Пирит (джен)

В окно стучат. Я вздрагиваю, но не отрываю взгляда от белой стены. Еще два удара. Разворачиваю голову к окну и вижу Кавалерию, убирающую костяшки пальцев от тонкого стекла.

Кавалерия не оставляет никому выбора. Даже мне. Мне особенно. Я встаю и подхожу к более не кажущейся уже такой крепкой оконной раме. Девушка, поймав мой взгляд, тихонько кивнула:

«Сегодня».

— Хорошо, — более сказать мне нечего.

План продуман уже давно, наше участие не подвергается сомнению.

Но только собравшись уходить, девушка, повернувшись спокойно сказала:

«На тебе сегодня все. Ты это помнишь?»

— Да, — без задержки отвечаю.

Для меня в этом деле все ясно как день. Просто Королева и Шейха опять что-то не поделили, а отвечать приходится всем.

Кавалерия растворяется в неясной пелене предрассветного тумана, сверкнув напоследок своими рыжими кудрями.

Я снова сажусь на голый бетонный пол, в надежде найти на отштукатуренной стене ту самую точку, что позволит забыться, унося далеко за пределы разумного.

Образ Кавалерии раз за разом возникает в голове, наполняя все ее существо какими-то новыми деталями, ей далеко не присущими. Мерещится взгляд красноватых глаз, неожиданно плавные для нее движения, золотой свет в волосах.

А в комнате я один. Возможно, именно о таком одиночестве говорят все, кому ни лень.

Но я ничего не чувствую: ни спокойствия, сравнимого с прекрасным водопадом; ни умиротворения, как у камня, лежащего на обочине дороги.

Порой я вздрагиваю непонятно от чего. Не от громких звуков, не от стонов умирающего через две стены человека. Я теряю ту спасительную точку на белой стене, за которую так старательно цепляется мой взор, погружая в летаргическое состояние.

Это безумие. Кавалерия всякий раз смеется надо мной, приговаривая, что в один момент я стану похож на того самого сумасшедшего из тридцать четвертой. Но я уже схожу с ума.

За окном, присев на тонкую ветку дерева, резко ухает птица. Сигнал! Теперь я в ваших руках, Королева.

Тихо поднимаюсь и выхожу в коридор. Там нет ни ламп, ни свечей. Полный мрак. Куча незапертых дверей напоминают не пристанище великих отшельников, а притон. Каждые секунды две раздаются неразборчивые стоны. Какой-то щуплый старик, завидев меня через дверной проем, потянул руки, прося что-то записать.

Я морщусь. Просто осознаю в насколько же гадком и мерзком месте я нахожусь все время. Мне не нужны эти голые белые стены! Быстрее на воздух из этого смрада полуразложившихся еще живых тел! Надеюсь, Королева простит мне за столь долгую отлучку.

Как Кавалерия вообще нашла меня? Неужели я настолько часто оказываюсь в столь запущенных местах? Возникает отвращение, отдающее неприятным вкусом во рту, а в горле ком, который никак не сглатывается.

— Прости меня, Кавалерия. Я — идиот, — говорю сам себе, выпархивая из чертова дома, набрасывая на входную дверь тяжеленный полузаржавевший замок.

Пускай все, что там находится, там и сгниет. Во мне нет ни капли жалости и никогда не будет.

Пройдя вперед, вижу недалеко огромный замок. Я так близко ко владениям Которого? Этот чуткий мужчина не вызывал ни в ком ничего, кроме отвращения. Но я уважаю Которого. Именно в его дом я вхожу как господин, а не слуга. Именно в его лесах и подворотнях я вижу истинный лунный свет, который так ищу. Только, он все время ускользает, как вода сквозь пальцы. Но сейчас не время высоких материй.

Меня полностью заполняет дума о Королеве: с какой стороны подойти к ней, упасть ли перед ней на колени, что сказать так, чтобы обязательно стоящая от нее по правую руку Кавалерия не засмеялась в полный голос, тем самым убивая все мои попытки приблизится к этим женщинам.

Не важно, как это закончится, рыжая бестия будет пилить мне мозги с определением слова «семья». Будет зудеть, что не имею право находить покой во владениях Которого. Но мне будет неважно. Как только план окажется выполнен, я уйду, как и всегда.

Лес Которого теплился неясным туманом. Не будь я так крепок морально, все твари, живущие в этой мгле, уже бы обгладывали мои черные кости. Я слышу их голоса. Некоторые пели как весенние птицы, другие скрипели как старые двери, третьи маняще шептали слова близкие каждому живому существу, но им самим непонятные. Они не показывались на глаза. Видимо, я действительно слишком сильная добыча для них.

Четверть часа, и вот я уже тут. На подходе к сверкающему городу, где, как в паутине, уживается невероятное множество самых разнообразных существ. Я бросаю взгляд на самую высокую башню Мегаполиса. За стенами которого, из отполированного безмолвного стекла, Королева готовится произнести свою речь.

Проходя по этим городским районам, я чувствую себя лишь немногим лучше, чем должно быть. Мои жуткие ощущения словно куда-то испарились, оставив на самом дне лишь поистине страшное разочарование.

Солнечные Мегаполис, наполненный разноцветными стеклами, меня не устраивает. Я вижу его в грозу и в дождь куда более величественным, чем многие могут представить.

Одно неизменно. На домах невнятной дымкой трепещутся плакаты с Мандаринкой. Фотография некой девушки, держащей мандарин, оказалось настолько удачной, что ее тут же нацепили на все в Мегаполисе. На плакате нет лица, лишь руки, сложенные как в молитве. Но я знаю: Мандаринка видит все сквозь зеленные линии стертой фотографии. Можно ли ее назвать таким же наблюдателем, как и меня? Я не дорасту до ее уровня никогда. Расклеенное по всему Мегаполису фото знает много больше, чем кто-либо из ныне живущих. Нет смысла с этим тягаться. Мандаринка наблюдает за всем и будет наблюдать.

Ее взор захватывает, и машин, несущихся на больших скоростях, и безликих людей, пропадающих при подходе к зданиям, и даже меня, смотрящего сейчас на самое большое здание в Мегаполисе.

Монолитная конструкция из стекла, огромный семидесятиэтажный муравейник. Почему-то Королеве это место очень нравится. Она однажды говорила, что из-за света, пронизывающего все здание. Но я не верю. Просто там лучшая точка обзора на весь город. Просто признай это, Королева, и не морочь никому голову. Но она ведь никогда не признает поражение. Глупая черта характера, с которой можно только смирится.

На подходе к зданию сейчас много народу. Собираются союзники Королевы, случайные прохожие. Туда, ближе ко входу, Кавалерия, вместе со своим личным отрядом, громоздит сцену. Тот самый трон, с которого Королева будет вещать.

Но меня мало интересует рыжая бестия. Более беспокойно наблюдать присутствие Которого.

Наши взгляды пересекаются. Хочу сбежать. Но понимаю, что не успею. Да и перекидывать старые обиды на других не хочется от слова совсем. Не виноваты они в том, что я безголовое месиво.

Который подходит ко мне чрезвычайно медленно. Порой мне кажется, что ему просто нравится нагнетать атмосферу. Есть в нем какая-то доля драматизма. У него аккуратно уложенные черные волосы, распахнутый плащ. Когда Который подходит ближе, то всей кожей чувствуется слегка колючий холод, окружающий его. Это не смертельно. Это необходимая прохлада в перегретом Мегаполисе.

Который устремляет свой взор на меня:

«Чего же мы не увиделись с тобой сегодня ночью?»

Ах, вот он о чем.

— Я не собираюсь давать тебе еще один шанс.

Который ухмыляется, отводя взгляд:

«Тогда этот раз будет последним. Если и в этот раз ты не проснешься, то я во веки веков буду считать себя бесполезным».

Я знаю эту ухмылку, Который. Ты снова вбил себе в голову какую-то странную идею, никак не связанную даже с самым элементарным понятием логики. Оставь.

— Ты знаешь, что я ищу в твоих владениях.

До меня доносится хихиканье:

«Догадываюсь».

— Будь добр: отдай.

Мужчина хватает меня за плечо, цепко сдавив прикосновение:

«Я не могу тебе ничего отдать. Ты знаешь это. Просто приди и забери. Именно из-за этого я не закрываю свои владения для тебя. Будь это Королева, или даже твоя любимая Кавалерия, — я никого не пущу, кроме тебя».

Честно? Мне такая открытость нравится. Тогда Который отпускает меня и улыбается. Я замечаю, что улыбаюсь ему в ответ. Невероятная глупость!

Я бросаю взгляд на сцену. Кавалерия управилась с ней, что было странно, учитывая размеры железной конструкции. Вокруг бегало много безликого планктона. Понятно сразу, чью силу рыжая бестия использует. Действительно бестия.

Сколько уже времени знаю Кавалерию, впервые вижу ее работающей без чьей-либо указки. Хотя нельзя отрицать, что опять все спроектировала Королева. А рыжая бестия как верный швейцар подает пальто гостям, на приеме хозяина.

Толпа становилась чуть более организованной около сцены. Хотя внутри этого столпотворения происходил хаос. Все перемещались. И меня потихоньку засасывает в самую глубь.

Резкая боль в руке беспокоит. Попытавшись выбраться, становилось только больнее. Повернув голову, вижу Которого, пытавшегося успокоить меня улыбкой. Я действительно успокаиваюсь. Но мужчина так и не разжимает мою руку.

— Ты решил остаться? — я спрашиваю, потому что знаю его нрав.

«Если не останусь, тебя просто затопчут».

— Ну и аргумент, — качаю головой.

Который смеется:

«Ты ведь такая кроха. Как бездомный котенок. Мне тебя искренне жаль».

От осознания данного факта передергивает.

— Не жалей меня! — повышаю тон.

Который переминается с ноги на ногу и усиливает хватку:

«Ничего не могу с этим поделать».

Мне неприятно. Я не знаю, как реагировать на жалость других.

Тут толпа взрывается. На сцене показывается главная виновница торжества — Королева. Я поднимаю глаза, чтобы рассмотреть ту, что стоит по правую руку от нее, Кавалерию. Она стоит прямо. Держится еще более гордо, чем ее начальница.

Королева — фигура противоречивая. Мои самые светлые эмоции, испытываемые к ней, смесь непонимания и безразличия. Королева всегда в центре внимания. Для нее все расценивается количеством фанатично преданных существ. По мне, абсолютно бессмысленный критерий. Но для Королевы это важно. И с этим ничего нельзя поделать.

«Дорогие мои, — звучно доносится голос Королевы откуда-то сверху, — сегодня тот самый день...»

Меня дергают за рукав.

Который не может угомониться:

«Сегодня твой день, друг мой!»

«...Мы соберем новые силы...»

Мужчина никак не унимался:

«Не вижу смысла тратить его на Королеву!»

«...Силы, присоединившиеся к нам...»

— Угомонись, — шепчу Которому на ухо.

Я не понимаю.

Но он только грубее хватает меня за руку:

«Но она ведь недостойна!»

«...Наш, покрытый обломками, мир...»

Уже я дергаю мужчину за руку.

— Успокойся! Почему ты так ненавидишь ее?!

Этот вопрос слишком давно необходимо задать. И почему Который вообще здесь? Он же не один из Королевских?

«... Мир. Теперь будет другим...»

— Который! — я особенно сильно дергаю его за руку.

И он словно преображается, превращаясь из мрачной тучи в веселого человека с ясными глазами.

«...Другое снизойдет...»

Который слегка трясет мою руку:

«Надо идти».

Я пытаюсь проводить его взглядом, но мужчина быстро теряется в толпе.

Теперь я смотрю только на Королеву.

«...Иначе быть...»

Она говорит долго, будто красуясь ораторским искусством, подвластным ей, наслаждаясь жадным вниманием народа. В какой-то момент кажется, что только для этого она и родилась. Фанаты, верноподданные — все делает Королеву настолько уникальной, насколько это только возможно. Ее белые волосы, грациозные движения, тонкие кисти рук, очаровательная ямочка между ключицами, полупрозрачное зеленое ситцевое платье — я уже не могу понять, что из этого настоящее, а что выдумка толпы.

