Джон и Маргарет. С открытыми глазами. (гет)

Мистер Торнтон после отъезда Маргарет чувствовал себя опустошенным. Он скорбел по мистеру Хейлу, который был одним из немногих его друзей вМилтоне, и единственным, кто разделял его интерес к классической литературе и образованию. Он корил себя за то, что в последнее время так часто пропускал занятия, не зная, что лишает себя последних встреч с ним. И это — как и многие другие беды в его жизни — тоже случилось из-за Маргарет. Он так и не смог простить ей её отказ, а ревность из-за сцены, невольным свидетелем которой он был на вокзале, заставляла его избегать не только Маргарет, но и её отца. Он не мог не защитить её в деле Леонардса, избавив от публичного унижения — вдали от неё он тосковал и смягчался, и его нежные чувства к ней брали верх. Но при встрече с мисс Хейл горечь её отказа, и негодование, и недоверие каждый раз с новой силой вспыхивали в душе, поэтому он под разными предлогами отказывался посещать их дом. После того, как Маргарет уехала из Милтона, новое чувство появилось и возобладало над прочими в его душе — пустота. Холодна, тихая и безразличная. Пока Маргарет была где-то рядом, и их связывал общий круг знакомых, а также редкие встречи, причинявшие боль, но, тем не менее, волнующие, имели смысл и ревность, и раздражение, и тоска, а порой мистер Торнтон позволял себе и робкую надежду. Но с её отъездом все эти чувства стали бесполезными. Он впервые ясно столкнулся с фактом, что будущего у них нет. У нее нет дел в Милтоне, а у него — в Лондоне. И осознание их окончательной разобщенности резко сделало бессмысленным какую бы то ни было деятельность. Мистер Торнтон так же много времени, пожалуй, еще больше, чем прежде, уделял работе, но работал он механически, еда не имела вкуса, и жизнь — цели. Это состояние бесчувственности отчасти облегчило и осознание приближающегося финансового краха. Он уже потерял слишком многое, и потеря фабрики было сильным ударом, но определенно не тем, который способен был лишить его воли к жизни. Мистер Торнтон беспокоился только о матери, которая тяжело переживала за него, приписывая его молчаливое и безучастное состояние проявлению небывалой силы его воли. Но и в этом деле свой выбор он сделал уже давно — отказавшись участвовать в спекуляции, мистер Торнтон понимал, что спасти его может только чудо. Но так как в чудеса он не верил, то и надвигающаяся потеря его детища, его статуса и все тех результатов упорных трудов, которые заняли целую половину его жизни, воспринимал он не как беду, несчастье или кару Господню, а как естественное следствие экономического положения в целом и его свободного выбора в частности. Мистер Торнтон не привык уклоняться от ответственности. Еще месяц назад, когда он решил не рисковать зарплатным фондом своих рабочих, он понял, что в этом случае закрытие фабрики неизбежно. Что ж, пришла пора хорошо сделать свою работу до конца: рассчитаться с поставщиками, отпустить людей, перезаключить арендные договоры. Это было тяжело, но не тяжелее, чем переносить те серые сумерки, которые царили в его душе. Чувства в нем вызывала только мать. Он жалел ее и хотел бы, чтобы она не переживала за него так сильно. Втайне от матери он попросил управляющего подыскать несколько более скромных домов, куда они могли бы переехать — их собственный дом был ему уже не по карману. Он хотел обеспечить ей хотя бы какую-то стабильность, чтобы она могла спокойно перевезти вещи и устроиться в новом доме. В этом состоянии отстраненности и давящей, ватной тишины он сидел однажды вечером у камина, взгляд его блуждал по книжным полкам — он любил книги и с радостью собирал свою библиотеку — но он не был уверен, что всем им найдется место в новом доме. И здесь он не мог просить о помощи мать — перебрать книги и отказаться от части их предстояло только ему. Он вздохнул и привычным усилием воли сосредоточился на деле, мысленно представляя, насколько уменьшится его кабинет и какую часть собрания придется продать или оставить. Мистер Торнтон уже поднялся, чтобы сесть за свой рабочий стол и начать составлять список, когда взгляд его упал на книгу, которая так и не заняла свое место на полке в его стройной системе — неприкаянная, она лежала корешком вниз чуть в стороне от своих более счастливых собратьев. Мистер Торнтон уже собрался попенять самому себе за такое небрежение, взял в руки книгу — но на полку не поставил, задержал в руках, рассматривая потертый коричневый переплет и тисненые золотом буквы на корешке. Эту книгу подарила ему Маргарет на память об отце в день своего отъезда. Воспоминания нахлынули на него. Именно ее они вместе читали и обсуждали в самом начале занятий — когда дружба с мистером Хейлом крепла, а его дом был таким желанным — и по причине интереса к греческим философам, и по причине интереса к Маргарет. Эту книгу, старое, уже почти антикварное издание Платона, любил и мистер Хейл, поэтому Маргарет выбрала ее для подарка. Мистер Торнтон вернулся в кресло у камина, он бережно держал в руках книгу, поглаживая старый переплет, словно безмолвного свидетеля его зарождающегося к Маргарет чувства и его былых надежд. Мистер Торнтон открыл книгу, коснулся пальцами страниц, местами истертых, с многочисленными пометками, которые несли в себе следы упорной работы ума и души его уже умершего учителя. Он не вчитывался в слова, только бережно перелистывал страницы, проводил пальцами по полям с пометками, будто здороваясь со старым другом. Перелистнув еще одну страницу он увидел тонкий лист бумаги, сложенный вдвое. На лицевой стороне было написано «Мистеру Торнтону». Его сердце на мгновенье замерло. Он не знал почерка Маргарет, она никогда не писала ему, но кто еще мог оставить это письмо в книге мистера Хейла? Он очень медленно вынул листок, отложил книгу и с минуту просто смотрел на письмо. Сердце его забилось быстрее, внутри проснулось беспокойство — но он не был уверен, хочет ли он снова испытывать эти эмоции, пробуждать в сердце воспоминания о Маргарет. Его спокойствие и опустошенность в последние недели были хорошей защитой от боли. Но потом он решил, что, так как письмо было написано уже давно — со времени отъезда Маргарет прошло два месяца, и умещалось всего на одном листе — навряд ли он прочтет там что-либо, кроме обычных слов вежливости, уместных при прощании. Мистер Торнтон придвинулся к камину, развернул лист и вскользь пробежал глазами строчки письма, чтобы быстрее закончить с этой формальностью. Когда строчки оборвались, он застыл. Потом еще раз, медленно, вчитываясь в каждое слово, прочел письмо. Потер руками глаза, глубоко выдохнул и закрыл лицо ладонями.

Смерть отца была последней каплей. Маргарет стала опорой для своего отца, когда мама заболела. Она приняла решение и рискнула жизнью брата, только бы он приехал и порадовал мать в последние минуты ее жизни. Она поставила под удар свою репутацию и солгала полисмену — снова ради брата. Она быстро нашла искреннюю дружбу Бесси — но так же быстро её потеряла. Поэтому когда мистер Белл привез известие о смерти отца, Маргарет уже не могла быть сильной. Горе захватило её полностью, не давая выплыть на поверхность и увидеть мир вокруг себя. Маргарет не кричала, не проклинала судьбу, её плечи на сотрясали рыдания. У нее не было для всего этого сил. Она лежала на кушетке и тихо плакала. Она отказывалась от еды и питья, не отвечала на вопросы Диксон и мистера Белла, которые пытались ее хоть как-то утешить. Она не могла говорить.

Приехала тетя Шоу. Она всегда считала Милтон совершенно неподходящим местом для молодой леди и винила его во всех несчастьях своей племянницы. Несмотря на явное предубеждение против этого дымного и излишне серьезного города, миссис Шоу была, несомненно, права, желая забрать Маргарет в свою семью и увезти ее из того дома, в котором она узнала столько горестей. Поэтому отъезд в Лондон был назначен уже на послезавтра. У Маргарет почти не оставалось времени на сборы.

Диксон, рискуя вызвать раздражение или слезы своей молодой хозяйки, рано утром заставила Маргарет подняться и выпить чаю. Она помогла ей одеться, убрала волосы и, держа ослабевшую девушку под руку, проводила по лестнице в гостиную. Там она, ни на минуту не оставляя Маргарет одну, пыталась отвлечь ее бесконечными вопросами о том, какие вещи следует взять с собой в Лондон, а какие оставить на месте и впоследствии продать. Но Маргарет хотелось тишины. Отослав Диксон на кухню под предлогом того, что тетя Шоу нуждается в достойном и изысканном, насколько позволяли их средства, обеде, она осталась в гостиной одна. Только тишина и приглушенный свет этого пасмурного дня были созвучны ее чувствам. Она сидела на кушетке и медленно рассматривала комнату. Мамина корзинка для рукоделия, которую так и не решились убрать с привычного места. Папины книги. Это все, что она хотела взять с собой. Она смотрела на старые кресла с пестрой обивкой, которые они привезли еще из Хелстона. Так много тихих и уютных вечером она провела здесь с родителями. Пробегала взглядом по каминной полке с пышными канделябрами — маминым наследством. Долго и задумчиво рассматривала чайный столик — здесь они с отцом и Фредом сидели заполночь в день его приезда и не могли наговориться после долгой разлуки. Но ничего из этого нельзя было вернуть. Ничего из этого нельзя было аккуратно сложить, упаковать в чемодан и подписать бирку с адресом. Маргарет безмолвно сидела в гостиной и прощалась.

Так же, в последний раз, решила она увидеться и со своими друзьями. Попрощаться с Николасом, Мэри и детьми, обнять их. Пройтись по милтонским улицам, где столько раз бродила одна. Миссис Торнтон… Их ссора, произошедшая в последнюю встречу, уже не задевала ее совершенно, сейчас Маргарет помнила больше всего о том, что миссис Торнтон была добра к ее матери, и уехать не простившись было бы грубо. На обратном пути, если хватит сил, нужно заглянуть на кладбище к Бесс. Пожалуй, и все.

Мистер Торнтон… Маргарет задумалась о том, как следует решить этот вопрос, если не самый неприятный, то самый сложный. Она не должна быть неблагодарной. Она не могла просто вычеркнуть из памяти все события, горестные и яростные, воспоминания о которых заставляли краснеть ее щеки. У миссис Торнтон она просто попросит прощения за свою резкость и поблагодарит за помощь семье. Этого будет достаточно, чтобы восстановить равновесие между ними и проститься спокойно. Но в случае с мистером Торнтоном было недостаточно просто попросить прощения. Ему нужно было объяснить. Маргарет нужно было, чтобы он ее выслушал и понял. Однако наврядли это будет уместно в присутствии его матери и тети Шоу. Поэтому Маргарет взяла листок бумаги и придвинула чернильницу. Она напишет ему. Придется признать, что приличия будут нарушены — но она ведь больше не увидит его, и это будет небольшая уступка в обмен на ее спокойствие. Его благородство не позволит ему разгласить факт того, что ему писала незамужняя девушка, в этом Маргарет не сомневалась. Как и относительно того, что содержание ее письма останется в тайне. Но прощание подразумевало для нее и прощение: она не хотела, чтобы между ними оставалось какое-то напряжение или он дурно думал о ней.

«Уважаемый мистер Торнтон,

Я покидаю сегодня Милтон, и вероятно, мы более не увидимся. Но мне трудно оставлять город, осознавая, что я тяжело оскорбила вас. Я прошу прощения за мою резкость и те действия, которые могли поставить вас в неловкое положение.

Я знаю, сейчас у вас сложились дурное мнение обо мне. Я хотела объяснить вам прежде, но не могла, опасаясь выдать тайну другого человека. Сегодня, когда ему уже ничего не угрожает, надеюсь, вы выслушаете меня.

Мужчина, с которым вы видели меня на станции ночью — мой брат Фредерик. Он приезжал проститься с мамой, когда она была уже тяжело больна. Мой брат не может и не должен быть в Великобритании, поэтому он не был на похоронах, а я провожала его на станцию поздно вечером. О подробностях его положения вы можете узнать у мистера Белла. Поэтому я вынуждена была солгать полисмену. И я сделала бы это снова ради брата. Но мне жаль, что вы были также вынуждены лгать — это должно быть противно вам как джентльмену и мировому судье. Тем не менее, вы это сделали, сохранив репутацию нашей семьи.

