Сила искусства (гет)

Персефона увлеченно рисовала на стене. Чужой стене. Собственно, матери было бы достаточно и этого факта, чтобы схватиться за сердце, закатить истерику и запереть Персефону где-нибудь на веки-вечные. Ну или на неделю, пока Деметра не остынет. Вот только картина к тому же была из тех, что не пристало видеть юным богиням, не то что рисовать.

"Зевс будет в бешенстве, когда увидит. И Посейдон тоже", — предвкушающе хихикала Персефона. Увлекшись рисованием, она не заметила, как в переулке появился еще кто-то.

Бог — а он определенно был богом — словно соткался из тени, чужая сила разлилась вокруг могильным холодом и удушающей тоской. Незнакомец был высок и худ, его длинные черные волосы будто поглощали свет, а на черном же гиматии проступали лица, искаженные мукой. "Ну все, сдаст он меня Зевсу — и одним наказанием не отделаюсь", — грустно подумала Персефона. Но бог лишь осмотрел ее "творение", негромко хмыкнул и взялся за краски, подправляя картину. Стоило признать, выходило у него здорово. Персефона пару мгновений посмотрела на это и присоединилась к рисованию, искоса поглядывая на незнакомца.

— Ты ведь Аид? Повелитель подземного царства и все такое? — решила она прервать тяготившее ее молчание.

— Вроде того, — отозвался он. Голос Аида был тихим и шелестящим, однако пробирал скрытой опасностью до мурашек. — А ты?

— Персефона, — она тряхнула головой, отбрасывая рыжие кудри за спину.

— Персефона? — с намеком повторил Аид, явно желая услышать имена ее родителей или хотя бы силы, ей подвластные.

— Просто Персефона.

Возможно, дерзить богу подземного мира не самая лучшая идея, но Персефона, к сожалению матери, благоразумием не отличалась. На удивление, Аид не разозлился.

— Девяносто восемь процентов — твой отец Зевс, — все так же спокойно сказал он.

Персефона поперхнулась.

— А ещё два?

— Зевс — твоя мать, — произнес Аид с непроницаемым выражением лица.

Персефона ошарашенно моргнула. И искренне рассмеялась. Тонкие губы Аида тронула лёгкая улыбка. Его смех походил на шорох сухой травы.

Они довольно долго рисовали вместе, обсуждая новые идеи и представляя реакцию божественных родственников. Персефона ещё никогда не чувствовала себя так легко и свободно ни с матерью, ни с нимфами, которые по ее приказу не оставляли Персефону ни на миг, ни вообще с кем-либо. Это было так неожиданно, так ново, так неправильно: ощущать умиротворение рядом с богом Подземного мира, рядом с тем, от кого разит смертельным холодом.

Размышления прервали какие-то звуки в начале переулка.

— Вот проклятье, — прошептала Персефона. — Нам конец.

— Тебе конец, — поправил Аид, доставая из воздуха шлем. — Я уйду тенями. Впрочем, могу взять тебя с собой, — он развел руки, словно приглашая Персефону в объятия.

Между гневом любящей матери и жутким Аидом Персефона определенно выбирала Аида. И она бросилась к нему, вцепилась в ткань гиматия и крепко зажмурилась, не зная, на что будет похоже "путешествие по теням".

— Можешь открыть глаза, — смешок раздался прямо у уха Персефоны, и она поспешно отстранилась, нервно накручивая локон на палец.

Аид перенес их на какую-то поляну, явно далеко от Олимпа. Мирно светило солнце, щебетали птицы. Ни следа погони.

— Спасибо, наверное, — смущенно улыбнулась Персефона.

— Ты не боишься? — пытливо спросил Аид, пристально глядя на нее.

— Нет, — пожала плечами Персефона. — Ты же не выдал меня. А сейчас, если кому-то и расскажешь, я скажу, что ты мой соучастник. Нет, лучше я скажу, что это ты меня уговорил. Мама точно поверит.

