Подземелья и чувства (гет)

«Здравствуй, странник! Если ты решился узнать мою историю, то будь готов погрузиться в мир магии и сражений, прочитать о жизни, наполненной переломными моментами, внутренними конфликтами и множеством удивительных событий, а также пережить весь спектр эмоций вместе со мной и моими спутниками — такими разными, но, несомненно, повлиявшими на то, кем я являюсь. И сейчас, когда я нашла пристанище в таверне небольшой деревушки, куда я попала по особому делу, у меня появилось время поведать тебе о самых истоках моего становления.

Моя история берет начало в те времена, когда я была совсем юной и уязвимой. Моя мать выбрала для меня имя, которое лишь частично было похоже на то, как называли детей моего народа — Элиша. Обычно новорожденных называют более классическими именами с обилием шипящих звуков, например, Талаш, Отлех или Несатлиш. Моему народу присуще шипение не только в звучании имен.

Наскаари — это люди-змеи, или просто змеиный народ. Выглядят они по большему счету как люди, но со змеиными признаками — чешуей, раздвоенным языком, змеиными глазами, у некоторых есть змеиный хвост. Кто-то приобретает такие внешние особенности с рождения, а кто-то становится похож на сородичей в детстве и подростковом возрасте. Причем нет какого-либо однозначного фактора, который влияет на перерождение — считается, что тело само решает, когда ему переродиться, без какого-либо влияния, хотя Наскаари все еще пытаются определить, что именно является переломным моментом для становления. Обычно перерождение происходит естественно — например, за несколько дней тело покрывается коркой, а когда она спадает — сформировавшийся член общества уже с чешуей.

Если перерождение произошло в период с пятнадцати до восемнадцати лет, то такого члена общества называют «поздний перерожденный», и этот представитель Наскаари ценится гораздо меньше, нежели тот, кто является перерожденным с момента появления на свет.

На момент начала этой истории я еще не прошла через перерождение — да, у меня не было хвоста, не было чешуи, да я глаза не стали змеиными. Я все еще чувствовала, у меня все еще были эмоции. В общем, все как у обычного, не настоящего Наскаари. Я абсолютно точно не оправдывала ожидания моего народа. Настоящие наскаарийцы, те, чье перерождение полностью завершено, — существа холодные во всех смыслах, лишенные эмоций и чувств, они хитры и расчетливы. Уже тогда меня воспринимали не более, чем отпрыска одной из общины, а будущее мое было туманно, но наверняка для меня была уготована самая низкая должность в общине.

Мой народ обосновался в эльфийском городе Стойнфолл, который они отвоевали у речных эльфов пару столетий назад. С тех пор эльфы пытались забрать свои права на владения, но безуспешно — потому им приходилось соседствовать со змеиным народом, иногда предпринимая попытки отвоевать территорию, но мои сородичи отлично давали им отпор. История вражды между Наскаари и эльфами тянется испокон веков с переменным успехом, и на тот момент разногласия между двумя народами уже почти доходили до предела, и мы все знали, что нашей армии рано или поздно придется хвататься за оружие.

Стойнфолл — довольно большой город, разделенный на 8 районов, и мы жили в самом центре нашей общины. На каждой главной площади и перекрестке во всем городе стояли массивные тотемы змей, вырезанные из темного камня, их глаза светились тусклым зеленым светом, а тела изгибались в витках, словно защищая город от невиданных опасностей. Помню, что во всем Стойнфолле осталось много всего со времен речных эльфов. Поля волшебных цветов и трав, которые активно использовались в алхимии, тянулись до самого горизонта, их лепестки переливались всеми оттенками голубого, пурпурного и серебристого. Могучий зеленый лес, что раскинулся вдоль широкой реки, казался живым и древним. Его ветви, как крепкие, ласковые руки, тянулись к реке, словно нежно поддерживая ее, обвивая ее берега, как в объятии. Дорожки, выложенные голубыми кристаллами, тянулись вдоль этих лесов и рек, отражая свет даже в ночной тени. Они переливались, словно звезды, спускающиеся на землю, создавая магический светящийся след, который мерцал под ногами и вел прямо к Святилищу. Казалось, что в этом городе каждый камень, каждый цветок и каждое дерево хранили память о том, что здесь когда-то жили существа, способные видеть и ощущать мир на другом, почти мистическом уровне. Для Наскаари же эти чудеса стали частью фона, частью их мира, к которому они привыкли. Все эти красоты оставались в их жизни как нечто будничное, не особо замечаемое, а в сердцах народа они не вызывали восхищения — лишь покорность и равнодушие. Я не могла понять, как такие черствые существа, как Наскаари, могут жить в этом волшебном мире, окруженном магией и чудом, и не иметь возможности восхищаться и замечать всю его красоту, как камни на дне реки, которые не способны ощутить ее прохладу и свет.

