Вильгельм устроился при партии и имел неплохую должность, ему платили пусть и не сильно большую сумму, но это было гораздо больше, чем в мастерской, из которой его уволили. Вечера теперь проходили все одинаково: Вильгельм садился в своем кабинете за бумагами, запираясь за плотной дверью. По выходным к нему приходили друзья с его новой работы, и они хохотали допоздна, разговаривая о политике. Августин в такие вечера чуть приоткрывал дверь и слушал, про что они говорили, и именно это стало новым хобби мальчика. Он любил подслушивать разговоры взрослых, смотря потом в словаре новые слова. Он делил комнату с Юмом, и, пока он укладывал брата спать, Агнесса то же самое делала с Юнной. Потом они встречались и много разговаривали: о новой школе и сплетнях, о новых друзьях, но больше всего они предавались воспоминаниям о том, что было в старом доме.

Анна устроилась личным репетитором для детей к одному из партийных друзей Вильгельма. Жизнь, казалось, встала на свои места — до возвращения матери из тюрьмы. Рождество они справляли весело, Анна и Вильгельм не были богаты, как и их родители, зато они больше проводили времени с детьми. Но всему хорошему приходит конец.

Возвращение матери было для Анны и Вильгельма чем-то волнительным и непонятным, а для Августина с Агнессой тем более — они так отвыкли от присутствия родителей в их жизни, что теперь для них родители казались чем-то далеким и чем-то размытым. Это для взрослого время течет по-другому, и пять лет равны пяти минутам, для ребенка пять лет — это пять столетий, поэтому все забывается.

Августин не мог в деталях вспомнить тот вечер, когда их привезли сюда, а жизнь до этого рисовалась ему как что-то из фантастических картинок. Он так же играл на скрипке и рисовал, правда, теперь это приходилось делать вместе с маленьким Юмом, который желал узнать все вокруг и нередко мешал брату. Августин хоть и был очень спокойным, но порой даже его терпения не хватало. В такие минуты он уходил в гостиную и читал всевозможную литературу — в основном это были книги по истории и про политику. Агнесса же легко уживалась с Юнной: они имели похожие вкусы во всем, начиная от одежды и заканчивая выбором еды. Юнна во всем пыталась походить на сестру. Она одевалась в ее наряды и иногда смотрела, как сестра старается сделать прически. Это было мило, и Августин всегда смеялся, когда видел маленькую сестренку такой.

* * *

С самого утра Анна пыталась сделать всё как подобает: она готовила еду и была счастлива, она считала хорошим концом то, что дети воссоединятся с родителями. Вильгельм считал, что это нервное у жены; он, войдя сперва на кухню, долго смотрел на Анну.

— Анна, скажи, тебе грустно, потому что сегодня приезжает Юлона? — Вильгельм знал свою жену, и было трудно скрыть от него то, что она печалится и ей воротит душу от того, что сегодня они уже не будут семьей.

— Нет, что ты! — воскликнула она. — Я знала, что рано или поздно это произойдет. — Анна металась по кухне, присматривая за белыми скатертями, пирогом и бельем, висевшим на балконе.

— Анна, не ври себе. — Вильгельм подошел, взял кружку с кофе и отхлебнул от нее немного. — Просто ее возвращение еще ничего не означает. Ты должна это знать. — Анна внезапно прекратила суетиться и повернулась к мужу; конечно, ее мучила печаль и тоска, но больше всего ее беспокоило, что будет дальше.

— О, Вильгельм, откуда мы знаем? Наша жизнь стала лучше только потому, что мы смогли перешагнуть самое трудное, но это не означает, что она не разрушит то, что мы строили. — Вильгельм вздохнул, согласившись с женой, что у Армена и у Юлоны это свойство было. Они относились к тому типу людей, которые ломали всё — даже то, что было построено не ими.

— В любом случае, если они не захотят уходить, они смогут остаться с нами.

— Да, ты прав, мы совсем забыли, что у них тоже есть свой взгляд на эту ситуацию, и нам нужно послушать их. — Анна обняла мужа, и на этом они расстались.

Агнесса помогала Анне как могла — например, носила посуду, а маленькая Юнна смотрела за ними. Августин вместе с Вильгельмом и Юмом пошли в книжный магазин. По дороге Вильгельм постоянно говорил о политике, и это больше превращалось в его длинный монолог. Юм скучающе смотрел на него, а Августин и вовсе не слушал, отвечая на все положительно.

Вернувшись домой, Августин переоделся, и они стали ждать прихода матери. На часах было около четырех часов, Агнесса надела свое лучшее платье, Юм и Юнна пребывали в трепещущем ожидании. Августин старался улыбаться, и Агнесса, посмотрев на него, задала вопрос:

— Ты не рад? — Августин растерялся: он не знал, как ответить, чтобы сестра не обозлилась на него.

— Нет, что ты, — попытался оправдаться. — Просто прошло столько времени, и не могу сказать, что испытываю… Мама ушла давно, и я не знаю, какой она вернется. Я как-то вычеркнул ее из своей жизни, что ли, — чуть виновато произнес брат. Агнесса взяла его за руку.

— В любом случае сделай вид, что ты ей рад.

— Конечно. — Агнесса улыбнулась брату, и в этот миг раздался звонок. Все затаили дыхание; Анна побежала открывать двери. Вильгельм стоял рядом с детьми в гостиной. Послышался негромкий голос, и через несколько минут в комнату вошла совершенно незнакомая им женщина. Августин сначала даже испугался ее, потом только он разглядел в ее лице черты прежней аристократии и роскоши. Ее роскошные волосы потускнели, а местами и вовсе проглядывалась седина, под глазами были большие мешки. Августин сдержанно поздоровался с матерью. Агнесса, подойдя к ней, легонько обняла ее, но по сестре было видно, что она тоже не понимает, кто перед ней. Юм и Юнна обошлись кратким приветствием. Анна пригласила всех за стол, робко и неуверенно все двинулись вперед, кроме Августина — он стоял, не в силах пошевелиться, и лишь потом под строгим взглядом Вильгельма он прошел и сел рядом с матерью.

— Мы так рады твоему возвращению. — Анна пыталась сделать атмосферу приятной, но это плохо получалось.

— Как вы? — чуть осипшим голосом произнесла женщина, смотря на детей.

— Хорошо. — Агнесса еле выдавливала слова из себя.

— Неплохо. — Августин налил себе сока.

— Юлона, ты можешь остановиться тут на первое время. К тому же тебе все равно нужно привыкнуть к обстановке. — В разговор вмешался Вильгельм, видя ужас в глазах детей. По ним было видно, что им кусок в горло не лез.

— Да, конечно, но, думаю, что после моего возвращения я смогу добиться того, чтобы наши счета, которые были заморожены, разблокируют, и я смогу больше не обременять вас присутствием моих детей. — В комнате повисла гробовая тишина. У Августина похолодела кровь. Обременять? И куда они пойдут? Она ведь ничего не имеет за душой. Кто она вообще? Кто вообще такой теперь их отец и кто все они для своих родителей?

Его вывел из раздумий мужчина.

— Это совершенно не так, — подхватил Вильгельм. Ему в последнюю очередь хотелось, чтобы они уезжали отсюда, к тому же он понимал, что Юлона вряд ли что-то может сделать. Смотря на реакцию детей, он уловил то же самое чувство. Она была им чужая, они не узнавали ее, и нельзя было гарантировать, что после тюрьмы она не тронулась умом.

Августин смотрел на нее с враждебностью и холодностью, Агнесса делала глупые глаза, потому что боялась матери. Юм и Юнна тем более не помнили, что это была их мать, она скорее была для них чужой женщиной, чем родным человеком.

— К тому же, — в разговор вступил Августин, — тебе следует отдохнуть. — Он говорил холодно, но сдержанно. Мать, сидевшая напротив, смотрела на него холодным и черствым взглядом. — Я думаю, что пара дней ничего не сделает.

Агнесса поддержала его.

— Хорошо, я тебя поняла. Думаю, что отца отпустят досрочно и мы сможем съехать. — Больше она ничего не говорила и не рассказывала. Весь оставшийся день она просидела в гостиной в полном молчании. Агнесса не решалась к ней подходить, как и Августин, а младшие не сильно и жаждали. Августин просидел, рисуя на корочке бумаги в своей комнате. Только вечером он зашел в комнату Агнессы поделиться мыслями с сестрой.

— Можно? — Он постучал в двери.

— Да, конечно. Что случилось? — Сестра заботливо накинула ему на плечи плед.

— Я пришел узнать, как ты.

Агнесса отложила книгу.

— Не сильно хорошо, как и ты. — Августин присел на кровать. — Я не думала, что после тюрьмы она так сильно поменяется, и уж тем более, что она захочет забрать нас отсюда. Куда? Зачем? Она ведь ничего не имеет. — У Агнессы закончились слова от невозможности выразить то, что в ее душе.

— Агнесса, еще ничего не решено. К тому же непонятно, когда отец выйдет и в каком он будет состоянии. Я тоже не в восторге, и я не хочу, чтобы нас отбирали у Анны и Вильгельма. Я уже привык к ним, что ли… Они многое сделали и многим пожертвовали.

Агнесса села рядом с братом.

— Я тоже привыкла, что Анна постоянно меня чему-то учит: то шитью, то рукоделию, да и не так уж и плохо мы тут живем. — Августин обнял сестру. — Почему она вообще решила, что мы не поменялись?

— Я в любом случае думаю, что она не сможет тянуть нас всех, это слишком тяжело. — Агнесса согласилась с ним.

В следующие дни стало очевидно, что приход матери обернулся полной катастрофой для их мирной жизни. Она постоянно кричала по ночам или бродила, заходила в комнату к Юнне, и тогда Агнесса успокаивала ее. Юма она постоянно ругала, и на помощь приходил Августин, который ставил мать на место. Отношения между матерью и старшим сыном накалялись до предела. Вильгельм очень часто разводил их и говорил Августину, что нужно быть сдержаннее; тот всего лишь говорил, что в следующий раз постарается быть сдержаннее, но этот случай так и не наступал. С Агнессой мать тоже не смогла наладить отношения: поняв, что Августина она уже не построит, как ей нужно, она переключилась на Агнессу, но та просто выходила из комнаты при каждой попытке матери поговорить.

Дошло до того, что дети начали закрывать комнаты по ночам. Покоя не было никому. Отношения с Вильгельмом и Анной она так же подпортила, и ее в доме никто не любил.

Последней каплей стало утро, когда они завтракали вместе. Агнесса и Августин вместе отправились в школу, а Юнну и Юма отвели в садик. Анна уже хотела уходить, но Вильгельм, зайдя на кухню, сказал ей присесть.

— Юлона, есть разговор. — Женщина обернулась.

— Что за разговор?

Анна напряглась. Она до того устала от этих ссор, что легче было просто выставить Юлону за дверь.

— Юлона, прошу тебя, не отбирай у нас детей. — Анна короткой фразой сказала то, что долго собирался подбирать ее муж. — Мы многое с ними прошли, и вряд ли у тебя есть средства.

Юлона смотрела сначала на Вильгельма, потом на Анну.

— Вильгельм, я тебе говорила, что я попробую через суд добыть средства.

— Юлона, очнись, у тебя нет никаких денег, и детей ты содержать не сможешь, — произнес мужчина жестким голосом. — К тому же с твоей судимостью это вряд ли.

— Это не твое дело! — Юлона была жестка в своих позициях. Анна, видя, что ссора набирает серьезный оборот, встала на сторону мужа.

— Юлона, послушай, он в чем-то прав. Дети тебя просто боятся. Разве ты не видишь, как они счастливы тут?

— Анна, не лезь в наш разговор! — Юлона вспылила, она опиралась на непонятно какие доводы и непонятно на что рассчитывала. Тем не менее суд вероятнее встанет на ее сторону. — Разговор окончен. Как только мой муж выходит из тюрьмы, я забираю детей.

Вильгельм с Анной молча встали и вышли. Спорить было бесполезно — теперь осталось только сообщить эту новость детям.

Отца выпустили через полгода, и со скандалами и ссорами, но Юлона перевезла всех в квартиру, что сняла на деньги Анны и Вильгельма. Августина, как главного, она отправила в пансион — на деньги, которые присылали Анна и Вильгельм. Суд постановил их опекунами детей. Но правда была такова: она избавилась от Августина, и Агнесса, оставшаяся наедине с родителями, в конце концов не выдерживала и часто приходила спать к Вильгельму и Анне. Юма и Юнна же ходили за старшей сестрой как хвостики, желая как можно меньше контактировать со своими родными отцом и матерью. Их счастливым денькам пришел конец.

Ночь перед отправкой в пансионат была мучительной и долгой. Августин не спал. Вильгельм, когда узнал, что ждет Августина, конечно, как мог, помог ему, но уговорить Юлону признать, что это глупый шаг, ему так и не удалось. Августин же терялся в догадках — почему именно он и почему он все же проведет там почти два года? Что будет и как изменятся Агнесса и младшенькие? Он старался лежать тихо, чтобы не разбудить Юма. Он снова стал вспоминать Австрию, их недавнюю поездку туда за полгода до выпуска отца. Юноша, достав стопку фотографий, тихо отодвинул ящик. На одной из фотографий он стоял с Агнессой. Они вместе, стоя на фоне какого-то памятника, улыбались во все зубы. Хорошее было время, но всему хорошему приходит конец.

Туманный рассвет не давал Августину забыться и придавал его настроению скверный характер. Стоял конец июля, и такая погода не была нормой для этого времени года. Он уже собрал свои вещи. В городе они отыскали Эдит, и теперь та приходила помогать матери. Эдит помогла ему упаковать его вещи; он хотел взять с собой хотя бы скрипку, но было нельзя. Теперь Августину это место окончательно казалось мертвым.

Августин долго лежал в кровати и никак не мог распрощаться со своим новым домом. Этот уголок был ему приютом последние полгода, когда они переехали из квартиры Анны и Вильгельма. Теперь Августин повзрослел и возмужал, он превратился в прекрасного шестнадцатилетнего юношу; многое поменялось: он бы сказал, что вся его жизнь перевернулась с ног на голову. Изменилась мать, которая после возвращения из тюрьмы стала совершенно зациклена на деньгах и на отце, что каждый день подходил к окну и тихо стоял возле него по несколько часов. Мать не желала контактировать с сыном, который просто не хотел принимать ценности, которые она навязывала ему, за что она отправила Августина в школу-пансионат и не принимала возражений. Мать все-таки выгнала его из дома. Да, почему-то для него теперь это уже не было удивительным, скорее это было тихое принятие неизбежного.

— Эдит, скажи, а куда ты поедешь после увольнения?

Женщина остановилась и пожала плечами.

— Не знаю, может, снова поеду во Францию. А может, тут останусь, хотя это вряд ли. В любом случае не беспокойтесь, я не пропаду. Думаю, и вы тоже.

Августин закатил глаза и что-то пробормотал ртом.

— Не говори так! Я уже сто раз пожалел об этом. Я всю ночь лежал и думал, почему именно так. Почему вообще все сложилось именно так. — Августин ходил из угла в угол и бормотал.

Эдит тихо вышла, решив, что нельзя ему мешать. Августин почувствовал, что сейчас будут звать его и решил спуститься сам. Он поедет в самое зыбкое место из всех на свете — в школу для будущих солдат. Что там его ждет и как повернется его жизнь после, он и знать не хотел. Все равно он ничего не сможет сделать. На его плечи тяжелым грузом легла неизбежность, как и когда мать оставила их у Вильгельма и Анны в ту самую ночь, которая полностью перевернула его жизнь. Возле двери послышались шаги в комнату — вбежал его младший брат Юм, сильно походивший на мать своими серо-зелеными глазами и аккуратными чертами лица.

— Брат, я слышал, ты сегодня уезжаешь? — с грустью проговорил маленький.

— Да, но не переживай, я буду приезжать на Рождество и на выходные, если будет получаться. — Он погладил мальчика по голове и потрепал за мягкие щечки.

— Мне будет не хватать твоих рассказов на ночь и наших прогулок.

— Мне тоже.

Юм тепло обнял старшего брата за ногу и собрался идти.

Он взял чемодан, накинул пиджак и спустился медленным шагом вниз, запоминая все, что попадалось ему на глаза, в их маленьком доме. Его провожала Агнесса — младшая сестра, которая до последнего не верила, что он поедет туда, и Юна, которая тоже не желала отпускать старшего брата. Он вышел из подъезда и увидел, что к дому подъехал черный мерседес. Вышедший из него человек в форме был бледен и сер на лицо. Он приближался, и сердце Августина обливалось кровью. Пройдя к мужчине в форме, тот пожал ему руку.

— Здравствуй, Августин. Меня зовут Герберт Айс, я являюсь заместителем директора по приему в школу.

— Здравствуйте, — еле-еле смог выдавить из себя он. Августин рассматривал его. Холодный оценивающий взгляд Герберта давил на Августина, юноша стушевался под ним. Герберт прошел в машину и сел на место водителя. Августин сел следом сзади, в последний раз — уже из окон автомобиля — смотря на свой дом.

Дорога в школу проходила в тишине и спокойствии, Августин старался не издавать лишних звуков и рассматривал пейзаж за окном, который менялся с городских улиц с современными зданиями на небольшие улочки с одноэтажными домами. Позже они выехали за городскую черту. Позади осталось все то, что он так любил: прогулки, булочки с маком, долгие вечера у камина и рисование великолепных пейзажей, быстрая езда с горки на велосипеде, когда ветер дует тебе в лицо, — все осталось позади, вся его жизнь. Осталась та далекая и обшарпанная квартирка Вильгельма и Анны, времена, когда они все были в Австрии, и те вечера, когда отец вернулся из тюрьмы. Он много шутил с братом и сестрами и часто веселил их. Остались позади и дни, когда, собирая всех, он рассказывал им смешные истории, которые придумал сам. Августин дремал, сидя в автомобиле; теплый кожаный салон и езда убаюкивали его.

Автомобиль резко затормозил, и Августин сразу открыл глаза. Было уже так темно, что хоть глаз выколи. Он потряс головой в желании наконец-то проснуться. Герберт вышел из машины, Августин следом — с чемоданом в руке. На улице было достаточно холодно и зябко. Они стояли на дорожке из гравия, их окружали яркие фонари и прожекторы, стоявшие повсюду.

— Идем, — произнес Герберт.

Августин прошел через темные ворота, что отворились и вели во внутренний двор. Они прошли огромную площадь. Деревья зловеще отбрасывали тени.

— Это площадь для построения — утреннего и вечернего. Тут ведется перекличка.

Августин качнул головой в знак того, что понял, что ему сказали. Далее они прошли в большой холл с лестницей из белого мрамора; темные шторы и темные стены, отделанные бордовой краской, не придали настроения Августину. Свернув направо, они очутились у стойки вроде ресепшна. Их встретил мужчина лет сорока. Герберт невежливо и с холодностью в голосе сказал, чтобы мальчику выдали форму и спросил у Августина, какой у него размер. Августину выдали несколько видов одежды, среди которых были спортивный костюм, парадная форма, состоявшая из черного кителя и штанов такого же цвета, пары ботинок, шорт черного цвета и коричневой рубашки, также кепка. Получив комплект одежды, Августин пошел в кабинет Герберта для подписания бумаг и удостоверения. Проходя мимо кабинетов администрации и учебных кабинетов, он рассматривал стены, увешанные полотнами с изображением свастики и портретами многих людей, неизвестных ему.

Кабинет Герберта тоже не отличался мягкостью и светлыми тонами: черная обивка мебели, красные шторы. Разве что коричневый стол, стоящий в центре комнаты, выделялся на этом фоне всего черно-красного.

— Итак, присаживайся. — Он указал на одно из кресел, стоявшее напротив него. — Сейчас я дам тебе заявление на поступление, ты должен будешь его заполнить. — Он вынул из ящика стола небольшую бумажку и протянул ее Герберту, а сам занялся его книжкой.

Августин указал свое имя и фамилию — Августин Гейзенберг — и мельком прочитал текст находившийся после «Я объявляю о своем вступлении в Гитлерюгенд. Я потомок немца и обещаю своей подписью продвигать движение как искренний немец в соответствии с национал-социалистическими принципами всеми своими ресурсами и следить за продвижением своих лидеров как можно скорее». Далее указывались национальность, пол и денежные взносы. Но родители не дали ему никаких денег. Он сидел в раздумьях минут пять. Герберт давно закончил с его книжкой и, чувствуя на себе взгляд, он подписал и уточнил про взносы. Оказалось, что Вильгельм и Анна уже давно все оплатили, видно, родители давно говорили с ними об этом и правда собирались отдать его в эту школу. Ему выдали книжку — что-то вроде школьного дневника.

— Давай я провожу тебя до твоей комнаты. Ты будешь делить ее еще с тремя юношами твоего возраста.

Августин все так же ответил молчаливым кивком. У него до сих пор не выходили из головы те слова в заявлении. Теперь же ему казалось это не просто школой, а, скорее, тюрьмой, выпускавшей непонятно кого. Зайдя в темное помещение, Августин нашел в правом верхнем углу комнаты свободную койку и тихо присел на нее.

Вдруг включился свет, и Августин зажмурился от яркости.

— Так-так, ты новенький. — Один из трех парней стоял в шортах и майке. Августин кивнул ему. — Располагайся. Завтра ранний подъем. — Все, что незнакомец ему сказал. Затем он выключил свет.

Прислушиваясь к себе и слыша только собственное сердцебиение, Августин положил чемодан и сверху на него вещи и, раздевшись, положил свою одежду на близстоящий стул, лег на койку и накрылся одеялом, сразу провалившись в сон.

Утро для Августина началось очень рано. Его разбудил звонок в коридоре, который оказался рядом с его комнатой. Он вскочил и, только когда сфокусировался, понял, где теперь находится. Его соседи по комнате внимательно на него смотрели, сидя на своих койках в майках и трусах. Комната, в которую его заселили, была маленькой и с низкими потолками. Серые стены, железные кровати, маленькие окна и дубовые двери не добавляли атмосферы.

— Вставай скорее, новенький, а то проспишь и останешься без ванны. — Ребята из его комнаты уже практически были одеты, а Августин еще только сидел в мятом.

— А, сейчас. — Юноша тяжело поднялся с кровати и встал, покачиваясь, как после тяжелого похмелья.

— На перекличку нельзя опаздывать.

— Хорошо, — ответил Августин как болванчик и, быстро посмотрев на рядом лежавшую стопку с одеждой, выбрал черные шорты и коричневую рубашку, как и его товарищи по комнате. Он аккуратно застелил кровать и, одевшись, пошел в ванную. Но не успел он выйти из комнаты, как наткнулся на очередь из тридцати, может, тридцати пяти человек. Августин, стоя с полотенцем и зубной щеткой, удивился, сколько тут людей. Голова болела, он был в ужасе от такой очереди.

— О, это еще удачно мы построились. — Услышав эту фразу у себя за спиной, Августин обернулся.

— Что вы имеете в виду? — Незнакомец чуть странно на него посмотрел. Потом улыбнулся.

— Ты новенький — понятно, в чем дело. Из какой комнаты? — Любопытство блестело в его глазах.

— Из двадцать пятой. — Августин стоял чуть обернувшись к незнакомцу, поворачиваясь каждый раз, когда очередь продвигалась вперед.

— Из двадцать пятой… — с некой задумчивость произнес юноша. — Я из тринадцатой. Меня зовут Эрнест, — протянул он руку. Августин пожал ее.

— Очень приятно, Эрнест, я Августин. Так что ты имел в виду, когда говорил про удачу?

— Тут может быть еще больше очередь. Туалет и раковины вместе с душевыми находятся на одном этаже, комнат много, и, если не занять очередь, можно не успеть к перекличке, за это штраф. — Августин еле-еле поспевал за ходом всего, что тут происходило. Темп в этом месте был намного быстрее, чем у него дома, где он неторопливо пил кофе, расхаживал и наслаждался утренней красотой.

— И что после переклички?

— Завтрак и занятия у разных групп — они разные. Ты скоро сам все узнаешь.

Больше незнакомец ему ничего не сказал, и Августин, продвигаясь в очереди, отмечал разношерстные подразделения и то, насколько разная была социальная прослойка людей, собравшихся тут. Одни совершенно были тупы на лицо, другие, наоборот, хитры и лживы, третьи молчаливы и замкнуты.

Ванная оказалась большой и была разделена на несколько секций. Августин подошел к первой освободившейся раковине и умыл лицо, почистил зубы. Быстро вернувшись, он последний выходил из комнаты, зашнуровывая ботинки. Александр — блондин с голубыми глазами, самый старший из их группы, которому только только исполнилось семнадцать, — был главным в их комнате и поэтому подгонял Августина не церемонясь — это было то, с чем Августин столкнулся впервые; находясь даже на попечении Вильгельма и Анны, он не знал строгих правил — единственным правилом в их доме было не опаздывать в школу. Эрих — тот самый, с кем заговорил Августин после пробуждения, — был самым разговорчивым. Он по дороге на построение все рассказал про их группу и делился с Августином всем, что сам знал, чтобы скорее он влился в их общество. Александр то и дело пристально на них смотрел, затыкая Эриха. Еще одним соседом Августина был Густав — парень, державшийся надменно и с особой наглостью разглядывавший новенького.

Августина пробрал озноб из-за того, что он вышел на улицу в столь раннее утро. Александр выстроил их в восьмой ряд, позже к их ряду присоединились остальные учащиеся. Стоя на холодном, хоть и летнем, ветру, Августин дрожал всем телом, зуб на зуб не попадал, Эрих подшучивал над ним, однако позже он успокоился, поняв, что делать это бесполезно — Августин не реагирует на его придирки. Перекличка началась с начала списка: звучали имена и комнаты, и каждый должен был выкрикнуть, что он тут. Перекличка длилась час с небольшим, после роспуска они все пошли завтракать, Августин постоянно зевал и есть особо не хотел. Они одной большой колонной шли в столовую, эта общность — все делать вместе с другими — немного раздражала его.

Помещение оказалось большим и просторным, деревянные столы и присоединенные скамейки рядом с ними создавали целостность, каменные стены отдавали холодом. Электрические лампы уже выключили. Август сел за дальний стол и, взяв свою порцию каши, пододвинул безвкусный чай и стал медленно потреблять пищу, а точнее пихать ее в себя, понимая, что вряд ли для него ее подогреют или дадут другую. За время, проведенное в Австрии, он привык есть любую еду, только не приготовленную сестрой мамы Фрейндлих; она больше походила на чью-то рвоту, чем на еду. К нему откуда-то сбоку подсел сегодняшний товарищ в очереди Эрнест, с которым они столкнулись сегодня по пути в ванную.

— Ну что, как тебе начало? — игриво спросил он, подкалывая Августина.

— Ну… — еле заметно протянул он. — Не знаю, все слишком быстро, что ли. Я привык, чтобы все было не так быстро и не так безвкусно, — показывая пальцем на кашу, проговорил он.

— Привыкай. Сколько тебе? — Эрих закончил с кашей и уже выпивал чай.

— Шестнадцать, — с неохотой проговорил Августин, отставляя кашу и выпивая чай. Время подходило к восьми. — А тебе?

— Пятнадцать только исполнилось. Тебе повезло, тебе тут всего два года, некоторых отдают в четырнадцать.

— Подожди, зачем так рано?

Эрих помолчал, затем ответил:

— Я не знаю, тут все оказались по разным причинам, но у всех есть одна черта. Мы не существуем для своих близких. Да, конечно, к нам приезжают родители, и, конечно, нам привозят из дома еду. Однако знаешь, Августин, нас в какой-то мере бросили. Мы тут все брошены своими родителями, которые не захотели ухаживать за нами и отдали нас государству.

— Но что с нами будет, когда мы выпустимся? — Августин уже вставал из-за стола, понимая, что скоро прозвенит звонок, извещающий об окончании периода приема пищи.

— Никто не знает. Может, вступим в партию, может, пойдем в армию. Это дает кое-какие привилегии и поблажки, ты можешь остаться преподавать в школе, как я слышал, но это вряд ли что-то значимое. — Он встал, оставив тарелки на кухне. Августин поспешил — скоро должны были начаться занятия. Так как он отсел от своей группы, ему пришлось догонять их уже в коридоре.

— Ты можешь, если ты новенький, хотя бы не отставать? — наехал на него Густав.

— Хорошо, хорошо, я тебя понял. — Августин смотрел в его холодные, полные ненависти глаза.

— Густав, он сегодня первый день тут, — обратился Александр. — Ты можешь на него не давить?

— А тебе какое дело? Он нарушил дисциплину. — Теперь разговор шел между ними двумя.

— Я главный в комнате, я отвечаю за нашу группу, и это мне решать, кого отчитывать, а кого нет. — Александр присмирил его пыл. — К тому же я надеюсь, что ты помнишь про то, что ты неуспешен по некоторым дисциплинам. — Разговор был окончен, и Густав метнул в сторону Августина гневный взгляд.

Августин после получения аттестата зрелости больше ни разу не сидел за партой. Раньше он мечтал о поступлении в колледж, однако теперь он должен жить тем, что имеет здесь и сейчас. Он посмотрел в окно — вид из него выходил на поля и редкие деревца, что были высажены недавно и еще не укрепились. Августин задумался и не уследил, когда к нему подсел Александр. Он коротко его поприветствовал, и тот кивнул в знак приветствия в ответ. В классе было шумно: несколько юношей громко шутили, другие же сидели и читали книжки. Все были собраны совершенно по-разному и посажены не с соседями по комнате — все это, видно, делалось для того, чтобы учащиеся лучше общались друг с другом. Зашел учитель, и все встали, чтобы поприветствовать его. Когда они сели, начался урок.

Александр весь урок не спускал с Августина глаз. Наблюдая за тем, как Августин неуклюже разбирал и собирал ружье, Александр посмеивался. Августина напрягал его взгляд, он не любил, когда кто-то пялился на него.

— Если тебе больше не на что смотреть, смотри на пол, — проговорил Августин с упреком, перезаряжая ружье и тяжело выдыхая. Он в жизни не держал оружия, и сейчас это был его первый раз; в теории все выглядело легко, но на практике давалось с трудом.

— Почему ты тут оказался? — Августин вдруг прекратил собирать ружье и оглянулся на Александра. — Ты ведь явно не хотел сюда идти, верно? И, судя по тому, что ты даже не можешь собрать эту легкую модель, ты не вояка, так почему? — Августин молчал. Отведя глаза, он разобрал модель и протянул Александру.

— Теперь твоя очередь! — передавая, произнес он. — Зачем ты спрашиваешь меня? — Александр легким движением обеих рук за считанные секунды собирал и разбирал ружье, а позже принялся и за пистолет.

— Просто интересно. Таких, как ты, тут мало. — Александр положил оба оружия в собранном виде посередине стола. Минуту-другую Августин молчал, раздумывая что сказать.

— Меня отправили сюда родители. Это все, что я могу тебе сказать, — смущенно промолвил юноша.

— Меня тоже. В четырнадцать отец разорился на своих гробах и продал весь бизнес, а меня сослал сюда, чтоб под ногами не путался. — Александр робко взглянул на него из-под своих длинных ресниц.

— Меня в шестнадцать, правда, мой загремел в тюрьму. — Бормотание учителя, объяснявшего что-то на заднем плане и напоминавшего, что скоро выйдет время, казался тут лишним. Августин думал, что он единственный, кого сюда сослали, но оказалось, что тут тоже есть кто-то с похожей судьбой. Александр тоже был рад, что нашел компаньона, понимавшего его. Они просидели до конца уроков, рассказывая друг о друге — чем живут, дышат и думали, как выжить в этом месте. Александр, до того как попасть сюда, увлекался верховой ездой и архитектурой, а также игрой на гитаре и скрипке. Августин же рассказывал про скрипку, мольберты и фортепиано.

Оказалось, что в это место ссылают и таких, как они. Дети ранее богатых, но ныне разорившихся родителей. Теперь их жизни и судьбы отданы государству. Александр сказал, что теперь они приравнены к деньгам и что он, окончив это заведение, может открыть для себя множество дорог.

— Скажи, как ты думаешь, мы выйдем отсюда и начнем нормально жить? — прогуливаясь после уроков по небольшому садику, с надеждой в голосе сказал Августин.

— Нет, попав сюда, мы уже стали теми, кто себя нормальными не назовет. К тому же… что нас ждет? Неизвестно. И лелеять пустую надежду, что мы когда-то станем такими же, какими мы ушли, нельзя. Это глупо.

— Ну да, ты в чем-то прав.

— Ладно, идем, скоро начнется история, не опаздывай. — Александр ушел вперед, а Августин чуть постоял и пошел следом.

«Дорогая Агнесса, пишу тебе не первое и не последнее письмо, надеюсь, что дома все хорошо, потому что в последнее время меня одолевают нехорошие сны и нехорошие предчувствия, надеюсь, они беспочвенны. Я устроился неплохо, по крайней мере, хочу в это верить и убеждать себя. Встаем мы рано и ложимся поздно, хотя, наверное, это тебе неинтересно… Думаю, что тут можно чувствовать себя комфортно, тут очень холодно — особенно в это время года. Нас не кормят плотно: у меня всегда остается чувство голода после обеда или ужина; хоть и еда тут пресная, это лучше, чем ничего. У нас полевые сборы — учимся жить в лесу и ориентироваться по карте, я в этом лучший из нашей группы. Тут у меня появился хороший друг. Александр — я вас как-нибудь познакомлю как приеду, скорее бы уже. Мы тут постоянно тренируемся, и по ночам все тело болит и невозможно спать. Мы учимся кидать гранаты, обращаться с оружием, а еще зубрим историю Германии, хотя я ее и так помнил. Оказалось, что это место не для таких, как я, оно больше ориентировано на силачей, чей мозг не нужен для выполнения команд и силовых упражнений, я же похожу на хорошего пай-мальчика, который любит читать и учиться. Меня тут не теснят, хотя и дали прозвище kleule, от маленького совенка. Думаю, у меня получится приехать на Рождество. Буду ждать твоего ответа.»

Августин быстро сложил письмо и пошел на первый этаж отправлять его сестре; в коридоре его догнал Александр, хлопнувший Августина со спины.

— Ты сегодня обязан пойти со мной. — Алекс сегодня был крайне громкоголос и активен, что было в обществе юных солдат редкостью.

— Алекс, давай не сегодня. Я устал, к тому же ты знаешь, что на завтра нужно подготовить плакат со статьей. Меня вроде как записали в студенческую газету, — пролепетал Августин, подписывая письмо и отдавая на почте для отправки.

— Ой-ой-ой… — Алекс состроил лицо. — Ну напишешь ты свою статью чуть позже, ну пожалуйста! Сегодня же выходной! — Алекс начал упрашивать его, когда они шли по коридору.

— Алекс, назови хотя бы четыре — нет, три причины, почему я должен куда-то идти.

— Во-первых, потому что это общепринятое мероприятие, его устраивают только старшие группы, во-вторых, потому что будет весело — будет алкоголь и много веселой музыки. В-третьих, потому что к нам приезжают девчонки из… — он выдержал паузу, — женского подразделения.

— Тем более нет. — Августин хмуро посмотрел на друга. — Не пойми меня неправильно, но я ввязываться в это не буду. Помнится, я слышал, что в прошлом году выпускники вытворили что-то подобное и на следующий день их всех отчитали и чуть не выгнали. Спасибо, но нет. Если ты скажешь, что это соблюдать правила — скука, то я буду лучше скучным, чем выгнанным.

Алекс тяжело вздохнул. Он хотел вытащить приятеля хоть куда-нибудь, куда-нибудь, кроме тесной комнаты, где он спал и занимался своими делами.

— Если ты не пойдешь на эту вечеринку, я порву твой рисунки. — Августин, до этого стоявший спиной к другу, развернулся и покачал ногой.

— Ну ты и манипулятор. — Алекс, чуть не прыгая от счастья, обнял друга, и они пошли дальше вместе. По дороге Алекс прожужжал все уши Августину, без умолку болтая о предстоящем празднестве.

Они шагали по коридорам уже опустевшего здания. Алекс и Августин вышли на улицу через служебный выход, потому что главные ворота и двери запирались после девяти. Августин очень волновался: если он правильно понял Алекса, то именно тут должны были встретиться все остальные. Он услышал чьи-то шаги в стороне и понял, что все остальные пришли. Среди них все вокруг были ему незнакомы — юноши из других подразделений, которых Августин иногда видел на занятиях.

Алекс уточнил, не видел ли их кто-нибудь, и те ответили, что все проверили за собой. После они группой из семи человек двинулись сквозь узкие дворы и поля для стрельбы и бега, перепрыгивая через небольшие ограждения прямиком на служебный двор, где жили только прислуги и стояли ангары под хозяйственные нужды. На улице был легкий холод, но Августин его практически не чувствовал — он лишь ощущал, как колотится его сердце. В тот момент ему казалось, что на один вечер он стал плохим мальчишкой, который разбивает себе коленки в кровь и который вряд ли слушает, что ему говорят, у которого только лишь один ветер в голове, зато полные карманы свободы. Августин всю дорогу молчал, и его глаза постоянно смотрели по сторонам — на луну, на дорожку из гравия и на своего друга. Может, Алекс не просто так к нему тогда присел и заговорил, может, это и называется дружбой, что дается человеку только лишь однажды и неважно, в каком лице?

Они пришли к одной из небольших построек, что стояли обособленно на окраине. Стены у таких зданий были плотные, и там хранилось оружие — начиная от пистолетов, заканчивая ручными гранатами, но в это время туда бы никто не зашел. Внутри уже были люди, и Алекс, как только они вошли, оповестил об их приходе. Все сразу разошлись кто куда. Столы действительно были уставлены алкоголем, доносился джаз из проигрывателя, а за одним из столов сидели девчонки его возраста, кокетливо помахивая ему руками. Августин присел в сторонку к проигрывателю и присмотрелся к пластинкам. Они притащили сюда только заграничные пластинки — как иронично.

Августин особо даже и не двигался, наблюдая за происходящим. Кто-то сразу начал заводить разговор с девушками, кто-то открыл вино и стал пить; Августин только и успел увидеть своего друга в обществе двух красоток. Самому Августину их внимание вряд ли было нужно, он не получил бы удовольствия от женского общества.

— Ты тоже тут сидишь и скучаешь? — Высокий и звонкий голосок заставил Августина повернуть голову и выйти из пелены иллюзий. Справа от него теперь сидела девушка, одетая в форму, и, как и он, наблюдавшая в стороне.

— Прости, а что ты имеешь в виду? — Августин смутился.

— Я имею в виду, что тебе тоже это все поперек горла. Тебя тоже сюда притащили насильно, потому что тебе нужно развеяться. — Девушка не была пьяна, однако язык оказался у нее подвешен.

— Ну, предположим, что так. Меня зовут Августин.

— Меня зовут Ирен. — Они пожали друг другу руки, и Августин присел рядом с ней, подальше от проигрывателя. Ирен выглядела симпатично, но Августина мало интересовали девушки, и в этом отношении он был гораздо более скучным, чем Алекс, который только и успевал менять поклонниц.

— Не хочешь прогуляться?

— Если проводишь меня до моего корпуса. Он тут неподалеку, мы приехали сюда ненадолго.

— Хорошо.

Они встали, и уже подходя к выходу, Августин прошептал другу, что уходит к себе в корпус. Тот, хмельной от вина, только покачал головой.

Дорога заняла немного времени, но Августин, идя с Ирен, думал, что она будет вечной. Они медленно шли и мало-помалу перебрасывались фразами об истории и о звездах, о небе и о холодной погоде. Ирен, как оказалось, тоже была сюда приведена подругой — Хильдой. Августин лишь улыбнулся, сказав, что, наверное, в этом и заключается роль друзей. Ирен поддержала его в этом. Остановившись неподалеку, они попрощались.

— Думаю, что отсюда не будет видно, что ты пришла с кем-то. Наверное, нам пора прощаться. Мне было приятно побывать в твоей компании. — Августин отвесил поклон и уже собрался уходить, но Ирен остановила его. Она приподнялась на цыпочках и кротко поцеловала его и, оставив след помады на его устах, пошла прочь, маша рукой на прощание. Августин же еще долго стоял, не зная, как реагировать, и улыбался, как дурак.

Он пришел в комнату незадолго до прихода Алекса и других, и, в отличие от них, вставших с головной болью, Августин лежал не шевелясь, вспоминая тот поцелуй Ирен.

Утро выдалось со скандалом: их вызвали к директору школы, и поэтому вместо построения у них произошла вычитка.

— Вы должны понимать, молодые люди, что подобного рода ситуации идут в минус только вам. Вчера на вечерней проверке вас всех не было в комнате, а около трех двадцати пяти утра вас видел постовой — всех, кроме Августина. Где вы были?

— Мы ходили за пределы корпуса. — Алекс, как самый старший, нес ответственность, Густав и Эрих, стоявшие рядом, тяжело дышали: их мутило от выпитого вчера. Августин же стоял спокойно с каменным лицом, ведь знал, как нужно себя вести при таких людях, как директор; Августин подметил, что Алекс походил чем-то на его отца.