«...Надо двигаться...»

Я не слушаю ее. Я ее слышу, но не воспринимаю. Голос Королевы словно посторонний шум, доносящийся с соседней железнодорожной станции.

«...Мы узрим...»

Я знаю весь ее план наперед. Все участники знают. Это собрание не более чем формальность. Королева как бы объясняет причину операции, не вдаваясь в саму операцию и ее последствия. Не участникам этого знать не нужно.

«...Скоро будет доступен...»

Вдруг меня бросает в дрожь. В толпе серебряная рука твердо направляет черный пистолет.

Я могу это остановить. Я могу крикнуть. Но не хочу двигаться с места.

«...И тогда настанет новый мир».

Раздается выстрел.

В воздухе гневными лучами разлетаются рыжие кудри. Кавалерия вовремя среагировала, заставив Королеву упасть. Выстрел мимо. Рыжая бестия отчаянно крутит головой, пытаясь найти стрелявшего. Но находит только меня:

«Эй! — кричит она мне. — Поднимайся сюда, живо!»

Я послушно пробиваюсь к сцене сквозь отчаянно взбесившуюся толпу. Хватаюсь за металлический край и подтягиваюсь. Только сверху становится понятно, насколько хаотично все движется внизу. Буквально минуту назад для меня подобное было незаметно.

Кавалерия гневается. Но срывать свои неприятные эмоции на мне не собирается — боится. Боится гнева Королевы, так неловко сейчас лежащей на металлическом полу. Я разворачиваюсь к ней и протягиваю руку. Она ее благоразумно принимает.

Удивительно! Только сейчас приходит осознание, что Королева успела закончить свою речь до выстрела. Она упирается своей непотревоженной падением рукой в мой локоть:

«Это был Который».

У меня нет никаких сомнений. Да, стрелок точно Который. Кавалерий уже больше напугана, чем гневлива:

«Что будем делать? — ее глазенки бегают из одной стороны в другую. — План испорчен?»

Королева успокаивает чуть не начавшуюся истерику своей подчиненной:

«Еще нет».

Теперь она уже обращается ко всем, а не только к Кавалерии:

«Приступим к операции сейчас. Немедленно! — после она кладет руку ко мне на плечо. — Не смей отставать».

Мне остается только ухмыльнуться и бросить едкое:

— Как можно!

Неудивительно, что Королева иронично улыбается в ответ. Моя фраза ей точно понравилась.

Все-таки потрачено некоторое время на сборы и подготовку. Многие участники операции не пошли на собрание, дабы спокойно обмозговать все дома. Так что прибывали они к месту происшествия по принципу сарафанного радио. Честно говоря, у каждого из оперативников, ушки были на макушке. Они могли выжимать любую информацию из тех, кто им попадался.

Я не из этих. Если же Королева сказала — то ничего не поделать, а ведь я не против поваляться на диване. Во всяком случае, занятие себе точно найду.

Голос Кавалерии звучит пронзительно:

«Все помнят план?»

Наверно самый тупой вопрос во вселенной. Даже если что-то пойдет не так, а всегда все идет не так, достаточно немного подстроиться.

— Да, да, — обреченно киваю девушке головой.

Ну вот! Опять на меня все смотрят волком. Это какая-то несправедливость.

Кавалерия удовлетворенно кивает.

Я осматриваю своих соратников. Довольно нечастное явление. Именно тут приходится проявлять всю свою выдержку, чтобы не отвернуться от напыщенного взгляда Адмирала или ужасной усмешки Хризантемы. Эти люди ненавидят меня даже больше, чем я их.

Донесся приказ кавалерии:

«Пошли!»

И мы побежали. Королева держалась впереди, далее чуть поодаль, я и Кавалерия. Не нужно поворачиваться, чтобы почувствовать, как грациозно, абсолютно по-царски, двигается рыжая бестия. В ней всегда несмотря на грубость, присутствует некая плавность. И она точно имела неорганическое происхождение.

Я чувствую, как меня жалят и расчленяют взгляды моих товарищей. Львиная доля принадлежит Адмиралу. Человек старой закалки, один из самых мудрых и ценных игроков в этой партии. В какой-то момент его место рядом с Королевой стало моим. Естественно, ему обидно. Но я не сержусь. Если тратить все силы на злость, то от самих себя ничего не останется. А быть пустым никому не хочется.

Хризантема уже столько времени пытается убить меня. Она почти такая же рыжая, как и Кавалерия, хотя и близко с бестией не стоит. Хотя не отрицаю, у рыжих есть все шансы взобраться чуть выше остальных хризантема вторая по разряду, а значит ей есть куда эволюционировать. Это не пост Кавалерии, где каждый жест правилен — этот пост позволяет движение, и не важно в какую сторону. Хочу объяснить эту простую истину Хризантеме, но она меня даже слушать не будет.

Как только пересекли границу Серого города, взгляды исчезли. Мы на вражеской территории, должны вести себя осторожнее. Общий бег ускоряется. Королева почти потеряна мной из виду. Иногда только мелькает ее нежное платье.

Серый город отличается исключительной туманностью и людностью. Так что наш строй теряет плотность и половину товарищей не увидеть, даже если очень сильно приглядываться. Свет поглощается толстыми стеклами. Они темны, как свинец. Их блеск тускл, как небо над их превосходством. Уже давно понятно, что Серому городу недолго осталось. Но как-то он существует, причем очень успешно.

Сверху расстилается свет миллионов звезд, погасших так давно, насколько стар этот мир. Он указывает нам путь. Королева, ни на секунду не сомневаясь, бросается в погоню за синей лентой в небе, как и я. Но я знаю смысл, знаю легенду.

Еще ребенком, я помню, как работаю в магазине, собирая открытки. Вдруг суматоха. Цветные карточки рассыпаются цветным фейерверком. Пытаюсь поднять, но поздно — все исчезли. Бегу по центру мостовой в самое сердце Серого города. А там, сверкая всеми красками на свете, в черном амплуа, возвышается ядовитый фонтан.

Сама мысль о том, что сюда можно вернуться, пугает. Но тихий шепот погасших синих звезд слегка успокаивает расшатанные нервы.

Вот оно на горизонте. Великое и неповторимое здание — Центральный собор. Всякий раз подходя к нему ощущаешь всю тяжесть, с которой он обрушивается на тебя. Черный резной камень с острыми копьями и темный гротеск не могут помочь тебе выпрямиться во весь рост. Он подавляет. Угнетает своей молчаливой изысканностью.

Небо озаряется ярко-синим только здесь, далее все черно и серо.

Собор полукруглый, а посередине стоит витая арка. Движущийся плющ застыл в металлическом блеске, словно змея в засаде. А за ним тот самый фонтан. Его цвета ярки, в тон Собору, и гротескны, против воли окружения. Его ядовитая вода стекает на мощенную площадь, просачиваясь между камнями. Одна капля — верная смерть.

Королеве некогда любоваться. Она направляет всю себя вглубь Собора. Шейха засела именно там. Это ее гнездо. Она не выползет на поклон и не сдаться.

«Хоп!» — громко раздается голос кавалерии. Сигнал к атаке.

Стоит только войти внутрь, как в голову стучится мысль: нас ждали. Причем давно. Поворот за поворотом, пусто, но в тоже время не одиноко. Сзади меня лишь корчащиеся тела. Не знаю живы они или нет. Меня подобное не волнует. Моя цель впереди.

В одном из коридоров Кавалерия схватилась с юным офицером. Думаю помочь ей, но бестия выгибается и наносит точный колющий удар. Парень падает, а у меня нет сомнений — мертв. Глаза Кавалерии бегают, как у Волка. Она ищет жертву, легкую добычу. Рыжие кудри разлохматились, напоминая разгоревшийся костер. Оставляю ее на попечение самой себе.

Далее, в одной из самых красивых галерей, Королева находит Шейху. Их поединок прекрасен. Луна и солнце сплелись в танце. Тень и истинный свет.

Но я не останавливаюсь. Моя работа все еще не закончена. Спускаюсь в тихое подземелье, с печалью относительно своих собственных действий. Каждый шаг, словно гром. Сердце, дыхание — удар молота. Крутая узкая лестница, тяжелая дверь, обитая железом в конце тоннеля, сбитый плач. Шершень.

Открывая дверь, наблюдаю светлую комнату и заплаканного мужчину возраста выше среднего. Он жмется к стене, как котенок.

«Не надо, — его голос надрывен, — умоляю».

Он беспомощен. Шершень ничего не может, как и утверждала кавалерия на том далеком тайном собрании. Мне даже жаль, что бремя власти досталось именно ему.

«Умоляю…» — его голос дрожит.

— Прости, — я не знаю, выдает ли меня мой тон. — Я не могу сделать тебе ничего хорошего.

Мои шаги тяжелы. В который раз проклинаю эту лестницу. Она словно не дает мне подняться, тащит меня вниз, в черноту. Скрипит дверь. В галереи Королева и Шейха. Обе устали, но поединок не прекращают. Все кончено. Обе смотрят на меня: одна с восторгом, другая с ужасом. Мое тело мне не подчиняется. Но все же рука бросает голову к их ногам.

— А чтобы на твоём месте сделал Волк? — этот глупый вопрос раздался из пустоты.

Я стою посередине комнаты. Напротив меня на барном стуле сидит фарфоровая кукла и подпирает щеку. Совсем не живая, но удивительно талантливо сделанная.

— Так что сделал бы Волк? — ещё один вопрос из ниоткуда.

— Ему никогда не быть на моем месте, — тем не менее отвечаю я.

Кукла моргает, убирает руку, прямо на глазах превращаясь в человека.

— В принципе, ответ верный, — он бормочет. — Ты, наконец-то, учишься отвечать правильно.

Выглядывает луна, и теперь видно, человек действительно живое существо. Я замираю, осматривая его: рыжие волосы, небесные глаза — как-то бессвязно, хоть и интересно.

— А Королева и Шейха? — спрашивает человек.

— Ничего, — ответ приходи быстро. — Они сами виноваты…

— Точно!.. — тянет рыжий. — Сами… Я знаю, что тебе тяжело, — более банальную фразу придумать сложно. — Но помогать тебе не моя забота, — до небанальное продолжение. — Я делаю это ради себя. И только ради себя. Твоя жизнь интересует меня ровно столько же, сколько подземные ходы в муравейнике.

— Но ты ведь здесь, — прерываю эту речь.

— Да. Я здесь. И теперь все едино.

Человек с небесными глазами протягивает мне старый кораблик из ракушек. Я вглядываюсь в него. Тяжёлый. Ракушки вместо парусов, полупластиковая палуба, деревянный корпус. Самая верхушка единственной мачты переломана и держится лишь за счёт самых прочных нитей.

— Ты знаешь, — я чувствую дыхание рыжего человека рядом со своим ухом.

— Нет.

— Ты понимаешь.

— Нет.

— Значит, увидишь.

По Собору ходят люди в различной одежде. Королева позвала почти всех своих Фанатиков разбираться с завалами. Я брожу почти бездумно. Сил никаких нет. Мыслей тоже. Я вдруг оказываюсь самым бесполезным существом во всей вселенной.

Мимо меня пробегают Адмирал с Котом. Удивительно! Кота впервые за два года привлекли хоть к какому-то делу. Он вышагивает гордо. Но его плечи то поднимаются, то опускаются. Он снова дрожит. А значит, не долеченный. У меня в голове уже появляется мысль сбегать к Королеве, и одолжить у нее для Кота пару дней отпуска, как я натыкаюсь на взгляд его желтых глаз. Я опускаю руки и утыкаю голову в пол. Они проходят мимо меня, разговаривая на свои темы.