— Ты не боишься меня? — уточнил Аид.

— Оу, — Персефона оглядела его. — А должна?

Брови Аида взметнулись в удивлении.

— Видимо, нет, — заключил он. — Что ж, мне еще нужно поговорить с братцем, а ты обеспечь себе прикрытие. У наших родственников совершенно нет чувства юмора.

— Ты прав, — Персефона хихикнула и с неожиданной робостью попросила. — Аид, ты порисуешь со мной еще как-нибудь?

Пусть это было неправильно, она хотела вновь увидеть того, чье имя боялись упоминать даже боги.

* * *

— Аид! — испуганно закричала Персефона. Она стояла на той самой поляне, куда Аид перенес их в первую встречу. — Аид, пожалуйста, мне срочно нужна твоя помощь!

— Персефона? — он появился неслышно, как всегда. — Что случилось?

— Я немного улучшила троны богов на Олимпе, но, кажется, меня видели. Не знаю, узнали или нет, но если кто-то догадаются, что это моих рук дело... В общем, я сначала сделала, потом подумала. Помоги, а?

Пепельно-серое лицо Аида не отражало никаких эмоций, и Персефона всерьез испугалась, что он не станет связываться с ней, а бросит на растерзание остальным олимпийцам.

— Как давно тебя видели? Я имею в виду, не на Олимпе, а вообще? — наконец спросил Аид.

— Хм, — Персефона задумалась, — вчера утром, кажется. А что?

Вместо ответа Аид поднял голову к солнцу.

— Гелиос, друг мой, если будут спрашивать, скажи, что я похитил Персефону вчера днем. Мол, земля разверзлась, я появился на колеснице и унес ее в царство теней. Придумаешь, в общем. За мной будет должок, — не дожидаясь ответа Гелиоса, Аид подхватил Персефону на руки и в самом деле переместил ее в подземный мир.

После яркого солнечного света тьма подземного мира ослепляла. Персефона растерянно и беспомощно завертела головой, пытаясь привыкнуть к отсутствию света. Аид поставил ее на землю — или на пол, она пока не видела — но не убрал ледяных рук с плеч, и Персефона впервые подумала о том, что совершила ошибку. Как можно было довериться Аиду, богу смерти, жуткому, коварному... Кому-то, кто уже второй раз спас Персефону от неприятностей. Вот только какую цену потребует Аид за помощь?

— Ты как? — спросил Аид. Ощущение могильной тоски усилилось, но Персефона знала, что это всего лишь проявление его силы, возросшей при переходе в его владения, а не попытка ее подавить.

— Я в порядке, — бодро соврала Персефона. — Только ничего не вижу.

— Ты скоро привыкнешь, — пообещал Аид. — Давай пока посмотрим, что творится на Олимпе, а потом устрою тебе экскурсию. Тут мрачновато, конечно, но в этом есть свое обаяние.

Он взял ее за руку и потянул куда-то. "Он всего лишь помогает мне, потому что я сама потерялась бы в темноте, — поняла Персефона. — Его касания ничего не значат". Ей стало легче, но отчего-то теперь не хотелось отпускать его.

Подземное царство было пугающим и странным. Стены из черного мрамора уходили ввысь, а потолок не виднелся за кромешной тьмой. Вместо солнца и луны тусклый свет дарили факелы из сияющего золота, сталактиты и сталагмиты, загадочный зеленоватый Стикс и огненный Флегетон. Но при всей своей мрачности Подземный мир жил особой жизнью (если слово "жизнь" вообще можно применить к царству мертвых): бурлили реки, пусть и почти неслышно, лаял, выл и скулил Цербер, стонали страдающие души, хлопали крыльями фурии, жадно и хрипло дышали монстры, выслеживая добычу. Здесь было жутко.

— Мне нравится, — улыбнулась Персефона, сжимая руку Аида чуть сильнее. — И тебе здесь все подчиняется, да?