— Значит, вы понимаете ответственность за это. — Директор выставил их из своего кабинета — на этот раз выговор получили все, кроме Августина; его почему-то решили обойти. Августин шел сзади вместе с Алексом.

— Ты ушел сразу же?

Августин покачал головой.

— Я понял, что для меня там не место, и ушел примерно через полчаса. — Алекс, слыша это, вздохнул с ноткой зависти, что его друга никак не коснулось наказание. Эта поблажка задела не одного Алекса. Густав, шагая впереди, резко остановился и развернулся к Августину.

— Ты ведь был с нами, я видел, как ты приходил вместе с Алексом.

— Я сразу ушел через полчаса.

— Почему тогда он не получил выговор?! — Густав закипал, как каша на плите, взглянув на друга с ненавистью. — Это он нас сдал перед постовыми.

— С чего, друг? Ты умом тронулся? Я ушел сразу же, я тебе говорю. — Августин был спокоен. В очередной раз его спокойствие и отстраненность от этой ситуации дали свои плоды, и он не повелся на провокации Густава.

— Может, я и умом тронулся, но доверие к тебе и к нему, — он указал на Алекса, — потеряно. — Он развернулся и пошел прочь.

— Невелика потеря, — прошептал Августин. Алекс вздохнул. Не думал он, что все так закончится для них. — Нам бы выпуститься, а то Густав пакостный, он много чего может наделать, — спокойно сказал Августин.

— Ну, пусть, ему же хуже. Ему с нами еще жить. — Алекс потер глаза: сонливость брала свое, но отлеживаться не было времени. Августин подбадривал друга как мог. Они вместе пошли на занятия. Им повезло, что урок был в классе, и можно было, слушая учителя, параллельно думать о чем-то еще.

Прошла неделя с того самого вечера, и Августин, прогуливаясь как-то вечером, заметил у дуба знакомую фигуру. Он приблизился — да, это была Ирен. Она стояла неподвижно, смотрела на небо, и первые сумерки ложились позади нее, придавая ее лицу бледно-фарфоровый оттенок.

— Добрый вечер, — тихо произнес Августин, и девушка вздрогнула.

— А, это ты… — Ирен поприветствовала его в ответ, молчание затянулось, не отягощая собеседников. — Слышала, что случилось у вас, вам сделали выговор.

— Не мне, я пролетел мимо этого, но теперь на меня злится вся комната. Это неважно. По крайней мере, для меня теперь не нужно искать ничьей благосклонности.

Ирен посмотрела на него.

— Ты ведь здесь надолго? Мы приезжаем каждую осень, но тебя я вижу второй год.

— Ну да, я в том году не гулял — болел, поэтому отсиживался в классе. — На улице окончательно похолодало, а Ирен продолжала стоять, смотря на небо, на котором рассыпались первые звезды. Августин смотрел на небо вместе с ней, замечая, как перемещаются ее глаза по небу от большой и яркой звезды до маленькой и бледной. — Думаю, скоро тебе будет пора, уже около восьми и холодает.

— Правда? — запамятовала Ирен. — А я хотела еще посмотреть на звезды. Все так болит после этих походов, и ничего неохота, а когда придет время побыть одной, уже пора снова спать.

— Когда-нибудь это закончится, не переживай. Это в любом случае лучше, чем вообще не видеть звезды, как другие девочки, что только и интересуются тем, как соблазнить мальчиков. Ну да, это лучше, однозначно.

— Так что ты будешь делать, когда вернешься, Августин?

— Наверное, подумаю об этом, когда уже закончу — пока мыслей никаких нет. А ты?

— То же самое. Я хочу все-таки попробовать себя в роли певицы, когда выйду отсюда.

— Я буду рад прийти на твой концерт, если позовешь.

Ирен хихикнула.

— Конечно, позову.

Они еще сидели в ночной тишине, но вскоре холод окончательно пробрал их. Они все же разошлись: Августин в свою сторону, а Ирен в свою, но оба поняли одно: они нашли приятного собеседника. Августин узнал только через неделю, что Ирен уехала, и поначалу грустил, потом грусть сменилась надеждой, что когда-нибудь они смогут встретиться снова.

* * *

Идя на занятие по стрельбе, Августин тяжело переставлял ноги. Эта дисциплина — единственная, которая была у него завалена. Он, находясь тут уже много времени, так и не научился стрелять. Хотя, может, у него еще будет время это сделать до выпускных экзаменов. Осень в этом году наступила совершенно внезапно. Сильные ветра, пришедшие с севера принесли с собой дожди, а те, в свою очередь, слякоть и хмурость. Занятия на улицах быстро прекратились, и бо́льшая часть из них перенеслась в помещения, хотя на построение они все так же выходили на улицу. Подвалы, где проходила учебная стрельба, отапливались плохо, так плохо, что, выдыхая, можно было увидеть рядом со ртом облачко пара.

Александр, шедший рядом, потирал руки в попытке согреть их. Но у него мало что выходило.

— Черт, они нас так заморозят до смерти, — с озлобленностью произнес он, когда они стояли рядом, выстроившись в шеренгу в несколько рядов в тире.

— Они хотят, по-видимому, сделать из нас трупов, не чувствующих холода, нежели людей, — едва слышно произнес Августин. Для него это был очередной день в занятиях и собственных мыслях. Дожить бы до Рождества, до момента, когда можно будет приехать домой, если его отпустят. Весь его мир теперь был беден и скуп. Хоть он и старался вести себя едва заметно, все-таки недоброжелателя он себе нажил. Густав прошел мимо и толкнул его плечом.

— Он опять сегодня не в настроении. — Александр похлопал Августина по плечу в знак поддержки.

— Не обращай внимания, он всегда такой, — тихо сказал Августин.

Августин все гадал, но ответа так и не находил. Помещение, в которое перенесли урок, было просторным и объединенным с гаражными помещениями, хотя сейчас тут находился лишь тир. Видя, что скоро настанет его очередь, Августин собрался с мыслями, что сегодня нужно показать хороший результат. Александр, стоявший перед ним, очень метко выстрелил, попав при этом во все цели. Густав похвалил его за это.

И на позицию встал Августин. Он слышал, как Густав ухмыляется за его спиной. Густав так и напрашивался на ссору или на драку, в которых частенько был зачинщиком. Августин берет оружие, прицеливается, рука дрожит, минуту-другую он выжидает и стреляет мимо цели. Густав, стоя позади, так и сыплет ругательствами и обзывает его. Августин отходит, не обращая никакого внимания. Александр, стоявший рядом, поднимает голову, смотря на обоих. Воздух накаляется, несмотря на то, что Августин не отвечает, — Густав провоцирует его на драку, как это обычно бывает.

— Августин, может, ты вообще уедешь отсюда, если ты даже стрелять не можешь? — кричит ему вслед Густав. Все поворачиваются, наступает тишина, все взгляды прикованы к этим двоим. Учитель пытается утихомирить ребят, но авторитета как такового у них он не имеет.

— Может, я и не умею стрелять, но у меня есть другие сильные стороны. — Августин, поворачиваясь, видит, как лицо Густава меняется от милого к гневному, — он зацепил его. Слова и теория никогда не были его сильной стороной. Все знали в их группе, что Александр всегда прикрывал с домашними заданиями Густава, так как тот ничего не соображал. И Густав мог бы замять это дело, однако все слышали это, а Густаву не нужна была порча репутации.

Тот подходит, берет его за грудку и шипит, глядя в лицо и гневно дышит, словно загнанный бык.

— Слушай ты, теоретик, а че ты тогда к нам приперся, а? А не в универ какой-нибудь поступил?

Августин пытается снять с себя его руки, но ничего не выходит. Он слабее его.

— Это не твое дело! — грубо отвечает Августин, и Густаву сносит крышу. Он ударяет Августина по лицу кулаком, и тот падает, не успевая среагировать. На него обрушивается град из ударов по всем возможным местам: голова, руки, ребра, на фоне слышны голоса — Густава пытаются оттащить, учитель в два раза меньше ростом не может контролировать ситуацию, среди ребят начинается переполох. Половина встает вокруг Августина, половина успокаивает Густава, который теперь сыплет ругательствами с пеной изо рта. Александр наклоняется к Августину — тот, ничего не понимая и не видя, пытается за что-то ухватиться, ничего не выходит. Все плывет, и в конце концов он сдается и закрывает глаза, лежа на полу.

Ослепляющий солнечный свет заставляет Августина неохотно приоткрыть глаза. Он в палате, хоть левый глаз практически не открывается, он все равно делает над собой усилия, чтобы прийти в себя. Пахнет йодом и хлоркой. В медицинском кабинете тихо, даже слишком тихо — он один. Тишина сначала давит на него, потом он понимает, что так было не всегда. И постепенно приходит понимание, что когда-то давно, как теперь он считает, он был другим. Он любил тишину и уединение, но пришлось все это отложить на другую жизнь. Теперь, только теперь у него есть такая возможность. Чуть пошевелившись в кровати, он понимает, что ему тяжело дышать, ребра чем-то стянуты. Августин на минуту-другую прилег. Послышались шаги и голоса. Судя по радостным возгласам, пришли его соседи по комнате — Эрих и Александр. Медсестра быстро проводила их до его койки.

— Только недолго — ему нужен покой. — Строгий голос медсестры убрал с лица Эриха улыбку, но ненадолго. Как только она ушла, он присел к Августину на кровать и стал говорить, как он рад, что тот остался жив.

— Эрих, ему никто бы и не дал тут помереть! — возразил ему Александр.

— Ты знаешь, Густав так лупил его, что я и правда чуть не подумал обратное, к тому же как хорошо, что теперь он не с нами.

— Что? — чуть слышно произнес Августин. — Густава перевели?

— Скорее отчислили. — Александр произнес это с ноткой довольства в голосе — За неуважение к старшим, а еще за неуспеваемость. Ты должен поправляться — скоро зима, а это значит тесты и Рождество. Ты, кстати, еще не думал, куда поедешь?

— Нет, — тихо произнес он.

Они еще чуть-чуть поговорили, и вскоре парни ушли, оставив Августина в тишине больничных стен. «Скоро Рождество», — пронеслось у него в мыслях. И правда, порой думаешь, что жизнь действительно измеряется одними праздниками, поэтому люди их и придумали. Интересно, как там Агнесса? То Рождество он проводил вместе с Анной и Вильгельмом и получил в подарок масляные краски, а Агнесса — новое пальто. Младшенькие получили сладости. Анна с Вильгельмом всегда здорово им устраивали праздники. Августин погрузился в сон — в тихий и спокойный сон. Ему снилось, что он снова дома и ему снова одиннадцать; он снова читает книгу под дубом, а рядом сидит Агнесса, рассматривая ромашки и клевер.

Заключительная речь директора школы по поводу выпуска была не сильно воодушевляющей. Стоя на июньском легком ветру, Августин, как и многие другие, кто так же, как и он, собирался выпуститься и пойти кто куда, вряд ли думал о чем-то серьезном; скорее, что теперь они смогут рассчитывать на государство. Густава и вправду исключили, и, как уже позже узнал Августин, домой он вернулся ни с чем и никем — печальная судьба. Вещи были собраны накануне, и оставалось только забрать их из комнаты. На Августина накатила легкая грусть, и главный вопрос: «А что дальше?», который он задавал себе все чаще и чаще в последние два года, так и оставался без ответа. Однако может ли быть ответ на него?

1928

Тенистые деревья даровали прохладу в жаркие деньки. Вид из окон выходил именно на их кроны, в тернистых ветвях которой мелодично пели птицы, скача с ветки на ветку.

— Знаешь, куда теперь пойдешь? — Александр собирал чемодан.

— Вряд ли, — качая головой, произнес Августин. — Даже ума не приложу. Наверное, пойду домой, хотя бы проведаю сестер и брата — они наверняка ждут меня. А потом не знаю. А ты? Поедешь домой или же остановишься во Франкфурте?

— Не знаю. Вряд ли поеду домой — может, возьму отпуск и буду устраиваться уже позже. Дома меня все равно никто не ждет, а тратить деньги… Нет уж. Ты, если хочешь, приезжай, я, наверное, буду в Мюнхене. Поэтому думаю, что в любом случае я буду рад тебе.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Августин еще немного посидел и встал — комнату следовало освободить для новых владельцев.

Идя в новой форме с иголочки по городским улицам, Августин смущался от излишнего женского внимания со стороны своих сверстниц. Он быстро свернул по улице, где находился его дом, и на третьем этаже увидел открытое окно, из которого доносился радостный крик Агнессы. Августин подошел к дому и, быстро войдя внутрь, поднялся по лестнице на этаж. Звоня в квартиру, он долго ждал — как ему казалось, целую вечность — вдруг двери открылись, и он увидел мать. Все ту же, стоящую на пороге. Чуть седовласую, но все ту же.

— Здравствуй, — чуть слышно произнес Августин.

— Проходи, — холодно произнесла она. Он сразу понял — она не ожидала его увидеть и, вероятно, уже распрощалась с ним. Только-только Августин переступил порог квартиры, как к нему кинулась старшая сестра.

— Брат! Ты вернулся! — заключая его в объятия, произнесла она.

— Конечно, как я мог не вернуться? Ты подросла за это время.

Агнесса отлипла от брата, крутясь перед ним и демонстрируя ему свое новое платье.

— Брат… — Голос Юма он услышит из тысячи. Юм прибежал и тоже обнял брата.

— Ты тоже очень вырос, — трепля его по голове, произнес Августин.

— Скоро я стану как ты — таким же сильным!

Последней, с кем он поздоровался, была Юнна — самая младшая. Перед его уходом она была совсем малышкой, но теперь смогла поговорить с братом.

Отец, все так же сидевший перед окном, никак не отреагировал на возвращение Августина, как и мать, в глазах которой читались больше уступчивость и вежливость, чем радость. Только брат и сестры действительно радовались, окружали его со всех сторон и просили его рассказать о его жизни в школе.

Вечером Августин вышел прогуляться по городу и зайти в маленький бар, где собирались все юноши его возраста.

Ему не нравились подобные места, но идти было некуда. Он сидел в углу и смотрел на сцену, на которой пела чудесным голосом молодая девушка. Августин заказывал виски на последние деньги, которые у него были, и курил. В его хмельных раздумьях рисовалась нерадостная картинка. Дома его вряд ли кто-то ждет, а куда он теперь? Мать явно думала, что он останется там навсегда и рассчитывала на это, а увидеть его на пороге собственного дома она не ожидала. Перспектив не было, он не имел практического образования, и дорога теперь ему будет проложена только в политику. Он вертел в руках сигарету — Виктор научил его курить, когда ему было четырнадцать. Виктор, будучи взрослым, как он сам себя считал, дал ему попробовать. Августин любил проводить с ним время. Интересно, как он? Хотя вряд ли Виктор уже вряд ли скучает по Августину.

Он вернулся домой только под утро, чуть пьяный и голодный. Ему открыла Агнесса.

— Доброе утро, — от неожиданности произнес он. — А мать еще спит?

— Нет, она ухаживает за отцом, а на мне Юм и Юна. Проходи, будешь есть?

— Нет. Я пришел, чтобы собрать вещи. — Агнесса, шедшая по коридору на кухню, поставила чайник. Августин прошел за ней следом.

— Ты уходишь? — Юм, сидевший и кушавший кашу, произнес это с некоторой долей разочарованности. В доме было душно. В углу играло радио, Юна сидела и кушала кашу, как и Юм, только делала она это неохотно. Агнессе постоянно приходилось смотреть за тем, чтобы она ела, а не выплевывала кашу обратно в тарелку.

— Я буду вас навещать, не переживай, — сказал он. Агнесса налила кофе Августину, а сама села напротив.

— Тебя мать выгнала?

Юм и Юна уже докушали завтрак и отправились в школу. Августин пожал плечами.

— С чего ты вдруг так решила?

— Ты был такой же, когда уезжал в академию. — Агнесса смотрела в упор. Ее нельзя было обмануть и нельзя было заставить поверить в то, чего нет, — в этом была вся его сестра.

— Агнесса, я все равно долго бы тут не продержался. Я найду себе работу, сниму квартиру. Ну пойми, она задушит меня, мы ей не нужны, ей нужны деньги, которые она потеряла, когда села в тюрьму, да прежняя жизнь, которую она тоже вернуть не может. — Августин старался говорить плавно и мягко, но у него плохо выходило.

— Ты пойдешь к этим из партии? — Агнесса не была сторонницей партии, и Августин это знал. Она была первой противницей того, чтобы он уходил в школу.

— А куда деваться? Хорошие деньги есть только там. К тому же я бы не сказал, что при нынешней ситуации есть много вариантов или же что мое будущее в моих руках. Оно отчасти было предопределено, когда мать отдавала меня в эту школу. Может, устроюсь куда-то еще.

— Я тоже туда скоро поеду. — Агнесса стала убирать тарелки и мыть их в раковине. — Когда подрастут Юм с Юнной.

— Ты успеешь купить продукты на те деньги, которые есть сейчас? — Августин косился на деньги, лежавшие на столе.

— Да, конечно успею.

Августин встал и ушел в свою комнату, где, достав чемодан, стал собирать остатки своих вещей, мольберты и книги. Все его вещи легко уместились лишь в два чемодана.

Августин буквально выпрыгнул из дома как ошпаренный огнем и быстро прошагал до первой будки телефона. Да, все же нужно принять, что теперь он там не нужен, по крайней мере, в том виде, в котором он является сам по себе. Стоя на месте и не зная, куда пойти, он слонялся по улицам в надежде, что найдет свободный телефон, и все же нашел его ближе к центру.

Стоя у телефонного автомата, Августин колебался в раздумиях, к кому он может обратиться за помощью. Вильгельм и Анна? Нет, они итак слишком много для него сделали. Он уже взрослый мужчина. Опять встать на пороге перед Вильгельмом, что был для него главным жизненным авторитетом, было бы постыдно. Тяжело вздохнув, Августин набрал номер Александра — его бывшего однокурсника. Телефонистка перенаправила его в Мюнхен. Гудки долго шли по телефонному проводу, Августин уже и потерял надежду на ответ, но в последний момент Александр поднял трубку.

— Алло?

Августин собрался с духом: Александр не был ему больше, чем приятелем, но он был хоть кем-то по сравнению с его родителями. Лучше попытаться у него найти приют, чем возвращаться туда. Агнесса смогла бы там находиться еще какое-то время в родительском доме, но никак не он.

— Привет, это Августин.

— Августин? Не знал, что ты позвонишь так скоро, что случилось? — Голос на том конце провода был удивлен и заинтересован.

— Я хотел приехать к тебе. Ты не против? — Александр был несколько растерян, он вздохнул.

— Нет, конечно нет… — ответил он, едва ли с радостью. — Приезжай.

— Спасибо. Тогда жди, приеду завтра утром.

Августин еще раз поблагодарил его и, повесив трубку, взял свои чемоданы и купил последний билет на поезд. Ехать предстояло ночью, но это вряд ли можно назвать чем-то плохим. У него будет время подумать — подумать над всем, что происходило и будет происходить в его жизни. Он зашагал прочь от центра и, оглядываясь, пытался разглядеть крышу дома, где остались жить Агнесса, Юм и Юнна, желая забрать их от охладевших родителей.

* * *

Ранний поезд, прибывавший в город, собрал перед собой много людей на платформе. Открыв глаза и размяв плечи, Августин, еще сидя в вагоне, высматривал Алекса и увидел его — он стоял в конце толпы среди старых мужчин. Его рыжие волосы трудно было не заметить. Августин выходил, еле-еле протискиваясь через толпу. Он выдохнул и сразу увидел своего товарища. Тот уже махал ему рукой, подходя и помогая выйти с вокзала. Алекс, судя по прыгающим искрам в его глазах, был рад его видеть, и это правда.

— Доброе утро. — Александр был в игривом настроении. Пожимая ему руку, Августин поставил один из чемоданов на пол.

— Доброе. Неужели ты рад, что я приехал? Еще раз прости за столь внезапный визит. — Александр отмахнулся и взял один из двух чемоданов. Они пошли по городу и вскоре сели на трамвай. Обходя мимо молодых девушек, Алекс рассказывал о всякой ерунде и обо всем другом.

— Не бери в голову. Думаю, мы с тобой уживемся, к тому же я снял квартиру, которая когда-то принадлежала родителям — жить будет легче и веселее вдвоем. Ты уже куда-нибудь устроился? — Августин покачал головой. — Ладно, расскажешь все за завтраком.

Проезжая улицы и рассматривая людей, Августин чувствовал себя лучше, чем дома, и спокойнее, хоть тревога за Агнессу и младших осталась.

— У вас красиво тут. — Августин подмечал архитектуру и самих жителей города.

— У нас не красивее, чем у вас, в столице.

Они вышли и, перейдя дорогу, оказались в одном из небольших заведений, где уже сидели люди на террасе, попивая утренний кофе. Алекс рассматривал официанток, и Августин то и дело толкал его в плечо, чтобы тот вникал в суть дела, отшучиваясь, что он мог сосредоточиться хотя бы из уважения. Алекс говорил, что тот тоже может присоединиться. Посмеявшись, друг все же задал вопрос:

— Ну, рассказывай, почему ты все-таки приехал? Не просто же так? — Александр остановил улыбчивую официантку и, заигрывая с ней, заказал кофе; девушка растаяла под его взглядом.

— А ты, оказывается, еще тот обольститель. — Августин подшутил над другом.

— Тут слишком хорошенькие официантки, не могу удержаться. Но есть тут одна девушка, певичка. Выступает в дорогом ресторане — думаю, она будет тебе по вкусу. Ты же надолго здесь? — Александр посмотрел с интригой. Августин закатил глаза. Как он может говорить о том, на сколько он приехал? Но Александр был прав — он оставался здесь явно не на неделю.

— Да, я приехал, потому что не хотел жить в столице. Знаешь, там у меня знакомых нет. Поэтому, думаю, что да, я здесь надолго. К тому же подальше от родителей.

— Неужели нет ни одного? — с возмущением произнес собеседник, придвигая к себе кружку кофе. Августин, отпивая, подтвердил его слова. — Ну, в любом случае, у нас тут есть, чем заняться. Может, вернешься к своим уже офицером. — Алекс явно подавал на военную службу, но Августин сразу отмел эту затею. Куда-куда, а на войну он не пойдет.

— Да там такая ситуация, что, думаю, мне нужно поскорее раздобыть деньги, приехать к сестрам и брату и забрать их из дома, — попытался сгладить углы Августин, не вдаваясь в подробности. Алексу необязательно было знать все.

— Все так плохо? — Августин замялся; Алекс, смотря прямо ему в душу, чувствовал колебания Августина, и на минуту-другую между ними повисла тишина.

— Лучше не спрашивай.

— Значит, все очень плохо.

— Ладно, да, — сдался Августин. — Ты прав, все очень плохо. Мне пришлось уйти из дома, потому что меня никто там не ждал, и мне нужно теперь оттащить подальше от моих родителей еще и моих младших сестер и брата. — Алекс присвистнул, подумывая о чем-то.

— Августин, прежде всего тебе нужно подумать о себе. Не пытайся спасти всех ценой себя, все в конечном итоге пойдут ко дну. Я уверен, твоя сестра настоящая умница и может соображать сама. К тому же сколько ей лет и твоим младшеньким?

— Агнессе четырнадцать, Юму десять, Юнне семь.

— Неплохо, тогда ты познакомишь меня с ней? — Алекс перевел их разговор в шутку, Августин начал протестовать и повторять, что она еще слишком молодая для таких, как его друг.

На этом разговор был окончен, а после выпитого кофе Александр провел его в квартиру. Она находилась в неплохом районе и тянула на хорошую сумму, Александр и сам был беден, однако после смерти отца квартира досталась ему, что было отлично. После долгих навязчивых уговоров друга Августин пошел с ним в ресторан, где выступала та девушка-певичка.

Из уст миниатюрной девушки, стоящей на небольшой сцене, звучала прекрасная и мелодичная песня. Для этого выступления она выбрала симпатичное черное вечернее платье простого кроя, а волосы уложила, чтобы лежали красивыми волнами. Она плыла по сцене, напевая легкую австрийскую песенку и очень старалась натурально улыбаться. Оркестр играл в такт, а офицеры не могли оторвать от нее взгляд. Августин это заметил: многие пришли сюда в сопровождении других дам, но все их внимание было приковано лишь к ней. Он узнал под тонной макияжа Ирен, ту самую девушку из академии.

Августин смотрел на девушку зачарованными глазами; всё внимание зрителей было приковано к ней. Она пела простую песенку, но людям нравилось ее слушать. Августин, почти не отрывая от нее взгляда, завороженно смотрел на выступление, отпивая вино из бокала. Александр с ухмылкой поглядывал на друга, поедая закуски и куря сигарету; он знал, ему она понравится. Он вместе с другом восхищался Ирен. Она, будучи одаренной с детства, мечтала, конечно, о другом, и это было понятно. Ирен всегда рвалась на сцену, и они, будучи детьми, много раз проводили шуточные выступления. Но позже что-то не сложилось: они вместе хотели поехать в столицу, покорять столичные рестораны, но родители не отпустили ее, а вместо этого отправили ее в лагерь, как она сказала в последний раз перед отъездом.

Ирен, напевая на сцене, заметила Августина, сидевшего с Алексом. Она едва его узнала без формы и кепки: за то время, пока они не виделись, он изменился, и, смотря на них, она чуть не забывала слова. Она все время вспоминала дни, проведенные в лагере, и те моменты, как она познакомилась с Августином. Она, мельком взглянув на него еще раз, сразу переключила свое внимание на лица других зрителей.

Александр стряхнул пепел, вспоминая различные картинки из детства. Ирен сегодня была великолепна: ее черное платье было ей очень к лицу, ее светлые волосы отливали золотом, а вокруг нее царила особая атмосфера спокойствия. Остаток вечера прошел очень тепло. Александр много шутил, а Августин рассказывал про Берлин и про свои поездки. Друзья то и дело посматривали на Ирен и прерывали свои разговоры, но ненадолго, и возвращались то к шуточным спорам, то к серьезным разговорам.

После того, как она закончила петь, ее еще четыре раза вызывали на сцену и одаривали букетами. Она заворожила Августина легкостью и непринужденностью, с которой она принимала комплименты. Она обрезала волосы и стала совершенно другой — более яркой и открытой. Отпев последнюю песню и уйдя за кулисы, она только тогда поняла, как тяжело она дышит и как часто колотится ее сердце. Ирен остановила одну из официанток и попросила принести ей воды.

— Скажи, эти двое, сидящие за столиком номер 5, они давно пришли?

Официантка призадумалась.

— Они сидят с начала вечера, — быстро бросила девушка и ушла. Ирен улыбнулась и села на свое кресло. Значит, Алекс знал, где она выступала, и привел сюда Августина, но знает ли он о том, что они уже знакомы? Вряд ли... Или же Алекс вел себя по-другому.

* * *

— Ты запал на нее, — проговорил Александр, когда они подходили к дому. Темные улицы провожали их едва светившими фонарями, давно минуло за полночь, они никуда не спешили.

— Я? С чего ты вдруг решил? — Августин сделал непринужденный вид. Его хмельные глаза смотрели на луну. — То, что я смотрел на нее, не является доказательством того, что я на нее запал. И вообще, Алекс, ты слишком плохо знаешь меня и то, как я западаю на женщин.

— А ты хотя бы на одну западал? — Августин закатил глаза.

— Ладно, ты прав.

— Правда? — покосился собеседник, когда они вместе зашли в кабину лифта и поднялись на свой этаж. — А то я уже подумал, что вас нужно познакомить.

— Алекс, поверь, я холоден к девушкам, к тому же завтра у меня собеседование. И потом — посмотри на нее, она вряд ли посмотрит на такого, как я. Ирен ведь… — Он прервался, поняв, что проговорился.

— А ты откуда знаешь, что ее зовут Ирен? — Алекс пристально смотрел на друга. Августин молчал. — Августин, я все равно узнаю. Я ее друг детства, ну скажи.

— Мы познакомились в академии. Помнишь тот вечер, когда мы ушли на вечеринку, после которой нас отчитали? — Алекс не поверил своим ушам. — Да, мы познакомились там. И именно поэтому я тогда ушел проводить ее до ее корпуса. И да, я просто ее провожал.

— Какой ты скучный! Но почему ты об этом раньше не рассказал? — Алекс обиженно надул губы.

— Потому что не было повода, к тому же откуда я знал, что все так выйдет?

— Ладно, на этот раз я тебя прощаю. — Алекс умел быстро переключаться с темы на тему, и Августину это нравилось в нем.

— Я рад, спасибо.

— И куда ты пойдешь? Нашел одно из объявлений в газете?

Августин положительно покачал головой.

— Попробую устроиться продавцом картин в одну галерею, может, возьмут. По крайней мере, это лучше, чем сидеть у тебя на шее, а ты уже думал о работе?

— Да, устроюсь в автомобильный центр, только, друг мой, знай, что в искусстве сейчас невыгодно работать, там, говорят, все провально и плохо. Смотри, как бы тебе скоро опять не пришлось искать работу. — Александр кинул в руки Августину ключи, а сам пошел проверять почтовые ящики.

Августин открыл квартиру и упал на диван. Настроение у него было меланхоличное, хотелось играть, петь или рисовать, хотелось творить, и, встав, он направился к скрипке, своему любимому инструменту, и, взяв в руки, начал играть мелодию из детства. Александр встал в проеме его комнаты и не отвлекал его от игры, видя, как он зачарованно играет, рисуя в своем сознании образы. Августин играл мелодично, переливая один звук в другой, составляя прекрасную мелодию. Александр повертел в руках письмо, адресованное ему. Как только Августин закончил играть, друг прервал его.

— Жаль тебя отрывать, но тебе письмо. — Августин положил скрипку и выхватил из рук друга письмо и, быстро раскрыв конверт, стал жадно читать.

— От кого тебе письмо? — Алекс смотрел игриво.

— От сестры старшей, — проговорил собеседник, подняв глаза. — Я оставил их в Берлине, уехал под давлением и из-за ненужности родителям. Видно, что-то случилось, раз она мне так скоро написала.

— От этой сестры? — Александр указал на фотографию, стоявшую на тумбочке, где были запечатлены они все вместе перед отъездом Августина.

— Да, это она. — Августин внимательно смотрел на друга — особенно на искры, что бегали в его глазах.

— Понятно.

Александр вышел покурить, а Августин продолжал впитывать каждое слово, написанное сестрой. Дело принимало не очень хороший оборот, и, посмотрев на часы и убедившись, что еще не поздно, он прошел к телефону и набрал домашний телефон. Долгие гудки и телефонистки сейчас были ни к черту. И вот наконец, спустя несколько минут томительного ожидания, ему ответили.

— Агнесса! — растерянным голосом Августин дожидался ответа.

— Августин, ты зачем позвонил? — Агнесса была сонная. Она не ожидала столь позднего звонка.

— Я только что получил твое письмо. Что с матерью? Ты мне какие-то ужасы написала.

— Ну, ужасы не ужасы, но мать опять играет в карты с соседкой. — Агнесса сделала голос тише, чтобы не услышали младшие.

— О господи, ей мало было, когда она проиграла? — Августин потер глаза. Их мать серьезно увлекалась картами. В прошлый раз, под Рождество, она проиграла несколько фамильных драгоценностей. — И что на этот раз?

— Она уже проиграла все деньги, которые у нас были, и она вряд ли остановится. — Агнесса начала звучать взволнованно. При всей ее жадности к деньгам, мать была заядлая любительница игры в покер, и дети это знали. Корни этой беды происходили еще в те давние времена, когда родился Юм, и мать еще тогда начала проигрывать. Но тот раз ее жестко осадил отец, вообще перестав давать ей деньги. Но кто же знал, что спустя столько лет и при таких обстоятельствах это снова проявится?

— Ясно, что у тебя осталось?

Агнесса достала деньги из тайника и стала считать.

— Около тридцати марок.

Августин прикинул, что, если завтра все будет хорошо, то ему могут дать аванс, это около пятидесяти марок.

— Агнесса, слушай, тебе, может, хватит денег на билет до Мюнхена. Я устраиваюсь завтра на работу, если всё будет удачно, то я смогу снять квартиру и забрать вас.

Тишина на том конце насторожила его.

— Августин, тебя еще никуда не взяли. Зачем нам ехать? — настаивала сестра, в ее словах была логика. И была бы воля Агнессы, то она прямо сейчас рванула бы с места. Но нужно было все обдумать.

— Агнесса, если мать проиграет все деньги, ей нечем будет платить за квартиру. Сегодня ведь пятнадцатое число? — Августин настаивал на своем, и сестре пришлось сдать позиции.

— Да, ты прав. — Голос перестал дрожать, но больше походил на что-то между шепотом и нервным мычанием. — К тому же отцу совсем плохо.

— Агнесса, давай так: я завтра тебе наберу, как только устроюсь.

— Хорошо, тогда я буду ждать, позвони около полудня. — Агнесса произнесла это и положила трубку, Юм и Юнна сидели подле старшей сестры и смотрели на нее любопытными глазами. — Почему вы так на меня смотрите? — Агнесса улыбнулась, видя искреннюю заинтересованность детей.

— Ты разговаривала со старшим братом?

— Да, я разговаривала с ним.

Юм прихлопнул в ладоши.

— Ты знаешь, когда он приедет? — Юнна сегодня весь день сыпала вопросами.

— Я думаю, что мы скоро поедем к нему, — с интригой в голосе проговорила она.

— Правда? А куда? — Любопытству этих двоих не было конца.

— Я расскажу вам все завтра, ложитесь спать. — Агнесса, взяв обоих под руки, повела их спать.

— Ты всегда так говоришь и ничего не рассказываешь, — обиженно проговорил Юм.

— Завтра я все тебе расскажу, обещаю, а теперь давайте спать, уже поздно. — Уложив их с горем пополам, девушка сама присела, чтобы заснуть, вернувшись к себе.

На душе у девушки было тяжело. То, что предлагал Августин, имело место быть, к тому же в чем-то он прав, но вот бросать родителей одних — это не было для нее непривычно. Хотя, смотря на мать, игравшую на кухне, и еле-еле живого отца, она ставила эти мысли под сомнения. Она очень устала, и к тому же будет лучше, если они будут не одни, а с Августином.

Утренние гудки автомобилей были слышны в окнах их квартиры с Алексом. Августин поднялся с кровати, и, размяв шею и прибрав волосы, сонный, поплелся на кухню. Нужно было поставить чайник. Алекс, судя по шуму воды, еще в душе. Сегодня очень важный день — у него собеседование, а Агнесса наверняка ждет его звонка, это лучший шанс забрать младших к себе. За то время, пока они едут, он успеет подобрать квартиру. Или хотя бы найти подходящий вариант.

Августин потер глаза и окончательно потянулся. Вода в чайнике вскипела, Алекс, выйдя из ванны, сразу примчался на кухню, поставил две кружки и налил чай.

— Ну что, ты сегодня готов? — спрашивает он, и Августин кивает головой. Алекс, еще мокрый, в трусах сидит перед ним.

— Ты бы хотя бы оделся. Сейчас уже восемь, ты не опоздаешь? Вроде как кандидатов устроиться в автомобильный салон больше, чем в галерею.

Алекс спохватывается и, отхлебнув чаю, чертыхаясь, бежит собираться в комнату. Его спешка никогда ни к чему хорошему не приведет, но Алекс явно рад, что у него есть такой друг.

— Что бы я без тебя делал, спасибо. А, кстати, если твоя сестра приедет, ты познакомишь нас? — кричит Алекс, чтобы Августин услышал из кухни, и быстро хватает штаны. Августин только диву дается, как у Алекса хватает наглости так говорить.

— Вряд ли. — Августин хохочет. — Она не любит знакомиться, — отпивая чай, произносит он. Агнесса, как и он, терпела неудачи на любовном фронте.

— Ну пожалуйста! — Алекс выглядывает из-за двери, показательно делая грустное лицо.

— Посмотрим.

Алекс хватает куртку и, обнимая друга, выбегает из квартиры. Августин встает и идет в ванную, ожидая, пока чай остынет. Он с детства не переносит ничего горячего и ждет, пока все остынет до нужной температуры. В ванной был беспорядок. Августин аккуратно складывает баночки и вытирает раковину. Алекс — еще тот неряха. Открывая кран, он слышит, как соседи с верхнего этажа ссорятся, что-то обсуждая и не давая покоя всем остальным жильцам. Утренние газеты опять полны грустных заголовков, а серое небо не добавляет красок.

* * *

Картинная галерея находилась на одной из главных улиц города, и, войдя в здание, Августин быстро отыскал директора — человека низенького роста, с большими, как у совы, глазами. Они бродили по галерее, и директор показывал на картины и объяснял, что нужно делать.

— Для начала, — деловито сказал он, — все сделки будут проходить под моим контролем. Ты хорошо разбираешься в искусстве, и это видно, но вот разбираешься ли ты в продажах — это другой вопрос. — Августин ничуть не смутился. Это было тоже для него легко, к тому же он может помочь в продажах. Ему было важно получить эту работу любым способом и при любых обстоятельствах.

— Мой отец много работал с антиквариатом и подделками в сфере искусств. — Августин чувствует, что хозяину это нравится, и он готов еще узнавать про Августина. Люди любят, когда находят в этом мире что-то, что откликается их внутреннему миру.

— Правда? По тебе видно, что воспитан ты в интеллигентной семье. — Мужчина сделал паузу. Августин смерил его взглядом и поднял голову — он был выше директора на сантиметров десять. — Я дам тебе аванс, как и обещал, и сегодня у нас намечена купля-продажа вечером. Но сегодня ты мне не нужен, можешь пойти отдохнуть. Завтра тебе нужно будет прийти только в полдень. Понял? — Августин ответил положительно, и на том они и разошлись.

Августин получил свой аванс и, чуть не прыгая от счастья, побежал до первой попавшейся городской будки с телефоном. Время подходило к полудню. Он все успел и правильно сделал, что вчера еще сказал Агнессе про галерею. Сегодня было бы явно поздно об этом разговаривать. Он набрал номер и ждал, опустив монетки в телефон.

— Агнесса. — Августин слышал, как сняли телефон.

— Августин! Ну что, ты прошел? — Голос казался чуть вымученным, но бодрым.

— Да, я прошел. Собирай вещи и бери первые билеты до Мюнхена. Я все устрою, как там мать?

Агнесса вздохнула.

— Ну как сказать… — Девушка сделала паузу. — Ладно, расскажу все при встрече. Пошла собирать Юма и Юнну, они будут в восторге, прожужжали все уши про тебя. Еле уложила. Все же они скучают тут без тебя.

— Ох, они будут рады. Уже представляю их лица. Ладно, жду. Думаю, вы приедете не раньше утра, а, может, и поздно ночью.

— Скорее всего, утром, — проговорила Агнесса.

— Я в любом случае вас жду. — Августин попрощался и положил трубку. Агнесса, сидя в своей комнате, дожидалась со школы младших и попутно собирала их вещи, достав один чемодан на них и один на себя. Самое необходимое и ничего лишнего. Только вещи — на улице лето, но август, стоящий сейчас, был холодным и отдавал ветрами, и осенью в воздухе чувствовался конец лета. Убедившись, что родители спят, Агнесса выглянула из комнаты и выставила чемоданы, поставив их за тумбу — так, чтобы было не видно. Оставалось только ждать. Если она все правильно сделает, то ей хватит денег на первое время в Мюнхене. А дальше она что-нибудь придумает.

* * *

За обедом, проходившим в тишине, Агнесса с волнением сидела и постоянно смотрела на младших. Часы подходили к трем. Юм и Юнна, вернувшись со школы, были голодные, но не уставшие и не несчастные, как это бывало обычно. Видно, вчерашний разговор все же придал им сил.

— Сестра, а почему там стоят чемоданы? — Агнесса убрала тарелки и присела на корточки к младшим.

— Юнна и Юм, помните, вы спрашивали, когда старший брат к нам приедет? — Оба кивнули. — Не он к нам приедет, а мы поедем к нему сегодня. Поэтому я и собрала ваши чемоданы. Мы сейчас одеваемся и выходим из дома, садимся на поезд и едем к нему. — Агнесса внимательно смотрела на то, как Юм и Юнна начинают сверкать от счастья; все же Августин был для них нужным взрослым, героем и старшим братом в одном лице.

— А куда мы поедем? — глаза младших загорелись маленькими огоньками.

— Мы поедем в Мюнхен. Брат нас встретит. — Агнесса улыбалась, как ребенок, копируя поведение младших.

— Класс! Я пойду собираться, — произнес Юм.

— Только тихо! — пригрозила Агнесса. Младшие покачали головой. Такой радости у них Агнесса не видела давно — с тех самых пор, как они переехали в этот дом. Девушка помыла посуду, закрыла окна и тихо вышла с младшенькими из дома, с обеих сторон держа их за ручки. Из соседей никто не должен был их видеть. Она надеялась, что они не поднимут шумихи по поводу их отъезда. Агнессу не грызла совесть за то, что она вот так ушла ничего не сказав, а должна была бы, но, смотря на Юнну и Юма, она где-то в глубине души понимала, что это все правильно.