Этот мир мне недоступен. Человек без друзей, но со связями. Только самый напыщенный идиот может считать такую жизнь райским наслаждением. Всю мою компанию составляют Королева, которой нужно льстить, Кавалерия, вечно отдающая приказы, и Который, тот, кто просто не может наказать меня за незаконное проникновение на его частную собственность. Ужас! В такой компании либо некому отругать, либо заругают до смерти.

Поднимаю голову. Впереди главная башня Собора. Такая же черная и необъятная. на самом верху Келья. В ней живет Маю. Единственное существо с именем. Вот поэтому и началась вся бойня. Сама Маю никому не нужна, но факт обладания ею делал даже самый мелким клан невероятно влиятельным. На улице догорает закат, а в Келье горит свеча. Я отворачиваюсь.

Меня уже ждут. Кавалерия, рыжая бестия. В закатном солнце в них играют золотые блики. Что-то знакомое.

Ее ехидное выражение совершенно не красит:

«Еще не ночь, а уже соришься с Котом?»

Это удивительно. Неужели мое поведение настолько злит нашего старого приятеля.

— Почему сорюсь? Он не долечился. Разве проявление внимания считается оскорблением? — мне удалось вывести ее из равновесия.

Кавалерия быстро сориентировалась:

«Королева уже столько времени хочет тобой заняться».

— Так почему еще не занялась?

Рыжая бестия находит ответ: «Ждет Кобру».

Вот ее-то вспоминать я совсем не хочу.

— А потом что? — нервы беспощадно напряжены. — Думаешь, Кобра меня остановит?

Это настолько глупо, что даже я в шоке от своего высказывания. Кавалерия не может удержать в себе презрительный взгляд:

«Пока идем к Которому. Разбираться с покушением».

— Так вот как это теперь называется, — я развожу руками по сторонам, оглядывая трупы. — А это не Бойня? Во имя чего?

Взгляд Кавалерии пронзает насквозь. Только теперь лицо принимает естественное для нее выражение. Беспощадная и беспринципная, не знающая поражений и жалких побед, признающая только саму себя. Она совсем не возмущена той бесполезной распрею, что происходит на ее глазах.

— Твоя колесница всегда впереди нас всех, Кавалерия, — именно так выглядит война.

Я двигаюсь быстро, почти бегу, ибо не хочу знать ее реакцию на мои слова. Но чутьем понимаю, что рыжая бестия дрожит.

Я бегу, но краем глаза все равно вижу, как разгребают завалы, унося трупы. Нет уверенности, что их похоронят. Скорее всего, просто сложат курган и забудут, как страшный сон.

Мне винить их не в чем. Будь я на их месте, поступил бы точно также.

Еще раз прохожусь взглядом по этим лицам. На них даже нет слез. Они все знали еще до начала: жертвы будут, кого-то придется оставить в земле навсегда.

Впереди вижу Хризантему. По ее светящемуся от счастья лицу можно понять, что случилось. Поход сложился для нее крайне удачно. Слышу радостные хвалы о повышении. Адмирал обнимает Хризантему, говорит ей высокие слова, что они больше не начальник и подчиненный, а самые настоящие коллеги. Меня всего трясет. Сколько же в подобных улыбках фальши. У Хризантемы больше нет возможности плыть. Она попала в стоячую воду. К ней подбегает Кавалерия, бросает пару весьма правдоподобных фразу. Я не слушаю, я слышать не хочу. Но теперь в голове укрепилась предположение, что Кавалерия на моей стороне в данном вопросе.

В углу, прямо на скамейке перед ядовитым фонтаном, кашляет Кот. Он настолько громкий, что кажется еще чуть-чуть, и этот астматик задохнется. Подхожу к нему ближе.

И первое, что бросается в глаза, его пепельные волосы. Красивый цвет. Красивее только у Кобры. Сейчас ярко-желтые глаза Кота смотрят на меня.

— Ты как? — самый дурацкий вопрос.

Кот покачал головой:

«Съездил в санаторий. Оказалось, бесполезно».

— И как там?

Он смеется, пока кашель не берет свое:

«Хорошо, в целом. Видишь, загорел?»

Я обращаю внимание на его бронзово-золотую кожу. А раньше-то был бледный, как поганка.

— Красиво, — действительно. У меня подобного никогда не будет.

Кот от души смеется:

«Да ладно тебе! Там либо становишься золотой, либо превращаешься в лобстера».

Кот замирает. Его взгляд сосредоточен на фонтане. Медленно течет. Тяжелые капли свинцового цвета опускаются на брусчатку, растекаясь по ней тонкими ручьями. Кот наконец-то отмирает:

«Я слышал, это место тебе знакомо?»

Не охотно делюсь ужасной частью своей биографии:

— Да, торговец карточками был хорошим человеком.

Кот разворачивается ко мне, словно хочет своими зелеными глазами вырвать из меня душу:

«Этот фонтан? И в правду ядовит?»

— Не знаю. Но кости и черепа из его центра зимой всем кварталом выгребали.

Кот еще пристальнее зачаровывает взглядом фонтан:

«Мне осталось недолго. Все это знают, — меня охватывает паника. — Даже Королева уже успела отдать приказ об освобождении моей должности. А мне присвоила статус неприкосновенного, — мои мысли становятся все хуже и хуже. — Теперь пытаюсь понять, что делать с оставшейся жизнью».

Я закрываю лицо руками и сажусь рядом с ним на лавочку. Не могу сказать, что между нами хорошие отношения. Но даже представить себе Кота мертвым не могу. На душе возникает огромный камень, а в мозгу селится тревога:

— Прекрати думать об этом, — мой голос кажется слишком властным. — Даже не помышляй о подобном!

Кот улыбается. Его зеленые глаза светятся абсолютным счастьем:

«Там, в Санатории мы с Коброй много о тебе говорили, — он почти смеется. — Разного: глупого, и веселого — разного. Ты действительно течешь, как река, — Кот уходит все дальше в свои мысли. — Быть многогранным это большой труд».

— Прекрати, — меня нахлестывает паника. Мысли Кота пугают.

Почему-то вокруг нет ни души. Я вскакиваю и пытаюсь убежать. Позвать хоть кого-нибудь. Почему рядом с Котом, сейчас, в самый тяжелый этап его жизни, нет никого из его друзей? Зачем здесь я?

Но сбежать не дают. Кот хватает меня за руку и тянет к себе:

«Даже сейчас столько эмоций, — я уже ничего не понимаю. — Не бойся, двигайся дальше с гордо поднятой головой. А я дам тебе направление. Не упусти».

Он кладет мне в ладонь что-то круглое и холодное. Я не успеваю разглядеть. Он хватает меня за затылок и тянет. Его губы оказываются прямо у моего уха:

«Я заберу с собой все, что тебе мешает».

Это звучит, как молитва. Я не знаю, что происходит. Меня трясет. Слишком много потрясений от разговора с тем, кто обычно проходит мимо.

Из Собора доносятся визги и грохот. Что-то случилось, но мои мысли заняты только Котом. Я приведу к нему помощь. Он выпускает меня, бессильно обрушиваясь на скамейку.

— Сиди здесь, я приведу кого-нибудь, — голос дрожит.

Я бегу прямо к голосам. Вбегаю в толпу и кричу:

— Кто-нибудь! Там Кот!..

Но гам вокруг стоит такой, что мой крик безжалостно задушен. Меня тянет в самый центр толпы. Пытаюсь сопротивляться. слишком тяжело. Накрывает с головой и тянет вниз. Воздуха, каплю, хоть чуть-чуть. И тут открываю глаза, натыкаясь на причину столпотворения. Прямо на стене Собора алой краской из баллончика написаны жуткие слова: «Волк не промахнулся». Волк еще над всеми нами.

Чья-то жесткая рука хватает меня за запястье и через боль вытаскивает из толпы. Немного отдышавшись, осматриваюсь. Всем настолько интересно невозможное послание, что толпа возрастает с каждой секундой. Из-за чего пришлось ретироваться прямо к фонтану, чтобы не затоптали.

И тут спотыкаюсь о пепельную голову. Труп Кота.

Кавалерии понадобилось достаточно много времени, чтобы разогнать толпу. Королева, вместе со своим отрядом телохранителей и плененной Шейхой, вообще не показывалась. Непонятную надпись смыли прямо водой из фонтана, от чего разбежались даже самые любопытные. Тело Кота унесли, не обещав похоронить.

Я сижу на лавочке и кручу в руках так неожиданно полученный от теперешнего мертвеца золотой пацифик. Кот говорил, что это указатель. Но я ничего не понимаю.

Знак холодный. Сколько его не грей. Клеймо так же не знакомо. Номер пробы не стоит. Но откуда-то я точно знаю — это золото. Даже присутствует ощущение, что знаю о подобных изделиях и другую продукцию данного бренда.

Ощущения странные. Когда толпу спросили, кто пойдет провожать Кота, моя рука оказалась единственной.

Путь погребения был не траурным и не праздничным. Двое молодых парней, несущие труп, считали это не более чем своей работой. Так оно и было.

Для тех, кто погиб на поле боя, Кот выглядит очень опрятно. Даже поворот брюк был чистым. А лицо уж совсем находка для художника: глаза закрыты, мышцы расслаблены, волосы редкого пепельного цвета лежат естественно — словно заснул.

Я еще раз осмотрел пацифик. Мыслей не было. Только странное ощущение чего-то скользящего по коже, проникающего в сознание. У меня нет зацепок к решению этой загадки.

Когда подхожу к яме, поэтично именуемой братского могиле, Кота бессовестно швыряют прямо в нее вместе с носилками. Страх перед свинцовой водой охватывает сильнее, чем чувство рациональности.

Ткань медленно опускается на перекореженное от падения тело. Теперь мало что отличает Кота от всех остальных, находящихся рядом с ним.

Следующее заявление Королевы ошарашивает всех:

«Идем уничтожать Которого».

Самый логичный вопрос в подобной ситуации: почему именно его? И уже вторым пунктом возникает пресловутое: почему именно сейчас?

Королева смотрит на стертую надпись и постанавливает:

«Пришла чума».

Появление Волка или же его последователей очень неожиданно. Народ боится. И те, кто написал это конечно об этом знают.

Адмирал красный, как помидор. Ярость переполняет его. Волк когда-то давно был его начальником, а сейчас Адмирал так и не смог продвинуться дальше в карьере. Хризантема стоит в окружении ее новых подчиненных, спрашивающих о дальнейших действиях. Она дрожит, как в промозглую погоду. Кавалерия до сих пор лютует. И у меня хватает смелости спросить:

— Почему мы идем к Которому прямо сейчас?

Королева, чем образ реальней, чем никогда ранее, отвечает с некой долей отчаянья, ей ранее не свойственного:

«Он союзник Волка».

Теперь многое встает на свои места. И теперь я хочу увидеть его. Волк — фигура почти мистическая. Мало кто знает, кто именно это был, мало кто видел его лицо, еще меньше народу знает, что он сделал и почему промахнулся.

Плененную Шейху, так же шокированную происходящим, отдали на попечение Адмиралу. Все знают, что несмотря на все его злобные заявления, он ничего не способен сделать женщинам.

Пока идем во владения Которого в моей голове крутится так много вопросов. Как связаны он и Волк? Много ли у них сторонников? Кто изрисовал стену? И самое главное, за что Волка ненавидят и боятся?

Я кручу в руках золотой пацифик, стараясь, чтоб его никто не заметил. Слишком удачно Кот вручил мне его. Еще бы чуть-чуть и все могло кончиться плохо для нас обоих. Сейчас у меня нет никаких сомнений по поводу принадлежности Кота ко всей этой истории. Как бы это не звучало кощунственно по отношению к уже мертвому человеку.

Вернувшись в Золотой Город, наполненный светом стекол, Королеве вдруг хочется зайти к себе домой, взять какую-то побрякушку. Кавалерия возражать никогда не станет, но ни на секунду не отставала от своей госпожи, помня о недавнем покушении.