— Да, — кивнул он не без гордости.

— Эх, хотела бы я тоже какие-нибудь нормальные силы, а то я всего лишь богиня плодородия. Скучно.

— Хочешь, чтобы тебе никто не молился, твое имя боялись называть и одно твое упоминание внушало ужас?

— Да, было бы здорово, — мечтательно протянула Персефона.

Аид хмыкнул и поднял их сцепленные руки.

— Ты себя недооцениваешь. Не обязательно повелевать мертвыми, чтобы пугать других. Цветы, знаешь ли, тоже бывают ядовиты. Но если хочешь, я мог бы помочь, — его холодная и мощная сила прикоснулась к силе Персефоны.

Да, иногда боги объединялись, более сильные делились со слабыми, но для этого нужны схожие стихии, а что общего у смерти и жизни?

Персефона позволила силам свободно течь сквозь себя, не сопротивляясь, не сосредотачиваясь на результате. Мать назвала бы подобное глупостью, но матери здесь не было. Там, где Аид и Персефона касались руками, выросло неправильное, страшное растение с черными мелкими скукоженными листьями и насыщенно-бордовыми ягодами. Растение скалилось острыми шипами и вообще выглядело как нечто, что лучше не трогать.

— Любопытно, — хмыкнул Аид, осторожно протянув свободную руку к их "творению".

"Творение" не замедлило плюнуть колючками.

— Какая прелесть! — восхитилась Персефона. — Ой, я хотела сказать, ты в порядке?

Аид только покачал головой.

— Эта штука ядовитая, но меня трудно убить, — он задумчиво прищурился. — Жаль, нельзя проверить действие яда. Мы же не подбросим его в мир смертных?

— Разве нет? — расстроенно спросила Персефона.

— Определенно, нет.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

— Если мы это сделаем, Гелиос нас выдаст, — сказала Персефона.

— Может, и не выдаст.

— Это безумие.

— Конечно. Я об этом и говорю. Ты согласна?

— Разумеется, да!

* * *

На Олимпе долго и безуспешно искали того, кто испортил богам троны. О Персефоне не вспоминали, а если и вспоминали, то мельком и с отчётливым облегчением от ее отсутствия. Постепенно боги успокоились, а Персефона не хотела возвращаться. Пусть эксперимент с растением пришлось свернуть, в Подземном мире нашлось множество развлечений. За не столь долгое время Персефона успела познакомиться с младшими богами, с которыми мать общаться запрещала: с многоликой, язвительной Гекатой и с плутоватым, мечтательным Морфеем, свалиться в Стикс — о, она не думала раньше, что бледно-серая кожа Аида может позеленеть! А некоторые слова, произнесенные им, Персефона даже не слышала раньше, хотя смотрела подпольные гонки кентавров — довести Харона до заикания (она не специально, правда! Кто ж знал, что он такой впечатлительный?) и основать свой небольшой садик. Пусть обычные растения здесь не росли, но ей удалось вырастить странные, поблекшие цветы, словно сотканные из тумана.

Аид ничего ей не запрещал и ни словом, ни делом не показывал, что желает избавиться от Персефоны. Более того, он не злился, даже когда она вмешивалась в суд над душами, смягчая их наказание: ей иногда становилось жаль смертных. Аид стал чаще улыбаться — Персефона по крайней мере определила его оскал как улыбку. Обитатели Подземного мира полушепотом называли ее царицей, чем смущали и даже немного пугали Персефону: кто знает, как Аид на такое отреагирует? Но он не выражал ни малейшего неодобрения, даже если что-то слышал.

* * *

Персефона была в бешенстве. Души испуганно разбегались с пути. Ее шаги гулко разносились по залу, когда она распахнула тяжёлые двери и подошла к самому трону. Лицо Аида ничего не выражало, что походило на изощрённое издевательство.