* * *

Августин стоял на вечерней платформе — если он все правильно рассчитал, то Агнесса с младшенькими должны были вот-вот приехать. Поезд останавливается, и люди гурьбой высыпаются из поезда. Августин ищет темно-синее пальто, которое так любила Агнесса и носила его уже не первый год. Он замечает в толпе пестрый клочок одежки, стремительно приближается к сестре и окликает ее. Агнесса, улыбаясь, идет ему навстречу, и вперед нее прибегает Юм, который хватает брата за ногу и радостно кричит о том, как он ждал встречи.

Агнесса ведет Юнну за руку, и та тоже жаждет обнять Августина.

— Ура, мы приехали к тебе! — Юм просится к брату в объятия, а Юнна запрыгивает ему на шею.

— Да, я тоже рад вас видеть. — Августин, пыхтя, попутно здоровается с Агнессой. — Как доехали? Все тихо и спокойно?

— Ну, если не считать кучу юношей и мужчин в форме, то да. Они постоянно приставали ко мне, но я-то знаю, что им ответить. — Августин обнял сестру, и вокзал они покинули уже в полном составе. Алексу он специально не стал ничего говорить, тот наверняка и сам понял, что он поехал на вокзал забирать их.

Дорога домой занимает меньше времени, чем прикидывал Августин. Он подобрал относительно недорогое жилье в среднем районе недалеко от дома, где он жил с Алексом.

— Итак, вот ваша квартира! — Августин заносит чемоданы и ставит их на пол. Квартира на первый взгляд не сказать, чтобы походила на нормальное жилье, — скорее на конуру: серые стены и кое-где потрескавшаяся штукатурка. Агнесса тяжело вздохнула, Юм и Юнна первыми побежали осматривать комнаты.

— Августин, только не говори, что ты бросишь тут нас одних. — Агнесса разворачивается к брату, он заносит чемоданы в бедно обставленную гостиную.

— Нет, я перееду к вам. Я не успел собрать вещи, так как бегал и искал жилье, однако думаю, что на первое время нам хватит.

— Думаешь? — Агнесса осмотрела помещение скептическим взглядом. — Тут нужно делать ремонт как минимум.

— Агнесса, я знаю, ты не в восторге, но, знаешь, по крайне мере, это лучшее, что я могу предложить, и это лучше, чем опасаться того, что завтра вас выгонят из квартиры. Как там отец, кстати?

Агнесса снимает пальто, бросая его на старый обшарпанный диван.

— Ну, как сказать, все так же сидит и смотрит в окно. Мать занялась играми в карты, не знаю, может, она и не заметит нашего отсутствия. По крайней мере, твоего она не заметила, но, думаю, ты прав. И, судя по писку в той комнате, — Агнесса указала вперед по коридору, — они точно рады приехать сюда. — Августин улыбается, все тревоги и страхи ушли куда-то на задний план, но не до конца — все же страх того, что родители когда-нибудь вернутся, будет еще преследовать его какое-то время.

— Ладно, я пойду переночую у Алекса, а завтра уже начну перетаскивать вещи и обживаться. Думаю, тебе понравится тут.

— Алекс… это случайно не твой друг?

— Мой друг, и он жаждет познакомиться с тобой. — Августин сказал это спокойно.

— Ну пусть знакомится, мне все равно нужно будет первое время обжиться тут. — Агнесса распрощалась с братом и стала раскладывать вещи. — Юм, Юнна, идите сюда! — Дети прибежали. — Вот ваш чемодан, разложите вещи. Сегодня поспим налегке, а завтра я уже буду обустраиваться, хорошо?

— Ладно. — Юм остановился, в то время как Юнна побежала в комнату. — А брат тоже скоро будет тут?

— Да. — Агнесса потрепала его по щеке. Вечерний свет ламп давил на нее, и она погасила свет.

Августин же возвращался домой в хмуром настроении. И стоило ему только зайти в квартиру, как Алекс обрушился на него с вопросами.

— Судя по тому, что ты уехал на вокзал, на работу тебя приняли.

— Да, приняли. — Августин прошел на кухню, достал печенье и начал его кушать. — А ты?

— Тоже устроился, правда, пока у меня испытательный срок, но оплату квартиры все равно потяну.

— Она не против познакомиться. — Внезапно, как бы между делом, бросает Августин.

Алекс улыбнулся и состроил хитрое лицо.

— Спасибо. Пойду думать о том, как устроить нашу первую встречу. И, кстати, тебе тоже нужно подумать об этом, — отшутился Алекс и, побредя к себе, захлопнул дверь.

Августин прекрасно понимал, что Алекса самого что-то гложет и не дает ему покоя, что-то очень глубоко, но признаться он в этом ни себе, ни ему не хочет.

Первые звезды ложились на город, и Августин снова вспоминал Ирен, то время в академии и тот вечер, когда он увидел ее впервые. Она была прекрасна вчера. Интересно, она все так же смотрит на звезды или теперь она забыла о них?

Сентябрьские холодные ветра пришли в город очень скоро. Первые осенние листья, кучками лежавшие на улице, то и дело перелетали с одного места на другое. Августин смотрел из окна картинной галереи. Его съедала какая-то внутренняя тревога, и он не знал, почему. С одной стороны, все прошло хорошо, и Агнесса вместе с младшенькими переехала к нему. С другой — он понимал, что мать слишком просто все замяла, а, значит, либо они и правда были ей не нужны, либо же она их ищет. Августин посмотрел на управляющего галереей — тот тоже был нервный: сегодня к ним должна была прийти очень важная особа для покупки картин. Августин, стоя рядом с директором, мысленно считал до десяти. И вот, клиент пришел.

— Августин, запомни, от этой сделки будет зависеть твой гонорар. — Шепнул ему на ухо начальник.

— Да, я знаю, — еле слышно ответил Августин. Ему были важны сейчас любые деньги. Он переехал к сестре, и забот изрядно прибавилось, однако Августин на усталость не жаловался; пока они находили деньги и даже ухищрялись накопить на небольшую поездку в горы, что было очень даже отрадно.

Девушка, пришедшая в галерею, была никем иным, как той самой особой, выступавшей в ресторане. Августин узнал ее, даже несмотря на то, что на ней были платок и очки. Девушка выглядела богато и ухоженно. Значит, он не ошибся насчет Ирен, она действительно выступала.

Директор обращался с ней вежливо и много рассказывал о выгодной покупке этой картины, и, как понял Августин, она покупала у него уже не первую картину. Девушка соглашалась и очень скрупулезно уточняла про перевозку и установку картины. Директор, указывая на Августина, сказал, что это поможет сделать их сотрудник.

— Здравствуйте. — Августин повернулся. Девушка сняла очки и медленно обвела его взглядом.

— Здравствуйте. — Ирен была любопытна их случайная встреча. Она, как и любая другая девушка, хорошо запоминала взгляды мужчин на себе, и в тот вечер она запомнила, как завороженно он разглядывал ее. И, поняв, кто перед ней, сделала вид, что не помнит его. — Я вижу вас здесь впервые.

Директор, видя, что между ними что-то есть, отошел отдать распоряжение принести картину со склада.

— Я недавно устроился. — Августин был краток, понимая, что нагружать разговорами сейчас не стоит. Она смотрела на него с некой хитростью в глазах, похожей на лисью. — Ты красиво поешь, Ирен.

— Спасибо. — Ирен сделала паузу. — А ты смотрел только на меня, так что моему другу Алексу пришлось тебя расталкивать. Он в курсе, что мы знакомы? — Августин мгновенно залился краской; никогда он еще не чувствовал себя таким виноватым и таким смущенным.

— Ты очень красиво пела, я и не думал, что это будет так здорово. Думаю, ты была даже лучше, чем Марлен Дитрих.

— Не говори глупости, но спасибо. — Ирен стало очень приятно от его слов, Августин метко польстил ее самооценке. Августин перевел взгляд на пол. В это время пришел директор с запакованной картиной. Ирен посмотрела и на нее, убедившись, что все сложено хорошо, достала банковскую книжку на выписку чека и передала ее директору. Тот, улыбаясь во все тридцать два зуба, отблагодарил девушку и, распрощавшись, облегченно выдохнул.

Августин провожал ее глазами, и все же было что-то, что оставалось для него загадкой в ней.

Ирен, вышедшая из картинной галереи, еще долго оборачивалась и думала: что, неужели она и правда его смутила этого прекрасного молодого человека тем, что сказала и как повела себя. Вроде она ничего такого и не говорила ему. Идя домой по главной улице, она думала о завтрашнем выступлении в ресторане: ей нужно подготовиться, забрать платье из химчистки и, придя домой, закрыться в своей комнате, чтобы ее не беспокоил никакой посторонний шум.

Ирен не сильно любила сталкиваться с родителями, они у нее сумасшедшие, или, как думала Ирен, она, должно быть, выглядит сумасшедшей на их фоне. Им было не нраву, что их дочь не кричит лозунги, не вступает в партию, и что все, что она видела вокруг себя, ей казалось чем-то ненормальным и больным. Ее родители до мозга костей были национал-социалистами, дома даже устроили алтарь, посвященный фюреру, и не проходило и дня, чтобы девушка не уставала от их бреда, который они сутками слушали по радио, а потом пересказывали.

Не было ни дня, чтобы ей не было противно петь в этом ресторане, ловя на себе взгляды офицеров, а смотреть на строгую военную форму стало для нее чем-то обыденным, хоть и до сих пор неприятным. Жизнь в Германии изменилась, но Ирен все надеялась, что не сильно и не навсегда. Когда Ирен вернулась из школы, то застала дом в ужаснейшем состоянии; она уже хотела переехать из родительского дома к бабушке, что жила неподалеку от Мюнхена, но, к сожалению, суд признал старушку недееспособной, и родители добились запрета на посещение ее Ирен. Однако это не мешало девушке приходить к старушке и тайно оставлять у нее то деньги, то картины, то еще что-нибудь. Ирен знала, что мать туда протянуть свои руки вряд ли осмелится, уж слишком большой был скандал между ними.

* * *

Девушка вошла в квартиру — было тихо. Значит, мать опять пошла на курсы по домохозяйству, а отец — на очередное собрание. Картину должны были отвезти на квартиру бабушки, где она обычно ночевала.

Усевшись поудобнее, она стала репетировать песню, но тут входная дверь хлопнула.

— Ирен, ты дома? — позвала ее мать.

— Да, а что? — Девушка, чертыхаясь про себя, надеялась, что все обойдется, и мать больше ее не позовет.

— Иди сюда, есть разговор. — Девушка нехотя встала и направилась к матери. Мать, сидевшая на кухне, налила себе чаю и, предложив дочери, стала пить одна, когда услышала отказ от Ирен.

— Что ты хотела? — Ирен встала в проеме. Мать была в хорошем настроении — значит, скоро Ирен будет в плохом.

— Ирен, для тебя есть неплохой кандидат в мужья.

Девушка повернулась и уже хотела уходить, но строгий голос матери заставил ее сесть на стул.

— Я сказала, что я не буду про это говорить.

— Почему? Хорошо, ты не хочешь замуж, но ты ведь понимаешь, что ты своим пением мало что можешь заработать, а так я буду в спокойствии, что ты под его крылом.

— Под крылом человека, который тебе нравится? — Мать вздохнула. Ирен была упряма как осел. Она не была мягкой и удобной для родителей, она была тверда в своих убеждениях. К сожалению, не всех это устраивало.

— Даже если и так, рассмотри его кандидатуру. Я говорю тебе о том, что, может, оно все и так сложится. Не суди его только по внешней стороне.

Девушка поняла, что с матерью бесполезно спорить, и ей пришлось принять поражение.

— Так и скажи, что сегодня ты пригласила его к нам. — Мать без вопросов это и подтвердила: он придет в девять часов. Ровно в то время, когда Ирен должна вернуться домой после выступления. — Хорошо, что ты хотя бы еще помнишь про мои выступления, и что я вообще-то человек, а не твоя кукла. — С этими словами Ирен встала и, уйдя в комнату, закрыла двери на замок.

* * *

Улыбаясь после выступления, Ирен уже уходила, но встретила Алекса; они тепло, по-дружески, обнялись.

— Ты так вырос с нашей последней встречи. — Александр улыбнулся.

— Да, я знаю. Мы не виделись с тобой около года — может, больше.

Парень прикидывал в уме. Августин, стоя чуть в стороне, наблюдал, как двое хорошо знакомых людей ведут теплую беседу.

— Ах да, Ирен, я хочу тебе представить своего товарища Августина, мы вместе с ним учились в пансионе. — Алекс показывает на Августина, и тот кратко улыбается.

— Очень приятно. — Ирен, сделавшая вид, что не была до этой минуты знакома с Августином, пожала ему руку. Тот ответил тем же. Алекс, шутя, вскользь произнес, что Августин запал на Ирен. Девушка чуть шире улыбнулась, а друг залился краской и прошептал, чтобы Алекс прекратил.

— Я думаю, это не последняя наша с вами встреча. Поэтому поболтаем в следующий раз. Мне пора. — Ирен распрощалась, и два друга проводили взглядами.

— Алекс, скажи, мне показалось, или она выглядела грустной? — Августин неуверенно посмотрел на друга.

— Ну, как сказать, мой друг, с тех самых пор, как ее родители из села переехали в город и стали членами партии, она всегда грустная. Не знаю, что происходит у нее в семье, но, думаю, что последнее, что бы она хотела в этой жизни, так это чтобы кто-то замечал ее грусть. Поэтому в следующий раз сделай вид, что ты этого не видел, ладно? — Алекс похлопал друга по плечу и, достав сигарету, закурил.

— Ладно. Мы с тобой опять будем веселиться всю ночь? — догоняя товарища, произнес Августин.

— Конечно, Августин, сегодня была твоя первая сделка, да и у меня тоже выдался очень удачный день.

— Алекс, ты как всегда! — Августин обогнал друга на повороте.

* * *

Ирен сидела с неестественно ровной спиной и чувствовала себя так, будто сидит на железных прутьях. Она даже не знала, что сказать, — сидела и молча ела, пока мать всячески расхваливала ее перед офицером Артуром. Да, конечно, с одной стороны, он красив, высок, прекрасен и в нем есть доля зачарованности, но с другой стороны — он глуп, напыщен и не желает слышать ничью точку зрения, кроме своей. И вот за это она должна выйти замуж, чтобы спасти родителей от семейного краха? Почему? Семейный ужин в лучших традициях был похож на инквизицию, и Ирен еле-еле пихала в себя еду.

— Ирен, я слышал от вашей матери, что вы поете в ресторане? — Артур в попытке произвести на нее впечатление улыбался; Ирен вежливо отвечала тем же, но явно из побуждений, чтобы от нее скорее отстали.

— Да, пою, мне нравится. Это мое хобби, к тому же благодаря пению хорошо можно отвлечься от повседневной грусти.

— Мне казалось, что у такой прекрасной девушки, как вы, не может быть никаких забот.

— Они есть у каждого.

— Вы всегда хотели петь?

— Да. Несмотря на то, что моя мать упоминала, что в школе я была лучшей в медицинских дисциплинах, я всегда мечтала петь.

— У меня есть знакомый на радио, могу вам помочь.

— Это было бы чудесно. — Ирен краем глаза заметила, что мать кое-как пытается сдержать свой словесный потоп. — Думаю, вам есть о чем поговорить с матерью, она хочет обсудить аграрную реформу. — На этом их короткая беседа была закончена, а Артур переключился на разговор с родителями Ирен о рынке труда и сельскохозяйственных проблемах страны.

Уже когда гость ушел, Ирен присела в своей комнате; она ничего не понимала — почему она тут и что она делает. Как выбраться из родительского дома и почему вообще она должна за него выходить замуж? Слыша, как отец и мать решили и дальше праздновать веселье сегодняшнего вечера, она тихонько взяла плащ, висевший в коридоре, и, выйдя из квартиры, быстро спустилась по лестнице. Оглядевшись и поняв, что все хорошо и на улице никого из соседей нет, чтобы настучать на нее, она пошла по правой стороне улицы, обходя большие заведения с толпами людей. У нее было много мест, где она могла сидеть, не привлекая ничьего внимания. Одно из таких мест было кафе «Роуз», находившееся на конце улицы. Присев за первый столик, она выдохнула. Вокруг нее царил шум и гам, кто-то бил стульями головы другим, кто-то устраивал кулачные бои, шли разговоры о политике, студенты спорили с крестьянами. Сделав заказ, она увидала в толпе знакомую макушку Алекса — тот разъяренно с кем-то спорил и был уже вдрызг пьяный. Августин пытался его вывести из спора, но это было невозможно, и девушка, отпив из бокала, решила им помочь.

Подойдя к ним сзади, Ирен под локоть взяла Алекса, и, извиняясь перед всеми, они вместе с Августином вывели его. Спор был нешуточным — Алекс мог крупно встрять в проблемы с сыном одного из начальников полицейского отдела. Ирен это знала, потому что его папаша не раз приходил послушать ее концерт. А еще потому, что на нее западали многие мужчины после сорока, что было, с одной стороны, ужасно, а с другой — приятно подстегивало самооценку.

Августин, на ходу расплачиваясь, помог Ирен довести Алекса из ресторана.

— Спасибо тебе большое. — Августин смотрел на полутемное лицо Ирен, когда они тащили пьяного Алекса домой.

— Не за что. Я знаю, как порой мой друг напивается, — с сарказмом произнесла девушка. — К тому же для вас это могло закончиться очень неприятно. Откуда вы?

— Я? — Августин опешил. — Из Берлина. — Они почти дотащили друга. Ночные фонари светили тускло, и людей почти не было, хоть ночная жизнь только и начиналась.

— Из Берлина… — Ирен подумала. — Почему вы приехали сюда?

— А что, для этого нужен какой-то особый повод? — Августин открывал подъездную дверь.

— Ну, из столицы к нам просто так не приезжают, — настаивала Ирен на своем. Они втащили Алекса в лифт, когда он почти пускал слюни на рубашку друга.

— Можно сказать, что я сбежал от обстоятельств. — Августин отпер дверь и буквально поволок друга в его комнату. Ирен в это время закрывала дверь и ждала в холле. Он положил его на кровать и закрыл дверь. — Давайте я предложу вам чаю или вызову такси?

Ирен прошла на кухню и села на стул.

— Давайте чаю, — загадочно произнесла она.

* * *

Августин встречал первые лучи солнца. Сегодня был выходной, он наслаждался той легкостью и спокойствием, которые окутали его душу. Ирен ушла только под утро, оставив записку с отпечатком помады и своим номером. Августин долго лежал в кровати: он не хотел вставать, не хотел никого видеть. В своих грезах он все еще лежал рядом с Ирен. На подушке сохранился аромат ее легких духов с нотками лаванды и меда. Он вспоминал, как она была красива… Каким томным был взгляд ее светлых глаз, как мило растрепались ее волосы, как нежна была ее кожа. Он желал вечно пребывать в этом состоянии, но возгласы Алекса нарушили все его планы. Друг не унимался, ища вгустина по всей квартире.

— Алекс, ты что-то кричишь? Тут я, тут. — Августин нехотя вышел из комнаты к другу, встретившись с ним взглядами. Алекс хитро улыбнулся.

— Скажи, я вчера был сильно пьян?

Августин утвердительно покачал головой.

— Ты был вчера не просто сильно пьян, а пьян вдребезги. Ты пускал слюни на мою рубашку, к тому же, если бы Ирен не пришла мне вчера на помощь, мы бы нарвались на крупные неприятности.

— Если бы не Ирен… — загадочно протянул Александр. — Так значит, она тут была?

Августин отошел в свою комнату и хотел закрыть двери, чувствуя, как заливается краской.

— Ну, да, — неуверенно ответил он.

— Ты провел с ней ночь. — Августин закрыл лицо руками и стал посмеиваться. — Ну скажи хотя бы, как она? — произнес тот, стоя на пороге перед захлопывающейся дверью.

— Вряд ли я тебе это расскажу. — Августин улыбался, держа руку на дверной ручке. — Но скажу одно, я хотел бы снова перемотать время назад — жалко, что это можно сделать только в голове.

Алекс захохотал и, судя по звуку, повалился на пол. Только позже он поднялся и приготовил завтрак, позвав друга есть, но всю дорогу он сидел и шутил, а Августин пинал его и толкал его в ответ. Алекса это лишь забавляло и подзадоривало шутить дальше.

Как Августин мог все рассказать другу, как мог он ему рассказать про ее поцелуи, про глаза, которые в ту ночь смотрели только на него, слова, что были адресованы только ему? Про смех и стоны, отголоски которых даже сейчас стоят у него в голове. Про те длинные ресницы, из-под которых видны чудесные глаза, способные пленить любого мужчину… Нет, это должно было остаться только в этой комнате и больше нигде. Больше никто не смог бы почувствовать то, что чувствовал он.

* * *

Ирен возвращалась домой ранним утром, когда увидела у своего дома автомобиль. Она быстрым шагом поднялась по лестнице и зашла в квартиру — ну, конечно, это пришел вчерашний гость.

— Доброе утро. — Мать и отец стояли вместе с ее чемоданами и Артуром.

— Доброе, а что тут происходит? — до Ирен начинало доходить, что ее насильно выдают замуж.

— Мы считаем, что это лучше всего. — Отец был доволен собой, указывая на вещи.

— Мама… — Ирен посматривала то на мать, то на отца. Женщина остановила ее.

— Я не желаю ничего слышать. Ты провела ночь непонятно где, и, судя по куреву, которым от тебя несет, ты была с мужчиной. Ты мне такая не нужна. Поэтому выходи за Артура — может, он смоет твой позор. — Ирен остановилась. Позади послышались шаги: Артур вошел вовремя. Ирен сжала кулаки от злости. Вот как, значит. Они планировали это давно, и неважно, провела бы она сегодняшнюю ночь у Августина или же нет, это все равно случилось бы.

— Ирен, — Артур медленно подошел к ней, — я хочу взять вас в жены, поэтому приехал просить вашей руки у родителей. Они дали свое согласие.

— О, как чудесно. — Ирен покраснела от злости и еле сдерживалась, чтобы не влепить ему пощечину. — Я так понимаю, что, судя по собранным вещам, меня уже перевозят к вам.

— Да, вы отправитесь в Австрию, к моим родителям, туда же будут отправлены все вещи.

— Хорошо, я вас поняла. — Все, что могла сказать девушка. Она прошла мимо всех в свою комнату и, смотря на голые стены, поняла, что ее в этом доме вряд ли будут помнить.

Ирен поняла, что у нее остается совсем немного времени. Артур, сидевший за рулем, смотрел на дорогу.

— Артур, я могу попрощаться перед своим отъездом? У меня в городе остались друзья, — робко произнесла Ирен.

— Конечно, — спокойно сказал мужчина. — К тому же, думаю, у тебя будет неделя, потому что мне еще нужно закончить все дела.

— Отлично. — Ирен улыбалась самой искренней улыбкой. Она понимала, что то, что происходит сейчас, затянется надолго — очень надолго — и, может, у нее будет последняя возможность увидеть Августина и Алекса и вообще этот город.

— Алекс, — звонила она другу из квартиры Артура, в которую он ее привез и бросил с вещами и прислугой.

— Да, Ирен, я слушаю.

— У тебя ведь скоро день рождения, верно? — Ирен сжимала трубку.

— Ну да. Я удивлен, что ты об этом помнишь. А что случилось?

Ирен напряглась, чтобы обставить ситуацию как можно более естественнее.

— Ты будешь праздновать? Хочу понять, что дарить тебе в этом году.

— Да, вечеринка будет. Но я планирую, что она будет небольшой. Все из нашей банды уехали кто куда. Но подарок все равно приноси. И неважно, какой. — Ирен улыбнулась: да, Алекс был неизгладимый оптимист.

— Хорошо, я тебя поняла! — Ирен положила трубку.

Проводя очередной вечер пятницы за выпивкой, друзья и оглянуться не успели, как время стало близиться к ночи, и вот уже Августин тащил пьяного друга домой. Августин и Алекс зашли в квартиру, когда уже было за полночь и большинство кафе закрылись. Августин, конечно, окончательно перебрался к Агнессе, однако отправить друга домой и проследить, чтобы он не умер от чего-нибудь по дороге, было для Августина важным.

— Августин, — пьяным голосом обратился к нему друг.

— Алекс, давай я дотащу тебя до квартиры, и потом ты скажешь мне все, что ты хочешь, хорошо? — Алекс, слыша это, покачал головой и замолк, а Августин, как мог, тащил его по коридору. Он выдохнул и посмотрел на часы — завтра нужно на работу, и, черт, он не успеет выспаться. А еще у Алекса скоро день рождения: нужно что-нибудь ему купить.

— Алекс, вот скажи мне, ты не мог как-то меньше пить, нет? — Августин налил себе воды из графина, стоявшего на столе.

— Исключено. Ты знаешь, ты так смотрел на Ирен, что я подумал, может, ты влюбился? — Августин толкнул друга с такой силой, что тот упал с дивана.

— Перестань. Нет, однозначно нет. К тому же — кто бы говорил. — Алекс, хохоча на полу, произнес что-то невнятное себе под нос.

— О, друг мой. — Алекс что-то бубнил себе под нос. — Ты никогда не знаешь, когда заразишься любовью, но самое ужасное в том, что рано или поздно это случится, а ты долго будешь игнорировать симптомы.

Августин смерил его серьезно-ироничным взглядом.

В квартиру позвонили. Алекс, перестав валяться на полу, попытался встать, и у него это практически получилось. Августин пошел открывать, на пороге оказалась сестра.

— Агнесса, что ты тут делаешь?

Сестра промолчала.

— Августин, я боюсь, что нас всех снова забирают к родителям. И меня, и Юма, и Юнну… — Ее голос дрожал.

— Зачем вы им и почему они решили так сделать? — изумленно спросил Августин.

Агнесса прошла и села на диван в гостиной.

— Вот так, — развела она руками. — Я сразу пришла к тебе.

— Как ты смогла уйти оттуда?

— Я была не дома. Когда я вернулась, соседка сказала мне, что их увезли. Поэтому меня, скорее всего, они тоже ищут. — Августин, слыша это, закрыл глаза и на миг-другой окунулся в воспоминания о том вечере, когда их маленьких привезли к Вильгельму и Анне. Его охватили паника и невозможность четко увидеть путь, который пролегает куда-то дальше твоего взора.

— И какие доводы нам нужны, чтобы суд оставил встал на нашу сторону и они отстали от нас?

— Если только докажем, что наш минимальный заработок с одного человека не ниже пятидесяти марок в месяц. И еще то, что мы не получаем пособия от государства.

— Я точно меньше получаю, — с грустью констатировал Августин.

— А я вообще нигде не устроена.

Августин понял, что это конец: за прекрасными деньками пришли грустные. Родители явно отберут сестру и брата, и их Августин больше не найдет. Единственное, что можно было доказать, так это то, что они в партии или хотя бы на службе.

— Нам придется выруливать собственными силами. — С горечью сказал Августин. — У нас будет шанс, только если сделать ставку на их невменяемость. Анна с Вильгельмом могут быть свидетелями.

— Думаешь, они согласятся? В последний раз, когда мы выходили из их дома, я бы не сказала, что они были бы рады еще раз увидеть нас в этой жизни.

— Агнесса, это наш единственный шанс. Нужно ехать в Берлин. Надеюсь, что они никуда не переехали.

* * *

Августин вместе с Агнессой приехали в Берлин на встречу к Вильгельму и Анне. Нужно было уговорить их помочь и обсудить, что они будут делать на заседании суда. Присев за столик, Агнесса отметила про себя, что они ничуть не изменились с их последней встречи. Августин был рад их видеть как никогда, потому что, если кто и мог им помочь, то только они. Подтягивать сестру матери из Австрии было нецелесообразно, к тому же, она вряд ли могла стать каким-то железным аргументом на суде. Вильгельм сидел в элегантном костюме, а от Анны исходил легкий флер дорогих духов.

— Августин, так что все-таки произошло? Ты так ничего толком и не объяснил, когда говорил со мной по телефону.

— Нам с Агнессой нужна ваша помощь.

Вильгельм отпил горячего кофе и всем видом дал понять, что он заинтересован.

— В чем? Если я правильно помню, то речь шла о том, чтобы отобрать права у родителей. — Анна отломила кусочек штруделя и предложила Агнессе — та любезно отказалась; сестра так волновалась, что ей не лез кусок в горло.

— Да, я хочу попросить вас стать свидетелями. Как люди, которые видели, что происходило с матерью, когда она только только вернулась из тюрьмы, вы можете произвести впечатление на суд. Им нельзя возвращать детей — они просто умрут от голода или погрязнут в родительских долгах.

— Августин, ты единственный их сын, который достиг совершеннолетия, поэтому ты тоже можешь выступить как свидетель. Конечно, мы тоже тебе поможем. — Вильгельм сделал паузу, как бы обдумывая, что сказать дальше. — После подачи иска в суд нужна будет экспертиза… Бумажная волокита, все эти разборки. Это может тянуться надолго, Юм и Юнна могут просто нас не дождаться. Конечно, у меня есть связи, и я могу значительно ускорить этот процесс. Тем не менее, у суда точно будут вопросы.

— Какого характера?

— Зачем больным людям дети? — вмешалась Анна. — Это ведь не просто так. Если всплывет то, что она несколько лет подряд вместо того, чтобы заниматься вами, тратила деньги на что-то еще, то, думаю, тут уже суд будет на нашей стороне. Конечно, суд может и не даст именно тебе право быть опекуном, но Юма и Юнну вернут однозначно. А это лучше всего.

— Если ты имеешь достаточные условия содержания по финансовым возможностям, то, думаю, можешь попробовать подать справку о доходах, и все будет хорошо.

— Вот поэтому вы тогда так схватились искать себе работу? — обратилась Агнесса к Анне, и та кивком подтвердила ее слова.

Августин и Агнесса еще немного посидели в гостях, а потом тепло распрощались, и через несколько дней уже встретились в суде.

* * *

Процесс был недолгим — все вокруг свидетельствовало против родителей Августина. Даже младшие дети смогли подтвердить, что не хотят жить с ними. Выписки из банковских книжек стали окончательным подтверждением, что деньги семьи идут не туда, куда следовало бы.

Выходя из здания суда, Августин был очень рад своей победе — конечно, не без помощи Вильгельма, который в нужный момент надавил на суд и подключил свои связи, склонив суд передать детей Августину, хоть его доход и был меньше необходимого. Дело быстро закрыли, конечно, детей вернули Августину. Августин пожал руку Вильгельму — мужчине, который был для него наставником и примером.

— Спасибо большое.

Вильгельм отмахнулся и потрепал Августина по волосам.

— Ничего страшного. Я был рад вам помочь, к тому же Юлону и Армена давно нужно было признать недееспособными. Просто в свое время это не сделали, ведь все надеялись, что между вами сохранится какая-то связь, и мы не хотели ее рушить. Семейные узы все-таки имеют значение.

— Порой и нет никакой связи, это нужно было сделать, когда я уезжал, и не тянуть так долго. — Августин еще раз поблагодарил Вильгельма; тот сказал, что если Августин ищет новую работу, то он может помочь его устроить.

— Да, конечно, спасибо. Я подумаю.

— Думай быстрее, потому что все в этом мире может закончиться, пока ты думаешь.

— Да, к сожалению, я сейчас не сильно при деньгах. Агнесса хочет устроиться няней при государственном чиновнике, она «вроде как счастлива» от этой перспективы.

— Вроде как?! — засмеялся Вильгельм. — Ну да, у нас теперь все «вроде как». В любом случае, Августин, если младшие будут жить с тобой, то, думаю, что тебе не помешала бы солидная работа. Позвони мне как-нибудь.

— Конечно.

Время было утреннее. Августин проводил Вильгельма до его служебной машины и отправился в галерею, но, подойдя к двери, он увидел ее всю разрисованную и закрытую, с табличкой, что она продана, и теперь ее владельцем является некий мистер Кольб. Августин стоял перед дверьми, не зная, что ему делать. Проходившая мимо женщина помогла ему.

— Вам что-то нужно? — привлекла она внимание юноши.

— Да. Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где сейчас хозяин этой галереи? Я просто у него работаю, — произнес он. Женщина только покачала головой.

— Молодой человек, я собираюсь вас огорчить: галерея была продана сегодня утром, а ее бывший владелец был отправлен в тюрьму по причине драки с полицией. Поэтому идите и ищите себе новую работу, — все, что смогла она сказать ему.

Августин, раздосадованный, пришел домой и поведал об этом Алексу, но тот только пожал плечами.

— Нет, ну а что ты хотел? — Он намазывал себе маргарин на кусок хлеба. — Я тебе сразу говорил, что галереи и искусство — это вряд ли надолго. То ли дело автомобили!

— Алекс, лучше уже ешь свой хлеб. — Августин махнул рукой. — Кстати, что тебе подарить на твой день рождения? Он же у тебя вроде как в эту пятницу?

— Подари мне лучше одно свидание с твоей сестрой, — пробурчал друг. Августин только отмахнулся, понимая, что уговорить Агнессу пойти с ним на настоящее свидание вряд ли получится. Хоть он и знал, что та была не против пообщаться с юношей, но все-таки не видел их союз удачным. Впрочем, Агнессу он все равно возьмет с собой на день рождения — сами и разберутся.

День рождения проходил в оттенках красных помад и шампанского. Алекс достал ящик где-то на черном рынке, поэтому спиртное лилось рекой. Из присутствующих были только самые близкие: Агнесса, Августин и Ирен. Юм и Юнна, которых пришлось взять с собой, не мешали им, играя с новыми игрушками в другой стороне комнаты.

Вечер был наполнен смехом и шутками. Для них не было ничего, никаких преград и никаких запретов, играл джаз, и им было все равно, что соседи жаловались, что музыка громко играла. Стол ломился от простеньких, но вкусных закусок для шампанского, от которого все быстро, по-приятному, опьянели.

Августин иногда нарочито улыбался, когда видел, как смеется Ирен — он не хотел этого признавать, но она очень ему нравилась. Что-то было между ними. Он любовался ей, ее красивыми вьющимися волосами и роскошным платьем, изящно обрамляющим ее тонкую фигуру. В какой-то момент она обмолвилась, что ее выдали замуж.

Августин, изрядно выпивший, вовлек ее в танец и стал говорить о любви к ней — много говорить, иногда не понимая, что именно. Он тараторил какие-то шутки про жизнь, работу и быт. Но, все равно, за этим радужным фасадом веселья были видны его грусть и тоска по Ирен — он был очень привязан к ней. В глубине души он вмиг стал убит тем, что она уезжает.

Ирен говорила, что всегда будет ему писать, однако было ли это правдой? Вряд ли. Был только 1926 год, и это был расцвет их жизни. Августин был очень молод, и он еще не знал, что такое жизнь, как и Агнесса, по уши влюбившаяся в обольстительного рыжего его друга.

Августин в тот вечер, куря сигарету, что прожигала его пальцы, понял, что такое одиночество в душе.

Ирен хоть в тот вечер и обещала ему писать, но все-таки, как и ожидал Августин, не сдержала обещания. Она пропала из ресторана, ее не было видно на улочках Мюнхена, она больше не носилась по галереям, покупая понравившиеся картины. Все, что оставалось Августину — это смотреть на ее фотографию, оставленную ему в тот самый вечер. На обратной стороне Ирен оставила отпечаток от красной помады. Он писал ей письма, где рассказывал о своей жизни. Но ни Августин, ни Алекс, ни кто бы то ни было другой, не знали о том, где она, а потому любовные послания пылились в ящике письменного стола. И Августин со временем чуть отодвинул любовь к Ирен на второй план, ему уже было не до этого. Жизнь закрутилась очень стремительно.

1935

Хлюпающие лужи под ногами ничуть не смущали Августина. Он добирался до работы объездными путями, так как его машина сегодня утром неожиданно сломалась. Он, чертыхаясь про себя, обходил ручьи и оставшийся снег, норовящий намочить его кожаные ботинки. Стояла ранняя, слякотная весна, и это тоже не скрашивало его настроения. Работа, выбранная им в начале 1933 года, давала свои плоды: Августину платили хорошую зарплату и одаривали социальными привилегиями, что, без сомнений, шло на руку. Зима в этом году затянулась и, по идее, уже должна была их покинуть, но кое-где все еще проскальзывал холодный ветерок, и лужи небольшими островками замерзали за ночь.

Строгое серое здание, напоминавшее храм смерти, пропитывало своей гнетущей атмосферой кварталы вокруг себя. Люди, тянувшиеся к нему, словно муравьи, стройными рядами заходили за большие деревянные двери и пропадали там до вечера, запираясь в своих крохотных кабинетах. Без угрызений совести, манимые хорошей зарплатой и одобрением партии, они помогли государству диктовать и навязывать свои ценности.

Как только Августин вошел в офис, на него сразу же накинулись его подчиненные с переделанными отчетами, сделанной документацией и предложениями по сегодняшней сводке. Августин, активно комментируя на ходу, лестно отзывался об их работе, ловя поток информации сразу из нескольких источников.

— Да, это вы хорошо сделали. — Мужчина пробегался глазами. — Нет, это переделайте, это ужасно! И сегодня положите мне на стол. — Строгий голос Августина лаконично доносил информацию до подчиненных. — Вы немного не в себе или забыли, кто перед вами, если сдаете мне это? У меня не десять рук, куда вы это мне пихаете?! — со злостью отвечал он, когда один из рядовых отдавал ему переделанную сводку. Августин только и слышал в свой адрес надоедливое «простите», вокруг него поднялись шум и гам, все хотели получить оценку их работы — толпа продолжала обступать Августина до самого его кабинета; товарищи по службе только сочувственно провожали его взглядами, Августин только и успевал на ходу отмечать внешний вид своих подчиненных и их манеры, которые не всегда были образцовыми.

В такие моменты он вспоминал, как так же однажды пришел на прием к Вильгельму, который точно так же, сидя за своим столом, пытался разгрести дела. Тогда Августин понимал, что у него больше нет никаких вариантов построить хорошую карьеру, и с помощью Вильгельма его направили на неплохую должность по рекомендации. Он быстро стал начальником отдела и хорошо закрепился в этой должности, не желая идти дальше, ведь понимал, что существует баланс: если пойдешь выше, с тебя будут больше спрашивать, и отвечать придется своей головой; если ниже — уберут как сошку после первого же провала; если ты посередине — то убрать тебя или нет — еще подумают, и не твоя голова полетит в случае чего.

Дойдя до кабинета, Августин со злостью захлопнул дверь и уселся в кресло. Нужно было решать вопросы, накопившиеся с выходных, хоть он и просидел всю ночь за бумагами. Алекс позвал его на кружку пива, а в конечном итоге они засиделись, и друга пришлось отвозить на другой конец города вместо того, чтобы доделывать накопившуюся работу. Черт побери, еще и эта машина сломалась, а бабка, проезжавшая в такси, так медленно из него выходила, преграждая дорогу, что Августин подумал, что точно опоздает. Свет просачивался медленно — струйкой, через шторы; в воздухе, если посмотреть внимательно, была видна пыль. Он сбросил пальто и стал быстро тереть ладони, чтобы согреть их: в кабинете было холодно — опять ночью плохо отапливали или не отапливали вообще.

Августин мельком взглянул на часы — было около восьми, сейчас начнется. Скучная, монотонная беседа, условия, маленькие сроки. Он закрыл глаза. Августин давно нормально не спал. Он достал из дипломата сводку по очищенным кварталам и документы, где значилось, сколько всего осталось коммунистов в Берлине. Его работа скорее походила на бумажную: он вел статистику, подсчитывание, и, запираясь в кабинете, не видел всего, что на самом деле происходило. Или же ему было все равно на это? Жизнь очень поменялась, и он радовался, что Вильгельм смог ему помочь с рекомендательным письмом, и на первое время Анна и он помогали ему освоиться. Да, они были замечательными людьми, и теперь жили на севере страны, уехав из Берлина. Родители же с тех пор, как прошел суд, содержались в психбольнице. Августин было отрадно от мысли, что они заперты там до конца своих дней. Он много раз прокручивал в голове события минувших лет — может, он слишком резок или слишком груб с ними? Но нет, он каждый раз приходил к выводу, что это не так, и он поступил верно.

Заседание шло скучно и неинтересно. Августин смотрел на толпы своих коллег, а они — на него. Делать было нечего — по крайней мере, Августину так казалось. Он вспомнил, что у начальника второго отдела, с которым он был знаком по службе, мальчик такого же возраста, как Юм, и они ходят в одну и ту же школу. Он мечтал о булочках, которые иногда печет ему Агнесса, когда он заходит к ней в гости после тяжелого рабочего дня. Августин наконец-то вспомнил, что не позавтракал. Юлиус, товарищ по работе, сидевший рядом, услышал урчание из его живота и шепнул ему на ухо:

— Ты снова забыл про еду? — сказал он, смотря саркастически и улыбаясь во все тридцать два зуба.