Чья все-таки это была рука? Кота? Которого? Союзники Волка рассредоточились по всем землям, но почему-то именно сейчас перешли в наступление. У меня нет столько времени на размышление о «великой цели» последователей. Я свято верю, что они не так сильно отличаются от фанатиков Королевы. Возможно, они настолько же решительны и готовы к действиям. Воля Королевы разобраться со всем этим вызывает уважение. Но нельзя забывать, что любое дело имеет две грани.

Рядом с ней только Кавалерия. Если бы еще и Кобра заглянула бы на огонек, все точно бы закончилось победой Королевы. Рыжей бестии здесь недостаточно. Нужна Серая змея. Но Кобра в санатории. И вернется оттуда не раньше, чем через месяц. Так положено.

Я пытаюсь остановить Королеву. Ведь сейчас могу дотронуться до нее. Передо мной не нечто полупрозрачное и невесомое, а лишь девчонка из плоти и крови. Я уверяю, что переговорю с Которым, ведь он мне доверяет и двери его замка открыты предо мной. Но она отбрасывает мою руку, которую еще только недавно принимала.

Ужас и страх охватывает меня. Не привыкать к пренебрежению со стороны чужих, но только не от ближних.

— Пожалуйста, Королева! — я пытаюсь дотянуться до нее.

Но она все время выскальзывает, рассыпается, словно песок. Кривит лицом в презрении. Смотрю на Кавалерию. Знаю, что она чувствует мою просьбу, но только отводит глаза.

Хочется плакать. Но не имею право. У меня есть работа и четко поставленная задача.

Входя на территорию Которого, я впервые вздрагиваю. Необычное ощущение — приходить в знакомое место абсолютным незнакомцем.

Лес Которого для всех непосвященных представляется самым опасным местом для прогулок. Но и для знающих загадки остаются. Здесь я проводник. Теперь то становится понятно, что твари, пугающие путников, не имеют физической оболочки. Но из-за этого они только еще опаснее. Чему-то бесформенному гораздо проще забраться в самую душу, нежели существу из плоти. Пугающий закон мироздания.

Я не слышу призраков до тех пор, пока не понимаю, что процессии, идущей за мной, как-то не по себе. За тихими лесными светлячками последовали птицы. Спустя пару минут твари нашептывают странные слова. Я впервые вслушиваюсь в их речи, но абсолютно не понимаю

— Идем, — мой голос звучит неожиданно резко. Вместо страха пришла ярость. — Иначе не успеем.

Нельзя сказать, что замок Которого все время перемещается, но к нему всегда ведут разные дороги. И я устремляю весь свой взор именно на них.

Смотреть назад, на своих спутников я не хочу. Почему-то злюсь. Как маленький ребенок. И не стесняюсь. Разве что щеки не надуваю, хотя очень хочется.

Пару раз Кавалерия дергает меня за рукав и приказывает сбавить темп. И всякий раз вижу, как колонна редеет. Сначала недоставало одного, потом двоих, затем четверых. Когда дошли до замка недосчитались семерых.

Королева абсолютно вымотана походом. Кавалерия, держащая ее под локоть, злобно оглядывает окрестности, пытаясь разобрать голоса призраков. Прислушавшись, я также замечаю семь новых голосов.

Замок Которого прекрасен, грандиозен и архаичен одновременно. Поговаривают, что он появился здесь в тоже время, что и постройка Собора. Верю.

Распахиваю двери. И с тем же сталкиваюсь, что и при входе в лес: коридоры, которые я знаю вдоль и поперек, кажутся абсолютно пустыми и враждебными. Снова накатывает паника. Как ко всему этому отнесется Который? Он так же отодвинет мою руку, зная, что пренебрегли его гостеприимством? Мне страшно.

Королева спокойна. Ее взгляд пронзает стены замка и его внутренние убранства. Кавалерия же дрожит, как все остальные впервые попавшие сюда. Неудивительно. Они только сейчас осознали, что попали на чужую территорию.

Веду своих спутников наверх, прямо в тронный зал. Красные ковры, зеленые лампы, серые стены — сейчас все не более чем призрак старины. Давно, когда Который узнал о своем неожиданном госте, то бишь обо мне, тут же отказался от планов по перестройке замка, оставив не только все убранство, но и потайные проходы в первозданном виде.

Возникает желание предложить осуществить задуманные некогда планы: пол холодит, из окон продувает сквозняк. Раньше меня подобное не волновало.

Чем мы ближе к Которому, тем сильнее накатывает паника.

И вот дверь отворена. Который расслабленно сидит на своем троне, мурлыча что-то под нос. Заметив меня он оживает, на его лице появляется улыбка, которая тут же гаснет, стоит увидеть всех позади. Который напрягается, распрямляет спину, и вот он уже лорд Отверженных земель, а не мой друг.

Я отхожу в сторону, прислоняюсь к стене. Не хочу мелькать у них под носом, может тогда все хорошо выйдет. Но мои надежды не оправдываются. Который не собирается оставлять меня без внимания:

«Зачем они здесь, в моем доме, друг?»

Его голос эхом проносится по залу, наполняя его силой.

Я зажмуриваюсь, стискиваю кулаки. Не хочу отвечать. Не мое дело! Я не причем!

Королева не может оставить последнее слово за кем-то другим:

«Почему ты, лорд Отверженных земель, — ее голос наполнен ехидством, — имеешь право допрашивать моего слугу в обход меня?»

Который щурит глаза, словно расценивает, сколько шагов придется сделать, чтобы дотянуться до нее:

«Королева, — он сдерживается, — тебя нарекли этим именем. К тебе взывают этим именем. Но кто короновал тебя?»

Она злиться так, как никогда прежде:

«Так ты уже в курсе произошедшего?! — Который даже не удосуживается кивнуть. У меня нет сомнений, что у него есть свои каналы связи. — Пускай Волк горит в своем аду! Ты это сделал? Ты стрелял?!»

Чем громче становится ее голос, тем сильнее появляется жажда крови в Котором. Он до хруста скрещивает пальцы, но все-таки сдерживается: «Бесчестен тот человек, который не ценит своих учителей».

Тут Кавалерия топает ногой и вскрикивает:

«Это к делу не относится. Отвечай, ты стрелял или нет?»

Который переводится взгляд на рыжую бестию:

«Никто не смеет разговаривать так со мной на моей земле, девочка, — он осел на троне, приняв мнимо расслабленное состояние. — Но стрелял не я. Не я писал кровью на стене. И настоящего виновника вы никогда не найдете. Возвращение Волка сейчас так же незыблемо, как смена дня и ночи».

Королева выпрямляется. Даже несмотря на отсутствие своих фанатиков рядом, она кажется неосязаемой:

«Ложь! Я его убила!»

Который бросил:

«Ты убила Волка? Ты отделила его голову от тела? Нервы от костей? Сердце от души?» — под таким напором пошатывается не только Королева, но и я, споткнувшись о ровную каменную плитку, падаю вниз. В глазах зелено, боль приходит не сразу, хватаю за затылок — чувствую спокойное теплое поглаживание, помогающее придти в себя. Который прижимает меня к себе словно изнеженного котенка. Я не вижу, но знаю, насколько Королева и Кавалерия шокированы происходящим.

Который не намерен отступать:

«Моя земля простирается намного дальше видимой границы. Я знаю намного больше, чем ты, Королева. И то, что Волк вернется — неоспоримо. Можешь предпринимать сколько угодно попыток: ничего не изменится. Возвращение Волка желание истинного правителя — ни тебя, феодального наместника, ни меня, хранителя видимой земли — только его, — голова раскалывается, но Который все еще рядом, и от этого немного легче. — Теперь же ваша задача: выбраться из Леса друидов. Мой дорогой друг останется со мной, иного проводника я вам не предоставлю. Меня действительно интересует, сколько же из вас доберется до родной земли. Удачи».

Проснувшись в одних из покоев замка, меня одолевает злость. Теперь я теряю сознание во время простой ссоры между Королевой и Которым. Нет бы упасть в обморок от смерти Кота или льющего слезы Шершня? Почему все так неудачно складывается.

Обращаю внимание на середину комнаты. Около большого стола на резном стуле спит Который, едва подпирая голову рукой. Теперь предыдущая ситуация кажется еще более абсурдной.

Я приподнимаюсь с постели. Она мягкая и воздушная. Наверно впервые в жизни испытываю чувство благодарности. Только боюсь, что могу забыть ее выразить должным образом.

На прикроватной тумбочке покоится полученный от Кота пацифик. Я беру его в руки. Все такой же холодный. Совершенно ничего не понимаю.

Слышу неразборчивое кряхтение. Который разминает плечи, не открывая глаз. Я смотрю прямо на него и совсем не представляю, чего ожидать.

Но его голос на удивление спокоен:

«Ты очнулся, друг? Заставлять меня поволноваться — это твое призвание. Хотя травма действительно была не самой обыденной».

Я киваю. Не могу смотреть ему в глаза. Поэтому оказалось, что на серой стене есть какой-то непонятный природный гранитный рисунок.

Который просто хлопает меня по плечу:

«Порой ты спишь слишком долго».

Не знаю, что ему сказать. Охватывает невероятная робость, в голове пусто. Слова не идут, кроме глупого вопроса:

— Мне нужно к Королеве?

Который ошарашен:

«Зачем?! Это не имеет смысла. Теперь глупой девочке хватит ума не приставать к тебе с глупыми вопросами и нелепыми приказами».

— Что ты имеешь в виду? — мое любопытство пересиливает внезапный шок.

Который подходит ближе. Гладит по голове. Улыбается спокойно и даже мило для столько могущественного существа: «Я разорвал твой контракт с Королевой. Раз в месяц патрулирование Мегаполиса? Участие на ведущих ролях во всех ее глупых планах? Захват Собора? Шершень? Насколько же стали мелочны ее стремления. Но теперь, друг мой, тебя ничего не касается».

— И чем мне теперь заниматься? — не скажу, что являюсь трудоголиком, но полностью потерять работу в один миг сбивает с толку.

К тому же все еще пугает Королева. Она может прийти и забрать. Стоит ей собрать свою армию фанатов, заставить Кавалерию — даже замок Которого может не выстоять. Но другое дело пройти через Лес друидов.

Который неспешно разгибаем мои пальцы, чтобы забрать пацифик. Как только золото оказывается в его руках, слышится вздох удивления:

«Оставайся у меня, друг мой. Мои владения для тебя всегда открыты. Лес проходим. Замок кров над головой. А я, как заботливый хозяин, позабочусь о пище и одежде».

— Зачем тебе это делать? — не в привычке Которого вот так разбрасываться дарами.

Теперь же он крутит в руках пацифик Кота. Он тщательно вглядывается в блестящее золото, небольшое клеймо. В его глазах нет жадности. Только беспокойство: «Даже если ты ничего не понимаешь, у тебя теперь есть одно очень важное дело».

Я сижу на красном барном стуле, пока вокруг неспешной походкой кружится рыжий человек с небесными глазами. В его руках сияет пацифик, внезапно ставший из золотого серебряным.

Он ухмыляется, смотрит на меня:

— Интересная вещица, — вижу, как пацифик кружиться вокруг чужих пальцев. — Невероятно любопытная.

Внутри меня что-то щелкает, причиняя боль:

— Это — ключ? — неосознанно вырывается из глубин.

— А ты догадливый, — рыжий человек смеется.

От этого его лицо искажается, становясь чем-то уродливым и поломанным. Мне неприятно на него смотреть.

— Ну же! — его улыбка моментально исчезает. — Не отворачивайся от меня.

Его голос вкрадчивый, невероятно пугающий. Наполненный почти неприкрытой злобой и угрозой:

— Ты хочешь знать, от чего этот ключ?

Я никак не могу определить его эмоции. Они словно быстро изменились на спокойные и выдержанные.

Он хватает меня за подбородок. Это настолько внезапно, что пытаясь уйти от прикосновения, я только еще выше задираю голову. Его пальцы скользят по открытой шее. Прикосновения мерзкие, холодные, фарфоровые. А взгляд холодный и безжизненный, как разбитое зеркало. На мгновения в этих бирюзовых глазах появляется огонь:

— Ты знаешь.

— Нет.

