Клеймо огненной алхимии (джен)

Эдвард совершенно не собирался подслушивать или — тем более — подглядывать за уединившимися командиром и старшим лейтенантом.

Просто так получилось.

На самом деле он не знал, что эти двое были в одном номере. Вместе. Да ещё и так откровенно. На самом деле, он просто собирался поинтересоваться у старшего лейтенанта, когда они собираются покидать гостиницу, чтобы прикинуть, успеют ли они с Алом сгонять до библиотеки и обратно и не проворонить поезд в Централ. У него и правда не было никаких дурных намерений. Да и, если судить честно, взрослые сами были виноваты, что не закрыли дверь в номер — Эдвард старался не думать, что та поддалась не сразу и открылась только после сильного толчка ножным протезом. По факту, он ведь не выломал и не вышиб её, а значит, замок был не ахти какой. Так что его вины тут абсолютно не было.

Вот только как объяснить это разгневанному командиру Эдвард честно не знал.

Не было никаких мыслей.

Рой Мустанг вскочил и застыл грозным изваянием, метая глазами молнии и недвусмысленно сжимая кулаки. Старший лейтенант Риза Хокай, напротив, старалась не привлекать внимания и свернулась в комок, сжимая в руках накинутую на спину рубашку. Судя по всему, мужскую. И, скорее всего, Роя Мустанга. Раз уж он стоял с голым торсом. Эдвард не был уверен в своих догадках и скосил глаза, желая лучше рассмотреть такую непривычную ему старшего лейтенанта, когда Мустанг, издав нечто среднее между раздражённым вздохом и рычанием, сдвинулся влево, блокируя обзор.

Ладно, это было глупо и абсолютно неуместно.

Эдвард дал себе ментальный подзатыльник и с мольбой поднял глаза на командира. Мустанг добрее выглядеть не стал, наоборот, в прищуренных тёмных глазах появилось что-то очень нехорошее. Опасное.

— Я могу объяснить… — неуверенно начал Эдвард и поспешно прижался спиной к двери, когда мужчина сделал к нему шаг. На втором мальчишка поддался страху и присел на корточки, выставив перед собой руки: — Не бей меня!

— Не собирался.

На мгновение Эдварду стало легче, но после сердце зашлось в ещё большем страхе: если из него не планировали выбить всё увиденное, то что с ним собирались делать? Некстати вспомнилось, что огненная алхимия начальника могла применяться не только на поле боя, но и в ряде других случаев. Например в пытках. Да, Рой Мустанг наверняка собирался поджарить его до хрустящей корочки — как он любил грозиться в минуты их жесточайших споров — только в этот раз всё было бы по-настоящему.

Съёжившись и погрузившись в омут нехороших предчувствий, Эдвард пропустил момент, когда Мустанг подошёл впритык и очнулся лишь когда почувствовал сильную хватку на левом запястье. Мужчина потянул его, поднимая.

— Не надо…

Будучи не в силах сопротивляться, Эдвард был вынужден встать, но, желая отсрочить неизбежное, уткнулся пятками в паркет, совершенно не собираясь следовать за взрослым. Он зажмурился, поджал губы и мысленно взмолил о пощаде. Может, повезёт и его убьют без мучений? Ботинки заскользили по паркету, оставляя чёрные полосы от резиновой подошвы, и до слуха Эдварда донеслось недовольное цыканье Мустанга. Ну конечно, у него же потом спросят, чем это он так в номере пол испортил… Эдвард помотал головой, не желая снова окунаться в глупые мысли.

— Хватит трястись будто тебя на каторгу веду.

Тон начальника оказался на редкость спокойным. Эдвард в удивлении открыл глаза и даже перестал сопротивляться, покорно переставляя ноги. Только теперь он заметил, что Мустанг не стискивал его руку до синяков, а держал вполне аккуратно, просто крепко. Чтобы не вырвался. И уверенность, с которой взрослый вышагивал к кровати, заставила лицо подростка заалеть от стыда. Он сам себе напомнил непослушного ребёнка, которого родитель поймал за чем-то очень некрасивым.

«Так, и… что теперь?»

Эдвард напряжённо всматривался в спину Мустанга, совершенно не замечая ничего вокруг. Словно мир сузился до них двоих и всё что кроме перестало существовать. Сердце напряжённо колотилось в районе глотки, а виски уже намокли от пота. Эдвард тихо сглотнул. Было понятно, что просто так его не отпустят — слишком многое он умудрился увидеть, но и жестоко убивать, похоже, тоже никто не собирался. Это немного ободряло. Самую малость.