— Аид! Как ты мог? — гневно спросила Персефона.

— Уточни, пожалуйста, что именно? — спокойно, как всегда, спросил он.

— Ты! Ты! Да ты! — Персефона взмахнула руками, не в силах справиться с эмоциями. — Я полдня ходила с нарисованными усами, а мне никто ни слова ни сказал! Морфей от смеха чуть не умер.

— Он бог, он не может умереть, — резонно возразил Аид.

— Да не в этом дело! Ты подрисовал мне усы!

— Несколько дней назад ты вырезала бабочек из моего гиматия.

— Ты привязал мои сандалии к кровати.

— Ты на спор заставила Харона петь похабные частушки, — Аид резко поднялся и в два шага оказался рядом. Достал платок и потянулся к ее щеке. — У тебя половина уса осталась.

Персефона смущённо замерла, позволив ему стереть то, что он сам же и нарисовал.

— И как ты меня терпишь? — тихо спросила она.

— От большой любви, — все так же спокойно отозвался Аид.

— Ага, очень смешно, — хмыкнула Персефона. Глупое сердце встрепенулось в груди, но слова Аида — определенно шутка, и надеяться на другое безумие.

* * *

— Персефона, — шелестящий голос Аида не выражал эмоций, но его сила разливалась вокруг с отчётливым оттенком недовольства, — скажи, пожалуйста, что за толпа под стенами дворца и почему она оскорбляет Зевса?

— Толпа? — невинно захлопала глазами Персефона. Осторожно выглянула наружу. — Ах, эта толпа. Видишь ли, я пошутила, что, если они соберут десять тысяч голосов, ты свергнешь Зевса с Олимпа. Кто ж знал, что его не любят столь многие!

Людей в толпе было, кажется, больше десяти тысяч, и кто-то из них явно умел писать, потому что на самодельных плакатах из скалы красовались лозунги "Долой Зевса!" и "Вечного правления Аиду!" В основном кричали женщины, но и обиженных мужчин оказалось немало. И что делать с такой толпой, Персефона не знала. Не свергать же в самом деле Зевса? Хотя-я...

— Аид, а ты?

— Нет, мы не будем свергать Зевса. Во имя всех богов, Персефона, как и зачем? Мне, по-твоему, делать нечего?

Персефона разочарованно отвернулась. Аид тяжело вздохнул, показывая, насколько ему это все не нравится.

— Ладно. Пойду разберусь.

Аид никогда не говорил громко. Не впадал в яростную горячку, не кричал, не сыпал проклятиями. Однако когда он в мрачном блеске величия появился перед толпой, голоса мгновенно смолкли.

— Я благодарю вас за преданность и веру в меня, — в гробовой тишине слова Аида падали камнями. — И я даже не злюсь на то, что вы оскорбляете моего брата, хотя он пока царствует на Олимпе. Но ответьте: уверены ли вы, что вас десять тысяч? Я не могу действовать, не убедившись точно, так что скажите, сколько вас?

Ответа, естественно, никто не знал. Люди зашептались, стали оглядываться. Кто-то из учёных попытался организовать то ли перекличку, то ли пересчет, но из-за того, что никто не стоял на месте, а из самой толпы было видно плохо, быстро сбивались. Начались ссоры, вспыхнула первая драка.

— Что ж, приходите, когда посчитаете всех, — напутствовал толпу Аид.

— Это было гениально, — Персефона встретила его в коридоре и неспешно пошла рядом. — А что будешь делать, если они озвучат свое точное количество?

— Заставлю составить поименный список. А потом скажу, что Зевса придется низвергнуть вместо меня, потому что править в обоих мирах слишком сложно.

— Никто не поверит, ты не настолько жесток, — усмехнулась Персефона.

— Хм, а, по-моему, Зевс заслужил.

— Не настолько жесток к душам, — уточнила она.

