Забытая дорога (джен)

— Шесть, семь, восемь... Восемь? А где же Ламми? — удивился Хорст. — Ламми! Ламми, ты где?!

Густой лес, который начинался сразу за оградой выгона, ответил ему недобрым шелестом. Его не смогло заглушить даже блеяние сбившегося в кучу стада.

— Ламми! — ещё раз крикнул Хорст и прислушался.

Где-то вдалеке ухнула сова — как-то не слишком уверенно, словно на пробу. Но знакомого блеяния до слуха крестьянина не донеслось.

— Вот тупая овца! — в сердцах сплюнул он. — Опять отбилась от стада и забрела Белиар знает куда!

Поругиваясь сквозь зубы, Хорст погнал своих животных к дому. Он запер овец в загоне, задал им корма и воды, а потом вошёл в своё скромное жилище. Взял с полки и сунул в сумку несколько запасных факелов, флягу с водой, потом подумал немного и добавил краюху хлеба и пару вяленых рыбин — поиски могли затянуться, а поужинать сегодня времени у него ещё не было. Затем Хорст поправил висевший за спиной топор на длинном топорище и снова вышел наружу, тщательно заперев за собой дверь. Та напоследок скрипнула пронзительно и жалобно, будто оплакивала уходящего в ночь хозяина.

— Тьфу ты! Не ной, смажу тебе петли завтра, смажу, — пообещал крестьянин двери и решительно зашагал в сторону выгона.

Здесь, около леса, уже совсем стемнело. Деревья рощицы, такой привычной и приветливой при солнечном свете, теперь закрыли половину неба неровной чёрной стеной, тень от неё погрузила выгон в непроглядный мрак. Чтобы разобрать следы, пришлось зажечь факел. Время от времени низко наклоняясь к земле, Хорст обошёл пастбище и на дальнем его конце обнаружил то, что искал.

— А, вот ты куда побежала, грязная тварь! — обрадовался он, разглядев чёткие отпечатки копыт на земле, которая в тени деревьев ещё не просохла после вчерашнего дождя.

Следы вывели Хорста к ленивому, заросшему рогозом и кувшинками ручью. Не было слышно ни журчания воды, ни шелеста узких листьев. Лишь со дна время от времени поднимались пузыри и лопались с тихим бульканьем, а в зарослях изредка кто-то тяжело возился и едва слышно ворчал. Крестьянин со страхом прислушался к этим звукам, а затем снова позвал Ламми, невольно приглушая голос, но ответа не получил и на этот раз. Поэтому двинулся дальше за раздвоенными отпечатками, которые цепочкой тянулись вдоль берега.

Впереди показался переброшенный через ручей мостик — шаткий и поросший слоем мха. Многие доски уже прогнили, а от перил остались лишь жалкие обломки. И неудивительно — через ручей уже много лет никто не переходил. С тех самых пор, как в большом лесу на другом берегу, по слухам, стали твориться разные нехорошие и загадочные дела.

Хорст нерешительно остановился перед мостиком. Даже не наклоняясь, он видел оставленные копытцами Ламми вмятины в покрывавшем трухлявые доски мху. Глупая овечка перебралась на тот берег!

Некоторое время крестьянин настороженно смотрел на тёмную стену леса впереди. Лес, недобро затаившись, глядел на него в ответ. Хорсту показалось, что в этом молчании содержится вызов, насмешка и немой вопрос: «Ну что, решишься пойти до конца или подаришь своё кучерявое сокровище мне?»

Лезть в эти овеянные злой славой дебри, да ещё и ночью, было страшно до мурашек. Но и лишиться даже одной овцы Хорст позволить себе не мог.

— Да ну, в самом деле! До утра беднягу Ламми задерут волки. Так и вовсе без овец останусь... — вслух сказал он и, глубоко вдохнув, словно перед прыжком в омут, шагнул на мостик.

Гнилые доски предостерегающе захрустели, но выдержали вес не обременённого жиром и лишней поклажей жилистого тела. Крестьянин спрыгнул на противоположный берег, по едва приметной тропке пересёк узкую полоску прибрежного луга, раздвинул сердито зашуршавшие, попытавшиеся вырвать из его ладони факел ветки и углубился в заросли.