Примите мою искреннюю благодарность и прощайте,

мисс Маргарет Хейл»

Диксон заглянула в гостиную, чтобы получить указания насчет обеда, и молча вознесла молитву, увидев, что хозяйка наконец встала с кушетки и что-то сосредоточенно пишет. Посчитав это добрым знаком, она решила, что вопрос об обеде лучше обсудить с миссис Шоу.

Как ни намеревался мистер Торнтон, обнаружив письмо, сохранять свое душевное спокойствие, ему это не удалось. Первым чувством его было невероятное облегчение от того, что он по-прежнему может доверять Маргарет. Может полагаться на ее честность. Вторым пришел горький упрек самому себе за то, как был он ослеплен ревностью и как повредил самому себе. Если бы он только знал! Если бы он только выслушал Маргарет, дал ей время, когда она пыталась объяснить ему. Если бы он продолжал верить в нее и быть терпеливым! На мгновенье мелькнула мысль, не поехать ли ему в Лондон ночным поездом — выехать прямо сейчас, чтобы утром уже быть у Маргарет. Он глубоко вздохнул и отбросил эту идею, пообещав себе быть более последовательным и спокойным, ведь его импульсивность уже погубила его однажды. Он снова сел в кресло. Ему нужно было хорошенько подумать. И хотя он не двигался и был внешне спокоен, неподвижность эта не имела ничего общего с прежней отрешенностью и безразличием: глаза его блестели, брови то хмурились, то разглаживались вновь, а уголки губ чуть заметно подрагивали. 

Конечно, Маргарет была права, совершенно права. Она защищала брата и не могла поступить иначе. Чего ей стоило сохранять невозмутимый вид перед полисменом, перед его матерью и ним самим, когда он не верил ей и одной только холодностью и формальным обращением молча обвинял ее в том, в чем полушепотом обвиняли слуги и его мать. Мистер Торнтон в который раз восхитился ее силой и смелостью. Ее преданностью семье и способностью к самопожертвованию. И он поблагодарил Бога за то, что ревность не полностью затмила его глаза, а глубоко укоренившаяся любовь подтолкнула к тому, чтобы защитить ее в этом деле и закрыть расследование. Поблагодарил за то, что чувства к Маргарет позволили ему принять правильное решение. 

Эта мысль заставила его встать, он начал прохаживаться по комнате размеренными шагами, вспоминая события, которые их связывали. Резкие, но правдивые слова Маргарет заставили его выйти к бушующей толпе забастовщиков.  Мнение Маргарет о его добром сердце подтолкнули его к тому, чтобы дать работу Хиггинсу и, в конечном итоге, начать лучше понимать своих рабочих, строить с ними (в этом пункте его решительно осуждали прочие милтонские промышленники) взаимовыгодные отношения. Чувства к Маргарет побудили его защитить честь невиновной девушки и, возможно, спасти ее брата. Решение не рисковать зарплатным фондом и не участвовать в спекуляции принял он сам — но как удивлен он был, когда Фанни передала ему слова Маргарет, что он не тот человек, который вступит в такое рискованное предприятие. Маргарет понимала его. Маргарет была в каждом его значимом и благородном поступке за этот последний год. 

Он остановился, закрыл глаза и выдохнул, ощущая в груди небывалую теплоту. Несмотря на все их противостояние, несмотря на ее отказ выйти за него замуж — она стала частью его жизни, его сердца. И это факт изменить уже было нельзя. Только принять. 

Обида и боль, которые так старательно пытались изгнать любые мысли о Маргарет в последнее время, окончательно уступили место глубокой привязанности и восхищению. Память с готовностью воскрешала глубоко хранимые воспоминания о встречах, даже самых мимолетных, словах, жестах. Мистер Торнтон мерил шагами комнату — возбуждение его было так велико, что он не мог усидеть на месте, но вместо книжных полок, окна, кресла — везде видел он только ее образ, её взгляды, слышал только ее слова. Он был полон Маргарет, и вся комната была полна ею. 

Проходя в очередной раз мимо камина, его взгляд упал на оставленную в кресле книгу и письмо. И здесь он снова остановился. Тонкий листок бумаги, с таким легким, ясным почерком и такими горькими словами, написанный при таких скорбных обстоятельствах. Последний раз он видел ее бледной, заплаканной и совершенно обессиленной. Воспоминания о Маргарет прошлой сразу поблекли и заставили его задуматься о Маргарет настоящей — что чувствует она сейчас, как живет в Лондоне, помогает ли ей преодолеть горе ее тетя, миссис Шоу. Как он может узнать о ней? Может ли он предложить свою помощь, если только она ее примет? Как может он поделиться своим счастьем и своей любовью с ней? 

Ему казалось невероятно несправедливым, что Маргарет дала ему так много — а он не может помочь ей ничем. И настоятельная потребность любить ее, заботиться о ней, горячее желание поделиться с ней своим чувством и утешить в ее скорби заставила его схватить тот самый листок, которому предназначал он быть списком его книг, и которому судьба уготовила совсем иное содержание. Задумавшись, как ему не поставить Маргарет в неловкое положение своим письмом, мистер Торнтон начал перебирать различные варианты, а потом широко улыбнулся и снова поблагодарил мысленно свою драгоценную мисс Хейл, которая уже подсказала ему правильный вариант.

Закончив с письмом, мистер Торнтон впервые за долгое время заснул со спокойной душой, потому что был совершенно уверен, что ему следует делать завтра.

Дом на Харли-стрит всегда отличался утонченным вкусом, изяществом вечеров и легкостью общения. И свежая обивка мебели, и вышколенные слуги, и разбросанные по дому милые безделушки вкупе с тонкими ароматами цветов и свежими фруктами в вазах — все говорило о том, что обитатели этого дома — счастливейшие из смертных. 

Хозяйка дома, миссис Шоу, принадлежала к числу тех избранных людей, чья добрая душа и живость общения привлекали к себе множество приятных людей и приятных событий, а самым горьким несчастьем ее жизни стал брак с пожилым генералом, который не стал слишком сильно обременять свою супругу и уже через три года оставил ее хотя и безутешной, но весьма состоятельной вдовой. 

Этот краткий союз оставил миссис Шоу дочь Эдит, а также глубокую скорбь о своей загубленной юности и непреклонную убежденность в том, что в брак необходимо вступать исключительно по взаимной склонности. И последующие два десятка лет беззаботной, финансово обеспеченной жизни, в которой  только миссис Шоу решала, что подавать на обед и какой морской курорт предпочесть в этом году, решительно убедили её в этой мысли. Особенно охотно делилась она этими убеждениями со своей сестрой, миссис Хейл, которая вышла замуж едва ли не против воли родителей за своего ровесника, юного и прекрасного мистера Хейла, который только начинал свою духовную карьеру. 

«Я всегда говорю милой Эдит, хотя я нисколько не тороплю ее замуж, нет, что она должна выбирать сердцем», — любила повторять миссис Шоу своей сестре в те редкие минуты, когда та приезжала в Лондон.  Миссис Хейл, потеряв в последнее время всякую надежду, что муж получит приход получше и побогаче захудалого Хелстона, и всегда надевая для поездки в Лондон одну и ту же шаль, так как другой шелковой шали у нее не было, считала за лучшее молчать в ответ, не спорить с сестрой и не расстраивать ее и саму себя. 

Дочь миссис Шоу, до недавнего времени мисс Эдит Шоу, унаследовала все лучшие черты своей матери, а в чем-то даже и превзошла ее. Она определенно была миловиднее, чем мать в свои молодые годы, не так серьезно размышляла о жизни и вышла замуж не за старика, а за привлекательного и веселого капитана Леннокса. 

Капитан же Леннокс, окруженный такими превосходными дамами, и вовсе не желал для себя ничего лучше; он нежно любил жену, тратил средства разумно и имел все шансы дожить до глубокой старости счастливым отцом семейства. 

Когда Маргарет, в глубоком трауре, тихая, будто придавленная горем, приехала из Милтона, миссис Леннокс со дня на день ожидала рождения своего первенца. Несмотря на исключительное внимание к потребностям Маргарет и все нежные слова утешения, которые много раз повторяли ей миссис Шоу и Эдит,  все обитатели дома радостно ожидали предстоящего пополнения, а когда спустя неделю миссис Леннокс благополучно разрешилась наследником, о Маргарет практически забыли. Она была только рада этому обстоятельству, так как никто не докучал ей расспросами о событиях в Милтоне, не будил жалостью к ней тяжелых воспоминаний, и она могла находиться в своей комнате столько, сколько ей было необходимо, чтобы тихо переживать свое горе. 

Когда первая и самая сильная боль отступила, Маргарет сосредоточилась на ребенке. Ни долгие разговоры миссис Шоу и Эдит, ни забавные истории капитана Леннокса, которые тот привозил из клуба, не отвлекали ее от тяжелых мыслей так, как новорожденный племянник. В отличие от Эдит, которая впервые держала на руках младенца и, естественно, чувствовала себя неуверенно, Маргарет уже имела некоторый опыт общения с детьми: будучи дочерью сельского священника, притом в довольно бедном приходе, она привыкла навещать прихожан и помогать им в их повседневных заботах. Старики, дети, больные, одинокие женщины были ее самыми частыми собеседниками, а кричащие младенцы и беспомощные старухи не вызывали чувства растерянности. Миссис Шоу, всегда стремившаяся ко всему прекрасному, восторженно знакомила дочь с самыми приятными сторонами младенческой жизни, поминутно вспоминая, каким ребенком была сама Эдит. Она охотно делилась своим опытом о том, как воспитывать детей, как их одевать и петь им веселые песенки; но проблемы больного живота, громкого крика или просто плохого настроения младенца всегда адресовались няне или Маргарет. 

Маленький Шолто, как назвали ребенка в честь шотландских предков капитана Леннокса, отвлекал Маргарет от собственной скорби, будил в ней воспоминания о счастливой юности, проведенной в родительском доме, и радовал своим тихим сопением, когда засыпал у нее на руках. Ребенок был так беспомощен и раним, так нуждался в заботе, что Маргарет начала все чаще выходить из своей комнаты и все больше проводить времени в детской или у Эдит. 

Миссис Шоу считала, что Маргарет стала совсем прежней; Эдит говорила, что Маргарет всегда была слишком серьезной. Верная Диксон, которая после смерти миссис Хейл стала горничной Маргарет, считала, правда, что юная хозяйка улыбается не так много, как в Хелстоне, слишком задумчиво смотрит на проезжую часть и слишком много читает, поэтому по-прежнему недобрым словом поминала Север в целом и Милтон в частности. Но у нее всегда под рукой было верное средство: заметив печальное, сосредоточенное лицо Маргарет, она делилась своими подозрениями, что неопытная мать может простудить ребенка, а няня недостаточно нежна к Шолто. Морщинки на лбу Маргарет разглаживались, она бросала благодарный взгляд Диксон и шла в детскую.

Однажды утром, когда Эдит уже совершенно оправилась от родов и вернулась к обычной своей жизни, все семейство после завтрака расположилось в гостиной. Стоял погожий солнечный день, одни из тех, что воспринимается зимой как настоящее благословение; свет наполнял всю комнату, проникая в самые темные уголки, играя на блестящих поверхностях начищенной бронзы и хрустальных подвесках светильников. Миссис Шоу и Эдит были заняты рукоделием, хотя Эдит постоянно отвлекалась: она обсуждала с матерью предстоящий обед — первый большой обед, который они собирались устроить в честь рождения юного Шолто. Маргарет сидела на подоконнике, как это она часто делала в детстве, и читала. Все больше, она, правда, смотрела в окно, наблюдая за прохожими. В такой ясный день ей хотелось выйти на прогулку, размять тело, подышать свежим воздухом, как она часто делала в Хелстоне или Милтоне. Но так как миссис Шоу была категорически уверенна, что юным леди не следует гулять в одиночестве, да еще и пешком, о прогулке следовало забыть. Приглашать с собой Эдит или Диксон она не хотела, равно как и просить тетю заложить карету.