Как я уже указала выше, в мои шестнадцать лет я так и не обрела ни одного из признаков своего народа, потому моя жизнь была совсем не сладка. Сколько себя помню, я всегда была изгоем, и ко мне относились соответственно. Пока мои сверстники покрывались чешуей, а их язык становился раздвоенным, я оставалась дома, уединяясь с книгами и свитками целителей. Моя мать, занимавшая должность главного целителя в Совете общины, часто приносила новые манускрипты из Святилища. Мне было так любопытно прикоснуться к тем знаниям, которыми она обладала, и я тайком ночами пробиралась в гостиную, чтобы изучать свитки, оставленные матерью на столе. Особенно мне нравились те, что были написаны недавно. У таких свитков был особенный запах, едва уловимый, но манящий, а их аура казалась наполненной какой-то волшебной, едва осязаемой силой.

Мое окружение было ко мне настроено враждебно. Дети Наскаари были красноречивы в оскорблениях и жестоки в действиях. Троица одаренных в особенности гнобила меня, иногда причиняя увечья — бывало, что меня скидывали в гнилую яму или пытались задавить хвостом. После нескольких таких происшествий Верховная общины запретила им все виды физической расправы, но оскорбления их становились все более гнусными и разнообразными. Пока Троица активно указывала мне мое место и гнобила за происхождение, остальные попросту оставались в стороне. Стало считаться, будто они закаляют меня, тем самым помогая стать «нормальной». Для Троицы было привычным делом приближаться ко мне, сидящей в одиночестве у реки, погруженной в свои мысли, и начинать рассуждать о моей никчемности с такой громкостью, чтобы привлечь внимание как можно большего количества мимо проходящих членов общины.

— Только посмотрите на нее, какая же она убогая! Почему ее до сих пор не изгнали? — это были слова одной из Троицы, Хезары.

Эта девушка была тем самым типом перерожденных, которые с самого рождения показывали всей своей натурой, что они выше и важнее остальных, что они уже родились как настоящие Наскаари. У Хезары была изумрудного цвета кожа, густые темно-зеленые волосы, которые всегда были собраны в высокий хвост, обрамленный золотым обручем, и две пряди около лица. Взгляд ее глаз, с вертикальными зрачками, которые были словно два черных рубина, всегда был таким, будто прямо в тот самый момент она мысленно мешала меня с грязью. Хезара была стройной и гибкой, с изящной, но в то же время сильной фигурой, как у настоящей воительницы. Ее внешность считалась эталонной среди сверстников, да и саму Хезару практически боготворили, больше всего — двое приспешников из Троицы.

— Если бы я был таким, как она, я бы сам ушел из общины, только бы не вызывать отвращение у Наскаари своим видом! — это едкое умозаключение сделал второй из Троицы, парень по имени Соакош.

Приспешник Хезары редко начинал первым подначивать остальных к унижению меня. Он скорее выступал в роли поддержки авторитета Хезары и тем, кто нес истину от своей подруги в массы. Я знала, что совсем недавно он был таким же, как и я — его перерождение сильно затянулось, и община негодовала по этому поводу. Его не единожды вызывали в Святилище для разговора, но я не знала, о чем с ним разговаривали. Однако вскоре, в пятнадцать с половиной лет, за одну ночь он переродился, а утром на учебу он уже не пришел, а приполз — у него вырос длиннющий коричнево-зеленый хвост. Громоздкий и неуклюжий, хвост был пока что тяжелым бременем, не поддающимся полному контролю, и его движения были явным образом нелепыми, но никто и слова не сказал на этот счет.

Сам Соакош был довольно приятной наружности: его кучерявые черные волосы небрежно были раскиданы по голове и мелкими прядками свисали у лица, аквамаринового цвета кожа будто все время была намазана маслом, потому что постоянно сияла и переливалась, подтянутое тело было практически неприкрыто — на торс было накинуто что-то наподобие сетки в мелкий квадрат, из-за чего при определенном свете можно было заметить очертания пресса. Не то чтобы я целенаправленно смотрела туда, но… невозможно было не заметить.

Я не могла понять, почему он и остальные вели себя так, будто сам Соакош не был поздним перерожденным и что с ним не было ранее таких же проблем, как со мной на тот момент. Но похоже, что после перерождения все недостатки новоиспеченного полноценного Наскаари, которые были до изменений, забываются и прощаются.

Нашлось что еще сказать на мой счет и у следующей и последней из Троицы, Шенды.

— Она до сих пор тут благодаря положению ее матери в Совете и снисходительности Верховной. Иначе давно гнила бы на Болотах!

