Под Созвездием Дракона (гет)

Примечание: Таймлайн — «Таня Гроттер и Магический Контрабас», 14 глава. Уже после схватки с Чумой, но ещё до Таниного пробуждения в магпункте.

Музыкальная тема: Tezce — Rose

«Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!

За мной читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»

© М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»

— Ты убиваешься понапрасну. С ней всё в порядке, уже к вечеру она придёт в себя.

Ягге хлопотала возле Таниной кровати, вливала в неё укрепляющие зелья и меняла повязки, в то время как рядом, в паре шагов от девочки сидела доцент кафедры нежитеведения — Медузия Горгонова. Она задумчиво смотрела на ученицу и словно не слышала слов Ягге. Мысли её одновременно были и здесь, и где-то очень-очень далеко. Ягге, закончив с последней повязкой, обеспокоенно обернулась к Медузии и укоризненно покачала головой.

— Перестань, — чуть мягче сказала Ягге, ободряюще сжимая плечо Медузии. — У неё всего-то несколько ссадин и парочка царапин. Я вмиг поставлю её на ноги.

— Любой пустяк для ребёнка — трагедия для родителей. Ничего не могу с собой поделать, — слегка рассеяно — что совсем для неё было не свойственно — ответила доцент Горгонова.

— Может, всё-таки выпьешь успокаивающего зелья?

— Нет, спасибо. Я просто посижу здесь ещё немного, ладно?

Ягге лишь махнула рукой, как бы говоря «Делай, что хочешь», и скрылась за дверью в свою каморку.

Медузия, оставшись наедине со спящей Таней, передвинула стул поближе к кровати и села, не решаясь сделать лишнее движение. Одна из передних прядей тихо шикнула, как будто ободряя свою хозяйку, и почти сразу же замолчала, так и оставшись лишь прядью волос.

Медузия мягко провела по лбу Тани указательным пальцем, смахивая прилипшую чёлку с лица, а затем опустила руку и слегка сжала Танину ладонь, нежно поглаживая её большим пальцем. В сравнении с тёплыми руками женщины, пальцы девочки казались ледяными. Медузия сжала ладонь чуть сильнее, совсем забывая про согревающие заклинания, и вспомнила, как десять лет назад на этом же самом месте укачивала маленькую Таню на руках.

* * *

Медузия медленно переходила от одной стены к другой, укачивая ребёнка на руках. Девочка лишь размахивала ручками и наотрез отказывалась засыпать, словно чувствуя, что больше не сможет почувствовать тепло этих ладоней.

«…Ребёнок исчезнет среди чужаков,

Иль будет убит стаей древних врагов…».

Эта мысль раз за разом всплывала в голове Медузии уже несколько дней. Сарданапал был прав — они не могут рисковать жизнью ребёнка. Ей суждено вырасти в окружении чужих людей, считая их своей единственной оставшейся роднёй.

Медузия нежно провела пальцами по лбу девочки, очерчивая контуры маленького личика. Таня звонко засмеялась, крепко ухватившись ладошками за рукав мантии Медузии, чем вызвала улыбку на лице женщины, а потом, дождавшись, когда большая ладонь приблизится к детским ручкам, вцепилась мёртвой хваткой в её пальцы и стала внимательно рассматривать мамино кольцо, не забывая ощупать каждый камешек.

Медузия старалась запомнить каждую секунду этого момента, каждую чёрточку на лице дочери, каждый звук её лепета. В голове не укладывалось, что через пару часов девочка уже будет в другом доме, среди других людей… чужих людей.

Внезапно заинтересованный детский взгляд переместился на лицо Медузии, личико тут же нахмурилось, и девочка захныкала, чувствуя мамину тревогу. Медузия вновь закачала ребёнка на руках, напевая какой-то незамысловатый мотив колыбельной. Она не собиралась омрачать прекрасное мгновение своими мыслями. У неё ещё будет время на печаль… Много времени… Почти целое десятилетие.