Вошедший лакей принес утреннюю почту, подав миссис Шоу на подносе стопку карточек и записок. Затем он приблизился к Маргарет и протянул ей пакет, который держал в другой руке. «Посылка для мисс Хейл» — торжественно произнес он. Все взоры в комнате немедленно обратились к Маргарет: она получала письма крайне редко, и только от опекуна, мистера Белла.

— От кого же пакет, Маргарет, — первой поинтересовалась миссис Шоу.

— Из Милтона, тетя, — Маргарет была удивлена не меньше ее.

Она глубоко вдохнула, чтобы унять волнение, помолчала секунду и добавила тихо

— от мистера Торнтона.

Миссис Шоу удивленно вскинула брови, а затем нахмурила их. Ей никогда не нравились люди неблагородных профессий, в таком количестве обитавшие на Севере, и их грубые нравы: как неловко мужчине писать малознакомой незамужней леди! Пока она делилась своим возмущением с Эдит, у Маргарет появилась минута, чтобы прийти в себя. Она отвернулась к окну, чтобы родные не видели, как она покраснела. Она немедленно вспомнила свое письмо, написанное в день отъезда из Милтона. Может ли это быть ответ? А если тетя Шоу захочет узнать, что пишет ей мистер Торнтон? Подоконник качнулся под ней, и Маргарет прижалась лбом к холодному стеклу, чтобы немного успокоиться.

— Так что же он хочет, Маргарет? — строго спросила тетя.

Не было никакой надежды, что тетя и Эдит потеряют интерес к этому предмету, и Маргарет пришлось пройти к письменному столу и вскрыть ножом пакет. Руки ее дрожали, бумага слишком громко шелестела в тихой и напряженной комнате. «Пожалуйста, будьте благоразумны, только будьте благоразумны», — шептала про себя Маргарет, обращая эту просьбу к мистеру Торнтону и отчаянно надеясь, что в послании не будет ничего о Фредерике, ее собственном письме или о том, что произошло между ними в Милтоне.

В пакете оказалась книга, а поверх нее крохотная записка следующего содержания: «Уважаемая мисс Хейл. При разборе библиотеки я нашел книгу, принадлежавшую вашему отцу. Считаю своим долгом возвратить ее. Примите мои наилучшие пожелания, вам и вашей семье. Мистер Торнтон». Маргарет прочла записку как можно спокойнее, а затем вернулась на свое место у окна.

Не увидев в записке ничего предосудительного, миссис Шоу облегченно вздохнула и поинтересовалась только, что это за книга.

— Адам Смит, — коротко ответила Маргарет. И увидев, что тетя никак не реагирует, добавила, — экономическая теория.

— Не удивительно, что мистер Хейл дал ее читать промышленнику, это в его вкусе. Странно, что такая книга оказалась среди греческих авторов и духовной литературы в библиотеке твоего отца, — заметила миссис Шоу, и, окончательно разрешив все сомнения по поводу приличий в отношении этой посылки, занялась разбором собственной почты.

«Как вы правы, тетя…», — подумала Маргарет, потому что она прекрасно знала, что Адама Смита среди книг ее отца никогда не было. Она слышала о нем от мистера Торнтона — в первые недели их знакомства, когда он пытался объяснить ей, почему невозможно повысить заработную плату работникам и удовлетворить требования забастовщиков. Маргарет открыла книгу и увидела экслибрис с инициалами «Дж.Т.». Сомнений быть не могло, эта книга из библиотеки мистера Торнтона.

Сердце застучало еще быстрей, и Маргарет покраснела еще гуще. Она, насколько могла, наклонила лицо ниже, будто рассматривая книгу. Зачем он прислал ее? Эта совершенно спокойная и вежливая записка, которая содержит совершеннейшую и намеренную ложь, нужна для того, чтобы отдать книгу. А книга нужна…

Небольшой том в кожаном переплете жег руки. Маргарет боялась пролистать страницы и найти письмо. И очень хотела его найти. Письмо должно было быть, иначе объяснить эту странную посылку нельзя.

Встать и уйти сейчас Маргарет не могла. Нужно побыть в гостиной до 11, после тетя и Эдит собирались нанести утренний визит, и она сможет остаться дома одна. Чтобы унять скачущее сердце и отвлечь мысли, она принялась вспоминать то, что во времена ее учебы требовало от нее полного сосредоточения — спряжения латинских глаголов: cogito, cogitas, cogitat, cogitamus…. К сожалению, до римских авторов отец и мистер Торнтон не успели дойти….amo, amas, amat…

— Нет, тетя, я не поеду с вами к Робертсонам, я останусь дома, — Маргарет частью сознания уловила вопрос миссис Шоу, на который необходимо было ответить. Она все еще пыталась на чем-то сосредоточиться: какие милые обои у тети в гостиной! Изящный растительный орнамент на розово-пудровом сатине. Сатин выпускали все милтонские фабрики…

— Нет, Эдит, я совершенно уверенна. Я еще не готова к развлечениям. Поезжайте сами, я присмотрю за Шолто.

Руки Маргарет крепко держали переплет книги. Будто бы она боялась, что письмо может, как птица, упорхнуть из нее.

Миссис Шоу, заметив напряжение племянницы, мягко улыбнулась:

— Ты все еще грустишь, дорогая. Эта книга напомнила тебе об отце, конечно. Но я прошу тебя, не предавайся печальным мыслям. Ты права, сегодня тебе не стоит ехать с визитом. Но обещай, что на следующий неделе ты начнешь выезжать с нами, договорились? И Эдит, и ты довольно уже отказывали себе в светской жизни.

Эдит горячо поддержала эту идею, а Маргарет смиренно поблагодарила тетю за поддержку и сказала, что ей стоит подняться к себе и немного отдохнуть. Миссис Шоу не стала ее удерживать.

Маргарет вошла в свою комнату. Она неторопливо поднялась по лестнице; застав в комнате горничную, вежливо дождалась, когда та закончит уборку, и еще минуту сидела за столом, рассматривая книгу. Потом резко открыла ее, пролистала несколько страниц и увидела письмо, запечатанное в конверт и плотно заложенное между листами, к самому корешку. 

Маргарет вспыхнула и, не прикасаясь к письму, сделала несколько шагов по комнате. Жаль, что мистера Торнтона здесь нет, иначе она бы совершенно откровенно высказала бы ему все, что думает о его манерах. Он заставил ее краснеть, волноваться, он поставил ее в неловкое положение из-за своей прихоти! Если бы пакет вскрыла тетя? Если бы она была внимательней и увидела инициалы на книге или даже нашла письмо? Маргарет ходила по комнате, не имея сил унять раздражение. Она вспоминала их конфликт по поводу забастовки и его неуместное предложение руки и сердца. Она до сих пор думала, что этим предложением он пытался спасти ее репутацию. И как он поступает с ее репутацией сейчас?

Возможно, не меньше, чем на мистера Торнтона, Маргарет сердилась на саму себя. Ну что за ребячество, так краснеть и волноваться из-за письма. Она едва не потеряла самообладание, и тетя могла это заметить. 

Когда ее гнев утих, Маргарет услышала другой голос — тихий, но безжалостный  голос совести, который заставил ее признать, что она первой написала ему. И мистер Торнтон всего лишь вежливо, хотя и запоздало, ответил. 

Она вспомнила свое письмо. В нем она признавала свою резкость и просила простить ее за нанесенные оскорбления. Конечно, она умеет быть вспыльчивой. И потом вынуждена сожалеть об этом... 

Маргарет вздохнула и села к столу. Мысленно примирившись с поступком мистера Торнтона и признав его правоту, она вскрыла конверт, аккуратно развернула сложенные вдвое листы бумаги. Письмо было длинным, гораздо длиннее, чем ее собственное. 

«Мисс Хейл,

Я пишу вам, осознавая, насколько неуместным может показаться мое письмо, сколь много пренебрегаю я приличиями и доставляю вам беспокойства. 

Но я не мог не поблагодарить вас за ваше доверие ко мне. Вы можете быть уверенны, что слова, написанные вами, никогда не будут переданы кому бы то ни было, и я никогда не смогу злоупотребить вашей искренностью. 

Мисс Хейл, я глубоко виноват перед вами. Мое обращение с вами, вызванное нелепыми подозрениями, было в высшей степени оскорбительно. Но более всего я корю себя за то, что в то время, когда вы переживали болезнь и смерть матери, когда вынуждены были заботиться об отце и беспокоиться о брате, я не оказал вам самой дружеской и искренней поддержки, в которой вы в тот момент нуждались. Мое предубеждение не позволило  мне оказать ту помощь, проявить ту заботу, которую я должен был проявить по отношению к вам и мистеру Хейлу в это тяжелое время. 

Мисс Хейл, мне сложно представить, как трудно было вам пережить события прошлой осени, и сколько мужества вам потребовалось, чтобы вынести эти невзгоды. Мне сложно представить, сколь много волнений причинил вам визит полисмена и последовавшие за ним события. И мне невероятно горько, что вы прошли через это одни. Я восхищаюсь, и всегда восхищался вашей смелостью, но я уверен, ни один человек не должен преодолевать трудности в одиночестве. И вы, как никто другая, достойны заботы и поддержки, такой, какую только можно оказать.

Я искренне надеюсь, что сейчас, в кругу семьи, вы чувствуете себя лучше, чем в Милтоне, и боль от утраты родителей становится не такой острой. Я уверен, что ваша тетя делает все необходимое для вашего комфорта.  И все же я осмелюсь предложить и свою помощь — в какой бы ситуации она не потребовалась, вы можете быть уверенны, что я без колебаний буду рад служить вам. Чтобы не вызвать вашего осуждения или осуждения миссис Шоу, прилагаю адрес моего поверенного в Лондоне: мистер Майли, глава адвокатской конторы Майли и партнеры, на Черч-стрит. Это уважаемый джентльмен, репутации которого я безоговорочно доверяю. Через него вы можете обратиться ко мне с любой просьбой или адресовать письмо.

Мисс Хейл, я надеюсь, что вы примите мои извинения. Возможно, я буду в следующем месяце по делам в Лондоне, и смогу справиться о вашем самочувствии лично, если вы пожелаете меня принять. 

Джон Торнтон.»

Маргарет прочитала письмо дважды, хотя во второй раз читать ей мешали слезы. Она вдруг ощутила себя маленькой девочкой, которую усадили на колени, обняли и утешили так ласково, как утешали ее только родители. Письмо заставило ее вспомнить все пережитые в Милтоне беды, но оно же и подарило успокоение и надежду. Слова мистера Торнтона обезоруживали, ласкали и убаюкивали. Сейчас Маргарет не нужно было быть смелой или решительной. Сейчас она могла поведать обо всех своих невзгодах и получить утешение. Даже и рассказывать было не нужно — мистер Торнтон уже все знал и все понимал. Маргарет сложила письмо в конверт и снова вложила в книгу. Она легла на кровать, не раздеваясь, укрылась шерстяной шалью, и крепко сжимая книгу, позволила себе расплакаться и вскоре уснула.

Миссис Торнтон была удивлена, когда утром Джон сказал ей, что должен уехать на несколько дней, сначала в Оксфорд, а затем в Лондон. Ей казалось, что он уже завершил все деловые вопросы с партнерами и теперь ожидает только оформления бумаг. Но более всего удивили ее не слова, а поведение сына. Его глаза были так же темны, она видела, что он снова мало спал этой ночью. Его лицо было таким же худым и уставшим. И, тем не менее, что-то неуловимо изменилось в его голосе и манере поведения. Как будто бы ее сын, выдержав тяжелейший груз потери фабрики и положения в обществе, вновь увидел какую-то цель.

— У тебя есть какие-то идеи, Джон? Появилась какая-то надежда?

— Не думаю, что можно назвать это надеждой, мама. И все-таки я должен ехать.

Миссис Торнон достаточно знала своего сына, чтобы услышать, что его сегодняшнее «должен ехать» отличалось по настроению от всех его прочих «должен рассчитаться с поставщиками», «должен решить вопрос с арендой» и «должен написать рекомендательные письма, чтобы моих работников могли принять на других фабриках».

— Ты надеешься найти в Лондоне инвесторов? — снова спросила она.

