Под омелой (гет)

Гарри задумчиво уставился в одну точку и почти не слышал, о чём так восторженно верещала Джинни уже целый час. День выдался не из лёгких. На аврорских курсах ему в спарринг-партнеры достался один из опытнейших бойцов, заставив Гарри забыть о своём геройском прошлом и неоднократно впечатываться телом в стены тренировочного зала. Настолько часто, что потом пришлось навестить штатного колдомедика. Естественно и настроение, и самооценка пребывали не в лучшем состоянии.

Джинни продолжала восторженно болтать и вертеться по гостиной, демонстрируя новую мантию и женственную фигуру. Гарри тяжело вздохнул. С одной стороны, он был рад приезду своей девушки на рождественские каникулы, ведь они почти четыре месяца толком не виделись. С другой — он так устал, что хотел просто добраться до подушки и провалиться в блаженную тишину.

К тому же, Джинни без умолку твердила об этом проклятом приёме в Министерстве, куда Гарри не хотел даже носу совать. Опять внимание со всех сторон, журналисты, приторно-вежливые разговоры и восторженные возгласы в его сторону. Всё это лишний раз напоминало о войне и о невозвратимых потерях, теребило рану в сердце и разрывало душу. Он всем своим существом сторонился внимания, а Джинни, наоборот, жаждала.

— Гарри, ну пожалуйста, — она присела рядом, тесно прижавшись к нему, отчего Гарри чуть не покраснел. — Один раз. Это ведь Рождество. Я ни разу не была на таком мероприятии, я так об этом мечтала! Даже платье купила!

Мягкие, пухлые губы накрыли его прежде, чем он успел что-либо возразить. Это была тяжелая артиллерия, делавшая Гарри почти безоружным. Как-никак в теле восемнадцатилетнего парня гормоны бушевали в полную силу, и оно почти моментально отозвалось на провокацию.

— Джинни! — с трудом восстанавливая дыхание произнёс он, когда она наконец отстранилась и задорно рассмеялась. — Что ты… я…

— Да ладно ты, Гарри, — Джинни тряхнула волосами и по-щенячьи заглянула в его глаза. — Сделай это ради меня… ну один раз…

— Ладно, — вздохнул Гарри, пытаясь привести мысли в порядок.

Она с визгом кинулась ему на шею, повалив на диван. Губы беспорядочно передвигались по его лицу, смех ласкал слух, а приятная тяжесть женского тела сверху возбуждала. Но Гарри не хотел спешить, хотя возможность перевести отношения в горизонтальную плоскость была очень заманчива. Они же вроде как встречаются, а Молли то и дело намекает на свадьбу. Всё шло своим чередом и выглядело закономерно и правильно, но… Гарри сам не понимал, но что-то останавливало его и не давало сделать последний шаг.

Джинни была прелестной. Весёлая рыжеволосая красавица за последние полгода расцвела ещё больше и привлекала внимание множества парней. От неё веяло жизнью, энергия била ключом. Она умела отпускать прошлое, забывать горести и вкушать прелести настоящего с завидным энтузиазмом. Это одновременно притягивало и пугало Гарри. И какая-то совсем малюсенькая часть его протестовала и не давала сделать последний шаг. Та, которая не выдавала логических объяснений, но заставляла сомневаться. Та, которая была иррациональной, но все эти годы позволяла Гарри совершать то, что было не под силу другим. Интуиция… Именно она тормозила в нём гриффиндорское безрассудство и не позволяла кинуться с головой в этот омут страсти: манящей, желанной, пылающей…

— Джинни, поздно уже! Живо домой! Ты обещала вернуться час назад! Не заставляй меня запрещать тебе навещать Гарри по вечерам! — возникшая из ниоткуда серебристая летучая мышь, верещавшая голосом Молли Уизли, заставила молодых людей отскочить друг от друга.

— Ой, — рассмеялась Джинни, поправляя мантию, — Пора мне. Я и забыла, что мама блюдёт моё честное имя.

Гарри ошарашенно встал, взял с полки горшочек с летучим порохом и протянул невесте.

— Рад был тебя видеть, Джин. Извини, я просто устал сегодня.

— Ну ничего, — она потрепала его по волосам и зачерпнула зелёный порошок. — Сейчас выходные, отоспишься и отдохнёшь. И я думаю, на приёме тебе понравится.

