О воспитании (гет)

— ...Римм, прости, пожалуйста, но сегодня опять ничего не получится. Я даже не в Ленинграде сейчас, в Петрокрепости, только что с задержания вернулся. Теперь машину с сопровождением жду, чтобы арестованного к нам в управление везти. Потом Якову докладывать, на допросе присутствовать. Я даже приблизительно не представляю, когда всё это закончится. Прости...

— Ничего страшного, Володя, не переживай. Увидимся в другой раз.

— Я завтра постараюсь до дежурства к вам заехать.

— Не надо тебе до дежурства никуда срываться, тем более, без машины. Тебе выспаться надо...

Сальников понимал, что Римма у себя на работе в помещении не одна, поэтому она просто не может говорить с ним иначе. В её голосе и так слышалось искреннее огорчение. И то, что она отговаривает его приезжать завтра, совсем не означает, что она не хочет его видеть. Хотя, если учесть, что он отменяет уже третье свидание подряд...

— Римм, ты только не подумай ничего такого, пожалуйста. Я очень соскучился, очень...

— Я знаю, Володя. Тебе совсем не надо оправдываться. Ты хоть пообедал?

Сальников горько усмехнулся: к его рациону Римма подходила с необычайной серьёзностью.

— Сейчас в буфет схожу с местными операми...

Как назло, в этот момент распахнулась дверь кабинета, где Сальников смог уединиться, чтобы позвонить, и местный дежурный басовито рыкнул: "Машина пришла, товарищ капитан!"

— Значит, не сходишь, — вздохнула Римма.

— Не страшно, моя хорошая, — отозвался он. — Значит, Штольман меня накормит, у него всегда с собой обед из трёх блюд.

— На двух человек? — Она снова вздохнула. — Надо что-то с этим делать... Ладно, езжайте, а то стемнело уже и снег пошёл.

Попрощавшись, он повесил трубку. За окном действительно мело. Первый снег выпал три недели назад, как раз когда они ездили с Риммой в Крестцы и Дно, и с тех пор, кажется, без него не обходилось ни дня. Он то сыпался мелкой, странно сухой крупой, то падал крупными кружевными хлопьями, то летел чуть ли не параллельно земле, хлестал в лицо, набивался за шиворот. Машину пришлось оставить в гараже — откапывать гаражные ворота и прогревать мотор каждое утро просто не было никакой возможности. На работу и с работы Владимир Сергеевич теперь ездил на милицейском уазике, а то и общественным транспортом добирался. Да и пусть бы, такое случалось чуть ли не каждую зиму, но Римма... Теперь не стало даже возможности просто отвезти её утром в издательство, просто заскочить к ней ближе к ночи на час-полтора, посидеть на кухне, подержать за руку, поцеловать украдкой. Урвать хоть как-то и хоть что-то, если уж настоящее и такое желанное свидание у него дома приходилось отменять в третий раз. Сальников скрипнул зубами. Да, надо что-то с этим делать, так продолжаться не может. Дверь снова приоткрылась, и всё тот же громогласный дежурный возвестил: "Товарищ капитан, арестованный в машине уже. Можно ехать..."

— Ну, поехали, раз можно, — буркнул Сальников.

Похищением и убийством Владислава Никитина Сальников со Штольманом плотно занимались уже вторую неделю. Попало к ним это дело потому, что Никитин, кандидат технических наук и изобретатель, работал конструктором в НИИ радиоаппаратуры. В настоящее время он занимался разработкой тренажёра для подготовки диспетчерского состава гражданской авиации и доступа к гостайне не имел, тем не менее, начальство уведомило Штольмана, что если выяснится, что убийство связано с профессиональной деятельностью Никитина, дело у них заберут комитетчики. Пока, впрочем, на это ничто не указывало, да и вообще, пока всё было мутно и непонятно.

Никитин с женой Людмилой и двумя сыновьями девяти и двух лет проживал в Ленинграде по адресу улица Моховая, дом 32. Супруга изобретателя и сама была кандидатом наук, доцентом кафедры высшей математики Ленинградского горного института. Именно Людмила Никитина утром в воскресенье, 26 ноября, пришла в милицию с заявлением о похищении мужа и рассказала дежурным оперативникам довольно странную историю. По её словам, муж хотел продать запасное колесо от своего москвича-412. В пятницу утром по дороге на работу он развесил несколько объявлений, а уже вечером того же дня Никитиным позвонил первый желающий приобрести дефицитный товар. Покупатель, назвавшийся Василием, согласился с ценой и даже был готов накинуть червонец, если Никитин в субботу отвезёт его вместе с колесом на дачу в Кировском районе, где у Василия осталась машина. Встретились после завтрака, сразу рассчитались. Покупатель оказался высоким спортивным мужчиной, не слишком разговорчивым, но как будто приятным. Никитин решил взять жену с собой в поездку, чтобы проветрилась, дети остались с бабушкой.