«Если подумать, ничего такого я не видел. Они ничего не делали. Он только по голой спине её гладил и что-то шептал…»

Подростковый интерес поднял голову в самый неподходящий для этого момент, и Эдвард, стараясь не выдать себя, попытался повернуться так чтобы хоть частично разглядеть старшего лейтенанта. Ему прежде не доводилось видеть обнажённых представительниц прекрасного пола и что-то внутри, ещё не взрослое, но уже и не детское, отчаянно желало расширить границы познаний.

Боже, ему было уже пятнадцать, а он так ни разу и не целовался с девушкой. Даже за руки не держался.

Не то чтобы отсутствие романтической составляющей в жизни сильно давило — нет, у него были куда более важные заботы нежели бессмысленные, как выражался Мустанг, «обжимания и сосания по углам». Например отыскать философский камень и вернуть младшему брату тело. Ну и себе руку и ногу из плоти и крови, если повезёт, а то автопротезы здорово поднадоели.

И всё-таки полностью заблокировать в себе естественный интерес к противоположному полу Эдвард не мог. Влечение к Винри ворвалось в его жизнь золотистым торнадо, перевернувшим обычный уклад жизни с ног на голову, наставившим целую кучу вопросов. Начиная от необъяснимых порой реакций собственного тела — то лицо жаром затопит, то сердце начнёт отплясывать ламбаду, и заканчивая несуразными, порой откровенно смущающими мыслями и желаниями. Ему хотелось касаться её, хотелось видеть рядом как можно чаще, хотелось знать, что с другими парнями она не общается. В такие моменты Эдвард с толикой цинизма завидовал Алу — заключённый в доспех и лишённый тела из плоти и крови, младший брат не испытывал трудностей пубертатного периода и, соответственно, не мучился угрызениями совести, когда мысли порой грозились свести с ума. Завидовал и тут же ругал себя последними словами, понимая, что вместо надуманного им рая незнания Альфонс проходил через настоящий ад. Жить, не имея возможность ощутить жизнь — это же пытка.

Тяжёлая рука полковника легла на голову до того как Эдвард успел хоть что-то разглядеть сквозь открывшуюся ему полоску между рукой и туловищем командира, возвращая в реальность. Эдвард вжал голову в плечи и посмотрел вниз. Мустанг бесцеремонно перехватил его за шею, лёгким толчком заставил пройти ещё пару шагов. В голове подростка будто отбойные молотки застучали.

«Он убьёт меня! Если раньше я мог отвертеться, то теперь не получится убедить, что я не интересовался его женщиной! Лейтенант ведь голая сидит, а я попытался посмотреть!»

Приступы поднимающейся паники были прерваны и отброшены вглубь сознания насмешливым хмыканьем со стороны предполагаемого палача. Эдвард замер, боясь пошевелиться. Вдруг померещилось и Мустанг не посмеивается, а на самом деле взбешён происходящим? Да и с чего бы ему веселиться?

— Это, бесспорно, похвально, что ты решил вспомнить о благородстве и не смотреть, но раз уж я сам привёл тебя, можешь открыть глаза.

«Ага, а ты потом накинешься с криками, что я пялюсь!»

Внутри Эдварда боролись страх и любопытство и победило, конечно, последнее. Да и разрешение Мустанга — хоть и непонятно, настоящее ли — сделало своё дело. Выждав ещё минуту, убедившись, что жестоко расправляться с ним никто не собирается, Эдвард медленно приоткрыл один глаз, а затем и другой.

Ладно, он совсем не этого ожидал.

Старший лейтенант Риза Хокай по-прежнему каменной статуей сидела на кровати, спиной к ним, прикрытая лишь полковничьей — теперь то было хорошо видно — рубашкой. Эдвард почувствовал как заалели щёки и уши. Ну и чего этот придурок полковник добивался? Хотел посмотреть на его реакцию вблизи раздетой женщины? Ну уж дудки, Эдвард не собирался давать ему поводов для насмешек или шантажа и поспешно отвёл взгляд. Только глупых мыслей ему не хватало.

— Риза, покажи ему.

«Что?! — Эдвард резко вскинул голову, в шоке смотря на Мустанга, — Показать мне что?!»