Как и Соакош, Шенда чаще поддерживала слова Хезары, а не была инициатором унижений. Однако она была самой жестокой в проявлении физической агрессии из Троицы. «Случайный» толчок или «случайно» кинутый в меня камень — ее рук дело, я уверена, но делала она все это настолько незаметно, что, не зная Шенду слишком хорошо и оценивая ее только по внешности, невозможно было подумать, что она на такое способна.

Шенда была худой и очень светлокожей девушкой, ее тело и лицо покрывала чешуя светло-розового цвета. Это выглядело так, будто у нее полупрозрачная кожа, отчего ее худоба еще сильнее бросалась в глаза. В ее образе не было ни лишнего веса, ни мягкости — все было острое и четкое, как геометрия стальных линий. Язык же у нее был раздвоенный, как у змеи, и едва ли кто-то мог бы не заметить его, когда она говорила. Его кончики блестели, как тонкие, острые когти, ловко разделяющиеся, когда она выговаривала слова. У Шенды были длинные светлые волосы с коричневыми прядями, которые достигали почти середины бедер. Когда она заплетала их в сложную косу, казалось, что ее волосы превращались в канат, твердый и крепкий, готовый затянуться вокруг чего угодно, если она захочет. Я всегда представляла, как с этим «канатом» она может легко справиться со своими врагами — в том числе и со мной, если на то будет воля. К слову, Шенда переродилась еще в далеком детстве, поэтому ей точно было неведомо, что я испытывала в те года.

Что же до Болот, а именно Темных Болот, которые она упомянула, — это забытая земля, где некогда процветали поселения Наскаари, пока климат и неплодородная почва не заставили их покинуть это место. Теперь Болота напоминали странный, безжизненный уголок, где когда-то кипела жизнь, а сейчас там лишь застывшая пустота. Холод, сырость и болотистая земля поглощают любую надежду на развитие. Однако для изгнанных или тех, кто не смог переродиться, эта пустошь становилась единственным укрытием. Я слышала, что в самых глубоких уголках Темных Болот еще можно было найти обломки старых храмов и разрушенных поселений, поросшие мхом и лишайниками, — свидетельства того, что когда-то здесь жили не только отшельники, но и высокородные Наскаари. Но теперь все, что осталось, — это безжизненные руины и скрытые в тумане следы прошлого.

В детстве я слышала страшилку о тех, кто попадал на Темные Болота: «Где-то в глубинах Темных Болот, под мхом и туманом, обитает Змеиный Страж. Он был изгнан из общества Наскаари за свои грехи, и теперь его душа вечна, как болотная тьма. Говорят, что, если ты заблудишься среди трясины и заденешь старое дерево, оно прошепчет тебе на ухо имя того, кто не вернулся. Но прежде, чем ты сможешь уйти, Страж найдет тебя и заберет твою душу в глубину, где никто не услышит крика. Никогда не сходи с пути, иначе твое имя станет частью его коллекции…».

Ни тогда, ни сейчас у меня нет полной уверенности в достоверности хоть какой-то информации о Темных Болотах. Для меня это так и остается местом, куда отправляют не достойных чести быть одним из Наскаари.

— Да она же бастард! — все не унималась Хезара. — Просто смешно… У меня даже живот разболелся, так я насмеялась над ней.

— Что я сделала вам? Почему вы меня так ненавидите? — зачем-то спрашивала я, в глубине души зная, что им просто нравился сам процесс издевательства надо мной, а причины были не особо важны, если на мне уже было клеймо «не такая, как все».

— А это не очевидно, уродка? Посмотри на нас всех. Мы — истинные Наскаари, а ты… — Хезара высокомерным взглядом пробежалась от моей макушки до самых стоп и обратно, — ничтожество.

Я не отличалась стойкостью против оскорблений, да и закалки у меня не прибавилось, как рассчитывали члены общества. Хоть я и старалась делать вид, будто я становилась равнодушной к оскорблениям, снова и снова нелестные слова в мой адрес добирались до самых закоулков моей души, и слезы отчаяния вновь подступали к глазам.

— Ты расстроена? — как бы сочувствующе вопрошала Хезара. — Ну же, Элиша, мы просто напомнили тебе, кто ты. И кстати, Наскаари не испытывают эмоций. Если бы ты была одной из нас, ты бы не рыдала сейчас у всех на глазах. Смирись со своим уродством.

Закаливание унижениями совершенно не приносило плодов, отчего народ стал относиться ко мне более ожесточенно. Временами ходили слухи, что на самом деле я совсем не Наскаари, а человек-эльф, которого подкинули ненавистные эльфы с соседних территорий во имя своих грязных делишек. На самом деле, несмотря на безрассудность теории моего происхождения, отчасти эти слухи имели место быть, но я расскажу обо всем по порядку».