— Ты понимаешь.

— Нет.

— Значит, друг подскажет.

Трехдневное ожидание человека, способного расшифровать загадку золотого пацифика, приходило к логическому концу. Мне осталось только деть куда-то свою неуемную тревогу, внезапно охватившую со всех сторон.

Во дворце Которого не должно появляться тревогам: настолько правильно хозяин содержит свой дом. Я главная причина бушующих ветров среди длинных приятно-темных коридоров.

Который выполнил свое негласное обещание: Королева не пыталась пробраться в замок, и я не слышал никаких новостей вне его.

Надо отдать ему должное: настолько рьяно охранять меня не только от внешних угроз, но и от самого себя — надо уметь.

— Отдых ты мне устроил знатный, — краем глаза замечаю Которого, прислонившегося рядом на балконный парапет.

У него глаза загораются ярким блеском:

«Хватит тебе гоняться по полям и городам. Меру знать надо».

Который дуется еще некоторое время. А у меня появляется возможность рассмотреть чуть поближе: вечно нахмурившийся, нос с горбинкой, глаза, ранее всегда казавшиеся черными, получили зеленоватый отлив — будь Который моложе, за ним бы вечно вились женщины.

Он ушел в совсем глубокие думы, оставил меня на попечение самому себе.

Окидываю взглядом находящийся внизу лес Отверженных земель. Замечаю зеленые верхушки елей, покрытые целыми складами песочных шишек, темную реку, текущую сквозь толстые стволы многовековых кленов — и лес, населенный множеством жутких тварей, кажется уже не таким страшным. Тут даже оказываются рыжие белки с пушистыми белыми хвостами, расписные тетерева и витиеватые рога пятнистых оленей. Довольно миленько.

Снизу разносится слишком громкий стук каблуков. Кто-то все-таки смог пробраться через Лес друидов?

На лице Которого появляется улыбка. Это странным образом успокаивает мою панику:

— Он пришел? — Который только кивает в ответ.

Вместе спускаемся на первый этаж. Там уже находится огромная серая тень. Ее огромное тело, сложенные руки, железные каблуки сапог — Кобра. Такой поворот событий неожидан для меня. Ожидалось увидеть кого угодно, но нее. Бывший телохранитель Королевы и учитель Кавалерии.

Не то, чтобы я с ней на ножах. Просто Кобра именно тот человек, которого боишься и избегаешь просто потому, что слышишь о нем столько легенд о жестокости и справедливости, что мурашки по телу бегут.

У Кобры прекрасные волосы: зола смешанная с пеплом, со вплетенными золотыми нитями — но лицо сплошное недоразумение: слишком широкие скулы, большой нос картошкой.

Она впивается взглядом в Которого:

«Зачем ты меня вызвал? Если это очередной пустяк, то умри сразу».

Который лишь улыбается, подходит к ней ближе, хотя сейчас она похожа на тикающую бомбу:

«Сначала посмотри».

Он протягивает ей в руки золотой пацифик:

«Ты знаешь, что это? — говорит вкрадчиво, словно гипнотизирует. — Откуда он?»

Руки Кобра красные от загара. Слишком сильно контрастируют с холодным металлическим блеском. Они слегка начинают дрожать, пока крутят пацифик. Потом Кобра замирает. Подносит золото чуть ли не к носу.

Ее голос звучит грубо, но тихо, где-то растеряв почти всю злость:

«Эльдорадо. Золотой Эльдорадо».

Удивительно, что Фальшивый Эльдорадо, представляющийся людям как город туманов и моросящих дождей, оказывается очень красивым под солнечным светом. Серый камень отливает синим с едва заметной зеленцой, которая свойственна только природным материалам. Длинные улицы с мощеной плиткой, железные мосты навесной дороги, кованые двери домов и витые, плетеные ржавыми розами, балконы.

Фальшивый Эльдорадо огромное пристанище для бывших искателей истины. Ворота в неизведанный город, полный золота и драгоценностей.

Я потихоньку пробираюсь по широким бульварам и узким переулкам. Совсем скоро дойду до вокзала, с которого отправлюсь к месту рождения золотого пацифика.

Который расщедрился, приставив ко мне трех охранников-попутчиков: близнецов Кобальта и Кадмия, а также одного из своих самых старых приспешников, Леопарда.

По неизвестной причине прямо на входе в город к нам присоединилась еще и Фиалка. Девушка из далекого Синего озера, невероятно нежная, мягкосердечная и целеустремленная.

Пробираясь по улицам хватаюсь за мысль, что словно уже знаю этот город. Это так же подмечает и Леопард, неуспевающий за моим быстрым шагом. Он пожимает плечами:

«Кто здесь родился: я или ты?» — вопрос, на который я не знаю ответа.

Вокзал встречает переплетенной сводчатой крышей из темного металла и невероятной толпой, от одного только вида которой, все внутри становиться дурно. Воспоминания старательно подсовывают ту надпись кровью на Соборе. Слишком похоже.

Близнецы подхватывают под локти моё покосившееся тело. Их мимолетные улыбки на кукольных лицах лишь заставляют дрожать еще больше:

«Вам не стоит, — другой близнец легко подхватывает фразу, — так сильно перенапрягаться».

— Знаю, — а в голове только одна мысль: как же от них скрыться?

Взгляд близнецов цепкий. Порой вовсе кажется, что он пронзает насквозь камни и даже металл. Жуткое впечатление. Хотя Который так ревностно их рекомендовал, что было невозможно отказать.

Фиалка, чуть ранее ушедшая покупать билет, вернулась ни с чем и помотала головой. Билетов на тасванский поезд уже нет. Но ведь должен быть какой-то выход?

Я осматриваю платформу, мимо которой без устали ездят поезда. Толпа настолько плотная, что разглядеть что-либо невозможно. Фиалка аккуратно дергает меня за рукав рубашки: «Что вы ищите?» — ее голос звучит как колокольчик.

— Перекупщиков, — просто не может быть, чтобы их не было.

Леопард подходит ближе и указывает в северную часть вокзала:

«Обычно они там».

Иметь в команде человека из местных удобно. Вскоре замечаю веселую девушку с пушистым афро, играющую в золотые монеты. Нашли. В Фальшивом Эльдорадо слишком много людей, чтобы упустить такую возможность подзаработать. Девушка улыбается, встретившись со мной взглядами. Она уже знает, кто ее клиент.

Она достаточно мила и молода, чтобы работать перекупщиком. Но ее хитрый взгляд расставляет все на свои места.

— До Рио-де-Жанейро, — возможно, мой голос звучит слишком сурово.

Но перекупщица лишь сильнее улыбается. Видимо не впервые видит храбрящихся перед ней людей.

До меня доносится испуганный крик Фиалки. Она стоит чуть поодаль в толпе и машет рукой. На платформе стоит бело-голубой полосатый поезд с черным гербом железнодорожного сообщения — нужный нам поезд. Если не успеем сейчас, то придется ждать до завтра, а денег на ночевку может не хватить.

Голос перекупщицы слегка грубоват, но все еще детский:

«Сколько?»

Я что-то бренчу в ответ и кладу в хрупкую раскрытую ладонь деньги, даже не отсчитав. Девушка со скоростью звука утяжеляет мою руку шершавыми билетами и медной сдачей.

Я показываю билеты попутчикам, и они тут же загружаются в поезд. Успеваю забежать прямо перед самым закрытием дверей.

Поезд трогается удивительно мягко. Почти не чувствую стука колес. Чистый вагон без посторонних запахов, блестящие сидения обтянутые искусственной кожей с огромными подголовниками. Усаживаюсь с напарниками в одном «купе». Фиалка тянет руку. Она сидит с краю и ей намного проще отдать билеты для дальнейшей проверки кондуктором. Легко передаю ей изрядно помявшиеся из-за моей торопливости цветные листы бумаги. Фиалка внимательно осматривает каждый. В ее медовых глазах возникает изумление, и теперь мне тоже любопытно, что она обнаружила.

В конце концов, Фиалка бросает фразу:

«Почему их шесть?»

Я успеваю хорошо поспать в то время, пока мои попутчики вовсю обсуждают шестой билет. Сначала они пытались найти хоть какую-то логику, потом просто пошутить. И после неудачной попытки Леопарда все затихают. Появление лишней бумажки так и повисло в воздухе. А я просто сплю.

Из приоткрытого окна будет холодный ветер. Он ледяным сквозняком проходиться по дну вагона, заставляя вздрогнуть из раза в раз. Надолго моего сна не хватает. Устаю бороться с качкой и оказавшимися не настолько удобными подоконниками. Пытаюсь занять более-менее ровное положение в пространстве, словно школьник на уроке.

За окном проносятся темные сосны и ели, отбрасывающие на белоснежный снег синие длинные тени. На мохнатых лапах блестят снежинки, обрамляя деревья, словно дорогие меха на царственных особах.

Слышно скрежет колес, поезд потихоньку взбирается на гору. Скорость настолько медленная, что успеваю рукой потрогать все самые холодные лапы. Снежинки медленно тают в руках, оставляя колючие капли. Солнце постепенно становиться все белее, сугробы все толще, ели все чернее — поезд подъезжает к нужной станции.

Город посреди снегов почти на самой вершине спящего вулкана встречает пронизывающими потоками холодного воздуха, которые умудряются забраться мне под достаточно длинное пальто.

Леопард недоумевает, почему мы вышли именно на этой станции, хотя билеты были куплены еще дальше: «Это не имеет смысла», — заявляет он в пустоту.

— Иначе бы не смогли бы вообще выйти на этой станции, — отмечаю я. — Это огромный заповедник. Сюда нельзя приехать иначе.

А еще это огромное логово черных торгашей и криминальных авторитетов, выселенных тяжелой рукой Которого, во времена его правления. Теперь они все живут именно здесь. В этом прекрасном и тяжелом месте, закрытом от посторонних глаз и ушей правительственным приказом.

Спутавшись с платформы, направляюсь прямо на центральную улицу. Крепкие мужчины разносят мешки с товарами перед еще не открывшимися лавками. Где-то звенит дверной колокольчик, ветер запутался в тонких, но цепких нитях.

Перед глазами мелькают много знакомых лиц. Тигр, один из жителей ядовитой площади перед фонтаном, мой бывший сосед, полушепотом ругается с какой-то миловидной девушкой, крутящей в пуках пистолет.

Ириска, худощавый парень, приметил меня и кротко кивнул. Удивительно, что тут делает один из друзей Которого. Может лорд не собирался никогда оставлять хоть клочок земли без присмотра? Вопрос, который определенно стоит задать по возвращению. Спустя столько времени наконец-то могу вздохнуть свободно. Оборачиваюсь. Не нахожу близнецов. Неудивительно, что вдруг стало намного комфортнее. Скорее всего, Ириска именно за этим сюда и явился, чтобы забрать ненужный груз.

Фиалка аккуратно сжимает мою руку. Девушка волнуется сильнее, чем кто-либо. Навряд ли она хоть раз в жизни захаживала в темные подворотни своего родного места. А есть ли они вообще на Синем озере? Ее встревоженные карие глаза вызывают желание позаботиться о столь хрупком создании. Улыбаюсь и крепче сжимаю чужую ладонь. В скором времени Город посреди снегов расцветет, и народу станет настолько много, что не протолкнуться. Мне не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать тяжелое, слегка сбитое дыхание Леопарда. Он больше всех желает держаться как можно ближе.

Все начинается с негромкого крика зазывал и первых цветных витрин посреди белого снежного покрывала. Постепенно Город посреди снегов наполняется красками: желтые резные изразцы, кроваво-красные яблоки, лиловые атласные ленты, изумрудные ожерелья. Появляются запахи. Кто-то из торгашей выставил дурманящие флаконы мандрагоры, мака и гелиотропа. Кто-то выкатил прямо на середину улицы целую телегу доверху набитую корицей, кардамоном, перца и гвоздики. Город посреди снегов наполняется звуками. Ары, лютни, гитары смешиваются в разумную мелодию, которой нельзя назвать какофонией.