Старший лейтенант на просьбу Мустанга отреагировала странно. Окинула их обоих неуверенным взглядом, задержалась на лице полковника, потом, пожевав нижнюю губу в сомненьях, шумно выдохнула, отвернулась и резким движением сорвала со спины рубашку.

Эдвард непроизвольно зажмурился, уверенный, что вот она — истинная провокация со стороны Мустанга. Сначала создал видимость безопасности и спокойствия, а потом обманом заставил смотреть на обнажённую женщину, чтобы после — Эдвард был уверен — учинить кровавую расплату за «неподобающее поведение». Ну, может и не кровавую и совсем не расплату, но ужасной лекции с парой-тройкой подзатыльников ждать точно следовало.

Эдвард не собирался загонять сам себя в ловушку и был намерен простоять зажмуренным хоть целый день. Если полковник поймёт, что он не поведётся на столь очевидную, грязную…

— Эд.

От неожиданности Эдвард потерял бдительность и, раскрыв глаза, посмотрел на командира. Мустанг практически не называл его ласкательной формой имени, предпочитая позывное «Стальной» или, на самый крайний случай, Эдвард. Эдом он был всего пару раз — когда рыдал на груди начальника после похищения маньяком Барри, когда едва не был убит Шрамом и когда получил ремня за своевольную вылазку в пятую НИЛ. Эдвард поморщился, вспомнив относительно недавние события и предпочёл не нарываться и сделать как сказали. Собравшись с духом, подросток вдохнул и выдохнул, медленно развернулся, готовясь увидеть… он сам не знал, что он ожидал увидеть.

Но точно не это.

Старший лейтенант Хокай по-прежнему сидела к нему спиной, только в этот раз рубашка была прижата к её груди, и Эдвард мог видеть оголённую спину. Спину, на которой алыми чернилами была выведена сложнейшая алхимическая формула.

«Что?»

Эдвард почувствовал, как застывает кровь в жилах. Эта формула… Это совершенно точно был не просто рисунок цветной ручкой… Это была татуировка. Сложная, огромная и наверняка очень болезненная. Очень знакомая алхимическая формула.

Мозг лихорадочно пытался вспомнить, где доводилось видеть эти символы. Ответы лежали на поверхности, совсем рядом, но он не мог за них ухватиться. Два треугольника, символизирующие воздушные потоки, круг как замкнутость реакции, солнце, вероятно, определяющее температуру. Всё это было настолько легко и сложно одновременно, что не давало возможности понять суть. Это захватывало и вызывало восторг исследователя. Часто моргая, силясь разгадать загадку, Эдвард протянул ладонь, желая ощутить линии, когда его запястье грубо перехватили.

— Руки, юноша!

Наваждение спало. Эдвард встрепенулся, ещё раз глянул на формулу и вдруг почувствовал себя плохо: он совсем забыл, что смотрел на спину Ризы Хокай. На тело человека, что изуродовала алхимия. Вот только Мустанг, схвативший его, похоже так не считал. Как не считала и вмиг напрягшаяся Хокай.

— Простите, — пролепетал подросток, — я засмотрелся и забыл.

— Никогда не трогай девушку без её согласия.

— Я не хотел, простите.

Мустанг посверлил его строгим взглядом, ища намёки на фальшь, и, убедившись в искренности, отпустил. Машинально Эдвард потёр запястье. Облизнув сухие губы, на всякий случай ещё раз извинившись перед старшим лейтенантом, Эдвард неловко вернулся к изучению татуировки, но в этот раз понимал, что смотрит не на холст, а на тело. Кто вообще сотворил такое варварство? Учитывая что формула занимала старшему лейтенанту всю спину и даже слегка затрагивала бока, ей наверняка пришлось вытерпеть немало унижения и боли. И судя по яркости рисунка, не один и не два раза — цвет был слишком насыщенный даже для самых ярких чернил, а значит, татуировку повторяли несколько раз. Эдвард содрогнулся, не в силах представить, как девушка — пусть даже такая сильная и смелая как Риза Хокай — позволила кому-то так над собой издеваться. У неё должны были быть очень сильные чувства к тому человеку.