— Нет, мама, я не думаю, что мое финансовое положение можно как-то исправить. Но я не хотел бы осуждать сейчас этот вопрос, если ты не против.

Миссис Торнтон не знала, что подумать. Она видела, что Джон не обманывает ее — он никогда ей не лгал. Но в то же время она замечала искру в его глазах, а в голосе слышала прежнюю силу. Что бы это ни было, она была рада видеть его таким. Потому что никто, кроме нее, не знал, как волнуется она о сыне — не о своем потерянном состоянии, не о роскошном доме — только о Джоне. Миссис Торнтон встала и легонько поцеловала его в щеку.

— Спасибо, мама.

— Благослови тебя Бог, Джон.

Они помолчали немного.

— Я вернусь через несколько дней. Ты помнишь, аренда дома действует до конца месяца. Но я уже подыскиваю новый дом. Я вернусь, и мы спокойно переедем.

— Конечно, Джон. Я пока начну собирать вещи. Не беспокойся обо мне.

— Спасибо, мама.

— Ты уже это говорил, сынок.

Мистер Торнтон зашел в контору и попросил клерка переписать договор аренды с господином Беллом.

— Вы нашли какую-то ошибку, сэр? Или я должен внести какие-то изменения?

— Никаких изменений, Томас. Слово в слово. Мне просто нужны еще две копии.

Он как раз успел на поезд, надеясь прибыть в Оксфорд затемно и, возможно, нанести визит мистеру Беллу уже сегодня. На сегодня у него была только одна задача, и она была ему по силам. Он уже обдумал предстоящий разговор с мистером Беллом.

Дальнейшее же будущее было слишком неопределенным и мало зависело от него самого. Во внутреннем кармане его сюртука лежало письмо Маргарет, но перечитывать его не было необходимости — он уже знал его наизусть. Сам факт того, что она написала ему, даровал ему некоторую надежду. Под равномерный стук колес он вспоминал, как Маргарет отозвалась о его доброте и справедливости, когда отправляла к нему Хиггинса. «Мне трудно оставлять город, осознавая, что я тяжело оскорбила Вас» — вспоминал он слова ее письма и приходил к выводу, что она определенно изменила свое мнение о нем. Но насколько сильно?

Но одна мысль терзала его сильнее прочих. Он был бы рад отмахнуться от нее, но он не должен был обманывать себя. Мистер Торнтон не сомневался, что если чувства Маргарет изменились, она бы приняла его предложение, в каком бы финансовом положении он сейчас не находился. Они бы отложили свадьбу до тех пор, пока он не поправит свои дела, спустя время он смог бы дать ей все необходимое, хотя и не все, чего Маргарет, он был в этом убежден, была достойна. Но имеет ли он право сейчас ухаживать за ней, выразить ей свои чувства и надеяться на взаимность? Не преступно ли по отношению к Маргарет предлагать ей, истинной леди, брак с промышленником, да еще и разорившимся, в то время, как в Лондоне было множество блестящих партий, достойных ее красоты, ума и происхождения? Не преступно ли лишать ее лучшего положения в обществе ради его любви к ней? Эти размышления были настолько горькими, что мистер Торнтон был рад, когда поезд, наконец, прибыл в Оксфорд, и он смог сосредоточиться на беседе со своим арендодателем.

Мистер Белл проводил вечер в своем кабинете, готовясь к завтрашней лекции с томиком Аристотеля в одной руке и стаканом виски в другой, полагая их наилучшей компанией для одинокого пожилого джентльмена. Впрочем, поговорить с мистером Торнтоном он был тоже не против. Мистер Торнтон вежливо извинился за свое позднее вторжение, пообещав, что дело не займет много времени.

— К сожалению, сэр, я был небрежен с нашим договором аренды и его пришлось переписать, — мистер Торнтон подумал, что было бы правдоподобнее обвинить в небрежности клерков, но он не мог забыть, как сегодня утром лично проливал на договор чернила.

— Я привез копию, чтобы получить вашу подпись и закрыть этот вопрос. Прочтите, пожалуйста, чтобы убедиться, что все верно.

— Садитесь, мистер Торнтон, — с улыбкой предложил мистер Белл, — не хотите ли вы с дороги чаю или чего-нибудь покрепче? Располагайтесь удобно, я пока прочту бумаги.

Мистер Белл довольно долго читал короткий документ о расторжении аренды, который содержал хорошо известные ему факты. Пока он сверял данные на втором экземпляре, его ум занимали причины столь неожиданного визита его, теперь уже бывшего, арендатора. Совершенно ясно, что договор можно было отправить почтой. В крайнем случае, послать в Оксфорд управляющего или клерка. Но у мистера Торнтона, очевидно, был к нему личный разговор. Мистер Белл был заинтригован, но правдоподобных догадок у него не было. Поэтому он, несмотря на отказ мистера Торнтона, позвонил в колокольчик и заказал слуге чай.

Тишина в кабинете была довольно неловкой, ибо мистер Белл не собирался помогать своему гостю: не пытался завязать разговор, не расспрашивал о делах на фабрике. Он спокойно смотрел на собеседника и ожидал объяснений. Но Джон уже был готов к тому, что его вопросы могут быть неуместными, как и сам визит, поэтому начал так, как и планировал.

— Мистер Белл, завтра я уезжаю в Лондон, меня ждут там некоторые нерешенные вопросы. Могу ли я справиться у Вас о здоровье мисс Хейл?

— Разумеется. Мисс Хейл, насколько мне известно, здорова, хотя, как следует из писем ее тети, пока не вполне оправилась после смерти отца.

Снова воцарилась тишина. Мистер Белл наблюдал за своим гостем, не подавая ему ни реплики, чтобы поддержать беседу.

— Мистер Белл, — Джон решился и задал вопрос без обиняков, — возможно, вы посчитаете меня навязчивым, но я хотел спросить вас о брате мисс Хейл. Когда мисс Хейл уезжала из Милтона, она упоминала Фредерика и то, что он находится не в Великобритании. За подробностями же адресовала к вам.

Теперь пришел черед мистера Торнтона ожидать ответа. Мистер Белл посмотрел на лед в своем стакане. На огонь камина. На пар, поднимавшийся от чашки с чаем. Если Маргарет действительно рассказала ему о брате сама, значит, она доверяла мистеру Торнтону. Значит, в прошлый приезд в Милтон он не ошибся, предположив между ним и своей крестницей взаимную склонность. Если же мистер Торнтон узнал из других источников… Он был мировым судьей и мог дать этому делу ход. Или закрыть на него глаза. В любом случае, он приехал сначала к мистеру Беллу и, возможно, настроен решить вопрос мирно.

— Мисс Хейл сказала вам правду, мистер Торнтон, хотя я и удивлен ее откровенностью. В семье старались не говорить о Фредерике и никому не рассказывали о нем.

— Мисс Хейл рассказала мне после смерти отца. Она была очень подавлена, а я сам спросил ее, кто из родных может позаботиться о ней, — мистер Торнтон аккуратно обошел факт того, что Маргарет писала ему.

— Я понимаю. Но, к сожалению, Фредерик не может помочь своей сестре, если только она не решит переехать к нему за границу, а мне бы этого не хотелось, — мистер Белл не меньше своего гостя старался оберегать тайны Маргарет.

— Кроме того, я знаю, что Фредерик приезжал в Милтон, чтобы проститься с матерью и его видели на станции Аутвуд, — Джон выложил свой последний козырь.

Мистер Белл вздохнул. Помолчав немного, он подробно рассказал историю Фредерика.

— Разве он не может быть оправдан, если предстанет перед судом? — тихо спросил мистер Торнтон.

— О, Маргарет тоже пыталась решить это дело именно так и, насколько мне известно, просила о помощи Генри Леннокса, молодого адвоката и брата ее зятя, капитана Леннокса. Но шансов на положительный исход, нужно признать, немного.

— Вы можете быть уверенны в полной конфиденциальности нашей беседы, — мистер Торнтон сказал это первым, чтобы избавить собеседника от необходимости просить его об этом.

— Я бы никогда не причинил вреда мисс Хейл или ее родным, но мне нужно было иметь полную информацию об этом деле. И я благодарю вас за откровенность, мистер Белл.

— Это решение не будет противоречить вашей присяге? — это был тяжелый вопрос, но мистер Белл должен был его задать.

— Насколько мне известно, мистер Хейл не совершал преступления на территории Милтона и его округи. Это дело не касается моих должностных обязанностей.

Мистер Торнтон встал, поклонился и прямо посмотрел на мистера Белла.

— Еще раз прошу простить меня за неожиданный визит. Если в Лондоне я увижу мисс Хейл, могу ли я передать ваш поклон?

— Когда вы увидите мисс Хейл, — ответил мистер Белл с улыбкой, — передавайте ей мой сердечный привет, самый сердечный и горячий привет.

Проснувшись, Маргарет ощутила под рукой нежный шелк покрывала и теплую кожу книжного переплета. Она резко встала, мысли ее еще немного путались от сна, она открыла книгу и нашла письмо. Письмо никуда не исчезло, не обратилось плодом ее воображения, белый конверт легко, но явственно лежал на ее ладони. Маргарет спрятала его в шкатулку, заперла на ключ, а книгу решила оставить на столике, она не хотела сейчас с ней расставаться. 

Тело ее болело после сна в корсете, платье измялось, и пряди выбились из прически. Маргарет позвала Диксон, чтобы та помогла ей привести себя в порядок. Пока Диксон причесывала хозяйку, Маргарет искоса взглянула на календарь — сегодня был последний день января, а Мистер Торнтон писал, что приедет в начале месяца. Неужели уже через несколько дней или даже завтра? Маргарет слегка покраснела оттого, что она ждала его приезда. Она должна поблагодарить его лично — в этом все дело. Писать ему она не решится, но она должна выразить благодарность за его теплые слова. Хорошо, что между ними не осталось недосказанности и обид — они снова могут быть хорошими приятелями и говорить друг с другом спокойно. 

— Не вертитесь, мисс Маргарет, иначе шпильки будут плохо держаться, — ворчала Диксон. — И что это вам вздумалось спать в платье на кровати? 

Мисс Хейл встала, улыбнулась и легонько поцеловала Диксон в щеку. 

— Я пойду прогуляться, Диксон, мне нужно подумать. Позови со мной Джеймса, прошу тебя.

— Почему не меня, — обиделась Диксон? — Думаете, я плохо буду защищать свою хозяйку?

— Вовсе нет, дорогая. Но Джеймс гораздо молчаливее, — Маргарет снова улыбнулась.

— Миссис Шоу будет сердиться, что вы гуляете с одним только слугой! — крикнула вслед Диксон, но Маргарет уже спускалась по лестнице. 

На следующее утро слуга принес миссис Шоу карточку и доложил, что джентльмен ожидает внизу. Миссис Шоу задумалась, принимать ли ей неожиданного гостя, но Эдит, которая отчаянно скучала по обществу, хотелось посмотреть на этого промышленника из Милтона.

Маргарет в это время была в детской, и ее не успели, или не посчитали нужным позвать. 

Когда она пришла в гостиную после своих утренних, уже ставших традиционными, занятий с Шолто,  она услышала следующий диалог:

— Однако, нужно заметить, он довольно любезен и воспитан, для человека такого происхождения. В первый раз я не успела составить о нем свое мнение — обстоятельства не располагали. Но сейчас вижу, что это вполне светский человек, — резюмировала миссис Шоу

— Мама, он весьма мил и разбирается в тканях.

— Конечно, дорогая, он же промышленник.

Маргарет ощутила смутное беспокойство и решила спросить:

— О ком вы говорите, тетя?

— О твоем знакомом, мистере Торнтоне.

— Мистере Торнтоне? 

— Конечно, он прислал сегодня свою карточку и я решила его принять. Он ушел незадолго до твоего возвращения.

Сердце Маргарет упало. Она опустила свое шитье на колени и молча посмотрела на миссис Шоу.

— Не смотри на меня так, Маргарет. Как будто ты меня в чем-то упрекаешь.

Обида на тетю и боль от этой нелепой случайности не давала Маргарет вымолвить ни слова. 

— Неужели ты хотела его увидеть?