Что такое в сущности десять лет для бессмертного? Как говорит Сарданапал, маленькая чешуйка на хвосте Змея Вечности. В общем-то Медузия с ним была согласна: для неё века и тысячелетия пролетали со скоростью мгновения. Но что такое десять лет для матери, вынужденной проститься со своим ребёнком? Вечность, проходящая со скоростью ползущей улитки. Медузия не имела ни малейшего понятия, как настроить себя на эту вечность. Однако она подумает об этом позже, когда у неё больше не останется возможности сбегать от этих мыслей. А пока…

За спиной раздался тихий скрип двери, оповещая о вошедшем госте, затем — едва слышный шелест мантии и пара медленных лёгких шагов. Медузии не нужно было оборачиваться, чтобы узнать личность гостя, она и без того знала, кто стоит за её спиной. Слишком много лет они были знакомы… Слишком хорошо знали друг друга…

Медузия всё же обернулась, продолжая качать ребёнка, встретилась взглядом с голубыми глазами и слегка улыбнулась, как будто радуясь, что её догадка оказалась верна. Словно за её спиной мог оказаться кто-то другой. Девочка довольно быстро успокоилась и сейчас уже с любопытством разглядывала вошедшего мужчину. Он опустил глаза на ребёнка, и кончики его губ слабо приподнялись, однако Медузия расценила эту полуулыбку как грустную, вымученную, не такую. И тут её осенило…

— Уже? — тревожно, почти испуганно, спросила она.

Улыбка в одно мгновение спала с лица женщины, а глаза теперь выражали сильную обеспокоенность. Она провела в магпункте трое суток, поскольку сейчас это было единственное сохранившееся место во всей школе. Жилой Этаж пал жертвой налёта нежити одним из первых и сейчас был лишь в процессе восстановления. Многие отсиживались в Зале Двух Стихий, меньшая же часть магов находила пристанище во владениях Ягге. Медузия была одной из тех немногих. Уже трое суток она не выходила отсюда, огородив свою постель ширмой, на которую наложила звуконепроницаемое заклинание, и трое суток практически не выпускала ребёнка из рук.

— Нет, у нас есть ещё час, — мягко отозвался мужчина. — Потом солнце зайдёт за горизонт, и тогда да, нам пора будет отправляться в путь.

Медузия ничего не сказала, лишь слабо кивнула, как бы говоря, что информация услышана, обдумана и принята к сведению. Академик — а это был именно он — сделал ещё пару шагов навстречу и поцеловал девочку в макушку. Таня с интересом игралась с шевелящимися медно-рыжими прядями матери, которые время от времени начинали тихо шипеть. Впрочем, шипение их не было недовольным, а напротив, казалось успокаивающим и ласковым, словно они признали в Тане свою и боялись напугать.

— Меди… — начал было академик, но сразу же осёкся, понимая, что совершенно не знает, что сказать.

В сущности, так ли важны слова, если один взгляд способен сказать куда больше? В его глазах Медузия увидела сожаление, поддержку, вину, решимость и бесконечную любовь. Слишком много для одного взгляда. Слишком много для одного мгновения. Под глазами у него виднелись мешки от долгого отсутствия нормального сна, в уголках залегли морщинки, а в глубине читалось что-то, отдалённо похожее на печаль и тоску.

Медузия вдруг поймала себя на мысли, что он ведь переживал за Таню так же сильно, как и она. Для него это тоже было тяжёлым испытанием. Однако, в отличие от неё, на нём ещё висел и груз ответственности за принятое решение. Они не говорили этого вслух, разделяя ответственность поровну, но оба понимали, что он единственный из них двоих не лишился благоразумия и подумал обо всех наперёд. Он вспомнил о пророчестве… Он объяснил… Он настоял… Если бы не доводы Сарданапала, она, вернее всего, поступила бы опрометчиво и вскоре с лихвой бы расплачивалась за свои ошибки.

— Всё хорошо, — мягко отозвалась Медузия, ободряюще проводя свободной ладонью по щеке мужчины.

Неизвестно было, что именно она имела в виду. «Всё хорошо, и тебе не обязательно что-то говорить, я всё вижу по твоим глазам»? «Со мной всё хорошо»? Или же «У нас всё будет хорошо, мы справимся»? Однако в её тихом «Всё хорошо» Сарданапал услышал всё из вышеперечисленного.

Академик мягко перехватил ладонь Медузии, поднёс её к губам и поцеловал кончики пальцев. Он всегда так делал, когда был сильно подавлен. Она была его спасением… его источником жизни… его маяком. Медузия не уставала повторять, что он спас ей жизнь, но на самом деле она спасала его куда чаще. И пусть спасение это было не от физической смерти, но это ничего не меняло. Умереть духовно было куда страшнее, чем умереть физически. Уж он-то знал.