— Да, да. А ты снова смеешься над этим.

— Нет, просто я каждый раз удивляюсь, как ты не подчиняешься своему организму, а он тебе.

— Это долгая история.

Юлиус махнул рукой. Ему было это незнакомо: уж он-то любил поесть до отвала. В сравнении с Августином — стройным и даже немного худым — Юлиус был из крестьянской семьи и рос упитанным, питаясь маслом и салом.

Августин потер глаза. Только лишь под конец он выступил со своим докладом, и старший окликнул его, когда все уже расходились. Августин осторожно подошел, чувствуя, как внутри все сжимается. Его чуйка твердила ему о том, что ничего хорошего из этого не выйдет, но, как говорится, перемены либо приходят к тебе, либо, если ты не хочешь ждать их, то они заставят прийти к ним навстречу.

— Гауптшарфюрер, вы знаете, что теперь у вас меняется начальство? — офицер посмотрел на растерянного Августина.

— Нет, мне, видно, еще не успели это передать.

Офицер с издевкой окатил Августина ледяным взглядом.

— Так вот знайте — сегодня в полдень прибудет новый штандартенфюрер Артур Айзенберг, вам нужно его встретить и ввести в курс дела.

Августин чуть приподнял брови.

— Почему именно мне, а не вышестоящему?

Офицер прищелкнул пальцами.

— Потому что вышестоящие начальники сегодня уезжают. Не опозорьтесь, а то и ваша голова полетит с плеч, свободны.

Августин развернулся и вышел из кабинета, стуча каблуками по коридору. Что-то было не так, не мог просто так приехать к ним полковник. Может, срочное переформирование отдела и отряда?

Августин, зайдя к себе, стал анализировать ситуацию, но, не найдя ничего, к чему можно было бы прицепиться, понял, что не нужно строить сложные схемы, и набрал номер одного из своих подчиненных. Через минуту-другую к нему пришел Остман — человек, занимающийся в основном разжалованием офицерских лиц.

— Зачем вы меня звали, гауптшарфюрер?

— Найди мне некоего полковника Артура Айзенберга.

— Зачем он вам? — Августин просек, зачем он об этом спросил.

— Хочу понять, кто к нам приезжает.

Остман развернулся и пошел прочь, а Августин занялся работой. Остман был неплохой человек, однако очень уж скользкой рыбой. Он много на кого работал раньше и постоянно мутил воду со своей биографией, и толком никто не знал его истории. Каждый находящийся в этом здании имел одну интересную особенность: все имели очень темное прошлое, и никто не знал всей правды о них, поэтому, когда приходил кто-то новенький — особенно из начальства — это означало что-то недоброе. Все сразу настораживались, прекрасно понимая, что новое начальство — это обязательно новые увольнительные или запредельные, нелогичные требования.

* * *

Августин встречал Артура, невысокого мужчину сорока лет с едва заметными морщинами. Он поздоровался, как принято, и провел Артура в его кабинет, где он и расположился. Однако на выходе штандартенфюрер остановил его.

— Скажите всем, что я хочу послушать сегодняшние сводки и как обстоят дела.

— Сегодняшние сводки у вас на столе, штандартенфюрер. — Августин сразу понял, что перед ним упертый баран и что явно стоит ждать перемен.

— А я хочу послушать, как ваши люди будут рассказывать информацию. Это же вы у нас отвечаете за анализ? — Артур прожигал Августина насквозь.

— Конечно, я скажу своим людям, чтобы через пять-семь минут все были в зале. — На этом разговор был окончен, и Августин вышел из кабинета

* * *

— Приоритетными для нас сейчас задачами являются очищение кварталов на юго-западе и юго-востоке города. На данном этапе мы очистили… — Августин слушал битый час доклад, сидя с полковником рядом. И все время у Айзенберга оставались вопросы, он уточнял и уточнял; подчиненные Августина смотрели с недоумением и с мольбой, чтобы начальник спас их. Штандартенфюрер оказался допытывающимся до правды человеком, но он копал не там, где нужно, он тормозил там, где информация была правдивой, и копался там, где нет ничего темного. Августин закатил глаза; тяжело с ним будет, очень тяжело. Упертый и тяжелый человек, который каждые пять минут меняет свое мнение. После доклада они переговорили в кабинете полковника с глазу на глаз.

— Гауптшарфюрер, ваши люди работают плохо, а ваши действия неэффективны. Вы ведь понимаете, зачем меня сюда прислали? — Его холодный голос не производил на Августина никакого воздействия.

— Да, я понимаю, штандартенфюрер, но наш отдел признан лучшим. К тому же не делайте поспешные выводы: если бы мы плохо работали, нас бы убрали до вашего назначения. И не забывайте, что я отвечаю за анализ и сбор информации и за то, чтобы донести эту сводку до начальства, а уж какую информацию нам приносят — это вам нужно спрашивать другие отделы, — Августин смотрел, как Айзенберга выводят из себя его слова, — но это не повод расслабляться. Если это все, я могу идти?

— Нет, не можете. Вы не переживайте, Августин, я до других доберусь, просто с вас начал. Я не обвиняю вас ни в чем, просто говорю, что вам нужно, как заключительному отделу, требовать больше информации, фактов и многого другого, у вас очень скудные отчеты.

— Зато у нас нет воды. — Августин готов был отвоевывать свой отдел, но Артур быстро сдался.

— Принесите мне кофе, — раздраженно произнес Артур. Этот наглец Августин еще смеет что-то говорить ему в ответ?

— Я дам распоряжение, — закончил Августин их разговор и вышел, сжимая кулаки с огромной силой. Чертов Айзенберг. Августин выдохнул и мельком взглянул на часы —время подходило к вечеру. Он весь день потерял из-за начальства, какая досада.

Юм и Юнна остались сегодня у Агнессы и Александра, поэтому сегодня ему можно было не торопиться домой. А как там Остман, выяснил что-нибудь? Он заглянул, тихонько постучал кулаком по двери и получил положительный ответ.

— Что-нибудь выяснили?

Мужчина небрежно подал ему тоненькую папку. Августин открыл ее и мельком прочитал. Учился во Франции, служил там в подготовительных войсках, пытался поступить в морскую академию, но не прошел по причине хлипкого здоровья и поступил в архитектурный университет, откуда был выгнан из-за пьянства.

— И это все?

— Да, это все. — Остман дальше уткнулся в картотеку, а Августин пошел прочь, поблагодарив его. Как и предполагал Августин, что-то тут нечисто. И как-то не сильно правдиво выглядит его досье, может, оно липовое?

* * *

Тихий вечер проходил как обычно. До двенадцати часов Алекс и Августин обсуждали аграрную реформу, новые изнурительные налоги и служебные дела. Агнесса не мешала их беседе — она убирала вымытую посуду и ставила чайник. Алекс сильно изменился с тех пор, как они с Агнессой стали помолвлены: он постоянно говорил о работе и много брал сверхурочных, неплохо ладил с младшенькими и сильно интересовался политикой и бизнесом. Алекс жаловался на начальника, Августин поддерживал его в этом. Алекс работал в той же сфере, что и Августин, только в другом отделе.

— Что ты, Алекс, ты не представляешь, какого нам прислали! — Августин негодовал. — Артур Айзенберг, штандартенфюрер, мало того, что он просто загонял моих людей, так еще под конец и высказал мне свое пустое мнение.

— Артур Айзенберг? — Алекс приподнялся от удивления. — Неужели это тот самый, которого отстранили из военно-воздушного флота? Он тогда ушел с большим позором. — Августин пододвинулся к Алексу.

— Подожди, ты про него знаешь?

Алекс, отпивая из кружки горячего чаю, кивает.

— Да, знаю, про него много кто знает. — Августин молчит, как бы прося уточнений. — Он начинал карьеру в ВВС, был прекрасным летчиком, ему пророчили карьеру полковника, однако выгнали с позором, после того как выяснилось, что он, будучи заядлым бабником, обрюхатил дочку одного из генералов и отказался на ней жениться. Тот, недолго думая, немедленно убрал его оттуда, и больше о нем мало кто слышал, а теперь видно, куда он пошел.

Августин присвистнул.

— Подожди, я знаю, что он был выгнан из университета и вырос во Франции, что тоже странно, и потом он пытался поступить в морскую академию, но не смог по здоровью.

— Да он много куда тыкался, и никто ничего не знает про его детство, говорят, что он наполовину француз, — со смешком в голосе проговорил Алекс.

— И теперь такой моральный урод является моим начальником, ничего не скажешь… — Алекс попытался приободрить друга, но тот лишь отмахнулся. Алекс придал своему рассказу мало значения, а вот Августин серьезно задумался. Агнесса тоже не сказала бы, что на это следует обращать внимание, к тому же начальники всегда меняются и нет ничего более непостоянного, чем люди.

Сегодня у Августина был выходной, и они вместе с Юмом пошли прогуляться в парк за мороженым, которое оба любили больше конфет и любых других сладостей.

Юм улыбался до ушей, а Августин разглядывал листья вокруг, созерцая природу. Стояла теплая весенняя погода. Августин, по сложившейся традиции, в такие дни забирал Юнну и Юма погулять, но сегодня сестра пожелала делать вместе с Агнессой пирог. Августин не сильно расстроился по этому поводу. Юнна была больше привязана к Алексу и Агнессе, а с Августином общалась нечасто. Когда они гуляли вместе, Юм и Юнна часто спорили, и Августину приходилось разнимать двух подростков, говоря, что они оба неправы.

Юм всегда напоминал Августину его самого в детстве, когда случился тот самый переломный момент в жизни, и они лишились благ обеспеченной семьи. Наверное, хорошо, что Юм был тогда маленький, потому что на душе было по сей день тяжело, когда Августин во всех подробностях вспоминал переезд в квартиру к Анне и Вильгельму, возвращение матери, переезд на полгода в Австрию и обезумевшего отца. Августин порой удивлялся, как Юм не держит ни на кого зла и многое может простить. Агнесса считала это слабостью характера младшего брата, Алекс относился с пониманием, а Августин — с сочувствием. Юнна же была не такая добросердечная. Она считала Анну и Вильгельма настоящими родителями и всегда говорила, что если бы отца и мать не закрыли в психбольнице, то она все равно не хотела бы держать с ними связь. Августин и Агнесса молчали, потому что сделать что-либо с враждебностью Юнны они вряд ли что-то могли, не говоря уже о том, чтобы объяснить младшим ситуацию лучше.

Поскольку Юнна больше брала пример с Агнессы, Августин не сильно переживал за их отношения. Он придавал большее значение общению с Юмом. Юм очень любил старшего брата, но частенько Августина начинала трогать тревога за то, что Юм в глубине души обижен на него за то, что он уехал тогда, ничего ему не сказав, в Мюнхен. Но Юм не держал на него зла, наоборот, он расценивал этот поступок геройским, придавая ему красок. Юм старался во всем брать пример с брата, хоть и Августин не всегда понимал, чем именно младший хочет походить на него. Августин немного путался в себе и в своей жизни; он стыдился академии и того, что ему пришлось уехать в Мюнхен, но Юма восхищали все эпизоды жизни Августина. Казалось, что у Юма душевный дальтонизм, и он не видит вещи в том свете, в котором они есть; он видел в поступках брата отвагу и силу, в то время как Августин — слабость и нежелание пойти против обстоятельств.

Юм сегодня был очень тихим и задумчивым; обычно он носился и был крайне эмоционален, рассказывая о школе и о своих друзьях, и Августина это настораживало. Может, он поссорился с друзьями в школе, или же что-то произошло, что заставило его сегодня вести себя по-другому?

— Юм, у тебя все в порядке? — Августин обратился к брату.

— Да, конечно. — Юм тут же отреагировал. — А почему ты спросил?

— Ты сегодня на удивление тихий и не слишком разговорчивый, — полушутя произнес Августин. — Обычно ты другой. Вот и спрашиваю.

— Брат, скажи, а ты бы хотел, чтобы я стал таким же, как ты? — Августин отвлекся от созерцания природы и, прихмурившись, спросил, что тот имел в виду. — Ну, не знаю, например, чтобы я так же, как и ты, пошел в Гитлерюгенд. — По Августину пробежала дрожь, он даже не допускал такой мысли, а уж о желании и говорить не приходилось. Августин быстро перебирал в голове варианты, с чего вдруг у Юма могла возникнуть такая мысль. Он не давал повода восхищаться им — наоборот, он очень мало и в очень скудных подробностях рассказывал брату и много о чем умалчивал, понимая, какое впечатление это может произвести на ребенка в сегодняшних реалиях жизни.

— Нет, конечно нет, я не хотел бы этого, — протестовал Августин. — Я хотел бы, чтобы ты закончил школу, поступил в университет и чтобы ты сделал то, что в свое время не сумел я, — он подбирал слова, когда они, садясь на скамью у речки, смотрели на уток. — Скажи, что тебя привело на эти мысли? — Юм пожал плечами. — И все же эти мысли не появляются из пустоты.

— Не знаю, я всегда смотрю на те плакаты, что повесили у нас в школе, и думаю, что из меня вышел бы хороший боец. Я вспоминаю парады, на которые мы ходили. — Августин саркастически улыбнулся и наклонился к брату, потрепав его по голове. Ну, конечно, как он не принял во внимание то, что сейчас во всех школах партия активно пропагандирует свои ценности. Юм растет во время восхваления подвигов античных героев, превознесения доблести СС или летчиков, а парады производили впечатление на всех детей и подростков. Да, конечно, это было зрелищно, но не понимали, что за яркими декорациями не всегда кроется что-то правильное.

— Юм, ты не совсем понимаешь, о чем говоришь. — Августин подбирал слова, чтобы правильнее объяснить, что из себя представляет политика партии. Августин, как и другие родители в классе, был не в восторге от того, что дети должны были вместо латыни учить правила выживания в походах, а вместо математики отправляться на митинги и полоть грядки в деревнях, помогая крестьянам. Все эти развлечения подростков оплачивало, конечно, не государство, а родители. и такие удовольствия порой очень хорошо били по кошельку даже таких обеспеченных людей, как Августин, не говоря уже о скромно живущих семьях, где дети так же клянчили у старших марки на покупку формы.

Патриотизм и любовь к Родине — это, конечно, хорошо, но Августин всегда видел и другую сторону медали. Пропитанные пропагандой, буйные подростки частенько начинали меряться силой друг с другом, доказывая сверстникам свое превосходство. Немецкое общество позволяло насилие — и это дозволение не всегда воспринималось верно. Романтизация военной мощи также касалась и девочек — статистика говорила о резком увеличении подростковых беременностей. Девочки на волне моды, оправдываясь пропагандой семейных ценностей, считали нормальным соблазнять молодых солдат. Такие молодежные ценности двигали всей страной.

Да даже в школе, где учились Юм и Юнна хватало конфликтов на почве государственных ценностей, что никак не могло порадовать Августина. Он смотрел на Юма и осознавал, что переубедить его будет трудно, ведь на его юные плечи легла пелена мечтаний и лжи.

— Мечтать стать бойцом и солдатом — это не совсем одно и то же, чтобы действительно быть им. Ты еще молод и много чего не осознаешь.

В глазах у брата заплясали огни негодования.

— Может быть, — сердито сказал тот, — но большинство мальчиков из нашего класса уже вступили в Гитлерюгенд, почему ты против? — Недовольство возрастало. — Я хочу быть как ты, как они. На кой черт мне идти в этот университет? — Августин понял, какие чувства руководят его братом. он боялся стать изгоем в обществе. — Неужели ты хочешь, чтобы меня засмеяли? — Августин только тяжело вздохнул: нужно поговорить с Агнессой, может, она сможет как-то переубедить его. Или отсрочить этот кошмар.

— Нет, конечно, нет. Давай не будем портить нашу прогулку и позже поговорим об этом как следует с сестрой, хорошо? И… твое мороженое тает. — Мальчик кивнул, но это не было то, чего ждал Августин от младшего брата. Остаток их прогулки прошел в холодном молчании и беспокойстве за брата, уж слишком горестно теперь Августин представлял жизнь младшего. Еще вчера, он где-то на задворках сознания лелеял мысль о том, что Юм не попадет в эту бездну, но он ошибся. Еще чуть-чуть, и Юм побежит и прыгнет в нее.

* * *

В квартире Агнессы и Алекса зазвенел звонок. Девушка от испуга подскочила, но все же, приведя себя в чувство, открыла дверь. На пороге стоял Августин.

— Прости, что так поздно, задержался с коллегами. Вышли из ресторана поздно. Я принес тебе пирожных.

Агнесса проводит его на кухню и ставит чайник.

— Ты видел время? — с иронией спрашивает она. Августин, чуть смутившись, смотрит на часы и удивляется.

— Черт, а ведь правда. Уже двенадцать! — Он с недоумением смотрит на сестру. — А почему ты не спишь?

— Юм после вашей позавчерашней прогулки заболел. Пришлось сегодня мне сидеть с ним, не хватало еще, чтобы Юнна подхватила заразу. Ты пришел, чтобы отдать пирожных? — Агнесса встает, берет чайник, выключает плиту и разливает по кружкам.

— Нет, — тяжело вздыхает Августин, понимая, что разговор будет долгим. — Я пришел поговорить с тобой. — Он притягивает кружку чая к себе.

— Августин, а разговоры не могли подождать до завтра? — Девушка садится напротив него.

— Могли, но я так по тебе соскучился, что просто захотел повидаться. К тому же, дело касается Юма.

Агнесса насторожилась.

— С чего это вдруг на тебя накинулась ностальгия? Ты никогда не отличался ее приступами. — Агнесса потирает слипающиеся глаза. Она устала за сегодня. — И что ты хотел сказать про Юма? Он вернулся с вашей прогулки каким-то настороженным, и я бы не сказала, что очень счастливым.

— В этом есть доля правды, мне тоже не особо понравилось, как мы провели день.

— А что такое, вы поссорились?

Августин мотает головой.

— Ну да… Юм сказал, что хочет пойти в гитлерюгенд, но я не знаю, насколько это правильно и разумно. С одной стороны, это скоро станет обязательно, с другой стороны — когда я вспоминаю, как я приживался в этой казарме, меня бросает в дрожь. Он говорит, что все его друзья уже вступили, и он хочет быть как все, но ведь, Агнесса, я думал, что этот момент не наступит никогда. Я вспомнил детей в Австрии которые тоже, помнишь, ходили на собрания, носили значки и пели песни. Это выглядело так грубо, глупо и вульгарно, что меня до сих пор бросает в страх. Я никогда не думал, что мой брат захочет стать таким же, может, ты с ним поговоришь? — Августин говорил быстро. В нем долго копились эти слова. — Нет, не пойми меня неправильно, просто все это мне кажется грубостью. Ну скажи, какое может быть патриотическое настроение, да и вообще патриотизм без образования и критического мышления? — Он смотрит на сестру. Та присаживается рядом, беря его за руку, как бы поддерживая его. Агнесса тоже страдала от давления партии. Агнессу Юм тоже не слушал, и сказать Августину, что она не имела в глазах младшего брата никакого авторитета, Агнесса не решалась. По всей видимости, как она подметила, Августин надеялся, что она может оказать хоть какое-то влияние на Юма, но это теперь уже было не так.

— Августин, ты не был ребенком, который хотел этого, ты вырос при других условиях жизни и при другом взгляде. Он мечтает быть похожим на тех героев с плакатов. Мы же с тобой видели жизнь иначе. Понятное дело, что нынешние дети совершенно отличаются от нас. Порой, смотря на Юнну, которая тоже рвется в Гитлерюгенд, я понимаю, что нас разделяет гораздо больше, чем просто возрастной отрезок. — Агнесса медлила, продумывая слова. — Я тоже не жажду повторения такой судьбы для брата с сестрой, но что мы можем? Вечно платить штрафы? Это баснословные деньги, к тому же они будут там под присмотром. Да, ты прав, я тоже не сильно горю желанием их туда отдавать.

— Да, они будут под надзором, — холодно произнес Августин, — но под каким?! — Он повысил голос, встав и начав ходить по комнате; его распирали противоречия. — Они будут под государственным присмотром, а это самый худший присмотр и воспитание. Но тогда придется переживать мне, какими они будут, когда выйдут. — Августин чешет затылок. — Видишь ли, не все так просто, как тебе кажется. Они только снаружи выглядят безобидно. Предположим, что форму потянуть сможем, но ведь дело даже не в этом, а в том, что…

— Но ты ведь тоже выпустился, — перебивает его Агнесса. На Августина моментально нашла черная тьма воспоминаний об отношениях с Густавом и учителями.

— В этом и дело, я был хорош только в науке, которой там было мало, и плох в физическом спорте, и после потасовки на мои промахи смотрели сквозь пальцы и еле-еле дотащили меня до выпуска, и то, только потому, что директор хороший и давний знакомый нашего отца, а так бы я, наверное, так бы и не выпустился. Там царит ужас, это выглядит только как красивая конфетка. А внутри нее, Агнесса, горькая и ядовитая пропитка и начинка. Может, еще не все потеряно, может быть, он пойдет в военно-морское училище — там хотя бы что-то осталось от той же чести, основанной не на насилии.

— Но Юм любит драться. Чего-чего, а силы ему не занимать, поэтому успокойся. Я думаю, что ты сможешь за ним приглядывать. К тому же какой у нас выбор? — Агнесса быстро остудила Августина. — Но про морское училище я подумаю.

— Да, ты права, я слишком много себе придумал, прости.

— Нет, все в порядке, ты отлично справляешься. Просто пойми, что в наших глазах они все еще маленькие — это вечная пелена и самообман.

Агнесса встала и пошла стелить постель, а Августин еще посидел, смотря на кружку остывшего чая. Он был полон сомнений и тревог. Он очень не любил вспоминать то время, когда был заперт в казармах, и он очень долго мучился, после возвращения просыпался от кошмаров посреди ночи. Ему всегда казалось, что его все еще преследуют и академия, и Густав, и что он будет ему мстить за то, что его когда-то выгнали оттуда.

Может, он и правда не знает Юма и не понимает, что ему нужно? Может, он видит в брате только то, что хочет видеть, а не ту действительность, которая есть на самом деле?

* * *

Августина одолевала тревога — из головы все никак не выходили слова Юма. Он все время думал об этом, проводя параллель между братом и собой. В тот день он был заторможен и груб с подчиненными. Операция, организованная пару дней назад, прошла успешно, и всех предателей родины схватили. Оставалось только найти остальных членов группы, которые были разбросаны по стране. Сегодня Августин делал свою самую нелюбимую работу — он с подчиненными составлял отчет по последней группе коммунистов. Для этого ему нужно было спуститься в подвал и взять последнюю запись допроса и запись на ленте. Нужно было кончать с этим.

Он зашел в мрачный подвал, усыпанный крошками бетона, упавшими с потолка, и охваченный криками и стонами из камер пыток и допросов. Августин подошел к одной из камер, постовой выпрямился при виде начальника и отворил дверь — Августин шагнул в камеру. Юлиус четвертые сутки подряд пытал мужчину, но результатов, как он говорил, не было. Он аккуратно прошел к столу, и солдат передал ему только что отпечатанные бумаги и ленты с допросов. Крик в камере стоял такой, что закладывало уши; брызги крови были видны повсюду. Юлиус пытал людей особенно извращенно — в этом был его талант.

— Он скоро закончит? Нам нужно сдавать отчет, — тихо спросил солдата Августин; тот пожал плечами.

Юлиус чуть ослабил хватку, повернулся к рядовому и улыбнулся Августину.

— Ты бы лучше умылся, выглядишь жутко.

Юлиус отмахнулся.

— Так зачем ты пришел?

Запах крови и человеческого мяса сбивал Августина с мыслей. Он забыл на минуту-другую, как дышать, в горле стало так сухо, перед глазами потемнело.

— Я пришел… — начал он, но очередной крик боли заглушил его голос, — я пришел забрать то, что у вы выяснили, нам нужно сдавать документы. Когда ты все отдашь? — Юлиус пожал ему руку — та оказалась в крови. Августин поморщился. Юлиус только захохотал и обозвал Августина девчонкой. Тот повторил вопрос.

— Думаю, через минут тридцать. Этого уже нет смысла допрашивать. Возьмемся за следующего.

Августин только закатил глаза и вышел из камеры. В нос снова ударил холод и запах крови, который буквально пропитывал каждый сантиметр этого подвала. Он чувствовал себя тут как труп, а не как живой человек, ему казалось, что, спускаясь сюда, ты спускаешься в ад, и дыхание замедляется, растворяясь в общей боли и агонии. Августин быстрым шагом вышел. Юлиус вечно подставляет его. Конечно, он может хоть вечность пытать людей, а на сроки ему плевать.

Выйдя из подвала, Августин прошел в туалет, чтобы умыться от крови, которая начала засыхать и неприятно стягивать кожу. Умывшись и приведя себя в порядок, Августин направился в свой кабинет. Он, идя быстрым шагом, не заметил женской фигуры, так необычно затесавшейся среди мужских военных форм. Проходя мимо нее и рядового, который что-то объяснял ей, Августин даже сначала не прислушался к знакомому голосу. Только лишь пройдя метров пять, понял, кто это был — Ирен. Он остановился и развернулся: да, это она — все такая же красивая, стройная, с яркой помадой на губах и в дорогом платье. Августин притормозил двоих рабочих, несших мебель в кабинет Артура.

— Кто эта женщина? — спросил Августин, быстро показывая на нее так, чтобы она не увидела.

— Это… — Один из них мельком взглянул на Ирен. — Не знаю даже, — сказал он. Другой, почесав голову, проговорился.

— Это, по-моему, жена начальника. Но я не уверен.

Августин отпустил их, а сам, быстро развернувшись, зашел в кабинет, чтобы не столкнуться с ней. Сейчас он не готов к этому. Так вот куда она пропала — она вышла замуж и уехала, ну конечно, Алекс ведь рассказывал про то, что Артур уехал в Австрию. Теперь все становится на свои места. Ну зачем она пришла сюда? И почему теперь, спустя столько лет, у него снова, как в шестнадцать, колотится сердце? Перед его глазами вставали одна за другой картины их последней встречи, дня рождения Алекса. Черт, сколько времени прошло, а она как будто застыла в этом возрасте. Или же ему только так кажется? Августин обдумывал все минуты две.

Он быстро пришел в себя, смотря на двух удивленных солдат, которые стояли как вкопанные от внезапного прихода начальства.

— Вам что-то подсказать? — бодро, но неуверенно сказал рядом стоявший человек.

— Нет, я просто пришел посмотреть, все ли на своих местах. Вы уже доделали, то что я вас просил сделать?

— Да, конечно, вот сегодня, а вот вчера. — Рядовой протянул бумаги. Августин взглянул размытым взглядом.

— Хорошо, молодцы. — Сказав глупость, Августин вышел из кабинета. Ирен к этому моменту уже не было, и он пошел по длинным коридорам штаба в давно забытом для себя состоянии воздушности и какой-то глупой влюбленности. И заключение Юлиуса ему было совершенно не нужно — он пребывал в забытье полумрака и даже прикрыл глаза, вспоминая те летние деньки давно минувшего 1926 года. Он улыбнулся, что было редкостью для него, и засмущался, представляя, что, может, он случайно пересечется с ней. Интересно, она тоже вспоминает его? Или же он так и остался для нее тем глупым мальчишкой?

Августин сидел и, вертя ручку в руках, и совершенно не мог собраться мыслями. За этими воздыханиями он даже не заметил, что в кабинет ворвался его подчиненный с выпученными глазами.

Августин хотел уже было упрекнуть его, почему тот смеет так себя вести. Подчиненный быстро объяснил, что стучался, но начальник не слышал его. На вопрос, что случилось, выяснилось, что Артур срочно вызывает его к себе. От этой вести у Августина ушла земля из-под ног. Он быстрым шагом растворился в череде коридоров и, проносясь между людьми, чуть ли не бежал до кабинета. Еще и этих проблем ему не хватало, а он уж решил, что все теперь будет спокойно, но как бы не так.

Выдохнув перед кабинетом, он долго мялся, и солдат, пришедший за ним и чуть не врезавшийся ему в спину, протянул папку, которую тот забыл. Августин поблагодарил его и отворил дверь.

Артур как всегда восседал на своем кресле и отчитывал очередного начальника — на этот раз это был начальник подотдела по сводкам из протекторатов Австрии и Чехии. Артур быстро посмотрел на него и приказал стоявшему до этого выйти.

Августин битый час выслушивал выговоры о своей безалаберности и терпел унижения. Причиной тому оказался пленный коммунист, поляк, которого Юлиус пытал и застрелил в камере, так и не предоставив штабу нужной информации. У Августина, выслушивающего в свой адрес брань, накалялись нервы. Артур не жалел отборных ругательств. Он совершенно не фильтровал речь и не соблюдал субординацию. Августин не понимал, почему ответ держит перед Артуром он, когда виноват Юлиус. Конечно, Августин не впервые слушал о некоторых промахах в работе, но в первый раз он сталкивался с тем, чтобы его так откровенно посылали и принижали. Он чувствовал себя пристыженным за плохую оценку школьником.

— Августин, я думал, вы работаете намного лучше, — чуть остыв, проговорил он. — По крайней мере, меня просили, когда назначали сюда, не убирать ваш отдел. Все надеялись, что вы хорошо работаете, а оказывается, что все наоборот. — Августин был даже рад, что Артур чуть успокоился, и теперь с ним стало возможно беседовать.

— Господин штандартенфюрер, в любой профессии есть накладки, и мой отдел всегда справлялся с ними с минимальными неточностями, к тому же вы должны понимать, что не все происходящее здесь под моей ответственностью. — Августин сделал паузу, видя, что Артур где-то зависает и что у его начальника серьезная проблема с быстрым пониманием информации. — Я всего лишь веду статистику и составляю уже готовые данные, так почему вы отчитываете меня? К тому же план этой операции был изложен вам несколько дней назад, и вы его одобрили. Помнится, что в документах была написана другая фамилия в графе ответственного лица. — Артур нахмурился, начиная осознавать собственную оплошность. Августин давно понял, что он тот самый человек, который не любит признавать своих ошибок, и теперь в его характере многое становится понятно. — Более того, почему вы не отчитываете… — Он не успел договорить.

— Вы хоть понимаете, что своими действиями вы ставите свой отдел под удар? Не нужно перекладывать ответственность. — Артур не на шутку разошелся. Августин отвечал на его эмоции холодной рассудительностью, обходя эмоциональные волны; от такой стратегии Артур захлебывался еще больше.

— Каким образом я подставляю свой отдел? Штандартенфюрер, тот коммуняка ничего бы не сказал, Юлиус и его команда взяли их информаторов. И вы же понимаете, что это было не моей ответственностью — по крайней мере, не только моей, но и других отделов. Почему вы не спрашиваете их?

Артур ударил кулаком по столу.

— Молчать! — Артур встает со своего места и подходит к Августину, который чуть выше его ростом. — Вы меня разочаровали, гауптшарфюрер. Мне говорили про ваш отдел совершенно другое, а вы, вместо того, чтобы заниматься своей работой, сидите на рабочем месте и о чем-то мечтаете. Мы в ходе прошлой операции потеряли трех человек, потому что вы не до конца составили отчет о человеке, которого решил пристрелить ваш коллега. Вы должны были отдавать себе отчет в том, что в первую очередь будут спрашивать с вас, потому что именно вы являетесь вышестоящим лицом. И если где-то есть какие-либо неточности, вы должны были это уточнить! А теперь получается, что вы пытаетесь переложить ответственность за себя на других! То, что операция провалена была не вами, не отменяет и вашей ответственности. А до других я еще доберусь, можете не переживать.

Августин прекрасно понимал, что дела плохи: если так дальше пойдет, его могут выгнать, и что в таком случае его ждет в дальнейшем — неизвестно. Его явно отдадут под суд, и он по уши утонет в бюрократической волоките. А Артур, с его-то умением приукрашивать ситуацию, явно не оставит ему и шанса реабилитироваться. Августин понимал, что Артур может напрочь перекрыть ему кислород и оставить без средств на существование. Если Артур разойдется, переубедить его портить окружающим жизнь будет невозможно — он обязательно пытается примешать к делу личную злобу и зависть к Августину. Августин пытался найти слова. Артур гневно смотрел прямо ему в глаза, стоя в двух-трех сантиметрах от него. Августин с отвращением чувствовал запах перегара из его рта.

Августин собрался с силами и продолжил защищать себя и свой отдел:

— А как я должен был поступить? Мои люди собрали всю информацию. То, что мы не собрали целостную картинку, это результат того, что другой отдел Конрада тоже донес нам ложную информацию, отсюда и накладка. Юлиус тоже никогда не отличался какой-либо точностью. Эти люди — больше убийцы, чем бюрократы, но это не их вина, по вашим словам, но почему за их косяки должны нести ответственность мы? Конрад неправильно посчитал количество человек изначально, а Юлиус решил, что информаторов не так уж и много. — Артур на глазах стал белеть от злости. Он явно вознамерился убрать его с должности. И тут ему никто не был помехой — бесполезно доказывать свою правоту.

— Вы хотите, чтобы вас вышвырнули отсюда?

— Я хочу отстоять честь отдела, — твердо произнес Августин. — Даже если меня уберут с должности, другие люди не должны быть в этом замешаны.

— Я снимаю вас с этой должности! — закричал Артур. Августин опешил. — Вы не справляетесь со своими обязанностями — я давно это понял. Мне следовало не доводить до такого. — Августин не повел и бровью. Он все же смог довести его до точки кипения.

— И что мне теперь делать? — Августин дрожал. Ему было интересно, что теперь ему предложат вместо старой должности.

Выдохнув, Артур поправил китель и сел обратно на свое место; теперь он явно выдохся из сил: было видно, как жилы на его шее, до того момента надутые, немного побелели — кровь отхлынула.

— Вы будете в том же ранге, однако вы будете работать на меня и мою семью. — Августин молча выдохнул: могло быть и хуже, намного хуже. Жалование ему не урежут, но вот содержать в бешеном ритме жизни Юма и Юнну вряд ли удастся, однако их всегда можно отдать в ГЮ, но это была крайняя мера, прибегать к которой не хотелось. — Вам все ясно?

— Да, все.

— На сегодня свободны. Завтра буду ждать вас у своего дома.

Выслушав дальнейшие распоряжения, Августин, хлопнув дверью, вышел из кабинета. Жизнь в очередной раз провела черту под ним.

Худший исход обошел его стороной. Теперь, может, он станет чаще видеть Ирен, может, это и к лучшему. По крайней мере, без работы он уже не остался.

* * *

Утреннее раннее солнце зовет вставать обитателей Берлина: киоски с газетами и мороженым распахивают свои ставни, открываются табачные лавочки, булочные, и люди становятся в очереди по карточкам за вещами и овощами. Августин проезжает мимо них — сегодня у него первый рабочий день на новом месте. Забирая вчера все свои последние вещи из отдела, он чувствовал на себе сочувствующие взгляды — то, чего он терпеть не мог. Но ничего, главное, что его вообще не убрали с работы. Может, даже получится что-то изменить в своем расписании и по-другому организовать жизнь.

Он сворачивает с главной улицы и попадает в пригород — рядами стоящие дома одинаково покрашены, у них одинаковые заборы и одинаковые автомобили. Все идеально, все в дорогом и изысканном стиле, все так, как когда-то было у него. Смешанное чувство охватывает его, когда он подъезжает к четвертому дому с белыми стенами и останавливает автомобиль. Утро первого дня обрушилось на него не самой хорошей волной, он отключает зажигание и выходит. И слева, и справа стоят такие же автомобили и такие же, как и он теперь, шофера. Он проходит на территорию дома и звонит, оповещая о своем прибытии. Ему навстречу выходит молодая девушка, Августин коротко здоровается и просит сообщить хозяину, что машина уже подана. Девушка приглашает его в дом. Августин, смущаясь, заходит. Роскошь и изысканность заставляют его забыть, кто он сейчас, и вспомнить те времена далекого детства, когда он точно так же жил в своем доме с родной семьей. Августин, стоя в прихожей, ждет дальнейших указаний. Минуты тянутся долго, наверху слышна возня на кухне, позвякивание каких-то приборов и тарелок. Время — около девяти, время завтрака. Его приглашают в столовую. Идя аккуратно и скромно, он проходит в гостиную, обставленную роскошной мебелью и мягкими диванами, но, конечно, все это меркнет, когда он видит Ирен, и сердце у него снова бьется в бешеном ритме, а на щеках появляется румянец.

Белые скатерти, стулья и потолки, лазурные кресла навевают Августину о прошлом, но вид неотесанного Артура — своего нынешнего начальника — заставляет его прийти в себя. С правой стороны сидит Ирен, попивая кофе и читая газету, между ними явно была ссора — это чувствуется в воздухе, он пронизан громом и электричеством; кажется, если сейчас подойти к кому-нибудь из них, то тебя ударит током. Ирен такая хрупкая, такая нежная и такая изысканная; как она могла выйти за этого неотесанного Артура, который больше похож на необразованного подонка, чем на человека из высшего общества. Хозяин с жадностью поедает завтрак и, вытирая рот салфеткой, поднимает глаза на Августина, откидывается на спинку стула и смотрит. Ирен не отрывается от утреннего чтения. Ее мало волнует работа мужа, да и он сам; сегодня из-за его храпа она снова плохо спала и теперь пытается спасти положение чтением, чтобы вовсе не уснуть за столом.

— Итак, гауптшарфюрер, вы будете полностью предоставлены моей жене, вашими обязанностями будут возить ее туда, куда она попросит, а также выполнять все ее просьбы. Познакомьтесь, ее зовут Ирен. — Артур указывает на нее; она чуть поднимает взгляд и задерживает его, как бы вспоминая, тот ли человек перед ней или же она перепутала.

— Очень приятно, гауптшарфюрер Августин. — Ирен пожимает ему руку.

— Взаимно, Ирен. — Артур встает из-за стола и, что-то говоря на ходу Ирен, выходит из столовой; Августин стоит, не шевелясь, не в силах выпустить руку Ирен из своей.

— Гауптшарфюрер, — начинает она со скромностью. Она не ожидала увидеть его вновь, и теперь ее распирает счастье и радость от того, что вот, ее спаситель явился; она уж думала, что помрет в этом доме, сидя под семью замками, но теперь ее будут хоть куда-то вывозить.

— Зовите меня Августин.

Ирен, смотря ему в глаза, улыбается.

— Хорошо. — Она отпивает кофе. — Августин, ждите меня в машине, я хочу проехаться по галереям, потом заехать к швее и, наверное, все. Я не буду вас сильно напрягать, просто мой муж не хочет уделять мне время, вот он и спихнул меня на вас. — Августин кивнул в знак согласия и, распрощавшись, прошел к машине, сел в нее и стал наблюдать, как Артур уезжает со своим адъютантом на работу. Августина одолели тяжкие мысли о возлюбленной: «Ирен, Ирен, как мне жалко тебя, ты даже не знаешь, с кем связалась; у него, наверное, и любовница не одна есть, а тобой он возиться не хочет, значит. Да, действительно, он унижает тебя и задевает твою гордость. Хотя, может, он когда-то знал, что мы с тобой дружили, оттого и понизил меня… да нет, это все неправда. Ах, Ирен, как ты прекрасна, ты все та же, что и была несколько лет назад. Даже твои вкусы в искусстве остались неизменны…».

Августин, нервничая, ждал в машине. Он открыл переднюю дверь. На улице было совсем не жарко, однако щеки Августина пылали огнем. Он то снимал свою фуражку, то снова ее надевал, но не переставал теребить в потных ладонях. Ох, помнит ли она его? Помнит ли она тот самый вечер, когда он, будучи еще мальчишкой, признавался ей в чувствах? Помнит ли она вообще то время? Вряд ли. Теперь она выглядела черствой и отстраненной. Может, это просто ее новая маска, за которой скрывается та самая милая девушка? Ирен вышла из дома легкой походкой и направилась в сторону машины медленным и плавным шагом. У Августина перехватило дыхание. Он учтиво открыл ей заднюю дверь и, стараясь не дышать, сел на место водителя. Волнение накрывало его с головой. Они тронулись с места и Августин повел машину так плавно, как только мог. Он все время смотрел в зеркало заднего вида и все время сталкивался с ней взглядами.

— Я рада, что мы встретились. — Собравшись, произнесла она легко и непринужденно. Внутри нее самой бурлило очень много эмоций. Она не знала, как теперь Августин смотрит на нее. Как на замужнюю женщину? И к тому же, он явно не выбирал профессию водителя. Наверное, Августину очень неловко.

— Ирен, я тоже рад тебя видеть. — Он немного помедлил. — Скажи, почему ты не писала писем? — Ирен, слыша это, подняла бровь. Ей стало очень неловко.

— Нет, что ты, я не забыла. Просто … — Она запнулась. Объяснить все это Августину было сложнее, чем она думала.

— Тебе не нужно оправдываться. Просто будем считать, что ты писала мне все это время, а я не получал их, потому что был идиотом.

