Пирит (джен)

В окно стучат. Я вздрагиваю, но не отрываю взгляда от белой стены. Еще два удара. Разворачиваю голову к окну и вижу Кавалерию, убирающую костяшки пальцев от тонкого стекла.

Кавалерия не оставляет никому выбора. Даже мне. Мне особенно. Я встаю и подхожу к более не кажущейся уже такой крепкой оконной раме. Девушка, поймав мой взгляд, тихонько кивнула:

«Сегодня».

— Хорошо, — более сказать мне нечего.

План продуман уже давно, наше участие не подвергается сомнению.

Но только собравшись уходить, девушка, повернувшись спокойно сказала:

«На тебе сегодня все. Ты это помнишь?»

— Да, — без задержки отвечаю.

Для меня в этом деле все ясно как день. Просто Королева и Шейха опять что-то не поделили, а отвечать приходится всем.

Кавалерия растворяется в неясной пелене предрассветного тумана, сверкнув напоследок своими рыжими кудрями.

Я снова сажусь на голый бетонный пол, в надежде найти на отштукатуренной стене ту самую точку, что позволит забыться, унося далеко за пределы разумного.

Образ Кавалерии раз за разом возникает в голове, наполняя все ее существо какими-то новыми деталями, ей далеко не присущими. Мерещится взгляд красноватых глаз, неожиданно плавные для нее движения, золотой свет в волосах.

А в комнате я один. Возможно, именно о таком одиночестве говорят все, кому ни лень.

Но я ничего не чувствую: ни спокойствия, сравнимого с прекрасным водопадом; ни умиротворения, как у камня, лежащего на обочине дороги.

Порой я вздрагиваю непонятно от чего. Не от громких звуков, не от стонов умирающего через две стены человека. Я теряю ту спасительную точку на белой стене, за которую так старательно цепляется мой взор, погружая в летаргическое состояние.

Это безумие. Кавалерия всякий раз смеется надо мной, приговаривая, что в один момент я стану похож на того самого сумасшедшего из тридцать четвертой. Но я уже схожу с ума.

За окном, присев на тонкую ветку дерева, резко ухает птица. Сигнал! Теперь я в ваших руках, Королева.

Тихо поднимаюсь и выхожу в коридор. Там нет ни ламп, ни свечей. Полный мрак. Куча незапертых дверей напоминают не пристанище великих отшельников, а притон. Каждые секунды две раздаются неразборчивые стоны. Какой-то щуплый старик, завидев меня через дверной проем, потянул руки, прося что-то записать.

Я морщусь. Просто осознаю в насколько же гадком и мерзком месте я нахожусь все время. Мне не нужны эти голые белые стены! Быстрее на воздух из этого смрада полуразложившихся еще живых тел! Надеюсь, Королева простит мне за столь долгую отлучку.

Как Кавалерия вообще нашла меня? Неужели я настолько часто оказываюсь в столь запущенных местах? Возникает отвращение, отдающее неприятным вкусом во рту, а в горле ком, который никак не сглатывается.

— Прости меня, Кавалерия. Я — идиот, — говорю сам себе, выпархивая из чертова дома, набрасывая на входную дверь тяжеленный полузаржавевший замок.

Пускай все, что там находится, там и сгниет. Во мне нет ни капли жалости и никогда не будет.

Пройдя вперед, вижу недалеко огромный замок. Я так близко ко владениям Которого? Этот чуткий мужчина не вызывал ни в ком ничего, кроме отвращения. Но я уважаю Которого. Именно в его дом я вхожу как господин, а не слуга. Именно в его лесах и подворотнях я вижу истинный лунный свет, который так ищу. Только, он все время ускользает, как вода сквозь пальцы. Но сейчас не время высоких материй.

Меня полностью заполняет дума о Королеве: с какой стороны подойти к ней, упасть ли перед ней на колени, что сказать так, чтобы обязательно стоящая от нее по правую руку Кавалерия не засмеялась в полный голос, тем самым убивая все мои попытки приблизится к этим женщинам.

Не важно, как это закончится, рыжая бестия будет пилить мне мозги с определением слова «семья». Будет зудеть, что не имею право находить покой во владениях Которого. Но мне будет неважно. Как только план окажется выполнен, я уйду, как и всегда.

Лес Которого теплился неясным туманом. Не будь я так крепок морально, все твари, живущие в этой мгле, уже бы обгладывали мои черные кости. Я слышу их голоса. Некоторые пели как весенние птицы, другие скрипели как старые двери, третьи маняще шептали слова близкие каждому живому существу, но им самим непонятные. Они не показывались на глаза. Видимо, я действительно слишком сильная добыча для них.

Четверть часа, и вот я уже тут. На подходе к сверкающему городу, где, как в паутине, уживается невероятное множество самых разнообразных существ. Я бросаю взгляд на самую высокую башню Мегаполиса. За стенами которого, из отполированного безмолвного стекла, Королева готовится произнести свою речь.