Таня по-прежнему играла с извивающимися прядями волос матери, весело смеясь, и даже не подозревала, что всего лишь через час покинет это светлое и спокойное место.

* * *

А потом потянулись долгие годы разлуки. Тибидохс постепенно возвращал себе прежний вид и прежнее величие. Студенты возвращались в школу, преподаватели — к преподаванию. Всё вернулось на круги своя. Однако каждые выходные Медузия неизменно отправлялась в мир к лопухоидам, чтобы убедиться, что Таня по-прежнему в порядке. Иногда с Сарданапалом, иногда одна. В силу своей должности и постоянных проверок Магщества, он мог себе позволить навещать Таню не чаще раза в две недели.

Медузия же, прилетая каждые выходные, неделю за неделей смотрела на то, как растёт и меняется её ребёнок, и не могла позволить себе большего. Ни обнять, ни поговорить — ничего. Лишь однажды ей пришлось выдать себя, но и этого Таня сейчас даже не вспомнит.

Дурневы целиком и полностью соответствовали своему новоприобретенному титулу «самых неприятных лопухоидов». Они не любили Таню, как свою дочь, и не заботились о ней так, как о Пипе. Однако они и не относились к Тане плохо.

Всё изменилось далеко не сразу, и нельзя было сказать наверняка, что именно послужило катализатором этих изменений, но когда Тане было около пяти лет, её впервые на летний период переселили на лоджию под предлогом ремонта комнаты. Медузия негодовала, собиралась наслать на Дурневых роковую порчу или хотя бы, на худой конец, просто зомбировать. К сожалению, академик оказался рядом и не позволил этого сделать.

Медузия в тот вечер разбила двадцать четыре тарелки времён эпохи Ренессанса из личной коллекции академика и сожгла магической искрой две картины Леонардо да Винчи, которые он написал, удостоившись чести побывать на Буяне.

Лето в тот год выдалось жарким, и Таня, будучи ещё совсем маленькой, не восприняла своё трёхмесячное переселение как что-то из ряда вон выходящее. Ей, в силу детского интереса, даже понравилось пожить на лоджии. К сентябрю она вновь вернулась в свою комнату, и всё снова вернулось в прежнее русло.

На следующий год ситуация повторилась, и в сентябре никто не вернул Таню в её комнату, а велели ждать до октября. В этот раз лето оказалось не таким жарким, как прошлое, да и в первый месяц осени уже ударили первые холода. В один из вечеров Таня промёрзла до костей, когда Медузия появилась у её лоджии. Она потом долго отогревала девочку в своих объятиях, нашёптывая согревающие заклинания. За этот вечер их было столько произнесено, что все окна запотели, а лоджия стала похожа на парилку, но девочка продолжала дрожать.

Она как-то на удивление быстро доверилась Медузии и позволила себе утонуть в тёплых объятиях. Таня боялась лишь одного: что тётя Нинель увидит Танину гостью и выгонит эту добрую женщину, рядом с которой сейчас было так хорошо и безопасно. Но страх продлился недолго, поскольку где-то в коридоре раздался шорох, и от кольца Медузии вмиг оторвалась одна большая искра ярко-зелёного цвета, ещё до того, как она произнесла заклинание. В комнате Пипы искра разделилась на три части, одна из которых отправилась к дочке Дурневых, а две другие полетели в сторону двери, протиснулись в замочную скважину и исчезли, а через несколько секунд из глубин квартиры раздался громкий храп всех трёх домочадцев. Искру Таня не увидела, но звук храпа её успокоил.

Она жалась к Медузии, как потеряный котёнок, и боялась, что всё это закончится так же быстро, как и началось. Поэтому, пока Медузия укачивала Таню, сама девочка старательно пыталась не заснуть. И всё же ближе к рассвету Таню таки одолел сон.

Медузия улетела поздним утром, когда девочка уже крепко спала. Предварительно она начертила в углу потолка руну, поддерживающую внутри нужную температуру. Дурневы не понимали, почему в неутеплённой лоджии жарче, чем в натопленной батареями квартире. Лишь через пару недель, когда Таня снова переехала в свою комнату, тётя Нинель взялась за уборку и случайно стёрла руну, из-за чего уже на следующее утро стёкла лоджии покрылись тонкой корочкой льда.