Через секунду она исчезла в камине, а Гарри, с трудом передвигая ноги, поплёлся наверх. Мышцы ныли после тренировки, глаза слипались, да и настроение как-то резко ухудшилось. Какого лешего он подписался идти на этот проклятый приём?! И почему в голове противным молоточком постоянно стучит мысль, что что-то не так?

* * *

Гермиона ещё раз критически осмотрела себя в зеркале. Струящееся тёмно-синее платье в пол облегало фигуру и делало её похожей на фарфоровую статуэтку. Вначале она не хотела идти на приём, так как после войны сторонилась толпы, но противостоять всем Уизли сразу было тяжело, да и приглашение как-никак прислал сам Министр. Но стоило признать, если отмести всю практичность и рациональность, то где-то глубоко в ней всё-таки сидела романтичная девушка, которой хотелось оказаться королевой вечера. Как тогда на четвёртом курсе, где она блистала на Святочном балу с мировой знаменитостью по квиддичу — Виктором Крамом. Выдержанность и элегантность — вот что нравилось Гермионе. Её не тянуло к броскости и яркости, как Джинни; не хотелось откровенных вырезов и выставления напоказ лишнего. И это шёлковое великолепие полностью соответствовало её вкусу. Пожалуй, это было самое непрактичное приобретение Гермионы, но накануне Рождества ей захотелось позволить себе немного лишнего.

В конце концов, почти четыре месяца она безвылазно провела за книгами, поглощая новые знания. Как она ни настаивала, друзья не захотели возвращаться в школу и закончить образование. По протекции Кингсли их приняли на курсы Авроров безо всяких экзаменов. Опекать было некого, приключения закончились, поэтому Гермиона спокойно делала то, что всегда любила — училась. И скучала. Она выросла с мальчиками и не умела или не хотела дружить с девочками. Даже с сестрой Рона не получалось сильно сблизиться.

В Норе, где она решила провести каникулы, чтобы побыть со своим парнем, Гермиона поселилась в бывшей комнате близнецов, ведь Джордж теперь не так часто посещал отчий дом, будучи очень занят в своём магазине. Ей не хотелось жить с Джинни, ведь та бесконечно трещала о всяких глупостях и расписывала свою «счастливую» светскую жизнь с Гарри в будущем. Зная своего друга как облупленного, Гермиона сомневалась, что планы Джинни — это то, о чём мечтает сам Гарри, но предпочитала не вмешиваться. В конце концов, Джинни его девушка, а она всего лишь подруга. Ну и что, что она была рядом семь лет, что воевала с ним плечом к плечу, что стирала память родителям, нарушала правила, рисковала жизнью… Она резко схватила со столика дамскую сумочку и отошла от зеркала. И вообще, что это она думает о Гарри?!

Надо думать о Роне, он же её парень. Вот только тот гормональный всплеск, произошедший в день последней битвы как-то постепенно прошёл. Гермионе было хорошо с Роном, он был понятным и безопасным, смотрел на неё влюблёнными глазами и готов был снова заслуживать доверие после произошедшего в палатке. Вроде всё, как она хотела. Но чего-то не хватало. Откровенно, не сильно-то она и скучала по нему во время учёбы, писала редко. Не то что Джинни, заваливавшая Гарри трёхметровыми письмами. А может, это было нормальным? Просто она более чёрствая и сдержанная, недаром же профессор Трелони считала, что её «душа сухая, как страницы учебников». Она не обладала ни любвеобильностью Лаванды, ни эмоциональностью Джинни и даже к отношениям подходила с некой долей рационализма.

Гермиона тряхнула головой, выгоняя из головы странные мысли, наводящие на неё грусть. В конце концов, скоро Рождество. Время подарков, чудес, и загадывания желаний. Гермионе не было чуждо ничто человеческое, и в этот светлый и красивый праздник ей, как и всем, хотелось верить в волшебство. В то самое волшебство, которое было бы необъяснимым даже для самих волшебников.

Она вздохнула. Рон, наверняка, уже заждался внизу. Гермиона напоследок ещё раз улыбнулась своему отражению, проходя мимо зеркала, заправила выпавший из причёски локон и шагнула к выходу. Опаздывать она не любила. А вот расслабиться, потанцевать и хорошо провести вечер в светском обществе ей хотелось. А ещё хотелось чуда! Какого-то непостижимого, невиданного, невозможного и необъяснимого. Настоящего рождественского чуда, в которое верят все дети и взрослые, независимо от того, являются ли они магами или простыми людьми.

