Рабочие будни Отдела тайн (джен)

Волшебные часы, разбудившие меня в шесть, тикали до отвратительного громко. Утро было сырым, душ — холодным, а чай — остывшим. Этот летний день начался на удивление паршиво, прямо под стать моему настроению. И главным фактором, убивающим все позитивные эмоции, являлось то, что вчера закончился мой последний день отпуска и пришла пора возвращаться на работу. На старую добрую работу, где я не появлялась уже четырнадцать месяцев. Не знаю, как мне удалось выбить столь длительный отгул, но тут явно помогло заключение ментального целителя, настоятельно рекомендующего временно сменить обстановку. Конечно же, бездельничать все эти дни мне никто не дал, новое занятие нашлось удручающе быстро — каждый британский маг знает, что если ты нуждаешься в престижной подработке, где хорошо платят и на которой не продержат дольше одного года, то перед тобой прямая дорога в Хогвартс, на должность преподавателя Защиты от тёмных искусств.

Справедливости ради, работа учителя оказалась не такой тяжёлой, как я изначально опасалась. Рутина из повторяющихся уроков возымела на меня убаюкивающий эффект. Да, бесконечные проверки домашних заданий и работа с учебным планом выматывали, но стабильность и, так сказать, некая предопределённость распорядка дня приятно успокаивали. Но, всё равно, полноценным отпуском это никак не назовёшь — особенно когда сразу на следующей день после моего назначения пришло письмо с основной работы, подписанное лично главой отдела, сообщающее о том, что чтобы сохранить за собой прежнее рабочее место, мне придётся заняться «небольшим проектом» на время моего «отдыха» (именно так был назвал процесс тщетного вдалбливания жизненно необходимых знаний в пустые головы гиперактивных детей). Данный проект заключался в исследовании «проклятия должности преподавателя Защиты» изнутри. Я честно пыталась работать над ним в течение всего учебного года, но никакого магического воздействия на судьбу профессоров Защиты от тёмных искусств обнаружить не удалось. Зато удалось обнаружить в уставе Хогвартса пункт о существенном повышении оклада узкоспециализированных преподавателей, отработавших более года. Так что, либо сил одной меня было недостаточно для обнаружения проклятия самого Тёмного Лорда, либо директор очень умело скрасил свою некомпетентность в вопросе по набору персонала. Почему Дамблдор никак не пытался решить эту проблему, переименовав данный предмет или разделив его на два разных? Разве он не является одним из главных заинтересованных лиц? И вообще, если существует магия, заставляющая уходить со своей должности, почему Тёмный Лорд не проклял таким же образом пост министра? Ежегодная предвыборная суета наверняка бы повергла Британию в хаос.

Как бы то ни было, официально моя задача считалась выполненной, оставалось только сдать отчёт.

* * *

За почти год моего отсутствия Министерство ничуть не изменилось (впрочем, как и за последние десять лет). Атриум был переполнен, очередь к дежурному в это время всегда была длинной. Хорошо, что у меня, как у сотрудника, был пропуск-удостоверение; я никогда не любила слишком долго задерживаться в многолюдных местах, ибо моя рабочая форма то и дело привлекала любопытные взгляды.

Серая длинная мантия и накинутый на голову капюшон — такое одеяние носили все невыразимцы, к числу которых я принадлежала. Данная профессия была постоянно окружена секретами и загадками, что не могло не вызывать интереса у посторонних.

Работа Отдела тайн частенько затрагивала самые опасные виды магии, так что к защите информации относились со всей серьёзностью. В первую очередь это касалось сокрытия личностей работников. На наши серые мантии были наложены сложнейшие чары рассеивания внимания — благодаря им обычные люди не могли распознать личность невыразимца. Каждый, кто бросал на меня взгляд, моментально забывал моё лицо. Даже те, что были знакомы со мной в повседневной жизни, не смогли бы узнать меня под капюшоном, для них я бы выглядела как любой другой представитель Отдела тайн.

У невыразимцев существовали строгие правила: во-первых, никто за пределами отдела не должен был знать, чем именно мы занимаемся (до определённой степени — если нас спросят «кем вы работаете?», мы могли максимум ответить «я работаю в Отделе тайн», свою должность и подразделение сообщать запрещалось); во-вторых, внутри отдела тоже никто, за исключением наших прямых руководителей, не должен был знать, чем именно мы занимаемся (на рабочем месте невыразимцы не используют свои настоящие имена, обращаясь к друг другу по прозвищам — таким образом истинная личность работника известна лишь руководству и ещё иногда его близким напарникам); в третьих, каждый сотрудник отдела давал соответствующие клятвы о неразглашении (чем важнее должность, тем больше клятв). Такой метод распределения информации был довольно хлопотным, но, нельзя не признать, эффективным — если вдруг недоброжелатель захочет украсть из отдела какие-либо запретные знания, то одним быстрым сеансом легилименции он явно не обойдётся.