— Да, тетя, я хотела бы его увидеть.

Наступила неловкая тишина. Миссис Шоу искренне не могла понять, отчего Маргарет так расстроена. 

— Но ты ведь его почти не знаешь! — воскликнула она, наконец.

— Напротив, тетя, я очень хорошо знаю мистера Торнтона; он был другом нашей семьи в Милтоне, одним из немногих наших друзей, которые поддерживали нас в тяжелые времена. И я была бы рада видеть его и выразить ему свою благодарность.

— Мама, помнишь, он дважды справлялся о Маргарет, — поддержала кузину Эдит, — и к тому же передавал ей поклон от мистера Белла. 

Поклон от мистера Белла. Значит, мистер Торнтон был в Оксфорде и теперь все знает о Фредерике. Может, он хотел об этом поговорить с ней? 

Внутри Маргарет росло глухое раздражение на миссис Шоу, заведенные в доме на Харли-стрит порядки, на Лондон в целом. Она не могла гулять одна, не могла принимать гостей, тех, кого ей больше всего хотелось видеть, не могла, наконец, придумать себе иных занятий, кроме ухода за племянником. Ее жизнь в Хелстоне и Милтоне часто протекала вне дома — Маргарет сама выбирала себе друзей, а помощь другим всегда наполняла ее жизнь смыслом и целью. В Милтоне, разминувшись с нужным ей человеком, она бы без колебаний зашла к нему позже. Или отправила записку. Но в доме миссис Шоу любая случайность или оплошность становились непоправимыми. Здесь она не могла действовать — могла только терпеливо ждать счастливого случая. Сейчас, как никогда ранее, она ощутила себя запертой в рамках светских приличий, в рамках строгих правил лондонского общества. Это был дом миссис Шоу и ее дочери, Эдит. Прекрасный, уютный, изысканный дом, который даровал ей спокойствие и утешение, но который Маргарет все же не могла в полной мере назвать своим. 

Погруженная в эти мысли, Маргарет продолжала шить. Миссис Шоу была несколько обижена ее тоном, но не могла не видеть, как ее племянница хмурит брови, как поджимает уголки губ, как резко дергает непослушную нить. 

— Мама, разве мы не можем пригласить мистера Торнтона к обеду? — нарушила молчание Эдит. — Ты помнишь, Максвелл был очень заинтересован хлопком. Мужчинам будет о чем поговорить. Да и Маргарет сможет с ним увидится.

— Что же Маргарет, такого твое желание? — спокойно спросила миссис Шоу.

— Да, тетя, я была бы тебе очень благодарна, если бы ты отправила ему приглашение, — довольно сухо ответила Маргарет.

Миссис Шоу было бы нетрудно удовлетворить просьбу или жалобу. Она была бы рада помочь. Но Маргарет не просила, она хмурилась и сердилась. И миссис Шоу почувствовала, что их отношения заботливой тети, заменяющей мать, и маленькой скромной племянницы в скором времени будут какими угодно, но только не прежними.

За обедом они сидела практически напротив друг друга. Маргарет волновалась оттого, что не может поговорить с мистером Торнтоном, и все его внимание занято мистером Колтхерстом, с которым он общался с явным удовольствием, и миссис Леннокс, за которой ухаживал, как должен ухаживать всякий джентльмен, сидящий за столом рядом с дамой. Маргарет не рисковала смотреть на него слишком часто, но она успела рассмотреть его похудевшее лицо, морщинки на лбу и вокруг глаз и подумала, что прошедшие месяцы тоже были для него нелегкими, хотя причин этого она не знала. Он лишь несколько раз взглянул на нее, а Маргарет ответила ему легкой улыбкой. 

После обеда, когда мужчины ушли в курительную, Маргарет беспокойно ждала их возвращения. Ни миссис Шоу, ни Эдит, ни их гостьи не могли сообщить ей ничего увлекательного сегодня, по крайней мере, более увлекательного, чем мистер Торнтон. 

Раньше всех вернулся из курительной Генри, который расположился в кружке дам и время от времени вставлял реплики, обращаясь, впрочем, к одной только Маргарет. Когда речь зашла о том, почему мужчины так долго не возвращаются, Генри заметил, что мистер Торнтон определенно увлек всех своими рассуждениями о судьбе легкой промышленности в Великобритании, при этом капитан Леннокс не устает засыпать его вопросами, а мистер Колтхерст — согласно кивать.

— Мистер Торнтон демонстрирует превосходные практические знания в этой области, добавил Генри, — жаль только, что он разорен.

Маргарет побледнела.

— Как же так, Генри? — воскликнула Эдит

— Неблагоприятная экономическая ситуация, Эдит, — коротко резюмировал Генри, — и излишня осторожность. Те хозяева, которые рискнули поучаствовать в торгах на бирже, получили большую выгоду и смогли приобрести средства для поддержки своих предприятий. Мистер Торнтон, как он сам признает, не решился рисковать.

Сердце Маргарет болезненно сжалось. Она понимала теперь, откуда эта следы усталости и тревоги на его лице, но не могла представить, как же тяжело переживает он эту потерю. Фабрика была для него его детищем, достижением, смыслом его жизни. И потерять все сейчас… Маргарет вспомнила, что его письмо было наполнено вниманием к ней — в нем он не обмолвился ни словом о своих собственных трудностях. Когда мужчины, наконец, вышли из курительной, Маргарет резко встала, прошла через всю комнату и остановилась в шаге от их плотного кружка, не зная, как ей поговорить с мистером Торнтоном, как прервать их беседу. 

Мистер Торнтон заметил ее первым, он отступил на шаг назад, давая ей возможность присоединиться к их обществу, и обратился к мистеру Колтхерсту:

— Вы спрашивали меня, сэр, каков источник моих «социалистических» идей, приведших к такому тесному общению с работниками. Позвольте представить вам мисс Хейл, которая первая сформулировала эти идеи и, хотя сначала я резко критиковал их, но в дальнейшем признал их правоту.

Мистер Колтхерст и капитан Леннокс одинаково снисходительно посмотрели на Маргарет. Она сделала шаг вперед, принимая приглашение участвовать в беседе. Она стояла рядом с мистером Торнтоном. Она хотела бы заглянуть в его глаза и сказать, как сожалеет она о его потере. Но вместо этого она, поддерживая тему разговора, возразила ему:

— Не думаю, мистер Торнтон, что мои идеи можно назвать социалистическими. Скорее, они христианские и гуманистические. Я всего лишь пыталась найти способ примирить предпринимателей и рабочих, исходя из того, что все они — люди, и души их и тела устроены одинаково. 

— Какое бы определение мы ни использовали, важнее всего то, что Вы были правы. И ваш свежий взгляд на эту проблему позволил найти тот путь, в котором и хозяева, и рабочие получают взаимную выгоду. Осознают, что связаны одинаковыми обстоятельствами и движутся к одной цели. И если они будут помогать друг другу — цель эта будет достигнута. 

— Но выдержит ли экономика дополнительные траты на улучшения условий жизни рабочих? Все-таки мы не должны забывать, что коммерческий успех и конкуренция — основные двигатели нашей системы, — возразил мистер Колтхерст.

— Мистер Колтхерст, экономика должна выдержать. Я верю, что разум наших политических деятелей, а также гибкость ума предпринимателей могут решить этот вопрос. Потому что, мне кажется, речь идет не об улучшении условий, а только о том, чтобы эти элементарные условия были созданы. Я видела многих рабочих, которые жили в обстоятельствах еще более удручающих, нежели батраки на юге нашей страны. Деревенский воздух и хорошая пища не идет ни в какое сравнение с нездоровой жизнью в городе и условиями труда на фабриках, от которых молодые девушки и дети заражаются чахоткой и умирают так рано! — горячо ответила Маргарет, и, смутившись, добавила — я не имею в виду вашу фабрику, мистер Торнтон.

Мистер Торнтон кивнул, а затем продолжил:

— Я могу подтвердить слова мисс Хейл. Я часто бывал в рабочих кварталах — и как промышленник, и как мировой судья. Та ситуация, в которой находятся рабочие, близка к отчаянной. В этом положении люди вынуждены бороться за жизнь каждый день, у них нет сил на качественную работу. Я немного сделал на этом пути, но результаты, как мне кажется, уже видны: колесо для очистки воздуха сохраняет здоровье и силы людей. Столовая дает им возможность хорошо питаться — и снова это положительно влияет на производительность труда. И несколько рабочих мест в этой столовой для жен и дочерей моих работников дают возможность принести дополнительный доход в семью. Я задумался даже о школе — ибо среди детей рабочих есть смышленые мальчики, которых можно было бы обучить хорошо управляться со станками или даже ремонтировать их. Я привозил во время забастовки ирландцев, — теперь пришел черед мистера Торнтона смутиться, — и могу сравнивать работников с начальным образованием и без него. 

— Боюсь, бюджет на образование будет урезан в это году, — ответил мистер Колтхерст. Да и где взять кадры для этой работы?

— Я уверенна, — сказала Маргарет, — что если бы городские власти поставили бы такую задачу, кадры можно было бы найти. У нас много образованных леди, которые были бы готовы внести свою лепту в развитие общества и выполнить свой христианский долг. 

— И заработать себе на жизнь? 

— В том числе и это. Не всегда дом и семья забирают все внимание женщины. Многие хотят быть полезными. И многие истинные леди, увы, довольно бедны. Пожалуй, только в произведениях мисс Остин находятся достаточно состоятельные джентльмены, чтобы их достойно содержать. Реальная жизнь разительно отличается от романов.

Маргарет внезапно поняла, что ее слова могли содержать обидный намек на обстоятельства мистера Торнтона и сразу поправилась: 

— Я имею ввиду, что благородство и образование не всегда сопутствуют значительному капиталу. Иногда удача отворачивается от самых достойных. Но у нас всегда есть возможность следовать своему долгу, исходя из законов христианских и общественных.

Теперь уже мистер Колтхерст и капитан Леннокс смотрели на нее с удивлением. А мистер Торнтон отвел взгляд, как будто слова Маргарет были адресованы прежде всего ему, и постарался вернулся к фактической стороне вопроса:

— Нет сомнения, что женщины составляют огромную экономическую силу, и их потенциал еще не раскрыт. Впрочем, это верно только для благородных сословий. Женам и дочерям рабочих и фермеров приходится трудиться не меньше их мужей и отцов, только чтобы прокормить свои семьи. 

— Вспомните, сколько работниц было на вашей фабрике, мистер Торнтон? — спросила Маргарет.

— Более ста. И все, они, несомненно, хорошо справлялись со своими обязанностями. 

Маргарет хотелось бы говорить совсем о другом. Но она была рада даже тому, что просто стояла рядом и разговаривала с мистером Торнтоном. Они не спорили; напротив, возможно, впервые в жизни они были согласны в своих взглядах, их суждения дополняли друг друга, а реплики, словно взмахи кисти, рисовали одну и ту же картину. Маргарет даже не смотрела на своего собеседника, она и без того знала, угадывала по тону голоса, его выражение лица, одобрение или порицание. Удивительным образом они выступали в этой беседе как один человек, с едиными мнениями и взглядами, Маргарет почти физически ощущала это единство и более всего хотела продлить это чувство. 

Мистер Колтхерст решил, однако, что уже достаточно насладился беседой с вольнодумной леди, тем более, что ее рассуждения имели мало практического  значения для его будущей речи в палате общин, которую он собирался посвятить перспективам текстильной промышленности. Поэтому он с легким поклоном попросил капитана Леннокса показать ему коллекцию оружия, которой радушный хозяин весьма гордился.

Маргарет и мистер Торнтон остались одни, насколько могут оказаться  наедине люди в шумной светской гостиной. 

— Вы не сердитесь на меня, мисс Хейл? Я имел смелось отправить вам книгу.

— Я рассердилась сначала, — смутилась Маргарет, — но я очень благодарна за ваше письмо…Мистер Торнтон!

— Да, мисс Хейл.

— Я не хотела мешать вашей беседе с джентльменами, но я должна Вам сказать…- Маргарет задумалась, как ей выразить сочувствие и при этом не причинить собеседнику боли.

— Что вы хотели сказать, мисс Хейл? 