Ехали по Мурманскому шоссе ввиду снежной погоды небыстро, лениво беседовали. Никитина сидела рядом с мужем, Василий — на заднем сидении. Где-то через два часа за посёлком Синявино свернули на просёлочную дорогу, и тут пассажир внезапно выхватил и приставил к горлу водителя большой нож. Никитин резко затормозил, а Василий приказал Людмиле немедленно выйти из машины. Женщина совершенно растерялась, и тогда муж, вроде бы не потерявший присутствия духа, сказал ей: "Выходи и спокойно жди. Мы сами разберёмся". Никитина послушалась, машина уехала. Прождав на месте около полутора часов, Людмила замёрзла, разволновалась и в конце концов пошла назад к шоссе, где через некоторое время поймала попутку. Домой она вернулась на перекладных только к вечеру, вместе со свекровью прождала мужа всю ночь, сражаясь с высоким давлением, а на следующее утро пришла с заявлением о похищении в Дзержинский РОВД. Там её, естественно, спросили, почему пришла только утром, почему не обратилась за помощью сразу после похищения, хотя бы к водителям на шоссе. Женщина лепетала, что её смутили спокойствие и невозмутимость мужа, с мнением которого она привыкла считаться. Вообще, оправдывалась она не слишком внятно, без конца сбивалась с мысли, жаловалась на головную боль и настойчиво требовала немедленно ехать на место происшествия. В конце концов ей дали валерьянки и отвезли домой.

В квартире на Моховой оперативники пообщались со свекровью Людмилы, которая, на удивление, казалась не слишком обеспокоенной исчезновением сына. Галина Борисовна Никитина дала понять, что о своей невестке она не слишком высокого мнения и не торопится волноваться, поскольку считает, что Владислав просто решил таким своеобразным способом отдохнуть от жены пару дней. Однако эта оригинальная версия никакого подтверждения не нашла. Напротив, оперативная группа, выехавшая в Кировский район, вскоре обнаружила в двух километрах от места происшествия брошенный москвич со следами крови на переднем сидении, а затем неподалёку от машины — и зарытый в снег труп Никитина с петлёй на шее. Экспертиза показала, что мужчину сначала придушили бельевой верёвкой, а затем нанесли ему два проникающих ранения в сердце узким и острым металлическим предметом, судя по всему, вязальной спицей. Кроме того, при осмотре машины эксперты обнаружили сзади на спинке водительского сидения чёткий отпечаток обуви сорок шестого размера с резной подошвой. Очевидно, убийца упирался здесь, когда душил свою жертву. Чуть позже несколько аналогичных отпечатков были найдены на тропинке, уходящей через перелесок в сторону Петрокрепости.

Подключившись к расследованию, Владимир Сергеевич сам прошёл по этой узкой и извилистой тропинке до самых городских окраин и пришёл к выводу, что убийца прекрасно здесь ориентировался, а возможно, вообще был из местных. Поскольку других гипотез пока не имелось, Штольман дал указание проверять эту. Петрокрепость — городок совсем небольшой, с населением около десяти тысяч человек. Мужчин подходящего возраста среди жителей оказалось чуть больше семисот. Участковые пошли по квартирам, отсеивая по росту и размеру ноги, что позволило сильно сузить круг подозреваемых. Кроме того, учитывая точность нанесения ударов в сердце, искали человека с определёнными навыками. Уже на третий день в поле зрения милиции попал бывший спецназовец Алексей Васильев. Приметы совпалали, соответствующие навыки имелись, тяжёлые ботинки подходящего размера участковый заметил в прихожей.

Васильев вышел в отставку четыре года назад после ранения, развёлся, оставил квартиру в Пскове жене и сыну, а сам перебрался в Петрокрепость, где нашёл работу тренера по самбо и снял комнату в коммуналке неподалёку от местной Красной площади. Сальников со товарищи осторожно опросили его знакомых и соседей, собирая информацию. Соседками Васильева по коммуналке оказались три женщины: хмурая и въедливая пенсионерка, совсем молоденькая ученица профтехучилища и яркая и эффектная продавщица из местной аптеки Елена Волкова, состоящая с Васильевым в близких отношениях. Допрашивавший Волкову Сергей Лепешев, молодой оперативник из отдела Сальникова, обратил внимание на её красивый свитер и поинтересовался, не сама ли она его связала. Женщина польщённо подтвердила, что сама, а потом и призналась, что несколько дней назад Васильев одолжил у неё спицу, чтобы "что-то там протолкнуть в машине у приятеля", и до сих пор не вернул. После этого было принято решение немедленно арестовать Васильева. Пустить группу захвата в комнату Васильева и в свою собственную комнату без колебаний согласилась его соседка-пенсионерка, в прошлом военная лётчица. Оказавшись по дулами четырёх автоматов, Васильев никакого сопротивления не оказал и сразу поднял руки. Впрочем, на вопросы он вообще не отвечал, молчал как каменный.

Штольман допрашивал Васильева почти полтора часа, но добился только сверки анкетных данных. При первом же вопросе о Никитине бывший спецназовец сказал: "Я не знаю, о ком вы говорите, товарищ полковник", и больше не произнёс ни слова.