Весь оставшийся путь они не разговаривали ни о чем, кроме рабочих моментов. Ирен не знала, как оправдаться перед Августином. Их встреча спустя столько времени была такой неловкой. Быстро забрав картину, они молча поехали домой.

Августин приносит в дом купленную картину и ставит ее в том же холле, в котором стоял сегодня. В искусстве он неплохо разбирается — и у Ирен хороший вкус на картины.

— Куда вы прикажете мне нести картину? — обращается он к Ирен, когда та, сняв летнее пальто, проходит мимо.

— Несите на второй этаж, пятая комната слева. — Ирен поднимается первая, Августин следом. В его нос забивается аромат ее духов, которые великолепно пахнут. Поставив картину, Августин коротко прощается и напоследок задает вопрос:

— Во сколько мне завтра приехать? Или же по началу дня? — Ирен мнется.

— Пока я не знаю, в начале дня не нужно, но, думаю, что часам к трем будет нормально, я поеду к подруге. Спасибо, вы отлично справляетесь со своей работой. — Августин благодарит ее и выходит, садясь в служебную машину. Отъехав на метров пять, он желает обернуться, но не решается, догадываясь, что Ирен смотрит из окон дома, как уезжает его автомобиль. Впервые за долгое время Ирен что-то чувствовала, находясь под давлением человека, который был в ее жизни уже четыре года. Она совершенно забыла о том, что вообще есть такое простое и одновременно сложное понятие — чувства. Ирен смотрит на картину: на ней сидит одинокая девушка; да, сегодня она не планировала никуда ехать, да и картину ей некуда ставить, но ей так хотелось побыть с Августином. Ирен улыбается, осознавая, что теперь она сможет получить глоток свежего воздуха, и Артуру будет все равно. Хотя когда ему не было на это наплевать?

Ирен сидела за столом и слегка улыбалась; она впервые встала с кровати с ощущением легкости и ощущала надежду, которая хоть маячила на горизонте призраком, но все-таки придавала красок ее жизни. Артур сидел за столом, как всегда, не в настроении. Живя с ним под одной крышей уже много лет, Ирен перестала интересоваться причинами, отчего у нелюбимого мужа всегда такое кислое лицо. В начале замужества она еще пыталась быть хорошей женой, но потом ей надоело заниматься ерундой и притворяться, и она бросила это дело — Артур все равно не оценивал ее стараний. Сегодня он был недоволен всем, чем только можно: он придирался к прислуге, к садовнику, к его собственному адъютанту. Уловив взгляд мужа, Ирен поняла, что сегодня и ей не избежать горькой участи быть приниженной.

— Ирен, почему ты сегодня улыбаешься? Обычно ты ходишь, как хмурая туча. — Артур дышал перегаром, сидя напротив нее; вчера он изрядно выпил и пришел домой, когда уже было за полночь — точнее, его привел его адъютант. Какой позор для полковника. Ирен строго на него взглянула. И почему она должна перед ним отчитываться?

— Я не могу быть счастливой в твоем присутствии? — Артур поджал губы; он осознавал, что он не сделал ее счастливой, и причиной сегодняшней улыбки был тоже не он. Как бы он ни хотел быть примерным мужем для Ирен, он так и остался тираном, который лишил ее свободы, заставив выйти за него.

— Нет, конечно можешь, просто я редко тебя такой вижу.

Ирен отпила из чашки кофе и сложила газету. Артур выпил стакан воды.

— Тебе нужно почаще бывать дома в трезвом виде. Или теперь у тебя работа — второй дом? — Артур прочел в ее глазах холодность и отвращение к нему.

— Ты же знаешь, я много работаю для нас. — Артур попытался сгладить углы; Ирен как всегда саркастически улыбнулась. «Ага, конечно, для нас,»— промелькнуло у нее в голове. — Что тут смешного? — Артура начала раздражать эта ситуация; у него сильно болела голова, и терпеть такое он был не в состоянии; ее улыбка показалась ему издевательской.

— Нет, ничего, просто. — Ирен положила в рот яблочный пирог. — Я подумала, что если это «для нас», то почему ты только сейчас меня услышал мою просьбу хоть иногда выходить в свет? — Ирен подперла голову рукой. — Я много раз тебя просила об этом, когда мы находились в Австрии, где мне совершенно было нечем заняться, и только сейчас, приехав в Берлин, ты все же исполнил мою просьбу. — Артур пожал плечами. Ему было просто невдомек; ему, человеку, которому исполнилось сорок лет, хотелось больше сидеть возле радиоприемника или за книжкой, чем в кинозале или же в театре. Он уже достаточно повидал за свою жизнь и теперь хотел покоя, в отличие от вечно неугомонной Ирен, которая рвалась то в путешествия, то в театры, то на какие-нибудь премьеры, то на светские вечеринки. Артур был недоволен своим званием из-за обременений и ответственности; Ирен пользовалась им повсюду как проходным билетом. Он открыл ей много разных мероприятий, и она не хотела скучать просто так. Если ей и суждено всю жизнь провести вместе с ним, то пусть она чуть воспользуется им.

— Не знаю, наверное, не хотел, — отозвался он равнодушно. — Или не придавал особого значения. Ты знаешь, я рассчитывал, что я буду чаще видеть тебя на кухне и в домашней одежде, нежели в большом количестве бриллиантов и в дорогих платьях.

— Я так и думала, прости, что не оправдала твоих ожиданий. — Ирен поставила тарелку с яблочным пирогом в сторону. Артур не ожидал такого от Ирен, он решил плавно перевести тему.

— Как я знаю, ты сегодня едешь к Хильде на праздник, ты уже выбрала подарок?

— Конечно. — Артур встает из-за стола, время поджимает. Ирен кивает — она понимает, ему все равно, он будет занят своими делами.

— Надеюсь, это не одна из тех картин, что хранится на чердаке? Зачем мы вообще собираем эту пыль? — Ирен поднимает глаза с белой скатерти на Артура; он стоит и все так же смотрит, ожидая ответа. Она начала злиться — хотя бы из приличия он мог и не говорить этого. Его коллекция автомобилей, которые без дела стояли в гараже, были еще бо́льшими пылесборниками, чем ее картины.

— Ты считаешь, что это пыль? — Артур положительно кивнул. Ирен сделала непринужденное лицо; она была отчасти готова к этому разговору, прекрасно осознавая, что он выскажет ей свое недовольство. Артур, к ее большому сожалению, был необразованным и неотесанным хамлом; ей нечего было и удивляться, что он будет считать искусство пылью. Однако каждая картина была чем-то значимым для нее. Картина, которую она купила в день, когда пришла в галерею к Августину, висела в ее спальне, и она каждый вечер смотрела на нее, вспоминая о тех днях. — Может, тогда начнем с твоих автомобилей и коллекций бабочек, что висят по всему дому? Или ты не считаешь животных под стеклом пылесборниками? — Артур растерялся. Да, он не знал, что его жену не меньше его самого может что-то раздражать в доме. Если смотреть в целом, то их дом больше стал походить на поле боя, где каждый пытался передавить друг друга. Он вешал бабочек и жуков, она коллекционировала картины, он — автомобили, она — редкие издания.

— Ну ты сравнила: животных и какую-то мазню.

Ирен закипала от злости, она отодвинула чашку на край стола и встала со стула.

— Артур, я все понимаю, но давай закончим этот разговор, он бесполезен. К тому же никому от него не станет легче — ты прекрасно понимаешь, что я не перестану покупать картины, а ты не перестанешь коллекционировать бабочек и машины.

У Артура в этот момент свело челюсть — то ли от ненависти, то ли от того, что он не ожидал, что Ирен скажет ему что-то в ответ. Он вообще не ожидал, что его жена может так ему перечить. Что на нее сегодня нашло? Вены на его лбу вздулись, и он сжал кулаки.

— Да, мы закончим его сейчас, но мы не закончим его насовсем. Я скоро еду в Австрию — пожалуйста, потрудись избавиться от всего этого хлама, пока меня нет. Если ты живешь под моей крышей, то должна следовать моим правилам, — говорил он холодным приказным тоном. — А еще я считаю, что ты зря все это делаешь. Если я увижу еще одну картину у нас дома, я их все выброшу.

На этом разговор был закончен, и мужчина ушел прочь. Ирен осталась сидеть одна. Настроения не было от слова совсем, и ехать после этого тоже она никуда не желала, но подруге нельзя было отказать, к тому же она у Ирен была единственной. Она отодвинула от себя кружку с кофе и попросила себе шампанского.

* * *

Августин ждал в машине минут пятнадцать, и это начинало его настораживать. Вчера, когда он подъезжал, Ирен вышла практически сразу и села в машину. Но, несмотря на беспокойство, он тихо сидел, пребывая в полудреме. Вечер вчера выдался нелегким — Юм совсем отбился от рук, и Юнна тоже, подхватив волну брата, не слушала никого вокруг себя. Агнесса и Августин устали от их капризов; с ними что-то нужно было делать. Юм все время твердил про ГЮ, а Юнна не хотела ходить в школу — от этих проблем голова раскалывалась. Августин все обдумывал слова сестры — может, это и правда неплохое решение, может, из них и правда что-то получится? В конце концов, все не все так печально. Они подрастут, станут трезвее оценивать ситуацию.

Августин вышел из мыслей только после хлопка двери; он краем глаза заметил, что Ирен, что пришла сегодня в темно-бордовом бархатном платье. Пока она усаживалась поудобнее, Августин повернулся к ней, и они встретились взглядами. У Ирен были заплаканные, красные глаза.

Время в дороге протекало медленно, и Августин постоянно посматривал в зеркало заднего вида. Ирен то вздыхала, как несчастная заключенная, то смотрела себе в ноги, пыталась сделать вид, что все нормально. Но слезы брали свое. Августин не хотел лезть в ее дела, поэтому следил за дорогой, однако, услышав под конец пути хныканье, он посмотрел в зеркало и, взглянув на плачущую Ирен, понял, что нужно остановиться.

Он притормозил возле небольшого парка, раскинувшегося рядом с центром, и, выключив зажигание, повернулся к Ирен.

— Ирен, что случилось? — Девушка продолжала глотать слезы, не давая ответа. — Я что-то сделал не так?

— Нет. — Ирен вытирала слезы; ее одолевал стыд, что Августин увидел ее такой. — Просто мне стало обидно. — Августин повернулся к рулю и понял, что везти ее в таком состоянии нельзя. Он вышел из машины и открыл заднюю дверь.

— Ирен, успокойся. Я знаю тут неподалеку небольшое озеро — пойдем прогуляемся, везти тебя все равно в таком состоянии нельзя. — Девушка смотрела на него снизу вверх.

— Но я ведь опоздаю, — попыталась возразить девушка.

— Тебя только это волнует?

Ирен улыбнулась — да, в чем-то Августин оказался прав. Ее слезы — это наверняка не лучшее, что нужно было видеть Хильде. Она вышла из машины, вытерла глаза платком, и они пошли с Августином вдоль аллеи, засаженной дубами — могучими вековыми деревьями, создававшими тени.

— Так все-таки что случилось, Ирен? — Августин медленно шагал, давая ей возможность идти с ним вместе в ногу.

— Это долгая история. Просто... Прости, мне стало стыдно перед тобой. — Ирен шла, смотря по сторонам.

— Ирен, ты не виновата ни в чем. Так что случилось?

— Я никогда не плачу, а тут такое... — Ирен пожала плечами. — Просто навалилось всякое, знаешь. Я увидела тебя и вспомнила то время, когда я пела и когда вся моя жизнь выглядела по-другому. Я часто вспоминаю день рождения Алекса, когда все веселились, а на меня вдруг навалилось все это. Я понимаю, что, наверное, я бы очень хотела сейчас быть такой же, но это невозможно — и от этого я и начала плакать.

— А что случилось? Мы ведь... — Августин почесал голову, — в последний раз виделись на дне рождения Алекса, и потом ты пропала, никто ничего о тебе не слышал. Что произошло? Ты начала плакать, потому что ты захотела в прошлое? — Августин внимательно смотрел на нее; Ирен нервничала, как будто она пришла на исповедь. Августин чувствовал, что Ирен скучает не только по прошлому, но и по эмоциям и свободе, которых ее лишили.

— Я вышла замуж против своей воли, но это оказалось меньшим из зол. — Ирен понимала, что Августин — один из немногих людей, который может ее спасти в этот момент, просто выслушав. — Я переехала в Австрию, а потом вернулась сюда, потому что Артура перевели, вот и все. Я бросила карьеру певицы и полностью осела дома, стала изучать искусство. Артур — не мой человек, но не то, чтобы он плохой. — Девушка запнулась; Августин, до этого слушавший ее внимательно, остановился. — Просто он бабник, садист и очень любит всякие извращения во всех проявлениях. Но это и понятно, он ведь работает в СД. — Ирен смотрела на Августина с иронией — ей казалось, что прошло слишком много времени, чтобы Августин все так же сохранил в себе черты чего-то детского и воздушного и, несмотря на черную форму, все равно был все тем же добрым человеком.

— Ты просто скучаешь по эмоциям?

— Да... Я скучаю по радости, по легкости. Знаешь, почему все взрослые скучают по детству? Потому что только в детстве есть непосредственность, свобода от обременяющих тягот жизни. — Августин рассмеялся; его смех, раздавшийся в парке, спугнул пролетавших мимо птиц, и они полетели совершенно в другую сторону. — А как так получилось, что и ты попал в партию?

— Это долгая история, но если коротко, — он присел на лавочку, и Ирен вместе с ним, — то дело происходило из-за того, что в 1933 году закрыли галерею, где я работал, и выбора, с учетом того, что у меня не было образования, совсем не осталось. Мне нужно было тянуть еще и младших, поэтому так и получилось, что я очутился на этой работе. Странно получается, Ирен, за самые низкие и аморальные профессии платят больше всего. Получается, что человечество поощряет зло, а потом, когда не получается его сдерживать, вспоминает о морали и праве.

— Августин, поверь, я бы тоже хотела избежать этой участи, но откуда же я знала, что попаду в такую ловушку? Но все равно ничего не поделаешь.

— В любом случае, ты уже успокоилась, и это радует. К тому же, если мы будем выезжать сейчас, то, думаю, мы можем еще успеть на день рождения. — Ирен взглянула на часы и поднялась в успокоенном настроении; между ней и Августином рухнула какая-то невидимая стена, разделявшая их.

Праздник Хильды проходил в самом разгаре, когда машина с Ирен подкатила к ее дому. Именинница встретила запоздалую гостью с легким амбре и поздоровалась с Августином.

— Здравствуйте. Вы ее новый водитель? Я раньше вас не встречала.

Ирен смотрела, переводя взгляд с Августина на Хильду и обратно.

— Да, я новый водитель. Мы припозднились из-за моей невнимательности — я пропустил поворот. Как неуклюже с моей стороны... Я прошу прощения.

— Ничего. Ирен, идем развлекаться! — Хильда повела ее ко всем остальным. Ирен только смотрела вслед на Августина, который, пройдя к машине, сел ждать ее, вытащив из ящичка книгу Юнгера.

Девушка вернулась раньше, чем ожидал Августин. Он почти дочитал книгу — осталось только несколько страниц. Он услышал шаги Ирен, узнав ее по звуку шагов — ее походка не изменилась за много лет. На часах было семь двадцать.

— Домой? — Ирен молчала. Она как будто сбросила с себя свою неестественную улыбку и желание что-либо демонстрировать. Артур опять придет поздно, ей нет смысла возвращаться домой.

— Нет, отвези меня куда угодно, только не домой, Августин.

Он смутился.

— Куда тебя отвести? — Ирен подумала.

— Отвези меня к себе в гости.

Августин, до этого смотревший в зеркало заднего вида, теперь развернулся к ней.

— Ко мне домой? Ирен, я буду так рисковать... Артур может заметить.

— Он не приходит домой раньше двенадцати, к тому же, у него кто-то есть. — Августин вздохнул. Да, он осознавал, что Артур каждый вечер куда-то ездит, но вряд ли он был настолько глуп, чтобы не заметить отсутствия жены дома. Хотя, если так подумать, то да, Артур не заметит. Если он не заметил ее сегодняшние слезы, то, конечно, он не заметит и ничего остального.

— Ладно, поехали. — Ирен захлопала в ладоши, а Августин рванул с места. Юм и Юнна все равно сегодня пошли с Агнессой в театр смотреть новую премьеру фильма. Он точно может спокойно посвятить вечер себе.

Катаясь по вечерним улицам, Ирен чуть приоткрыла окно, и ветер заиграл с ее волосами. Августин вел машину плавно и аккуратно, Ирен даже почти заснула. Августин тоже радовался — он вспомнил тот вечер, что они провели вместе. О да, это было одним из тех редких воспоминаний, которые Августин бережно хранил. В бардачке у него было вино, и, приехав, Августин прихватил его с собой.

Они поднимались летящими шагами. Ирен захотела пройтись вместо того, чтобы воспользоваться лифтом. Она смеялась, мчась по этажам вверх, Августин смотрел на нее, тихо шагая где-то позади.

— Ирен, не так быстро, я не успеваю! — кричал ей он.

— Ты что, разучился ходить? — только и слышал он в ответ. — Какая у тебя квартира?

— Тридцать пятая.

— Отлично, я пришла быстрее тебя.

Августин дошел сильно позже ее, отстав на пару лестничных пролетов. Ирен радовалась как ребенок. Только в ней могли сочетаться серьезность и радость, и менялись между собой они так часто, что невозможно было понять, какой она была на самом деле.

Ирен смеялась, предвкушая предстоящий вечер. На ее щеках наконец появилась жизнь, они стали розовыми, и теперь ее глаза, обрамленные густо накрашенными ресницами, больше не выглядели мертвыми.

Она влетала в квартиру, пока Августин вешал брошенное ею пальто на крючок и проходил на кухню, беря штопор. Он достал бокалы и разлил по ним крепкий напиток.

— У тебя есть проигрыватель?

— У меня есть радио. — Ирен была приятно удивлена. — Но все же давай не будем рисковать, слушая английские песни, а послушаем немецкие пластинки.

— Я не против. — Ирен подперла рукой голову, отпивая вино, пока Августин доставал из чехла и ставил пластинку на проигрыватель. Вернувшись на кухню из гостиной, он застал Ирен сидящей с уже пустым бокалом.

— Ты уже все выпила?

— Оно очень вкусное, — чуть иронично произнесла она. — К тому же мне не хватает веселья и тебя.

— Ирен, нельзя так напиваться. А почему тебе не хватает меня?

Ирен задумалась — чуть пьяная, она могла себе позволить говорить то, что хотела, и этому она была рада.

— Не знаю. Знаешь, иногда ты годами бьешься над тем, чтобы с кем-то установить связь, чтобы хоть на секунду-другую понять человека, а бывают люди, которых ты едва коснешься, и у вас уже связь на всю жизнь — и неважно, будет этот человек с тобой или нет. Ты всегда будешь стараться до него дотянуться. — Ирен наклонилась к Августину. — Я скучала по тебе, по Алексу, я все время пыталась написать, но не могла, а если и отправляла письма, то не получала ответа. — Августин подсел к ней поближе.

— Мы продали квартиру Алекса в Мюнхене и все переехали в Берлин. Это произошло в начале 1933 года. Мне жаль, я тоже все хотел понять, почему ты, обещав писать, так мне ничего и не писала. Я так тонул в стыду за те признания, Ирен, — начал раскаиваться Августин. Комок стыда и неуклюжести подкатил к нему в горло.

— Стыдно за что?

— За то, что сказал тогда, как ты мне нравишься — на дне рождения Алекса. Я тогда изрядно выпил, но с этого момента больше не пью.

— Но ты сегодня выпьешь, если я тебя поцелую? Ты разрешить это себе?

Августин отмахнулся. Это все было глупостью, хоть и очень серьезной глупостью. Но вот для Ирен — нет. Она и правда притянула его к себе и поцеловала его — легко и быстро. Августин первые несколько секунд даже не осознавал, что с ним произошло.

— Ирен, — едва дышав, произнес он.

— Будем считать, это мой тебе подарок — и неважно за что. Хоть за сегодняшний вечер.

Августин улыбнулся. Ему было легко и хорошо. Он тоже ощутил себя другим и, смотря теперь на Ирен, понимал, что, может, все это время он ждал этого?

— Разрешите с вами потанцевать? — Ирен встала и кивнула. Они закружили в танце, легко и просто двигаясь по квартире.

Он отвез Ирен домой, как и обещал, когда хмель от вина прошел. По дороге они говорили о многом, но самое главное — именно с ней Августин не боялся говорить про политику, про экономику, казалось, с ней можно было поговорить обо всем. Она не была в рядах тех девиц, которые ничего не смыслят и не понимают, а только и ждут, что ты будешь что-то им рассказывать, а они будут восклицать о том, какой ты умный. С Ирен можно было поговорить как с равным себе собеседником, и именно это и привлекало Августина — она манила тем, чего не было у большинства. И именно поэтому Августин втайне завидовал Артуру. Артур мог каждый вечер любоваться ей и каждый вечер видеть ее, но он не пользовался этим, предпочитая что-то подешевле, но при этом так и не отдавая свою игрушку, которую в любой момент можно было с гордостью использовать на балах — и похвастаться, и представить.

Ирен проснулась от легкого тормоза машины и поглядела в окно — они снова приехали сюда. Ирен взглянула на Августина. Тот на нее.

— Тебе пора, скоро двенадцать.

Ирен улыбнулась.

— Ты говоришь, как будто я золушка.

— Но злая мачеха явно не будет довольна. Иди, мы увидимся совсем скоро.

Ирен на прощание еще раз поцеловала Августина и вышла из машины, помахав ему.

— Я же привыкну к твоей любви... — только и смог он ей прошептать вслед.

С того вечера прошло несколько дней, и Августин был очень рад, что его сняли с должности. Нет, конечно, он еще привыкал к дням, где не было такого жесткого расписания. Разъезжая с Ирен то по одним мероприятиям, то по другим, Августин был рад, что стал шофером. Нет, это простая и скучная на первый взгляд работа имела свои преимущества. Августин мог чаще отдыхать, и у него появилось много времени для чтения. У мужчины не было столько времени, когда он работал начальником — теперь же у него появилась возможность прочитать те книги, которые он давно складировал где-то в стороне.

Августин сидел в своей квартире в полном одиночестве; он читал захватывающий роман, поглощавший все его внимание. У него была небольшая, но достаточно приличная библиотека, которую он лично собирал, ибо у него не было образования, кроме школьного, и таким образом он старался восполнить знания. Был поздний вечер, и часы, оповестившие его о начале десятого часа, заставили его пойти спать, но звонок в дверь прервал его планы. Августин никого не ждал и уже хотел проигнорировать, но внутреннее чутье приказало сделать ему обратное. Он открыл дверь — пределу его удивления не было конца.

На пороге стоял Юм — весь взъерошенный и с изодранной коленкой — и Юнна, стоявшая с двумя рюкзаками за спиной. Августин сначала не поверил своим глазам, что увидел их в столь поздний час, но потом тихо и растерянно произнес:

— Доброй ночи. А вы что тут делаете?

Младшенькие смотрели на него с горечью и обидой. Они проехали почти весь город, чтобы прийти к нему. А Августин, подлец, встречает их с таким неприветливым вопросом. Что-то явно произошло, что-то, что вынудило их прийти к брату. Они переминались с ноги на ногу.

— Мы пришли, потому что соскучились. — Юнна смотрела своими чистыми глазами и врала, и Августин сразу это понял по внешнему виду Юма.

— Да, я так и подумал — в десять вечера, с ободранными коленками и двумя рюкзаками, — саркастически произнес Августин.

— А еще мы больше не будем жить с Агнессой. — Августин, ошарашенный этим сообщением, пропустил младшеньких в квартиру и закрыл дверь. Сон придется отложить на неопределенный срок. Разговор будет долгим.

— И почему же?

Юм прошел на кухню и сел на стул; вопрос Августина оставался без ответа.

— Потому что она нас достала! — Юнна снимала рюкзаки. Августин потер глаза: опять начинается старая песня. Сколько она уже длится? Месяца четыре, может, пять?

— Ладно, сейчас все выясним. Юм, иди, пожалуйста, приведи себя в порядок и умойся, и я обработаю тебе рану. Юнна, иди на кухню. Кстати, откуда у тебя рана, Юм? — кричал через всю квартиру Августин.

— Я подрался. — Юм зашел в ванную и открыл кран с водой. Августин тем временем взял телефон и набрал номер Агнессы. Сестра, вероятнее всего, места себе не находит с этими хулиганами. Оно и понятно — они были неуправляемыми.

— Алло? — На том конце быстро взяли трубку — значит, сестра ждала, что кто-нибудь ей позвонит и, вероятнее всего, ждала звонка из полиции, а не от брата.

— Агнесса, Юм и Юнна пришли ко мне, не переживай.

— Как давно они у тебя? — Голос был взволнованный.

— Они только что пришли. Что случилось?

Агнесса протяжно вздохнула в трубку.

— Мы опять поссорились, они вскипели, видно, они планировали уйти и раньше, потому что, как только Юм выбежал из квартиры, сестра подхватила два рюкзака и бросилась вслед за ним. Я не успела у них спросить, куда они идут. Это было часа два назад, я не думала, что они пойдут к тебе. Думаю, они шатались по городу все это время, потом поняли, что идти им некуда, и пошли к тебе. Даже не знаю, что с ними делать. Может, они пока у тебя поживут? — Агнесса сбавила темп голоса.

— Не знаю, насколько это хорошая идея, но, может, я попробую их уговорить хотя бы перестать считать тебя злой.

— Да, попробуй. Может, позвонить Алексу? Он сегодня задерживается, — растерянно проговорила сестра.

— Не беспокойся, все будет хорошо. Сегодня они точно останутся у меня, спи спокойно.

— Я буду ждать от тебя вестей завтра.

— Ладно, спокойной ночи. Я пойду, а то еще разгромят мне кухню, они ведь такие. Передавай Алексу привет от меня. — Августин сел на диван. Юм уже вышел из ванны — шум воды затих. — А скажи, у Юма были ссадины?

— Нет, не были, а что? Он пришел к тебе с ссадинами?

Юм и Юнна смотрели на брата из-за двери; Августина это раздражало — он терпеть не мог, когда кто-то стоит и смотрит на него.

— Да. Ладно, я буду все выяснять. Спасибо.

Августин положил трубку. Тем временем Юм и Юнна быстро убежали на кухню. Августин вошел тяжелым шагом.

— Итак, банда, рассказывайте, почему вы сбежали от сестры и почему ты, Юм, подрался. — Августин ставил чайник на плиту. Юм молчал — он был в замешательстве. Он, видно, думал, что брат не будет задавать ему вопросов, а тут вон как получилось.

— Мы ушли от Агнессы, потому что она совершенно против всего, — пролепетал Юм; он вмиг сделался из подростка в маленького мальчика, забывшего слова.

— А точнее? — Августин просил объяснений. Он еще помнил, как спрашивать с людей ответы на вопросы.

— А точнее она против того, чтобы я допоздна гуляла. — Юнна с высокомерием смотрела на старшего брата.

— Юнна, я спрашиваю не тебя. — Он осадил сестру. — Но спасибо, что сказала.

— Какая разница, кто отвечает?

Августин охладил пыл сестры вмиг.

— Ну, а ты? — обратился он к Юму.

— Я подрался с одноклассником, а от Агнессы ушел, потому что я не буду учиться в этой дурацкой школе. — Августин стоял, облокотившись на столешницу, ожидая более подробных объяснений. — С одноклассником подрался, потому что он задира, — закончил свой рассказ Юм.

Августин вздохнул — да, ситуация была очень плохая.

Августин поразмыслил, пытаясь вспомнить себя в четырнадцать. Нет, он таким не был, да и Агнесса тоже. И непонятно, почему все так перевернулось. Хотя… может, это он смотрит на это под другим взглядом на жизнь, а это норма.

— Юнна, я полностью поддерживаю Агнессу и разделяю ее мнение, что сейчас на улице ходить опасно, особенно вечером. Нет, я не зверь, но просто зачем тебе это? Или же ночь сделалась твоим лучшим другом? С каких пор? Помнится, еще месяц назад только на часах было десять, а ты уже в кровать. — Юнна притихла — значит, Августин пошел в нужном направлении. — У нас постоянно что-то да случается — если не митинги, то шествия, если не шествия, то еще что-нибудь. Ночью нужно спать. Случись с тобой что ночью, ни я, ни Агнесса, не сможем помочь. И у меня сразу еще один вопрос: с кем ты ходишь гулять? Одна вряд ли. К тому же, если я правильно припоминаю, то вроде как твои подруги тоже не отличаются особой дерзостью, чтобы идти против правил. — Юнна стушевалась, и было видно, как она придумывает в своей голове ложный ответ, который бы устроил брата. — Юнна, не нужно мне врать. Я твой брат и, поверь, я видел тебя с рождения и знаю, какая ты.

— С мальчиком, — произнесла Юнна. Августин так и думал. С подругой — какой бы она ни была боевой — Юнна не рискнула бы пойти. — Но он очень красивый, и я хочу ему нравиться. — Смотря на Юнну, Августин свято верил, что это так.

— Юнна, я не сомневаюсь в твоих вкусах, в твоей влюбленности и в том, что ты хочешь быть с ним.

— Тогда почему ты против того, чтобы я ходила ночью гулять?

— Юнна, — начал Августин, — я не могу допустить того, чтобы тебе навредили. Я так предполагаю, что он из ГЮ, судя по тому, как ты хочешь туда. Верно?

— Да, и он очень крутой. И сильный, и высокий… — Юнна начала перечислять его качества. Чай, ранее налитый Августином, начал остывать, и он прекрасно понимал, что Юнна будет стоять за него со всем, что у нее есть — такая уж она.

— Хорошо, я тебя понял. Но это не означает, что я разрешил тебе ходить ночью на прогулки. Кстати, почему только ночью?

— Потому что он освобождается только ночью, и мы с ним ходим в бары. — Юнна выпендривалась перед братом, как только могла.

— Как его зовут? — Юнна смутилась. — Я повторю вопрос: как его зовут?

— Эрнест, — ответила она. Августин прикинул — скорее всего, он старше ее года так на три точно и явно чем-то похож на Алекса — тот был таким же отбитым заводилой в юности.

— Ладно, закончим на этом разговор. — Августин переключился на Юма, — а почему в школу не хочешь, Юм?

— Там скучно.

— И все? Это не ответ. — Чайник, повторно поставленный, закипел, и Августин медленно выдохнул: да, к такому его вряд ли готовили. Поставив печенья и кружки, он сел напротив брата. — Юм, пойми, школа не должна быть веселой. Ты говоришь, что ты не хочешь учиться, правильно? — Брат кивнул и взял кружку. — Но ведь читать и писать ты там научился? — Юм кивнул. — Значит, школа не совсем уж и дурацкая, как ты говоришь.

Юнна тоже притихла: на первых порах она пыталась что-то сказать, но потом, когда аргументы у нее закончились, она замолчала.

— Я не хочу учить латынь, французский и математику, — вспылил Юм.

— Математика нужна — это во-первых. Она нужна, чтобы уметь ориентироваться в мире, как ты будешь жить в обществе без знаний?

— Меня всему научат в ГЮ.

Августин подпер руку головой.

— А ты думаешь, туда берут кого попало? — Августин понял, что нужно рассказать брату всю правду. — Ты думаешь, туда берут двоечников и бездарей? В чем-то ты прав, только вот такие там надолго не задерживаются. Юнна, я бы тоже послушал, а не пытался улизнуть из-за стола. — Августин пресек сестру при первой же попытке уйти. — Ты, как я помню, тоже туда рвешься.

— Но ты ведь обошелся без образования? — вспылил Юм. — Ты не поступил ни в институт, никуда, и теперь у тебя все хорошо.

— К тому же — ты в школу-то особо не ходил. — Юнна поддакивала Юму.

— Я закончил школу и получил аттестат зрелости. Юнна, ты была маленькой в тот момент, практически грудной, это во-первых, а во-вторых, я и сейчас работаю над своим образованием, и я не поступил в институт, потому что у меня времени не было, а не потому что я не хотел. Не путайте эти вещи. В-третьих, вы были слишком маленькие, чтобы много понять из нашей жизни. Если ты, Юм, и ты, Юнна, так сильно хотите туда — пожалуйста, завтра же отвезу в ГЮ, но учтите: если мне придет хоть одна письменная жалоба, пеняйте на себя. Вы как миленькие пойдете в школу и будете сидеть там, а потом в колледж. — Юм и Юнна притихли и кивнули головой в знак согласия, а Августин, как старший брат, сидел с грозным видом. Конечно, сегодняшний разговор мало что означал, особенно если принять обязательное участие в ГЮ, от которого никто не смог отказаться, но Августин хотел хотя бы попытаться просто вразумить их, показать, что не всякая картинка выглядит правдиво.

Утром следующего дня они заехали домой и забрали вещи — младшие, едва не прыгая от радости, побежали к машине, пока Августин обрисовывал картинку сестре; та, конечно, была не в восторге. Она хотела совершенно другого воспитания для младшеньких, но переубедить обоих было трудно. По дороге у Августина постоянно вращались слова Агнессы в голове — про то, что нельзя так просто идти на поводу у них, и ему следовало быть немного другим. Легче сказать, чем сделать.

Дальше школьных ворот въезжать нельзя было — тут и остановился Августин, выключая ключи зажигания и смотря на брата и сестру. Он пожелал им удачи.

— Да, и, пожалуйста, пишите сестре почаще и про меня не забывайте.

— Не переживай, брат, мы выйдем лучшими выпускниками. Ты будешь гордиться нами! — Юм обнял брата и, выпрыгнув из машины, прошел к охране. Юнна тоже попрощалась. Августину почему-то сделалось больно… Он не думал, что так скоро придется отпустить брата и сестру, но, может, оно и к лучшему.

Ирен сидела и непрерывно смотрела в окно и, держа плечом телефонную трубку, говорила с Хильдой, что уехала в Рим. Разговор оказался скучным, и Ирен ждала, когда приедет Августин.

— Хильда, я не понимаю. Если тебе не нравится жара, почему ты поехала в Италию?

На том конце провода послышался протяжный выдох.

— Ну как тебе объяснить… Чтобы просто сбежать от мужа — он так мне надоел. Знаешь, Ирен, бывают дни, когда человек, которого ты любишь, становится невыносимым, но не потому, что он плохой, а потому, что ты устаешь от его вечного присутствия в твоем поле, и тогда все, что нужно, это сбежать на пару дней от него, чтобы не начать ненавидеть его.

— Ну да, ты права, — грустно констатировала факт Ирен.

— Скажи, а твой красавчик-водитель, который привез тебя тогда на день рождения, свободен?

Ирен опешила от неожиданного вопроса, взяла телефон в руку, и в это самое время приехал Августин и вышел из машины.

— А почему ты спрашиваешь? Вроде как у нас с тобой разные вкусы на мужчин. Ну, если я правильно припоминаю. Или же у меня развился склероз?

— Ну, ты знаешь, я такая непостоянная — никогда не знаю, когда мой вкус поменяется на совершенно противоположный.

Ирен закатила глаза и облокотилась об спинку стула.

— Ты неисправима. Я не знаю о его личной жизни.

— Значит, ты сама на него запала? — молниеносно отреагировала собеседница.

— Хильда, я не могу тебе ничего про это сказать, и мне пора идти. Давай поговорим позже.

Ирен положила трубку. Августин стоял возле машины, а гувернантка снизу кричала, что водитель прибыл — пора было ехать. Артур уехал, а это означает, что можно делать все, что ей заблагорассудится. Правда, непонятно, надолго ли. Он должен был сегодня совершить посадку в Австрии. Его не будет две недели, а это значит, что она может отдохнуть от его навязчивого присутствия.

* * *

Ирен ехала домой по вечернему городу. Как давно она не выезжала, чувствуя, как ей свободно дышится, и ей не нужно прибыть домой к определенному часу. Она везла пару книг и немного красок для мольберта. Августин тихо сворачивал на ее улицу, когда Ирен сказала не везти ее домой.

— А куда тебя тогда отвести?

Девушка задумалась.

— Августин, а отвези меня к Алексу. Я хочу его увидеть. Хочу сегодня повеселиться вместе с вами, как в тот вечер, помнишь?

Августин притормозил у ее дома.

— Ирен, муж будет волноваться.

— Мужа дома нет — он уехал сегодня утром из Германии в Австрию. Ну прошу тебя, Августин, ну пожалуйста!

— Но я не знаю, какие у Алекса сегодня дела. — Ирен отложила книги из рук и радостно захлопала в ладоши. — Ирен, я ведь не сказал «да».

— Какая разница? Поверь, Алекс любит вечеринки больше, чем что бы то ни было.

— И как я узнаю?

— Ты можешь зайти к нам домой и позвонить ему, а я пока пойду и переоденусь.

Августин вздохнул — Ирен, как и Агнесса, была неисправимой тусовщицей и обладала неисчерпаемым запасом энергии.

Августин сдался. В конце концов пусть Ирен будет весело, а Алекс вряд ли будет против. Она оказалась права — друг просто был в восторге, что они снова смогут увидеться. Сколько лет прошло… Алекс и Агнесса собирались в театр, но теперь он не пойдет с ней на «Гамлета», зато она пойдет с ним на вечеринку.

* * *

Поздний вечер подкрадывался к городу, зажигались фонари, и лавочники закрывали свои киоски; люди спешили домой, очереди за продуктами постепенно становились меньше. Ирен ехала вместе с Августином к Алексу, который с нетерпением ждал их в своих апартаментах. Настроение девушки было веселым, она напевала себе что-то под нос, то и дело смотря по сторонам. Августин спокойно вел машину, у него не было такого будоражащего настроя, в отличие от спутницы, и он просто довез их.

— Августин, ты даже не представляешь как я рада!

Тот закатил глаза.

— Ну, могу себе представить. Ты ведь не видела его с тех самых пор, как была последний раз у него на дне рождения?

Девушка кивнула, и Августин притормозил автомобиль.

— Помнится, тогда мы тоже веселились всю ночь, и шампанское лилось рекой… А помнишь наши танцы под джаз?

— Да, помню, — сказал Августин, идя с Ирен к дому Алекса. — Их еще тогда можно было слушать. — Августина самого одолевали тоска и воспоминания о прошлом.

— Да… а помнишь тот ящик шампанского? Откуда Алекс его достал?

— Не помню, где-то из-под полы — вероятнее всего, у кого-то зажиточного.

Ирен вздохнула.

— Да, были времена… — Августин покосился на нее. Ирен пожала плечами, ничего не ответив.

Хозяин дома встречал их с кучей вкусностей и алкоголя. Завидев гостей на пороге, он пожал руку Августину и на радостях обнял Ирен. Агнесса также поздоровалась, выглянув из-за угла. Августин был приятно удивлен приходу сестры, однако по взгляду Алекса он понял, что тот желает породниться с другом.

— Ирен, я так рада, что ты пришла! Когда Августин мне позвонил и сказал про твое предложение, я сразу понял, что нужно все бросать и приглашать тебя в гости.

— Я сама была очень рада тому, что мы наконец-то увиделись. Ты все такой же красавчик. — Ирен толкнула его в грудь.

— О, не говори мне всей правды, а то зазнаюсь.

Ирен засмеялась.

Вечер походил в весело, в их лучших традициях. Агнесса и Ирен танцевали и много пили, Алекс, по своему обычаю, отпускал много глупых, но смешных шуток. Августин без умолку тараторил тосты за их встречу. По Ирен было видно, что ей давно не хватало такого веселья, ведь она очень давно не ощущала себя такой свободной и счастливой. Посреди вечера Алекс вдруг спросил, скучала ли она по Августину и по нему.

— О, да. Я скучала по вам, я до сих пор скучаю по Мюнхену, по сцене и по тем долгим прогулкам, я скучаю по твоему смеху и по тому, как мы всей компанией веселились. Я все это время вспоминала вас с Августином и все это время не могла отделаться от мысли, продолжили ли вы дружить или нет. Ты знаешь, эти годы были для всех разными — кто-то много потерял, кто-то приобрел. — Быстро говорила она, вливая в себя очередной бокал.

— Так всегда, Ирен. Когда кто-то решает поменять мир, он сталкивается с тем, что мы все разные, и невозможно человеку, который любит белое, внушить, что черное намного лучше. Хочешь, чтобы человек согласился с тобой — отбери у него белое, и тогда у него ничего не останется, кроме того, чтобы сказать, что черное — самое лучшее.

— Ты так говоришь, как будто что-то потерял, Алекс! — полушутя проговорила она.

— Ну, ты знаешь, я только недавно узнал, что, оказывается, из всей нашей компании только мы с тобой остались на свободе или вообще на этом свете.

Ирен тут же перестала улыбаться.

— Как?

— Вот так. — Алекс пожал плечами. — Поэтому веселись, Ирен, просто будь счастлива.

Алекс подошел к Августину и налил ему еще шампанского.