Аид остановился и смерил Персефону долгим нечитаемым взглядом, а затем вдруг снял с себя тяжёлую золотую корону и возложил ее Персефоне на голову.

— Если я когда-нибудь сойду с ума настолько, что решу захватить Олимп, Подземный мир останется на тебе, — торжественно провозгласил он.

— Не-не-не, — запротестовала Персефона. — Даже не надейся, мне без тебя здесь будет ужасно скучно, так что папашу будем свергать вместе.

Она надела корону обратно на Аида, и только потом поняла, что ее слова опасно похожи на признание, да и стояла она так близко, что могла разглядеть свое отражение в его черных глазах. Аид был красив. Не так очевидно, как остальные боги, но все же. Аид правил мрачным местом, обладал черным чувством юмора, а еще абсолютно неправильно нравился Персефоне: до сбитого дыхания, до бешено колотящегося сердца. Чтобы хоть как-то избавиться от странного наваждения, Персефона спросила:

— Аид, а ты знаешь, почему так гладко, — она провела пальцем по его носу от переносицы вниз, — а так нет? — Персефона задела кончик носа и рассмеялась.

Ведь ничего странного не произошло?

* * *

Гермес прошел в тронный зал подземного царства и поперхнулся заготовленной речью. Персефона могла его понять: все же картина перед Гермесом предстала не совсем ординарная.

Аид, как обычно, сидел на троне из человеческих костей, а вот Персефона пристроилась на подлокотнике, рукой упираясь в плечо Аида, чтобы не упасть. В добавок одета она была в тунику из того же странно-туманного материала, из которого состоял гиматий царя подземного мира. Ну а что поделать, если другого трона в зале не было, на полу сидеть богине не пристало, а одежда Персефоны не пережила купания в Стиксе? Да и ей просто нравилось касаться Аида. Не отказывать же себе в удовольствии?

— И что привело тебя сюда, Гермес? — поднял бровь Аид после обмена приветствиями.

— Ах, Аид, — начал Гермес преувеличенно легко, — у вас тут так же тихо. Спокойно, — будто в подтверждение его слов где-то взвыл Цербер. — М-да. В общем, как обычно. А вот наверху все совсем по-другому. Видишь ли, Деметра покинула Олимп, приняла вид простой смертной и поселилась в Элевсинском храме. Без нее всякий земля стала бесплодна, голод охватил города, и нет конца людским бедам. Деметра отказывается возвращаться, так как, — Гермес помялся, бросив быстрый взгляд на Аида, — скорбит о судьбе своей дочери, Персефоны.

Персефона нахмурилась. С чего бы матери о ней скорбеть? С ней все хорошо.

— Зевс, конечно, сказал, что ты, Аид, забрал Персефону с его согласия и по его воле, но Деметра послала его очень далеко и слушать не желает. А смертные гибнут, и скоро не останется никого, кто верил бы в богов. Ты в своем праве, но мы все просим вернуть Персефону матери.

Персефона сжала плечо Аида. Она им что, игрушка, которую можно просто так забрать или вернуть? На руках вместо ногтей проросли шипы — эта интересная особенность появилась у Персефоны недавно, видимо, из-за частого контакта с силой Аида.

— Нет, — веско ответил Аид.

Гермес вздохнул.

— Послушай, тебе же тоже не выгодно такое... Куча лишней работы, да и все боги ослабнут, если смертные продолжат умирать.

— Деметра добра и ни за что не даст всем людям погибнуть. А если все же она не смягчится, что ж. В моем царстве места хватит для всех, — все так же непримиримо произнес Аид.

— Подождите-ка, — вмешалась Персефона, раздраженная тем, что ее мнением даже не поинтересовались. — Я сама решу, что мне делать и где находиться!

Гермес посмотрел на Перефону, как на безумицу. Кто в здравом уме станет перечить владыке царства мертвых? Она же поднялась с места и смотрела на сидевшего Аида сверху вниз.