— Я знаю о вашем положении, и мне очень жаль. Мне бы хотелось хотя бы чем-то помочь вам, но я не знаю, что бы это могло быть, — Маргарет опустила глаза. 

— Спасибо, мисс Хейл. Ваши слова много для меня значат.

Мистер Торнтон помолчал немного, а потом спросил:

— Мисс Хейл, говоря о том, что у многих леди есть желание быть полезными обществу, Вы имели в виду себя? 

— Да, мистер Торнтон, я как раз та самая женщина, которая охотно посвятила бы себя делу образования.

— Но разве вам не комфортно в доме своей тети?

— Мне здесь очень комфортно, но жизнь в Лондоне мне не подходит. Я скучаю по Милтону, как бы тяжело мне там не приходилось в прошлом. 

— Я думал, вы никогда не будете скучать по Милтону, и спокойная жизнь — то, что вам необходимо.

— Вы пытаетесь решать за меня, мистер Торнтон, как и моя тетя.

— О нет, мисс Хейл, не думаю, что кто-то может заставить вас…- едва начал мистер Торнтон, но был прерван подошедшей миссис Шоу.

— Маргарет, милая, мне нужна твоя помощь. Эдит тебя заждалась. Прошу прощения, мистер Торнтон, — и она с очаровательной, но непреклонной улыбкой отвела Маргарет к Эдит, вокруг которой расположились другие гостьи. Более этим вечером Маргарет не удалось с ним поговорить.

Мистер Торнтон возвращался в гостиницу в открытом кэбе, посреди хмурых сонных улиц, под моросящим дождем. Со стороны реки дул резкий, холодный ветер, влажная мостовая блестела в тусклом свете фонарей. Но никакие неудобства не могли отвлечь его мыслей о прошедшем вечере. Как драгоценные жемчужины перебирал он воспоминания о словах Маргарет, о ее взглядах и интонациях голоса. Как желание поговорить с ним заставило вмешаться в исключительно мужскую беседу. Как искренне сочувствовала она ему. Как скучала по Милтону. Все эти слова и поступки, и сама манера ее обращения с ним, рождали в душе его едва сдерживаемый восторг, и робкая надежда, которую он лелеял на пути в Лондон, окрепла и окрылилась после этой встречи. Стараясь не давать волю эмоциям, мистер Торнтон думал о том, что на этот раз он должен сделать все правильно. Душа стремилась прийти к Маргарет уже завтра утром и сделать предложение сразу же; но разум говорил, что лучше будет встретиться еще несколько раз, — тем более, что он был принят более чем радушно, — и убедиться в том, что Маргарет … даже в мыслях своих мистер Торнтон пока не мог произнести этих слов, пока не услышит их от нее самой.

У него было всего несколько дней, затем он должен будет ехать в Милтон и организовать переезд. И определиться с местом службы. Потому что «разоренный промышленник» звучало определенно скверно, но совсем не так плохо, как «разоренный промышленник без места и занятий». Если он сможет завершить эти дела быстро, он вернется к Маргарет с хотя бы какими-то видами на будущее.

В гостинице его ждали несколько писем, и одно из них было подписано мистером Латимером, милтонским банкиром. Мистер Торнтон хотел бы думать сегодня только о Маргарет, снова и снова погружаясь в воспоминания этого вечера, но это письмо удивило его: с мистером Латимером у него не осталось финансовых дел. Вскрыв конверт, мистер Торнтон пробежал глазами послание и лицо его выразило еще большее удивление. Мистер Латимер просил его приехать в Милтон как можно скорее, чтобы обсудить выгодное финансовое предложение.

Мистеру Торнтону показалось, что судьба, никогда не благоволившая ему, сегодня решила сделать ему неожиданный подарок: надежды на взаимные чувства Маргарет она подкрепила возможностью восстановления финансового положения. Как нельзя кстати! Прежний страх того, что он будет предлагать мисс Хейл руку обанкротившегося предпринимателя, сменился надеждой, что он сможет предложить ей более достойные условия. И как, должно быть, обрадуется мама!

Несмотря на поздний час, мистер Торнтон немедленно написал записки миссис Шоу и капитану Ленноксу, выражая самую горячую благодарность за обед и обещая нанести им визит в самом скором времени, и, передав их коридорному, отправил его на поиски кэба, чтобы успеть на ближайший поезд в Милтон.

Мистер Латимер принял его в своем кабинете. Он подробно расспросил его о поездке в Лондон и видах на будущее. Он настоял на том, чтобы им подали виски, и после того, как все приветственные слова были сказаны, а взгляды мистера Колтхерста, члена парламента, на развитие легкой промышленности в Великобритании были всесторонне рассмотрены, сел за свой рабочий стол и несколько минут внимательно смотрел на мистера Торнтона. Ему совершенно не хотелось говорить то, ради чего он пригласил к себе этого упрямого владельца фабрики. Но он дал слово и должен был его сдержать.

— Мистер Торнтон, думаю, Вы хотите знать о том самом предложении, о котором я писал вам в Лондон. Я торопил вас, так как вопрос этот весьма деликатный, и я надеюсь, что сказанное здесь не выйдет за пределы этого кабинета, — в устах мистера Латимера эта просьба прозвучала, скорее, как предупреждение.

— Разумеется, — коротко ответил Джон.

— Некоторое время назад вы были частым гостем в нашем доме, и между нашими семьями возникла определенная связь. У меня сложилось впечатление, что вы ухаживаете за моей дочерью, не так ли?

— Я оказывал знаки внимания мисс Латимер исключительно как вашей дочери, у меня не было иных намерений, кроме как проявить уважение к ней.

— Жаль, потому что у нее сложилось иное мнение о ваших действиях. — строго ответил мистер Латимер. — Но, возможно, мы сможем заключить сделку, выгодную для всех сторон. Я знаю вас как отличного управляющего, человека энергичного и смелого. Вы не слишком знакомы с фондовыми рынками, но этот вопрос я могу взять на себя. Я вполне признаю, что ваши финансовые затруднения временные, и в будущем вы сможете вернуть себе утраченное положение. И я готов инвестировать средства в фабрику Мальборо, ожидая, что под вашим управлением она сможет приносить хороший доход. Но есть два условия. Во-первых, я буду контролировать финансовые потоки на фабрике. Производственную часть, разумеется, можете оставить себе. Во-вторых, вы женитесь на моей дочери, коли ей так уж этого хочется.

Джон на мгновенье потерял дар речи. Он ожидал какого угодно предложения, но только не этого. Неужели мисс Латимер действительно влюблена в него, если уговорила отца пойти на такую сделку? Мистер Латимер не дал ему ответить:

— Подумайте хорошо над моим предложением, мистер Торнтон. Я буду ожидать вашего ответа на этой неделе, после мы сможем более подробно обсудить условия. Не буду задерживать вас более.

— Маргарет, это было весьма дерзко.

— Что именно вам показалось дерзким, тетя?

— Ты намеренно подошла к джентльменам и долго разговаривала с ними. На тебя обратили внимание все, в том числе Генри. И как долго ты беседовала с мистером Торнтоном! Представь, сколько пищи для разговоров ты дала всем нашим гостям! Я уже не говорю о твоих вольнодумных суждениях, которые ты высказывала мистеру Колтхерсту и капитану Ленноксу! Хорошо, что их не слышали дамы.

Миссис Шоу заблаговременно услала Эдит с утренним визитом, отказавшись составить ей компанию по причине мигрени. Но гораздо более недомогания мучило ее своеволие Маргарет, поэтому сейчас, за закрытыми дверями гостиной, она могла быть с ней вполне откровенна.

— Я понимаю, это может показаться странным человеку, который не знаком с моими обстоятельствами. Но я уже говорила Вам, что мистер Торнтон близкий друг нашей семьи, он был частым гостем в нашем доме в Милтоне, поэтому нет ничего удивительного, что я беседовала с ним. Что же до моего вторжения в разговор мужчин… — Маргарет задумалась, потому что не хотела акцентировать внимание на том, как она беспокоилась за мистера Торнтона, — простите, но малыша Шолто я вижу каждый день. Мне не нужно слушать рассказы Эдит о нем.

— Ты мало думаешь о чувствах других, Маргарет. Эдит — мать, и нет ничего удивительного, что она много говорить о своем первенце. А Генри был откровенно расстроен тем, что ты покинула компанию дам и его самого. Ты должна была заметить, что он вышел из курительной раньше всех, и я думаю, для того, чтобы больше времени провести в твоем обществе. Однако это ему не удалось.

— Миссис Шоу, я ценю и уважаю Генри как друга. И я как раз думаю о его чувствах, потому что не хочу давать ему ложную надежду. Это было бы нечестно с моей стороны.

— Жаль, что ты так думаешь, Маргарет. Генри мог бы сделать тебя счастливой. Он умен, исключительно добр к тебе и так терпелив! Вы являетесь членами одной семьи, принадлежите одному кругу, ты знаешь все его достоинства и недостатки, хотя, как по мне, последних я совершенно не наблюдаю. Это лучшая партия для тебя из всех возможных.

— Вы правы, тетя, если рассуждать практически. Но в вопросах брака мне бы не хотелось опираться только на разум. Мои чувства и привязанности не менее важны.

Миссис Шоу помолчала, обдумывая следующие слова. Они были очень горьки, но она должна была сказать племяннице правду.

— Маргарет, я понимаю, почему ты сейчас отвергаешь Генри. В порыве юности нам всем свойственно стремиться к сильному чувству. Однако нужно быть реалистами: твой отец оставил тебе совсем крошечное наследство. Мне не нужно говорить тебе об этом, потому что ты прекрасно знаешь, в каких условиях вы жили в Милтоне, и почему мистеру Хейлу пришлось давать частные уроки, хотя такой способ заработка задевал его достоинство как джентльмена. Мистер Белл, твой опекун, обеспечил тебя доходом в 100 фунтов в год, это достаточная сумма, чтобы жить одной, но незначительная для того, чтобы привлечь внимание состоятельных джентльменов. И твой характер, дорогая… Ты излишне смела в высказываниях и поступках. Не каждый мужчина это вытерпит. Если ты откажешь Генри — боюсь, через несколько лет ты потеряешь всякую надежду выйти замуж. Не подумай, милая, что мне нравится говорить это, но…

— Вовсе нет, тетя, замужество для меня вполне возможно, — вспыхнула Маргарет, но сразу осеклась. Неужели она всерьез думает о мистере Торнтоне? В его нежности к ней она не сомневалась, но его финансовое положение таково, что навряд ли он будет делать предложение кому-либо в ближайшем будущем. И может ли она с уверенностью сказать, что это предложение будет сделано ей, после того, как однажды она его уже отвергла? Да и сама миссис Шоу будет категорически против его кандидатуры. Помолчав, она ответила:

— Вы правы, тетя, правы во всем. Но я лучше буду одна, чем выйду за Генри. Не потому, что он мне неприятен. Но это противно моей совести и сердцу.

— Но как же ты будешь жить, Маргарет? Какие перспективы тебя ждут?

— Вы сами сказали, что на свои средства я могу жить одна, хотя и весьма скромно. И мне больно слышать, как вы отзываетесь о занятиях моего отца — он преподавал согласно своему призванию, он был, наверно, самым образованным человеком в Милтоне, и я видела, как он был счастлив, когда работал со своими учениками. Я готова избрать тот же путь и для себя. Вероятно, мне будет нелегко, но я буду знать, что не изменила себе. Я не могу проводить все время дома, домашние хлопоты и шитье не увлекают меня полностью. А роль компаньонки не подходит мне. И я не буду отягощать вас и Эдит в будущем.

— Милая, какие глупости, ты же выросла в этом доме, и мы — твоя семья. Как можешь ты нас отягощать! Но скажи мне, почему ты хочешь отказаться от привычной и спокойной жизни здесь, почему отказываешься выйти за Генри, как, признаюсь, хотели бы и я, и Эдит? Если роль компаньонки не для тебя, почему ты не выберешь замужество? Зачем ты выбираешь заведомо более тяжелый и сложный путь?

— Но, тетя, вы сами много раз говорили о том, что выходить замуж нужно по любви!