С тех пор Медузия каждый год за несколько дней до появления Тани на лоджии чертила по три руны в разных местах на случай, если одна сотрётся и не доживёт до её возвращения, проверяла их каждую неделю и дочерчивала смывшиеся. Лишь пару раз руны приходили в негодность и оказывались неспособны сохранить тепло: один раз в доме затеяли генеральную уборку, благодаря которой смертью храбрых пали все руны до единой; во второй — тётя Нинель заметила подозрительные узоры на стенах и заставила Таню смывать «свои художества»; в третий раз Медузия была вынуждена уехать в магщество на подтверждение квалификации вместе с Сарданапалом и ещё половиной преподавателей, где их продержали около месяца, пытаясь найти повод закрыть Тибидохс из-за некомпетентности учителей, и тогда руны просто побледнели, не дожив до возвращения преподавательницы нежитеведения, и перестали функционировать.

Медузия прилетела в конце второй недели заболевания, когда самый пик воспалительного процесса уже подходил к концу. Тане было девять, и Медузия уже не могла себя выдавать, пробираясь к ней в палату. Через пару лет Таня прибудет в Тибидохс, и узнать Медузию ей было нельзя.

Когда девочка прилетела-таки на Буян, и с бешенной скоростью начали сбываться слова пророчества Древнира, доцент Горгонова в первый раз ощутила облегчение от того, что её доводы не повлияли на Сарданапала десять лет назад, и он всё-таки настоял отправить Таню к Дурневым. Потому что все те годы, что стали непростым испытанием для них, никогда не сравнятся с тем, что могло быть, если бы Таня осталась здесь. Древнир никогда не давал пустых пророчеств, а значит и то — другое — тоже не врёт. К тому же половина его уже сбылась.

И вот сейчас, сидя у её кровати и держа Таню за руку, Медузия благодарила всех богов за то, что девочка отделалась так легко. Ягге права, за пару дней она поставит её на ноги, и всё вернётся на круги своя.

В стороне скрипнула дверь, и появилось бородатое, слегка встревоженное лицо пожизненно-посмертного главы Тибидохса. Усы его обиженно висели и даже не пытались драться с бородой. Они не любили, когда ими пренебрегали и не обращали внимания на их показательные выступления. Обычно такое случалось редко, поскольку академику не хватало сил вытерпеть потасовку старых паразитов, но иногда случалось так, что Сарданапал был настолько занят другими заботами, что ему было совсем не до баталий усов и бороды, в результате чего они объявляли бойкот на несколько дней.

— Как она? — тихо спросил академик, проходя внутрь.

Он положил ладони на плечи Медузии и ободряюще сжал их, затем наклонился и нежно поцеловал в макушку. Несколько прядей волос доцента Горгоновой превратились в змеек и тут же зашевелились, потянувшись к академику, но не издали ни одного звука. Его они любили так же сильно, как и свою хозяйку.

— Всё хорошо, лишь пара ссадин. Ягге добавила сон-траву в укрепляющее зелье, поэтому она проспит ещё пару часов, — мягко прошептала она, накрывая его левую ладонь своей. — Что с учениками? Все целы?

— Да, всё в порядке. Мы перебрали каждый камушек разрушенных башен в поисках пострадавших и трижды пересчитали учеников. Все по счастливой случайности в момент атаки находились в Большой Башне, которая героически выстояла.

Медузия слабо кивнула, откидывая голову назад, и тут же почувствовала, как напряжение потихоньку отступает. Академику всегда удавалось заставить её почувствовать себя слабой. Но эта слабость никогда не делала её беспомощной, эта слабость всегда была с лёгким ароматом поддержки и понимания, она словно каждый раз шептала: «Всё в порядке, я рядом. Ты можешь расслабиться». И с ним она действительно могла себе позволить расслабиться.

Академик мягко начал массировать её плечи, заставляя табун мурашек пробежать по её спине, и снова поцеловал в макушку. Медузия на мгновение поверила, что всё действительно наладится очень скоро, и прикрыла глаза, отдаваясь приятным ощущениям.