Глаза изучали каждый штрих формулы, мозг силился запомнить мельчайшие детали. С ужасом Эдвард сообразил, что для понимания формулы не хватает двух основных деталей, места расположения которых были… выжжены. Это не сразу бросилось в глаза, но да. На спине старшего лейтенанта было два больших, размером с ладонь, давних — судя рубцам — ожога. Эдвард прикрыл рот ладонью, силясь подавить охвативший горло спазм. Надеясь отвлечься от дурных мыслей, Эдвард снова скользнул взглядом по формуле и замер. На глаза попал образ ящерицы, мирно притаившейся под треугольниками реакции. Знакомой ящерицы. Эдвард нахмурился, соображая, к какому виду относилось это пресмыкающееся, когда в мозгу что-то щёлкнуло и всё встало на свои места. Это была не ящерица. Это было земноводное. Огненная Саламандра.

Внутри что-то будто оборвалось.

Эдвард не хотел верить, что причиной страданий старшего лейтенанта мог быть Рой Мустанг. Его командир и опекун. Он подозревал — да что там, вся команда была в курсе, что между полковником и его адъютантом была какая-то «химия», но мысль, что любящий человек способен сотворить такое не укладывалась в голове пятнадцатилетнего алхимика. Он попытался представить, что решил сделать подобное с Винри и не смог. Это насколько надо не любить, чтобы использовать чувства другого для своих корыстных целей? И всё-таки он отчаянно надеялся опровергнуть свои догадки.

— Это огненная алхимия, да?

— Да. — после некоторого молчания согласился Мустанг.

Эдвард до боли закусил губу. Ему хотелось накинуться на полковника с кулаками, обвинить в жестокости и эгоизме. В крайнем случае зарядить стальным кулаком по лицу. Внутри постепенно разгорались ярость и, почему-то, обида. Казалось, что Мустанг предал его, хотя к нему вся эта ситуация уж точно не имела никакого отношения. Просто не хотелось верить, что Мустанг способен на такую жестокость.

Эдвард справился с комом слюны и, собрав всю свою решимость, хмуро повернулся к командиру.

— Зачем? — это должно было прозвучать угрожающе, но вышло как-то жалко и по-детски. Мустанг никак не прокомментировал вопрос, но в его глазах появилась смесь печали и вины. И эта реакция ещё больше уверила Эдварда в собственной правоте.

— Это был единственный способ хоть как-то обезопасить её. Без ключевых составляющих формула не имеет смысла и даже если кто-то догадается, какое знание в ней заключено, не сможет разобрать принцип действия. Стереть чернила было невозможно, мне пришлось выжечь их вместе с кожей.

Голос Мустанга был приглушённым, насквозь пропитанным болью. И эта боль породила в душе Эдварда надежду на существование очередной тайны. Возможно, полковник просто не всё успел рассказать? Возможно, это не он нанёс старшему лейтенанту эту ужасную татуировку? Но ведь других Огненных алхимиков страна не знала, а кто кроме мог владеть подобными знаниями? Всё-таки он?

Видимо, мыслительный процесс слишком явно отразился на его лице, потому что в следующий момент Мустанг вдруг схватил Эдварда за грудки рубашки и приподнял:

— Думаешь, это я её заклеймил? — вина исчезла из обсидиановых глаз, оставляя в них только гнев. Мужчина выждал пару секунд и, не получив ответа, встряхнул замершего подопечного. — Ну?

— Не знаю! — Эдвард ухватился за предплечья взрослого, пытаясь ослабить хватку, и заорал тому в лицо: — это мог сделать только алхимик, создавший огненную алхимию! Я не хочу верить, что это был ты, но ты — единственный, кто может управлять огнём! Так что я уже ничего не знаю!

На удивление, Рой Мустанг не стал кричать в ответ, лишь моргнул, будто сбрасывая пелену с глаз, и аккуратно отпустил раскрасневшегося от волнения мальчишку, машинально поправив ему рубашку. Постоял в молчании, перевёл взгляд на повернувшую к ним голову Ризу и тяжёло вздохнул, неловко пожав плечами.

Видимо, за спиной Эдварда взрослые успели о чём-то договориться, потому как дальнейшую тишину нарушила сама старший лейтенант. Она прочистила горло, привлекая внимание подростка, подтянула к прикрытой рубашкой груди одеяло — видимо, замёрзла ждать — и очень тихо, что пришлось вслушиваться, пояснила:

— То, что ты можешь наблюдать на моей спине, Эдвард, результат работы не полковника, а моего отца.

— Что? — Эдвард отшатнулся в неверии. — Но как?