— Конечно, Маргарет. Но не забывай, что к любви должны прилагаться и доходы! Ответь сейчас, была ли счастлива твоя мать, урожденная мисс Бересфорд, первая красавица в графстве и дочь знатнейшего дворянина, когда вышла замуж за сельского пастора? Возможно, в первые годы брака — да. Но потом, не видела ли ты печати постоянных забот на ее лице? Печати сожалений?

Маргарет молчала. На этот важный вопрос она не могла ответить быстро. Слова миссис Шоу причинили ей боль, но упрек был справедлив. Маргарет вспомнила, как раздражалась миссис Хейл, когда ее супруг упорно отказывался от повышения. Как страдала она в тесном деревенском кругу, лишенная привычного общения и радостей. Как много непонимания, досады и противоречий застала она в отношениях родителей, когда вернулась в Хелстон после свадьбы Эдит.

— Маргарет, я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Я не говорила этого Эдит, потому что ее обстоятельства очень удачны: она любит капитана Леннокса, а его состояние и ее приданое дают возможность им жить так, как они привыкли. Но что касается опыта моего брака…, — миссис Шоу глубоко вздохнула, но решительно продолжила, — со временем ты привыкнешь. Привязанность придет постепенно, а с таким любящим мужем, как Генри, она придет обязательно. У тебя будет прекрасный муж, дети — я вижу, как отлично ты заботишься о детях, и тот комфорт, та определенность, которая позволит тебе уверенно смотреть в будущее. Я не хочу, чтобы ты выбирала путь, полный беспокойства, страданий и одиночества. Ты говоришь о том, что тебя не увлекают домашние заботы. Но, поверь, ты не знаешь, сколько внимания и сил требуют дети. Они станут твоим смыслом и целью, и ты сможешь заниматься их образованием столько, сколько захочешь.

Маргарет не могла возражать миссис Шоу. Никогда прежде с ней не говорили так откровенно о ее будущем. Никогда ей не задавали таких вопросов и не обрисовывали с такой ясностью ее положения. Маргарет всегда высоко держала голову, будучи дочерью истинных леди и джентльмена, она всегда гордилась своим происхождением. Но ее родители умерли, она уехала из родного дома, и теперь пришла пора быть чем-то большим, чем просто благородной леди.

— Обещаю, тетя, я подумаю об этом. Позвольте мне пойти к себе в комнату, — тихо сказала Маргарет.

Миссис Шоу поцеловала племянницу и отпустила ее. Сегодня она сделала все, что могла и должна была, оставалось только дождаться решения Маргарет.

Миссис Торнтон совершенно не понимала, что происходит с ее сыном. Она всегда знала его как человека исключительно уравновешенного, но в последние дни он был явно обеспокоен. Надежда загоралась в его глазах, когда он уезжал в Лондон, еще более воодушевленным шел он беседовать с мистером Латимером. Вернулся же он не просто разочарованным — это бы не удивило миссис Торнтон, так как в последнее время она привыкла к разочарованиям, — после разговора с банкиром Джон был явно растерян.

Они сидели за вечерним чаем, последним чаепитием в этом доме. Завтра им предстояло переехать в куда более скромный дом. Все вещи были собраны, прислуга, кроме одной горничной, рассчитана и отпущена. Миссис Торнтон охотно поделилась бы с сыном своими горькими чувствами, если бы не видела, что он полностью погружен в свои мысли и ответ она получит, очевидно, односложный и формальный. Что же, за время его отъезда она успела попрощаться и с домом, и с большей частью роскошной мебели, и с теми чудесными годами благополучия и процветания, которые она провела здесь. Уже второй раз в жизни теряет она состояние. Это, несомненно, больно, но с этим можно смириться, в отличие от потери близких людей.

Джон, как и обещал, по возвращении из Лондона занялся организацией переезда. Он рассказал, что в один из дней встретился с мистером Сликсоном и предварительно условился с ним о месте помощника управляющего. Но о самом главном он умалчивал — и это тревожило миссис Торнтон более всего. Она боялась даже про себя сравнить ситуации, в которых оказались ее муж и сын с разницей в двадцать лет. Она знала, что сын ее гораздо сильнее духом, чем ее покойный супруг, и во многом ради сына она была так сильна, так непоколебима и спокойна в это тяжелое для них время. И все-таки горький опыт заставлял ее с самым пристальным вниманием следить за любыми переменами в настроении Джона.

— Ты не хочешь рассказать мне, что тебя так беспокоит, Джон?

— Разве мало у нас причин для беспокойства, мама?

— Более чем достаточно. И все же я вижу, что с одной из них ты никак не можешь справиться.

— Причина эта состоит в том, что я принял решение. Решение, в которое верю абсолютно. Всем сердцем. Оно правильно для меня. Но я не знаю, насколько верным оно будет для других, в том числе и для тебя.

— Ты ведь останешься со мной, Джон? — голос миссис Торнтон внезапно осекся и сама она побледнела.

— Конечно, мама, я никогда не брошу тебя. Даже не думай об этом, — ответил он серьезно.

Миссис Торнтон вздохнула. Справившись с волнением, она сказала:

— Знаешь, Джейн сегодня рассказала мне удивительную новость про тебя, которую она услышала от горничной миссис Сликсон.

Джон рассмеялся:

— Что же, мама, мы сегодня в последний раз проводим вечер в этом доме, но это не повод отказываться от свежих сплетен, которые рассказывают слуги. Что нового сообщила тебе Джейн?

— Что ты, возможно, посватаешься к мисс Латимер.

Щеки Джона залились краской.

— Об этом говорят?

— Как видишь.

— Давно?

— Сложно сказать. Сегодня об этом говорит прислуга, завтра — весь город. Да что с тобой, Джон?

Мистер Торнтон отодвинул чашку и встал из-за стола. Некоторое время он молча смотрел в окно, потом ответил, старательно сдерживая гнев:

— Мама, завтра мы переедем, но я попрошу тебя начать разбирать вещи самостоятельно. Вечером я поеду в Лондон.

— Конечно, но сначала ты объяснишь мне, в чем дело.

— Ты не одобришь этого.

— Возможно, я буду недовольна, но сейчас я еще и обеспокоена. Это гораздо хуже.

— Мне стоило рассказать тебе ранее. Я отказался от предложения мистера Латимера восстановить фабрику в обмен на руку его дочери. Я лишил тебя возможности вернуть все наши средства и тот комфорт, к которому ты привыкла. Мистер Латимер принял мой отказ спокойно. Но мисс Латимер, видимо, твердо решила добиться своего.

— И распускает слухи о сватовстве? Что же, Джон, тебя так беспокоит в этой ситуации?

— Что она узнает, мама! Я имею в виду…

— Я знаю, кого ты имеешь в виду, Джон.

Миссис Торнтон грустно улыбнулась и продолжила:

— Я всегда знала, что мой сын будет объектом самого пристального внимания милтонских дам, но никогда не думала, что твою репутацию будут постоянно компрометировать ради возможности пойти с тобой под венец. Сначала эти объятия на крыльце, теперь эти слухи… Вероятно, мисс Латимер испытывает к тебе достаточно сильные чувства, если поступает так, несмотря на твой отказ. Что же, в этой ситуации тебе остается только жениться.

— Мама, я не могу.

— Можешь, Джон. Тем более, что я не говорю тебе, на ком именно.

После разговора с тетей  Маргарет несколько дней была тише обычного и большую часть времени проводила в своей комнате или в детской.  Миссис Шоу ни слова не говорила, когда Маргарет выходила на улицу в сопровождении одного только слуги и долго не возвращалась, хотя ветреная и сырая февральская погода мало располагала к приятным прогулкам.  Она видела в этом хороший знак и надеялась, что Маргарет, в конечном итоге, примет ее аргументы. 

В своей комнате Маргарет украдкой перечитывала письмо, а книга всегда лежала на ее столике. Диксон иногда ворчала, что юная мисс испортит себе глаза, если будет читать вечерами при свете одной свечи, и порой видела подтверждение своих подозрений в покрасневших глазах Маргарет. Она беспокоилась о причинах столь внезапного отъезда мистера Торнтона, размышляя, не обидела ли она его неосторожным словом.  Она хотела бы получить от него хотя бы какую-то весточку, но рисковать ни ему, ни ей, конечно, не стоило. 

Маргарет горько сетовала на то, как далеко она находится от Милтона. И пеняла самой себе за свою гордость и даже надменность в прошлом. Она часто пыталась представить, что думает мистер Торнтон, чем занят он сейчас и как переносит свои невзгоды. Ей хотелось бы утешить и ободрить его, но она решительно не знала, как это можно сделать.

В другое время, отвлекшись от мечтаний, Маргарет размышляла над словами миссис Шоу. Однако, несмотря на все старания, она даже представить не могла себя в браке с Генри. Однажды вечером она поразила Диксон расспросами о том, каковы были расходы на продукты и содержание дома, а также на прислугу, когда они жили с родителями в Хелстоне и Милтоне. 

— Почему вы спрашиваете меня об этом, мисс? — с подозрением спросила Диксон

— Мне просто нужно понять, как сможет молодая леди со своей экономкой жить собственным домом на 100 фунтов в год, — задумчиво ответила Маргарет.

Слова миссис Шоу о том, что миссис Хейл была несчастлива в браке, сильно ранили Маргарет. Она размышляла о том, как сильно отличались судьбы ее матери и тетки, и насколько их жизненный путь был предопределен выбором мужей, пастора и генерала соответственно. Их семья была довольно бедна, и, конечно, мать тяжело переживала и карьерные неудачи мужа, и все финансовые ограничения, которые ей приходилось претерпевать. Но одно было несомненно — как бы Маргарет ни любила мать, она сильно отличается от нее и по характеру, и по условиям своей жизни. И если миссис Хейл росла в знатной семье, окруженная роскошью и всеми приметами былого величия и богатства, то Маргарет была дочерью сельского священника, и удивить ее скромными условиями быта, ежедневным трудом и заботами о близких было куда трудней. Если судьба ее матери, знатной девушки из обедневшего рода, всецело зависела от выбора супруга, то судьба Маргарет… сейчас она зависит только от нее самой. 

В конечно итоге, Маргарет рассмотрела все аргументы, как и надеялась миссис Шоу, и приняла решение. 

Утром она, собравшись с мыслями, написала короткое письмо:

«Уважаемый мистер Торнтон!

Прошу простить меня, что я беспокою вас в это непростое время. Я знаю, что сейчас у вас достаточно забот, и мне бы не хотелось причинять вам дополнительные неудобства. Но если у вас будет для этого возможность, прошу, рассмотрите мою просьбу. 

В последний ваш визит мы говорили о Милтоне и образовании для рабочих. Эта мысль долго зрела во мне, и я решила, что хотела бы посвятить этому делу свое будущее. У меня есть небольшое состояние, которое позволяет мне жить самостоятельно, но долго не было плана, как можно было бы разумно и с пользой применить свои силы.

Я имею опыт преподавания в начальной школе — я помогала отцу вести занятия в его приходе, — и могу ладить с детьми. Возможно, вам станет известно о месте учительницы в подобной школе в Милтоне или его окрестностях, и я была бы очень благодарна, если бы вы сообщили мне об этом. 

Я надеюсь, что в ближайшем будущем вы сможете преодолеть те трудности, которые испытываете сейчас. Мой отец, который был вашим искренним другом, в трудных обстоятельствах чаще всего говорил мне: «Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше». Уверенна, с таким же искренним сочувствием и надеждой он сказал бы это сейчас и вам.

С уважением, мисс Маргарет Хейл»

После завтрака она предложила Диксон сопроводить ее на прогулке, отправилась в контору мистера Майли, и, смущаясь, отдала свое письмо. Весь день после этого ее терзали сомнения: правильно ли она поступила, как отреагирует мистер Торнтон и что скажет тетя, если место найдется в ближайшем будущем, и ей нужно будет уезжать из Лондона. 

Иногда Маргарет задавала себе вопрос, почему она хочет искать место именно в Милтоне. Пожалуй, в этом вопросе лучше было бы обратиться за помощью к мистеру Беллу — с его обширными связями в преподавательских кругах он мог бы найти ей подходящее место где угодно и к тому же составить хорошую рекомендацию. «В Милтоне у меня есть друзья, и там похоронена моя мать и Бесси» — объясняла Маргарет свой выбор самой себе. 