* * *

Наверное, это было не так страшно, как представлял Гарри, но всё равно он чувствовал себя не в своей тарелке. Многочисленные улыбчивые лица, от которых уже тошнило, обилие дорогих нарядов, вызывающих рябь в глазах и неутомимая Джинни, не желающая пропускать ни одного танца.

Для приёма был выбран один из самых больших залов Министерства. С помощью магии воссоздавалась иллюзия звёздного неба, от чего казалось, что торжество проходит прямо на улице, а не глубоко под землёй. Огромная ель, украшенная невероятной красоты шарами, маленькими подмигивающими Сантами в оленьих упряжках и фигурками разнообразных существ магического мира, поражала своим великолепием. Всё вокруг переливалось и блестело, столы ломились от яств и напитков. Звуки колокольчиков разбавлялись танцевальной музыкой и рождественскими мотивами. Маги веселились так, будто ещё полгода назад над их головами не висел Дамоклов меч в виде Волан-де-Морта. Будто не было войны, разрушений и тех, кто не вернулся с поля боя.

Конечно, «Золотое трио» по обыкновению находилось в центре внимания. Только на этот раз их было четверо, так как к ним присоединилась Джинни. Гарри и Рон, в прекрасно сидящих на их натренированных телах костюмах-тройках, смотрелись чуть старше своих лет и выглядели очень презентабельно. И очаровательные спутницы были им под стать. Гарри мог поклясться, что его подруга и невеста являлись самыми прекрасными дамами на данном мероприятии. Джинни походила на настоящее солнце, а её жёлтое платье делало её ещё больше похожей на эту пылающую звезду. Её энергия, казалось, тоже не иссякала, и в то время, пока Гарри отдыхал, спрятавшись за самым неприметным столиком недалеко от бара, она успела перетанцевать с половиной приглашенных. Ревности бывший Избранный не испытывал, а его ноги были даже благодарны такому повороту событий.

— Скучаешь? — услышал он родной голос у самого уха и улыбнулся.

Гермиона же небрежно скользнула рукой по его волосам и опустилась на соседний стул.

— Честно говоря, я думал будет хуже, — сознался Гарри. — Но всё равно не пойму, что такого все находят в подобных мероприятиях.

— Ну как… — мечтательно произнесла подруга, чуть наклонившись вперёд и обводя изящными пальцами край бокала с шампанским, — женщинам хочется продемонстрировать наряды и поблистать, а мужчинам — побыть важными, возможно, наладить связи…

От Гермионы так и веяло спокойствием и чем-то невероятно уютным, что Гарри просто застыл глядя ей в глаза, поддаваясь гипнозу её голоса.

— Вон Рон встретил кого-то из Отдела магических игр и спорта и уже полчаса трещит с ними про квиддич и плюй-камни.

— И как он мог променять общество такой красивой девушки на каких-то оболтусов? — поддержал беседу Гарри.

— О, ты считаешь меня красивой? — она встретилась с ним взглядом, заглядывая прямо в душу.

— Я… да… конечно же, Гермиона, ты очень красивая, — пробормотал Гарри, смутившись этого разговора.

— Странно… — задумчиво произнесла подруга, пригубив шампанское.

— А что в этом странного?! — Гарри почему-то казалось, что она усомнилась в его честности. — Гермиона, да ты самая красивая девушка в этом зале!

— Так уж и самая? — она откинулась на спинку стула и улыбнулась, смущая его ещё больше.

— Так, — Гарри поднялся на ноги и протянул ей руку. — Твой друг хочет пригласить свою удивительно красивую подругу на танец и надеюсь, она ему не откажет.

— Гарри, — рассмеялась Гермиона, подавая ему ладонь, — ты уверен?

— Конечно.

— Я просто думала, что ты вдоволь натанцевался сегодня и вряд ли захочешь этим заниматься как минимум до следующего Рождества, — шутила она, пока он вёл её в центр танцпола.

— Ну с тобой я готов сделать исключение, — сверкнул изумрудными глазами Гарри, аккуратно обнимая её за талию.

Да, Гермиона, как всегда, не ошибалась. Ему надоела эта толпа, танцы и внимание к собственной персоне. От щебетания Джинни болела голова, но та ничего не замечала, наслаждаясь происходящим… Такой была Джинни… А Гермиона замечала. Всё и всегда. Каким-то седьмым чувством знала о его настроении, будто мысли читала.