— У меня была похожая реакция, Стальной. — вмешался Мустанг. — до последнего хотелось верить, что у меня просто глюки и всё не серьёзно.

— А?

— Хоть мне и приятно, что ты посчитал меня таким гением, могущим создать огненную алхимию, но истинным открывателем столь опасного знания был не я. Мастер Бертольд Хокай — отец старшего лейтенанта — задолго до моего рождения изучал тонкости подчинения пламени и пытался вывести свои знания в формулу. Сделать он это успел незадолго до своей кончины, ну, а после его дочь открыла мне его «записи».

Эдвард не мог выдавить из себя и слова и лишь моргал, силясь понять услышанное. Татуировку на спине старшего лейтенанта вырезал её родной отец? Но зачем? Неужели не мог использовать для этого бумагу или ткань, как делали все алхимики, почему спина дочери?

— Отец боялся, что исследования всей его жизни попадут не в те руки и решил, что лучшим способом спрятать их будет вытатуировать на моей спине — месте, где никто не догадается искать. Он оставил за мной выбор кандидатуры будущего Огненного алхимика.

«Вот почему она даже на балу была в платье с закрытой спиной…»

Эдвард сглотнул, а Риза Хокай продолжила:

— В то время мне было пятнадцать, как и тебе сейчас. Он позвал меня к себе в кабинет, велел оголить спину и лечь на диван. Сказал, что только мне может доверить столь опасную тайну. Не скрою, мне было страшно, больно, но в тот момент я очень хотела поддержать его. Это было как долг для меня, как для дочери. После его смерти я почти сразу предложила полковнику, а тогда ещё курсанту, взглянуть на его записи — других кандидатур не было, а ему я доверяла и доверяю сейчас. После ишварской войны, находясь под впечатлением от огненной алхимии, всем сердцем не желая передавать её секрет кому бы то ни было ещё, я умолила полковника уничтожить формулу. На всякий случай, ведь в работе офицера много что может случиться. Так что это было полностью моё решение.

«И не смей обвинять в этом полковника», — мысленно закончил за неё Эдвард. Что ж, в таком сказании всё обретало совершенно другой смысл. Незаметно для взрослых Эдвард выдохнул с облегчением: Рой Мустанг не издевался над старшим лейтенантом и не вводил ей под кожу алые чернила; единственное, что он сделал — выжег часть формулы, чтобы никто другой больше не мог её прочесть. Сделал по просьбе самой Ризы Хокай. В этом ключе полковник даже хитрее оказался: судя по всему, она просила уничтожить формулу полностью, а он, не желая причинять ей лишней боли, сжёг только ключевые моменты, без которых всё остальное превращалось в бесполезный, но красивый рисунок. Ловкий ход.

Эдвард разжал левую руку, до этого стиснутую в кулак, позволил себе робкую улыбку. Слава Богу, что он не накинулся на Мустанга с обвинениями — что было бы и представить страшно. Хотя его он и так, похоже, обидел.

— Прости, я не думал, что… — Эдвард повёл рукой, беспомощно подняв глаза на внимательно наблюдающего за ним командира. Слов чтобы описать охватившие эмоции не находилось, но тот и так всё понял.

— Ничего страшного. Я бы отреагировал так же.

Эдвард весело хмыкнул, прищурился и открыл рот чтобы что-нибудь съязвить, когда старший лейтенант вдруг предложила немыслимое:

— Если очень хочешь, можешь потрогать массив.

— И только массив, — сделал ударение Мустанг, судя по виду, ничуть не довольный её предложением.

— Да-да, иначе ты меня поджаришь, понял, — Эдвард шутливо поднял руки, но тотчас неловко повернулся к старшему лейтенанту и доверительно прошептал: — Спасибо большое. Женщина едва заметно кивнула.

Осторожно, затаив дыхание и едва касаясь кончиками пальцев Эдвард провёл по алым линиям алхимической формулы, про себя поражаясь, насколько аккуратно и профессионально была выполнена татуировка. Как бы жестоко мастер Хокай ни поступил со своей дочерью, он проделал колоссальную работу. На мгновение Эдвард попробовал представить, как бы отреагировал он сам, предложи ему подобное его отец, и с ужасом понял, что точного ответа не знает. Между ним и Хоэнхаймом была целая пропасть, они не виделись больше десяти лет и Эдвард всей душой надеялся, что тот больше и не появится в их с Алом жизни — слишком велика была детская обида. Но, если бы всё сложилось иначе, если бы отец не бросил их с матерью тогда, как бы он поступил?