— Оставь нас, Гермес, — попросил он, не изменившись в лице. Дождавшись, пока вестник богов скроется за дверью, Аид обратился к Персефоне. — Ты разве хочешь уйти?

— Нет, — без капли сомнения ответила она. — Мне нравится здесь. Но это не значит, что я позволю решать мою судьбу без моего участия! Что это еще за сделка с Зевсом?

— Братец — мастак делать хорошую мину при плохой игре, — недобро усмехнулся Аид. — Мне не нужно его позволение, и я его не просил.

— А если он потребует моего возвращения? Не станешь же ты с ним драться? — с легкой насмешкой спросила Персефона, внутренне заледенев от волнения.

— Стану, — кивнул он так, будто она спросила про погоду.

— Почему?

— Я думал, это очевидно. Потому люблю тебя, — и вновь ни голосом, ни жестом Аид не показал волнения.

— Эм, — Персефона широко распахнула глаза; все слова вылетели из головы. — Шутишь?

— Вообще-то с таким не шутят, — Аид тоже встал, положил ледяные руки ей на плечи. — Но если ты хочешь доказательств...

Не договорив, он коснулся губами ее губ. Персефона изумленно замерла, позволив себя целовать.

— Теперь веришь? — уточнил Аид.

Персефона усмехнулась.

— Не мог бы ты повторить доказательство? Я немного не поняла...

* * *

Гермес, наверное, весь извелся, пока ждал решения Аида, но им не было до этого дела. Персефона сидела на коленях Аида. Странно, непривычно и до одури приятно. Губы горели, хотя его кожа холоднее Стикса. Персефона счастливо улыбалась, зарывшись пальцами в его волосы.

Единственное, что омрачало ее покой, — ситуация на земле. Персефона не могла избавиться от мыслей о том, что ее мать пошла против воли богов, и теперь совсем одна, среди смертных, с которыми она обычно не общалась.

— Аид, скажи, у тебя сильно прибавилось работы? — спросила Персефона.

— Как во время какой-то войны, — пожал плечами он. — Люди, знаешь ли, и без помощи богов пытаются друг друга извести. А что?

— Да я вот думаю...

— Думать вообще полезно. Занимайся этим почаще.

Персефона пихнула Аида в плечо.

— Не сбивай меня с мысли. Мне маму жалко. И еще... У меня там есть знакомые. Я бы, наверное, не хотела, чтобы они умерли. Почему-то никто не любит смерть, хотя я бы не сказала, что здесь ужасно, скорее, наоборот. Но и уходить не хочется. Я недавно смогла вырастить фрукты! Странные, правда, но все же.

— И чего ты хочешь? — Аид внимательно посмотрел ей в глаза, заправил прядь рыжих волос за ухо.

— Возможно, хотя бы поговорить с мамой и объяснить, что меня спасать не нужно? Ох, запрет она меня и в жизни не отпустит, — Персефона вздрогнула и съежилась, будто она маленькая девочка, разбившая любимую мамину вазу.

— Поговорим, — пообещал Аид, прижимая ее ближе. — А если и запрет, я тебя похищу. Как положено, с жутким грохотом, разверзшейся землёй и в боевом обличии.

Персефона хихикнула, представив эту картину.

— А на Зевса, если что, напустим эту толпу? Сколько они пока насчитали?

— М, кажется, несколько тысяч, — Аид задумчиво потёр подбородок. — Так, Персефона, мы по-прежнему не будем захватывать Олимп.

— И мы даже не возьмём с собой ту жгучую штуку, которую сделали? — невинно уточнила она.

Аид шелестяще рассмеялся.

— Они сами выгонят тебя. Очень и очень быстро. Идём, душа моя, нас ждут переговоры. И жгучую штуку возьми. Нет, мы не будем её использовать. Просто на всякий случай.

— Аид, я люблю тебя, — улыбнулась Персефона.

И лишь потом поняла, что призналась.