Появляются потенциальные покупатели. По одеждам: строгим кафтанам определяю, что пришли из клана Уинн далеко на юге; старые потертые джинсы — остатки гильдии Шейхи и жители Мегаполиса; в новых джинсах — фанаты Королевы — тут собралось множества людей из, казалось бы, совершенно непримиримых фракций. Но они заклятые враги только за пределами этого рынка. Здесь другие законы и порядки, которые совершенно не ожидаешь от притона криминального авторитета. Может только за счет четкой иерархии, все подобные организации и могут существовать.

Фиалка заглядывается на красивые шелковые платья самых необычных расцветок. Она почти выворачивается из моей руки, но я еще сильнее сжимаю ее маленькое запястье. Если мы застрянем здесь, то возможно, никогда не прибудем в пункт назначения.

Девушке все интересно, она не оставляет попыток выбраться и убежать. Она тянет меня в разные стороны, но я четко вижу перед собой вершину спящего вулкана. Леопард уже потерян. Не собираюсь терять здесь и ее.

Со временем гул голосов становится почти невыносимым. Звон монет закладывает уши. Толпа смыкается. Я силой протискиваюсь сквозь реку людей. Останавливаться нельзя. Идти по течению тоже нельзя. Снег под ногами полностью тает, обнажая красную брусчатку, сильно потертую, но все равно яркую. Поднимаю голову, чтобы найти вершину вулкана. Нельзя останавливаться.

Только под вечер удается выползти из Города посреди снегов. Вокруг нет никого. Весь поток остался далеко внизу по склону. Здесь соседом является лишь редкий лес из причудливых полукустарников, сильно разветвленные, и завитые против часовой стрелки деревья.

Отдышавшись, я наконец-то отпускаю руку Фиалки. Смущенно поглядываю на ее запястье, ожидая там найти жуткие синие полосы. И удивляюсь, что кожа настолько же белая, как и была раньше. Мне казалось, что давление на девушку было сильнее.

Она тоже пытается восстановить дыхание:

«Это было похоже на какое-то наваждение, — ее голос льется, словно колокольчик. — В какой-то момент я подумывала, чтобы остаться там навсегда».

Я киваю головой. Это было ожидаемо. Столько зачарованных грамотным маркетингом товаров нет больше нигде. Но нам нужно идти дальше. Вверх по склону спящего вулкана.

Жду Фиалку. Она уже полностью восстановилась, но почему-то стоит на месте, убрав взгляд в землю и поглаживая несчастное запястье:

«Спасибо».

Постепенно желтое солнце начинает ослеплять меня.

Когда открываю глаза в противовес яркому свету, не сразу понимаю, где нахожусь. Все вокруг залито солнечным янтарем. Я на мягкой подушке из полупрозрачной пушистой травы, наполненной золотым отражением солнца. Вокруг один ковыль.

Фиалка резко выпрямилась во весь рост, немного напугав меня. Ее мягкое лицо светилось от счастья:

«Добрались», — ее улыбка нежная и мягкая.

Я замечаю, что улыбаюсь в ответ. Но лишь киваю. По-настоящему прекрасное место, заполненное восхитительным пейзажем, Ворота Золотого Эльдорадо.

Фиалка закружилась:

«Я пойду».

Это несколько обескуражило меня:

— Я иду с тобой! — выпаливаю быстрее, чем могу что-то сообразить.

Фиалка выставляет руки вперед, упираясь мне в плечи:

«Куда ты пойдешь?»

Я останавливаюсь. Тело замирает, едва погасив порыв. Мои мысли не занимал Золотой Эльдорадо настолько, чтобы отправиться туда. Там меня ничего не ждет и никто не ждет. Мне туда не надо. Я не хочу туда.

Фиалка гладит меня по голове:

«Но зачем-то ты сейчас здесь».

Ее голос постепенно приводит в порядок мои разрозненные мысли. Верно. Для чего-то я сейчас стою здесь.

Достаю из кармана уже изрядно потрепанный пацифик. Он сияет ярко, но бережно, тепло. Точно. Это золото я знаю. Смотрю на бесконечное поле серебряного ковыля, блестящего отблесками золотого янтаря. Пацифик такого же цвета.

Передаю нагревшийся металл в руки Фиалке:

— Он мне не нужен. Но тебе точно пригодиться.

Девушка замирает, смотря на меня широко открытыми глазами. Это вызывает у меня улыбку:

— Ты пойдешь туда, а я — останусь. Так будет правильно.

Теплый легкий ветер дует в лицо, даря обволакивающее спокойствие. Мягкая трава, колосящаяся на тихих потоках, щекочет ноги. И, кажется, что здесь можно остаться навсегда.

Возможно, что мягкий свет делает все несколько лучше, чем оно есть.

По возвращению из Золотого Эльдорадо оказывается, что события текут как капли во время дождя, собираясь в огромные реки. Мелкий моросящий дождь неожиданно превращается в непроглядный ливень. И сейчас я понимаю, что значит оказаться перед огромной стеной тумана.

Легко понять, что стало поздно. Гроб Кобры на вершине холма, ее пристанище посреди дороги. По-другому богов войны не хоронят.

Который величественно стоит рядом. Сейчас он ни разу не напоминает мне того улыбчивого мужчину, так легко взявшего меня под крыло. С мечом наперевес он намного больше подобен Великим королям. Его все еще мучают мысли:

«В моем доме завелись крысы».

Смерть Кобры в такой момент, когда основная часть людей Которого была разбросана по всей округе, может быть как результатом внешнего противостояния, так и внутренних дрязг. Я склоняю голову:

— Виноват.

Который вздрагивает, слыша мой голос:

«Нет, ни в коем разе! — он тут же становиться мрачнее тучи. — Я даже не догадывался, что ключ всплывет подобным образом. Я стал слишком беспечен. Не знаю, о чем думал, когда посылал тебя туда».

— Отдать ключ Фиалке было только моим решением.

Который вздыхает:

«Я не говорю, что оно было не правильным. Золотой Эльдорадо — город желаний и мечтаний. Туда желало пробиться слишком много народу. А места на всех там нет, — мне стало интересно откуда Который знает такие подробности. — Запереть Сияющий город изнутри самое верное решение. На мой взгляд. — Который становиться еще мрачнее. — Нам же надо разобраться с последствиями. Это не сложно».

Который выглядел облегченно. Словно действительно дело не представляло никакой трудности в виде будущей разъяренной толпы отчаявшихся путников.

Хотя вполне ожидаемо. Который — Лорд. И не только Затерянных земель. В стародавние времена ему принадлежали и Мегаполис, и Собор, и много иных территорий. Но никто не знал, почему, в конце концов, он оставил за собой лишь хвойный лес, густо заселенный жуткими призраками.

— Ключ уже провоцировал конфликты? — только сейчас снисходит осознание, что столь ценный артефакт просто мотался у меня в кармане. Стало несколько неловко.

Который прикрыл глаза и закивал головой:

«Волк не пожелал открывать проход в Золотой город всему народу. Тяжелая война. Ключ так и не нашли. А я потерял любимого друга».

Я мало знаю про Волка. Я постоянно слышу слухи, что он отличался жестоким нравом. Но если он в свое время поступил так же, как и я — моя уверенность в правдивости городских легенд тает на глазах.

Начинается церемония похорон Кобры. Постепенно все немногочисленные присутствующие опускают букеты цветов в ее последнее ложе, предварительно развязав ленты и развесив их по краям гроба, словно гирлянды. Кавалерия, ученица Кобры, где-то достала огромный букет бурых ирисов. Очень вонючих, что аж чихать хочется. Я же кладу рядом пару маргариток.

Лицо ныне покойного стража расслабленно и умиротворенно. Словно спит. Ее невразумительные черты внезапно мне кажутся гармоничным: широкие скулы, огромный лоб и большой нос с аристократической горбинкой. Ее телосложение — телосложение война: крепкие ноги, цепкие руки, тяжелое туловище. Ее волосы красиво смешивают золу и пепел с золотыми нитями. Может Кобра никогда не была такой противной, какой я ее видел? Может у нее была другая, добрая сторона? Иначе почему она была один из дорогих друзей Которого? Мне снова кажется, что я совершенно не вижу всю картину целиком.

Многих сейчас нет. Нет ни близнецов, ни Леопарда, ни Королевы — маленькая церемония для своих.

Двое парней подхватывают гроб Кобры. Нет ни рыданий, ни слез. Тихое молчание провожающий не пугает, оно вполне уместно. Навряд ли бы сама Кобра была бы в восторге, что над ней кто-то плачет.

Парни несут ее вниз с горы. Они почти катятся по крутому склону. Я едва успеваю переставлять ноги, чтобы не навернуться вниз на острые камни.

Посреди асфальтовой дороги, по бокам которой клубами вздымается пыль, Кобру ожидает ее могила. Богов войны по-другому не хоронят.

Он снова ждет меня на красной барной стойке посреди комнаты, залитой лунным светом. Рыжий человек с бирюзовыми глазами.

Мы пересекаемся взглядами. Он немного вымученно улыбается:

— Как путешествие? — его голос слегка хрипит. Может, устал?

— Так себе, — я пожимаю плечами.

— Почему?! — в его полудрагоценных глазах появляется некоторая жизнь, что удивительно. Мне уже привычно видеть в нем куклу, а тут такое откровение. — Разве золотое поле ковыля не было прекрасно?!

— Было. Это наверно, то немногое, что было.

Рыжий человек оседает в стуле, сильно сгорбившись:

— Вот как… Я надеялся, что в тебе появиться что-то после приключения, — он стреляет глазами в окно. Его взгляд собирается в привычную мне холодную драгоценность. — Видимо еще не время. Пока еще не время.

Я уже неделю нахожусь в знакомом и, можно сказать, ставшим родным замке Которого. Высоченные потолки, которые можно увидеть, только задрав нос к верху, привычны, но все еще поддающиеся изучению. Рассматриваю вырезанных в камне безголовых змей и адских птиц с четырьмя глазами. Прохладный сквозняк заставляет время от времени отрываться от исторических статуй, чтобы встать и согреться, с помощью хождения туда-сюда по огромному залу.

Я уже давно не вижу хозяина замка. Который после смерти Кобры сильно очерствел. Теперь уже от него нельзя было увидеть привычную улыбку или услышать легкий беззлобный смех. Кажется, словно Который постепенно становиться настоящим собой, кем он был давным-давно, Лордом.

Наши долгие беседы за кружкой теплого цветочного чая остались в далеком прошлом. Я в огромном замке в полном, пустом от тишины и безмолвия, одиночестве. Я даже могу подозревать, что Который внезапно оставит меня без предупреждения.

В замке пусто. Исторические фрески блеклы. Книги бессмысленны. Шорох страниц беззвучен, а буквы пусты. Не могу привыкнуть к чувству, о котором так много мечтают. Остаться одному — страшно и по-настоящему убийственно тоскливо.

В лесу никого не слышно: ни птиц, ни животных, ни деревьев — даже призраки и те испарились, решив не тратить столь редкую энергию от недавно полученных новых пленников своей тюрьмы.

И лишь спустя еще пару дней в лес прорывается звенящая жизнь. Она началась с сотен, поднявшихся в небо птиц, продолжилась убегающими косулями. Призраки улюлюкали, пытаясь завлечь внезапного посетителя к себе в гости. Но этот человек был достаточно крепкого духа, чтобы постепенно не очень твердым и ровным шагом приближаться к замку, приходящему в запустение под моим надзором.

Я встречаю гостя вместо хозяина. И удивляюсь, когда вместо сердитого и измученного крупного мужчины вижу сияющее лицо молодой девушки, в распаханной вырвиглазно-желтой куртке. На ее шее болтается зеленый ремень небольшого фотоаппарата. Ее зеленые искрятся, а улыбка вытягивается от одной стены до другой. Кажется, что она словно пьяна, но ее щеки розовые явно не от алкоголя, а от жёстких ветров леса. Она смеется. И этот смех оглушает меня, уже привыкшего к кромешной тишине.