Они веселились до самого утра. Алекс выпил лишнего, однако он был у себя дома, и Агнесса уложила его в кровать, потому что ему самому никак не хотелось заканчивать вечеринку; сама же она поехала к себе домой, понимая, что какой бы отлично они ни провели время, нужно обязательно хоть немного прийти в себя перед новым рабочим днем.

* * *

Ирен шла босиком по коридору в своем особняке. Настроение у нее было приподнятым. После того, как она вышла замуж за Артура, он изредка вывозил ее на скучные изнурительные балы. Ирен всегда не могла найти себе места на таких официальных мероприятиях и всегда ждала, когда же они поедут домой. Другое дело — вечеринка с друзьями. Когда Ирен только зашла домой, она даже не придала значения стоявшим по углам чемоданам. Махнув рукой, она поднялась по лестнице, зашла в свою комнату и, улегшись на кровать, увидела китель Артура. Резко протрезвев, Ирен поняла, что что-то здесь не так.

— И где же ты была? — Холодный, отстраненный голос Артура, доносящийся за спиной, пронзил ее сердце.

— Артур… — Девушка, приподнявшись на кровати, повернулась к нему лицом. — Что ты тут делаешь? Разве ты не должен был поехать в Австрию?

— Я приехал, потому быстро закончил дела. — Он медленно подходил к ней и сел на кровать; Ирен же отползала, судорожно перебирая в голове все мысли. — Не хочешь мне сказать, где ты пропадала всю ночь?

— Я была на вечеринке. Мне нельзя? — Ирен отвечала ему той же монетой, что и он ей.

— Почему? Можно. И с кем же ты была? — Артур даже не моргал — он в упор пожирал ее своим взглядом.

— С Хильдой. Меня отвозил Августин. — Ирен чувствовала и видела, как на ее глазах Артур выходит из себя: вены на его лбу и шее вздувались, будто он превращался в кровожадное животное.

— Хильда в Риме, я узнавал, где она. — Ирен поняла, что ей конец. Шутки шутками, но испытать на себе ураганную мощь ярости мужа ей не хотелось.

— Я была у другой Хильды, у сестры. Ты не помнишь? Она была на нашей свадьбе.

— Нет, я не помню. — Артур становился еще чернее и чернее.

— Потому что ты был пьян.

Артур со всего размаху ударил Ирен по лицу. Ее правая щека вся зашлась огнем.

— Ты мне врешь! Ты была с кем-то другим. Неужели с этими своими друзьями? Или же ты была с водителем? — Ирен молчала; Артур грубо развернул ее лицо к себе. — Августин, значит… Ирен, я начинаю жалеть, что вообще позволил вам общаться.

Он медленно взял ее за плечи и сжал на них свои руки. Ирен почувствовала страх; дом пустой — прислуги нет. Если он ее сейчас изобьет, то она даже на помощь позвать никого не сможет. Тем временем Артур что-то продолжал говорить ей, но Ирен ничего не слышала, она чувствовала только боль, которая сомкнулась у нее на плечах. У нее шумело в ушах от криков мужа, и ярость Артура начала переходить в бешенство. Ирен больше не могла так, она взяла графин с водой, стоявший у нее на столике, и со всей силы ударила Артура по голове. Тот отшатнулся в сторону. Из маленьких ранок на его голове полилась кровь, он, оглушенный, прилег на край кровати, а Ирен, не теряя времени, взяла лампу и ударила по голове еще раз. Ярость накрыла ее — она не останавливалась, пока пелена не спала с глаз. Она била Артура до тех пор, пока не поняла, что он уже не шевелится.

Чуть придя в себя, от бессилия она села на кровать и, увидев кровь, поняла, что она его убила. Она убила собственного мужа в их спальне. Ее руки были окрашены кровью; она поспешила к телефону и набрала номер Августина.

Голос на том конце оказался тихим и спокойным. Ирен как только могла собирала себя в кучу и попросила Августина приехать; на вопрос, что случилось, она ответа не дала и повесила трубку. В зеркале она видела отражение трупа Артура, валяющегося на кровати. Она постелила простынь, чтобы кровь окончательно не пропитала кровать. Она нервно ожидала Августина. Минуты казались вечностью.

* * *

Дома стояла гробовая тишина — было слышно, как тикают часы. Ирен сидела и ждала — прислуга придет через час. На нее вдруг накатил тот ужас от вида трупа Артура. Осознавая, что теперь ее ждет, Ирен забилась в истерике. Эмоции взяли вверх, у нее полились слезы, кровь на руках засохла, стягивая кожу, и от этого ее самочувствие становилось еще ужаснее. Послышались шаги вверх по лестнице. Августин стал кричать — Ирен отозвалась. Забежав в их спальню, Августин чуть притормозил, увидев на кровати завернутого в простынь Артура, истекающего кровью.

— Ирен, что произошло? — Он подбежал к девушке, смотря на ее окровавленные руки. — Что с тобой?

— Я его убила, Августин… — Ирен посмотрела на него заплаканными глазами.

— Как давно? — У него перехватило дыхание — уже знакомый ему запах крови стал наполнять комнату; нужно срочно что-то делать. Время было раннее, и Августин встал и подошел к трупу.

— Недавно. Я сразу позвонила тебе.

Августин раздумывал — это, значит, не больше пятнадцати минут назад.

— Ирен, встань сейчас и ототри руки. Чем ты его убила? — Августин рассматривал осколки у себя под ногами.

— Сначала стеклянным графином, а потом этим. — Она указала на вазу в крови. Ирен встала и пошла к ванне, чтобы отмыть руки. Ноги ее совсем не слушались. В это время Августин набросил на Артура еще одну простынь, лежавшую на кровати. Кровь все никак не заканчивала течь и было бы трудно оттереть ее с пола. Августин снял наволочку с подушки, запихнув в нее крупные осколки и лампу.

— Ирен, — подошел он к девушке, — кто-нибудь знает про его приезд? — Девушка покачала головой.

— Нет, прислуги дома нет. Он приехал только сегодня — его чемоданы внизу, около двери, что идет к заднему двору. Может, он приехал с другой стороны.

— Хорошо, я сейчас подгоню туда машину, и мы уберем тело вместе с вазой. Ты мне поможешь? Главное — не переживай.

Ирен закачала головой.

— Я пойду переоденусь. — Августин кивнул, дав добро.

* * *

Они вместе стащили Артура вниз на задний двор. Ирен несла вазу и чемоданы. Они погрузили холодеющее тело Артура в багажник и поспешили уехать. Августин был спокоен, ведя машину плавно. Машин почти не было на дороге — трасса, выходившая за город, была свободна, что, несомненно, радовало. Ирен, сидевшая вся на иголках, постоянно оглядывалась, ей все время казалось, что сзади сидит Артур. Она знала, что он мертв, но предчувствие, что что-то случится, что он где-то здесь и он все равно смотрит, не давало ей покоя. Доехав до ближайшего леса, Августин достал лопату из багажника и принялся копать, а Ирен принялась помогать ему изо всех сил. Наконец они бросили тело в могилу, и туда же Ирен бросила орудия убийства. Минут пять Ирен стояла и смотрела, как Августин засыпал землей ее теперь уже бывшего мужа, а потом снова принялась ему помогать.

Обратная дорога заняла чуть больше времени, и все это время Ирен безустанно размышляла о жизни.

— Августин, а куда мы денем вещи?

— Мы сожжем их, как только придет темнота, вечером. Сейчас жечь небезопасно.

— А если они найдут тело?

Чего сейчас желал Августин, так это просто тишины. Его голова и так была забита разными вопросами и переживаниями.

— Нет, Ирен, Артур уехал на две недели, его сейчас никто не станет искать. Черт, а потом я не знаю, как правильно будет поступить.

— Ты не знаешь, что будешь делать? — Ирен встревоженно смотрела на него.

— Я подумаю. Иди домой и перестели постели, встретимся часов в восемь, я заеду за тобой.

Ирен кивнула и вышла из автомобиля. Августин встревоженно провожал ее взглядом. Тень убийства ложилась на них обоих. Но Августин был готов взять на себя вину, если это поможет Ирен. Может, он станет убийцей, но в ее глазах он будет принцем, спасшим ее от злодея.

Подъезжая к дому Алекса, Августин знал, что он должен рассказать другу последние вести — ему будет слишком тяжело держать в себе этот груз. К тому же, Алекс мог им помочь. Он работал в полиции, и если кто и мог быть полезен, так это он.

Августину больше не к кому было обратиться. В его голове творился хаос, тревога сдавливала грудь, а мысли постоянно путались. Взглянув на наручные часы, Августин понял, что Августин давно встал, и решил не медлить. Пересекая лестничные проемы, он быстро оказался у дверей квартиры Алекса.

— Доброе утро. — Августин натянуто улыбнулся Алексу, когда тот открыл ему дверь.

— Доброе, — чуть растерянно произнес друг. — Как мне лучше реагировать? Я рад тебя видеть, но ты пришел рано утром и выглядишь напуганным. Что случилось?

Августин присел на табурет, что стоял в прихожей.

— Алекс, мне очень нужна твоя помощь… — Немного сдавленно произнес Августин, опуская глаза в пол.

— Как будто я смогу отказать тебе, — с издевкой произнес он. Августин закатил глаза.

— Не смешно, это касается Ирен.

Алекс напряг слух и выпил стакан воды. Да, глубокое похмелье теперь для него выглядело иначе, чем раньше. Возраст давал о себе знать — Алекс больше не мог, как в восемнадцать, энергично вскакивать после попоек и без малейших намеков на головную боль бежать по делам.

— Так что случилось? Ты начинаешь меня пугать. — Алекс сидел во вчерашней уличной одежде; выглядел он помято и неопрятно.

— Ладно, если я правильно помню, у тебя сегодня выходной, верно? — Алекс жестом попросил продолжать. — Так вот, Ирен убила своего мужа. Нужна твоя помощь. — Алекс на последних сказанных словах чуть пошатнулся и сначала не поверил своим ушам, решив, что у него все-таки поехала крыша от пьянства. Видя, что Августин сидит перед ним с совершенно серьезным лицом, вмиг протрезвел.

— Ирен убила мужа? — Августин подтвердил слова. — Ты давно проверялся у психиатра?

— Алекс, я серьезно, я только что из ее дома, я видел Артура своими глазами, мы вместе… — Он оборвал линию повествования.

— Вы вместе… — Алекс ждал продолжения.

— Расскажу, если поможешь нам.

— Хорошо, я в деле.

— Мы вместе закопали его недалеко от города. — Августин закончил рассказ.; Алекс схватился за голову от удивления.

— Прекрасно, теперь ты еще и пособник убийцы. А я-то чем могу вам помочь?

— Пожалуйста, помоги нам избавиться от тела и от улик. Мы собирались сжечь его сегодня вечером, но у меня нет столько бензина. — Августин был серьезен в своих словах. Да, Алекс многое прошел вместе с Августином, но помогать стереть следы убийства — это впервые.

— Ладно, я тебя понял. Когда ты снова к ней поедешь?

— Сегодня вечером.

Алекс прошел на кухню. Его включенность в эту ситуацию означала, что и он попадет под удар. Однако делать было нечего.

— Хорошо, я помогу тебе, но ты, я вижу, решил взять вину на себя, да, Августин?

— Почему ты так думаешь? — Друг был ошарашен его заявлением.

— По твоим влюбленным глазам понял. Не бросишь же ты ее. — Алекс закрыл дверь в ванную, а Августин был благодарен другу — он все же согласился.

Они решили, что не станут ничего рассказывать Агнессе. Не следовало ее грузить еще и этими проблемами — она могла не так все понять.

* * *

Августин собирался выезжать из дома чуть раньше оговоренного времени. Алекс уже ждал его на улице, нервно покуривая сигарету. Всю дорогу до дома Ирен Алекс и Августин молчали.

Ирен ждала Августина весь день, просидев рядом с часами. Их тихое тиканье нервировало ее еще больше, она не могла отвлечься от мыслей об убийстве Артура и старалась обходить стороной их спальню — зайти туда было выше ее сил. Час за часом она отсчитывала время и ждала Августина, судорожно поедая мороженое. Наконец-то, выглянув в очередной раз в окно, она увидела автомобиль Августина и помчалась вниз встречать его.

Но каково было ее удивление, когда она увидела еще и Алекса, шедшего рядом с ним.

— Вы оба приехали…

Алекс поздоровался с Ирен.

— Да, мне пришлось ввести его в курс дела. Я не знал, что делать.

— Ирен, мы решили с Августином, что, скорее всего, сейчас сожжем не только вещи Артура, но и его самого.

— Что? — У девушки мурашки побежали по коже. Алекс покосился на дом.

— Прислуга уже ушла?

— А, да… — Ирен чуть оторопела от быстрой смены темы. — Так что ты говорил про сожжение?

— Садись в машину, расскажем по дороге.

— А нельзя как-то по-другому? Меня и так всю выворачивает от мысли, что я убийца. — Последнее она произнесла шепотом.

Алекс повернулся к Ирен.

— Ирен, все будет хорошо. Но у нас нет времени на разжевывание этой трагедии. Мы с тобой. Хорошо?

Девушка покачала головой. Августин закрыл дом на ключ и оглядывался по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не следит. Ирен больше походила на птицу, отморозившую все на зимнем ветру, чем на человека. Августин хотел было предложить Алексу не брать ее с собой, но подумал, что предоставить Ирен самой себе в таком скверном самочувствии будет еще более плохой идеей.

* * *

Безжизненная трасса, проложенная за городом, тонула во мгле и освещалась лишь звездами и луной. Ирен сидела молча и иногда начинала трястись от ужаса. Смотря на Алекса и Августина, где-то в глубине души она радовалась тому, что у нее есть такие верные друзья. Ей было стыдно, что она втянула их обоих в такую опасную затею. Алекс и Августин что-то полушепотом обсуждали, и до Ирен долетали лишь обрывки их фраз. Ей надоело вслушиваться в их перешептывания, и она раздраженно окликнула их насущным вопросом:

— Так все же, чья идея сжечь тело? И почему вы решили так сделать?

Друзья переглянулись.

— Ирен, — начал Алекс, — мы подумали, что Артур был очень значимой шишкой, и понятное дело, что на его поиски бросят лучшие силы. У нас есть, может, дня три. Артур всегда выходил на связь со своими подчиненными перед своим приездом. Если его адъютант знал про то, что он приедет, то нам ничего не остается, как сжечь тело. — Алекс отвратительно вел машину — это выдавало и его внутреннее состояние.

— К тому же, — тихо продолжил Августин, — нет тела — нет и поисков. Не обнаружив чемоданов и тела, они поймут, что он мог просто не вернуться из Австрии, и будут искать там. Это даст нам время, но нам нужна твоя помощь.

— Даже если они бросятся искать его, то вряд ли что-то будет. Они просто не смогут найти и зайти дальше. — Добавил Алекс.

— Какая помощь нужна? — Ирен была вся во внимании.

— Первым, кто пойдет на допрос, будешь ты. Ты должна сказать, что муж не приехал. Для поисковых отрядов ты его не слышала и не видела. А еще лучше скажи, что в момент, когда он уезжал, ты была не дома, поэтому ты ничего не знаешь. Потом пойдет Августин и его адъютант. — Алекс поворачивал с трассы.

— Как мы оба думаем, самым лучшим вариантом будет, если ты расскажешь правду о ваших взаимоотношениях с Артуром — то, что вы не были близки. Главное, умолчи о всех его издевках и злодеяниях в твою сторону. Так у тебя не будет мотива. Это позволит не попасть в круг подозреваемых, — развернувшись к ней, произнес Августин.

— А что будешь делать ты, Августин? — Ирен подсела поближе к креслам.

— Не знаю. Может, якобы поеду в командировку в Швейцарию, оставлю копию липовых билетов в квартире — они все равно, если и будут обыскивать меня, то подумают вломиться в квартиру, а, может, выпрошу себе отпуск и подделаю документы, что находился в это время вне страны. Мне в любом случае нужно бежать — я попадаю под подозрения.

— Ты прав. Первым, кого они заподозрят, это тебя, — проговаривает друг. — Тебя понизили в звании, и вы сразу не сошлись с ним характерами.

— Может, я сбегу с тобой? — Ирен произнесла это так молниеносно, что Августин не успел отреагировать.

— Нет. — Алекс моментально посадил ее на место — Это будет слишком подозрительно. Я буду на связи с Августином, и ты тоже сможешь связываться нами. Ты нужна нам здесь. — Алекс притормозил, и все трое приехали на место. — К тому же моя тетя очень вовремя померла, и мне нужно оформлять наследственные бумаги на квартиру в Австрии. Я думаю, там можно будет устроить перевалочный пункт. С нашей-то бюрократией полиция вряд ли станет делать все слаженно, опять где-нибудь да провалятся или что-то прозевают. Нам это на руку.

— Ты про что? — Ирен недопоняла мысль Алекса.

— Я про то, что одни будут выбивать разрешения, другие будут говорить, что у них нет на это документов, третьи будут искать что-то несуществующее. В конце концов они даже не поймут, когда сойдут с нормального следа и пойдут в дебри собственных заблуждений.

Костер разгорелся очень быстро. Тело Артура сгорало в нем вместе со своими вещами и окровавленным бельем. На маленькой лесной опушке стоял неприятный запах жженых волос. Ирен, стоя чуть в стороне, смотрела на Алекса и Августина. Ее сердце сжималось от боли, когда она начинала думать о том, что Августин собирается взять всю вину на себя, а Алекс попал под удар как соучастник. Все из-за ее эмоций и глупости. Наверное, именно в этот момент она больше всего желала повернуть время вспять и не убивать Артура. Но что сделано, то сделано. Угли погасли, и друзья закопали в землю останки Артура.

Дорога назад проходила в гробовой тишине. Алекс, высадившись на полпути, направился к Агнессе, Ирен решила перебрать гардероб и поискать оставшиеся улики, а Августин поехал собирать чемоданы и брать билеты до Австрии.

Августина разбудил звонок. Приехав с их вылазки с Алексом и Ирен, он завалился спать. Уж очень его клонило в сон, к тому же ему предстоял долгий путь. Но, судя по звонку глубоким вечером, в партии узнали, что Артур пропал. Голос в трубке говорил сбивчиво и неуверенно. Августина вызвали в офис незамедлительно. Августин быстро собрался и приехал, по дороге пытаясь продумать, что он будет говорить начальству.

Нужно было четко следить за обстановкой. Выбирать каждое слово. Он уже собирался уехать сегодня ночью, но придется придумывать другой план, если его в чем-то заподозрят.

Зайдя в здание, Августин сначала подумал, что тут сейчас здесь никого нет — на удивление было по-необычному тихо и безжизненно. Он постучался в первый кабинет; рядовой встал и отдал честь, как и положено старшему.

— Что происходит? Тут как будто все вымерли, — полушутя произнес Августин.

— Просто всех собрали в главном зале и вызывают по одному.

— А что случилось? — Августин сделал вид, что он не в курсе.

— Герр штандартенфюрер пропал, выясняют, где он.

— А кто сообщил?

— Его адъютант забил тревогу — вчера прибежал, глаза огромные, никто понять не может, чего он хочет, кричит, его еле усадили и только через полчаса поняли, что к чему.

Августин кивнул и вышел; быстро же они работают, однако. Его задержали на входе — двоим офицерам пришлось объяснять, что его, как и других, вызвали на допрос. Его пропустили.

Общий зал гудел как улей, все были недовольны, что их резко, посреди ночи, выдернули в офис. Августин незаметно присел в дальний угол и ждал своей очереди. Время тянулось медленно. Августин смотрел на других; в кабинете повисла тишина. Дверь резко открылась, и вошел человек, который выкрикивал в алфавитном порядке нужную фамилию. Скоро должна прозвучать фамилия Августина. Оставалось только гадать и смотреть на то, как люди с бледнеющими лицами выходят из зала, а обратно возвращаются со стеклянными глазами. Артуру было не по силам заполучить одобрение всех подчиненных, однако заставить себя ненавидеть весь штаб у него вышло отлично. До Августина то и дело долетали обрывки нелестных возгласов в сторону начальника отдела — все в унисон перемывали Артуру кости:

— Господи, почему мы должны тут сидеть? Начальник уехал и, может, он решил просто сбежать, откуда мы знаем?

— Он был ужасным начальником и человеком.

— Он пришел к нам и так быстро пропал. Видимо, все же кто-то не выдержал и прикончил его.

— Или пусть по доброй милости его переедет машина, не желаю, чтобы он возвращался.

Августин только ухмыльнулся. Это рекорд — так быстро настроить практически весь штаб против себя всего-то за такое маленькое время. В это время к нему присел Юлиус. Они поздоровались, и Юлиус тихо спросил, как у Августина складывается жизнь. Августин отметил, что могло быть и хуже. Из вежливости он спросил, как дела у Юлиуса, но тот лишь отмахнулся:

— Лучше не спрашивай. Тебя как перевели, стало совсем скучно, а Артур тут изгалялся, как только мог. Кошмарил всех. У нас начало махровым цветом процветать взяточничество, а отделы, которые и до того работали не очень хорошо, порушились. В общем-то, нас тут всех развалили, — сделал мрачное заявление Юлиус.

— Все настолько плохо?

— Августин, он тут всех настроил и против себя, и против друг друга. Он оказался человеком, которого нужно было убрать. Поговаривают, что, может, его начальство убрало, а, может, кто-то из своих убил.

— А что, если это отчасти правда? Нет, я не шучу, Юлиус, смотри, а если, правда, кто-то его убил? — Августин решил посмотреть на реакцию Юлиуса.

— Ну тогда мы все перед ним преклонимся, раз он все же избавил нас от этого монстра.

Августин промолчал. Юлиуса позвали на допрос.

Августин в это самое время строил в своей голове конструкции диалогов и думал над тем, что сказать. Но знал, что иногда лучшая защита — это даже не нападение, а притвориться серой мышью. Сердце впервые за долгое время начало отбивать чечетку; Августин все время задавал себе вопрос, почему все обернулось именно так, и почему он все же оказался втянутым в этот конфликт. Но времени на раздумья больше не было, его позвали выйти из зала.

Все тот же кабинет, что и раньше: серые обои и старая люстра. Августин сидел перед следователем. Спасибо, что не в подвале для пыток.

— Августин, вы были… — Следователь роется в бумагах, но не находит нужной бумаги о его увольнении, он шепчет что-то на ухо сидящему рядом, и тот уходит.

— Я был переведен на другую работу, — вмешивается Августин, и тот смотрит на него внимательно. — На работу водителем для штандартенфюрера, а, точнее, его жены. — Августин неэмоционален и бесцветен как моль. Следователь кивает в знак признательности.

— Нет документа о вашем переводе. — Следователь колеблется; он, как осиновый лист, колыхается и немного сбивается с толку — молодой, видно сразу. Августин просекает, что такого будет очень просто запутать и сбить с толку.

— Меня перевели незадолго до этого происшествия. — Августин расслабляется; следователи, они как волки, — чуть страх пройдет по твоим венам, они сразу это учуют. — Недели две назад, по-моему. Я точно не помню.

— Какие вы имели взаимоотношения со штандартенфюрером?

Августин колеблется.

— Рабочие, мы общались на уровне подчиненный-начальник. Он попросил быть меня шофером. Ну, я согласился на эту должность — возил его жену по галереям, по магазинам. Вы, судя по вашему кольцу, женаты, поэтому знаете наверняка, куда нужно женщинам. — Следователь легко улыбнулся. Августину удалось смазать этот момент и отвлечь внимание с Артура на Ирен. То, что он не знает про их взаимоотношения, видно сразу — иначе он бы начал заваливать его вопросами и сразу же бы зацепился за их отношения с мужем — знает ли что-то Августин или нет.

— А куда вы ездили с его женой последний раз?

— На вечеринку ее подруг, я привез ее в восемь вечера — может, уже было полдевятого — и всю ночь пробыл там. Под утро я отвез ее домой и сам поехал отдыхать: хозяйка дала мне выходной.

Следователь что-то находит и смотрит сначала на бумагу, потом на Августина.

— И много раз вы так делали?

— Нет, это второй.

— Это было уже после отъезда штандартенфюрера?

— Да, после. — Августин колеблется.

— Вы отвозили его жену еще куда-нибудь после этого мероприятия?

Августин сделал задумчивый вид.

— Нет, она сидела дома, а я находился у себя в гараже. Обычно я приезжал утром в назначенное ей время — она всегда говорит мне заранее, когда и куда ей нужно.

— Вы как-нибудь коммуницировали с штандартенфюрером? Вы ведь его отвозили на вокзал?

Августин чуть прищурился; черт, а ведь это правда. И тут придется выкручиваться. Если его хотели упрекнуть в том, что он держал обиду на Артура, то не вышло. Хоть о его увольнении и знал весь его отдел, но Августин преподнес эту весть как просто перевод на другую должность. Августин прекрасно понимал, что необходимо быть осторожным с людьми, как аккуратно нужно с ними общаться, ведь ты никогда не знаешь, что будет направлено против тебя.

— Это должен был быть я, но по итогу его отвез другой человек. — Августин сказал это спокойно и ровно.

— И вы ничего не замечали в этом?

— А что я должен был заметить? Он мой начальник, и мне не должно быть никакого дела до того, почему он решил сменить меня на другого шофера.

Следователь напрягается, но позже сбавляет темп:

— Ну, не знаю, например, что-то подозрительное?

— Нет, однозначно нет.

— Группенфюрер, вы раньше были начальником статистического отдела, ведь так? — Августин спохватывается.

— Да, это правда. Я раньше работал на другой должности.

— Мы не нашли документа о вашем переводе. Почему вы все-таки покинули свой пост?

Августин выжидает — черт, как бы обыграть ситуацию так, чтобы у этого мелкого следователя не осталось вопросов, и этой ситуации он больше не касался?

— Меня перевели. Штандартенфюрер после моего неточного отчета решил, что я буду более полезен на другом посту, и перевел меня ближе к своей семье. Он добавил, что я очень хороший специалист, но сижу не на своем месте. Вот и вся история. Данные были не очень корректные — я недоработал, потому что Юлиус, мой коллега, не дожал информаторов.

— Скажите, а вы не замечали, чтобы кто-то был настроен против него — может, кто-то говорил у него за спиной?

— Нет, меня перевели с этой должности довольно быстро, поэтому нет, я не в курсе. Может, вам спросить кого-то, кто был на моем месте?

— На вашем месте не было никого — ваш отдел расформировали и людей, работавших под вашим началом, тоже перевели или сократили, — холодно отозвался следователь.

— Вы вряд ли думаете, что эти два момента как-то связаны. — Августин улыбнулся, но улыбка эта была холодной и жестокой.

— Вы не знаете подробностей отношений между штандартенфюрером и его женой? Может, перед поездкой между ними была конфликтная ситуация?

— Вы знаете… — Августин решил схитрить, видя, что следователь как-то колеблется. — Он пребывал в расстроенных чувствах — не знаю, может, с кем-то поссорился, но он был не в восторге от предстоящей поездки. Возможно, он планировал сделать что-то еще или, может, хотел сесть в другой поезд. Но, отвечая на ваш вопрос: я не знаю, ссорился ли он с женой. Я никогда не влезал в их отношения. К тому же — зачем мне это?

— Ну, знаете, шофера, как и адъютанты, многое знают о тех, кому они служат.

— Нет, я не такой. К тому же за такой маленький срок службы вряд ли бы даже при сильном желании можно было что-то узнать. — Августин сделался в один миг ничего не смыслящим мальчишкой. Следователь долго что-то писал. Августин с мягким взглядом смотрел на него, и его наконец отпустили.

— Хорошо, спасибо, вы свободны, вопросов к вам мы не имеем.

Августин вышел и быстро направился на поезд, ему нужно было опередить следователей. Он дал наводку следователям, но эта ложь будет недолго помогать ему. Нужно предупредить Ирен — хотя бы попрощаться с ней. Однако зачем делать ей еще больнее? Он ведь не знает, точно ли они увидятся и что будет дальше. Хотя, конечно, он будет писать Ирен под другим именем и по другому адресу. Он знал, что Ирен все равно будет его не хватать.

Августин прихватил с собой чемодан и вышел из квартиры, переодевшись в штатское. Нельзя было больше ждать; в глубине души он надеялся, что сестра не будет сильно возмущаться по поводу его отъезда на неопределенное время.

Как бы он хотел, чтобы ему снова было одиннадцать. Августин мечтал хоть раз снова посидеть под дубом с книжкой и почувствовать запах булочек с маком, которые заботливо пекла Эдит. Но впереди его ждала Австрия со своими следователями, которые наверняка будут прочесывать страну — а может, и нет. Откуда он знает?

Выйдя на первой железнодорожной станции в Вене, молодой офицер Августин Грейфенберг не знал, куда пойти. Его одолевала лень и скука от всего происходившего — будь то проходившие мимо люди, которые куда-то спешили, или завещание его тети Фрейндлих. Сын ее, Клаус, недавно погиб в тюрьме за оппозиционные высказывания — она же оставила ему роскошную квартиру в центре Вены. Эта поездка была Августину в тягость, однако он собрался и взял несколько отпускных дней на работе. На улице было шумно и суетно, еще раз заглянув в бумаги, он притормозил первое такси и, когда он сказал адрес, такси тронулось с места.

Августин проезжал по знакомым улицам, и его одолевали воспоминания из детства, когда он приехал сюда с матерью, сестрами и братом. С тех пор прошло столько лет, а Августин до этого дня ни разу не приезжал сюда. Августин помнил, что им тут здорово жилось. Теперь же это была другая Вена и другая страна, чужая. Он и сам изменился — за годы его душа стала стала более холодной и жестокой, лишившись той самой детской непосредственности.

Водитель остановился возле небольшого дома, и Августин, отдав нужную сумму за проезд, вышел с небольшим чемоданчиком. Дом практически не изменился — только краска стала другой. Открыв дверь в пыльный подъезд, Августин закашлялся; на звук прибежала консьержка с жирными руками и сигаретой в зубах.

— Что вам нужно? — спокойно сказала она.

— Я Августин Грейфенберг, приехал получить в наследство собственность от моей родственницы.

— От какой родственницы? — насторожилась женщина. — Тут, знаете ли, многие приходят, предъявите хоть что-нибудь.

— Фрейндлих Грейфенберг, вот завещание. — Августин протянул женщине сложенную бумагу. — Я ее племянник, — спокойным голосом произнес он.

— А-а-а, — открыв рот, произнесла женщина. — Это та старуха, которая безвылазно сидела в своей квартире. Ее недавно похоронили на городском кладбище. А мы-то думали, что у нее никого нет. Уже хотели продавать ее жилплощадь. — Женщина достала ключи и протянула Августину. Тот быстро взял их и, попрощавшись, пошел по лестнице, стуча каблуками. Дом был старый, и лифта тут не было, пришлось подниматься пешком. Красиво отделанный подъезд и зажиточные соседи — теперь все это было частью его прошлого.

Пыльная, богато обставленная квартира навеяла Августину воспоминания. Он поставил чемодан и раскрыл тяжелые шторы — в комнату сразу просочился едва заметный солнечный свет. Ему нужно было сходить в душ и встретиться со старыми приятелями, которых в городе было полным-полно. Зря он, что ли, приехал сюда?

Первый, кого он набрал, был Виктор, с которым они сдружились, когда Августин пришел в местную школу. Достав из тумбочки телефонную книгу, набрал его домашний номер. Послышался голос телефонистки. Его соединили по нужному адресу, гудки в трубке долго длились, потом Августин услышал хоть и огрубевший, но знакомый голос. Виктор спросил, кто звонит. Августин растерялся.

— Виктор, это я, Августин, помнишь меня?

Виктор на другом конце провода тотчас засмеялся.

— Августин?! Какими судьбами ты мне звонишь? Подожди, сколько мы с тобой не виделись? Лет двенадцать, наверное? После твоего отъезда из Австрии столько воды утекло!

— О, да, это было очень давно. Я звоню, потому что приехал ненадолго. Если хочешь, можем увидеться. Я был бы рад встрече. — Августин был краток и быстр в разговоре с кем бы то ни было.

— О, конечно, хорошо, — чуть замявшись, произнес собеседник. — Тогда давай условимся: сегодня в восемь. Надеюсь, меня отпустят из канцелярии, я подойду к твоему дому. Ты остановился там же, где жил раньше?

— Да, конечно, я буду ждать.

Виктор первым положил трубку, а Августин с грустью вздохнул: они были соседями и раньше очень хорошо дружили. Его родители были знаменитыми в городе врачами, и, будучи интеллигентными людьми, они помогали его матери как могли.

Следующий номер, который набрал Августин, был Рейнхарда, его бывшего одноклассника, с которым он сидел за одной партой. Хоть и раньше отношения у них были хорошие, после отъезда они перестали общаться.

— Да… Здравствуйте. — Холодный голос на том конце телефонной трубки сбил Августина с его настроя. Это был будто бы не Рейнхард, голос у приятеля помнился Августину добрым и мягким.

— Здравствуй, Рейнхард. Это Августин, помнишь меня?

— Августин… — с задумчивостью протянул голос. — С которым я за одной партой сидел?

— Ну, да.

— Да, помню. Зачем звонишь? — Нахальство и невежливость тут же отпугнули Августина.

— Я в Вене проездом. Хотел уточнить, может, ты хочешь увидеться?

— Нет, это вряд ли. — Рейнхард бросил трубку, не дав и попрощаться с ним.

Получив еще от пары приятелей отказы, Августин понял, что пока он тут встретится только с Виктором. Августин понимал, что многое поменялось за время его отъезда, да и люди, вероятнее всего, уже не те. Но все же он надеялся, что оставил хорошие воспоминания о себе.

День пролетал незаметно и стремительно. Находясь в городе, Августин смотрел в окно и рылся в маленькой библиотеке. Он все еще помнил, как, приехав сюда с матерью, он никак не мог адаптироваться к новой обстановке. Когда они познакомились с Виктором, тот поначалу не сильно хотел ладить с Августином, однако позже они сошлись во взглядах, и Виктор, чуть нагловатый и неотесанный хулиган, стал хорошим другом такому примерному мальчику.

Августин помнил, как нечасто Агнесса разговаривала с матерью, и их беседы всегда заканчивались ссорой. Августин тоже не пылал желанием строить с матерью доброжелательные отношения. Когда они уже собирались уезжать назад, в Германию, перед выходом отца из тюрьмы, тетка как-то позвала его на кухню и тихим-тихим голосом сказала:

— Августин, если ты когда-нибудь узнаешь всю правду о том, что все-таки с вами произошло и почему вы теперь мотаетесь где только можно, то, прошу тебя, не сердись ни на мать, ни на отца. Просто помни, что я, Вильгельм и Анна пытались сделать все возможное.

* * *

Уличные фонари стремительно зажигались, освещая улочки Вены. Августин сидел в офицерском кафе и наблюдал, как солнце уходит за горизонт. Все вокруг него были одеты в форму, и изысканность этого места была не по вкусу Августину, но на ресторане настоял Виктор, видно, подумав, что Августину будет приятно сидеть при своих. Уж сильно ему хотелось сводить Августина в дорогое место.

— Больше никто не придет? — удивленно и разочарованно спросил Виктор, оглядываясь вокруг себя. Августин делал в это время заказ.

— Нет, все остальные отказались, — констатировал скучающим голосом Августин. — Что произошло, Виктор? Я вроде как нахожусь дома, а как будто в чужом городе, — пожал плечами он. Его глаза больше не сияли как раньше.

— Это нормально. Мы тоже чувствуем себя как в чужом городе. После стольких годов многое изменилось; может, оно и к лучшему, что ты не решался приехать сюда так долго? — закуривая сигарету и протягивая собеседнику зажигалку, Виктор прикинул, сколько прошло лет с отъезда Августина.

— Не знаю, все так смешалось в моей жизни, да и эти годы пронеслись так быстро, а я даже и не понял. Сначала арест матери, потом переезд сюда, потом служба в школе для военных, потом… — Он умолчал об Ирен и службе у Артура. — И только сейчас я приехал сюда, в город, с которого все началось. Как вы жили все это время? — Августин наливает себе вино, принесенное официанткой. — Я писал тебе все это время, но почему-то ответа так и не получил. Я решил, что ты зол на меня за то, что я тогда так быстро уехал.

— Ну как сказать… — стряхивая пепел, потирая глаза, произнес Виктор; он стал бледный и худой, побитый жизнью. Хотя нельзя было сказать, что при всей своей неотесанности Виктор был сломлен жизнью. — Ты знаешь, что мы всегда жили небогато, однако мы всегда были добры к людям, но последние годы дела ухудшились: мать слегла с пневмонией, а я был вынужден пойти работать в канцелярию при администрации. Отца арестовали, и мы продали ту квартиру — видно, поэтому ты никогда не получал ответов от меня. Нет, я не злился на тебя, я знал, что рано или поздно ты вернешься к себе на родину, но просто не знал когда… Ладно, не будем о грустном.

— Да нет, мы не о грустном, мы о жизни говорим. Знаешь, я ведь хотел бы задержаться тут подольше. Мне всегда казалось, что не нужно было нам вообще приезжать обратно — это не сулило ничего хорошего, и вот, пожалуйста.

— Августин, это неважно. Просто знай, что я рад тебя тут видеть сегодня, и этот вечер будет хорош. — Переведя тему, Виктор показал на сцену, где зажегся прожектор, а в зале выключили свет. — В любом случае я привел тебя в этот ресторан не случайно, тут выступает лучшая певица, поэтому слушай, друг мой. — Виктор отпил вино из своего бокала. Августин поблагодарил его, и в это время началась концертная программа, ради которой и пришли все зрители.

На сцену вышла миниатюрная, молодая девушка. И внешне, и голосом она была похожа на Ирен в ее лучшие годы. Августин смотрел, как она чарующе поет, и вспоминал их лучшие деньки с возлюбленной. Все-таки, в глазах Августина никто не мог сравниться с Ирен — в ней было что-то загадочное, чарующее, трогающее самые дальние уголки души.

Когда девушка закончила петь, ее наградили бурными овациями. Дальше шли и другие концертные номера, однако зрителям иные артисты были не так интересны.

— А на сколько дней ты планировал оставаться? — спросил Виктор у Августина, потягивая виски.

— Неважно. — Августин не хотел грузить друга подробностями своей тяжелой ситуации.

В тот вечер Августин слишком много выпил, в своих мыслях предаваясь переживаниям о тяжелом бремени соучастия за убийство. Он вспоминал беззаботное детство, Алекса, много думал об Ирен. В конце-концов Виктор смог заболтать его о чем-то легком, и Августин смог расслабиться. Когда они выходили из ресторана, Августин уже не мог стоять на ногах, и Виктору пришлось тащить его домой.

Ирен не думала, что ее мужа схватятся искать так быстро; она рассчитывала на недельную передышку, но, к ее несчастью, следователь нагрянул к ней уже на третий день. Измученная бессонницей, она подскочила от первого звука приближавшихся колес по дороге и, выглянув в окно, поняла, что это вряд ли кто-то из знакомых. Она мигом набросила халат и пулей слетела вниз, чтобы открыть гостям дверь. Она еще раз аккуратно посмотрела в окно — на пороге стояли люди в форме. Черт, точно полиция. Она услышала звонок, подождала немного и, сделав заспанный вид, открыла дверь.

— Доброе утро. — Над ней навис молодой следователь.

— Доброе, что случилось? — Ирен пыталась изобразить непонимание, и, судя по реакции следователя, у нее удачно получилось.

— Меня зовут Ганс, я следователь. Ваш муж дома?

— Нет. — Ирен ответила достаточно правдоподобно и быстро.

— У нас имеется к вам пара вопросов.

Ирен сделала недовольный вид.

— Скажите, а эти вопросы не могли подождать до обеда или хотя бы до начала рабочего времени? Сейчас шесть утра.

— Это касается вашего мужа.

Ирен, пытаясь не показывать волнения, пустила полицейского в дом.

Утро уже было подпорчено, и Ирен мучилась минутами ожидания, смотря, как двое его коллег, стоя в углу, о чем-то переговариваются. Хорошо, что хотя бы они не пошли наверх. Ирен начало казаться, что она везде оставила следы преступления, и весь дом буквально кричал о ее вине в смерти мужа.

— Могу я задать вам один вопрос? — обратилась Ирен к Гансу, который то и дело утыкался в бумаги, лежавшие перед ним.

— Конечно.

— Скажите, а почему вы приехали ко мне домой? Я могла бы прийти к вам.

Ганс скалисто улыбнулся.

— Ну, знаете у нас не слишком симпатично для таких особ, как вы. Итак, говорите, вашего мужа дома нет?

— Нет.

— А когда вы в последний раз его видели?

Ирен замерла — ей казалось, что даже сердце перестало биться: настолько ей стало страшно.

— Я видела его последний раз около двух-трех дней назад, а что случилось? Мой муж уехал в Австрию по делам. — Ирен сделала непринужденный вид.