Этот лес совсем не походил на весёлую, растрёпанную ветрами рощицу возле выгона. Тьма здесь царила совсем уж кромешная, и если бы не факел, Хорст вполне мог разбить лоб о первый же древесный ствол. Однако яркое жёлтое пламя развеивало мрак и позволяло видеть на несколько шагов вокруг, а также различать петлявшие между деревьями и старыми пнями овечьи следы.

Пару сотен шагов спустя отпечатки копыт вывели Хорста на дорогу. Крестьянин помнил, что она тянулась через весь лес от старого рудника, который забросили как раз в те времена, когда в лесу начало твориться неладное. Также в прежние годы где-то в глубине леса работали лесорубы и угольщики, ставил свои ульи с пчёлами старый пасечник Ганс, тянулись сквозь чащу торговые обозы... Сам Хорст ничего этого не видел, но много слышал от других. А потом всё закончилось. Говорить о лесе за ручьём стало дурной приметой.

Бурая, усеянная мелкими каменными обломками поверхность дороги была так плотно укатана деревянными колёсами повозок, утоптана тяжёлыми башмаками рудокопов и носильщиков, что даже спустя годы лесная чаща всё ещё не могла её поглотить. Лишь нависла со всех сторон, угрожающе нацелив на проложенный людьми путь острия сучьев, свесив сверху змеистые плети лиан и нагромоздив местами кучи валежника.

В здешних местах Хорст не бывал даже в лучшие времена, а потому первый же перекрёсток дороги привёл его в растерянность. Овечьих следов на твёрдой поверхности разглядеть оказалось невозможно. Куда могло направиться это несносное животное? В какую сторону свернуть?

Хорст немного потоптался на месте, поскрёб тёмную бороду, отросшую за наполненное непрерывными трудами лето, и пошёл прямо, оставив позади ответвления пути, терявшиеся в лесной чаще справа и слева от перекрёстка. Он и сам не мог сказать, почему выбрал именно это направление. Верно потому, что оно было ничуть не хуже любого другого...

Но, как вскоре выяснилось, и не лучше. Корявые разлапистые сучья тянулись из темноты к одинокому путнику, словно жадные лапы. Пламя факела трепетало от сквозившего вдоль дороги ветерка, и Хорсту казалось, что оно вот-вот погаснет. На самом деле правильно сделанный факел не задует и куда более сильный ветер. Но ведь в такую ночь и в этом месте может приключиться любая гадость, верно?

Откуда-то издали раздался хриплый протяжный вой. Ему немедля ответили ещё несколько звериных глоток.

Хорст замер на месте. Ноги будто прилипли к сырой, плотной как шкура тролля дороге.

— Иннос, помоги! — прошептал он.

Снова в ночном лесу прозвучал вой, и крестьянин почувствовал, как у него шевелятся волосы на затылке. Немалого труда ему стоило вывести себя из оцепенения и сделать следующий шаг.

Подняв факел повыше, Хорст крался по дороге и озирался вокруг. Ему то и дело мерещилось, что из темноты, то справа, то слева, на него в упор глядят чьи-то светящиеся глаза. А шорох шевелящихся от слабого ветерка листьев папоротника звучал как злые заклинания и проклятья.

Эти ужасы так прочно приковали себе внимание Хорста, что он некоторое время вовсе не обращал внимания на то, куда идёт. А когда всё же взглянул вперёд, то обмер.

Впереди, прямо посередине дороги, спокойно сложив на груди мускулистые руки, стоял крепкий седовласый человек. Он не шевелился и, казалось, не дышал. Хорст и заметил-то его лишь только благодаря свету своего факела, отразившегося от его бледного лица.

Крестьянин тоже встал как вкопанный, не отрывая взгляда от странного незнакомца. В голове его испуганными зайцами метались мысли. Кто это такой? Как здесь оказался? Чего ему надо? Что делать?!!

— Привет! — без особой уверенности в голосе окликнул Хорст незнакомца.

Тот не отозвался.

— Тебе не темно тут без огня? — продолжил начатую беседу крестьянин.

Седовласый всё так же молча и неподвижно стоял посреди дороги.

— Ты не видел здесь овцу? Серенькую такую, кучерявенькую? Дурёха убежала с пастбища в лес... — не оставлял своих попыток завязать общение Хорст, но голос его неуверенно дрогнул.

Незнакомец молча пялился на него, никак не реагируя на вопросы. Даже с ноги на ногу не переминался. Лишь отблески факельного пламени тускло отражалось в его глазах.

