Пьяный Поттер (джен)

* * *

Гриммо, 1996 год.

Альбус Дамблдор и его Орден Феникса, как обычно, собрались в доме Сириуса Блэка, который уже покинул этот мир. Они не стали приглашать юного Гарри Поттера на это собрание, но он всё же пришёл сам. Его шаткая походка и бутылка крепкого алкоголя в руках выдавали состояние алкогольного опьянения.

— Гарри, дорогой мой, что ты здесь делаешь? И почему ты так сильно пьян? — с удивлением спросил директор школы, заметив мистера Поттера. От него исходил аромат алкоголя и изысканных блюд, что только усиливало удивление.

— Это не ваше дело, старик, моя жизнь вас не касается, — ответил Гарри, потягивая из горла крепкий коньяк. Он не обратил внимания на возмущённый взгляд Молли Уизли, которая заметила алкоголь в его руке, и продолжил: — Вы оставили меня у Дурслей, даже не поинтересовавшись, были ли они дома в тот момент и смогут ли они принять ещё одного человека. Вы решили, что эта семья маглов, которая боится магии, будет меня «любить». Ну да, конечно. Они так меня «любят», что позволяют носить за моим тупым кузеном одежду, нагружают тяжёлой работой, и даже доброго слова я от них не слышал ни разу. Так что идите к чёрту, директор Дамблдор.

— Гарри, как ты смеешь грубить директору Хогвартса! Немедленно извинись перед ним! И прекрати употреблять алкоголь! — произнесла Гермиона Грейнджер, приглашённая на это собрание, с явным недовольством в голосе.

— Не приставай ко мне, заучка! Иди лучше к своим Рону Уизли и Виктору Краму, — ответил ей Гарри Поттер, дыша перегаром и с трудом держась на ногах. Он сел в свободное кресло и продолжил: — Критчер, принеси ещё бутылку вина и тарелку сыра!

Ворчащий домовик без труда исполнил приказ Гарри. И, не обращая внимания на недовольные крики, Поттер продолжил наслаждаться дорогим вином, наслаждаясь его вкусом, закусывая ароматным сыром.

— Гарри, как ты можешь так спокойно сидеть и наслаждаться жизнью, когда Воландеморт угрожает всем магам и маглам! — воскликнул Рон Уизли с возмущением в голосе, с завистью наблюдая, как Гарри расслабленно расположился в кресле и потягивает дорогое вино.

— О, я не беспокоюсь насчёт обычных людей, они легко с ним справятся. Как известно, маглы уже начали летать в космос, в отличие от вас, магов, которые трясутся от одного имени этого негодяя, которого не может или не хочет победить величайший маг столетия! И я не буду пытаться, потому что магический мир отнял у меня всех, кого я любил. Поэтому можете идти вы все к чёрту! Ты меня понял, рыжий? — ответил ему Гарри Поттер, постепенно приходя в себя. Ароматное вино поднимало ему настроение, и он уже не так сильно расстраивался.

— Но Гарри, ты должен помочь магам! Они нуждаются в тебе! Ведь ты уже побеждал того, кого нельзя называть! — воскликнула Гермиона, выражая свой протест и проявляя невоспитанность, что делало её просто невыносимой.

— О времена, о нравы! — с глубоким вздохом произнес Гарри, вспоминая слова Цицерона и осознавая, насколько тот был прав. Не дав никому вставить и слова, он продолжил: — Так, мне всё это надоело! Критчер, пожалуйста, выставьте Орден жареной курицы вон. И закройте им доступ сюда, это мой вам приказ. И да, Гермиона, страх перед именем только усиливает страх перед тем, кто его носит. Не твои ли это слова, что ты тогда говорила в книжной лавке на Косой аллее?

Критчер без промедления выполнил приказ и выставил всех за дверь. Среди них оказалась растерянная Гермиона Грейнджер, которая, вспомнив свои слова, попыталась стучать в закрытую перед её носом дверь.

— Впустите нас немедленно, мистер Поттер! — потребовал профессор Снейп, который также был членом этого ордена и всем сердцем ненавидел Гарри Поттера.

Но Гарри уже не обращал внимания на странные действия безумного мага, который пытался снять магическую защиту. Юный Поттер спокойно уснул в кресле, уронив бокал на ковёр. Чуть позже на этот ковёр пролилось дорогое вино, так как бокал был полон.

Осенью Гарри так и не вернулся в Хогвартс. Ему было безразлично, что случится с магами, которые неоднократно предавали его. Они не замечали, что юному герою нужна помощь, поддержка и забота. Они забыли о том, кому были обязаны все эти годы, и не заслуживали ни сочувствия, ни жалости.