— Ваш муж пропал. — Ганс расселся на диване по-хозяйски, потирая глаз одной рукой, а другой вертя ручку. — И мы должны его найти. Не переживайте, все будет хорошо. — Ирен, не моргая, смотрела на Ганса.

— Мой муж пропал? — Она сделала удивленное лицо. Следователь кивнул ей в ответ. — А почему вы думаете, что с ним что-то случилось?

— К нам пришел его адъютант, сказал, что шеф уехал в Австрию, а на связь не выходит. Адъютант звонил другим, и ему сказали, что встречу отменили. Вот мы и спрашиваем, мало ли, может, он приехал домой.

— Нет, дома его нет, — твердо и уверенно произнесла Ирен. — К тому же мой муж любит работу больше, чем дом — он наверняка если бы и приехал в страну, сразу бы поехал на работу, а не сюда, — чуть улыбнувшись, произнесла она. Ганс задержал взгляд. Он улыбнулся ей в ответ.

— В любом случае мы пришли, чтобы в этом убедиться. — Ганс встает со своего кресла, и Ирен провожает их до двери.

Как только она закрывается, она сразу бежит наверх — смотреть из окна, как они уезжают. Ирен знала, как действуют следователи, она много раз слышала обрывки разговоров Артура и понимала, что за домом могли установить слежку. Поэтому, посмотрев на часы, она набрала Агнессу и милейшим голосом поприветствовала ее. Собеседница сначала даже и не поняла, в чем дело, но потом до нее стала доходить вся серьезность ситуации. Она договорилась встретиться с Агнессой сегодня вечером в центре города в небольшом кафе.

Агнесса, пришедшая на встречу вместе с Алексом, была очень взволнована; ее одолевали тоска по брату и тревога. Она злилась на Августина, но не сильно, понимая, что тому сейчас тоже очень тяжело. Алекс все время успокаивал и веселил ее, как мог, но выходило плохо.

— Алекс, сейчас не до шуток. — Раздраженно прерывала его она после очередного каламбура.

— Кто-то из нас двоих должен разряжать обстановку, — улыбаясь, возразил Алекс. — Невозможно же вместе волноваться.

— Как думаешь, я правильно поняла Ирен?

Алекс качнул головой.

— Агнесса, не переживай. Я же был рядом и все слышал. Будем думать сейчас, что и как. Августину вряд ли что-то грозит — он давно уехал из страны, а они только спохватились. Хотя могут и нас всех привлечь, если начнут копать под него.

Агнесса встрепенулась. На нее навалилась новая волна нехороших мыслей. В этот момент раздался звон колокольчика у входной двери и перепуганная Ирен, пулей зайдя в кафе, присела к ним за стол, оглянулась по сторонам и шепотом произнесла:

— Ко мне сегодня приходил следователь, они начали искать мужа.

— Как они узнали? — В разговор моментально подключился Алекс.

— Через адъютанта. Тот переживал за своего хозяина, что Артур не отзвонился, и в конечном счете тот позвонил на встречу, и ему сказали, что ее отменили.

— Черт, если это так, они будут в Австрии. Нужно срочно звонить Августину, сказать, чтобы он бежал в Италию.

— Они поймут, Алекс. — Агнесса взяла его за руку. — Они будут смотреть документы. Нужно уничтожить хотя бы половину документов о том, что он работал на Ирен водителем.

— Ты права, — поддержал ее Алекс. — Чем меньше доказательств, что Августин был подле семьи Артура, тем лучше. Ну были у них с Артуром ссоры, но это не выходило за пределы рабочих отношений. Нужно как-то выкрасть дело. Ирен, — он посмотрел на нее, — тебе нужно выкрасть документы.

— Как я это сделаю?! — чуть не вспылила она; нервы были натянуты до предела.

— Тебе нужно прийти на работу под предлогом поиска новой информации о муже и проникнуть в архив. Необходимо выкрасть последнюю страницу, где написано, что Августин уволен с должности. Это твой единственный шанс спасти его. Иначе мы все пойдем за покрывательство.

— Хорошо. — Ирен никогда не шла на сделку с дьяволом, но теперь ей казалось, что это лучшее из всех зол.

На следующий день она пришла в отдел прождала своей очереди минут пятнадцать, прежде чем ее вызвали. Ирен лепетала следователю о том, что она вспомнила еще кое-какие важные детали их последней встречи с мужем. Следователь принял ее радушно — по его лицу было видно, что Ирен была ему симпатична; в его глазах играл огонек флирта, и Ирен сразу поняла.

— Итак, вы вспомнили кое-что еще? — Спросил он, открывая записную книжку.

— Да, я вспомнила, что мой муж перед отъездом говорил, что хотел из Австрии полететь в Швейцарию — у него живет там дядя, он хотел повидать его. Может, вам эта информация будет полезна. — Ирен косилась на папку, лежавшую под рукой у следователя, — папка с делами на Августина.

— Правда? — Следователь записал что-то на бумаге. — Я учту это, когда мы будем разыскивать вашего мужа, сейчас мне нужно заняться более насущными делами.

— Вы уже определили, что с ним случилось?

— Пока нет, но мы отправляем сейчас свой отдел в Австрию, чтобы те начали поиски оттуда. Потом мы обязательно свяжемся в полицией в Швейцарии. Мы найдем вашего мужа, не переживайте.

— Не могли бы вы принести мне воды? — резко произнесла она. — Я жутко волнуюсь за мужа, так хочется пить.

— Конечно.

Следователь вышел, и Ирен схватила верхнюю папку. Она быстро пролистала ее. Найдя нужный лист, где было четко пропечатано, что Августин уволен с должности, она убрала его и скомкала к себе в сумку. Едва Ирен успела положить папку на место, следователь вошел в кабинет со стаканом воды. Ирен с благодарностью приняла его.

Она переживала только за Августина, которому теперь грозит не меньшая опасность, чем ей, и Ирен надеялась, что у него хватит мозгов правильно отреагировать на ее письмо, которое она ему послала.

«Августин, я пишу тебе письмо с огромной просьбой приехать в Италию к моей тете, она плохо себя чувствует. Мой брат отправился в Австрию, поэтому, я думаю, что скоро он и его друзья прибудут в Вену. Его друзья так же хотят посетить Швейцарию — там открылся отличный горнолыжный курорт. Я хочу сказать, что скучаю и жалею, что ты уехал без меня и что в моей памяти до сих пор твой образ. Спасибо тебе за то, что никогда не забывал меня и никогда не давал опустить руки.»

Когда Августин получил письмо, он ясно понял, что нужно срочно ехать в Италию и отсиживаться там. Как долго он там пробудет, он не знал, но был спокоен — что бы ни произошло, за Ирен и Агнессой всегда присматривает Алекс. Он собирал вещи и обдумывал, как написать ответ Ирен. Письма проверяли и читали, он знал, что Италия в случае чего его сразу выдаст, но он надеялся, что до этого не дойдет и все же, не найдя его в Австрии, следователи перестанут его искать, сбившись со следа. Ирен наверняка им что-то наплела про Швейцарию, поэтому пока они будут искать там, сделают большой крюк и потеряют много времени. Они долго будут пытаться получить разрешение на следствие, преодолевая бюрократический ад бумажной волокиты. А там полиция уже и забросит это дело. Они всегда так делают, когда следствие заходит в тупик.

Августин выходил из подъезда, оставляя ключи у консьержки и говоря ей, кому передать ключи в случае, если попросят. Та кивает. Он шагает на вокзал в гражданской одежде и старается не выделяться из толпы.

Он заходит на почту и отправляет Ирен ответное письмо.

«Здравствуй. Я признателен тебе за твое письмо, я все понял и сообщаю тебе, что очень рад за твоего брата. Думаю, он хорошо отдохнет. По поводу тети — я понял тебя, поеду к ней. Может быть, потом я посещу Португалию. Говорят, там хороший воздух, лечебный. Я хочу сказать, что мне крайне повезло еще раз увидеть тебя в своей жизни. Я так хотел бы еще раз коснуться твоей руки. Спасибо тебе за все.

Уже выходя на улицу, Августин спохватывается и решает отправить еще одно послание, адресованное дорогой сестре.

«Агнесса, я хочу сказать тебе спасибо за твое терпение и неиссякаемую любовь. Береги себя, младших и Алекса. Я желаю вам счастья. Если я перестану отвечать тебе на письма или от меня не будет ответа, то приходи в наш старый особняк, из которого мы выехали с тобой той ночью 1921 года. И скажи Юму и Юнне адрес. Даже если судьба разведет нас, пусть это будет то место, где мы встретимся. Люблю тебя.»

Августин оставляет письма и идет дальше. Он знает, что если они и ринутся его искать, то наверняка в Австрию, и позже пойдут по ложному следу в Португалию, где наверняка схватят кого-нибудь другого. Это обычное дело. За Ирен он переживал — ей еще много чего придется вынести, но он надеялся, что Агнесса и Алекс помогут ей.

За Юма и Юнну он не переживал — их эта история не коснется. У них у всех разные фамилии. Впервые за много времени Августин был счастлив, что он принял, как и Агнесса, фамилию Анны и Вильгельма, а Юм и Юнна остались под фамилией тети. Это обезопасило их и дало прикрытие.

На дворе стоял конец июля, и Австрия дышала прохладой. Августин в большей степени переживал не за себя, а за то, что будет дальше и чем это может обернуться для него самого, для его семьи и сможет ли он вернуться домой или же теперь придется связываться с родиной только по письмам. На него накатила волна какой-то тоски и ностальгии — казалось, жизнь снова подводит очередную и что-то заканчивает.

Он проходит в вагон, садится и смотрит в окно, как на перроне толпятся люди. Вагон набирает скорость, и снова весь ландшафт сливается в одну полоску, и все становится слишком смазанным, чтобы его разглядеть. Он думал о родных. Он всегда вспоминал о своей семье как о чем-то ценном и всегда старался сделать так, чтобы каждый дорогой человек мог положиться на него.

1945. Австрия.

Августин мало что мог разглядеть в свете маленькой настольной лампы, которая освещала весь подвал. То, что он находится в подвале, он понял по характерному запаху цемента, который проникал в его легкие, щекоча ему нос, раздражая слизистую настолько, что хотелось чихать, и по холоду, который пробирался даже через пальто. Стужа издевательски окутывала его всюду, не давая хоть чуть-чуть согреться, хотя, может, оно и к лучшему. Что он помнил? Он помнил, что была бомбежка, и что он забежал в первое попавшееся здание, спотыкаясь о чьи-то мертвые тела и одежду, до последнего стараясь спасти свою жизнь. И, судя по тому, что Августин езе чувствует все свои конечности, ему это удалось. Да, кажется, он оттолкнул человека, который вместе с ним хотел в это убежище. Интересно, смог ли тот бедолага спастись? «В этом нет никакого толка, ты всегда был эгоистом, ты всегда жил для себя,»‎ — проносится у него в голове. Августин медленно открывает глаза, сил нет. Он лежит на спине, чувствуя вкус крови во рту. «Значит, меня все-таки отбросило ударной волной в стену…»‎. Он переворачивается на бок и притягивает ноги к себе. Он чувствовал, что был на волосок от смерти. Если его здесь найдут, то ему конец. Августин стягивает каску, которую нашел на трупе какого-то солдата; голова вот-вот лопнет, во рту пересохло.

— Я знаю, что ты живой. — Раздается голос ровно над его головой. Августин поворачивается на спину медленно и скованно, боясь, что этот человек сдаст его. Форма на нем военная, но кто сейчас не сдает каждого, неважно, причастен ты к смерти или нет? — Скажи хоть что-нибудь. Ты ведь живой, я точно это знаю. — Голос требовательный и строгий, женский. Августин молчит, не веря своему счастью — он, видно, у своих, а не у гражданских. Но кто она? Эта добрая душа, желавшая узнать, живой ли он или нет. Августин часто дышит и пытается сосредоточить взгляд; перед глазами все плывет.

— Да, я живой, — тихо проговаривает мужчина — скорее для того, чтобы его не бросили тут помирать и чтобы от него отстали; все, чего он хотел сейчас, это спокойствия и тишины.

— Тогда почему не отозвался в первый раз? — Голос все не унимался.

— Я ранен, у меня, по всей видимости, травма головы. Если хочешь, чтобы я скорее умер, то дай мне сделать это в тишине! — Чуть повысив голос, проговорил он и тут же об этом пожалел. В голове тут же бьют молотки. Он сглатывает слюну, но это не помогает. Пить охота так, что язык колет. Он смотрел куда-то в пустоту, как ему казалось, из-за окружающей темноты, но потихоньку он стал вглядываться в сумерки и увидел, что силуэт был все еще рядом с ним.

В тишине послышались шаги, и лампу куда-то переместили; свет стал прыгать по потолку и все ближе и ближе приближался к Августину, пока лампа не оказалась прямо над ним, ослепляя его своим светом. Он зажмурился.

— Ничего себе у тебя тут рана. Да, надо ее промыть и перебинтовать, трупы нам тут не нужны. — Голос на удивление стал спокойным, а еще более мягким — может, это сострадание к нему или же просто осознание, что от трупа никакого проку не будет.

Ставя лампу на пол, незнакомка садится рядом с ним, достает бинты. Аккуратно достав фляжку, промокает бинт и, тихо веля потерпеть, протирает рану и бинтует Августину голову. Он же лежит, пустыми глазами смотря в никуда. «На сколько я тут застрял? Сколько мне осталось? Господи, хоть бы не умереть в подвале. Найти ведь не смогут. Ах да, и кто меня искать-то будет? Однако, может, оно и к лучшему. Порой все, что тебе нужно, это самое грязное и темное место на земле — чтобы просто полежать там и умереть».

— Спасибо вам, — полушепотом проговорил Августин. Женщина аккуратно положила его голову на каску, что лежала рядом.

— Не за что. Скажите, как там наверху? — Она ставит лампу между ними, и он наконец-то может рассмотреть ее лицо. Аккуратные черты лица и большие глаза василькового цвета. Она на секунду-другую замирает и, ахнув, проговаривает свое имя. Августин не слышит ее.

— Простите, я не услышал.

— Меня зовут Агата. — Она садится, облокачиваясь о стену. — Так как там наверху? Все так же? — улыбаясь горькой улыбкой, спрашивает она.

— Я не знаю, когда вы пришли сюда. Но да, там все так же бомбят. — Августин

задерживает свой взгляд, девушка кажется ему такой живой. Впервые он видел хоть какие-то человеческие эмоции. Как же он соскучился по ним… Это было как в далеком-далеком прошлом, которое теперь казалось ему почти призрачным, лежащим за пеленой густого тумана.

— Жалко. Я уж думала, что смогу выйти за газетами. Но, видно, не судьба, — с легкой обидой проговаривает Агата. Не с разочарованием, не с гневом, а обычной повседневной обидой, с которой люди в жизни сталкиваются каждый день.

— Как будто оттуда вы сможете прочитать что-то стоящее. Там пишут всякий мусор. — Августин приподнимается и медленно ползет к стене, чтобы, облокотившись на нее, внимательнее рассмотреть Агату.

— Вы думаете, лучше сидеть в тишине и в неведении? — Агата не отрывает от него взгляд. Он чуть подгибает под себя колени и только лишь сейчас может рассмотреть, что на ней одето. Такое же пальто, как и на нем. Каска, юбка и свитер с горлом.

— Нет, — чуть помедлил он. — Просто, если нам суждено с вами умереть, есть ли смысл знать, что происходит снаружи? — Пожав плечами, он нервно улыбнулся и закрыл глаза; боль немного отступила. Стены сотрясаются, и с потолка сыплется штукатурка: обстрел продолжался. — Я уверен, вы ведь не просто так здесь спрятались.

— Да, вы правы. — Агата тоже прильнула к стене, сердце у нее заходилось каждый раз, когда рядом падала бомба. Она вынула из кармана сигарету и зажигалку, потом посмотрела на своего собеседника и убрала их обратно. Ему не будет приятно сидеть в дыму. Он, закрыв глаза, расслабленно сидел, прислонившись к стене; возможно, он уже уснул, а может, еще на пути ко сну. На Агату вдруг навалилась огромная усталость, с которой она боролась несколько часов подряд. Она сидела в этом проклятом убежище уже часа четыре а, может, и больше. Свои наручные часы она потеряла, и неизвестность, сколько уже она тут торчит, очень ее печалила. Она хотела узнать, что творится в мире, узнать, какой сейчас день или услышать хоть какую-нибудь интересную весть. Вакуум и тишина, творившиеся тут, начинали давить на нее. Возможно, скоро обстрел закончится, и она сможет ненадолго выйти.

Прислушавшись, Агата не услышала никаких звуков. Она встала и подошла к двери. Тишина. Видно, все же закат наступил, и они улетели.

— Там все вроде бы затихло. — Агата обернулась к Августину. Тот приоткрыл глаза и, выпрямившись, миг-другой молчал, потом аккуратно встал и, чуть пошатываясь, стал идти к выходу.

— Вы хотите выйти?

Агата покачала головой.

— Я просто хотела подышать воздухом и запастись едой. Вы можете посидеть тут, думаю, они уже не прилетят сегодня.

— Вы не можете говорить это с такой уверенностью, — перебил ее Августин. — Однако я пойду с вами. Одному сидеть мне тут еще страшнее. Если завалит — то меня ждет только смерть, а так у меня будут выход и шанс.

— Да, вы правы. Присутствие хоть какого-то шанса всегда лучше, чем его отсутствие. — Агата улыбнулась.

Августин аккуратно открыл дверь, огляделся вокруг и вышли первым — за ним Агата. Они осторожно шли через обломки и горящие здания, кашляя от пыли.

Идя по полуразрушенному городу, они то и дело останавливались, оглядываясь по сторонам. Агата направлялась домой, хотя теперь это полуразрушенное, заброшенное здание трудно было назвать домом. Августин просто шел с ней рядом. Дома у него не было, да и идти ему было просто некуда.

— Как вы вообще можете ничего не помнить? — Удивлялась она, поднимаясь по лестничной клетке дома.

— Вам лучше не знать, почему мне некуда идти и почему я увязался за вами, как брошенный щенок. — Августин рывком открыл ей обугленные и заклинившие двери.

— Поверьте, я многое видела в той жизни. Вам не испугать меня. — Агата посмотрела на столик, где лежали газеты. Последний выпуск. Аккуратной стопочкой. Видно, их сегодня принес сосед.

— О, ваши газеты! Думаю, что теперь вы сядете их первым делом читать. — Августин присел на кресло, что лежало в пепле. Голова у него снова начала поддерживаться.

— Нет, я не буду этого делать. Вы были правы, — он смутился, — ну, на счет того, что тут ничего правильно не пишут. Тут и правда одно вранье. Про Англию и Америку. — Мужчина махнул рукой. Этих всех заголовков он начитался, будучи при службе.

— Снова обвиняют нас, — констатировал он. — Интересно, у них отбита память?

— Наверное… не знаю. Вы знаете, я думаю, что сегодня они не прилетят. А чтобы скрасить вечер, давайте поболтаем — Агата подходит к шкафчику и достает оттуда вино.

— О чем? Мы ведь с вами едва знакомы.

— Это неважно, — машет она руками. — Давайте просто расскажем истории друг другу, и все. Я не знаю, что ждет меня в будущем, но, собственно, мне все равно. Поверьте, мне есть, что вам рассказать. Я не человек, у которого ничего нет за душой, — с мольбой произнесла она. Августин был согласен; позади него лежала вся его жизнь. Она была чем-то наподобие огромной ямы, где лежали все его страхи и все его темное прошлое. И он никак не мог ее зарыть.

— Ну, человек, у которого есть опыт, это уже человек с чем-то за душой. А что вы, собственно, хотите услышать?

— Все, что вы пожелаете рассказать. Давайте просто говорить без целей и желания. По правде сказать, тот образ, который вы сейчас видите, это не совсем мой образ. Это скорее то, что от него осталось.

— Что вы имеете ввиду? — тут же переспросил он. Взяв бутылку, Августин спохватился штопора и обнаружил, что его нет. Агата любезно протянула его.

— Я имею в виду, что от меня той, которой я была, и ту, которую любила, мало что осталось. Знаете, когда ты проживаешь жизнь и потом уже вспоминаешь, какой ты был, ты понимаешь, что потерял многие части себя. Конечно, они восполнимы, но порой я жалею, что эти части потерялись. Думаю, с ними мне было бы лучше. — Она на миг закрыла глаза. Августин открыл вино. У них не было ни бокалов, ничего. Кухня была разворочена. От нее остались только ошметки.

— Кем вы были? Вы были знаменитой актрисой или же вы кем-то, кто купался в людской любви?

Агата покачала головой.

— Я была… а, впрочем, вы сами все узнаете. Думаю, я знаю и вас.

— Меня много кто знает. Я был знаменит в своих кругах. Я убийца. Не гадайте, — с горечью произнес Августин. Агата облокотилась об кресло.

— Вы убили много людей?

— Достаточно, чтобы загреметь в ад. Хотя… смотря кого рассматривать. Если убийц — то это святое дело. Его воров и уголовников, то тоже. А если простых людей…

— Что значит простых? Что вы подразумеваете под этим словом?

— Ну, людей, которые ведут тихую жизнь, спокойную жизнь.

— Таких нет. Я открою вам секрет. Все люди чем-то да плохи. — Агата отпила из бутылки и поставила ее на стол. Луна освещала комнату. Окна были выбиты, но это не мешало им сидеть.

— Вы тоже убийца? — Августин попал в самое яблочко. Пока он произносил эти слова, Агата медленно опустила глаза, и вся ее фальшивая настроенность спала, и Августин понял. Ей нужно было просто рассказать и понять, что не одна она такая.

— Не подумайте ничего такого, просто… — Она запнулась.

— О, я ничего и не думаю. У меня, если вы помните, ушиб головы. С такими-то проблемами не думают. Не переживайте. — Августин выставил вперед руки, чтобы показать, что он не имеет никаких намерений.

Агата тяжело вздохнула, а потом встала и, подойдя к шкафу, обернулась на Августина; он все так же сидел на месте. Она открыла дверцы шкафа, достала оттуда пилотку, надела ее на себя и встала перед ним.

Августин сидел минут пять, потом ухмыльнулся и покачал головой, отвел взгляд и развел руками, как бы признавая то, что она созналась перед ним.

— А кто вы? — раздался тихий ее голос в тишине квартиры.

— Я… — Он встал и скинул с себя пальто, где под ним красовались две награды СД, которые выдавали только им.

Они простояли в тишине квартиры минут пятнадцать а, может, и двадцать. Вечер ложился на город, фонари не зажигались, однако редкие машины проезжали. На улице была весна. Март месяц, снег уже стаял, однако холодные ветра еще гуляли по улицам.

— Начните вы, — сказала Агата. Она, смущенная, смотрела на него в упор.

— Хорошо. Тогда начну так, — произнес Августин со строгостью и жестокостью. — Наверное, я начну с того момента, когда я только-только понял, что у меня есть жизнь.

Августин присел на кресло и начал восстанавливать в своей памяти забытые моменты жизни.

— Маленькие окошки пропускали немного солнечного света в комнату. Раннее утро всегда доходило до меня из пелены снов. Я очень любил поспать, возвращаясь после утомительных занятий по скрипке и езде верхом. Я обожал читать книги, и после того, как свет в комнате погасят и прислуга уйдет на отдых, включал фонарик и читал, читал и читал часов до пяти утра. Только после я ложился спать. Я уже привык рано вставать и ходить весь день с жуткой головной болью. Я был готов принять такой побочный эффект от ночного чтения. Другого выбора у меня не было. Не мог же я отказаться от любимого занятия и бросить его. Это была единственная отрада для моей души, позволявшая мне хоть на минуту-другую забыть про то, что я каждый день должен делать. Я помню, что еще одним моим любимым занятием было проснуться и, совершенно не шевелясь, лежать в кровати минут тридцать, а то и сорок. Слушать тишину происходящего мира. То, как водитель заводит автомобиль, то, как в нашем доме перемещается прислуга, топоча ногами, мать садится завтракать. А еще я любил слушать, как две гувернантки, приставленные ко мне, всегда шептались за дверью и спорили, кто теперь будет меня будить, чья теперь очередь. Они не знали, что я уже давно проснулся и все слышу. Еще я любил слушать, как за окном прыгали птицы и то, как за окном мяукал соседский кот.

Слышал я и шаги отца по дому; его шаги нельзя было ни с кем перепутать — тяжелые, громкие, четкие, разносившиеся по всему дому так, что окна дребезжали. И как он проходил, все примолкали и куда-то девались — никто не хотел ему попадаться на глаза. Все знают, что в гневе хозяин и уволить может. Отец мой — отставной офицер в звании, он ушел в бизнес и был человеком грубым. Ко мне он хоть и не применял жестокости, ударить мог за провинность или же еще за что-нибудь. Хоть и прилетало мне от него нечасто. Это сейчас, столько лет спустя, я понимаю, почему отец никогда не проявлял ко мне какой-то любви или хотя бы уважения. Он был человеком в погонах, его слушался и боялся весь дом. И никто, даже мать, особо не говорил с ним. Отец любил брать меня, когда я уже подрос, на полигон, показывать оружие и объяснять, как им пользоваться; он любил брать меня и на охоту. Но я никогда не относился к числу тех мальчишек, которым это было интересно. Мне всегда было интересно совершенно другое.

Материны шаги, по сравнению с отцовыми, были еле слышны — так легко перемещалась по дому, как бы порхая по его длинным коридорам. Она была хрупкой и кроткой. Что однозначно было у нее в крови, так это вера в справедливость, хотя и не всегда этот принцип ей помогал. Но она никогда не предавала свою мораль. Вспоминая ее сейчас, думаю, она сильно поменялась с тех пор. У нее всегда были пышные рыжие волосы, переливающиеся на свету, и мать всегда говорила, что она дочь, рожденная от древнегреческого бога солнца. Хотя я сейчас понимаю, что и она не была идеальной, как и каждый из нас. За ее заботой скрывалось только одно — страх одиночества. Она понимала, что отец хоть и отставной офицер, но на язык — резкий человек. Но вряд ли это оставило какой-то отпечаток. Хотя, может, и оставило. Но родители никогда не ругались при мне, чему я был очень благодарен. Наверное, самое худшее для человека может быть то, что почва, на которой ты стоишь, и тот строй дома, в котором ты живешь, внезапно разрушится. Но, думаю, что они все понимали. Еще у меня сестра есть, она очень красивая и похожа на мать. И младшенькие есть, брат и сестра. Они двойняшки и очень дружны друг с другом.

Наверное, больше вряд ли что-то можно вспоминать. В одну ночь нас подняли и увезли из дома, и больше мы туда не возвращались. А знаешь, я ведь так хотел когда-нибудь туда вернуться и снова походить по тем комнатам, снова почувствовать то спокойствие, которое дарит нам отчий дом.

Отца моего арестовали и обвинили в предательстве родины, а все имущество опечатали. Не знаю, почему это произошло. Мать тоже посадили; вернулась она совершенно другой и забрала нас в Австрию. Я поэтому сюда и приехал, однако все по порядку. Когда вышел отец, мы совсем забыли, что такое покой. Но ничего поделать с этим не могли.

Что было потом, я вспоминаю с большим трудом, потому что все это для меня покрыто стыдом моей совести. Господи, как же я тогда был глуп и неимоверно развязен! Я тогда думал, что все, что я могу — это считать, что власть в моих руках, как говорили они нам. Что может быть для человека хуже, чем слепая вера в то, что он даже не контролирует, то, что он даже не видит? Это мы были мусором для них и безумцами, а нам тогда казалось, что мы боги, миротворцы. Ах, интересно вспоминать те времена, когда все это только начиналось. Я помню, как-то ночью я проснулся от громкого крика на улице и света огней факелов. Улицы были грязны — все они были в бумаге в книгах, в мертвых людях. Это было ужасно. Толпа безумцев громила все на своем пути, попадись им хоть кто-нибудь, они его тут же уничтожали. Смешалось все: смех, страх, ужас, отчаяние, люди не знали, что им делать. Громили все и всех. Женщин таскали за волосы, а мужчин тут же убивали. Поджигали дома и магазины. Слава богу, мой дом остался нетронутым. В ту ночь я впервые испытал страх — настоящий страх, подкрадывающийся откуда-то извне и бросающий мне вызов. Говорящий, что либо ты будешь бояться, либо тебя. Я вспоминал про сестер, про брата. Их образы вдруг всплыли перед моими очами, и я понял, почему я так боялся. Я боялся за них. Они жили в опасном месте. За долгие годы жизни в страхе перед отцом я боле не желал испытывать ничего подобного. Я собрался, оделся и вышел на улицу. Хоть и было холодно, мне показалось, что на дворе лето и кто-то включил печку. Я пробирался через надвигающуюся толпу людей и еле-еле дышал. Мне было важно найти родных. Мне было важно знать, что они в безопасности. Хотя я уже на тот момент и не был в этом уверен. Я бежал, спотыкался о мертвые тела, что были повсюду, но все-таки добрался до их дома. Дом уже был охвачен огнем, и люди, выбежавшие на улицы, ничего не соображали. Я хотел ринуться в дом, но вход к нему был перекрыт, и, как я ни пытался пересилить толпу, чтобы попасть туда, она плотным кольцом не давала мне пройти и каждый раз откидывала меня назад. Я пытался снова и снова, пока не выбился из сил. Меня кто-то в конце концов оттащил из толпы. Это был, как позже я его узнал, Фриц — мужчина чуть старше меня, ему было лет двадцать пять, может, двадцать шесть, сейчас уже не помню точно. Он привел меня в порядок, отвел в сторону и сказал:

— Приятель, хватит туда рваться — не видишь, там пожар? Что ты как сумасшедший? — Смотрел он на меня с искренним непониманием.

— Люди… — быстро проговорил я. — Они… Все, кто там жили, где они? — Я хватался за его китель и с едва не павшими слезами на глазах произносил это, язык у меня заплетался от жара, а волосы были все дыбом.

— Они умерли. А твои сестры и брат живы. Что ты как потерпевший? Дом уже как час горит. Их вынесут после того, как потушат, — со спокойствием в голосе произнес Фриц. Я сначала не поверил ему. Я сел на тротуар, тяжело дыша. Фриц — рядом со мной. Я ничего не слышал. Все, на что я мог смотреть, это на дом, который потихоньку рассыпался по кусочкам и где-то в его обломках лежали люди. Уже много лет спустя, смотря на это, я понимаю, что мне не стоило отпускать жить их одних. Их спасло только чудо. Сейчас от тех эмоций осталась только печаль. Прошлые эмоции погасли во мне навсегда после той ночи. Встретив рассвет на тротуаре и ощущая пустоту внутри, я еще долго смотрел на разгромленные улицы и разбитые витрины, на мертвых людей. На одежду, на вещи, брошенные впопыхах и теперь ничего не значившие. Где их владельцы? Вот этот мишка, лежавший на улице, кому он принадлежал? Его владелица еще жива или уже нет?

В ту ночь я перестал вообще что-либо чувствовать. Это была последняя ночь, когда я был жив.

* * *

— И ты никогда больше не возвращался к ним? К этим эмоциям? К этим воспоминаниям? — Агата молча все это время сидела и слушала. Что-то в ней откликалось из рассказа Августина, что-то нет. Она только сейчас решилась задать ему вопросы, переживая об их уместности.

— Нет, — тихо прошептал он. — Я пообещал себе, что больше никогда не вернусь к ним. Моя жизнь слишком резко поменялась. У меня было чувство, что лед, по которому я ходил, внезапно провалился подо мной, и я оказался в воде. Она была ледяная, но вроде как к ней привыкнуть можно. Но я даже не знал, как плавать; никто не готовил меня к этому. Я понимаю теперь, что мне не стоило так сильно нестись, сломя голову. Я был очарован жизнью, как, наверное, и ты. — Обратившись к Агате, он достал из ее портсигара сигарету.

— Я была не то чтобы очарована этой жизнью. Я была полна стремлений доказать обществу и своей семье, что я годна не только для того, чтобы удачно выйти замуж. Я тогда очень противилась этим словам и понятиям. Это теперь я знаю, что, может, оно того и не стоило, и, может, то, что было в моей жизни, могло и не быть. Но тогда я была глупа, — с грустью произнесла Агата. За городом сгущались сумерки. Глубокая ночь пробила на часах, но им двоим не спалось. Агата была тихой и задумчивой. Августин тоже. Они смотрели друг на друга, надолго задерживая взгляд. Августин тонул в печали; он внезапно вспомнил мать, вспомнил все, и теперь ему хотелось плакать, как мальчик.

— Ты любил родителей? — Агата, задав этот вопрос, быстро пожалела об этом, но Августин, почесав себя за подбородок, покачал головой.

— Да. Думаю, что, спроси ты меня об этом раньше, я бы, наверное, сказал, что нет. — Он погрел руки своим дыханием. Те снова становились холодными. — Я долго думал и искал в себе ответ, люблю ли я отца. И ответ на него тоже «да». Думаю, любой ребенок в той или иной степени любит родителя, неважно, насколько он плох или хорош. Это единственная любовь, не обусловленная внешними обстоятельствами и не подвергающаяся им. Это безусловная любовь, понимаешь? По крайней мере, любовь матери, про отцовскую сказать сложно. Хотя, думаю, что, если ты сильно на него похож, то он дарит тебе свою любовь. Но отцы обычно слишком многое ставят под большой вопрос, в отличие от матерей и предпочитают не показывать чувств. Думаю, это заложено генетически и мы, люди, вряд ли что-то с этим сможем сделать.

— Встретились бы мы с тобой раньше, Августин, я бы поспорила с тобой и билась об заклад, что это не так. Но теперь я молча соглашусь, — хихикнула Агата, вспоминая собственное детство. Откинув голову назад и смотря в темноту, она вдыхала холодный воздух. Он трезвил ее и давал время на подумать, освежая в памяти одну картинку за другой. Она перебирала картинки прошлого, что, как фотографии, застыли перед ее глазами, но теперь всплывали друг за другом.

— Почему? — Августину стало интересно. Они сидели полубоком друг к другу, и ее силуэт отдавал лунным светом.

— Наверное, потому что я и не знала, что такое родительская любовь, но все по порядку. Это не слишком длинная история, однако, думаю, мне есть что тебе рассказать.

Я выросла на попечении то одних родственников, то других, переходя из рук в руки, как ненужный котенок, брошенный на попечение всех, кого только можно и нельзя. Я была совершенно предоставлена сама себе. Я днями и ночами бродила по пустынным городским улицам. Частенько меня отлавливали полицейские, но я сбегала от них, не желая подчиняться. Меня привозили то в один приют, то в другой, пока меня не забирала то одна семья, то другая. Однако меня всегда возвращали. Не знаю, хорошо это или нет. Теперь я понимаю, что большинство устоев этого мира я могла бы узнать, если бы просто выросла в семье, а не пройдя такую тяжелую школу жизни. Многим детям в этом плане повезло. Им объясняли его законы, в то время как мне приходилось набивать себе шишки. Это было тяжело и неприятно. Даже не знаю, что бы со мной было, не родись я с таким твердым и упертым характером.

Моя тетя, которая забирала меня из последнего приюта в возрасте восьми лет, желала получить наследство моей умершей матери. Она все время спрашивала меня, восьмилетнего ребенка, где мать оставила деньги. И когда я не отвечала, она меня била, да так больно, что оставались следы от ее ботинок. Собственно говоря, позже, когда я уже училась в первом классе, я познакомилась с еще одним своим родственником. С братом моего дедушки, и он-то и забрал меня к себе жить, когда увидел у меня при первой встрече следы от ботинок. Я уже не помню, в каком это было году. Я впервые поняла, что нахожусь в очень тихом месте. Дом, в который меня привезли, был среднего достатка, но обставлен с особым вкусом, теплый и очень сытый. У нас всегда дома были печеньки или ириски. Я хоть и вела себя сдержанно, но очень привязалась к этой семье. Мы много гуляли и проводили время вместе. Ездили на море, в горы и много ходили по магазинам. Я помню, как его брата… Я называла его дядя, просто дядя, без имени. Так вот, дядя, однажды привез мне такое красивое платье, расшитое золотыми нитками. А потом, после его приезда, я помню, мы ели торт и смеялись. Много смеялись. Было тепло и было так хорошо; думаю, это был единственный раз, когда я чувствовала себя любимой. Потом, думаю, я больше никогда так себя не чувствовала. Я уже сейчас понимаю, что мне нужно было тогда крепче их обнимать, когда я уезжала из дома.

Я поехала тогда в Париж на выставку моды, которую мне организовал дядя. И это был 1933 год. Тогда я познакомилась с человеком, который потом меня бросил. Мы много общались, гуляли и весело проводили время. Наверное, это был первый раз, когда во мне что-то тронулось, и я думала, что это любовь, но это была не она. Он пользовался мной как только мог, и в конце концов я, униженная, уехала из Парижа, когда узнала про ту ночь, что произошла в Берлине. Помню, я проснулась наутро и как ни в чем не бывало встала и прошлась по улицам, купила газету, и на первой полосе я увидела погоревшие дома и читала то, что произошло в Берлине в ту ночь. Я сначала не поверила, думала, что это зарубежные журналисты «приукрасили». Я быстро вернулась домой и стала звонить на домашний адрес, но никто не брал трубку. Я первым попавшимся поездом отправилась в место, которое я называла домом. Но оказалось, что дома не было. Все было опечатано. И все, что я смогла узнать, это что и дедушка, и его жена уехали еще недели две назад. Оставили мне лишь небольшие сбережения, на которые я и жила первое время. Это уже теперь я понимаю, что он все знал, но тогда я была так зла на них, была ужасно обижена и искала их, но следов так и не смогла найти. Приехав назад, я уже и не помню, как начала снова жить. Но я желала выбиться в люди, желала что-то сделать и устроилась счетоводом в первой компании. Я была так одинока. Мне казалось, что только что-то большее сможет залатать ту дыру, которая открылась в моем сердце. Я чувствовала предательство и злобу. Потихоньку эмоции утихли, а я перестала в принципе вспоминать это, считая, что это не сыграло вообще никакой роли. Это теперь я знаю, что как раз эта обида и толкнула меня на выбор моей жизни.

Августин слушал ее внимательно. Агата забыла на минуту-другую, где она и что с ней происходит; она смотрела наверх, чтобы слезы не капали. Она забывалась и сбивалась — говорила то громко, то еле слышно. Августин сам понимал, что обида на родственников может слишком дорого обойтись человеку; к тому же без причин человек никогда не становится жестоким. Закончив свой рассказ, она еще долго смотрела на Августина с огромным желанием хоть что-то услышать, но слов у него не находилось.

— Я думаю, что это хорошо, что ты уехала на время этого ужаса. Твой дядя и его жена правильно поступили, что не дали тебе участвовать в этом. Они не приняли строй страны и уехали. Ты же не была их дочерью и могла не согласиться с их взглядами, поэтому они и уехали молча.

— Да, может, это было и правильно. Почему они не дали мне хотя бы их проводить? Почему не сказали, куда поехали? Почему? Да, я отчасти могу найти на это ответ. Может, я бы стала их искать или еще что-то. Но ведь…

— Нет, они боялись, что, найдя их, ты можешь сама погибнуть. Я знаю много семей, погибших таким образом. Поверь, самое страшное, что может быть, это когда человек знает правду, потому что, если ты что-то знаешь, ты должен что-то делать с этой информацией. Что-то предпринять. Ложь не такая. Ложь тихая. Узнав правду, человек обязательно должен что-то делать. Он должен либо сдать кого-то или что-то, либо же умереть. Это тяжелая участь.

— Я стала жестокой, и обида навсегда отрезала мне путь к тому, чтобы я смотрела на них, как на людей. Я всегда видела множество эмоций человека под тенью его прошлого, но никогда не видела просто человека, как он есть вообще.

— Ненависть и обида перекрывают доступ к кислороду, и ты навсегда остаешься в их забвении. Эти чувства подобны газу: ты их не видишь, а тебя убивают изнутри.

— Это хуже нелюбви к себе?

— Это отчасти то, что порождает чувство нелюбви к себе, Агата. К тому же нелюбовь к себе подобна опухоли, что разрастается, и ты даже не знаешь о ней, пока она не высосет из тебя все соки и пока ты не грохнешься в обморок и не умрешь, что обычно и бывает, — закончил он. Скоро должны были начаться предрассветные часы. Это были самые страшные часы, и Агата и Августин знали это очень хорошо.

Тихий голос песен из пластинки стал доносится до их ушей откуда-то сверху: люди вернулись в свои квартиры, и кто-то без опаски включил музыку. Кто еще может ее услышать, кроме еле живых, находящихся ни там ни сям, но где-то посередине?

Августин вдруг остро захотел домой, в Германию, посидеть с Агатой в ее полуразваленной квартире. Он вдруг захотел снова побыть вместе с Агнессой и Алексом, посмотреть, как подросли Юнна и Юм, кем они теперь стали. Ему за все это время впервые захотелось домой, да не просто, а сиюминутно. Он вспомнил последнюю встречу, как они пили и веселились, а потом как они вместе с Алексом помогали Ирен утаскивать труп Артура. Интересно, чем закончилась эта история?