— Ну, не хочешь отвечать — не надо, — сдался крестьянин. — Я тогда, пожалуй, дальше пойду.

Он осторожно приблизился к незнакомцу и, не сводя взгляда с его неподвижного лица, постарался обойти странного человека по самому краю дороги.

— Я бы ещё с тобой поболтал, но мне Ламми надо искать. Ламми — это моя овца, я говорил...

Вдруг седой ожил. Он резко обернул к Хорсту лицо, мгновенно исказившееся гримасой ярости. В руках его оказалась дубинка, которой он всё так же молча попытался размозжить крестьянину голову. Тот сумел уклониться в самый последний момент лишь благодаря тому, что следил за каждым движением незнакомца и в глубине души ожидал какой-нибудь подлости.

Хорст отскочил на пару шагов, уронил под ноги факел и вырвал из-за спины топор. Как раз вовремя — седой уже снова замахивался, вновь норовя приложить жертву нападения по голове. Крестьянин принял дубинку седого на топорище, и едва не выпустил его из враз онемевших ладоней. Звук удара показался оглушительным и, похоже, переполошил весь лес. Издали вновь донёсся многоголосый вой, а в кроне нависшего над дорогой дерева кто-то заполошно захлопал крыльями и заорал дурным голосом.

Но крестьянину было не до посторонних звуков. Ужас близкой смерти ледяной волной окатил его с головы до ног, но не ввёл в оцепенение, а заставил сердце стучать чаще и быстрее гнать кровь по жилам. Улучив момент, когда седой незнакомец замахнулся для нового удара, Хорст сделал шаг вперёд и рубанул его топором сверху вниз куда-то около шеи. Он явственно ощутил, как под лезвием хрустнули кости, и рванул оружие на себя, высвобождая его из тела врага.

Седой не закричал, не захрипел. Он молча опрокинулся на спину. Его дубинка отлетела куда-то в папоротники.

Хорст замер, изо всех сил вцепившись в топорище, и, не веря тому, что сделал, смотрел на лежащее перед ним тело. Нет, драться Хорсту приходилось и раньше — почесать кулаки в таверне или отходить палкой обнаглевшего вора он мог, не моргнув глазом. Но рубить вот так, словно полено, живого человека...

Затем Хорст перевёл взгляд на лезвие топора. Лежащий у его ног факел не погас, но света давал мало. Показалось, что топор совершенно чистый, крови на нём не заметно. Однако Хорст точно видел и чувствовал, как его оружие глубоко вошло в плоть странного незнакомца! Он провёл пальцами по лезвию, а затем поднёс руку к лицу. Пальцы остались сухими!

— Зачем ты меня убил?

Голос прозвучал негромко, но оглушил Хорста, словно удар грома. Всё тело вдруг стало ватным, колени ослабли.

Медленно, с трудом, будто преодолевая огромное сопротивление, Хорст поднял голову и заставил себя посмотреть на седого незнакомца. Тот уже не лежал. Он, как и прежде, стоял посреди дороги. Никаких ран или кровавых пятен на его бледной коже и одежде при скудном свете факела видно не было.

— Зачем ты меня убил? — глухо повторил незнакомец и шагнул вперёд.

— Ты же сам первый напал! Я не хотел с тобой драться, мне надо было только пройти! — едва сдерживая дрожь в голосе, отвечал Хорст.

— Зачем ты меня убил? — снова спросил седой.

— Убил? Убил?! Но ты же стоишь и разговариваешь! — не выдержал перепуганный до безумия крестьянин.

— Зачем ты меня убил?

Седой, как лунатик, сделал ещё один шаг.

— Не подходи! Не подходи, я сказал! — пятясь, закричал Хорст.

— Зачем! Ты! Меня! Убил?! — с нажимом повторил этот странный человек.

А человек ли?

Окончательно утратив боевой задор, Хорст бросился бежать. Он мчался по дороге, находя правильный путь лишь благодаря упругой, накатанной поверхности под ногами. Несколько раз он задевал головой низко висевшие ветки деревьев, а на одной из них, кажется, оставил клок волос.

Хорст споткнулся о валявшийся поперёк дороги толстый сук и растянулся во весь рост, к счастью, ничего себе при этом не сломав и не вывихнув. Выругавшись, он на ощупь нашёл топор и встал на ноги. Он уже собрался достать и зажечь один из запасных факелов, как сзади послышался шум.

— Зачём ты меня убил? — донеслось издали.