— Я — Лавина, сотрудник газеты «Красные выходные». Вы будете не против ответить на парочку моих вопросов?

Лавина оказалась на редкость приятным человеком. Я с ней могу разговаривать о чем угодно и когда угодно. Во всяком случае, так кажется. Чувствую себя наивным ребенком, когда общаюсь с ней. В этом и состоит магия такой профессии как журналист. Для них самих это работа. Самая обыкновенная работа. По триста раз снова и снова перечитывать и перечитывать наскоро записанные заметки, редактировать, соединять во что-то осмысленное. Но для тех, у кого это интервью берут, воспоминания: грустные или радостные — но воспоминания, аналитика или итог после многих лет.

Я так же попадаюсь в эту магию. Не знаю какой головой думаю, или есть она у меня вообще. Рассказываю много из того, о чем даже не смел вспоминать. Мне комфортно и хорошо рядом с Лавиной.

Она совсем юна, но глаза выразительнее, чем, ни у кого прежде мной виданных. Кажется, словно она уже много чего знает. Странное ощущение.

Я прекрасно провожу с ней время. Долго. Приятно тянущееся долго. Теперь одиночество не ощущается всей своей ужасной тяжесть. Чувствую себя по-настоящему спокойно и даже несколько радостно.

Но постепенно вечереет. Лавина в перерывах между пристальным выслушиванием моих рассказов оглядывает лес. Ее взгляд бежит в сторону Мегаполиса с его сияющими стеклами и ночным бесконечным движением неясных людей в потрепанных клубных костюмах. Мне становиться печально, но задерживать ее не имею никакого права. Как бы мне не было с ней хорошо и комфортно, этот разговор просто ее работа. Ничего более. Соберет вещи, разбросанные блокноты, отрывные стикеры, карандаши и ручки и уйдет. Не могу ее удержать. Мое время для разговора с ней закончилось.

Я тихо взглядом провожаю ее удаляющийся силуэт. Не хочу даже поднимать руку, чтобы помахать ей. Нет сил. Не хочу оставаться один.

И вдруг Лавина останавливается в двухсот метрах от меня, пристально смотрит в сторону сверкающего города и кричит мне:

— Твои друзья там, куда я иду.

Я, поддавшись единому порыву, даже не полностью осознавая, что со мной происходит, срываюсь с места.

Мегаполис, который мог бы без особых проблем захватить внимание приезжих гостей своими огромными сверкающими стеклами и стремящимися вверх зданиями, закрученными по спирали в причудливую форму, впервые за много лет приятен моему взору.

Я держу за руку Лавину. Она меньше меня почти на две головы, но ее широкая улыбка выше всех небоскребов города. Она залито смеется, и я тоже не могу удержать улыбку и смех. Кажется, что сейчас я по-настоящему счастлив. Когда-то давно ходили разговоры о каком-то очередном дурацком исследовании, что человек счастлив лишь пятнадцать минут за всю свою огромную жизнь. Может сейчас я как раз в том самом коротком мгновении?

Лавина может быть по профессии и журналист, но главное ее призвание спутник. Она отличный компаньон. С ней мимолетно легко забыться, отключиться от всех проблем, которые могут свалиться на голову. Ее пшеничные волосы с легкими кудряшками делают похожими на большого ребенка, а широкие глаза лишь усиляют эффект.

Мы шагает по одному из самых длинных и широких проспектов, в народе прозванным Коньячным из-за огромного количества алкогольных ресторанов и соседствующих с ним заводами. Меня уже не смущает отсутствие зелени на улице. Огромный заасфальтированный кусок города тянущийся от бесконечности до бесконечности оказывается достаточно привлекательным, чтобы рассматривать цветные переливы блестящих на солнце стекол. Зеленый переходит в оранжевый, синий в желтый и красный. Бело-золотой — король всех цветов — завораживает своей простотой и многогранностью в зависимости от угла падения.

Я наконец-то чувствую себя живым.

И тем неожиданнее становится случайная встреча с Которым. Его черный облик настолько не вписывается в серебряно-кирпичный цвет Коньячного проспекта, что выглядит до ужаса чужеродным, словно из другого мира.

Он сильно удивлен, встретить меня здесь, судя по тому, как сильно он открыл рот:

«Разве ты должен быть здесь, друг? — он стал встревоженным. — Мой дом самое безопасное место для тебя».

Я не совсем понимаю о чем Который толкует. Лавина же резко поднимает наши сцепленные ладони, словно показываю с кем я пришел и кто главный в нашем внезапном дуэте. Который хмурится:

«Я хотел, чтобы это было невозможно».

— Ты не можешь быть все время рядом, — Лавина разговаривает с ним так легко.

Который хмурится. Сморщив брови, он становится похож на обиженного кота:

«Я хотя бы пытаюсь что-то сделать!»

Ничего ты не делаешь, — теперь уже хмуриться Лавина. — Ты просто бросил. В этом заключается ваша «дружба»?

Кажется что еще немного и Который из черного станет красным от злости. Я даже не пытаюсь остановить эту перепалку. Сейчас мне действительно интересны мотивы всех здесь присутствующих. Я не понимаю что движет Которым. Я не знаю, как много знает Лавина. Просто вышел на прогулку после всех не самых приятных событий происходивших в моей жизни.

Мной действительно гложет любопытство. Причем в самой сильной и удивительной форме. Но перепалка вдруг заканчивается. Который и Лавина расцепились так же быстро и внезапно, как и вцепились.

Который смотрит на меня несколько обеспокоено, но спокойно. В голове мелькает мысль:

— Это связано с тем пацификом? — мысль по-настоящему пугающая.

Который ничего не отвечает и лишь тихонько кивает. Видимо я и вправду запустил череду каких-то до невероятия ужасающих событий. Хотя Который и говорил, что все можно исправиться, я что-то сильно сомневаюсь.

— Я не могу оставаться в стороне, Который! — тревога и ярое чувство ответственности переполняют меня. — Это и мое дело тоже!

Который и Лавина уставляются меня как на полоумного:

«Нет, друг! — мужчина крепко хватает мое запястье. — Слишком опасно! Слишком много врагов!»

— Совершенно точно! — подхватывает Лавина. — Близнецы найдут тебя. И тогда не поздоровится совершенно всем.

— Близнецы? — в голове мелькают образы Кадмия и Кобальта, единственных близнецов, которых я знаю.

— Они, — подтверждает девушка.

Образ этих двух крайне приставучих и прилипчивых существ желчью отражается в моем сознании. В свое время я больше всего хотел от них скрыться как можно скорее, и моему счастью не было предела, когда это произошло. Но теперь…

— Как они к этому причастны? Это они те самые крысы в твоем доме, Который, убившие Кобру.

Лорд Отверженных земель кивает:

«Мы не знаем их точных мотивов, заставивших их покуситься на жизнь столь сильного противника, как Кобра, с риском для самих себя. Предполагаю, что они и не вступали в открытую борьбу с ней».

— На ее теле не было никаких ранений, ни царапин, — цокнула языком Лавина. — Сделали все по крысиному.

— А имеются какие-нибудь доказательства? — я всерьез рассматриваю вариант привлечения близнецов к суду.

В моем небольшом районе, где я проводил большую часть своей жизни, к суду привлекались даже за самые мелкие кражи, не говоря о чем-то настолько существенном, как убийство. Но тут, же вспоминаю, что здесь, в Мегаполисе так дела не делаются. Все решают власть имущие: будь то Королева или Шейха в прошлом. Именно они решают, кого выгодно отправить за решетку, а кого отпустить в пользу будущих связей.

Лавина и Который переглядываются:

— У нас нет ничего, кроме предположения, — голос девушки звучит внезапно тяжело и глухо.

Который продолжает за нее:

«На нашей стороне не так много союзников, как нам хотелось бы, — он вздыхает. — С тех пор, как Мегаполис вышел из-под моего влияния, здесь меньше власти, чем за его пределами. Будь мы с тобой у Ынских гор или в Такинх фьордах проблем не возникло».

— Имеем, что имеем, — пробурчала Лавина.

Который прервал ее:

«Но есть дорогие друзья».

— Я не в вашей команде, Который. Я лишь скромный попутчик.

Который мгновенно перебил громким и твердым голосом:

«Тогда что ты тут делаешь?!»

Лицо Лавины было ровным и спокойным, словно на нее никто и не поднимал голос. Может это все выдержка журналиста?

— Но я все еще вижу. Больше чем все остальные, — она улыбается и боковым зрением смотрит на меня. — Если привлечешь к этому делу своего ненаглядного друга, которого вечно прячешь, то я поделюсь своим зрением. Неплохая сделка?

Я уже не удивляюсь, когда оказываюсь в белом помещении, освещенном лунным светом. На этот раз в комнате помимо барного стула появился небольшой граммофон. Легкий фортепианный блюз вперемешку с пощелкиванием винилового диска заполнил пространство. Рыжий человек сидел на подоконнике с закрытыми глазами. Его тело слегка раскачивалось из стороны в сторону в такт мелодии. Казалось, что он меня даже не заметил.

Прошло пару куплетов, прежде чем он наконец-то открыл глаза. Его взгляд был масляный, немного сонный и умиротворенный. Очевидно, что легко звучащие ноты оказались в его вкусе. Мне они показались довольно приятными.

— Я тебя здесь совершенно не ждал, — его голос оказался намного сильнее расслаблен, чем обычно.

— А когда ты меня ждешь? — мне началось казаться, что на самом деле я давно его знаю.

— Когда приходишь, то мне приходиться вдалбливать в твою несчастную, глупую голову самые простые истины, — он указывает мне на красный барный стул. — Присаживайся, раз пришел.

— Но сейчас у тебя нет никаких речей для меня? — я не отказываюсь от предложения.

— Ты сам все решил, чем сильно радуешь меня, — рыжий человек с бирюзовыми глазами улыбается. — Поэтому давай просто послушаем музыку.

Неритмичный треск не прекратился. Но теперь послышались оторванные четкие ноты, постепенно складывающиеся в спокойную, но четкую мелодию. Мне казалось, что даже вижу, как вальяжно играл тот, чью музыку записывали на винил. Как он с наслаждением и расстановкой ударяет по клавишам, как он поднимал руки на паузах, наслаждаясь отзвуками вылетевших нот, теперь эхом отдающимися в огромном рояле.

— Ты примешь участие в этом предприятии? — вдруг спрашивает меня рыжий человек.

— Да. Я хочу знать, что происходит вокруг меня. Кот втянул меня в это. И теперь ответственность лежит на мне.

— Хорошо, — голос рыжего человека стал немного выше, слегка подпевая не четко слышимой мелодии. — Тогда я могу быть спокоен.

Как только Лавина предложила этот план, Который встрепенулся, словно ужаленный. Началась такая ссора, что было невозможно слышать бесконечные ругань и брань. Лишь мой окрик остановил их.

Теперь же я поправляю на удивление удобные кожаные черные перчатки, которые Который зачем-то всучил мне. Жду команды. Я должен разобраться с близнецами, Кобальтом и Кадмием, привычным еще со времен служения Королеве способом. Как бы Который не был против, это оказался самый надежный способ. Пускай и совершенно не соответствующий всяким международным конвенциям.

На душе не скребется ни одна кошка. Удивительно насколько же спокойно и уверенно работается, когда знаешь, зачем все это делаешь. Во время службы у Королевы, настолько воздушной и неприкасаемой, не хватало именно этого чувства определенности.

Лавина на другой стороне от главных позиций. Ее особая способность заключается в видении многого из того, что скрыто от посторонних глаз. По небольшой рации время от времени с треском пролетают ее комментарии. Она время от времени высматривает то там, то сям. Но ее зрение не настолько быстро, как та желтая иномарка, на которой разъезжали близнецы.

Пару раз я ловлю ее взгляд, даже когда точно знаю, что ее нет даже в радиусе пяти километров. Но зато с той позиции на меня смотрит плакат с фотографией Мандаринки. Сейчас эта зеленая шумовая пленка кажется более живой, чем никогда раньше.