Тряхнув чёлкой, отбросив ненужные мысли, Эдвард в последний раз провёл по крохотной саламандре и отошёл от старшего лейтенанта, тактично отвернувшись, понимая, что ей надо одеться. Копошение сзади подтвердило теорию, и подросток снова почувствовал, как щёки налились румянцем.

— Мы утолили твоё любопытство? — Мустанг прервал постыдные мысли и смущённый Эдвард скованно кивнул. — Тогда, полагаю, больше тебе тут делать нечего. Поезд в Централ отъезжает в девять вечера, так что у вас с Алом есть масса времени чтобы облазить всё в этом городе.

— Д-да, спасибо большое!

— Чтобы в восемь были в отеле, я не буду задерживать поезд только потому что двое мальчишек забыли про время.

— Не переживай, мы успеем.

— Я и не переживаю. Всё, шуруй давай.

Повторять дважды Эдварду не пришлось — теперь, когда все точки над «Ё» были проставлены, ему вновь стало некомфортно в компании двух полуодетых взрослых. Он не был дураком и понимал, чем могли заниматься эти двое — если бы Мустангу так хотелось просто увидеть татуировку, он бы не стал снимать собственную рубашку и запирать дверь, — но это казалось настолько неожиданным, что Эдвард даже не собирался как-то это комментировать. Не в данный момент, во всяком случае.

Мысленно мальчишка потёр руки, понимая, что нашёл идеальную точку давления на своего командира и опекуна в одном лице. Что военный закон запрещал непосредственным начальнику и подчинённому вступать в близкие отношения и (или) создавать семьи не знал только ленивый, и перед Эдвардом открывался совершенно новый горизонт, где он мог повлиять на то или иное решение Роя Мустанга относительно своей жизни.

Воодушевлённый, Эдвард направился к двери и схватился за ручку.

— А и, Стальной, — окликнул его Мустанг, — просто чтобы ты понимал: если то что ты сегодня увидел покинет пределы данной комнаты или станет предметом шантажа, на одного несносного мальчишку в мире станет меньше. Понятно?

Эдварда прошиб холодный пот. Пробормотав нечто неподдающееся расшифровке, он несколько раз кивнул и поспешно скрылся за дверью, не забыв защёлкнуть за собой замок.

* * *

Когда топот за дверью стих, Риза со вздохом повернулась к довольно ухмыляющемуся Рою и с лёгким укором заглянула ему в глаза:

— Ну и зачем ты ему показал? Что, если разболтает?

— Эй, больше веры в моего неслуха. — Рой подошёл к двери, на всякий случай поставил на замок алхимическую печать и вернулся к Ризе. — Кроме того, ты, родная, забыла самый важный момент: Эд — алхимик, а нам достаточно показать какую-нибудь новую и, желательно, сложную формулу, чтобы мозг забыл про всё остальное и сосредоточился только на загадке. Тем более ребёнок уже давно приглядывался к моим перчаткам, думая, что я не вижу.

Он забрался на кровать и поцеловал Ризу в шею, отодвинув мягкие светлые волосы. Золотая цепочка сверкнула на свету, и Рой порадовался, что свою за минуту до появления Эдварда сунул в карман штанов. Было бы затруднительно объяснять пацану, почему он носит на шее обручальное кольцо.

— Хочется верить… — Риза улыбнулась и провела пальцами по торсу Роя, заработав от него возмущённый взгляд. — Мы с тобой два идиота: совсем забыли про конспирацию и его любопытность.

— Излишнюю, надо сказать. — фыркнул Рой. — Постоянно суёт свой нос куда не надо. Но он умный парень, на рожон не полезет. — Он снова отвлёкся на поцелуй, на этот раз в губы, а отстранившись, сверкнул глазами: — Да и в конце то концов, имею я право с собственной женой хоть иногда побыть?

— Осторожнее с такими словами. — предупредила Риза, упав на спину и недвусмысленно кивнув в сторону двери. В отеле была хорошая звукоизоляция, но в их положении стоило всегда быть начеку. Рой на её слова лишь закатил глаза:

— Ой, да пошло оно всё! Стану во главе страны — первым делом упраздню этот дурацкий закон.