Вечером того же дня за обедом капитан Леннокс, который много времени проводил в клубе и знал все последние новости столицы, и, кажется, всей Великобритании, рассказал, что встретил там мистера Колтхерста. Он довольно подробно пересказал содержание речи мистера Колтхерста в парламенте, отчего миссис Шоу поморщилась, а Эдит, опустив голову, улыбнулась новому увлечению мужа, — на это раз объектом его внимания оказалась политика. Генри легко подтрунивать над братом, Эдит была в прекрасном настроении, и Маргарет была рада, что ей не нужно принимать участия в беседе.

— Между прочим, я принес хорошие новости о нашем общем знакомом, — продолжил свой рассказ капитан Леннокс. — Вероятно, мистер Торнтон сможет вернуть свою фабрику. 

— Неужели? — удивилась миссис Шоу.

— По крайней мере, это представляется возможным. Поговаривают о его браке с мисс Латимер, ее отец — милтонский банкир и у нее достойное приданое. Как говорит мистер Колтхерст, соединение промышленного и банковского капитала — будущее нашей экономики. 

Генри бросил быстрый взгляд на Маргарет, но она, как и прежде, продолжала смотреть в свою тарелку. Ее плечи немного дрогнули и опустились, и до конца вечера она молчала.

Мистер Торнтон снова ехал в Лондон. В последнее дни он много времени проводил в поездах; мерный стук колес и медленно плывущие пейзажи за окном всегда помогали ему сосредоточиться. Но сегодня он не мог думать. Он боялся представить, что будет, если Маргарет откажет ему. Боялся представить, что она почувствует и что подумает о нем, если узнает слухи о сватовстве к мисс Латимер. Шансы его были невелики, и хотя он всегда продумывал план действия на случай неудачи, на этот раз при мысли об отказе пространство заполняла пустота, тихая и всеобъемлющая, в которую он не хотел заглядывать.

Поезд шел всю ночь и уже утром был в Лондоне. Мистер Торнтон ехал без багажа, он не стал заезжать в гостиницу и только выпил чаю на станции. Обычные суета и крики на вокзале, деловитые носильщики, спешащие пассажиры и все прочие признаки неумолкающей, шумной жизни большого города мало трогали его. Между его чувствами и остальным миром как будто обнаружилась пропасть, заглушавшая все звуки и ощущения. Он был окутан пеленой страха и не знал, как ее разорвать.

Извозчик отвез его к дому на Харли-стрит, слуга вежливо и молчаливо проводил в гостиную. Миссис Леннокс была удивлена его внезапным визитом и с порога засыпала его вопросами, а Маргарет, казалось, смутилась и опустила глаза. Она была бледна, глаза ее потемнели, и черное траурное платье только подчеркивало ее хрупкость. Худшие ожидания его оправдались — ей, конечно, уже все было известно.

— Мистер Торнтон, — тихо поприветствовала его она.

— Мисс Хейл, — низко поклонился он в ответ и замолчал, не зная, как продолжать.

Обменявшись вопросами о здоровье малыша Шолто, миссис Шоу, миссис Торнтон, а также прочих их близких и знакомых, Эдит прямо перешла к вопросу, который интересовал ее более всего.

— Можно ли вас поздравить с помолвкой, мистер Торнтон? До нас дошли слухи, что вы скоро обручитесь с мисс Латимер. Я всегда считала, что даже для самого убежденного холостяка всегда найдется достойная леди, способная завоевать его сердце!

— Вы совершенно правы миссис Леннокс, чувства рано или поздно приходят к каждому, жаль, что не всегда мы можем выразить их должным образом и в подходящее время… Что же до моей помолвки, то слухи о ней явно преувеличены. Могу совершенно уверенно сказать вам, что у меня нет намерений свататься к мисс Латимер.

— Как удивительно, мистер Торнтон, — воскликнула Эдит, — мистер Колтхерст выразился совершенно определенно, что об этом говорит весь Милтон!

— Промышленность в Милтоне переживает кризис, миссис Леннокс. У людей сейчас много свободного времени, больше обычного, я полагаю.

— Но разве, учитывая кризис, это не было бы естественным и разумным решением для вас, мистер Торнтон, — Маргарет впервые прямо посмотрела на него.

— Несомненно, это было бы весьма разумно для любого другого джентльмена, мисс Хейл, но не для меня.

— Мистер Леннокс сказал, что вы могли бы вернуть фабрику…

— Так и есть. И, тем не менее, я не стану свататься к мисс Латимер.

— Люди часто меняют свои решения под давлением обстоятельств, мистер Торнтон, — тихо ответила Маргарет.

— Вы правы, мисс Хейл, — так же тихо ответил он. — Но я буду сопротивляться обстоятельствам столько, сколько смогу.

Эдит с удивлением слушала их и уже собиралась поделиться с гостем своим мнением о том, сколько преимуществ дает семейная жизнь и что сватовство нельзя откладывать ни в коем случае, когда вошла няня и сказала, что Шолто накормлен, одет и ожидает ежедневной утренней игры с ней. Эдит, радуясь и досадуя одновременно, просила мистер Торнтона не уходить рано и обещала скоро вернуться, чтобы продолжить интереснейшую беседу.

Казалось, оставшись наедине с Маргарет, решимость покинула Джона. Возможно, у них не будет больше поводов для беседы, и он видит ее в последний раз. Он молча смотрел на Маргарет, не зная, какие слова подобрать.

— Мисс Хейл…

— Мистер Торнтон… — Маргарет, казалось, решилась на что-то и повысила голос, — простите, что перебила вас, но у меня есть одна просьба.

— Прошу вас, я буду рад служить вам.

— Дело в том, что…, — Маргарет набрала воздуха и произнесла быстро, на одном выдохе, — Я написала вам письмо, оставив его в конторе мистера Майли. И я прошу вас вернуть его мне.

— Вы написали мне письмо?..

— Да, вчера утром. Но я прошу вас его вернуть.

Джон услышал, как в соседней комнате прозвонили часы, хлопнули двери. Холодный февральский ветер резко свистел в голых ветвях высоких кленов, низко наклоняя их к земле; мимо проехал кэб, и колеса его застучали по мостовой. Маргарет написала ему письмо! Потом что-то случилось — конечно, она узнала слухи о его помолвке, но до этого она писала ему! Осторожно, чтобы не отпугнуть ее, Джон спросил:

— Я, несомненно, выполню вашу просьбу. Я сегодня же зайду в контору. Но скажите, почему вы передумали?

— Обстоятельства изменились, мистер Торнтон.

— Мои или ваши?

Маргарет резко встала, сделала несколько шагов по комнате, и, остановившись у окна, прямо посмотрела на него.

— Мистер Торнтон, в моем письме нет ничего особенного, я просила вас оказать мне одну услугу, но теперь понимаю, что вы будете заняты другими вопросами и моя просьба неуместна.

— Если вы подразумеваете мое сватовство, то, как я уже сказал, это пустые слухи, и я всегда буду рад помочь вам.

— Мистер Торнтон, я думала вчера… Я думаю, это был бы совершенно естественный и желанный брак, который принес бы пользу всем сторонам, и вам не стоит отказываться от него.

— Вы считаете, в вопросах брака нужно руководствоваться, прежде всего, соображениями выгоды?

— Отнюдь, и вы знаете мои убеждения на этот счет.

— Однако советуете мне поступить так?

— Я уверенна, что все, кто знаю вас как джентльмена, не заподозрили бы в вашем сватовстве никаких неблагородных мотивов…

— Меня не интересуют мнения других людей, только ваше.

— Я не имею права советовать вам в этом вопросе!

— Имеете, мисс Хейл, больше, чем кто бы то ни было. Потому что вопрос моего сватовства полностью зависит от вас.

Маргарет посмотрела на него, и щеки ее залил румянец.

— Я не понимаю вас, мистер Торнтон.

— Мисс Хейл... Маргарет, я хочу сказать, что вы — единственная женщина, которую я любил и люблю, и единственная женщина, которой я могу с открытым сердцем предложить свою руку. Хотите ли вы принять ее?

Маргарет опустила глаза и покраснела еще гуще.

— Боюсь, я ничего не смогу предложить вам, — едва слышно ответила она.

Он на секунду перестал дышать.

— Маргарет…

Она опустила голову еще ниже

— Я думаю, вам лучше посвататься к мисс Латимер.

— Вы этого действительно хотите?

— Я бы хотела, чтобы вы были счастливы, мистер Торнтон.

— Это не ответ, Маргарет.

— Мисс Латимер, я уверенна, поможет вам восстановить ваше положение в обществе и состояние, это будет справедливо, учитывая, сколь много вы трудились, чтобы его добиться. Я же, увы, ничего не могу вам предложить, — повторила она.

— Речь не обо мне и не о моем состоянии. Маргарет, чего вы хотите для себя?

Больше всего Маргарет хотела бы, чтобы ей не приходилось выбирать между собственным счастьем и счастьем мистера Торнтона, как она его понимала, и, конечно, чтобы он перестал мучить ее своими вопросами. И еще ей хотелось бы сейчас заплакать, потому что боль от всех сомнений и горьких мыслей, которые она перенесла за последний день, была слишком тяжела для нее.

Маргарет быстрым шагом пересекла комнату, закрыла руками лицо и уткнулась в его плечо. Джон осторожно обнял ее, погладил по волосам, утешая и успокаивая, а когда плечи ее перестали вздрагивать, тихонько позвал:

— Маргарет…

Она, не отнимая лица от его сюртука, едва выдохнула:

— Я хочу принять ваше предложение, мистер Торнтон.

Он обнял ее крепче и поцеловал ее макушку — единственное, что он мог сейчас поцеловать.

Когда Маргарет успокоилась, она немного отстранилась от него, ее лицо было мокрым от слез и очень серьезным.

— Мистер Торнтон, я хочу, чтобы между нами было все ясно, и мы не разочаровывали друг друга. У меня есть всего 100 фунтов в год — это единственное мое состояние.

— Вы говорите, как настоящая невеста коммерсанта, мисс Хейл, — начал было Джон, но увидев ее глаза, оставил шутливый тон. — Это очень хорошо, Маргарет. У меня есть столько же — то, что осталось после того, как я рассчитался с работниками, поставщиками, банком и продал оборудование. И еще я устроился помощником управляющего у Сликсона. Нам вполне хватит на достойную жизнь. Я приложу все усилия, чтобы восстановить свое положение, но хочу быть честным — это непросто. Но я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы вопрос финансов тебя не беспокоил.

— Мистер Торнтон, но почему вы выбираете меня? Почему Вы отказываетесь от мисс Латимер? Я бы не хотела, чтобы вы потом пожалели о своем выборе…

— Маргарет, я вижу, ты хотела бы меня спасти, как всегда спасала батраков в Хелстоне и рабочих в Милтоне. Но мне не нужны никакие дары от тебя, чтобы быть благодарным. Я люблю тебя и нуждаюсь только в твоей любви, ни в чем более.

Он нежно поцеловал ее, и, улыбнувшись, добавил:

— Нет, пожалуй, я иногда буду нуждаться в том, чтобы ты меня спасала вот так…

— Мистер Торнтон…

— Пожалуйста, зови меня по имени.

— Хорошо, Джон, — Маргарет улыбнулась, — но мне еще нужно тебе что-то сказать.

— О, Маргарет, мне стоит поучиться у тебя искусству переговоров.

— Не шути, пожалуйста, это серьезно. Обещай, что я смогу работать. Я не могу бесконечно вышивать и придумывать новое меню к обеду. Мне нужно что-то другое.

— Конечно, дорогая, ты сможешь заниматься тем, чем захочешь и столько, сколько тебе будет нужно. Ты знаешь, в рабочих кварталах Милтона по-прежнему помнят о тебе.

Теперь уже Маргарет потянулась к нему и поцеловала.

— Думаю, нам нужно сообщить твоей тете о помолвке прежде, чем она войдет и увидит нас в таком неподобающем виде.

— О нет, давай я поговорю с ней сама. Она навряд ли обрадуется этой новости.

— Тогда тем более я пойду с тобой.