И вот наконец-то с треском в рации раздается:

— Северо-восток, Часовое море, — голос Лавины звучит куда более сдержанно, чем обычно.

Я срываюсь с места. Часовое море не так далеко от моей позиции. Снова бегу по сверкающим улицам Мегаполиса. Но уже совершенно с другой целью. Краем глаза замечаю на себе внимательный взгляд. Королева и Кавалерия сидят в небольшой кофейне, отделенной от внешнего шума и гула машин полупрозрачным стеклом.

Королева кидает своей телохранительнице пару слов, на что та кивает. Я не слышу из-за толстого полупрозрачного стекла. Но это и не нужно чтобы понять: они не будут вмешиваться в наши разборки — они лишь наблюдают.

Девушки отводят глаза, не выдержав встречи со мной. Почему-то сейчас тот период моей жизни кажется каким-то несущественным, словно вода, утекшим сквозь пальцы. Прошлые обиды, отчаяние и слепое следование ни то за приказами Королевы, ни то за ее неясным образом, упреки и постоянные подколы Кавалерии — все стало таким несущественным. Абсолютно смешным и глупым.

Королева смотрит на меня. Ее глаза впалые, грязно-серые и тусклые. Ее запястья костлявые и слишком худые, а черты лица слегка заплывшие, словно после хорошо принятого алкоголя. Волосы же Кавалерии кажутся какими-то тускло рыжими, смешанными с каштаном. Возможно, все с самого начала было не так, как мне казалось? Но теперь каждый идет своей дорогой. По рации раздается скрежет:

— Сколько тебя ждать? — Лавина забавно бурчит, даже не понимая, что половина ее слов запросто съедается в бесконечных переулках огромного Мегаполиса.

Я снова срываюсь на бег.

Часовое море — огромная башня, перевернутой пирамидой стоящая прямо посреди одного из парков Мегаполиса. Этот шедевр современного дизайна из бело-синего мрамора, смешанного с серебряным железом, слишком сильно выделяется на фоне ярко-фиолетового дикого винограда, оплетшего все деревья поблизости.

На самом деле довольно странно, что близнецы попытались найти укрытие именно здесь. С одной стороны понятно, что в парке никогда не бывает много народу. Многие идут сразу к Собору или Куполам, но и считать подобное дизайнерское сооружение неприметным язык не поворачивается. Возможно, именно на это и был расчет. Если бы не способности Лавины, то навряд ли бы смогли допустить мысль о таком местоположении.

Я потихоньку отворяю дверь. И тут же утыкаюсь в две сердитые мордашки. Сейчас близнецы, которых я раньше откровенно недолюбливал, сейчас кажутся просто загнанными щенятами.

Набираюсь смелости, чтобы сесть за один стол с ними.

Близнецы внимательно оглядывают меня:

«Это не принесет тебе никакого счастья, — они действительно продолжают фразы друг друга, мне не показалось тогда. — Уж поверь в это».

— Возможно, — я улыбаюсь и легко взмахиваю рукой. — Но вы должны быть наказаны за свои грехи.

Близнецы щурятся:

«Нечего было отдавать, — они выглядят скорее раздраженно, чем напугано. — Ключ кому попало. Это не та вещь. Которой можно так легко разбрасываться».

— А зачем он вам? — задаю встречный вопрос. — Вы же предприниматели, или как вас там, бизнесмены.

Близнецы отворачиваются:

«Это правда. Мы хотели наладить поставки из Золотого Эльдорадо. Это огромный рынок сбыта! Столько товаров, которыми может владеть каждый! Это снизило бы цены, которые люди видят сейчас на полках магазинов! — мне кажется, что это была их давняя мечта. Они вздохнули. — Мы, правда, пересекли черту с Коброй. Это вышло случайно. Она стала активно вмешиваться. И сильно напугала нас, — тут явно дело не только в этом. — У нас есть небольшой «бизнес».

— Понятно… — ничего необычного для нравов Мегаполиса.

Близнецы продолжили:

«Мы думали, что основная цель Кобры, это «он». Но оказалось, что все не так. Она просто не хотела открывать нам проход в Вечный город, — они совершенно расслабились. — Делай, что необходимо. Ведь за этим ты здесь, — я несколько застопориваюсь от такого поворота событий, но близнецы лишь улыбаются. — Который уничтожил наше «дело». Он собрал достаточно доказательств, чтобы убить нас без каких-либо последствий для своей стороны. Так что не пытайся нас оправдать, мы не святые. Как и все остальные в этом месте. Ни мы, ни Который, ни Королева, ни ты. Так что делай, что необходимо».

Я чувствую, как на язык подкатывает горечь. Живот скрутило. В голове только одна мысль: какого черта?! Совершенно не хочу оправдывать близнецов, но и лишать их жизни… Разве я имею право? Даже в соответствии с законом?

— Я запер Эльдорадо изнутри, — почему-то говорю близнецам.

Они лишь продолжают улыбаться и кивают:

«Мы знаем. Не думай, что это как-то спасло бы нас».

— Но… Я не палач!

Который встречает меня с улыбкой. Его объятия еще никогда не были такими огромными. Чувствую, что утопаю в них.

В голове возникает мысль, что я никогда не мог признать в Котором доброго друга. В мыслях всегда крутилось, что «друг» лишь профессия, точно такая же как экономист или уборщик. Это лишь способ хоть как-то классифицировать отношения между людьми. Но сейчас мне кажется, что я наконец-то понял, «друг» — это призвание.

И мне по-настоящему хорошо рядом с Которым. Пускай насколько бы жестоким и холодным он не был для окружающих.

Который улыбается. Может ли сегодня случилась его небольшая победа. Он ведь говорил, в прошлом случилось нечто подобное, и было много жертв. Сейчас же все ограничилось небольшим числом участников. Чему нельзя ни нарадоваться.

Который хлопает меня по спине. Настолько неожиданно, что подскакиваю на месте. А он лишь расхохотался:

«Прости, прости. Не думаешь, что стоит отметить? — его улыбка может даже показаться чарующей. — У меня припасена отличная бутылка крепленого вина. Не думал, что найдется для нее повод. Она моя ровесница».

Его хохот завораживает, снимает всю накопившуюся усталость. Я чувствую себя прекрасно рядом с ним, кто бы что не говорил о подобном компаньоне.

Но тут же замечаю краем глаза пшеничные волосы. Мне становиться интересно, откуда появляется Лавина. Порой она ощущается не более чем призраком Мегаполиса и его окраин. Хотя понятно, что ее влияние никогда не уступало силе Которого.

И тут становится страшно. Вспоминаю, что между этими двумя была какая-то сделка.

Который тоже ослабляет объятия вокруг меня, но вместо это крепко сжимает мою ладонь в своей. Они смотрят друг на друга и молчат. Молчат до тех пор, пока Лавина не начинает паясничать:

— Пора выполнять обещание, — ее голос спокоен, хотя тема серьезная.

Который резко отдергивает меня от Лавины, от чего чуть не падаю.

— Ты серьезно думаешь, что сможешь выполнить его желание? У тебя нет того что ему требуется.

Который хмурится:

«Он не готов».

— Бирюза давно с ним. Корабль и ноты, — голос Лавины звучит как отголосок далекого сна.

Который лишь сжимает мою руку сильнее:

«Он не вернется. Это все происки Кота. Именно он всех перебаламутил, не имея никакого обоснования!»

— Обоснование есть! — Лавина тут же рассвирепела. — Я только что его назвала!

Который также поднял голос:

«Откуда ты знаешь? Ты с чего имеешь право заявлять подобное?!»

— Видела! У меня зеркала!

Я вздрагиваю. Зеркала недоступны в этом мире. Это двери в чужой. Еще один точно такой же артефакт из далекого прошлого, как и тот пацифик ведущий в Золотой Эльдорадо.

Лавина протягивает мне руку:

— Идем. Это ведь была твоя мечта. Лунный свет, отраженный в зеркале.

Я застываю как вкопанный. Лавина знает! Она все знает! Который смотрит на меня с тревогой, но не может сказать ни слова.

Но, даже понимая, что он просто хотел меня защитить, я хочу пойти с Лавиной. Она права — это моя мечта! Даже если зеркало приведет меня неизвестно куда, я хочу пойти! Я хочу уйти так же, как в свое время Фиалка испарилась в огромном золотом поле ковыля.

Постепенно лицо Которого выравнивается. На нем застывает гримаса потери и утраты. Кажется, что вот-вот и заплачет. Я аккуратно выворачиваюсь из его руки. Который все еще дорог мне. Безумно. Единственный человек, который безо всяких вопросов дал мне приют и угощения, теплую постель и молоко.

Лавина разворачивается на месте, не дожидаясь, когда я добегу до нее. Она уводит меня в другую сторону от Которого. Я очень его ценю и люблю. Но сейчас нужно идти дальше.

На этот раз идем не рука об руку. Лавина не смеется озорно и радостно. Она собрана и осторожна. Ее губы сжаты в плотную линию. Мы не разговариваем, лишь иногда пересекаясь взглядами.

Проходим мимо знакомых мне с детства торговых рядов. Мимо злополучного ядовитого фонтана, ставшего камнем преткновения для многих знакомых. На площади у Собора ничего не поменялось. Лишь флаг на одной из башен подтверждал нынешнего хозяина, Королеву. Перекрещенные сабли вместо красной змеи Шейхи. А кроме этого Собор застыл во времени. Народу, как всегда не особо много. Только оккультисты в белых мантиях и церковники в пестрых джинсах прогуливались от ворот Собора до фонтана и обратно, ведя философские дискуссии.

Лавина резко свернула в одни из таких ворот. Неприметная узкая железная калитка отворилась со скрипом и скрежетом. Я просто следовал за ней по узкой спиральной, каменной и совершенно неудобной лестнице со слишком высокими ступеньками, что пару раз даже приходилось придерживаться руками за них, чтобы пройти, тем самым становясь на четвереньки. Перил не было. А окна настолько маленькие, словно бойницы в стародавних замках.

Лавина распахнула тяжелую деревянную дверь на резных железных петлях. Маленькая комната поразила своей темнотой. Жесткая кровать, поцарапанный стол и табуретку-треножник освещала одна свеча. В единственном окне комнаты плясало отражение пламени. И я понял, где нахожусь. Ровно там, куда хотели попасть все правители, но никогда не доходили из-за ненадобности.

Лавина спокойно плюхнулась на кровать. Подгребая в руки толстое одеяло и пару крошечных маленьких игрушек. Она кивнула мне головой направо. Пришлось приглядеться, чтобы усмотреть почти сливавшиеся со стеной темное зеркало. Я замер, разглядывая свой приз. Зеркало темно-серебряного цвета довольно старое, раз потекло вниз. Легко было заметить гладко извилистые полосы тяжести материала. Но все равно это был подарок века. Я прикоснулся к нему. Лавина кивнула мне и улыбнулась.

Я нахожусь в белом поле. Под руками ощущаются разные травы и цветы: белые ромашки, фиолетовый клевер, желтые одуванчики, серебряный мятлик. Какие-то мягкие, как пух, какие-то жесткие и резали руки, как нож. Надо мной голубое небо. Перистые облака пронзают его легкими полосами и увесистыми комками. Они полупрозрачные и глубоко молочные. Отливают синим, голубым, розовым и золотым. Чистый ветерок слегка треплет мои волосы. Даря лишь прохладу, излишне нехолодя.

Вдалеке замечаю фигуру. Она сама подходит ко мне. Рыжий человек с бирюзовыми глазами. Он выглядит совершенно по-другому. Его кожа слегка блестит бронзой. В его глазах искры жизни. Совершенно не похож на фарфоровую куклу, которой я привык его видеть.

— Ты наконец-то здесь, — его голос слишком мелодичен для того, кто не умеет петь. — Я рад видеть тебя здесь.

В голове мелькает имя. Родное имя. Я улыбаюсь:

— Тоже рад тебя видеть.