Агата, видя, как Августин задумался, не стала ему мешать, понимая, сейчас часто можно встретить людей, просто сидевших с остекленевшими глазами, в чьих глазах застыли простые несказанные слова.

— Скажи, Агата, — обратился к девушке Августин, все так же сидя с остекленевшим взглядом, — а ты когда-нибудь хотела вернуться назад?

— Смотря о каких моментах идет речь, — пролепетала она. — Если в хорошие, то да, но они такие маленькие, что, боюсь, я просто в них не поместилась бы, а если в плохие, то нет, они большие, словно черные дыры, засасывающие тебя.

— Да просто я подумал, что пришло время возвращаться домой.

— Прямо сейчас? — испуганно произнесла она. — Неужели ты бросишь меня тут одну?

— Нет, конечно нет, — лукаво произнес Августин. Он хотел домой, и ничего не помешает ему исполнить это желание.

Солнце медленно поднималось, освещая своей темной каемочкой край земли. Наверху прекратила свою игру пластинка, и весь дом погрузился в тишину. И Августин с Агатой сидели и тяжело дышали, ничего не говоря друг другу.

В небе зажужжали первые самолеты, и Агата с Августином поспешили в убежище, из которого выбрались вчера. Людей на улице было мало, и они также спешили укрыться в подвалах. Налеты становились чаще; по подсчетам Августина, перерыв между ними длился не больше десяти минут. Агата смотрела по сторонам и высматривала знакомые лица соседей и других людей, но никого не могла найти. Августин шел, притупляя боль в голове.

Они укрылись вовремя: когда они закрыли дверь в убежище, первая бомба коснулась земли, и прогремел взрыв.

— А что было потом? — Агата снова решила задать вопрос. Августин повернулся как бы с недоумением, но любопытные глаза Агаты настаивали на продолжении.

— Дальше было то, что обычно я не люблю вспоминать. Работа. Я работал тихо и быстро в маленьком кабинете и просто вел учет. Учет смертей. Знаешь, это, наверное, самое ужасное, когда ты не касаешься смерти напрямую, но ты видишь ее и чувствуешь. Ты слышишь крики этих людей, видишь их судьбы и просто печатаешь приговор на машинке. Вроде ты можешь подумать, что я закрывал на это глаза, но, ты знаешь, даже несмотря на то, что я давал деньги своей младшей сестре и младшему брату, мне все равно было плохо, хоть я и сознательно себе врал. Я всегда, — Августин прервался из-за грохота и сотрясения потолка от взрыва, прогремевшего рядом, — я всегда говорил себе, что я невиновен, но, думаю, это вряд ли можно объяснить в случае чего, если меня схватят.

Агата погрустнела. Она тяжело вздохнула.

— О, кстати, я знаю, что ты тут давно. После оккупации Австрии я приезжала в Германию и видела твою сестру, Агнессу.

Августин похолодел.

— Откуда ты ее знаешь? — Августин встрепенулся; он не писал сестре с 1943 года, как начали бомбить Германию. Он не был уверен, что из-за перебоев с почтой дойдут и ее письма ему. Он очень давно не слышал ничего о сестре.

— Мы были детьми, когда познакомились. Помнишь, ты пришел вместе с Виктором в мастерскую моего отца? — Августин кивнул. — Так вот, та самая маленькая девочка, которая стояла и смущенно здоровалась, была я. — Агата улыбается, и Августин открывает рот от удивления. Как она поменялась… Да, теперь он вспомнил.

— Я не узнал тебя, прости, — растерянно произносит мужчина.

— Неважно. Я видела твою сестру, она похорошела, а еще, как я знаю, она вышла замуж за Алекса. И потом уехала, — произнесла девушка шепотом. Видно, Августин не знал этого.

— Уехала куда? — растерянно произносит Августин. Он читал те страшные заголовки во время войны и молил бога, чтобы Агнесса, если и уехала, то в США, но только не во Францию.

— Она, по-моему, уехала в Швейцарию, как только началась война. Она приезжала в начале этого года, насколько я знаю, хотела найти твоих младших брата и сестру, но я не знаю, что с ней стало дальше.

Августин качает головой. Слезы его душат; лишь бы с сестрой ничего не случилось. Он молился, чтобы она была жива. В этот момент на бомбоубежище что-то сваливается. Августин замирает.

— Хорошо, если она успела выехать, — тихо произносит Августин, и его слова тонут в общем шуме.

— Не знаю, я только помню, что она кидалась ко всем подряд ради информации о Юме и Юнне, но она так ничего и не нашла о них.

— Юма наверняка отправили куда-нибудь служить, — Августин вспоминает брата: наверное, с годами его пыл не убавился, а наоборот — захлестывал разум Юма с удвоенной силой. Люди, укрывшиеся в подвале вместе с ними, стали о чем-то перешептываться. Августин не придал этому значения.

— Агата, а скажи, что произошло с Александром? Они вместе уехали?

— Вроде как да. Но когда приехали, выехать им уже вряд ли дали. Да и твоя сестра не желала этого без младших и тебя.

— Ну, да, похоже на Агнессу, — усмехаясь, произнес Августин.

— Что случилось? — спрашивает Агата. Подвал наполняется шумом и криками, кому-то плохо, паника рассеивается по подвалу, словно зараза.

— Похоже, завалили выход. — Не успевает этого произнести Августин, как полицейский — пожилой мужчина — произносит то же самое. — Видно, теперь наш рассказ закончится тут. Это надолго.

Агата тяжело вздыхает.

* * *

— Так чем закончилась твоя история? — Августин продолжает. Они с Агатой сидят в подвале, выход завален и расчистят его не скоро.

— Ну, я приехала в Германию в начале войны и, так как делать мне было нечего, решила устроиться экономкой, но из этого мало что хорошего вышло.

— А как же берет?

Агата ковыряет сапогом бетон.

— Я пошутила, то моей сестры, но, сказать по правде, я всегда хотела работать в лагерях. Мне казалось это престижной работой, хоть и чумазой. — Августин удивляется. На вид Агате не больше двадцати трех; откуда у нее такое желание связываться со смертью, пусть и за нее много платят?

— Ты мне напоминаешь моего брата, который тоже в далеком 1935 говорил так же. Интересно, где он? Неужели он, как и все остальные, все еще верит в нерушимость догматов партии? — Агата пожимает плечами; она сама не знает, что ему ответить. Ее поездка была слишком короткой, чтобы разузнать обо всем вокруг.

— Надеюсь, что он не умер. Он у тебя, если мне не изменяет память, красавчик. К тому же нет большей печали на свете, чем знать о смерти тех, для кого ты старался. —

Агата была права. Больше всего он боялся, что он приедет в Германию после войны и узнает, что все его родные мертвы. Что все люди, которые когда-то были за него, мертвы, и нет ему радости на этой земле.

— Дело не в этом. Я переживаю за Анну с Вильгельмом. Это мои дядя и тетя. Они вырастили нас, и мне страшно думать, что с ними могло что-то случиться. А за родителей, например, я не переживаю. Потому что все, что было у меня к ним, исчезло давным-давно.

— Это нормально. Дети теряют тесную связь со своими родителями, когда вырастают.

Тяжелую дверь начали потихоньку открывать, слабый свет начал просачиваться, и люди стали выходить на улицу; в городе царили паника и хаос. Убитых было столько, что их не успевали опознавать и хоронить. Обломки, валяющиеся повсюду, затрудняли движение. Везде вились клубы дыма и сажи, огонь горел на каждом пятом метре, люди в ужасе бежали, кто-то уезжал из города. Люди в спешке суетились и кричали. Августин на минуту-другую зажал уши; он понял, что тут нельзя оставаться: если город скоро сдадут, то он окажется под подозрением, и тогда ему не попасть к сестрам и брату. Августин понял, что ему нужно в Берлин; приехать — лучшее, что можно сделать, чтобы самому убедиться, что с родными все в порядке. Он подбежал к солдату и спросил, куда они направляются. Тот сказал, что в Берлин. Августин спросил, можно ли с ними. Солдат сказал, что, если он хоть что-то умеет, то лишние руки им не помешают.

Августин, недолго думая, запрыгнул в машину. Агата искала его глазами, но Августин, не попрощавшись, так и уехал на гремящем грузовике. Ему было все равно, потеряет ли его Агата. В такие тяжелые времена нечасто можно было встретить людей, которые хоть и не станут для тебя родными и важными, но помогут нащупать тропку, по которой ты пойдешь дальше. Сейчас ему было важно узнать, живы ли Юм, Юнна и Агнесса, как там Алекс и что происходит с Ирен, жива ли она. Город был уничтожен: многие здания были разрушены, и восстанавливать их будут не скоро. Подъезжая к станции, Августин в ужасе пришел к заключению, что вагоны просто переполнены людьми — они сдавливают друг друга так, что слышен хруст костей.

Все вопросы смешались в один большой комок в горле, который медленно опускался в грудь, а оттуда расползался по всему телу. Ему нужно было в Берлин, срочно увидеть свою родную землю. Все вокруг пытались уехать отсюда. Августин давно не видел паники — настоящей паники, которая охватывает человека с ног до головы, и ты не знаешь, что делать и куда бежать.

Августин с трудом смог сесть на поезд. Вместе с ним было много незнакомцев. Августин понимал, что следующая остановка будет в Зальцбурге — там обычные пункты перераспределения. Однако он не знал, удастся ли ему улизнуть. Хоть он и был в курсе карающего законы для дезертиров, но по-настоящему не знал, каково это — попасть под трибунал. Он пробыл в оцепенении весь путь до Зальцбурга.

* * *

Прибывая в город, Августин никак не ожидал увидеть такую огромную толпу, намеревающуюся уехать как можно дальше отсюда.

Некогда оживленные улицы опустели. Местные жители спасались как могли, многие бежали в соседнюю Швейцарию или Германию. Пассажирские поезда были переполнены; билеты раскупали молниеносно, но всем было все равно — люди набивались в поезда так, что сложно было даже вздохнуть.Немцы, приезжие, партийные деятели СС, солдаты — всех охватил одинаковый страх. Даже крыши поездов были переполнены бежавшими от смерти людьми. Августин прикинул, что обращаться в бюро, чтобы ему помогли, тоже бесполезно. Нужно прикинуться одним из солдат — если он окажется полезным, возможно, его отвезут в Берлин, ведь все дороги к городу перекрывались.

Августин, стоя чуть поодаль от столпотворений, проследил, что солдаты сбиваются в кучу и идут куда-то вместе с офицерами. Из-за налетов, которые постоянно подвергался город, на улицах было много трупов — в том числе и солдат. Августин заметил одного и, притащив его труп в полуразрушенный дом, снял с него одежду и переоделся. Он взял документы мертвого, оторвав фотографию. Не должны были придраться. Он надел каску и вышел на улицу, медленно двигаясь к группе солдат.

Даже среди солдат чувствовались угнетенные настроения и желание поскорее убраться из этого места. Августин, только войдя в их ряды, понял, что не знает, что делать дальше и как себя вести.

— Эй, мужик, — окликнул его кто-то. Августин развернулся — его окликнул офицер. Кровь в жилах застыла. Августин подумал, что его обман был раскрыт. — Да, ты, иди сюда. — Августин быстрым шагом подошел к нему. — Помоги утащить ящики с минами.

Августин, выдохнув, взял ящик и вместе с каким-то пареньком потащил мины. Они были тяжелые, но Августин сквозь зубы молчал. Дальше ему поручили вместе с другими солдатами таскать винтовки. Августин все выполнял прилежно и четко — выделяться ему сейчас не нужно. Стоявший рядом солдат спросил, как его звать, и сказал, что он его раньше не видел.

— Меня только прислали, перекинули из Чехии в Вену, а оттуда сюда.

— Вот, значит, как. А тебя как звать-то хоть? — Паренек сощурил глаза, Августин легко протянул руку.

— Герберт. А тебя?

— Герман, — пожал тот ему руку и, прервав разговор, они стали слушать дальнейшие указания. Августин выдохнул; его могут разоблачить, хотя кому какая разница? Все равно их всех пустят по миру. Августин оглянулся вокруг себя — мужчин его возраста было немного, в основном это были молодые люди до тридцати и моложе. Среди них было много юнцов, которым едва ли стукнуло двадцать. Августин задержал дыхание; у него похолодело в груди, когда он представил, что где-то в таких же рядах стоит сейчас Юм, окруженный отчаявшимися солдатами.

Их быстро погрузили в грузовой поезд, где они толпились, как селедки в банке. Августин смотрел на небо; солнце заходило за горизонт, а раскаты орудий были слышны все ближе и ближе — они приближались к Мюнхену. Поезд постоянно трясло, но лязг рельс никак не заглушал двигатели самолетов. В этой куче тревожных звуков невозможно было что либо разобрать. Августин похолодел внутри, увидев первые разрушенные деревни на подъезде к городу. Везде сновали люди, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то еду. Словно животные, они собирались в стаи и медленно брели, куда придется, в поисках хоть чего-нибудь, что могло спасти их от голодной смерти.

Ложилась ночь, но звезд не было видно из-за дыма от огня, стоявшего над городом. Августина охватило отчаяние — а если он никогда не увидит никого из своих родных и не сможет узнать, что случилось с ними?

Впереди лежал город в руинах; они проезжали километр за километром к Берлину, простых людей становилось больше, солдат меньше, запах крови, до этого иллюзорно летавший в воздухе, теперь стойко пропитывал пригороды. Августин просил у Бога одного — выжить.

Он надеялся еще раз в своей жизни увидеть и брата, сестер, Ирен и Алекса; он уехал отсюда в далеком 1935 году и, теперь вернувшись в некогда любимый город, предался колющим душу воспоминаниям. Пусть они помогут ему найти родных.

День и ночь уже давно стерлись в одно большое мутное полотно, закрывавшее солнце, и пыль, забивавшая все поры на коже, наслаивалась толстой коркой, которую никак не получалось отмыть из-за сбоев в подаче воды. Агнесса выглянула из окна. Люди убирали обломки. Как только огонь утихал, они выходили из своих убежищ, чтобы разгрести завалы и поискать что-нибудь съестное. Агнесса ждала Юма — он должен был вот-вот прийти и принести списки выживших. Может, зря она уехала в Швейцарию, может, зря послушала Алекса? Они вряд ли переедут отсюда, из полуразрушенного войной города. Водопровод перебит, и электричества нет. Ее взгляд опустился на пыльную дорогу. Кто-то что-то кричал, люди спешили уехать в села. Трупы солдат лежали на улицах целыми толпами, и никто не обращал на них никакого внимания. Агнесса потерла глаза. Она встала и вышла с кухни, закрыв за собой дверь.

Юм забежал в квартиру к сестре, обнял ее и принес немного воды. На нем старая потрепанная форма. Теперь он уже не элита, теперь ему главное — смешаться с толпой. Агнесса спрашивает про Юнну.

— Я не знаю, где она, но, думаю, что скоро тоже должна прийти. Вроде как она тоже хочет отсидеться с тобой. — Он взволнованно смотрел по сторонам.

— Юм, пожалуйста, будь осторожнее... — Агнесса приобняла его за плечи. Как же она переживала за благополучие брата. Да, конечно, она видит его перед собой сейчас, живого и здорового, но долго ли ему будет улыбаться удача?

— Да, я помню, не уходить далеко. — Протороторил он. — Кстати, от Августина писем не приходило. — Агнесса погрустнела. Она обняла брата, и тот выбежал из квартиры, словно пуля и прокричал, что он будет через два квартала.

В такие дни удерживать остатки здравомыслия было намного сложнее. Она хотела забыться и, как другие, окунуться в мир иллюзий и красок. Агнесса незаметно прошла в спальню, где спала Ирен. Девушки сдружились, и Ирен из-за тягот войны пришлось переехать к Агнессе. Дом она продала, а государственную квартиру, в которой она жила, разгромили при первом же налете.

Ирен мучали кошмары. Она плохо спала, часто просыпалась от кошмаров и от звуков бомб, которые иногда мерещились ей просто так. Лишь оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что все спят, она укладывалась обратно. Она нашла свое спасение в снотворных, но из-за злоупотребления ими Ирен все чаще чувствовала себя разбито. Агнесса присела на край кровати, и Ирен тут же, встрепенувшись, проснулась.

— Уже утро? — Ирен, потирая больную голову, привстала. Яркий свет раздражал глаза.

— Да, уже утро. Очередное утро. — Агнесса растормошила Ирен. Та очень сильно хотела спать. Нужно было ее покормить.

— Агнесса, дай же мне поспать, — протестовала женщина, кутаясь в холодное одеяло.

— Нет, не дам. Тебе нужно поесть и сходить на почту, посмотреть, есть ли там хоть что-то. Юм не сможет сегодня, поэтому давай ты. Я пойду, узнаю, можно ли что-то еще купить на это. — Агнесса показала на стопку карточек, лежавших на тумбочке.

— Вчера, по крайней мере, когда мне их выдавали, можно было.

— Ну это вчера. Знаешь, сколько всего поменялось? — Ирен закатила глаза. День только начинался, а она уже была не в состоянии что либо сделать: сил жить практически не осталось. Если бы не Агнесса, она бы уже, наверное, пропала бы под завалами какого-нибудь дома. Она очень боялась, что ее настигнет такая кончина. Много людей умерло под завалами. Людей не успевали опознавать, просто сжигали до тла в общих могилах — без почестей и прощения с родственниками. Ирен все гадала, может, Августин тоже приехал в Германию, и просто сидит где-нибудь — не может же он оставаться в Австрии, там сейчас очень опасно.

* * *

Агнессе все же удалось выменять все оставшиеся карточки на немного картофеля и хлеба; Юнна шла с ней рядом и что-то говорила про списки раненых и мертвых, добавляя, что фамилий Алекса и Августина она в списках не видела.

— Ну это только пока. Они могут в любой момент там появиться. Мне так страшно... — Агнессе становилось плохо от одной только мысли, что ее родные могут быть мертвы.

— Сестра, тебе не стоит так переживать, все обязательно образумится. Они не пропадут. — Оптимизм Юнны напоминал Агнессе, как их мама тоже когда-то без устали говорила про счастье, убеждая окружающих в том, что все обязательно закончится добром. Только вряд ли жизнь действительно так работала.

— Юнна, ты должна знать, что в жизни не все так просто, к тому же твой оптимизм не всегда будет тебе на руку.

Они дошли до небольшого госпиталя.

— Я знаю. Я зайду, как только закончу. Я должна помочь.

Агнесса провожала взглядом Юнну, когда та растворялась в толпе медсестер и врачей, что помогали спасать раненых.

Агнесса пошла домой. Где их мать и отец, она не знала. Обратного письма от Вильгельма и Анны тоже не было. В начале войны они еще держали связь с ней, а потом резко пропали. Агнесса так и не знала, какая у них судьба. Лишь надеялась, что они не умерли от бомбардировок, а переехали куда-нибудь в безопасное место и забыли написать адрес.

* * *

Юм и Юнна прибежали поздно ночью, взъерошенные и с широкими улыбками на лицах.

— Все закончилось!

— Все закончилось!

Ирен и Агнесса озадаченно переглянулись.

— Что закончилось?

— Война закончилась! — Воскликнули хором Юм и Юнна.

Агнесса и Ирен не могли поверить своим ушам. В какой-то момент им начало казаться, что войне никогда не будет конца. Эта новость их очень ошарашила, и они долго расспрашивали Юма и Юнну о подробностях такой доброй весточки. Очень быстро радость Агнессы вновь сменилась тревогой. Немного поразмыслив, она удалилась в другую комнату. Через несколько минут она вернулась обратно, держа в руках два комплекта одежды.

— Юм, Юнна, — она строго подозвала их к себе. — Вы должны переодеться. Вот, наденьте это. — Агнесса бросила им одежду, которую сегодня нашла на одном из брошенных обозов посреди города.

Брат с сестрой послушались.

— Думаешь, их станут искать? — Ирен запихивала старую одежду Юма и Юнны в мешок из под картошки.

— Это меры предосторожности. Мы не знаем, что будет дальше. К нам может нагрянуть кто угодно: американцы, англичане а, может, и русские. Нам ни к чему наводить на себя подозрения.

Ирен сожгла в старом железном тазике форму. Агнесса торопливо бросила в огонь документы брата и сестры. Пепел они аккуратно высыпали в унитаз. Юм и Юнна, переодетые, зевая, пошли спать, а Ирен и Агнесса, сидевшие на кухне, так и просидели там до утра за тихими разговорами о переживаниях за будущее.

Легкие лучи солнца катились по павшему городу. Клубы пыли и грязи еще стояли в воздухе, но огонь орудий уже давно стих. Улицы наконец-то перестали быть полями кровопролитных сражений. Тишина накрыла весь Берлин — с центра и до окраин. Агнесса сидела на полуразрушенном балконе, перила которого давно отвалились, и пила крепкий черный чай. Ирен сидела на полу; обе смотрели на небо, на чистое, прозрачное, впервые за много времени голубеющее. Стояло теплое майское утро, лучи которого пронизывали небо и воздух. Наконец-то все стихло — можно было услышать собственное сердцебиение и убедиться, что ты живой. Они тихо радовались, что могли выжить и вздохнуть полной грудью в первый день мира.

Агнесса думала про Юма и Юнну, что спали сейчас на кроватях вповалку. Вчера они прибежали с выпученными глазами, и всю ночь Агнесса и Ирен помогали им обоим избавиться от формы и документов. От всего, что могло хоть как-то связывать их с прошлым.

— Агнесса, как думаешь, им будет трудно? — Женщина медленно повернулась к подруге.

— Ты имеешь в виду Юнну и Юма? — Ирен покачала головой. — Наверное, да. Они практически не знали жизни, теперь им будет сложно понять и принять, что в мире есть что-то еще, кроме войны и партии. А мы должны будем, не навредив, показать им прелести мирной жизни.

— Да, они же начнут спрашивать с нас. Может, обвинят в том, что мы не смогли раньше образумить их. А может, станут сопротивляться адаптации к новым реалиям… — дополнила Ирен. Она скучала по Августину, по Алексу, по их веселым вечерам. Она скучала по обычным человеческим эмоциям.

— Как думаешь, может, нам пойти в Красный крест и узнать про Августина и Алекса?

— Можно, но давай сделаем это позже. Сейчас нам нужно просто посидеть и отдохнуть. Мы заслужили этот отдых, выдохни.

— Ты права. На самом деле нам еще многое предстоит пережить. — Агнесса потушила сигарету. — Сейчас мы будем день за днем лицезреть разруху, переживать смерти тех, кого мы когда-то считали богами, и потом уже до нас наконец дойдет, что мы их выбрали из отчаяния, а не из возможности выбора.

— Мы точно такие же жертвы, как и англичане, и такие же, как поляки, но этого никто не услышит, потому что для них это всегда будет невозможным признать, что мы простые люди.

* * *

Немного времени спустя Ирен все же отправилась разузнать про судьбу Августина, но ей ничего не ответили, добавив, что в Вене его нет. Он не числился ни среди мертвых, ни среди живых. Алекс затерялся где-то в Чехии, его судьба тоже неизвестна.

Агнесса, услышав это, сразу поняла, что нужно предпринять. Она подняла Юма и Юнну и сказала им собираться.

— Что ты задумала? Хочешь уехать из города?

— Нет. Августин, когда уезжал, написал мне письмо, в котором говорил, что, если от него не будет вестей, то мы должны собраться в нашем семейном доме.

Ирен удивилась.

— Это дом Анны и Вильгельма?

Агнесса покачала головой.

— Ну, конечно, вы же совсем не помните его. Значит, вам придется все показывать. До того, как мы жили у Анны и Вильгельма, мы жили с родителями в доме недалеко от города. Туда мы и отправимся.

— Но у нас нет машины, Агнесса, неужели ты хочешь идти пешком? — запротестовала Ирен.

— Нет. Мы выйдем из города и кого-нибудь да поймаем — того же крестьянина — и доедем. Наверное, нам будет самое то отсидеться в пригороде, все равно нечего делать. Или же ты предлагаешь остаться тут?

— Конечно. Но что, если там уже кто-нибудь живет?

Агнесса призадумалась — да, действительно, она это не учла.

— Значит, мы скажем, что это дом наш. К тому же, я не думаю, что там кто-то поселился. Большой заброшенный дом это тебе не квартира. Там даже нет водопровода. Собирайся.

Девушке пришлось согласиться. Это было намного лучше, чем ничего не делать, ожидая помощи.

Ирен стала одеваться и складывать небольшой чемоданчик вещей. Агнесса переживала, не зря ли она это затеяла. Она даже не помнила точной дороги к тому дому и не была уверена, что его не тронули бомбардировки. Она лишь надеялась, что Августин знает, о чем говорит, и они обязательно встретятся.

Жизнь снова становилась частью чего-то осязаемого и видимого. Теперь все наконец-то должно встать на свои места. Они плелись по окраине Берлина, Агнесса останавливала каждый обоз и спрашивала, довезут ли их до нужной улицы. Ирен смущалась — для нее это было слишком, но в конце концов они нашли старика, который довез их до того самого пригорода.

Поезд, в котором ехал Августин, остановили на въезде в Лейпциг. Августин, ничего не понимающий, каждый раз смотрел на своих товарищей с долей спокойствия и стремления к обобщенности. Судя по диалекту и военной форме, их задержали англичане. Они построили солдат в шеренгу, а после спросили у каждого фамилию и звание. Августин был последним в очереди. Англичане взяли его документы, с сомнением посмотрели на оторванную фотографию. Они что-то выясняли про Августина и, в конце концов, увели в другое место. Ему велели сидеть на небольшой полянке, похожей, скорее, на загон: она была ограждена колючей проволокой. Там уже сидели несколько солдат. Полуденное солнце начинало припекать голову.

Августин сел немного в сторону. Он не знал, что и думать: убьют ли его сейчас или же все-таки выяснится, что он невиновен? А может, всплывет правда о его прошлом?

— Зачем нас тут держат? Всех остальных уже увезли. — Шепчет Августин незнакомому мужчине. Вглядываясь, он улавливает в его чертах лица что-то знакомое… Его отросшие волосы перекрашены в другой цвет, это видно по выступающим рыжим корням; где-то он уже видел эти серо-зеленые глаза и морщинки возле носа. — Алекс, — тихо, с изумлением, произносит Августин. Мужчина улыбается и протягивает ему руку.

— А я все думал, узнаешь ты меня или нет. Я вот тебя сразу узнал. — Августин не верит собственным глазам. — Как ты тут оказался?

— Я ехал в Берлин, прикинувшись солдатом. Хотел найти свою семью и тебя. А дальше ты и сам знаешь. А ты?

— Это долгая история, но хочу тебе сказать, что я очень рад тебя видеть. А про очередь — они собирают тут всех лиц, в личностях которых они не уверены. — Алекс разминает плечи. — Я тут со вчерашнего дня.

— Подожди, получается, они знают что-то про нас?

— Может быть. Я впервые вижу тебя таким грязным. Так все же, ты только сейчас вернулся?

—Да… Я вовремя понял, что все-таки происходит в Берлине. А ты, Алекс? Расскажи хоть что-нибудь.

— Меня много где носило. Та история с Артуром не вскрылась. Они так ничего и не нашли. Они так и не поехали в Австрию, а выдвинулись сразу в Швейцарию, как им и сказала Ирен. Не найдя там никакого дядю, они свалили все на то, что Артур пропал, и опять ринулись допрашивать Ирен. Та сказала, что так и не видела Артура. Отчаявшиеся следователи стали шерстить его биографию, и оказалось, что он подставил твоего отца.

Августин побледнел, и воздух застрял где-то на уровне груди.

— Так они были знакомы?

— В какой-то степени. Артур убрал твоего отца, и у него исчез конкурент в бизнесе. Стали шерстить другие отделы, и я побоялся, что заденут меня. Пока они были заняты твоей семьей, я собрался и ушел на фронт. Вот и вся история. Не знаю, что было после, но вроде как, когда мы последний раз виделись с Ирен и Агнессой, дело замяли.

Августин не мог поверить своим ушам — все ужасы жизни, которые ему пришлось пережить, были из-за Артура! Это из-за его связей родители сели в тюрьму, из-за него Августину пришлось переживать бесконечные переезды, суды и бедность. Все из-за Артура, а Августин был причастен к его смерти. Конечно, сейчас былое уже не имело значения, но в Августине боролись между собой смешанные чувства. Он одновременно ощущал гнев и отраду за месть. И эта месть вышла очень уж удачной — никто так и не сел отбывать срок за убийство этого негодяя.

— Я так и думал, что они замнут дело. Слишком много противоречий в аппарате и во всей структуре. Нет целостности. Как думаешь, мы выйдем отсюда живыми?

— Может быть, если докажем, что не убивали. — Алекс еще успевал шутить, сидя за колючей проволокой.

— Ну, фактически мы убили врага моей семьи и спасли от его лап многих других.

— Ну это фактически, а как они реально на это посмотрят, только бог знает. — Августин пожал плечами. Их держали до ночи и только ночью привезли в тюрьму, где и начали разбирательства. Августину и Алексу дали по три месяца, в которые будет проводиться смотр их дел.

Они находились на территории англичан, солдаты вели себя с ними лояльно. Августин, отбывая в тюрьме, много думал о Юме и Юнне, об отце и матери, он вспоминал дом и сестру, он снова вспомнил тот вечер в своем доме, Анну, Вильгельма… Живы ли они и смогли ли как-то выбраться? Помнит ли Агнесса про их договор, про дом и стоит ли их особняк, залитый солнечным светом? Растет ли на небольшой полянке неподалеку огромный старый дуб?

Весна и лето полетели очень быстро. В сентябре, сняв обвинения, их наконец-то отпустили домой. Алекс уехал из тюрьмы вместе с Августином, но их дороги вскоре разошлись: Алексу нужно было к своим в Мюнхен, но он сказал, что скоро приедет к Августину.

* * *

Августин последним поездом возвращался домой. Уставший и грязный, он ехал прямиком из тюрьмы, в маленькую квартиру в Берлине, откуда начался весь этот тяжелый путь. Августин с тяжестью на душе многое обдумывал, увидев родные дома, от которых теперь остались лишь руины. Он дождался, когда автобус остановится и, неспешно выйдя, осмотрелся по сторонам. Вокруг было тихо. Люди постепенно возвращались к обычной жизни. Августин с замиранием сердца стоял перед их старым, многоэтажным обшарпанным домом, пытаясь уловить в его темных окнах хоть какие-то признаки жизни. Позже он понял, что в доме наверняка нет ни электричества, ни воды. Хорошо, что хоть сам дом уцелел.

Августин зашел внутрь и услышал шорохи в одной из квартир. Августин открыл хлипко висевшую покореженную дверь. Зайдя внутрь, он очутился в темной комнате. Всюду царил бардак и разруха. Внутри, на пыльных матрасах, спали незнакомые ему люди. Они нехотя проснулись, услышав возле себя шаги. Незнакомцы озадаченно и чуть враждебно смотрели на силуэт Августина, потирая глаза.

— Простите, — неумело извинился Августин. — Вы не знаете, семья из двадцать пятой квартиры не переехала?

Люди молча отвернулись от него, Августин пошел прочь, стучась в другие квартиры.

— Простите, вы не знаете, семья из двадцать пятой квартиры тут живет? — робко спросил он у старухи, которая завалилась на ободранный диван.

— А вы кто? Что спрашиваете их? — недоверчиво покосилась старуха.

— Я Августин, их воспитанник. Вы, наверное, не помните меня. — Он уже хотел было развернуться.

— Августин… — с задумчивостью произнесла старуха. — Августин, ну конечно! Я помню тебя. Господи, как же ты исхудал! — Воскликнула она. Улыбаясь ему, она отвела его в сторонку на лестницу, где никого не было. — Я ведь тебя сразу и не узнала, ты ведь так повзрослел.

— Да и не только, — с горькой улыбкой произнес Августин. — Когда… я уходил отсюда, тут все выглядело по-другому.

— Да, много чего произошло. Анны и Вильгельма тут больше нет. Они уехали. Мы квартиру вашу заперли, так и никому не открывали. Она уцелела, ты не переживай. Там, правда, вещей почти нет. Ты-то сам где все это время был?

— Да много где. Я уехал из родительского дома и не появлялся в нем до сих пор. Сначала был в Германии, потом меня послали в Австрию, ну а потом в Польшу, где я и был до этого года. Потом меня взяли в плен, и, не найдя никаких весомых доказательств, отпустили. У меня больше не оставалось вариантов, кроме как поехать сюда. — Августин обвел глазами лестничную клетку — когда-то их дом был богато украшен и считался одним из элитных. — Как вы сами здесь поживаете?

— Да как видишь, плохо. Наши квартиры не сохранились. Да мало кто решил остаться здесь. Одни уехали, решив, что им тут не место. Другие умерли или пропали без вести. Кто где сейчас, уже даже и не вспомнишь. Ладно, пойду, найду ключи от твоей квартиры и спать лягу.

Старуха медленно стала спускаться. Августин, все это время смотревший ей вслед, глубоко выдохнул. Он знал, что происходило в Берлине по тем газетным обрывкам, что приносили в тюрьму, но не думал, что все так плохо.

Ему было очень стыдно за неведение об Анне и Вильгельме. Хотелось услышать об их судьбе, узнать, как сложились их судьбы. Но не сейчас. На сегодня новостей и потрясений уже достаточно. Женщина принесла ему ключи, улыбнулась на прощание и ушла к себе. Августин даже не успел ничего произнести.

Он медленно побрел наверх и, открыв ключом квартиру, вдохнул пыльный и затхлый воздух. Сняв ботинки, он улегся на диван и заснул, решив, что все остальное оставит на завтра.

Августин весь следующий день провалялся в кровати — так сильно ему не хотелось вставать. Но нужно было найти Агнессу, Ирен, Юма и Юнну и узнать об остальных. На него впервые свалилась какая-то неимоверная тяжесть от чувства стыда за то, что он сбежал в Австрию и все это время отсиживался там, бросив родных. Оставалось ждать Александра, он обещал в скором времени приехать и, может, они вместе что-то придумают. У Августина не было никаких сил. На улице стали слышны первые голоса людей, город начинал оживать. Августин заставил себя встать и посмотреть на улицу. Да, все же правильно говорят, нет такой войны, после которой невозможно было бы восстановиться.

* * *

Одним утром Августин был разбужен стуком в дверь. Он быстро открыл глаза и тихо спросил, кто там. Это оказался Алекс; Августин быстро открыл дверь и пустил его внутрь.

— Ну, как съездил?

Алекс отмахнулся: было видно, что он явно чем-то обеспокоен, и его гложат переживания.

— А ты что-нибудь нашел за эти дни?

Августин покачал головой.

— Нет. Я ходил в Красный крест, но мне сказали, что ни о ком из моих родных там не слышали.

— Может, сходить к ним на квартиру? Ну или найти, куда еще они могли пойти.

— Их квартира разрушена. Я проверял. К тому же я не думаю, что Агнесса стала бы оставаться там.

— Но куда-то же они пошли, они ведь не могли раствориться. Вспоминай! — прикрикнул на друга Алекс.

Августин смотрел в одну точку. Это было, конечно, безумием, но через минуту он подскочил и, схватив рюкзак, побежал из квартиры. Алекс ринулся за ним. Пролетая лестничные пролеты, Августин остановился, когда очутился на улице.

— Августин, куда ты несешься? Черт побери, ты скажешь или нет?

— Они могли поехать в наш фамильный дом, в котором мы когда-то выросли. Мы договорились встретиться там, если потеряем связь. Поэтому единственное, куда они могли поехать, это туда.

Алекс, вздохнув, с трудом поверил в слова друга, и тот повел его. Августин не видел ничего перед собой, грезя лишь об их доме, стоявшем на небольшом зеленом пригорке в лучах яркого солнца. Он вспомнил смех маленькой Агнессы, когда он неуклюже катался на велосипеде — воспоминания накрыли его с головой. Алекс чудом успел оттащить Августина от дороги, по которой бешено неслись автомобили.

— Августин, что с тобой? Вообще по сторонам не смотришь? — Чуть вспылил он.

— Прости… — ответил Августин, вновь погружаясь в свои мечты.

Августин нашел попутчика, который согласился отвезти их на адрес, и всю дорогу он сидел как на иголках: он постоянно оглядывался по сторонам, грязный и весь измазанный, он впервые за много лет после того, как они уехали из этого дома, чувствовал себя по-настоящему счастливым. Может, Августин не сломался лишь потому, что все это время мечтал о том, что когда-нибудь он вернется, сядет с книгой под свой любимый дуб и все станет, как раньше. Он уже совсем скоро он вновь увидит рощи, залитые рыжим закатным солнцем, посмотрит на портреты своих прадедов, прогуляется по отцовской библиотеке и наконец посидит в его кресле, увидит уже повзрослевших Юма и Юнну и обретет покой победителя, который все сделал правильно. Августин все время волновался и высматривал знакомые пейзажи — он знал, что их дом может быть виден только с одного угла дороги. Но все стояло в руинах. От домов соседней остались лишь обломки, деревья вдоль дорог были повалены, а огороды разворованы. Они вышли недалеко от той самой дороги, которая вела в гору к дому и к дубу, под которым когда-то так любил сидеть Августин.

Алекс и Августин пошли в гору. Пройдя километра два, они наконец-то увидели дом, целый и невредимый, и Августин рванул со всех сил к его старым дверям. Он бежал, спотыкался и снова начинал бежать, радуясь, как ребенок. Он забежал на крыльцо, но главная дверь оказалась забаррикадирована. Августин рывком развернулся и побежал к саду, что располагался с обратной стороны дома. Августин помнил, что там была еще одна дверь.

Сад и огород давно пришли в запустение. Тут больше не росли свежие овощи и красивейшие цветы, которые их мать взращивала колоссальным трудом. Дверь на кухню оказалась открыта. Августин вошел, прислонился к стене и вспомнил Эдит, готовившую вкусные маковые булочки. Он провел рукой по пыльной поверхности и пустился бежать из кухни в маленькую гостиную, пробегая полуразрушенный холл.

Он открыл двери в маленькую гостиную и увидел там всех своих родных. Августин открыл рот в немом удивлении, не зная, какие слова подобрать. Агнесса сидела на месте матери и теперь точь-в-точь была похожа на нее, рассказывая что-то Юнне и Юму. Ирен, сидя чуть поодаль, что-то читала. Все они резко оглянулись на Августина, и на секунду в доме повисла тишина.

— Ты живой! — спустя мгновение Агнесса, вскочив с кресла, бросилась к брату и заключила его в объятия.

— Конечно. — Августин обнял ее в ответ. — Прости, что так долго. — Он разомкнул руки и жестом пригласил всех обняться вместе.

Все вместе, впятером, они долго обнимались и сдерживали слезы счастья. Наконец-то Августин воссоединился со своей семьей. Он краем смотрел на Юнну и Юма и был рад, что они выжили, так и не попав в тиски той страшной мясорубки. Августину показалось, что Ирен снова не изменилась за все эти годы и была столь же прекрасна, как в их первую встречу. Как же он скучал по всем ним.

Где-то за спиной послышалось, как Алекс пытается отдышаться.

— Августин, черт, почему ты так быстро бегаешь? — запыхавшись, спросил он.

— Потому что в свои годы ты прокурил все легкие.

— Очень смешно. — Алекс хотел добавить еще что-то, но его чуть не столкнула с ног Агнесса.

— Вы оба живы! — Она уткнулась в плечо Алексу и громко зарыдала. Он нежно погладил ее по волосам и уже через пару мгновений стал отпускать свои глупые шутки.

Августин спустился со ступенек из дома и увидел дорогу в гору, залитую полутенью, которая утопала в просачивающемся свете солнца. Он пошел в гору по аллее дубов, в которой когда-то он очень любил отдыхать. Он точно помнил тот самый большой и старый дуб. Он и сейчас стоял на своем месте, уже не такой ветвистый и величественный, но все еще олицетворяющий незабвенное спокойствие, которого так желал все это время Августин.

Он все время своего отсутствия мечтал снова вот так вот просто, как сейчас, сесть под дубом и смотреть на закат. Слезы покатились у него из глаз; он вспомнил родителей и себя маленького. Наверное, он только сейчас понял, как сильно все эти годы он старался бежать от самого себя. Августин вечно прикрывался черным кителем в попытке закрыть ту дыру, что зияла в его душе после ночи, когда они уехали отсюда. Да, вероятно, он все время хотел лишь быть счастливым, но он все время откладывал свои мечты на потом. Люби Августин себя, наверное, вся его жизнь сложилась бы по-другому. Сейчас, конечно, было поздно жалеть об этом. Августин просто был рад, что пришел к тому самому дубу. Солнце восходило, освещая заброшенные сады и дома. Дубовая аллея все так же стояла на своем месте, будто бы война обошла ее стороной.

Августин взглянул на часы — было ровно четыре часа дня. Ветер, дувший этим днем с северо-запада, развевал его отросшие волосы.