Едет, едет Дед Мороз (джен)

Тихий перезвон колокольчиков. Синяя ночь наклонилась над Землёй. Звёздная пыль серебристыми искрами вылетает из-под узких оленьих копыт. Мчатся, мчатся по небу сани. Сзади они немного просели под тяжестью мешка с подарками. Заказы и пожелания, надежды и просьбы — всё постарались учесть и выполнить ответственные за праздник. Несётся волшебная упряжка над притихшими заснеженными лесами, замёрзшими реками, пустынными полями. Летят олени навстречу тем, кто ждёт подарков. Плавный разворот. Белый иней блестит в лучах жёлтой спокойной луны. Остановка. Легко спрыгивает с саней широкоплечая фигура. Легко, как пушинку, вскидывает на плечо тяжёлый бархатный мешок. Тихо вокруг. Хрустит под ногами разбитое стекло. Оседает на мягкую ткань копоть остывшего пожарища. Тот, кто приезжает раз в год, лишь в эту особенную ночь, растерянно бродит из стороны в сторону. Достаёт из нагрудного кармана маленькие очки в тонкой оправе. Выуживает из кармана смятый листок. Вглядывается в написанное при ярком свете холодной луны. Беззвучно шевелит губами. Растерянно шепчет себе под нос:

— Ничего не понимаю. Тут, должно быть, какая-то ошибка?

Он вглядывается в звёздное небо, стараясь найти точный ориентир, растерянно смотрит на оленей.

— Нет, всё правильно у тебя в бумагах. Это то самое место.

Тонкая чёрная фигура незаметно отделяется от стены. Чёрные широкие крылья торчат из-за спины. Перья на них взъерошены и помяты. От белого цвета не осталось и следа.

— Тогда где же все? — начинает кипятиться он.

— А нет никого. Уже нет.

— Послушай... — От волнения большие толстые пальцы плохо гнутся, и не с первого раза удаётся засунуть маленькие очки в еле заметной оправе обратно в нагрудный карман. — Послушай. Этого просто не может быть. Вот, у меня тут записано! Люди…

— Люди всегда верят в идеалы. Чистые образы. Ради них они готовы убивать. И других, и себя. Нет больше никого. Прямое попадание. Теперь тут пусто.

— Почему?

— Они все верили в то, что знают правду. Они решили, что правда важнее жизни.

Ставший внезапно тяжёлым мешок опускается на землю. Оба умолкают.

— Хорошо, я понимаю. Люди. — Голос просевший, треснутый. Сейчас что-то разлетелось на куски. Там. Внутри него. — Я понимаю. Это люди. Да. Но... — Рука залезает в карман, выхватывает оттуда смятую бумагу. Большие неуклюжие пальцы сжимают её крепко, до побеления. — Вот. У меня тут записано. Здесь должны быть трое детей. Вот, пожалуйста. Синий пароход. Одна штука. С красной полоской на трубе. А ещё воздушный змей. Две штуки. Просителю и его маленькой сестрёнке. Вот же, здесь у меня всё записано! И ещё кукла. С длинными ресницами. И книга. Как его?.. А. Вот. «Три мушкетёра» называется. Я всё принёс. Книга, змеи, кукла. Пароход.

— Так нет же теперь никого.

— Этого не может быть. — Он упрямо мотает головой. Колокольчики жалобно позвякивают от порыва ветра. — Это же дети...

Тень вздыхает. Чешет крылом грязный, в чёрных разводах нос.

— Я же говорю тебе, как ты не можешь понять?! Прямое попадание. Это... Это всё. Теперь тут нет никого.

Руки хватают с земли мешок. Прижимают к груди, как больного котёнка.

— Нет. Я не могу этого понять.

Повисает тишина.

— Я тоже не могу, — тихо говорит ангел. И пожимает худыми, испачканными в гари плечами. — Но тут ничего не сделать.

Они садятся рядом. Ссутулившись. Слегка соприкасаясь плечами.

Снег тихо падает на почерневшие, почти обрушившиеся стены.

— Они выпустили чудовище, понимаешь? — говорит ангел. — Каждый хотел быть прав. Многие считали себя первыми. Достойными. Избранными. А чудовище пришло и пожрало их всех. И их детей. До седьмого колена.

— Там ещё должна быть собака, — невпопад отвечает он. — Маленькая. Курчавая. Я не по этим делам. Но меня просили. Она очень хотела косточку. Хрустящую такую, с мелкими прожилками, понимаешь? — спрашивает он с надеждой.

Ангел молча смотрит на него и качает головой.

— Нет. Тут должна быть собака! — внезапно переходит на крик он. — Вот. Я принёс косточку. Как она заказывала.

— Нет, — тихо, одними губами шепчет ангел. — Тут никого нет, понимаешь? Они любили спать вместе. Та девочка с лёгкими светлыми кудряшками, что хотела куклу, и маленькая чёрная собачка. Они спали, так тесно прижавшись друг к другу, что волосы и шерсть смешивались. Чёрное и белое, свет и тень. Их и накрыло вместе. Сразу. Понимаешь? Прямое...

— Я не смогу этого понять. Никогда.

— Я тоже.

Долгая тишина становится вязкой, как болото. Олени нервно роют снег маленькими точёными копытами. Он решительно встаёт, перекидывает мешок обратно на сани.

— Что мне теперь делать?

Ангел непонимающе-удивлённо смотрит на него.

Он прокашливается, стараясь придать твёрдость осипшему голосу.

— С подарками что теперь делать?

— А. С подарками. Не знаю. Оставь их себе. Подари другому.

Он только безнадёжно мотает головой.

— Ты ничего не понимаешь. Так нельзя.

— Наверное, — легко соглашается ангел. — Я совсем не разбираюсь в этих вопросах. Знаешь...

— Меня ждут, — коротко бросает он. Вскакивает в сани. Олени поднимают их выше, выше. Карман зимней шубы немного оттопыривается. Из него торчит тонкая сахарная косточка с розовыми прожилками.

Тихий перезвон колокольчиков. Звёздная пыль из-под узких оленьих копыт. Мчатся, мчатся по небу сани.