Змеиная сказка (гет)

Пыль от цирковой арены оседала на коже Нагини, словно второй её слой, — пропитанный запахами пота, зверей, смесью восхищения и отвращения зрителей. Одетая в яркий наряд, который не мог до конца передать её экзотическую красоту, она глубоко вздохнула, готовясь к очередному выступлению.

Голос конферансье разнесся под куполом шатра, подчёркнуто тягучий и напевный, поставленный так, чтобы пленять и завораживать публику.

— Дамы и господа! Приготовьтесь к невероятному, мистическому, удивительному зрелищу: перед вами женщина-змея Нагини!

Занавес поднялся, и она скользнула на арену. За ней последовала целая вереница змей. Её взгляд встретился с толпой — морем лиц, среди которых читались восторг, скепсис и предвкушение. Зазвучала завораживающая мелодия, и Нагини начала танец. Её движения были плавными, извивающимися, идеально синхронизированными с её чешуйчатыми спутниками. Казалось, змеи слушали её, зачарованные каждым её шагом, каждым словом, произнесённом Нагини на парселтанге.

— Медленнее... медленнее... а теперь резко! — тихо прошипела она, и змеи подчинились, заставив публику ахнуть. Пока зрители были поглощены чудом, Нагини высчитывала каждый шаг, каждый взгляд, следя, чтобы никто не заметил оков, связывающих её в этой жизни...

После представления, когда аплодисменты утихли, она скрылась в своей импровизированной гримерке — уголке шатра, отгороженном занавесками с дырами, проеденными молью. Тяжело вздохнув, Нагини почувствовала, как мечты о свободе вновь сдавили её грудь.

— О, если бы я могла вырваться из этой клетки, — прошептала она, глядя на своё отражение в треснувшем зеркале. Её глаза, полные тоски, хранили отпечатки несбывшихся мечтаний. — Путешествовать по миру, найти способ излечиться от моего... проклятия.

Потому что Нагини была проклята. Рождённая Маледиктусом, она несла в себе проклятие крови, которое однажды навсегда превратит её в змею. Цирк был её тюрьмой, но он же был и убежищем, скрывающим её от мира, который не смог бы понять её. Но каждую ночь, лёжа на жесткой койке, она мечтала вырваться, найти нечто большее, чем аплодисменты незнакомцев… Она мечтала жить.

Тем временем в мрачном лондонском приюте другая душа ощущала на себе тяжесть несбывшихся желаний. Том Риддл, младенец, которому едва исполнилось несколько месяцев, смотрел на мир глазами, казавшимися слишком проницательными для его возраста. Оставленный в приюте Вула своей матерью Меропой Гонт, умершей вскоре после его рождения, Том был загадкой для воспитателей.

Лёжа в своей кроватке, он смотрел на облупившуюся краску на потолке, не ведая о своём наследии, о волшебной крови, текущей в его жилах. Приют был местом, лишённым любви, наполненным лишь эхом от плача детей, раздражением воспитателей и жизнью, сулившей лишь трудности.

Том был необычно тихим младенцем, будто понимал, что его голос останется неуслышанным среди какофонии невоплощённых мечтаний. Но по мере того, как он рос, его необычные способности начали проявляться. Игрушки взлетали в воздух, когда он радовался, а особенно злобная воспитательница спотыкалась снова и снова, хотя причин для этого не было.

Глубоко внутри Том Риддл знал, что ему суждено нечто большее, даже если он не мог пока это выразить словами. И, как и Нагини, за много миль от него, но связанный с ней ниточкой схожих стремлений, он лежал в своей постели, мечтая о жизни необычной. О жизни, в которой он мог бы подняться над своим жалким началом и стать кем-то...чем-то великим.

Ни один из них ещё не знал, что судьба готовит планы, которые соединят их жизни таким образом, что последствия будут ощущаться годами. Пока Нагини танцевала, чтобы сбежать от настоящего, а Том мечтал о будущем, которое он пока не мог понять, мир продолжал вращаться, не замечая присутствие двух необычных душ, живущих в нём.

Каждую ночь их мечты вытягивались, как тонкие побеги растений, отчаянно пытаясь ухватиться за что-то реальное. Нагини мечтала о мире, далёком от узкого круга цирка, — месте, где её проклятие могли бы понять или, возможно, излечить. Том мечтал о мире, где он больше не был бы сиротой. О мире, где он обладал бы властью над теми, кто смотрел на него свысока.

Они ещё не знали, что их мечты — это скорее пророчества, чем фантазии. Они предрекали особую связь двух волшебников, которая определит судьбу волшебного мира на долгие годы.