Новая мелодия заставила их замедлиться. Благодаря приглушённому свету звёзды на наколдованном небе заиграли новыми красками реалистичности. В пространстве вокруг закружились редкие белые снежинки, порождённые магией, поэтому они не таяли и не обжигали холодом, а лишь создавали иллюзию снежной сказки и тут же исчезали.

— Красиво, — улыбнулась Гермиона, осторожно обнимая его за шею.

— Ага, — кивнул Гарри.

Больше они не разговаривали. Музыка очаровывала и дарила некое странное успокоение. Или это присутствие Гермионы так на него действовало. Гарри понял, что за сегодняшний вечер, это единственный танец, от которого он на самом деле получает удовольствие. Его ладони на её талии мягко касались прохладного шёлка платья, а её пальцы слегка поглаживали его шею; ненавязчивый же запах духов с едва заметными цветочными нотками завораживал, не говоря уж о её легкой улыбке, которую в полумраке можно было заметить только придвинувшись ближе, ещё ближе… Уютно, безопасно и так естественно… Странное ощущение во время танца с девушкой, тем более с той, которую меньше всего можно назвать уютной. Гарри не боялся оступиться или сделать что-то не так, он знал, что Гермиона видела его и в более удручающих ситуациях. Ему не надо было геройствовать, чтобы быть интересным и не требовалось ничего объяснять, чтобы быть понятным.

Они медленно двигались по танцполу, не обращая внимания на множество других пар, пока музыка совсем не стихла и не зажёгся свет, который неприятно резанул по глазам. Гарри даже не успел выпустить подругу из объятий, как услышал у самого уха странный возглас:

— Омела! Омела!

— Целуй! Целуй! Требуем поцелуй! — раздалось уже хором, и только сейчас Гарри сообразил, что их окружает толпа, а некоторые особо активно тычут пальцем вверх.

— О, Мерлин, — Гермиона проследила за направлением пальца. — Как мы умудрились под ней оказаться?

— Не знаю, — ошарашенный Гарри чуть отступил назад, разомкнув объятия.

— Бред, — заключила Гермиона.

Но толпа не унималась и становилась больше — видно собрались любопытные с ближайших столиков.

— Целуй же её! Давайте! Это Рождество или как? — раздавалось со всех сторон.

Гермиона оглянулась, явно ища поддержки и не зная, что делать. Ситуация была какой-то бредовой и напоминала розыгрыш.

— Целуй! Целуй!

— Даже героям нельзя нарушать традиции, — весёленький голос, раздавшийся совсем рядом к удивлению Гермионы, принадлежал самому Брустверу.

— Кингсли? О, простите… господин Министр… — залепетала она, смущённая этим ненужным навязчивым вниманием и самой ситуацией, в которой они с Гарри оказались.

Откуда только тут взялась эта дурацкая ветка омелы?

— Да поцелуйтесь вы уже, — кивнул Кингсли в сторону Гарри.

— Ладно, — вздохнула она, желая побыстрее покончить с этим недоразумением.

— Можно? — как-то неуверенно произнёс Гарри, сделав шаг вперёд и коснувшись осторожно её пылающей щеки.

Она вздрогнула от прикосновения его пальцев и еле заметно кивнула. Её широко распахнутые глаза долю секунды смотрели на него с неким испугом, а затем веки смущенно опустились, и он впервые обратил внимание на то, какие же длинные у неё ресницы.

Гарри было неловко и странно одновременно. Он чувствовал себя цирковой обезьянкой, от которой все ждут какого-то невероятного представления. А ведь несколько секунд назад всё было так хорошо и спокойно… Но в то же время, его словно магнитом затягивало в творящееся вокруг безумие.

— Целуй! Целуй! — скандировали подвыпившие маги, и руки Гарри снова сомкнулись на талии подруги, прижимая её к себе.