— Да что ж ты ко мне прицепился, Белиарово отродье?! — взвыл крестьянин и припустил пуще прежнего.

Задыхаясь, он выскочил на пятнышко слабого света — это свет звёзд пробивался сквозь прореху в древесных кронах над перекрёстком. Он уже проходил его незадолго перед встречей с седым чудовищем.

Хорст остановился, жадно хватая воздух открытым ртом. Куда теперь? Направо, налево или прямо — к опушке леса, а оттуда через ручей домой? Но как же Ламми?

— Зачем ты меня убил?! — раздался сиплый голос прямо за спиной Хорста.

Времени на раздумья уже не оставалось.

Хорст бросился прямо по дороге, что вела обратно, к опушке леса и мостику через ручей. Он почему-то был уверен, что через эту узкую ленту вяло текущей воды обитающие в лесу злые силы переступить не смогут. Почему он так решил? Этого он и сам бы не мог сказать. Он сейчас об этом не думал. Он вообще ни о чем не думал — его гнал страх и желание поскорее выбраться из проклятого леса.

То, что утоптанная полоса земли под ногами куда-то исчезла, Хорст заметил не сразу. Лишь когда густые папоротники стали мешать бежать, а под ноги начали подворачиваться пни и коряги, он почувствовал что-то неладное.

Где дорога? Куда она пропала?

Вокруг, под ногами, над головой, со всех сторон был только лес. Он насмехался над бедолагой совиным уханьем, ехидным скрипом сухих сучьев и язвительным стрёкотом ночных насекомых.

Хорст заметался. Он бросился вправо, потом влево и снова помчался, уже не соображая, куда и зачем бежит. Не разбирая дороги, крестьянин ломился сквозь заросли. Он то и дело спотыкался, падал, судорожно нашаривал обронённый топор, вскакивал и бежал дальше. Ветки хлестали его по лицу, корни цеплялись за ноги, сердце билось не в груди, а словно бы где-то в горле.

С размаху наткнувшись грудью на протянутую поперёк пути ветку, Хорст охнул и, скрючившись, упал наземь. Удар выбил из лёгких весь воздух, и беглецу потребовалось время, чтобы вернуть себе способность дышать. Однако боль и вынужденная передышка позволили овладеть собой и вновь начать мыслить здраво.

— Нет, так нельзя! Я напорюсь на острый сук или свалюсь в овраг, — сказал себе Хорст.

Он встал на ноги и принялся озираться. Темень вокруг стояла полная, хоть глаз коли... А, может, он их уже выколол о ветки?! Рука невольно дёрнулась к лицу... уф, глаза на месте. Случись что с ними, он бы почувствовал. И взбредёт же такое на ум!

Хорст уже собрался достать из сумки и зажечь новый факел, как вдруг неподалёку между деревьями мелькнул огонёк. Костёр? Кто же это развёл его в такой глуши?

На ощупь отводя в сторону ветки и старательно выверяя каждый шаг, чтобы не захрустеть валежником, Хорст подобрался к источнику света поближе. Это действительно оказался костёр, горевший посреди крохотной полянки. Над огнём висел на деревянной треноге большой котёл, в котором побулькивало какое-то варево — до ноздрей так и не успевшего перекусить Хорста донёсся аппетитный запах.

Возле костра никого видно не было. Но кто-то же его развёл! Может быть, это сделал тот страшный седовласый незнакомец, который заставил Хорста на время потерять рассудок от ужаса? Или здесь устроила логово шайка разбойников? Или это такой же путник, как и он сам, заплутавший в лесу и решивший устроиться на ночлег? Но где он сам? Прячется где-нибудь в темноте, готовясь напасть на незваного гостя, или просто отошёл за хворостом?

Последнее предположение Хорста оказалось верным. Раздался шелест ветвей, кусты на краю поляны раздвинулись и на свет костра вышел человек. Женщина. Притом довольно молодая и одетая в хорошее платье, не очень-то подходящее для ночного леса. Никакого оружия при ней видно не было.

Незнакомка подбросила в костёр дров и, негромко мурлыча какую-то песенку, стала помешивать варево в котле длинным черпаком. Но вдруг что-то её насторожило. Она вытащила из костра пылающую ветку, подняла повыше и стала озираться по сторонам, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь ночную тьму. Особенно пристально она вгляделась в то место, где скрывался Хорст.

— Кто здесь? — спросила женщина.