Джон и Маргарет. С открытыми глазами. (гет)

Мистер Торнтон после отъезда Маргарет чувствовал себя опустошенным. Он скорбел по мистеру Хейлу, который был одним из немногих его друзей вМилтоне, и единственным, кто разделял его интерес к классической литературе и образованию. Он корил себя за то, что в последнее время так часто пропускал занятия, не зная, что лишает себя последних встреч с ним. И это — как и многие другие беды в его жизни — тоже случилось из-за Маргарет. Он так и не смог простить ей её отказ, а ревность из-за сцены, невольным свидетелем которой он был на вокзале, заставляла его избегать не только Маргарет, но и её отца. Он не мог не защитить её в деле Леонардса, избавив от публичного унижения — вдали от неё он тосковал и смягчался, и его нежные чувства к ней брали верх. Но при встрече с мисс Хейл горечь её отказа, и негодование, и недоверие каждый раз с новой силой вспыхивали в душе, поэтому он под разными предлогами отказывался посещать их дом. После того, как Маргарет уехала из Милтона, новое чувство появилось и возобладало над прочими в его душе — пустота. Холодна, тихая и безразличная. Пока Маргарет была где-то рядом, и их связывал общий круг знакомых, а также редкие встречи, причинявшие боль, но, тем не менее, волнующие, имели смысл и ревность, и раздражение, и тоска, а порой мистер Торнтон позволял себе и робкую надежду. Но с её отъездом все эти чувства стали бесполезными. Он впервые ясно столкнулся с фактом, что будущего у них нет. У нее нет дел в Милтоне, а у него — в Лондоне. И осознание их окончательной разобщенности резко сделало бессмысленным какую бы то ни было деятельность. Мистер Торнтон так же много времени, пожалуй, еще больше, чем прежде, уделял работе, но работал он механически, еда не имела вкуса, и жизнь — цели. Это состояние бесчувственности отчасти облегчило и осознание приближающегося финансового краха. Он уже потерял слишком многое, и потеря фабрики было сильным ударом, но определенно не тем, который способен был лишить его воли к жизни. Мистер Торнтон беспокоился только о матери, которая тяжело переживала за него, приписывая его молчаливое и безучастное состояние проявлению небывалой силы его воли. Но и в этом деле свой выбор он сделал уже давно — отказавшись участвовать в спекуляции, мистер Торнтон понимал, что спасти его может только чудо. Но так как в чудеса он не верил, то и надвигающаяся потеря его детища, его статуса и все тех результатов упорных трудов, которые заняли целую половину его жизни, воспринимал он не как беду, несчастье или кару Господню, а как естественное следствие экономического положения в целом и его свободного выбора в частности. Мистер Торнтон не привык уклоняться от ответственности. Еще месяц назад, когда он решил не рисковать зарплатным фондом своих рабочих, он понял, что в этом случае закрытие фабрики неизбежно. Что ж, пришла пора хорошо сделать свою работу до конца: рассчитаться с поставщиками, отпустить людей, перезаключить арендные договоры. Это было тяжело, но не тяжелее, чем переносить те серые сумерки, которые царили в его душе. Чувства в нем вызывала только мать. Он жалел ее и хотел бы, чтобы она не переживала за него так сильно. Втайне от матери он попросил управляющего подыскать несколько более скромных домов, куда они могли бы переехать — их собственный дом был ему уже не по карману. Он хотел обеспечить ей хотя бы какую-то стабильность, чтобы она могла спокойно перевезти вещи и устроиться в новом доме. В этом состоянии отстраненности и давящей, ватной тишины он сидел однажды вечером у камина, взгляд его блуждал по книжным полкам — он любил книги и с радостью собирал свою библиотеку — но он не был уверен, что всем им найдется место в новом доме. И здесь он не мог просить о помощи мать — перебрать книги и отказаться от части их предстояло только ему. Он вздохнул и привычным усилием воли сосредоточился на деле, мысленно представляя, насколько уменьшится его кабинет и какую часть собрания придется продать или оставить. Мистер Торнтон уже поднялся, чтобы сесть за свой рабочий стол и начать составлять список, когда взгляд его упал на книгу, которая так и не заняла свое место на полке в его стройной системе — неприкаянная, она лежала корешком вниз чуть в стороне от своих более счастливых собратьев. Мистер Торнтон уже собрался попенять самому себе за такое небрежение, взял в руки книгу — но на полку не поставил, задержал в руках, рассматривая потертый коричневый переплет и тисненые золотом буквы на корешке. Эту книгу подарила ему Маргарет на память об отце в день своего отъезда. Воспоминания нахлынули на него. Именно ее они вместе читали и обсуждали в самом начале занятий — когда дружба с мистером Хейлом крепла, а его дом был таким желанным — и по причине интереса к греческим философам, и по причине интереса к Маргарет. Эту книгу, старое, уже почти антикварное издание Платона, любил и мистер Хейл, поэтому Маргарет выбрала ее для подарка. Мистер Торнтон вернулся в кресло у камина, он бережно держал в руках книгу, поглаживая старый переплет, словно безмолвного свидетеля его зарождающегося к Маргарет чувства и его былых надежд. Мистер Торнтон открыл книгу, коснулся пальцами страниц, местами истертых, с многочисленными пометками, которые несли в себе следы упорной работы ума и души его уже умершего учителя. Он не вчитывался в слова, только бережно перелистывал страницы, проводил пальцами по полям с пометками, будто здороваясь со старым другом. Перелистнув еще одну страницу он увидел тонкий лист бумаги, сложенный вдвое. На лицевой стороне было написано «Мистеру Торнтону». Его сердце на мгновенье замерло. Он не знал почерка Маргарет, она никогда не писала ему, но кто еще мог оставить это письмо в книге мистера Хейла? Он очень медленно вынул листок, отложил книгу и с минуту просто смотрел на письмо. Сердце его забилось быстрее, внутри проснулось беспокойство — но он не был уверен, хочет ли он снова испытывать эти эмоции, пробуждать в сердце воспоминания о Маргарет. Его спокойствие и опустошенность в последние недели были хорошей защитой от боли. Но потом он решил, что, так как письмо было написано уже давно — со времени отъезда Маргарет прошло два месяца, и умещалось всего на одном листе — навряд ли он прочтет там что-либо, кроме обычных слов вежливости, уместных при прощании. Мистер Торнтон придвинулся к камину, развернул лист и вскользь пробежал глазами строчки письма, чтобы быстрее закончить с этой формальностью. Когда строчки оборвались, он застыл. Потом еще раз, медленно, вчитываясь в каждое слово, прочел письмо. Потер руками глаза, глубоко выдохнул и закрыл лицо ладонями.