Он чувствовал биение сердца под тонкой шёлковой тканью. Гермиона задержала дыхание и слегка прикусывала нижнюю губу, что выдавало её волнение. Обоняние вновь уловило лёгкий запах знакомого парфюма и тот неповторимый, едва улавливаемый аромат, присущий самой Гермионе. Аромат, являющийся якорем надёжности и спокойствия, уюта и умиротворения. Его губы сухие, обветренные, но горячие и жаждущие, едва коснулись нежных, пока ещё холодных, безвольных, но уже ждущих поцелуя губ. Лёгкое касание, как смакование сомелье, впервые вкушающего новое коллекционное вино. Как мазок художника, кладущего неуверенный штрих на девственно чистый холст. Как первая нота талантливого пианиста… Он был готов рисовать картину… Исполнять сложнейший этюд Шопена… Побеждать… Умирать… Возрождаться…

Это было странным ощущением — целовать девушку, к которой относишься как к сестре. Хотя эта мысль моментально испарилась, как и все люди, окружавшие их. Пропали посторонние звуки. Только колыхание сердца. Стук крови в висках. Электрический разряд, пронзивший тело.

Она почувствовала это прикосновение, и в её сознании что-то взорвалось и рассыпалось на миллионы осколков. Вся жизнь промелькнула перед глазами за долю секунды. Её губы приоткрылись ему навстречу, демонстрируя полное доверие, а руки на его шее сомкнулись чуть плотнее.

И Гарри забыл, что должен отстраниться, он выпал куда-то за грань существующего мира. Это невинное движение словно подтолкнуло его в спину, лишая самообладания. Он ещё раз медленно провел языком по её губам, словно изучая границы дозволенного, а потом двинулся вперёд со всей бесшабашностью настоящего гриффиндорца. Он брал её губы в плен, короткими и жадными прикосновениями, словно умирающий от жажды странник, добравшийся до живительного источника.

И ему ответили. С тем же напором, страстью, отчаяньем, словно это было последним, что ты успеваешь сделать в жизни. Гермиона чувствовала, как ноги подгибаются в коленях, как тело перестаёт ей подчиняться, и как она теряет контроль над собственным разумом. Хотелось чего-то большего, но чего именно она сама не могла понять. Что-то новое, неизведанное, необъяснимое захватывало в тиски сознание, высвобождая чувственность. Гермиона забыла обо всём на свете, мечтая чтобы это длилось вечно.

Ощущения, накрывшие Гарри с головой, были с одной стороны такими новыми, а с другой казались знакомыми, естественными и единственно правильными. Словно в голове заработала сломанная шестерёнка, сложился пазл, вспомнилась забытая давным-давно формула.

Кольцо рук на её талии стало совсем тесным, и Гермиона даже не сообразила, как неприлично прижата к своему другу, будто к спасительной шлюпке посреди бушующего океана. Их языки сплетались в невероятной борьбе, лаская друг друга, выталкивая и проникая изо рта в рот, касаясь губ, вызывая желание и страсть даже не в телах, а в самих душах.

Губы двоих сливались в единое целое, рождая горячий, голодный, наполненный страстью поцелуй. Уже было неважно кто доминирует, кто кого целует, кто ведёт в этом безумном танце. Неважно, что тела впились друг в друга, будто притянутые сильнейшим заклинанием, неважно, что к окружающей их толпе: скандирующей, хлопающей, свистящей, присоединялись новые зрители…

И когда они остановились, остановилось и время. Ошарашенно глядя в глаза друг друга и восстанавливая сбившееся дыхание, они осознавали то, что произошло. До них медленно стали доноситься посторонние звуки и, будто испугавшись этого, они сделали по шагу назад, скользнув по рукам друг друга, на секунду переплетя пальцы и тут же разжав их.

Реальность обрушилась на них снежной лавиной, обдавая холодом в тот момент, когда в первом ряду скандирующей толпы они увидели лица Рона и Джинни.

Далее всё было как в тумане. Сжатые кулаки Рона, шаг вперёд, возникшая между ними Гермиона, кивком головы побуждающая его двинуться за убегающей в слезах Джинни. Всё походило на картину художника сюрреалиста. Жутко и смешно, абсурдно и понятно, талантливо и бездарно одновременно. Невесту Гарри так и не догнал, а когда вернулся, то не смог найти и Гермиону, чья сумочка пропала со столика, за которым они располагались до злополучного танца.

Гарри какое-то время бродил по залу, пытаясь найти её глазами, поговорить не зная о чём; спросить, хотя глубоко внутри уже знал все ответы… Рон расположился в компании новых приятелей из Отдела магических игр и спорта и налегал на спиртное. Гарри понял, что дальше ему тут делать нечего. Чего доброго, дойдёт до выяснения отношений с кулаками. Рона-то он по-своему понимал, но становиться звездой первой полосы рождественского «Пророка» не хотелось… Хотя вероятность попасть туда и так уже была очень высокой.