Минорный аккорд (гет)

— Каори, послушай, я… Я не такой, как ты думаешь. Не такой, понимаешь? Я не могу. Не получится. Столько времени уже прошло.

— Не говори глупостей, Косэй. Всё ты можешь. Ты — легенда музыки! Большинство наших ровесников завидует тебе, твоему таланту, другие же — восхищаются. Ты столько трудился, и ради чего? Чтобы со временем бросить?

Мальчик снял очки и устало потёр глаза. Он откровенно не понимал, как объяснить упрямой девчонке простую истину: он больше не хочет играть.

— Слушай, что бы у тебя не произошло, — скрипачка серьёзно посмотрела на своего собеседника, — это не повод сдаваться! Ты — музыкант! Как бы больно тебе не было, ты обязан продолжать играть! Какие душевные муки ты бы не испытывал, ты должен идти к фортепиано и дарить людям ноты! Вселять в людские сердца чувства, заставлять их дрожать от переполняющих эмоций! Пока не очерствели… — в глазах Миядзоно на мгновение проступили слёзы. — Фортепиано — это продолжение тебя! Его клавиши впитывают твои мысли и преобразовывают их в нечто прекрасное. Оно твой друг. Не смей бросать его, слышишь? — С яростью схватилась за плечи мальчишки. Тот рефлекторно сделал шаг назад. Что-то в глазах подруги было пугающим и завораживающим. Мальчишка невольно затаил дыхание. — Не смей! Пока есть возможность, играй! В противном случае, кто ты без музыки?

Косэй громко сглотнул. Как же она была права… Хоть он и ненавидел фортепиано, по крайней мере, так казалось Аримэ, мальчик замечал порой чувство тоски, странного одиночества. Как будто чего-то не хватает. Чего-то нужного, того, без чего жить нельзя. Пианист пытался вернуться к своему инструменту, слепо следуя зову сердца, но потом останавливался. Слишком больно возвращаться к тому, что лишило тебя счастья. Что лишило тебя семьи…

* * *

Косэй осторожно положил на могилу букет орхидей. Эти цветы для Као были любимыми. Скрипачка иногда сочиняла про них сказочные истории: то про Фиолетовую Принцессу, мечтающую отыскать своего Мраморного Принца среди облаков; то про Пурпурную Мадам, однажды повидавшую королевство фей. Аримэ покачал головой, и его уста тронула мягкая улыбка. Миядзоно обожала сладости и порой капризничала из-за них, бежала навстречу ветру, словно сумасшедшая, спрыгивала с моста, чтобы окунуться в хрустально чистую воду. Прекрасно ладила с детьми. А всё потому, что сама в душе была ребёнком. Добрым, милым, открытым миру ребёнком, ещё не утратившим веру в чудеса.

— Привет. Как дела? А что это я, глупо задавать такой вопрос тому, кто отправился в «дальний путь»… — запустил пальцы в волосы и кашлянул. Как-то не так он сейчас начал. Собирался говорить по-другому. Что же, видимо, это теперь не имеет никакого значения. — Знаешь, ты так внезапно ушла, я даже не успел сказать тебе. Кое-что важное. Я раньше боялся признаться, всё размышлял, как ты отреагируешь, думал, у меня достаточно времени, чтобы собраться с духом, но ошибся. Времени у меня изначально не было. Ты была больна, очень долго больна. Не буду спрашивать, почему ты молчала о своём состоянии, это твоё право. Хотя меня так это так интересует… — нервно вздохнул и опустил руку. — Ладно, забудь. Я… Прости… Я такой дурак! Полагал, ты встречаешься с Ватари, питаешь к нему чувства, и открываться тебе будет неправильно, так как мои слова могут разрушить нашу дружбу. С тобой, с Ватари, с Цубаки… А на деле оказалось, ты солгала, дабы познакомиться со мной и не вызвать у Цубаки ревность… Узнать, каков я, сблизиться. Идиот! Скрывал свою… нежность, скрывал изо всех сил, но оказалось, зря. Прости меня.

Пианист вытер лицо рукавом. Он хотел говорить, а глупые горькие слёзы только мешали этому. В груди громким эхом сердце доносило печаль и отчаяние, заставляя мальчика съёжиться и закусить губу. Снова. Снова эта боль вернулась. Хотя разве она куда-то уходила? Она была с Косэем на протяжении нескольких лет. Рядом, бок о бок, повсюду преследуя. Только не всегда сильно проявлялась.