— ... Володя, Васильев явно не дурак. Спицу мы не нашли, так что кроме ботинок у нас на него пока ничего нет. Он это понимает, поэтому молчит, и будет молчать, пока мы не установим связь между ним и Никитиным... или его женой.

— Женщину ты тоже подозреваешь?

— Она последней видела мужа живым — классика жанра, обратилась в милицию с большим опозданием, да и жили Никитины, по словам свекрови, не так чтобы душа в душу.

— Если у них и были проблемы, то как раз из-за этой самой свекрови, поджимающей губы при любом упоминании о невестке.

— Возможно, ты и прав. Но чтобы это понять, мне нужно поговорить с женщиной лично. Она ещё в больнице?

— Да. Я звонил сегодня. Гипертонический криз ей купировали, послезавтра должны выписать. Настоятельно просят по возможности не волновать пациентку в ближайшее время.

— Значит, от полноценного допроса пока воздержимся, но опознание подозреваемого нужно провести как можно скорее. А пока будем искать связь.

— Есть идеи?

— Убийца и жертва — двое мужчин примерно одинакового возраста. Один разведён, другой женат, но даже его собственная мать полагает, что у него может возникнуть желание отдохнуть от жены. Значит, что?

— Шерше ла фам.

— Именно.

— Предлагаешь просеять через мелкое сито весь ближний и дальний круг?

— Да. Начать лучше...

— Со свекрови, на редкость приятной женщины, и с этой Елены, пассии Васильева. Понятно.

— Ещё в Псков, к бывшей жене Васильева нужно съездить.

— Нужно. Может, Серёгу отправишь?

— Устал? — Штольман посмотрел с сочувствием.

Сальников помедлил, но всё же ответил:

— Римму десять дней не видел. Сегодня очередное свидание отменил. Ощущение такое, будто дышу через раз...

Он встал и отошёл к окну Штольмановского кабинета. Они дружили двадцать с лишним лет, и Владимир Сергеевич давно привык рассказывать Якову о своих мыслях и чувствах намного больше, чем когда-нибудь услышит от него. Это было нормально, поскольку полностью соответствовало их характерам. Но сейчас вышло как-то чересчур. Никакого ответа от Штольмана он не ждал, но...

— Володя, при нашей с тобой жизни и работе есть только один-единственный способ видеть дорогую женщину чаще одного раза в неделю или в две.

От удивления Владимир Сергеевич обернулся:

— Хочешь сказать, женившись на ней?

— Ты и сам всё понимаешь, — пожал плечами Яков.

— Да я думал уже и думаю, но... — Штольман выжидающе приподнял левую бровь. — Во-первых, мы встречаемся всего-ничего.

— Всякое бывает, Володя, — ответил Яков задумчиво. — У Платона с Мартой — рано, у вас — быстро. Но лучше так, чем сначала полтора года вокруг да около ходить, а потом ещё три с половиной года с каторги письма писать.

— Это ты о бабушке с дедом, что ли? — удивился Сальников.

— О них, — кивнул Штольман. — Ты почитай дневники, Володя, тебе это нужно не меньше, чем Римме Михайловне. Там обо всех твоих сомнениях есть. Дед не раз сетовал, что не посватался уже через несколько месяцев после знакомства. Но он едва ли мог, потому что ещё очень далёк был от понимания, принятия, да и от настоящего чувства. Он не мог, а ты можешь.

— Могу, — подтвердил Сальников, — и хочу, и должен, в конце концов! Что с того, что времена другие, если люди — те же? Но не по телефону же предложение делать. И не на бегу, чёрт возьми! Ведь это у меня за плечами и шестнадцать лет в первом браке, и после... "донжуанский список", а Римма — молодая женщина, и брак у неё будет — если она согласится, конечно — первый. Атмосферу бы создать какую-то, чтобы было что вспомнить.

— С гитарой придёшь, — усмехнулся Штольман. Сальников сердито фыркнул. — Я не шучу, Володя. Не думаю даже. Вряд ли для Риммы Михайловны внешние атрибуты имеют решающее значение. Она очень умна, и — с даром или без — наверняка видит суть. Так что гитары довольно будет, да и она, по большому счёту, не нужна... Я, к примеру, Асе первый раз сказал, что хочу на ней жениться, когда вшей у неё выбирал.

— Э-эм?.. В каком смысле?

— В самом прямом. Она вернулась с... В общем, вернулась. Одежду попросила сжечь и ножницы острые принести: хотела волосы отрезать, чтобы проще было от насекомых избавиться. Я не дал. Керосин ей нашёл, мыло дегтярное. Потом сам всё выбрал и вычесал, часа три провозился. Так что да, есть что вспомнить.

Владимир Сергеевич на минуту дара речи лишился: во-первых, от внезапной Штольмановской откровенности, во-вторых, от самой истории. На лице у Якова мелькнула непривычно мягкая улыбка, ему обычно несвойственная — это Платон так часто улыбался, — но потом вернулось знакомое невозмутимо-ироничное выражение.

— То есть предлагаешь без гитары и без галстука? — протянул задумчиво Сальников.

— Слова найди. Ты ведь это умеешь...