Например, если бы прямо сейчас кто-нибудь решился заглянуть ко мне в голову, то он нашёл бы там мало чего полезного — я понятия не имела, кто является моим руководителем; я понятия не имела, чем занимаются мои коллеги; даже более того, я понятия не имела, какую должность занимаю сама и какие обязанности исполняю. Ибо в Отделе тайн, когда сотрудник уходит на длительный перерыв, ему ради безопасности временно стирают большинство воспоминаний, касающихся работы. Так что на данный момент в моей памяти находилась лишь планировка отдела, а также правила заполнения бумаг и всякие базовые процедуры. Ничего сверхсекретного.

* * *

Лифт открылся на этаже Отдела тайн, и я вышла в коридор.

Здесь было на удивление оживлённо. Со стороны холла навстречу мне двигалась группа из нескольких невыразимцев. Они шли строем, огораживая собой находящийся в центре левитируемый предмет — зеркало во весь рост, накрытое вуалью.

«Кому-то понадобилась транспортировка опасного артефакта? — отстранённо подумала я, протискиваясь мимо них. — Чтобы вынести нечто подобное за пределы отдела, необходимо разрешение либо лично главы, либо его заместителя. И тонны бумаг».

То, что сдавали на хранение в Отдел тайн, редко когда просили вернуть обратно, ибо такие вещи чаще всего были опасны и слишком дороги в содержании. На миг мне стало любопытно, для чего кому-то понадобилось наверняка проклятое зеркало, но потом сразу же пришла мысль, что меня это ни в коем разе не касается. К счастью. Если бы касалось, то мне бы тоже пришлось заполнять бумаги.

Дойдя до холла, я пересекла его и зашла в одну из находящихся напротив входа дверей. Передо мной предстала Комната разума — место, где невыразимцы держат свои воспоминания. Она было довольно широкой, но при этом тесной, так как большую её часть занимал гигантский аквариум. За стеклом, в тёмно-зелёной жидкости, плавали псевдо-мозги, представляющие из себя хранилища информации.

Я подошла к Чаше опознания — прибору, похожему на более навороченную версию того, что регистрирует палочки посетителей Министерства магии — и опустила в неё свою волшебную палочку вместе с удостоверением. Через пару мгновений наполняющая аквариум жидкость всколыхнулась, и ко мне подплыл небольшой (но всё же явно больше человеческого) глаз, от задней части которого тянулась нить соединительных сосудов, уходящая к одному из псевдо-мозгов.

Выглядело данное зрелище, скажем прямо, не особо привлекательно. Да, подобный способ хранения и передачи информации был надёжным, но неприятным. Неудобнее всего было, когда в Комнату разума заходили несколько человек одновременно, и псевдо-мозги начинали толкаться друг с другом, а соединительные сосуды путаться. С этим давно пора было что-то делать — но в нашем отделе редко когда происходили кардинальные изменения. Чего стоило одно лишь плохое освящение в холле или постоянно коптящие свечи в коридоре — я уже мысленно составила текст жалобы, которую планировала отправить руководству. Анонимно, конечно. Так что если в ней будет сказана парочка нелицеприятных слов в сторону главы Отдела тайн, то это не мои проблемы.

Но сначала нужно было вернуть себе воспоминания.

Посмотрев прямо в чёрный зрачок подплывшего глаза, я убрала окклюменторную защиту и мысленно произнесла своё имя: «Оливия Медисон Грин».

В следующую же секунду мне показалось, что мир перевернулся вверх дном — мощный поток ощущений и образов почти что в буквальном смысле сбивал с ног. Осколки памяти кружились в безумном вихре; забранные когда-то, они стремились вернуться на своё законное место в моём разуме.

Мне понадобилось три минуты, чтобы прийти в себя. И ещё пять минут, чтобы перед глазами перестали прыгать яркие точки. Всё-таки, множество лет жизни за пару секунд — это слишком.

Когда головная боль более-менее утихла, я осторожно попыталась воззвать к вновь обретённым воспоминаниям.

Две минуты ушло на то, чтобы их перебрать.

Затем я сделала глубоки вдох, и, не сдержавшись, громко выругалась.

Сегодняшний день в самом деле был паршивым. Как и, судя по всему, будут последующие дни.

Ведь, конечно же, главой Отдела тайн являлась я.