— Я так поздно тебе обо всём говорю, — сильно зажмурился, — но… Спасибо. Спасибо за всё, что ты сделала для меня. Словно вихрь неожиданно ворвалась в мою жизнь и, сметая все преграды на своём пути, заставила меня снова жить. По-настоящему жить: радоваться мелочам, забывать на время о прошлом, о том, что музыка отняла у меня маму… Заставила меня побыть немного безрассудным и вернула меня к фортепиано… Силой затащила меня на конкурс, где я опозорился, пытаясь отыскать вдохновение, собственный стиль, самого себя… Стараясь заставить себя снова слышать ноты, — крепко сжал кулаки и стиснул зубы чуть ли не до боли. — А потом… Я выступил лучше, намного лучше. Своей мелодией я проник в сердца людей, смог достучаться до их душ. Смог, смог как тогда, несколько лет назад! И знаешь, такого удовольствия мне не приходилось испытывать очень давно. Очень долго я отрекался от того, что мне дорого, чтобы сбежать от прошлого, от своих чувств. Ты же мне показала мою неправоту… Ты показала мне, что несмотря ни на что, жизнь ещё не кончилась, она как и всегда прекрасна!

Мальчик опустился на колени и зарылся пальцами в волосы. Его трясло. Прошла пара месяцев со дня её гибели на операционном столе, а Косэй ещё не может с этим смириться. Да, он рад. Рад появлению Као в своей жизни. Такой яркой, непосредственной, талантливой, самой лучшей девчонки на свете. Рад тому, что она добавила ярких красок в его мир, показала, что он состоит не только из чёрно-белых пятен. Аримэ чувствовал, что внутри него теперь маленькая вселенная из множества звёзд, полных чудес и красивых обещаний, а в сердце разгорелось ранее спавшее пламя. Пламя любви, пламя нежности. Однако… Помимо пламени юного музыканта обуревала молния, злая и беспощадная, разрывающая душу на осколки…

— Ты подарила мне сказку, — с горячностью шептал пианист, постепенно уходя глубоко в себя. Таинственный океан, что плескался в тёмно-синих очах, растворялся и покрывался пеленой фальшивого равнодушия. — Сказку, о которой и мечтать страшно… Ты подарила мне надежду. Надежду на то, что ещё не всё потеряно, что мои узы с миром музыки ещё не разорваны! Я благодарен тебе. Но почему?! — резко вскричал он, утыкаясь лицом в колени. — Почему ты сначала пробудила любовь, а затем ушла? Почему спасла меня, вытащила из вакуума, а потом… Потом… Почему? — На большее Аримэ уже не был способен: он, цепко держась за голову, рыдал и бормотал нечто невнятное.

Внезапно кто-то появился из тени. Картина, явленная ему, ужасала и вызывала горечь: мальчик, знакомый ему мальчик, стоял на коленях, низко склонив голову перед могилой его самого родного человека, плакал…

— Косэй… — мужская рука мягко коснулась плеча юного пианиста. Тот от неожиданности отнял руки от головы и замер, не в силах издать и звука. — Каори не хотела бы видеть таким. Она бы не хотела видеть столько боли…

Голос был полон сочувствия и теплоты. Мальчик обернулся и увидел мужчину со средним телосложением и каштановыми волосами. Взгляд его излучал грусть и понимание. На мгновение у Косэя перехватило дыхание. Это был отец Као.

— Ты был её самым близким другом. Другом, на которого она всегда могла положиться, — усталая улыбка промелькнула на лице мужчины. — Другом, который был рядом и помогал, когда обстоятельства оказывались тяжёлыми. Навещал в больнице и поддерживал… Знаешь, ведь именно благодаря тебе Каори начала бороться. Она тогда отчаялась и почти смирилась с тем, что её ждало, пока ты не стал приходить… Она снова начала улыбаться и верить в будущее. Моя дочь поверила в себя, поверила в то, что сможет сразить болезнь, — Миядзоно помог мальчику подняться и с твёрдой убеждённостью в правоте своих слов сказал: «Я рад, что Као полюбила тебя».

Плавно кружась, будто в вальсе, на плечо паренька упал маленький лепесток светло-розового цвета. Некоторое время раздумывая, мальчик осторожно взял лепесток на свою ладонь. Дитя сакуры… Символ весны, начала новой жизни, о том времени, когда Аримэ впервые встретил молодую безумную скрипачку. Пианист улыбнулся и дунул на лепесток, отпуская его на свободу. Со временем он надеется также отпустить и душу Као, освободить её от тяжкого бремени — печали своего друга. Синие глаза встретились с карими. Боль встретилась с болью, участие и поддержка встретилась с отчаянием. Миядзоно обхватил мальчика за плечи и повёл его к выходу с кладбища, вселяя уверенность и веру в то, что всё будет хорошо. Пусть не сейчас, пусть потом, но всё-таки будет. Обязательно. Главное, не жить прошлым.